Work Text:
Рыжий пес брел, выискивая останки крысы, а может быть, змеи — хоть чего-нибудь, чем можно было бы поживиться.
На планете под названием Надежда остались только собаки.
Нет, конечно, остались еще крысы. И змеи. Змеи питались крысами, крысы — змеями, которых им удалось подловить, и те, и другие иногда становились пищей собакам. Остались немногочисленные люди, которые проживали отпущенные им пятнадцать-двадцать лет — и умирали. Но этих можно было совсем сбросить со счетов. Никто из них не мог считать себя безраздельным хозяином планеты, кроме собак.
Когда-то ей владели люди.
Тяжелые трубы взмывали в небеса, изрыгая дымы, и вслед за трубами росли ввысь жилые здания. Потом, когда кислотные дожди отравили все, что могли и не могли, верхние этажи этих зданий оказались заброшенными, и там ютились только отбросы — люди, не нашедшие себе места среди других людей, их собаки, гулявшие по ржавым мертвым крышам, птицы с жесткими кремниевыми перьями и мелкие летучие млекопитающие, а города начали расти вниз. В подвальных этажах рождались и умирали поколения тех, кто никогда не видел солнечного света — призрачно-бледного сияния, которое давало светило Надежды. Теперь никого из них не осталось, чердаки рухнули, подвалы обвалились, и те, кто не успел выбежать из домов, давно умер от голода.
Рыжий принюхался, поскреб землю.
Земля состояла из тряпья, пластмассы, металла — неживого, липкого, разлагающегося слоя вещей. Откуда они взялись, Рыжему было невдомек: он не застал людей. Его мать их тоже не застала, хотя, если бы кто-то из людей его увидел — определил бы породу. Но Рыжий родился уже на улице и привык вырывать добычу и место под солнцем с кровью.
Он был из породы служебных собак, и, не имея хозяина, служил сам себе.
Запах, шедший из глубины земли, явственно говорил о смерти и гниении. Запах, стоявший на поверхности, явственно говорил о пыли, в которую превращались вещи. Между ними можно было уловить тоненькую ниточку запаха людей, которые несли с собой эти вещи — и бросали их, выбившись из сил или убедившись, что они им не понадобятся. Все они шли к Лестнице, шли — бросали вещи — и уходили, как им казалось, под землю, а на самом деле куда-то в неизвестность… Внезапно всю эту вонь перебил новый, живой запах — запах людей.
Маленьких, судя по шагам.
Детей.
Рыжий припал к земле. Он не прибился ни к какой стае, потому что его порода была выведена для служения в одиночку. Полностью одичав, он не знал, что такое служить, но охотиться вместе так и не научился.
Маленькие люди бывают очень беспечными, хотя в последнее время они стали осторожнее. Но они боятся не собак. Они боятся тех, странных, которых боялся и Рыжий. Так что можно попытать счастья…
Трое. Побольше, поменьше и совсем маленький, которого тот, что побольше, ведет за руку. Они спешат, боязливо озираясь по сторонам, и побольше тянет маленького за собой, что-то ему настойчиво втолковывая.
— Нельзя к нему подходить, понятно? Он тебя заберет и сожрет! И к лавке с игрушками подходить нельзя! Вот спросим у дедушки, он тебе точно скажет!
— Ник в такую лавку зашел, и больше его никто не видел, — подключается та, что поменьше. — Нельзя к лавкам даже подходить! Лучше в люк соваться или в подвал, чем туда!
Вот с этим бы Рыжий поспорил.
Кто этот неведомый Ник — явно ребенок, конечно — и почему ему не объяснили, что «лавки» несут страшную опасность, непонятно. Сам Рыжий много раз их видел. Посреди улиц стоят стеклянные строения, освещенные изнутри, набитые яркими подобиями людей и животных. Дети называют их «игрушками». От них исходит нездешний запах — эти строения не с Надежды, они вообще не отсюда.
Они оттуда, куда ведет Лестница…
Надо попытаться отбить маленького — с ним Рыжий справится. И он начинает красться, скаля зубы и припадая к земле.
Рычит.
Срывается с места и пускается в погоню.
Его предки по команде вот так же срывались за убегающими преступниками…
Дети бегут вперед, задыхаясь; маленький быстро выбивается из сил, и Рыжий почти торжествует победу, но они заворачивают за угол, и тот, что поменьше, дико кричит. Рыжий настороженно шевелит ушами, не сбавляя темпа, но запах, бьющий в нос, заставляет его затормозить всеми четырьмя лапами.
А потом — и поджать хвост и затихнуть, дрожа.
Навстречу им бежит стая. Большая и очень голодная. Рыжий знает эту стаю и ее вожака — Корноухого, старого и опытного зверя. С Рыжим один на один ему не тягаться, но если Рыжий вздумает с ним драться, на него набросятся все самцы стаи — и ему несдобровать. А наперерез стае Корноухого идет еще кто-то.
Запах, которым обдает Рыжего, не принадлежит этому миру. Но он и не из того мира, в который ведет Лестница.
Не из тех миров.
Огромный пес с тяжелой головой спокойно идет вперед. А за ним идет человек в странной переливчатой одежде, и шерсть на загривке Рыжего встает дыбом.
Это не человек.
Это не пес.
Маслянистая струя огромной змеи скользнула по земле — лапа того, который не пес, взмахнула, и голова змеи покатилась отдельно от туловища — и стая Корноухого взвыла, предвкушая охоту.
А тот, который не пес, будто и не заметил, как убил самого смертоносного из хищников Надежды.
Рыжий пристально уставился на этих, которые не пес и не человек. Стае Корноухого, может, и нечего бояться — их много, они свирепы и во множестве стычек отстояли свое владычество в городе, а ему, пожалуй, стоит выждать, чем закончится их схватка. Если повезет, то ему еще и кус требухи достанется — лучшие-то куски сожрет сам Корноухий, — хотя особо рассчитывать не на что. Не человек, не пес и трое детей на такую большую стаю — немного.
С виду собаки Надежды тощие и даже жалкие, со свалявшейся шерстью и длинными когтями, торчащими из воспаленных, стертых пальцев. На самом деле их челюсти достаточно мощны, чтобы разгрызть даже крупные кости.
Рыжий не знает, что такое «эволюция», но он знает, что собаки, лишенные возможности выбирать, за последние годы научились нападать из засады и разгрызать бедренные кости…
Тот, который не человек, идет, держа в руке оружие. Оно не очень похоже на оружие оставшихся в городе людей, но Рыжий уже все понял про этих двоих. Один притворяется человеком, его оружие притворяется оружием.
Тот, что притворяется псом, останавливается перед стаей.
Корноухий поджимает хвост и пятится, а потом предостерегающе скулит и шарахается в сторону — но поздно. Ужас накрывает стаю, и Рыжему хочется убежать, скрыться — но он откуда-то знает, что тогда с ним случится то же, что и со стаей Корноухого. А она разлетается волной бурой свалявшейся шерсти, когтей, оскаленных зубов; собачьи туши катятся, упираясь лапами, взрывая спрессованные гниющие пожитки исчезнувших людей. Над улицами поднимается визг, рычание, хруст ломающихся костей. Кто-то сумел подняться на все четыре и заковылял восвояси, хромая, побитый и обожженный. Кто-то так и остался валяться в луже крови, изувеченный, со вспоротым животом или разорванной глоткой. Рыжий облизнулся, хотя жрать собак ему еще не доводилось, но не рискнул выйти — и правильно сделал.
А вот ребенок поменьше советовал приятелю неправильно.
Стеклянные строения, ведущие в другой мир, — это страшно. Но подвалы, канализация и заколоченные этажи уцелевших домов — это тоже страшно. По-другому, более привычным, не таким темным и парализующим, более понятным страхом, но он оттого не меньше.
Потому что под землей живут крысы.
Тысячи, миллионы, мириады крыс, и сейчас они крадучись, почти незаметно, как маленькие мерзкие шарики голодных теней, выползают из люков, из подвальных дыр, из покосившихся дверей. Сторожко озираются — те двое, не-человек и не-пес, умеющий пугать и обжигать, уходят. Истинные хозяева планеты — собаки — тоже ушли. Значит, можно смело выбираться на поверхность. «Смело» — это не про крыс, они привыкли передвигаться боязливо, даже когда их такой сплошной сизый поток, но сейчас Рыжему кажется, что они его вовсе не боятся.
Он рычит, и крысы шарахаются и, толкаясь и пища, удирают в первую попавшуюся дыру.
Его статус восстановлен — Рыжий снова главный. Вот только ближайший собачий труп уже обглодан до костей — осталось только несколько клочков бурой шерсти и мяса.
Поймать ребенка не удалось. Поживиться мертвечиной — тоже. Значит, придется ловить крыс...
И Рыжий пускается вдогонку. Первая же замешкавшаяся крыса отчаянно пищит, хрустя на зубах Рыжего, дергается и затихает. Свежая кровь наполняет пасть. От шерсти крысы пахнет затхлой сыростью, но это уже знакомый запах. Рыжий облегченно перевел дух.
Вокруг него — все знакомое и привычное. Понятное.
Голод. Крысы. Дети. Взрослые с оружием, которых надо опасаться, если ты один — стаей их можно одолеть. Подвалы, канализационные отверстия, из которых то и дело выползают целые клубки змей. Грязные лужи. Полуобрушившиеся дома.
Земля, состоящая из затоптанных вещей, которые еще хранят запах ушедших людей.
Невидимая, но отчетливо ощущаемая Лестница.
Силуэт в конце проулка. Нелепый, похожий на человека, с раскрашенным лицом и яркими тряпками вместо одежды, который звенит бубенцами и пытается заманить детей в стеклянное строение с игрушками… Он страшно выглядит и страшно пахнет, но Рыжий давно убедился, что собак он не трогает. Только детей.
Может быть, когда-нибудь они с этим страшным, с бубенцами, и схлестнутся — как когда-то схлестнулись с Корноухим. Когда Рыжий наберется храбрости, чтобы напасть на ребенка.
Но пока он выживает, питаясь крысами. Крысы не нужны ни взрослым с оружием, ни страшному с бубенцами, ни этим не-человеку и не-псу, и ни с кем из них не придется драться. А значит, Рыжий еще немного поживет.