Work Text:
— Сколько мы с тобой дружим? — спросил Уилл. Он приплясывал на месте от нетерпения, ему казалось, будто текущего неоновой вязью по руке времени так много, что оно просачивается в вены, в кровь и там пузырится, как настоящее шампанское из Нью-Гринвича. Чего он не ожидал, так того, что Борел моргнет и едва заметно покраснеет, и отступит на шаг, смущенно улыбаясь.
— Десять лет? — пробормотал он вопросительно, и Уилл почувствовал, как бурлящая кровь на секунду застыла, а сердце дернулось и пропустило удар. Он поспешно схватил руку Борела, переворачивая его маленькую ладонь и касаясь запястьем запястья. Он еще бормотал какую-то неловкую чушь, поспешно пятясь и стараясь не смотреть в добродушные и удивленные глаза друга.
Друга. Конечно же друга. Как это еще можно было назвать?..
Они познакомились ровно десять лет назад, Уиллу было восемнадцать, Борелу — двадцать три. Он был таким же маленьким, заполошным и вечно всклокоченным, как и сейчас. И уже тогда любил выпить. Собственно, они и наткнулись друг на друга в баре — Уиллу тогда только начали продавать спиртное, и ему все еще было интересно. Борел в полумраке бара и после трех стаканов виски просто спутал его с кем-то из своих приятелей и угостил, а Уилл был не дурак, чтобы отказываться. Потом они разговорились — о чем-то очень важном, ну, тогда казалось, что это ужасно важно, и не нашли в себе сил расцепиться после того, как бар закрылся.
Они пошли к Борелу и там говорили, говорили, говорили взахлеб… А утром, вернее, ближе к вечеру следующего дня, проснулись в одной кровати, и… ну, в общем, все улики показывали на то, что у них был секс. Уилл ничего не помнил. Он и сейчас-то помнил только, как его тошнило, и вообще ощущение было такое, будто за то время, пока он спал, сместился мировой центр тяжести, и теперь каждое привычное движение вызывает дикий приступ головокружения. Вцепившись в косяк обеими руками и стараясь не сблевать, он стоял перед дверью в ванную, где заперся Борел, и монотонно повторял, что ему очень жаль и что он не хотел. Наверное, он и правда не хотел, Уилл понятия не имел, как это вообще могло произойти. Он же никогда…
У него никогда не было девушки, может быть, в этом и была проблема. Нет, ему нравились девушки, ему точно они нравились, всегда. Светлоглазые фигуристые шатенки, шоколадные точеные мулатки, тонкие блондинки с бледными веснушками — самые разные. Уилл даже пробовал с ними встречаться, только ничего из этого не выходило. В каждой из них было что-то не то, что-то неподходящее. Одна была слишком скучной, другая — слишком разбитной, третья — чересчур самостоятельной, четвертая — не такой красивой, как… Да, в этом и была проблема. Он не мог заставить себя перестать сравнивать их с мамой. Красивой, доброй, женственной, строгой, смешливой, мягкой, умной, азартной — идеальной. Никто из встречавшихся ему девушек не выдерживал конкуренции. И поэтому Уилл Салас потерял девственность в восемнадцать лет с первым встречным парнем. Если бы он тогда был в состоянии, он бы рассмеялся или решил, что жизнь кончена. А так ограничился тем, что сходил на кухню и наконец опорожнил бунтующий желудок в мусорное ведро.
В то первое утро они с Борелом все-таки поговорили. Когда тот вылез наконец из ванной: красный, мокрый, взъерошенный еще больше обыкновенного, — Уиллу уже стало получше, и его извинения прозвучали более искренне. После неловкого чаепития они разошлись, как показалось Уиллу, с тем, чтобы никогда больше не встретиться. Но уже через пару дней столкнулись снова — на заводе во время обеда. Оказалось, что они оба работают в одном цеху, и что Борел, как и Уилл, новичок. Они проболтали весь обеденный перерыв, делясь способами относительно легального трудоустройства до двадцати пяти лет, и оказалось, что Борел ухитрился начать работать еще в пятнадцать. Его отец погиб, и хозяин кафе, где тот был официантом, пожалел пацана и сохранил за ним отцовскую должность.
— Черт возьми, да ты, наверное, уже богач! — с восхищением хлопнул себя по колену Уилл, а Борел только помотал головой, смеясь:
— Посмотри на меня. Я похож на богача?
— Не очень, — вынужден был признать Уилл. Борел кивнул и поднял указательный палец.
— Но когда-нибудь… Один раз я выиграл три месяца. Нет ничего невозможного.
— Ага, — сказал тогда Уилл, которому уже понемногу становилось все понятно.
Он был прав в своих догадках: за все десять лет, что они дружили, Борел так ни разу и не скопил больше трех месяцев, да и те от радости, как правило, тут же пропивал. Он работал как проклятый — по две, по три смены подряд, при этом ухитряясь еще подрабатывать в том самом кафе. И все, что зарабатывал, тратил на выпивку, после пары стаканов становясь чрезвычайно добродушным и щедрым, угощая всех подряд…
Из-за этого все и случилось. То есть, окончательно случилось. Так, что Уилл запомнил на всю жизнь.
В тот день Борелу исполнилось двадцать пять, и он с утра прибежал к Уиллу взбудораженный и счастливый — у него был целый год! Естественно, у Борела оказалась масса планов на этот год. Масса прожектов. Он собирался открыть собственное кафе, бросить завод, заработать кучу времени и переехать в Нью-Гринвич, все сразу.
— Возможности! — вопил он Уиллу в ухо, стараясь перекричать шум дискотечной музыки. — Нужно все рассчитать с умом! Ты думаешь, просто так выдают этот муниципальный год? Нет! Это стартовый капитал! Не очень много, зато у всех поровну! Если есть мозги, то точно заработаешь себе на сто лет жизни! А если тупой, то спустишь все за неделю! Естественный отбор!
Он хихикал и нес чушь, и вис у Уилла на плече, умильно заглядывал ему в глаза, он пил не обычный кукурузный виски, а скотч по полчаса за стакан, и к утру все повторилось, как и два года назад. Вот только в этот раз Уилл все отчетливо помнил.
— Ты только не отказывай мне, — попросил его Борел, подслеповато щурясь в тусклом свете лампочки. Он стоял на коленях на кровати — ладный и крепкий без рубашки, Уилл, помнится, даже удивился, насколько Борел хорошо сложен. Он тогда кивнул и осторожно провел ладонями по плечам друга, по груди, горло перехватило от дикой и странной смеси ощущений: желания, неловкости и какой-то выворачивающей наизнанку нежности. Наверное, это положено испытывать с девушками — беззащитными, открытыми, наивными, желанными. Но Уилл ничего не мог с собой поделать. Борел тянулся к нему, прерывисто вздыхая. Прижимался, не зная, куда деть руки, а потом вдруг с неожиданной жадностью принимался оглаживать его по спине. Они даже целовались — неумело, болезненно тычась друг в друга мокрыми ртами и больше кусаясь, чем лаская.
— Я думал об этом, — шепнул Борел ему в шею, когда они наконец легли, избавившись от одежды. — Вспоминал, как это было. Все два года.
Он потерся носом о горло Уилла и спросил:
— А ты?
— Нет, — честно ответил Уилл. — Я ничего не помню. Совсем ничего. Покажешь мне, что тогда было?
— Ладно, — сказал Борел, улыбаясь.
И показал. Это было… Пожалуй, этого стоило ждать два года. Пожалуй, этого стоило ждать все двадцать лет, Уиллу казалось, что ничего лучше с ним уже никогда произойти не сможет. Борел был маленьким, маленькие ступни, маленькие кисти рук. Маленький округлый зад, узкий и обжигающе горячий. Уилл просто вздергивал его на себя, вертел, как куклу, и тот только заходился стонами и всхлипами. Борелу все нравилось. Он был готов на все. А Уиллу казалось, что он может бесконечно, у него вставало через пару минут только от того, как Борел смотрел на него в полутьме — потерянно и с надеждой. Уиллу казалось, что он способен на все. Подарить удовольствие, подарить силу и защиту, отдать всю скопившуюся нежность и всю подавляемую страсть…
— Не уходи, — дрогнувшим от волнения голосом попросил Борел утром, едва Уилл проснулся.
— Не уйду, — пообещал тот, еще не понимая толком, что именно обещает.
Это было восемь лет назад. Десять лет дружбы. Восемь лет дружбы и секса. Даже несмотря на то, что три года назад Борел все-таки женился, и Грета, эта практичная женщина, с первого же дня брака, во-первых, встала в очередь на ребенка, а, во-вторых, недрогнувшей рукой принялась выгребать у мужа половину зарплаты и откладывать впрок. Она знала, Уилл был уверен. Не могла не знать. Но Грета очень хотела ребенка и семью, а для этого требовался муж и много времени. Борел подходил ей идеально. Он тоже хотел семью и ребенка — все-таки, несмотря ни на что, в нем было что-то от девушки. И это что-то Уиллу нравилось гораздо меньше всего остального — крепких ягодиц, чистого широкого разворота плеч, острого мускусного запаха, солоноватого вкуса его члена, болезненной остроты его поцелуев. Наверное, Уиллу и правда не нравились девушки.
Наверное, в том, что он восемь лет спит с лучшим другом, есть какой-то смысл, кроме банального желания разрядки.
Наверное, для него всегда будет существовать только одна женщина, достойная его любви и внимания...
Уилл улыбнулся, спеша домой. Нужно будет обязательно купить цветов — мама обожает цветы, но он нечасто может себе позволить ее радовать. Но теперь все изменится. Теперь у него много, очень много времени. Они поедут в Нью-Гринвич, мама больше никогда не будет работать, Уилл купит ей самые красивые платья и туфли, она такая красавица, она покорит всех этих богатеев, она достойна самого лучшего, мама, мамочка...Он представил, как осветится ее лицо, когда она увидит цветы, как распахнутся в изумлении и радости ее глаза, когда она увидит сто лет, и рассмеялся от счастья…
…Уилл бежал домой, а старый друг Борел долго глядел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Тогда Борел посмотрел на таймер, кинул тоскливый взгляд на окна своего дома и пошел в бар — от таких новостей ему срочно требовалось выпить.