Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

В последнее время после разговоров с братом Гандхари всегда становилось только хуже. Было удивительно, как Шакуни, уверяя, будто любит её и желает утешить, ухитрялся растравить самые глубокие раны. Вот и теперь он явился вовсе не для того, чтобы поддержать её. Брат не сказал, что всё будет хорошо, и она непременно родит здорового, крепкого мальчугана на радость своему царственному супругу. Вместо этого долго качал головой и с тяжёлыми вздохами о том, как непроста их жизнь, сочувственно гладил её по руке, пока Гандхари не потеряла терпение и не потребовала высказаться напрямую. Голос Шакуни сделался скорбным:

— Пришли печальные вести, сестра. Царь Панду со своими жёнами и сыном едет во дворец.

— С сыном?! — ахнула Гандхари. — Откуда у Панду так быстро появился сын, если Кунти даже не носила младенца во чреве?

— О, это длинная история, сестрёнка… Хитрая Кунти выносила этого ребёнка давно. Будущему наследному принцу Хастинапура — Васушене, или, как его прозвала семья простолюдинов, в которой он жил до сих пор — Карне, уже исполнилось пять лет. Кстати, его приёмные родители Адиратха и Радха, по распоряжению Великого Бхишмы, тоже едут сюда. Тебя, наверное, радует, как и меня, что мы теперь будем жить все вместе, одной большой дружной семьёй?

И Шакуни, смакуя подробности, рассказал Гандхари историю рождения сына Сурьядэва, не забыв влить яд в сердце сестры:

— Пока этот мальчишка жив, даже у самого старшего из твоих отпрысков нет ни малейших шансов взойти на престол. Панду официально признал незаконнорожденного потомка этой развратной женщины своим наследником. Когда Великий Бхишма узнал о случившемся, он потребовал, чтобы Панду прервал аскезу и явился во дворец. Наш мудрый регент сам желает увидеть, из какого теста слеплен новоявленный царевич. Несколько лет Карна проведёт здесь, и обучать воинскому ремеслу его будут Панду и Великий Бхишма. Затем, когда ему исполнится одиннадцать, будущего наследного принца отправят к одному из лучших учителей. Скорее всего, к гуру Дроне, а царь Панду в это время удалится обратно в лес завершать свою аскезу. А затем, спустя ещё шесть лет, окончанием обучения Карны станет обитель Парашурамы. Пройдя все эти ступени обучения и вернувшись в Хастинапур в возрасте двадцати трёх лет, он станет непревзойдённым воином. А теперь представь, что ждёт твоих сыновей рядом с этим сияющим отпрыском Сурьядэва! Участь слуг, не более.

Гандхари сгорбилась, обхватив руками живот. Сердце её разрывалось от горя. Неужели все её мучения и унижения оказались напрасными? Незаконнорождённый ребёнок Кунти займёт место, предназначенное её сыну?

Гандхари вспомнила, как отец с шестилетнего возраста вынуждал её совершать аскезу Шиве, запирая сначала одну в тёмной комнате, а позже, когда она стала старше, заставлял её медитировать месяцами в подземелье дворца, куда подчас заползали змеи. Всё своё детство и отрочество она почти не видела солнца… Её глаза стали слабыми и болели, когда она выходила на яркий свет. Ей приходилось закрывать веки плотной повязкой, чтобы избежать боли. Однажды она поняла: повязка эта стала такой привычной, что проще оставаться и днём в ней, чем снимать её. А потом, когда Господь Шива, наконец, явился, царь Субала заставил Гандхари попросить у него в награду за аскезы сто сыновей. Его не заботило, как дочь выносит такое количество детей. Его не беспокоили тяготы родов, и то, что её тело, скорее всего, будет в скором времени разрушено… Гандхари не смела прекословить отцу, а тому мечталось сделать из неё самую выгодную невесту, которую пожелают все цари, включая старшего наследника Хастинапура. Осталось только обойти предсказание астролога о том, что муж её умрёт вскоре после их свадьбы. Отцу не пришло в голову ничего лучшего, чем устроить ей брак с животным и зарубить козла на следующее утро после брачного ритуала. Формально Гандхари стала вдовой, но, слава Махадэву, об этом её позоре в Хастинапуре никто не узнал. В Гандхаре же она вынесла столько насмешек за своей спиной… Она мечтала поскорее выйти замуж, уехать из опостылевшего отцовского дворца и начать новую жизнь, и ей это вскоре удалось. Великий Бхишма приехал, чтобы забрать её в жёны царевичу Дхритараштре. Гандхари с радостью согласилась, несмотря на то, что брат всеми силами пытался отговорить её и родителей от этого, как он говорил, опрометчивого шага. Она же не верила брату и была согласна с решением родителей. Царевич Дхритараштра казался ей идеальной партией.

Однако муж невзлюбил её со дня свадьбы. Дхритараштру разгневало то, что Гандхари явилась на свадьбу с повязкой на глазах. А ей проще было солгать про аскезу, принятую лишь сейчас, чем признаться, что всё своё детство она провела в подвале отцовского дворца, вымаливая дар от Махадэва, и теперь свет лампад и лучи солнца жгут глаза и слепят её.

Невинная спасительная ложь предрешила судьбу… Если прежде она снимала повязку хотя бы по ночам в своей опочивальне, то в Хастинапуре она и этого оказалась лишена. Её аскезой стала вечная темнота. Гандхари знала, что отныне не увидит ни лиц сыновей, о которых так долго молилась Шиве, ни лица своего супруга.

Но она смирилась с судьбой, научилась радоваться мелочам, доступным ей: запаху цветов, аромату приготовленных с помощью служанок блюд, прикосновениям к волосам и одеяниям супруга… Теперь же ей внезапно приходилось отказаться и от своей единственной награды — оправдать надежды мужа и стать царицей-матерью! За все свои старания угодить отцу и мужу, за жизнь во тьме она не получит ничего? Что ей теперь скажет Дхритараштра, когда на престол взойдёт чужой ребёнок?

Словно в ответ на её мысли, в опочивальню ворвался супруг. Само собой, лишь для того, чтобы опять обвинить её.

«Если бы ты родила раньше, всё было бы иначе!» — крикнул он, а затем, прежде чем снова уйти, прочёл ей длинное поучение о неисполнении обязанностей хорошей жены. Но Гандхари понимала: это бессмысленный гнев. Роди она раньше, ничего не изменилось бы. Даже если бы её первенец уже ползал по царским покоям, Карна всё равно оказался бы старше и отобрал у него право на трон.

«Ненавижу этого мальчишку! Не верю, что он — сын Сурьядэва. Солнце приносит всем благо, а от этого ребёнка исходят лишь несчастья! Либо Кунти внутри так же темна, как богиня Чхая, потому её Карна ничем не лучше мрачного, мстительного Шани, — Гандхари несколько раз в отчаянии ударила кулаком по спинке кровати. — Я слаба и бессильна что-то изменить, а защитить меня некому!».

Великий Бхишма вскоре пришёл, чтобы попросить её встретить царя Панду и его новообретённого сына. Гандхари отказалась, ссылаясь на плохое самочувствие. Она не желала ни слышать голос этого ребёнка, ни приближаться к нему и по традиции благословлять его. В её воображении Васушена выглядел нахальным, эгоистичным, капризным мальчишкой, только и мечтающим о том, как бы поскорее усесться на царский престол.

«Что он может знать о благородстве, если его воспитывали простолюдины? — гневно размышляла Гандхари, а сердце пронзали сотни игл. — И как Панду мог так поступить с нами, подсунув на трон Хастинапура подкидыша из семьи колесничих?!».

На неделю она заперлась в своих покоях, не желая никого видеть, но потом начала изредка выходить в сад.

***

Однажды, сидя под цветущей магнолией и трогая пальцами лепестки цветов, собранных служанками, она вдруг услышала неподалёку от себя робкие шаги. Кто-то приблизился и остановился подле неё. Шаги были ей незнакомы. Слишком лёгкие, словно к ней подошёл не взрослый, а…

— Кто здесь? — с тревогой спросила Гандхари.

— Меня зовут Васушена, — ответил ей звонкий детский голосок. — Но лучше зовите меня Карной. Я принёс вам розовых лотосов. Они красивые.

— Не надо мне ничего, — гордо отвернулась Гандхари, начиная вставать, но внезапная пронзающая боль в пояснице, всё чаще мучившая её в последнее время, заставила охнуть и присесть обратно.

— Я вам помогу! — слышно было, как юный царевич метнулся к ней.

— Нет! — она отдёрнула руку. — Не прикасайся ко мне. Не смей!

— Но вам больно!

— Будто тебе есть дело до меня.

— Конечно, есть! Вы жена дяди, а значит, моя тётя.

— Я тебе вовсе не тётя! — с неприязнью отозвалась царица. — Ты просто… чужой ребёнок, обманом пробравшийся в этот дворец и усевшийся не на своё место. И мало того, что сам пришёл, так ещё и своих отца с матерью притащил сюда и навязал на нашу шею!

Некоторое время ответом ей была тишина, и Гандхари подумала, что Карна убрался восвояси, но он и не думал уходить.

— Пусть вы меня не любите, махарани, но я могу сделать так, чтоб вам стало легче, — тихо промолвил он. Голос его дрожал от едва сдерживаемой обиды.

— Ты лекарь, что ли? — с издёвкой спросила Гандхари. — Лучшие целители Бхараты не могут заставить моего малыша родиться, из-за того мне и тяжело! Может, у тебя получится?

— Возможно, — ничуть не смутившись, произнёс мальчик.

Неожиданно на Гандхари пахнуло тонким ароматом шафрана. «Уже и к поварам на кухне успел в доверие втереться, маленький подлиза», — саркастически подумала царица, замерев.

Какое приятное тепло… Мягкая детская ладошка коснулась её огромного отяжелевшего живота, напоминавшего каменную глыбу.

— Сейчас вам станет лучше, махарани, всё пройдёт, — Карна осторожно поглаживал её живот, словно успокаивая, и глыба, сдавившая внутренности, неожиданно уменьшилась. Невыносимая боль в спине отступила.

— Ты умеешь лечить! — изумлённо воскликнула Гандхари.

— Чуть-чуть, — отозвался мальчик. — Я заметил, когда прикладываю руки к царапинам и синякам моих друзей, у них боль уходит. Вот и вам полегчало. Я угадал?

Гандхари кивнула, лицо её было удивлённым.

— Хотите, я завтра опять приду?

— Но… зачем?! — недоумевала царица.

— Папа Панду и папа Адиратха объяснили, что внутри вас спит мой двоюродный брат. Он уже давно спит и никак не хочет выбираться наружу, а мне… скучно, как бхуту в Дэвалоке! Хочу, чтоб брат скорее родился. Хочу с ним играть. Я научу его гнуть лук из веток апельсинового дерева и плести тетиву из травинок. Я пробовал, у меня получается! И он научится. А когда мы вырастем, то станем самыми сильными воинами в Бхарате, сильнее Великого Бхишмы. Нас ни один враг не одолеет!

Иглы, коловшие сердце, растворились в нахлынувшей волне нежности. Гандхари невольно улыбнулась и потрепала того, о ком ещё минуту назад столь дурно думала, по густым курчавым волосам.

— Да. Приходи завтра… Пусть я ничего не вижу из-под этой проклятой повязки, но пальцы у меня ловкие. Я помогу тебе плести травяную тетиву.

Она кожей ощутила ответную улыбку мальчика.

— Правда?! — радостно выдохнул Карна. — Вы поможете?!

— Обещаю.

Chapter Text

— Ты в своем уме, Гандхари? — Шакуни сидел на корточках перед сестрой, держа её за руки. — Этот мальчишка отнял у твоего долгожданного первенца право на трон, а ты играешь с ним, даришь ему сладости, расчёсываешь его волосы своим гребнем! Слуги донесли мне: ты относишься к нему так, словно он и твой ребёнок тоже! Что с тобой?!

Гандхари сидела, опустив голову, не зная, что отвечать. Теперь, когда брат очутился рядом, гнев на Карну снова стал сжигать её сердце. И в самом деле, зачем она играла с ним в прятки все эти дни? Зачем помогала насаживать деревянные наконечники на игрушечные стрелы и складывать их в колчан? Однако и сейчас эти воспоминания были такими светлыми!

— У меня есть лук и два десятка стрел, махарани! — гордо сообщил ей вчера Карна. — А ещё я сделал себе меч, потрогайте! — она дотронулась до грубо обтёсанной деревянной заготовки, весьма похожей на настоящее оружие. — Скажите, где ракшасы, и я немедленно нападу на них, чтобы защитить вас.

— Вон там ракшасы! — смеясь, Гандхари указывала мальчику на низкорослый миндаль. — Они хотят меня похитить.

— Я уничтожу их! — имитируя победный клич, Карна натягивал своей лук, стреляя по листьям и траве, а потом гордо восклицал. — Я победил демонов-людоедов, махарани!

Гандхари невольно улыбнулась.

— Этот мальчик — всего лишь невинный ребёнок. Он вовсе не захватчик, каким ты его видишь, — успокоившись, промолвила царица, поглаживая живот, потому что снова ощутила, как из-за её волнений малыш внутри стал толкаться сильнее, словно возмущаясь злыми словами дяди. — Васушена любит моего сына. Я уверена, они станут хорошими друзьями.

— Друзьями?! — Шакуни визгливо рассмеялся, его голос был полон желчи. — О чём ты, сестра?! Если он и проявляет к тебе и малышу любовь, она фальшива, как и сам этот новоявленный принц! Карну подучили — Кунти или Адиратха с Радхой, — как угодить тебе, вот он и старается. А ты размякла. Все-то тебе растолковывать надо. Этот ребёнок просто отчаянно хочет стать всеобщим любимцем, чтобы никто не воспрепятствовал ему сесть на трон. Слава Махадэву, хоть твой супруг не поддался его очарованию, а то этот бывший сын колесничего и в его покои пытался проникнуть, чтобы расположить к себе. Он ведь знает, что пока мал и не успел ничем прославиться, отношение к нему может измениться. Вдруг твой сын станет лучшим воином и заставит его уйти в те трущобы, откуда он явился? Ему проще сотворить что-нибудь и сжить со свету беспомощного младенца, пока тот не успел вырасти и стать могучим врагом. Вы играете с Карной в ракшасов, используя деревянные копья, стрелы и мечи? Очень мило! — голос Шакуни стал подобен рычанию льва. — Одно неверное движение, и твоя беременность прервётся. И никто не обвинит мальчишку. Ведь он просто забавлялся! Запомни, Гандхари: самое мерзкое зло всегда приходит в красивом или невинном обличье! А тут и то, и другое вместе. Мальчишка растёт красавцем с глазами оленёнка. Но кто знает, какое зло сидит у него внутри?

Гандхари насторожилась. В самом деле, никому не известно, с какой целью Карна подобрался так близко к ней! Почему она была столь беспечной? Надо сказать, чтобы не приходил больше. Нечего ему делать здесь.

— Пообещай, что выгонишь его, когда он придёт в другой раз, — потребовал Шакуни. — Не жди, пока он придумает какую-нибудь хитрую выходку и положит конец своему младшему двоюродному брату, которого якобы «очень любит».

— Да, — твёрдо сжав губы, промолвила Гандхари. — Я скажу ему, чтобы не возвращался больше.

Шакуни покинул опочивальню сестры, довольный результатом беседы.

***

Спустя несколько часов в покои Гандхари ворвался Дхритараштра, опираясь на руку телохранителя.

— Всё сидишь и молишься?! — спросил он, приближаясь к ней с перекошенным от ярости лицом. К счастью, Гандхари не могла видеть, как жутко её супруг выглядит в гневе. — А дэвы, разумеется, молчат!

Царица замерла. Она не понимала, куда клонит муж.

— Значит, рождения сына в ближайшее время ждать не приходится. А тебе известно, что Кунти беременна?

— Как?! — выдохнула Гандхари.

— И Мадри!!! — завопил Дхритараштра, ударом кулака снося светильники на пол вместе с серебряными подставками. — Обе жены моего брата ждут ещё сыновей! И есть вероятность, что они родят раньше, — он ткнул пальцем Гандхари в грудь. — У Панду будет три сына! Три! А у меня ни одного, хотя, помнится, до свадьбы обещали сотню?!

— Но как же это вышло? — растерянно забормотала царица. — Ведь на вашем брате было проклятие, он не мог…

— О! Я расскажу, — брызгал слюной Дхритараштра. — Оказалось, Панду не был проклят! Либо брамин оказался фальшивым, либо проклятие слабым. Недавно мой брат соблазнился красотой своей младшей жены и провёл с ней ночь. И не умер, представляешь?! Поняв, что проклятие не действует, он тут же отправился в покои Кунти и осчастливил её ребёнком. А потом они втроём совместной молитвой добились благословения дэвов. Будущий сын Мадри получил дар Ашвинов. Он станет великим лекарем, когда вырастет. Сына Кунти благословил Дхармарадж. Этот ребёнок будет непревзойдённым знатоком дхармы. Таким образом, у Панду уже есть три сына, и все благословлены дэвами! А что имею я, кроме вечно беременной жены, с которой даже нельзя утолить страсть?! Жены, от которой приходится каждую ночь несолоно хлебавши уходить к служанкам?! — царь тяжело дышал, а Гандхари стояла, понурив голову, испытывая невероятную боль и стыд. — Молчишь?! — тяжело обронил Дхритараштра. — Уж да, тут сказать мужу нечего. Я решил одно: если завтра на рассвете ты не родишь, я возьму вторую жену. Вернее, она станет главной, а ты будешь слушаться её приказов…

— Нет, господин, — прошептала Гандхари. — Не делайте этого.

— Сделаю, — пообещал Дхритараштра. — Ты долго испытывала моё терпение. Ему настал конец. Даю тебе срок до завтрашнего утра. Молись милосердному Махадэву. Хорошо молись! Но если и Боленатх не поможет, то я завтра же сделаю свадебное предложение другой принцессе. Я сообщил об этом Великому Бхишме, и он полностью согласен со мной!

Выпалив всё это, Дхритараштра быстро вышел из её покоев. В бессилии упав на постель, Гандхари разрыдалась. Она плакала так долго, что потеряла счёт времени. Очнулась лишь ощутив тёплую ладошку на своём плече:

— Махарани, у вас опять что-то болит?!

— Уйди, — прошипела она сквозь сжатые зубы. — Тебе тут не место.

— Почему, махарани? — удивился Карна. — Вчера вы были совсем другой. Кто причинил вам зло?

— Уходи!!! — громко прикрикнула она, делая над собой усилие и вставая на ноги. — Чего ты ошиваешься здесь постоянно? Дел других нет? Найди себе занятие. Пойди и помоги поварам от мышей избавиться! Ты же прекрасно стреляешь по мелким целям!

— Тётя, я вижу, что вам очень плохо… Скорее возьмите меня за руку! Станет легче.

— Никогда, — гневно процедила Гандхари, отпихнув от себя Карну. — Ты не друг ни мне, ни моему сыну! — внезапно она остановилась, запнувшись посреди фразы, и прошептала, будто осознав что-то: — Никто мне не друг. Ни муж, ни брат… У меня нет заступников. Даже Махадэв от меня отвернулся. Из-за его дара иметь сто сыновей я страдаю только больше… И даже мой первый сын, ещё не родившись, ненавидит меня, иначе давно вышел бы из утробы, но он желает моей смерти… Хочет уничтожить меня! Только тогда он выйдет на свободу…

— Махарани! — в голосе Карны послышался ужас. — Что вы такое говорите?!

Гандхари сама не поняла, что на неё нашло. От гнева и горечи помутился разум, и она, размахнувшись, ударила себя кулаками по животу:

— Мой господин сказал, что ты должен родиться до рассвета, и ты обязательно выйдешь! Я заставлю тебя! — она замахнулась для нового удара, но внезапно детские руки, ставшие невероятно сильными, перехватили её запястья. Карна сдавил её так, что она попыталась вырваться, но не смогла.

— Нет, — железным голосом сказал вдруг этот осмелевший ребёнок. — Не смейте бить моего брата, тётя!

— Оставь меня, уходи! — гнев превратился в бессильные, горькие слёзы. — Ты просто глупый ребёнок, ты ничего не понимаешь…

Она извернулась и ударила Карну по спине, высвободив одну руку, но внезапно спина мальчика оказалась твёрдой как кусок металла. Боль отрезвила Гандхари.

«Кажется, на нём доспехи, — удивилась она, — но я готова поклясться, когда он только пришёл, их не было. Или были? И почему эти доспехи такие горячие, словно огонь?!»

— Я много чего понимаю. У вас вот здесь болит, — заметив, что она немного успокоилась, заговорил Карна, мимолётно касаясь пальцами её груди, — поэтому вы делаете больно тем, кто совсем не виноват. Это неправильно, тётя.

Светлое, тёплое, нежное снова потекло в её душу рекой амриты, изгоняя тьму, поселившуюся там из-за страха и ревности. Карна держал её руки, пока она рыдала, согнувшись в три погибели на полу. Наконец Гандхари прижала его к себе, исступлённо шепча:

— Спасибо, Карна. Спасибо, что уберёг меня от греха… Я больше никогда не подниму руку ни на тебя, ни на своего сына.

Неожиданно принц приник щекой к её животу. Его руки ещё были так малы, Карна не мог обхватить её полностью, но он старался изо всех сил.

— Да, больше не тронете. Возможно, меня, но не его. Я дал обет, что буду защищать вас и моего брата, — горячо заговорил он, — но, клянусь, брата я стану защищать даже от вас, если вы попробуете навредить ему.

— И всё же: почему тебе так дорог тот, кто родственник тебе лишь по имени, но не по крови? — спрашивала Гандхари в великом изумлении.

— Он мой настоящий брат! — упрямо возразил Карна.

— Прости, но между вами нет ничего общего… Никогда не забывай: царь Панду из милости и из любви к жене усыновил тебя. По рождению своему ты не часть династии Куру, и ты знаешь об этом. Скоро родится сын царицы Кунти. Вот он — родной тебе. Ступай лучше, помогай матери, нечего сидеть возле меня, — беззлобно буркнула она.

— Вам не удастся прогнать меня, тётя, — голос Карны звучал решительно и твёрдо. Кажется, теперь он поднял голову и смотрел на неё. — Я всё равно никуда не уйду.

— Мне нужно молиться.

— Я могу молиться с вами.

— Это не поможет.

— А если поможет? Вы и в прошлый раз не верили. А помогло!

Сказав это, Карна осторожно положил руку на её живот.

— Братик, не сердись. Тётя не хотела бить тебя. Ты должен выйти немедленно. Мы очень тебя ждём! Махарани несчастна. И я несчастен, потому что мне давно не с кем играть!

— Это бесполезно, — рассмеялась Гандхари. — Если бы возможно было заставить малыша выйти, просто поговорив с ним, я бы давно…

Внезапно лицо её изменилось. Она резко, шумно выдохнула и крепко прижала обе ладони к животу.

— Что случилось, тётя?! — испугался Карна.

— Всё хорошо… Уходи. Мне надо отдохнуть. Я передумала молиться.

— Но, махарани, с вами всё в порядке?

— Да, да, ступай, — через силу улыбнувшись, Гандхари потрепала Карну по плечу, выпроваживая его. Едва тот вышел из покоев, царица поднялась на ноги и, проковыляв несколько шагов до соседней двери, схватилась за стену и крикнула прислуге, дремавшей на низком ложе:

— Сугдха! Скорее! Кажется, мой сын вот-вот родится!

Старшая служанка вскочила на ноги, бросилась к Гандхари и захлопотала возле неё, созывая остальных девушек. Радостная весть мгновенно облетела дворец, достигнув ушей Дхритараштры, Панду и Шакуни. Долгая беременность царицы, наконец, подошла к концу.

Chapter Text

Роды продолжались весь вечер и последующую ночь. После полуночи за стенами дворца разразилась страшная гроза. Ветер вырывал деревья с корнями. Лошади в испуге метались по конюшне, и даже опытным конюхам не удавалось их успокоить. Дождь хлестал так, что царские покои, расположенные с наветренной стороны, залило, несмотря на то, что слуги изо всех сил пытались закрывать оконные проёмы плотными занавесями и затыкать пучками соломы. Всё было бесполезно. Не то что ткань, даже плотные тигриные и медвежьи шкуры промокали, а травяные циновки попросту смывало. Первый этаж дворца затопило так, что слуги ходили, будто чепура-нужда* по болоту. Лампады потухли. Их разжигали, но они гасли снова. Многие глиняные светильники от сильного ветра, упав, разбились. Где-то загорелись занавески, но их окатило струями ливня, и пожара не случилось.

— Индрадэв сердится, — шептались слуги по углам. — Видать, согрешили наши махараджи.

— Или Шанидэв наслал беду, — домысливали другие.

— Или Шива решил исполнить Рудра-тандаву. Возможно, настают последние времена?

— Вечером в сад стая шакалов прибежала, — заговорил какой-то парень — судя по голосу, самый молодой из всех. — Вишь, вздумали полакомиться остатками царского обеда. Прорыли ход под дворцовой стеной и проскочили, а тут стихия разбушевалась. Их лаз водой затопило. Бежать стало некуда. Заскулили, как псы дворовые, заползли на кухню от ливня прятаться. Штук десять сейчас в поварской сидят, глазами сверкают и воют, будто им чего недодали. Выгнать бы, да боязно. Я так мыслю так: наступит утро, сами уйдут.

— Министр Видура говорит, не к добру это, — заметил кто-то ещё. — Темнота во дворце, шакалы воют, Индра гневается, царица рожает. Совсем нехорошо.

— Но почему плохо, что махарани рожает? — раздался вдруг детский голос поблизости.

— Царевич Васушена! — слуги испуганно обернулись к стоящему перед ними юному наследнику престола. — Что вы здесь делаете? Вам следует почивать. Позвольте, мы вас проводим обратно.

— Да как можно спать, когда дворец от раскатов грома дрожит, а от вспышек молний небеса раскалываются? — сердито возразил мальчик. — И утро на пороге. Облака скоро разойдутся, и я пойду кланяться Сурьядэву. А вы мне предлагаете в такое время почивать. Вот глупость! Лучше ответьте, почему плохо, что махарани рожает?

Слуги переглянулись. Один из них промямлил:

— Видите ли, принц, вой шакалов и такая непогода считаются очень дурными предзнаменованиями. Нехорошо ребёнку появляться на свет, когда кто-то из дэвов гневается, словно мир скоро закончится. Это знак, что новорождённый малыш в будущем принесёт большую беду своим родителям, городу или даже стране.

— А по-моему, если братик не побоялся родиться в такую непогоду, значит, он вырастет бесстрашным воином, — возразил Карна. — Даже ракшасы с данавами ему будут не страшны.

Слуги призадумались. В словах царевича вроде бы прослеживался смысл.

— Я уверен, братик родится к рассвету. А поскольку до утра осталось недолго, я прямо сейчас пойду в покои тёти и узнаю, как дела.

— Но царевич Васушена…

— Не пытайтесь останавливать меня! — сказав это, Карна решительно развернулся и ушёл в сторону женской половины дворца.

Упрямство юного принца уже было известно слугам, и они сдались, не стали догонять его, справедливо решив, что пусть с наследником разбираются его родственники.

***

Воспользовавшись общей суетой, Васушена просочился в покои Гандхари, где его поначалу никто и не заметил. Служанки бегали взад-вперёд с какими-то сосудами. Несколько учеников незнакомого брамина, приглашённого специально по такому случаю, возжигали благовония и непрерывно пели мантры. Из-за занавеси, отделявшей роженицу от любопытных взглядов, раздавались тяжёлые стоны, и Карне стало жаль тётю, потому что он понял: этот охрипший, полный боли голос принадлежит ей.

— Зачем ты пришёл?! — его вдруг резко дёрнули за руку, и он застыл, впервые не найдя слов для оправданий. Это была грозная царица-мать Сатьявати, прабабка его будущего брата. — Ступай к себе, — заметила она суровым тоном.

— Я жду рождения брата.

— Тебе сообщат, — сухо промолвила Сатьявати. — Не место царевичу в покоях роженицы.

— Почему нет, если в этих покоях скоро родится такой же принц, как я? Если ему здесь место, то и мне тоже.

Сатьявати удивилась столь разумной мысли, не пришедшей ей в голову, но не успела придумать достойный ответ языкастому мальчишке. Царица Амбика подбежала к своей свекрови и что-то взволнованно заговорила той на ухо. Карна еле-еле разобрал одно:

— …сам не выйдет, придётся рассечь…

Сатьявати кивнула.

— Пусть позовут целителя, умеющего делать это.

Сердце Карны пронзил ужас.

— Что вы надумали сотворить с моим братом?! — он вцепился в локоть Сатьявати.

Та от неожиданности охнула.

— Да уйди, окаянный! — стряхнула она Карну со своей руки. — Вот бедствие другое свалилось на наши головы!

— Я не уйду, пока вы не скажете, кого целитель рассечёт, — упрямо процедил сквозь зубы Карна.

— Что?! — Сатьявати даже не поняла, в каком огромном злодеянии её подозревают.

— Разрезать живого человека — значит убить. Кого вы собираетесь резать?

Амбалика, забыв о том, что пора бежать за лекарем, прыснула в ладонь, закрываясь краем накидки.

— О, Махадэв, — наконец до Сатьявати дошло, в чём трудность. Но вот как объяснить ребёнку необходимость задуманного? И Сатьявати начала сочинять на ходу, мысленно молясь Ганеше, чтобы ей поверили: — Целитель поможет твоему брату выйти из лона матери с помощью магии. Он откроет ему проход в наш мир… особыми волшебными инструментами. Успокойся. Никто не пострадает: ни твоя тётя, ни брат.

— Ох! — только и смог вымолвить Карна, распахивая шире свои и без того огромные глаза. — Ваш целитель знает магию дэвов?

Сатьявати тяжело вздохнула, возведя взор к небу, а потом потрепала не в меру любопытного царевича по пышным чёрным волосам.

— У нас при дворе собрались лучшие целители Бхараты. Было бы позором не иметь такого лекаря, который знает магию и способен спасти жизнь царице. А теперь сядь вон там, — она указала Карне на сиденье возле стены, застеленное куском парчи, — и займи себя чтением мантр до тех пор, пока не родится твой брат!

Это указание Карна охотно выполнил, хотя никакие мантры не шли в голову. Он проводил тревожным взглядом торопливо прошагавшего мимо лекаря, за которым семенил ученик, неся на вытянутых руках вместительную деревянную коробку. Вскоре в покои царицы отправились, подгоняемые Сугдхой, четыре молоденькие служанки с кучей чашек и глубоких тарелок на подносах. В чашках дымилось нечто горько и остро пахнущее. Потом из-за большой занавеси выбежала пожилая служанка и закричала на другую, помоложе, гревшую на переносном очаге очередную порцию свежей воды:

— Лекарь говорит, не принесли муравьёв, а без муравьиной слюны** не заживить рану! Быстро беги в покои лекаря, скажи другому ученику, пусть бросает всё и мчится сюда. И пеньковых нитей пусть побольше захватит. И конский волос. Нам надо его много! Живо, живо!

Служанка, переливавшая воду, едва от испуга не выронила кувшин из рук, подхватилась с места и помчалась куда-то. Она вернулась спустя непродолжительное время с худым и шустрым мальчишкой лет тринадцати. Тот тащил в руках что-то в закупоренном кувшине, неся его осторожно, словно величайшую ценность.

Карна елозил по сиденью, рискуя протереть укрывавшую его нарядную ткань. В покоях царицы стало вдруг на удивление тихо. А потом тишину опочивальни прорезал громкий крик младенца, совпавший с очередным жутким раскатом грома.

Не дожидаясь приглашения, Карна вскочил с сиденья и ринулся в покои Гандхари. Вокруг постели царила такая толчея, что он снова затерялся в толпе.

— Какой огромный! Воистину бык среди мужей и тигр среди воинов, — нахваливал новорождённого брамин, чьей обязанностью было до момента родоразрешения читать мантры Ганеше. — Его ноги подобны стопам Айраваты, а руки напоминают семь хоботов…

— У моего ребёнка семь рук?! — перепугалась Гандхари.

Брамин сник, поняв, что хватил лишку с высокопарными сравнениями.

— Конечно, у царевича две руки, — торопливо поправился он. — Две прекрасные, мощные руки, но в них сила семи… Нет, семидесяти слонов!

— Я нисколько не сомневаюсь, — отозвалась Гандхари. Её лоб был мокрым от пота, как и покрывало на постели. — Дайте мне… Дайте прикоснуться к нему, — она искала сына протянутыми руками, но брамин не успел отдать ей младенца. В опочивальню быстрым шагом влетели ещё двое: первый советник Видура и влекомый им царь Дхритараштра.

— Вот! — воскликнул Видура, указывая на ревущего малыша, будто Дхритараштра мог его видеть. — Я говорил! Этот страшный гром и жуткий вой шакалов оповестили о рождении вашего сына, махарадж. Это крайне неблагоприятный знак! Предвестье огромного несчастья. Вишну всеблагой! — ахнул первый министр, увидев ребёнка вблизи.

— Что такое? — перепугался и без того взвинченный царь.

— Он… выглядит так, будто ему уже много месяцев от роду. Он с зубами, и на голове его растут густые волосы. И как он смотрит, — последнюю фразу Видура произнёс так, словно перед ним вместо ребёнка встала армия из тысяч асуров. — У него взгляд демона, махарадж.

— Что это значит? — Дхритараштра перепугался не на шутку. — Сатьявати? Амбалика? Вы здесь?! — царь шарил руками в воздухе, оторвавшись от плеча напугавшего его Видуры. — Расскажите, как выглядит мой сын!

— Он, — Сатьявати осторожно прочистила горло, — действительно крупный. Я прежде никогда не видала такого огромного младенца.

— У него действительно есть волосы и зубы?

— Есть, — подтвердила Сатьявати. — Четыре зуба во рту и очень много волос на голове. Обычно у младенцев они редкие и не такие длинные, как у… нашего принца.

— Лекарь! Где лекарь?! — засуетился царь.

— Здесь, махарадж, — целитель, недавно извлекавший младенца из лона измученной Гандхари, склонился к стопам Дхритараштры.

— Что ты скажешь по поводу моего сына?

— Н-не знаю, махарадж. Мне не доводилось встречать прежде такой крупный плод. И чтобы сразу во рту ребёнка было несколько зубов… Это редкость.

— Я же говорю, его рождение — к несчастью!!! — зловеще запричитал Видура. — Младенец с зубами и волосами, рождённый в неблагоприятное время, принесёт много бед Хастинапуру!

— Но что надо делать, чтобы несчастья не произошло? — напряжённо спросил Дхритараштра. — Пуджу провести?

— Нет, махарадж. Следует незамедлительно принести такого опасного ребёнка в жертву, тогда он не станет причиной несчастий для всех.

— Я ждал этого сына столько долгих месяцев, а ты хочешь избавиться от него?! — завопил Дхритараштра, встряхивая советника за плечи.

— У вас ещё будут сыновья, махарадж. Царицу благословили даром иметь сто царевичей. Она пока родила лишь одного. Непременно появится девяносто девять других сыновей, поэтому отдайте этого, отмеченного проклятием, дэвам! Если вы не послушаете голоса разума, кто знает, останется ли целым ваше царство?

— Дайте сюда сына! — Гандхари с трудом приподнялась на локте. — Я хочу, наконец, взять его на руки.

Брамин хотел протянуть ей ребёнка, но внезапно Видура предостерёг его:

— Нет! Если мать возьмёт сына на руки, она никогда не откажется от него. А мудрость дэвов, живущая во мне, вещает, что принц — воплощение данавов. Мы проведём большую ягью, чтобы душа младенца очистилась от скверны и попала на Вайкунтху. Пока ещё на новорождённом нет греха, а его прежние грехи из прошлых жизней не проявились, их возможно сжечь ритуальным огнём. Иначе из-за этого ребёнка вся Бхарата однажды сгорит, верно говорю!

Дхритараштра заметно колебался, слушая речи своего советника. Гандхари плакала и причитала, утешаемая верной Сугдхой. Новорождённый ревел так, что заглушал постепенно затихающую грозу, словно чувствовал приближение опасности. Все присутствующие замерли в ожидании окончательного решения царя. С Видурой спорить не решались. Он слыл знатоком законов и, поговаривали, что он — воплощение самого Дхармараджа. Поди, поспорь с мудростью такого великого министра!

— Постойте… С чего вы взяли, что брат принесёт несчастье?! — послышался вдруг за спинами собравшихся голос царевича Карны.

Все обернулись, а младенец неожиданно перестал реветь, доверчиво прильнул к груди брамина и попытался найти себе пропитание. Не найдя ничего достойного внимания, вобрал в рот чётки из семян рудракши и с задумчивым видом обслюнил их. А поняв, что попавшее ему в рот несъедобно, закричал громче, ощутимо приложив кулаком носителя бесполезного предмета, и вцепился своими четырьмя резцами, так сильно напугавшими Видуру, в палец брамина. Тот охнул и торопливо протянул ребёнка Гандхари, пока все отвлеклись на Карну.

— Я молился Господу Сурье, чтобы брат быстрее родился, а родившись, был бы вот таким большим, как сейчас, чтобы поскорее начать играть со мной. И я так рад, что отец Сурьядэв внял моим молитвам! А Индрадэв наверняка устроил такую грозу, испытывая смелость моего брата. И, видите, брат не испугался бури, всё равно пришёл в наш мир! А шакалы воют, когда охотиться идут. Из-за грозы найти пищу не удалось, потому выли всю ночь. Усни, поди, с пустым брюхом. Вас не покорми, тоже взвоете, — и пока все стояли, опешив, и молчали, Карна прибавил. — Хоть я и не мудрец, но про шакалов-то знаю…

Видуру перекосило. Дхритараштра просиял. Сатьявати старательно обмахивалась краем накидки. Амбика и Амбалика безмолвно разинули рты. Карна, не обращая на них внимания, протиснулся вперёд и перевёл взгляд на своего новорождённого брата. Младенец, прикрытый куском мягкой ткани, лежал на груди Гандхари, его обнимали руки матери, и никакие шакалы, данавы и глупые министры уже не смогли бы у него отнять эту новую, едва начавшуюся жизнь.

Chapter Text

— Глазам не верю, — оторопело пробормотал Шакуни, едва войдя в опочивальню сестры, — а ведь прошло всего пять дней…

— Да, брат! — Гандхари сидела на шкуре белой антилопы за низким столом, нанизывая на ощупь бирюзу, топазы и хризолиты на одну длинную нить. В свободное время ей нравилось делать бусы и дарить их служанкам в благодарность за хорошую работу. — Мой Дурьодхана уже садится и произносит разные забавные звуки! Я так рада, — она тихо улыбнулась. — Целители руками разводят, советник Видура боится приближаться к царевичу, но мы с господином счастливы иметь такого удивительного сына. Никто не заставит нас поверить, что он — порождение данавов! Мой господин считает, раз уж благодаря длительным аскезам я обрела дар Шивы, стало быть, наш сын — тоже дэв, как и будущие сыновья Кунти и Мадри.

— Я о другом, — голос Шакуни прозвучал мрачно. Царь Гандхара неприязненно посмотрел в сторону Карны, стоящего возле детской колыбели и показывающего Дурьодхане забавное представление: попеременно появляющийся и исчезающий золотой доспех. Возникновение доспеха вызывало у Дурьодханы бурный восторг, он радостно лепетал что-то и тянул ручки к сияющему чуду. Карна с улыбкой позволял потрогать свою магическую защиту. Когда же доспех исчезал, глаза принца становились расстроенными, он начинал хныкать и размахивать кулачками, требуя вернуть блистающее великолепие. И Карна, конечно, возвращал.

— Что этот снова делает здесь? — процедил Шакуни сквозь зубы, имея в виду Васушену. — И где няня Дурьодханы?

Гандхари растерялась.

— Но что плохого в том, чтобы старший брат поиграл с младшим?

— Он не должен приближаться к твоему сыну, — категорично заметил Шакуни.

Нежно-розовый топаз выпал из пальцев Гандхари, стукнув о столешницу.

— Не начинай снова, — прошептала царица. — Пожалуйста. Тем более, в его присутствии.

— Неужели ты не понимаешь? — зашипел Шакуни на ухо сестре. — Вы с Дхритараштрой оба будто ослепли, потому что этот хитрый ребёнок вступился за Дурьодхану, но это всё — ложь, придуманная специально для вас! Всем известно, что Видура всегда больше любил Панду, а после того, как Панду женился, этот бхутов праведник растекается озером медового нектара при виде Кунти. То ли опалён страстью, то ли желает выслужиться — я понять так и не сумел… Так или иначе, он — не друг твоего супруга, а ручной пёс будущих соперников Дурьодханы! Он сделает всё, лишь бы угодить Панду и Кунти. Твой сын теперь — второй претендент на престол, поэтому, я уверен, Видура придумал план, чтобы вы не вздумали избавиться от Карны. Более того, чтобы вы полюбили этого маленького хитреца! Видура при всех разыграл сцену, будто Дурьодхана опасен, а сын колесничего притворился, словно вступился за него. Неужели ты думаешь, что маленький ребёнок способен быть таким умным? Он заучил роль наизусть! Видура, Панду и Кунти объяснили ему, что и как сказать. Теперь ни у кого из вас, включая Дхритараштру, нет сомнений в том, как сильно Карна любит Дурьодхану! Так что если Дурьодхана однажды случайно съест ядовитые ягоды, или его укусит змея, или он захлебнётся молоком, Карну никто не обвинит! Если бы ты не завязала себе глаза, то всё сама увидела бы.

— Хватит! — Гандхари вскочила на ноги. Её трясло от возмущения. — Уходи. Если где и есть отрава, то она внутри тебя! Отрава — это твои речи!

Шакуни умолк, и Гандхари почти ощутила его осуждающий взгляд, смеривший ее с ног до головы.

— Значит, за всю доброту я получаю такую отповедь? Хорошо. Очень скоро ты позовёшь меня, но я не обещаю, что вмиг забуду твою сегодняшнюю неблагодарность, — не добавив более ни слова, он покинул покои.

Карна проследил взглядом его уход. Погладив Дурьодхану по голове, отошёл от детской кроватки, приблизился к Гандхари и коснулся рукой её плеча.

— Тётя, я буду вас защищать… Всегда-всегда, несмотря ни на что! Клянусь.

— Пожалуйста, и ты уходи, — Гандхари отвернулась, пряча лицо. — Позови няню… и ступай к себе.

— Почему, тётя? — голос принца стал расстроенным. — Я чем-то обидел вас или сделал что-то плохое брату?

— Нет, — она поймала руку Карны и тихо сжала её. Сделав над собой усилие, улыбнулась ему. — Ты замечательный… Ты всё делаешь правильно. Но дай мне немного времени, я должна кое-что обдумать.

— Вы позволите мне по-прежнему приходить сюда?

— Да, — она торопливо кивнула, вытирая слёзы. — А сейчас, пожалуйста, иди в свои покои.

Дурьодхана из кроватки протестующе заревел, словно поняв, что его мама сказала Карне.

— Мы ещё поиграем, — пообещал ему Карна перед тем, как покинуть опочивальню.

«Брат ошибается, — размышляла Гандхари, пока вошедшая няня пыталась успокоить не на шутку разволновавшегося принца, не желавшего смириться с уходом Карны. — Васушена любит Дурьодхану, и мой сын тянется к нему… Он только рядом с Карной успокаивается и никогда не плачет. Брат же хочет иметь влияние в Хастинапуре, но чувствует, что ни на Панду, ни на Карну влиять не сможет, вот и плетёт интриги. И я не могу его осуждать, он делает то, что считает благом для Гандхара, ведь он — наследник нашего отца… Но как бы мне ни хотелось посадить Дурьодхану на престол Хастинапура, чтобы он в будущем действовал в интересах Гандхара, я не могу совершить злодеяние по отношению к ребёнку, защитившему моего первенца. Карна заставил всех усомниться в словах Видуры. Он спас Дурьодхану! Он каждый день приходит играть с ним, и я слышу, как мой сын смеётся. Как мне отобрать у него эту радость? Пусть когда они вырастут, то в честном поединке, как воины, или без кровопролития, по-братски, решат вопрос обладания троном», — рассудив так, Гандхари пообещала себе, что завтра не отошлёт Карну прочь, если тот явится в её покои.

Но в тот день её испытания не закончились. Стоило Гандхари немного успокоиться после разговора с братом, как в опочивальню явился Дхритараштра. От одного его появления повеяло таким холодом, что Гандхари замёрзла, будто её босую и в одном сари отправили на вершину Кайласа.

— Что случилось? — затрепетав всем телом, спросила она у мужа.

Тот тяжело дышал, раздувая ноздри.

— Возьми ребёнка и поди вон! — рыкнул махарадж, обратив лицо к няне. Та, подхватив умолкшего Дурьодхану на руки, без лишних вопросов скрылась в соседних покоях. — А теперь я скажу, моя благоверная супруга, чем я недоволен. Хотя, возможно, ты сама уже догадываешься?

— Нет, — пролепетала Гандхари. — Я не понимаю. Ведь ещё вчера всё было хорошо… Ты ел ладду из моих рук, и я была так счастлива, — царица тепло улыбнулась, но её резко схватили за расшитую золотом пачери*, покрывавшую волосы.

— Не понимаешь? Тогда скажу. Только что заходил целитель, помогавший родиться нашему сыну. Он открыл правду, за утаивание которой твой брат ему щедро заплатил раньше, чем он пришёл в твои покои принимать новорождённого. Царь Шакуни сказал, давая лекарю золото: «Если царица вдруг после тяжёлых родов потеряет способность иметь других детей, молчи об этом. Не говори никому: ни Сатьявати, ни даже махараджу Дхритараштре!» К счастью, лекарь предан мне. Он поведал тайну о том, что ты не способна больше иметь детей! В твоём чреве никогда больше не завяжется плод.

— Нет, — в ужасе прошептала Гандхари. — Неправда…

— Правда! И ты знала её со дня рождения Дурьодханы! — напирал Дхритараштра. — Ты сговорилась с гандхараджем и попросила сделать так, чтобы лекарь молчал! Но он не вынес лжи, упал мне в ноги, повинился в своём грехе и рассказал всё. И даже отдал золото, полученное от царя Шакуни. Я зол, Гандхари! Я очень зол! Где мои обещанные девяносто девять сыновей?! Как они появятся, если ты утратила способность быть матерью?

Гандхари, шатаясь, прошла несколько шагов, нащупала рукой точку опоры и рухнула на кровать.

— Такого не могло со мной случиться… Махадэв обещал… И я так долго молилась… Триада не обманывает, если дар обещан!

— Тогда совершай аскезы снова! — Дхритараштра в сердцах стукнул кулаком по опоре для балдахина. — Делай что хочешь, но заставь Шиву явиться и потребуй других сыновей. Мне нужны все девяносто девять, не меньше!

— Да… Да, мой господин…

— На сей раз даю тебе сроку одиннадцать месяцев. Если за это время у тебя не родится хотя бы ещё один мой ребёнок, я возьму себе одиннадцать жён, каждая родит мне по девять сыновей, а ты всю оставшуюся жизнь проведёшь взаперти. Я не позволю тебе выходить из этих покоев за то, что ты унизила меня перед всеми!

Дхритараштра ушёл. Призвав одну из служанок, Гандхари приказала ей позвать Шакуни. Спустя некоторое время служанка вернулась и, бросившись к стопам царицы, стала умолять о прощении: царь Шакуни отказался выполнять просьбу сестры. Другие две служанки, отправленные следом за первой, тоже пришли ни с чем.

Переодевшись, Гандхари отдала приказ получше следить за царевичем Дурьодханой и в сопровождении Сугдхи сама отправилась к брату. Шакуни встретил Гандхари высокомерным молчанием. Выслушав её смиренное приветствие, сухо спросил:

— Что тебе понадобилось? Два часа назад ты выгнала меня из своих покоев. Забыла?

— Прости, брат, но мне нужна правда. Ты действительно заплатил лекарю, чтобы тот молчал, если после рождения Дурьодханы я не смогу больше иметь детей?

Она услышала резкий, испуганный выдох. Шакуни бросился к ней и схватил её за плечи.

— Откуда ты узнала? Лекарь должен был молчать!

— Он признался во всём махараджу. Мой господин недавно приходил и сказал, — горло Гандхари сжалось, — если в течение одиннадцати месяцев я не рожу ещё хотя бы одного ребёнка, он возьмёт себе одиннадцать жён, чтобы каждая родила ему по девять сыновей, а меня он запрёт в покоях до конца жизни.

— Бхутов подлец! — взвился Шакуни. — Гнусная сволочь!

Непонятно было, кого он имел в виду: то ли лекаря, то ли махараджа, то ли обоих. Некоторое время Гандхари слушала, как Шакуни лихорадочно мечется по опочивальне, изрыгая страшные угрозы непонятно в чей адрес, затем он успокоился и серьёзным тоном обратился к Гандхари:

— Слушай внимательно. Я давно обдумал один план на случай твоего бесплодия или гибели младенца. Я собирался потихоньку привести его в действие, но теперь нет времени ждать! Ты должна стать матерью девяноста девяти царевичей одновременно. Только так ты сумеешь завоевать любовь и уважение своего мужа на всю оставшуюся жизнь.

— Но как это возможно?! — перепугалась Гандхари.

— Мой план — не твоя забота, — быстро отозвался Шакуни. — Завтра утром скажи мужу, что собираешься совершить суровую аскезу. То же самое сообщи и Сатьявати, заодно попроси, чтобы она как можно скорее прислала во дворец своего старшего сына Вьясу для благословений. Скажи, будто Махадэв явился тебе во сне и пообещал, что ты непременно родишь других сыновей, но только если великий мудрец поделится с тобой сокровенным знанием.

— Но чем этот незаслуженно почитаемый всеми незаконнорожденный отпрыск мне поможет? — с оттенком брезгливости удивилась Гандхари. — Если моё лоно после рождения Дурьодханы опустело навеки, как Вьяса вернёт мне способность вынашивать плод? Даже обряд нийоги со мной провести невозможно, как Вьяса это сделал прежде с жёнами царевича Вичитравирьи. Если я бесплодна, к великому горю, это навсегда.

— Делай, как я сказал, и не беспокойся ни о чём, — спокойно вымолвил Шакуни. — Твоя задача — выпросить у Сатьявати послание к Вьясе. Отправь письмо с самым надёжным гонцом. Когда же Вьяса явится, немедленно зови меня! Я буду говорить с ним, ясно?

— Да, брат, — Гандхари кивнула.

— А теперь возвращайся к себе и забудь все тревоги, — голос Шакуни снова зазвучал ласково. — Если не через одиннадцать месяцев, так через год-полтора у тебя точно будет девяносто девять сыновей. И уж Дхритараштру я упрошу потерпеть до этого срока, будь уверена.

***

Шакуни перестал следить за перемещениями Карны по дворцу и волноваться о том, что наследный принц постоянно возится с Дурьодханой. Его куда больше беспокоило теперь прибытие Вьясы и предстоящий разговор с ним. От этой беседы зависело будущее его сестры.

«С малолетним принцем ещё есть время покончить, — думал Шакуни. — До его совершеннолетия долго. Куда важнее сейчас эти бхутовы девяносто девять детей, о которых возмечтал наш слепой махарадж».

А ведь Шакуни говорил когда-то отцу: «Подумай, прежде чем расписывать достоинства моей сестры женихам! Ты мог неверно истолковать слова Шивы. Невозможно ни для какой дэви родить сто сыновей. Люди — не рыбы, и не лягушки, мечущие икру. Скорее всего, моей сестре обещали сына, чья мощь будет равна ста воинам. В это я поверю, но не в то, что Шива решил превратить мою сестру в земноводное, плодящее таких же земноводных! Не заставляй Гандхари платить за неверно понятое тобой благословение!» Однако отец упорно утверждал, что Шива обещал именно сто сыновей, а не одного, сильного, будто сотня.

Однако сейчас, глядя на Дурьодхану, растущего не по дням, а по часам, начавшего спустя три недели после рождения шустро ползать по всему дворцу, разбивать кувшины, лампады и чашки, хватать чужое оружие и с упорством носорога прокладывать себе путь через заросли кустарника в саду, Шакуни только качал головой и бормотал:

— Ну, как есть — сила ста! И даже взрослеет в сто раз скорее. Чего ещё этому Дхритараштре надо?

Шакуни не понимал, что махараджу в последнее время был необходим душевный покой. Однако после того, как его первенец научился перемещаться по дворцу, по неведомым никому причинам ежедневно заползая в обиталище министра Видуры, желание тишины и покоя стало практически неосуществимым.

— Махарадж, ваш сын сжевал мой пергамент! Он превратил его… в клочья! — бушевал Видура, ворвавшись в тронный зал, где уже давно закончилось собрание, но царь решил немного задержаться.

— А там было нечто важное? — невинно поинтересовался Дхритараштра, легкомысленно улыбаясь в ответ на возмущённые жалобы своего советника.

— Было! Я писал сочинение о том, по каким десяти тысячам признаков можно распознать данава, воплотившегося в облике человека. Ваш сын съел именно этот важнейший трактат, — Видура, пыхтя от усердия, держал в руках извивающегося как змея Дурьодхану, голосившего на весь дворец. Министр едва успевал уворачиваться от шустро мелькающих возле его лица кулачков. — Разве это не подтверждение злой воли данавов, воплотившихся на земле?

— Извините, махарадж! — следом за Видурой перед Дхритараштрой предстал запыхавшийся Карна. — Я не успел догнать принца, и он…

— Сжевал сочинение уважаемого министра Видуры, — весело закончил фразу Дхритараштра. — А там было написано много важного про данавов.

— Значит, мой брат — праведный воин, — серьёзно заметил Карна. — Как истинный кшатрий, он не любит данавов и уничтожает всё, связанное с ними.

— Нет! Всё наоборот! — возопил Видура. — Это совершенно неправильное объяснение!

— Простите, министр, — Карна вежливо повернулся к Видуре, — неужели вы думаете, что маленький брат любит сочинения про данавов, потому и съел их? По-моему, ваше «обратное» объяснение ещё глупее. Нет, — рассмеялся нахальный наследник Хастинапура, не позволив Видуре ничего возразить, — на самом деле у принца просто режутся задние зубки. Так няня сказала. Малышу больно, вот и он жуёт всё, что под руку попадается. Мы с няней следим, чтобы он не съел ничего опасного. Сейчас он уполз, а мы не успели его поймать… От ваших жёстких пергаментов, боюсь, у него разболится животик. Надо будет сказать няне, что с принцем случилась беда…

— Это со мной случилась беда!!! — не утихал Видура. — Я писал своё сочинение пять лет, а оно было уничтожено мгновенно!

— А ведь и верно, — забеспокоился вдруг Дхритараштра. — Что же делать?

— Придётся переписывать всё заново по памяти! — впал в отчаяние Видура.

— Нет, я имел в виду, что теперь делать с малышом Дурьодханой? — уточнил вопрос махарадж. — Как избежать болей в животике?

— Няня говорит, в таких случаях надо, чтобы младенец скорее срыгнул, — пояснил Карна. — Тогда животик не заболит. Пойду, скажу няне, чтобы дала принцу своего травяного настоя. У неё есть для таких случаев…

Карна не успел договорить. Видура с ужасом ощутил, как его накидка медленно тяжелеет от влаги, а в воздухе распространяется неприятный кисловатый запах.

— Что это? — он медленно оторвал от своей груди притихшего Дурьодхану.

Младенец смотрел на Видуру невинными золотисто-карими глазами и блаженно улыбался.

— Слава Махадэву, — с облегчением выдохнул Карна, наблюдая за немой сценой: застывший, словно статуя, министр держал царевича на вытянутых руках, — тело брата освободилось от дурных веществ.

— В некотором смысле, можно сказать, ваши пергаменты вернулись к вам, министр, — добавил Дхритараштра с явным злорадством.

— Мне надо срочно переодеться, — сухо произнёс Видура, протягивая принца Карне. — Забери от меня этого маленького данава и отдай его няне. А вы, — он яростно сверкнул глазами в сторону Дхритараштры, — махарадж, ещё крепко пожалеете, что не послушали меня тогда!

Широким шагом он вышел из тронного зала, по пути брезгливо отряхиваясь.
За спиной он слышал злодейский смех проклятого мальчишки, спевшегося со слепым и, как ещё недавно казалось Видуре, беспомощным и легковерным царём.

Chapter Text

— Уважение исчезает из этого мира, — Вьяса сидел подле стола и с достоинством поедал предложенные ему кхир и фрукты. — То ли дело в прежние времена… Браминов почитали, словно богов. Теперь же не все кланяются, и почтения оказывают меньше и меньше. Даже сыновья забывают, кому обязаны жизнью, вознесшись на свои высокие троны! Это прискорбно, царь Гандхара.

— Не все столь непочтительны. Многие рады оказать гостеприимство, одарить почтенных браминов различными ценностями за помощь в наставлении на путь высшей истины, — Шакуни красноречиво воздел руки к воображаемым небесам.

— Да, бесспорно, — Вьяса потряс всклокоченными волосами, напоминавшими гриву льва, десятилетиями провалявшегося в кустах чертополоха и никогда не приближавшегося к воде. — Вы почтительны. Но другие! Что подчас мне приходится выслушивать от молодых кшатриев, если бы вы знали! И печальные мысли одна за другой посещают мой ум, и я задаюсь вопросами, хороша ли эта новая молодёжь для управления страной? Ведь если нет уважения к браминам, то будет ли такой сын достойным царём? Заботится ли он о своём народе? Ведь забота о народе и уважение к тем, кто учит народ знанию, кто возносит молитвы божествам о благополучии всех жителей — это одно и то же. Правда, махарани? — Вьяса неожиданно повернулся к царице. Гандхари растерялась. Она уже полчаса сидела в некотором отдалении от брата и пришедшего в её покои мудреца, разложив перед собой коробочки с сушёной мятой, палочками корицы и зёрнами кардамона в последней надежде, что аромат специй отобьёт густой удушливый запах, исходящий от аскета, приходившегося её мужу кровным отцом. — Что-то махарани бледна и ничего не ест, — обеспокоился мудрец. — Уж не в тягости ли она снова? Если так, я немедленно откланяюсь и не посмею более тревожить её покой!

— Нет, я не в тягости, — торопливо опровергла предположение Вьясы Гандхари, и щёки её заалели. — Моя утроба, — она запнулась, — уже никогда не познает чувства наполненности новой жизнью.

— Почему же так? — поразился мудрец, прекращая насыщаться. — Что за беда стряслась с нашей прекрасной благонравной царицей, угодной самому Махадэву?

Гандхари сжала ладони в кулаки, собираясь с духом, чтобы сказать правду, но Шакуни быстро взял инициативу в свои руки.

— Видите ли, о подобный Брахме, чьи речи успокаивают сердца, чьи поступки сияют над всеми землями Бхараты, — увидев одобрение на лице Вьясы, Шакуни приступил к главному, — трудность махарани в том, что рождение первенца положило конец её надеждам вновь стать матерью. Роды были тяжёлыми, и лекарю пришлось извлекать плод из утробы, спасая царице жизнь. И эта мера действительно сохранила мать и дитя живыми, однако безмерно навредила здоровью моей сестры. Целитель высказался однозначно: других детей царица ни выносить, ни даже зачать не сможет.
Вьяса сочувственно покачал головой.

— Если утроба так сильно повреждена, это скверно. Однако чем я смогу помочь махарани? Разве что возносить моления дэвам о её здравии и здоровье новорождённого царевича.

По шороху, донёсшемуся со стороны, где сидел Шакуни, Гандхари догадалась, что её брат сейчас, убедительно изобразив глубокое отчаяние, бросился к ногам Вьясы:

— О, досточтимый, чья доброта и щедрость известны всем в полном скорбей мире, вы можете помочь, как никто иной! Именно вы позволили обрести счастье материнства двум объятым горем вдовам, чьё лоно опустело бы навсегда, не вложи вы в него своё целительное семя.

Вьяса как-то странно хмыкнул, и Гандхари поняла, что мудрец, наверное, сейчас покраснел ещё гуще, чем она минутой раньше.

— Как вам должно быть известно, о царь Гандхара, — смущённо заговорил мудрец, — я совершил сие несвойственное моей натуре деяние отнюдь не по доброй воле. Меня в те печальные дни призвала во дворец моя мать, всеми уважаемая махарани Сатьявати. Ни одной её просьбе я никогда отказать не мог. Да, я подарил сыновей царицам и, как впоследствии выяснилось, одной служанке, но совершил я это действие по воле матери.

— Махарани Сатьявати призвала вас и сейчас письмом! — осторожно напомнил Шакуни.

— Верно, и я прибыл, чтобы дать свои наставления и благословения махарани Гандхари, собравшейся совершать аскезы ради обретения детей. Я верно понял? — он повернулся в сторону Гандхари. Та торопливо кивнула. — Однако, — мудрец вдруг всерьёз задумался, — в связи с тем, что я сейчас от вас узнал, даже моя вера и благословения не смогут помочь. Сделать повреждённую утробу целой никому ещё не удавалось. Даже богам.

— Но дэвам удавалось многое другое, — расплылся лукавой улыбкой Шакуни. — Рождение детей из кувшинов, из утробы рыбы, из огненного сгустка, из капли пота, из энергии танца… Неужели одна из этих удивительных способностей ненадолго не может снизойти на мою сестру? И тогда она подарит своему супругу то, что обещал ей Махадэв — ещё девяносто девять сыновей.

— Погодите-ка! — Вьяса снова обернулся к Гандхари. — Дочь моя, напомни, как звучало благословение Шивы, данное тебе. Слово в слово.

— Я должна родить своему супругу сто сыновей, единых меж собою, выглядящих со стороны как огромное, несокрушимое тело величайшего воина.

— Так чего твой супруг ещё ждёт? — удивился Вьяса. — Ему уже родили несокрушимое тело великого воина, подобное по силе ста сыновьям. Я слышал, царевич Дурьодхана растёт быстро и делает огромные успехи? — уточнил он у Шакуни.

— О да. Можно сказать и так… Вчера он схватил булаву царевича Карны, предназначенную для тренировок юного наследного принца с Великим Бхишмой, и швырнул её на тридцать шагов от себя, случайно попав в проходящего мимо министра Видуру. Советник махараджа до сих пор с трудом поднимается со своего ложа, носит на ягодицах повязку из полыни и притирает ушиб листьями птицемлечника. Не знаю, можно ли это причислить к успехам Дурьодханы?

— Бесспорно! — одобрительно закивал Вьяса. — Принц сам начал осваивать тренировки с оружием раньше, чем выучился ходить. Это знак того, что он станет сильным кшатрием.

— Царевич Карна сказал то же самое, но советник Видура с ним не согласился. Он утверждает, что царевич Дурьодхана, — Шакуни сделал выразительную паузу, а потом скорбным тоном прибавил, — потомок данавов, ибо только данавы с рождения могут быть столь злобными. К тому же мой любимый племянник был рождён в бурю, когда выли шакалы, а это является неблагоприятным признаком.

Вьяса добродушно рассмеялся.

— Я поговорю с Видурой. Печально, что он так сильно закоснел в своих предубеждениях и неправильно трактует признаки врождённой адхармы. Я исправлю его заблуждения, даю слово, а теперь позвольте удалиться, — Вьяса начал подниматься с места, но Шакуни поспешно сложил руки возле груди.

— Но вы ещё не попробовали нашу замечательную мадхвику!

— А насколько она вкусна? — мудрец с интересом повернулся обратно к столу.

— Она необыкновенна, — Шакуни изобразил на своём лице выражение небесного наслаждения. — Каждый, кто её попробует, погружается в блаженство высших миров.

— Несите, — Вьяса быстро вернулся на покинутое место.

Шакуни подмигнул служанке, и та ловко налила мудрецу напиток в чашу.

— Держите, господин!

Вьяса выдохнул, пригладил усы, залпом осушил ёмкость и довольно крякнул:

— Весьма неплохо.

— А теперь послушайте историю, связанную с неверным толкованием дара Махадэва, — плаксивым голосом запричитал Шакуни. — Моё сердце разрывается от страданий! Я не могу видеть душевной боли моей сестры.

— Слушаю, — Вьяса подал служанке знак, чтобы та снова наполнила чашу, — говорите.

Дождавшись, когда мадхвика будет снова налита, Шакуни подмигнул девушке, и та, понимающе кивнув, исчезла из царских покоев.

— Видите ли, досточтимый, царю Дхритараштре, вопреки вашему мудрому толкованию, нужен не один сын, и он от своего не отступится. Он требует ещё девяносто девять сыновей в дополнение к имеющемуся, и никто не сможет убедить его, что дар Махадэва заключался в другом. Только ваша благость и сострадание способны спасти честь моей сестры! Не выполнив мечтаний своего супруга, моя бедная Гандхари будет чувствовать себя униженной и растоптанной, — Шакуни приложил край накидки к глазам. — Вы — благороднейший из благородных, светлейший и светлых, неужели допустите такое?

Вьяса задумался.
— Мне мерещится, или у вас есть план? — спросил он напрямую.

Шакуни просиял, отнимая совершенно сухую накидку от лица.

— Божественный вы наш! Конечно, вне сомнений, план имеется давно.

***

— Хочу вам заметить, волею судьбы вы явно родились не в своей варне, — высокий гость с уважением разглядывал сидящего перед ним скромно улыбающегося Шакуни. Мадхвика развязала Вьясе язык и раскрыла его сердце по отношению к тому, кто угостил его сытным обедом и вдобавок наобещал богатых даров и возвращения давно утраченного влияния на царя Хастинапура. — Вам следовало стать одним из нас. Ум брамина в теле кшатрия. Весьма необычное сочетание!

— Но вы сумеете осуществить задуманное? — не отступал Шакуни.

Гандхари сидела ни жива ни мертва после того, как брат рассказал вслух свой план. Ничего подобного она и помыслить не могла. Сейчас решится её судьба: либо Вьяса поможет, либо пойдёт и расскажет обо всём Сатьявати или Дхритараштре, и тогда им конец. Такого обмана царь им не простит!

— Вы пообещали отплатить сторицей, о наследный принц Гандхара, и я не могу отказаться. Ваши обещания ценны для меня. Они даруют мне и моим ученикам не только богатство, но и заслуженное уважение на многие годы вперёд.

— Всё, что захотите! Кони, коровы, золото! Поддержка Гандхара и Хастинапура. Любые требования будут удовлетворяться. Моя сестра позаботится об этом. После того, как она принесёт царю девяносто девять сыновей, ни одной её просьбе царь не откажет, вы же понимаете это. Утраченное вами уважение и почитание будет возвращено и вам, и вашим ученикам!

— Понимаю, — Вьяса ещё немного подумал. — Да, ваш план осуществим, — наконец изрёк он, и Шакуни облегчённо выдохнул, — однако от меня потребуется много сил и времени, чтобы всё устроилось, как вы желаете. Давайте ещё раз обдумаем детали. Девушки из Гандхара начнут прибывать завтра?

— Трое уже прибыли. Завтра привезут четвёртую, — торопливо отозвался Шакуни. — Послезавтра пятую. Можно было бы привезти всех сразу, но это вызвало бы подозрения. Прибытие одной девушки в день останется незамеченным. Отец не подведёт, я давно обговорил это с ним, ещё до рождения царевича Дурьодханы.

— Значит, ко мне будет прибывать по одной красавице из Гандхара на протяжении девяносто девяти дней. Хорошо, — Вьяса удовлетворённо кивнул. — Всё это время я буду давать царю питьё, чтобы каждую ночь на протяжении этого времени мужская сила ни разу не изменила ему. И я скажу то, что придумано вами: будто благодаря дару Махадэва его супруга зачнёт от него девяносто девять сыновей, на каждую ночь любви принимая для своего супруга новый облик. Поскольку её утроба не способна выносить ребёнка, каждый зачатый младенец утром будет опускаться в магический сосуд, наполненный маслом и травами, а супруга будет смиренно и молчаливо приходить за следующим. Под страхом мучительной смерти я запрещу девушкам, являющимся к махараджу, открывать рот и произносить хоть слово во время близости. И я удостоверюсь, что у каждой на глазах будет одна и та же повязка, и от каждой будет пахнуть одними и теми же благовониями. Махарадж мало что смыслит в рождении детей, кроме того, что для этого процесса нужно семя и утроба, либо некая магия. Я смогу его убедить, что владею такой магией. Однако, — Вьяса пасмурно взглянул на Шакуни, — вы же понимаете, что не все присланные вами дэви смогут зачать ребёнка, и не все рождённые малыши окажутся мальчиками. Повторное же посещение девушками опочивальни махараджа заставит его усомниться в придуманной нами легенде.

— Но у нас есть вы! — услужливо напомнил Шакуни.

— Я стар для подобных дел, — сокрушённо покачал головой Вьяса. — Женская плоть более не прельщает меня.

— А ваш сын?

— О, Шукадэва всегда готов, — невольно улыбнулся Вьяса. — Горяч, молод и страстен.

— Стало быть, не зачавших плод от царя пусть одарит любовью ваш сын, и это повысит наши шансы на успех.

— Останутся те, кто не зачнёт вопреки стараниям махараджа и Шукадэвы. И, возможно, моим, если я найду в себе силы. Некоторые скинут плод раньше срока, иные чада умрут в родах, другие явятся на свет увечными или не слишком красивыми. Царю не подойдут все эти ущербные младенцы. Моему Дхритараштре нужны сильные, крепкие, красивые сыновья.

Шакуни расплылся широкой улыбкой.

— Если хотя бы часть рождённых будет похожа на махараджа или на вас, царь не посмеет сомневаться в моей сестре. Вы же должны приложить усилия, чтобы количество детей, рождённых от вашего с махараджем семени, было как можно больше! Пока же девяносто девять красавиц будут вынашивать детей, слуги моего отца, не теряя времени, объедут все земли Гандхара и соберут лучших младенцев из варны кшатриев и браминов! Выкупят либо выкрадут, не сомневайтесь. К концу года младенцев должно быть ровно девяносто девять.

— И тогда наступит время разбивать «волшебные» кувшины с маслом и травами, в которых дети якобы «вызревали», — рассмеялся Вьяса.

Шакуни поддержал его смех, а Гандхари невольно вздрогнула от происходящего.

— Да-да, — ликовал Шакуни, — кувшины разобьются, а младенцы, рождённые «мистически», будут предъявлены махараджу.

— Но кто-то из них окажется старше, а кто-то младше на несколько недель или даже месяцев, — напомнил Вьяса.

— М-м? — задумался Шакуни. — В чей-то кувшин было налито меньше живительного масла, и ребёнок «не дозрел»? Либо кому-то случайно досталось больше, и он «перезрел»? Мой племянник родился с волосами и зубами, через пять дней от роду начал садиться, а через месяц — ползать. Того гляди скоро пойдёт и заговорит. Почему другие дети Гандхари не могут выглядеть старше обычного новорождённого?

— Убедительно, — согласился Вьяса, восхищённо оглядывая Шакуни. — Вам бы брамином родиться, уважаемый и досточтимый! Наша варна много потеряла от того, что вы — не один из нас.

— Но это не лишает меня удовольствия наслаждаться вашим обществом, — льстиво заметил Шакуни. — Сестра, — он весело обратился к Гандхари, — ты слышала? Предстоящий год тебе придётся провести под землёй, в тайном храме Вишну, не известном никому. Ученики Вьясы, предающиеся ныне аскезам в том убежище, волей своего гуру будут переселены в лес, а их место займёте вы: ты и девяносто девять вывезенных мною из Гандхара девиц, которые выносят твоих будущих сыновей. Там же будут подвешены к потолку так высоко, чтобы никто из случайно забредших не вздумал их ощупать или заглянуть внутрь, девяносто девять кувшинов, наполненных маслом и ароматными травами. Когда необходимое нам количество мальчиков будет выкуплено, украдено, либо рождено, придёт время сказать махараджу, что кувшины разбились, а твои сыновья появились на свет. Никто не усомнится, что именно ты с помощью магических знаний высокочтимого Вьясы стала матерью этих детей, зачав в утробе от семени махараджа, но вырастив детей в кувшинах!

— Девушки могут проболтаться, — сухо заметил Вьяса. — Их нельзя выпускать из того подземелья.

— Их никто и не выпустит. После рождения сыновей они станут не нужны. И тех, кто принёс желанный приплод, равно как и тех, кто не смог зачать, родил девочку или некрасивого ребёнка, после уничтожения кувшинов разрешаю принести в жертву на следующей большой ягье, — спокойно промолвил Шакуни.

— Нет! — вскрикнула Гандхари. — Не смей, брат! Поклянись, что они все будут жить: и не приглянувшиеся тебе мальчики, и девочки, и их матери!

— Твоё мягкосердечие тебя однажды погубит, — недовольно поцокал языком Шакуни. — Вечно ты создаёшь мне трудности, Гандхари.

— Отрезать им языки? — хладнокровно задумался Вьяса. — Нет, в жертву принести намного проще. Девяносто девять девиц с отрезанными языками точно вызовут подозрения.

— Вот и я о том же, — буркнул Шакуни, недовольно поглядывая на сестру. — Однако я не хочу расстраивать мою Гандхари. Придётся придумать, как даровать этим рабыням их жалкие жизни, — презрительно промолвил он.

— Выдадим их замуж! — осенило вдруг Вьясу. — У меня как раз наберётся девяносто девять учеников, чья плоть изнемогает от вожделения. Им давно апсары по ночам мерещатся, никакой пост, усыпляющие травы и купание в ледяной воде не помогают. А подчас я грешным делом застаю двоих верхом друг на друге, подобно лихому наезднику на строптивом жеребце. В порыве страсти порой моего приближения не замечают. Охаживал их верёвкой по спине или веткой, с дерева сломанной, так не поверите, гандхарадж: от моих ударов они начинают только пуще кричать и больше наслаждения получают. Водой обливал — всё равно не отлипают один от другого, да простит меня махарани за такие подробности. И вот я решил: раз вы желаете всех девиц помиловать, значит, я своей волей совершу ритуал возвращения невинности тем девяносто девяти служанкам из Гандхара.

— А это возможно? — оживилась Гандхари.

— Да, махарани, — усмехнулся Вьяса. — Дэвы во время ритуала спустятся с небес, благословят молодых матерей, правда, это священнодействие увижу только я… Но с той минуты наши матери снова будут считаться целомудренными, как девицы, не познавшие мужского прикосновения. А на другой день я отдам всех — и рожавших, и нерожавших — замуж за моих учеников. Пускай они забирают жён в лес и удовлетворяют свою страсть естественным, а не греховным путём. И им хорошо, и мне облегчение, — откровенно признался в своих замыслах разомлевший от мадхвики Вьяса. — Там, в лесу, в их сказки про то, как они рожали детей от махараджа, никто не поверит. Да и мужья быстро заткнут им рты, если они начнут плести небылицы. Но они не начнут, став замужними, можете мне поверить!

— Какое мудрое решение! — восхитился Шакуни.

— Конечно. Брамины ведь тоже умеют строить неплохие планы, — довольно отозвался Вьяса, пригладив всклокоченную бороду и наливая себе ещё одну чашу медвяной сладости.

Chapter Text

Дурьодхана, забравшись на колени к Гандхари, тянулся к её повязке, пытаясь убрать мешающий ему кусок ткани с лица матери.

— Нет, сынок, нельзя, — царица мягко ловила его руки, отводя в сторону. — Я дала слово твоему отцу, что не сниму её до конца своих дней.

— Ня! Ня! — требовательно кричал малыш, краснея от натуги, и снова тянулся к повязке.

— Сняли бы вы её хоть ненадолго, — раздался голос Сугдхи, полный сострадания к юному царевичу. — Я никому не скажу, а вы хоть раз посмотрите в глаза сыну. Никто не узнает.

— Я дала слово! — ещё громче сказала Гандхари. — Узнает кто-то об этом или нет, но я буду до смерти помнить, что нарушила клятву. Нет, сынок, нельзя, — снова повторила она, не позволяя Дурьодхане снять красный шёлк, закрывающий от неё весь мир.

— Аыыы!!! — немедленно завыл царевич, выражая протест.

— Сердце разрывается, — с горечью пробормотала Сугдха, будто ни к кому конкретно не обращаясь. — Ох уж эти обеты… А если учесть, что совсем скоро придётся расстаться с сыном на год или больше, так и совсем грустно делается.

— Почему придётся расстаться? — Карна мгновенно оторвался от своего занятия: он ножом вырезал из небольшого кусочка дерева игрушечного слона для Дурьодханы.

— Тебе стоило придержать язык, Сугдха! — с досадой воскликнула Гандхари. — Зачем ты и моего племянника расстраиваешь?

— Тётя! — отбросив поделку в сторону, Карна подбежал к царице и уселся возле неё, прижавшись к её боку. — Не уходите от нас никуда!

— Мне придётся, — Гандхари вздохнула. — Настало время исполнения дара, которым меня наградил Махадэв.

— Вы станете матерью девяноста девяти моих младших братьев?! — просиял Карна.

— Да, сынок.

— И все они станут воинами, когда вырастут?

— Думаю, так и будет, — если бы царица могла видеть, она бы заметила, какой радостью светились глаза Васушены.

— Ух! — Карна запрыгал на месте. — У меня будет так много братьев! Ни у кого столько нет! — но тут внезапно его посетила другая мысль. — А зачем вам уходить, тётя? Брат Дурьодхана родился здесь, остальные тоже могут тут родиться.

Пользуясь открывшейся возможностью, Дурьодхана потихоньку ощупывал одной рукой волосы матери, сжимая её пряди в кулачке, а второй рукой украдкой подбирался к узлу повязки, пока Гандхари отвлеклась.

— Остальные мои сыновья будут рождены из магических сосудов, скрытых под землёй, и пока это не случится, я, Сугдха, несколько моих служанок, мудрец Вьяса, его ближайшие ученики будут жить там со мной и оберегать меня и моих будущих детей. Махарадж уже отдал распоряжения. Очень скоро мои вещи перенесут в то подземелье, а потом и я отправлюсь туда. Ритуал рождения займёт год, и только махараджу и моему брату Шакуни будет разрешено изредка приходить ко мне.

— А как же Дурьодхана? — возмутился Карна. — Ему так долго придётся не видеть вас вовсе! Он будет плакать.

Словно в подтверждение этих слов, Дурьодхана крепче вцепился в Гандхари и нарочито громко заревел.

— Я вернусь, — мягко улыбнулась Гандхари, прижимая к себе сына. — И не одна, а с братьями, которых вы оба, вне сомнений, полюбите.

Только теперь царица ощутила, что шаловливые пальчики принца уже почти справились с тугим узлом на её затылке.

— И снова я говорю тебе «нет», мой хороший, — Гандхари отстранила от себя сына, усаживая его на колени лицом к себе, и погрозила ему пальцем. — Узел трогать нельзя. Привыкай к тому, что свою клятву истинный кшатрий никогда не нарушит, какой бы тяжёлой для него она ни была.

Дурьодхана поджал губы, его золотые брови, уже начавшие становиться тёмно-каштановыми, приподнялись, лицо сморщилось, и он обиженно заплакал, орошая сари матери крупными слезами.

— Эй, успокойся, — Карна поймал Дурьодхану за руку, — никому нельзя видеть глаза тёти, но тебе можно гладить её. Вот так, — и он провёл пальцами Дурьодханы по щеке Гандхари. — А ещё ты можешь обнимать её, — и Карна показал на своём примере, как крепко он умеет обнимать тех, кого любит, склонившись щекой на плечо царицы.

Дурьодхана заинтересованно уставился на Карну, мигом прекратил реветь, добродушно улыбнулся и тоже облапил свою мать, словно маленький медвежонок, зарывшись носом в её пышную грудь. Сугдха невольно растаяла от умиления, глядя на эту картину. Счастливая Гандхари сидела в своей опочивальне, а к ней приникли сияющие, словно солнечные лучи, мальчишки.

— Позаботься о нём, — неожиданно сказала Гандхари, обращаясь к Карне и пожимая его руку. — Когда вернусь, спрошу с тебя, — шутливым тоном добавила она. — Ты старший, поэтому должен отвечать за Дурьодхану.

Вместо того, чтобы испугаться или насторожиться, Карна вдруг просиял.

— Тётя! Вы, правда, разрешаете мне, пока вас не будет, стать главным защитником брата?

— Самым главным, — подчеркнула она. Улыбка не сходила с её уст.

— Спасибо, тётя, — Карна теснее прижался к Гандхари. — Малыш Дурьодхана рядом со мной будет в безопасности, клянусь!

***

— У него совершенно нет стремления стать царём, — Кунти опустила руки, печально взглянув на Панду, внимательно слушавшего её речи. — Знаешь, за каким занятием я его застала вчера утром? Он молился Сурьядэву не только о здоровье Адиратхи и Радхи, о моём и твоём здравии. Он просил небесного отца даровать Дурьодхане небывалую мощь, умоляя Сурьядэва благословить его, чтобы сын Гандхари рос со скоростью, с которой солнечные лучи летят на землю. Я дождалась, пока он закончит, обернётся, и полюбопытствовала, зачем просить о таком. Ведь если Дурьодхана быстро повзрослеет и сделается сильнейшим воином в Бхарате, они с Карной станут соперниками за трон. «Твои просьбы превратят двоюродного брата в злейшего врага». Таковы были мои слова ему.

— А что он? — с интересом спросил Панду.

— Ответил, что мечтает править с Дурьодханой вместе, и все решения о войне и мире будет принимать только с ним вдвоём. И воевать собирается только бок о бок с ним. А если Дурьодхана однажды потребует от него всё царство целиком, наш с тобой сын согласен отдать ему власть ради дружбы. Ему не нужно царство, ему важнее не испортить отношения с братом!

Панду только хмыкнул, криво усмехнулся и встряхнул головой.

— Возможно, этот мальчик куда больше мой сын, чем Адиратхи или Сурьядэва, — наконец изрёк он. — В юности я был таким, как он. Да и Дхритараштра тоже. Не могу вспомнить, откуда в наших сердцах спустя годы взялось соперничество, зависть, желание переиграть один другого. Когда мы были детьми, мы тоже поклялись друг другу править вместе, и неважно, кто старше, кто моложе, кто слеп, а кто зряч. Я для Дхритараштры был его глазами, а он для меня — моей решимостью и силой. Мы могли бы, — тут Панду запнулся и горько вздохнул, — не потерять так много времени на ссоры и бесплодные обиды. Корона на голове ослепила меня, я стал вести себя так, словно никогда не давал обета принимать решения, учитывая мнение брата. Я не заставил Видуру замолчать, когда он заговорил о том, что слепой недостоин стать царём. Наверное, я вёл себя так, потому что ещё раньше обиделся на брата. Ведь приближаясь ко дню коронации, он куда больше беспокоился о своём статусе, чем о нашей дружбе, и я, таким образом, став царём, невольно отомстил ему, но это лишь ещё больше отдалило нас друг от друга. Пропасть ширилась с каждым прожитым днём. И вот к чему мы пришли… Я вернулся, но мы не общаемся, как прежде. Теплота и доверие утрачены. Кунти, я не желаю нашей с ним вражды, и я совсем не хочу, чтобы Карна и Дурьодхана становились соперниками, как ты предрекаешь.

— И я этого не хочу! — Кунти прижала руку к животу, успокаивая себя. — Но с Дурьодханой действительно что-то не так! Видано ли такое, чтобы через два с половиной месяца после рождения ребёнок научился ползать и уже начал говорить? Царь Шакуни ненавидит Карну. Видел бы ты, как он на него смотрит! Если бы не доспех, мой сын был бы, наверное, уже мёртв от его взгляда. Дурьодхана так быстро растёт, что, вполне вероятно, скоро Великий Бхишма призадумается, а из того ли принца он начал растить царя? А я сейчас думаю о том, хороший ли царь выйдет из того, кто родился в неблагоприятное время?

Панду только рукой махнул.

— Видура наговорил чепухи, желая угодить мне, но я не одобряю его поступок. Если же он сам верит в сказанное, это ещё печальнее. Это означает, что наш министр глуп, как курица. Сама подумай: браминам нельзя верить. Они лгут ради собственной выгоды. Сколько времени я считал, что я проклят, но выяснилось, что моё проклятие — ложь. У меня будто глаза открылись. Все священные писания восхваляют браминов и их заслуги, но они ведь и написаны руками браминов! Все эти благоприятные и неблагоприятные дни — просто выдумки.

— Однако, глядя на принца Дурьодхану, растущего так быстро, я готова уверовать в то, что брамины не всегда лгут, — выпалила Кунти.

— Гандхари получила дар Махадэва. Если наши с тобой дети — божественны, то чем хуже её сыновья? Почему они не могут родиться необычными?

— Не знаю, что думать, — выдохнула Кунти. — Я расстроилась вчера, когда Карна на мой вопрос, почему он так интересуется Дурьодханой, но почти не спрашивает о наших с Мадри сыновьях, вдруг ответил: «Но Дурьодхана — воин! А другие братья станут, скорее всего, браминами. Мне с ними будет не интересно. Прошу, мама, когда в следующий раз соберёшься родить сына, проси воина, а не праведника».

Панду расхохотался.

— Истинный кшатрий! — восхитился он Карной. — Из него выйдет толк. Не пытайся исправлять его, Кунти. Пусть по утрам он занимается с Великим Бхишмой, а днём и вечером заботится о Дурьодхане… Поверь, до момента их взросления утечёт много воды. Неизвестно, кого из своих младших братьев Карна в итоге полюбит больше. Да мы даже не знаем, сколько всего принцев будет, учитывая, что Гандхари отправилась выхаживать своих «сыновей из кувшинов». Подождём.

Но Кунти всё равно огорчало происходящее.

«Я не могу сказать Панду о том, чего боюсь на самом деле, — думала она. — В своих снах я видела кровопролитную войну и миллионы жертв. О, милостивый Вишну, сделай так, чтобы этого никогда не случилось!»

***
— Вейёвочька, — Дурьодхана радостно протянул ручки к забавному, шевелящемуся в кустах толстому шнурку.

— Не-еет!!! — Карна дёрнул малыша за ноги, оттаскивая от шипящей змеи, а потом усадил принца к себе на спину и помчался с ним к няне, тяжело дыша. — Надо убедиться, что тебя не успели укусить.

— Мася лосядька, — Дурьодхана вцепился ручонками в густые волосы Карны, и тот невольно взвыл.

— Брат, осторожнее!

— Сти-ии! — виновато хныкнул Дурьодхана, ослабляя крепкий захват.

— Да простил уже, — Карна сгрузил свою ношу на расстеленные поверх травы покрывала, к ногам всполошившейся няни, очищавшей манго для принца. Услышав рассказ Карны про «верёвочку», няня заволновалась и начала осматривать тело малыша, однако вскоре выдохнула с облегчением:

— Укусов нет.

— Но он везде лезет! — Карна выглядел уставшим. — Я не успеваю ловить. То в пруд заполз за «цветотьками» и мгновенно нырнул на глубину, чтобы лотос сорвать, я еле успел вытащить. То на персиковое дерево вскарабкался, а ветка подломилась. Хорошо, я внизу стоял. А ещё раз тапу с раскалённым маслом чуть на себя не опрокинул, когда повар отвернулся. Всё на мой доспех, к счастью, пролилось. Ну, а палец в лампаду всё-таки сунул, — Карна печально вздохнул. — Я своей рукой повязку с толчёными листьями полдня ему держал, пока зажило всё. Ведь помните?

— Забудешь тут. Принц вертелся так, словно его бхуты под рёбрами щекотали, — весело засмеялась няня.

— Но я не щекотал! — возмутился Карна.

— Вы сами мечтали, чтобы он вырос поскорее, юврадж, — хитро промолвила няня.

— Я ж не думал, что он станет таким! — буркнул Карна.

— Каким?

— Будет бегать быстрее меня… Ракшасьи ноги на дороге! Куда его опять унесло?!

Заметив, что Дурьодханы опять нет с ними рядом, а шорох травы и треск ломающихся кустов слышатся уже в отдалении, няня тоже вскочила с места.

— Давайте ловить вместе, юврадж! — воскликнула она.

— Да я уж сбегаю, — махнул рукой Карна, — думаете, будто не вижу, что у вас скоро свой малыш появится? Не беспокойтесь, я поймаю брата и приведу, — пообещал он на ходу.

Карна не стал сообщать няне о том, что Дурьодхана пропал не один. Вместе с ним исчезла стрела с очень острым наконечником. Её наследный принц сделал вчера сам, подвесив в деревянном колчане на ветке дерева, под кроной которого они расположились сейчас. Теперь колчан был пуст.

«Не мог же Дурьодхана дотянуться, пока мы с няней беседовали? — с волнением размышлял Карна. — И как он её унёс? В зубах?»

Впрочем, зная брата, Карна не сомневался: тот вполне способен на это.
У входа во дворец, царевич остановился и призадумался. Непонятно было, куда двигаться дальше. Дурьодхана успел уползти, а следов не осталось.

— Надо узнать, где сейчас Видура, — осенило Карну. — Не сомневаюсь, где бы ни находился первый советник, мой брат обнаружится где-то поблизости.

Дворцовая охрана сообщила, что махарадж Дхритараштра, его брат Панду, советник Видура, Великий Бхишма и остальные сейчас собрались в главном зале для обсуждения важных вопросов. Карна поблагодарил стражей и отправился в указанном направлении.

***
— Мы всё ещё можем продолжить переговоры! — напирал Панду.

— Переговоры исчерпали себя, — горячо возражал ему Дхритараштра. — Довольно речей, пора переходить к наступлению! Я не позволю, чтобы нас оскорбляли.

— Надо дать царю Панчала последний шанс, — не соглашался Панду.

— У них было достаточно шансов! — зычно воскликнул Великий Бхишма со своего места. — Согласен с махараджем: пора готовиться к атаке.

Карна лихорадочно оглядывал зал, не вслушиваясь в дебаты. Наконец, ему показалось, что справа среди верхних рядов сидений мелькнули чьи-то босые пятки, голая спина и отросшие до неприличия каштановые локоны.
«Ага, вот ты где!» — торжествующе подумал Карна. Недолго думая, тоже встал на четвереньки и пополз между рядами собравшихся. Однако несмотря на то, что наследный принц был старше, младенец, опережавший в развитии своих сверстников, оказался явно шустрее.

Обежав несколько раз вокруг зала собраний, но так и не поймав брата, Карна сдался. Голые пятки теперь нарезали круги несколькими рядами ближе к царскому трону и к сиденьям Бхишмы и Видуры.

— Война разоряет государства!

— Но цари не терпят оскорблений! — доносилось с той стороны, где восседал махарадж.

— Погодите! — Видура встал с места и сделал рукой успокаивающий жест. — Махарадж прав в том, что для правителя страны терпеть оскорбления от врага неприемлемо, но царь Панду верно подметил, что расходы на войну лягут бременем на простой народ, который и так сносит бедствия от неурожаев, наводнений, пожаров… Давайте обратимся к мудрости предков…

— Всё пропало, — шепнул кто-то, мимо кого в данный момент проползал Карна, — министр сейчас затянет свою долгую песню, вспомнит про дхарму и богов, процитирует писания, и мы опять пропустим обед, а у меня уже в животе урчит.

— Да, стрелу ему в задницу, занудный мужик, — так же тихо отозвался второй голос. — За какие наши грехи его сделали министром в Хастинапуре?

Невольно хихикнув и зажав себе рот рукой, Карна пополз дальше. Он аккуратно переступал через чужие сандалии и туфли, внимательно отмечая количество золотой вышивки и дорогих камней на них, пока не ткнулся носом в очень знакомые ноги.

— О, юврадж! — ехидно протянул Шакуни, ловя Карну за прядь волос на затылке. — Смотрю, вы тоже присутствуете? Я впечатлён. Из вас мог бы получиться отличный шпион. Но зачем собирать пыль, о ловчайший из ловких? Это недостойно особы царской крови. Присаживайтесь возле меня. Или вы хотите, чтобы я обратил внимание махараджа на ваше присутствие?

Карна густо покраснел и выпрямился. Презрительно хмыкнув, он уселся рядом с Шакуни на свободную часть длинного сиденья. Отсюда открывался отличный вид на весь зал собраний, и Карна заметил, что Дурьодхана сидит на руках своего деда Бхишмы, доверчиво прижавшись затылком к его груди. Наследный принц с облегчением выдохнул. Можно не переживать, малыш в надёжных руках.

— Так что привело вас сюда? — тихим голосом продолжал вопрошать Шакуни.

— Послушать хочу, — коротко отозвался Карна.

— Похвально, мой принц, похвально! Я вот уже сижу, слушаю и умиляюсь, какие умные люди здесь собрались. Давайте вместе оценим красноречие министра Видуры. Его выступления всегда бесподобны и длинны, как хвост Ханумана.

Карна не ответил ничего. Он только прикусил губу, прекрасно понимая, что любой язвительный выпад против царя Гандхара может впоследствии обернуться чем-нибудь неприятным. И хорошо, если для него самого, а не для мамы Радхи или отца.

Видура выступал действительно долго. Наконец, заканчивая речь, он промолвил:

— Таким образом, дать Панчалу ещё один шанс, но при этом заблаговременно собрать войско было бы разумнее всего, — поклонившись собравшимся, советник торопливо плюхнулся на своё место, но внезапно подскочил и заорал, срываясь в тенор и хватаясь за свои многострадальные ягодицы, недавно познавшие тяжесть булавы.

Все собравшиеся зашумели и с удивлением воззрились на министра, скачущего по залу, словно молодой самец антилопы в брачный период.

— Данав побери того, кто это сделал! — вопил министр. Наконец он нашёл в себе силы остановиться и рывком выдернуть застрявшее инородное тело.

Карна похолодел. Он узнал свою стрелу, пропавшую из колчана.

— Кто посмел?! — орал министр, пока остальные сидели молча, любуясь этой великолепной сценой. — Чьё это… изделие?!

«Если признаться, что моё, мне конец, — понял Карна. — Но не на малыша же Дурьодхану валить вину, так что…»

Он не успел додумать. Дурьодхана шустро соскользнул с коленей Бхишмы и подполз к разгневанному Видуре, посмотрел на него снизу умильными глазёнками, дёрнув одной ручонкой за свисающий край накидки, уточнил:

— Дядя бо-бо?

— Бо-бо?! — рассвирепел Видура. — Это не «бо-бо», а чья-то стрела! И я непременно узнаю, кто её в меня пустил!

— Ся! — радостно сообщил сын Дхритараштры, ткнув себя ручонкой в грудь, а потом красноречивым жестом показал, где именно торчала воткнутая в сиденье стрела, и снова добавил гордо. — Ся!

Несколько мгновений Видура смотрел на довольного жизнью царевича, а потом еле слышно прошелестел, обращаясь одновременно к Дхритараштре и Великому Бхишме:

— Я прошу разрешения отбыть в Варанавату на лечение. И, если можно, я бы хотел остаться там до того момента, как царевичу Дурьодхане исполнится хотя бы три года.

— Я должен подумать, — Дхритараштра задумчиво потёр подбородок.

Он сам был бы рад отправить Видуру подальше от Хастинапура до конца его дней, однако царь понимал: без первого министра, сведущего во многих важных вопросах, ему придётся нелегко, поэтому он благоразумно вытребовал для себя время для размышлений.

Chapter Text

На следующий день пострадавший от стрелы младшего потомка династии Куру первый министр Видура отбыл в Варанавату в сопровождении одного из уважаемых лекарей. Царь дал целителю поручение внимательно следить за процессом излечения: как только раны первого министра заживут, тот должен без промедления вернуться в столицу. Видура пытался возражать, говоря, что его раны излечит лишь божественная благодать, посему отрывать целителя от важных дел нет надобности. В ответ Дхритараштра заявил, что в таком случае беспокойство за здоровье брата не даст ему спать ночами, поэтому лекарь поедет в Варанавату обязательно. Запасшись полынными повязками, страдающий Видура отбыл, дав слово вернуться, как только снова сможет без приступов боли сидеть подле трона Дхритараштры и сочинять свои нескончаемые мудрые трактаты.

***

Следить за малышом Дурьодханой оказалось весьма непростым занятием.

— К маме! — услышал Карна спустя три дня после того, как Гандхари покинула дворец вместе с Сугдхой, со слезами обняв на прощание старшего сына Кунти в числе прочих, будто он тоже был ей родным.

— Погоди, братик! Тётя сказала, что скоро вернётся. Надо немного подождать. Кроме того, она придёт во дворец не одна, а с твоими младшими братиками. Их будет ровно девяносто девять. Представляешь, как много?

Однако Дурьодхана был упрям и ничего не желал слушать.

— К маме! — повторил он, нетерпеливо дёрнув Карну за руку.

— Хочешь, поиграем в сражение? Я покажу, как надо правильно выстругивать копьё и делать дротики, — но Дурьодхану в его горе ничто не могло утешить.

— К ма-ааме-еее!!! — отчаянно заревел принц на весь сад, зажмуриваясь и сжимая кулачки.

Чем старше становился сын Дхритараштры, тем суровее звучал его голос. На сей раз его крик услышали не только слуги, работавшие за пределами дворца, но и служанки из внутренних покоев. Беременная няня, тяжело переваливаясь на ходу, поспешила на помощь.

— Что случилось? — забеспокоилась она, приближаясь к Карне и вопросительно глядя на него. — Впервые вижу, чтобы он так горестно рыдал.

— Просится к маме, — тяжело вздохнул Карна. — Я пытался его отвлечь, но не вышло.

— Пусть пройдёт немного времени. Он пока очень мал, — сказала — и осеклась, ибо первенец Гандхари в свои три месяца выглядел как годовалый ребёнок. — Довольно скоро он забудет, что махарани нет рядом, и перестанет переживать.

— Но это так жестоко! Почему ему нельзя видеться с мамой?

Няня печально взглянула на наследного царевича и только покачала головой.

— Таков приказ царя. Никто не должен беспокоить махарани, пока она заботится о младших сыновьях. Она вернётся сюда через одиннадцать месяцев и снова начнёт выполнять свои обязанности матери по отношению к царевичу Дурьодхане, но сейчас самая важная задача царицы — подарить махараджу других сыновей.

Карна ощутил злость и процедил сквозь сжатые зубы.

— А самая важная моя задача — сделать Дурьодхану счастливым! Я пойду и поговорю с дядей.

Однако не успел Карна сделать и шага по направлению ко дворцу, как ощутил: чьи-то маленькие сильные пальцы вцепились в край его накидки. Он обернулся. Малыш Дурьодхана стоял на четвереньках и умильно смотрел на него, широко распахнув зеленовато-карие глаза.

— Ся! — привычно сказал он, и Карна понял, что отныне ему предстоит везде ходить только со своим младшим братом. Впрочем, он и не возражал против этого.

***

Разговор с Дхритараштрой не дал ожидаемых результатов. Обычно сговорчивый царь упрямо стоял на своём: никто, даже его собственный сын, не должен беспокоить царицу, пока та занята рождением долгожданных «сыновей в кувшинах».

— Мудрец сказал, нельзя нарушать уединение царицы. Даже мне не позволено входить дальше первой комнаты в том подземном доме, где она сейчас живёт, и то по особым дням и в присутствии Вьясы. Мои руки могут касаться сосудов, в которых спят мои будущие сыновья, лишь под наблюдением браминов, живущих в том святилище. Это строгое правило. Никто не должен его нарушать, иначе дети не родятся.

— Мы с Дурьодханой будем выполнять все правила! — заверил Дхритараштру Карна. — Никто не коснётся сосудов!

Царь вздохнул.

— Нет, Васушена, — только и сказал он. — И я бы не хотел возвращаться к обсуждению этой темы.

Разговор с Шакуни тоже оказался бесполезным. Гандхарадж рассыпался в наигранных извинениях, изображая на лице скорбь, трепал Карну по плечу, в то время как царевичу отчаянно хотелось сбросить эту руку, словно скользкую змею.

— Драгоценный юврадж, — сладко говорил Шакуни, — для благополучия моей любимой сестры необходимо полное уединение. Даже мои визиты в подземный храм редки и непродолжительны. Остальным и вовсе не следует совать маленькие носы в священный процесс зарождения новой жизни. Ступай, поиграй в саду, поучись военному искусству у старика Бхишмы, займи себя полезными деяниями, не трать своё время впустую. Однажды и к сыну вернётся мать, и к тебе — любимая тётя, о которой столь глубоко тоскует твоё сердце.

Казалось бы, он не сказал ничего обидного, однако Карне захотелось схватить настоящий, а не игрушечный лук и выпустить в царя Гандхара несколько стрел, нанеся ему раны в то же самое место, которое сейчас усердно лечил в Варанавате Видура. Осознав, что помощи ждать неоткуда, Карна решил положиться на себя и свой чуткий слух, а также неплохое зрение и не по возрасту развитую смекалку. Во что бы то ни стало он решил удовлетворить желание Дурьодханы увидеться с мамой. Ведь, как выяснилось спустя ещё несколько дней, няня сильно ошиблась: малыш и не думал ничего забывать или успокаиваться. Каждый день, вспоминая Гандхари, он тянул Карну за руку, всё отчётливее и яснее выговаривая:

— К маме!

Вместо «ся» он отчётливо стал говорить «я», а спустя неделю уверенно встал на ноги и сделал шаг. Увидев это, няня обомлела и схватилась за свой тяжёлый живот.

— Сохрани нас Шива, ему всего три с половиной! Что с ним будет, если он и дальше станет расти так же стремительно? Вдруг тогда и состарится скорее всех?

Сердце Карны ёкнуло. «Состарится? Братик станет стариком раньше меня? А вдруг он правда совсем скоро превратится в ещё одного… Великого Бхишму?! Ну нет! Я не позволю».

На следующее утро Карна склонил голову на восходе солнца, чтобы попросить своего небесного отца замедлить взросление Дурьодханы.

— Пусть брат научится хорошо ходить и говорить, — просил Карна, — но как только это случится, пусть он снова станет обычным ребёнком. Я хочу, чтобы он стал, как я! Мне не надо, чтобы Дурьодхана сделался похожим на дедушку Бхишму!

То ли ему померещилось, то ли солнце слегка моргнуло, обещая ему исполнение желания.

***

— У нас возникли некоторые сложности, о гандхарадж, иначе я бы не решился побеспокоить вас, — сидя в покоях Шакуни, Вьяса задумчиво пил масалу, поглаживая бороду свободной рукой. — Видите ли, я рассчитывал, что количество зачавших плод служанок окажется… несколько больше.

— Но в чём трудность? — Шакуни не смог удержаться от язвительного тона. — Наш бравый покоритель слонов обессилел или пылкий Шукадэв отлынивает от обязанностей? Возможно, девушки из Гандхара не кажутся ему достаточно привлекательными?

— Ни то, ни другое, ни третье, — Вьяса усмехнулся. — Сдаётся мне, этим лотосооким и крутобёдрым девицам не помешало бы получить семя царя, ведь они собираются вынашивать принцев. Мне кажется, ваше вмешательство в таинство созидания новой жизни сейчас было бы вполне уместным. Видите ли, как бы сильно мой Шука ни любил красавиц, как бы я ни старался своими скромными силами поддержать его в этой непростой миссии, однако нам вдвоём не справиться. Кроме того, девы эти стали вдруг плаксивы, капризны и требовательны. Иные с утра до ночи голодны и уничтожают все припасы, словно недоедали с детства. Прочие постоянно извергают содержимое желудков. Этих мы держим отдельно, дабы они не портили настроение и аппетит остальным. Но есть и такие милые апсары, которые внезапно превратились в злобных данавов, порезали моих учеников осколками посуды и пытались бежать. Готама жаловался, что их еле выловили. Безумные — не иначе. И куда бежали? Всё равно в лесу бы их разорвали дикие звери или лишили жизни дасью*, надругавшись над их телами. Мне такого беспокойства не было обещано. С девицами не справляюсь ни я, ни Шука, ни остальные, кто пожелал остаться и помогать по хозяйству. Наш подземный храм стал похож на вертеп. Я выслал большинство учеников в лес совершать аскезы, чтобы не соблазнять их неокрепшие умы, однако существует вероятность, что некоторые явятся тайно среди ночи и вложат своё семя туда, куда им не позволено. А ведь вы изъявили желание, чтобы принцы родились от Дхритараштры, от меня или от Шуки. Однако если кто-то из учеников согрешит с будущими матерями, то отвечать за это преступление перед вашей сестрой придётся мне? Если так, говорю заранее: меня тяготит подобная ответственность.

— Чего вы хотите? — презрительно скривился Шакуни. — Чтобы я присмирил девушек или освободил вас от необходимости отвечать за случайное рождение будущих принцев от ваших невоздержанных учеников?

— Нет-нет, — смягчился Вьяса. — Я лишь хочу, чтобы этот кошмар с девяносто девятью ракшасьими дочерьми, прервавшими мои аскезы на целый год, поскорее окончился, а для этого вы некоторым образом должны поспособствовать рождению ваших племянников. Приходите в святилище. Дарите девицам любовь, и количество принцев — кстати, весьма похожих на род царей Гандхара — будет только расти. Возможно, нам даже не потребуется покупать младенцев на стороне, хотя в этом я, конечно, сомневаюсь.

Шакуни расхохотался.

— Что повергло вас в столь бурное веселье? — удивился Вьяса, словно в его предложении изначально не содержалось ничего предосудительного.

— Ну вы и затейник! — Шакуни покрутил пальцами в воздухе и прищёлкнул ими. — Что ж, ждите. Вскоре я приеду и заставлю пустующие деревья принести плоды. Но у меня свои методы. Чур, потом не жаловаться!

И Шакуни снова рассмеялся, предвкушая удовольствие.

***

Дурьодхана уже не плакал. Украдкой стянув нож у Карны и попытавшись выстругать с его помощью нечто наподобие копья, но вместо этого лишь порезав руку, юный принц с длинной веткой наперевес, переваливаясь с боку на бок, словно медвежонок, ковылял в сторону южного выхода из дворца, не обращая внимания на кровь, медленно сочившуюся из пораненной ладони. Вовремя спохватившись и успев поймать беглеца, явно расстроенного тем, что ему не дали улизнуть, Карна приложил помятый лист птицемлечника к пораненному месту.

— Вот так. И больше не вздумай убегать и нож брать без спросу. Отшлёпаю и не посмотрю на то, что ты — мой брат.

Дурьодхана пасмурно покосился на Карну, поудобнее перехватил своё самодельное копьё здоровой рукой.

— Ни поймайесь, — уверенно пообещал он брату, хлюпнув носом, и добавил. — Я — к маме.

Только теперь Карна оценил размеры бедствия. Малыш Дурьодхана задумал разыскать Гандхари в одиночку, если ему никто не поможет.

— Даю слово, мы навестим твою маму, — успокоил его Карна, — но только вместе. Мы же братья! Дай слово, что больше не сбежишь!

Дурьодхана внимательно посмотрел на старшего брата, а потом кивнул, подтвердив вслух:

— Я, бьятик. Вместе.

Карна облегчённо выдохнул.

— Хорошо.

Но он не представлял, как сдержать слово. Наследный принц и до того дня провёл уже достаточно много времени в бессмысленных попытках расспросить слуг о местонахождении Гандхари, получая в ответ либо недоумённые усмешки, либо пожатия плечами. Однажды на рассвете, возвращаясь во дворец после утренней молитвы, он застал помощников главного повара, грузивших на четыре большие телеги кувшины с водой, йогуртом, мёдом, и, судя по характерному запаху, даже с бхангом, мешки с мукой, фрукты, включая ароматные спелые бананы, манго, амбареллу и чомпу в изящно сплетённых корзинах. Карна готов был поклясться, что подобное угощение вряд ли намеревались отправить в дар кому-то из царей соседних государств. Своим союзникам Дхритараштра имел обыкновение дарить рабынь, коней, слонов, коров, золото, но не еду. Также весьма странно было бы угощать простой люд в деревнях бхангом, ведь никакого празднества в ближайшие дни не намечалось.

На следующий день ранним утром Карна пошёл в сторону кухни, чтобы посмотреть, не происходит ли там снова чего-то любопытного, однако в помещении было тихо и безлюдно. Через несколько дней царевич снова застал ту же картину: четыре телеги доверху загружались снедью, а на пятую грузили разноцветные шёлковые ткани, благовония и серебряные и золотые браслеты.

— Скорее! — командовал один из слуг, судя по важному виду и богатой накидке, старший над остальными. — Не то мы оставим мудреца, махарани и её будущих сыновей голодными, а этого нам не простят!

«Значит, это еда для тёти Гандхари! — обрадовался Карна. — Но зачем ей и мудрецу Вьясе так много? Таким количеством еды можно накормить полсотни кшатриев с отличным аппетитом! И к чему отправлять тёте бханг? Дэви ведь не пьют такое. Ничего не понимаю. Надо проследить, куда поедут телеги… Но как это сделать, чтобы меня не заметили?»

И тут же новая идея посетила Карну: «Скроюсь среди кучи тканей. Сначала сам выясню, где махарани, а потом привезу туда и Дурьодхану!»

Решившись, Карна выждал момент, когда никто не глядел в его сторону, и юркнул в одну из телег, зарывшись в складки мягкой материи.

Chapter Text

Дорогу принц запомнил легко, приподняв голову и подглядывая украдкой сквозь щели в стенках телеги. Возницы торопились, понукая коней. Они доехали до места достаточно скоро — Карна не успел ни устать, ни проголодаться. Подземное святилище располагалось посреди леса и было тщательно укрыто от посторонних глаз густыми зарослями чараки. Несколько молодых браминов, появившись словно из ниоткуда, начали молча сгружать привезённую еду и вещи. Наблюдая за их перемещениями — юноши то ловко ныряли под землю, то появлялись на поверхности снова — Карна подумал, что, приди он сюда сам, вполне мог бы днями и ночами бродить вокруг этого места, но никогда бы не догадался, что здесь имеется обитаемое подземелье.

Вьяса, слегка хромая и опираясь на посох, вышел, щурясь на солнечный свет. Один из возниц, спрыгнув с телеги и раскланявшись, начал что-то вполголоса объяснять мудрецу. Вьяса в ответ важно кивал, но ничего не говорил. Поняв, что очень скоро дело дойдёт и до последней телеги, где прячется он, Карна осторожно просочился вниз под хлопковым полотнищем, прополз между колёсами и скрылся в кустах, выжидая момент, когда можно будет проникнуть в святилище и поглядеть, что же там такое творится.

Его совершенно не беспокоило, как он доберётся обратно, когда телеги уедут. Карна успел понять, что секретное место находится не так уж и далеко от Хастинапура. Пешком он вполне дойдёт обратно к вечерней трапезе. Стало быть, всё, что сейчас требуется — спуститься в подземелье и найти там тётю Гандхари. Дождавшись, пока ученики Вьясы, помогавшие таскать сосуды, корзины и узлы с тканями, закончат свою работу и исчезнут под землёй, а возницы развернут коней в сторону Хастинапура, Карна приоткрыл замаскированную деревянную дверь, засыпанную сверху землёй и листьями, и стал тихо и осторожно спускаться по выщербленным неровным ступеням вниз. Первое помещение, открывшееся его взору, оказалось широкой безлюдной пещерой с подвешенными к потолку гигантскими кувшинами, обмотанными несколькими слоями тканей. Карна понял, что это и есть те самые сосуды, где растут девяносто девять братьев Дурьодханы. Кувшины с младенцами, как ни странно, выглядели снаружи холодными, мёртвыми и необитаемыми. Мальчик ожидал услышать изнутри какие-то звуки или увидеть, как кувшины слегка покачиваются, но ничего такого не происходило. Было скучно, уныло и тихо. Карна медленно обошёл все кувшины, забыв о предостережениях Дхритараштры, дотронулся до некоторых и, разочарованный, собрался уходить, отчаявшись понять, куда подевались все люди, как вдруг издалека до него донёсся громкий смех и странные захлёбывающиеся всхлипы — то ли стон, то ли рыдание…

«Что это?» — удивился Карна. Осторожно шагая, он двинулся в сторону источника звуков. Было так темно, что он почти не видел, куда идёт. Наконец, его пальцы наткнулись на плотную ткань, и принц отдёрнул полог. Свет факелов хлынул ему в глаза, но Карна не поморщился, ведь даже яркие лучи Сурьядэва не заставляли его щуриться. Открывшееся взору зрелище ввергло мальчика в ужас. Карна застыл на месте, не имея сил оторваться от непонятной и потому такой страшной картины.

В центре просторного помещения, стены которого были завешаны парчовыми занавесками, располагалась статуя Вишну, украшенная гирляндами цветов. У подножия статуи на разноцветных шёлковых покрывалах расположились десятки юных, полностью обнажённых женщин. Некоторые из них были со слегка округлившимися животами, но талия большинства ещё сохраняла природную гибкость. И те, и другие зачем-то обнимали и гладили попеременно то друг друга, то двух мужчин, расположившихся в центре этого необычного цветника. Одним из мужчин был незнакомый Карне рыжеволосый парень с дерзким взглядом тёмно-зелёных глаз, вторым — царь Шакуни, на чьих коленях сидела смуглая девушка, извивавшаяся всем телом, словно её кусали змеи. Именно она издавала эти рыдающие всхипы. Царь Шакуни выглядел тоже необычно. Его голова была откинута назад, глаза закрыты, и он тяжело дышал, будто не сидел на месте, а мчался куда-то со всех ног.

Замерев и приоткрыв рот, Карна во все глаза наблюдал за происходящим, искренне не понимая, что происходит в этом загадочном месте. Откуда здесь столько нищих дэви, у которых нет денег даже на простое сари, и они вынуждены скрываться под землёй нагими? Куда подевалась махарани — единственная, кто была ему сейчас нужна? Так, наверное, принц простоял бы очень долго, но внезапно кто-то крепко обхватил его поперёк туловища, а плотная повязка, накинутая на нижнюю часть лица, до боли затянула его рот.

Карна замычал, упираясь ногами в пол, пытаясь оторвать от себя чужие руки, и чувствуя, что его, несмотря на сопротивление, тащат прочь, в темноту. Схвативший его человек был намного сильнее, поэтому, невзирая на усилия освободиться, Карну довольно скоро втянули в небольшую комнатку, расположенную сбоку от главной залы. Открыв один глаз, наследный принц с удивлением увидел царицу Гандхари. Она сидела на отполированном камне, покрытом парчой, и задумчиво перебирала в руках чётки из семян рудракши. Царица выглядела утомлённой и расстроенной. Оглянувшись, принц заметил стоящего позади брамина средних лет с грубым лицом. Сломанный нос и глубокий шрам через правую щёку говорили о том, что молодость этого человека прошла явно не в ашраме и не в приличной семье. Похоже, именно этот человек притащил его сюда.

— Махарани, простите, что я явился незваным, но мне не повезло поймать какого-то мальчишку в главном зале. Неизвестно, кто он и как проник сюда. Я думаю, надо позвать гандхараджа или ачарью, чтобы они решили, что с ним делать дальше.

— Мальчик? Что за мальчик? — взволновалась царица. — Я не слышу его голоса. Почему он молчит?

— Я затянул его рот так, что он не может и пикнуть.

— Освободи его немедленно! Пусть назовёт себя, — Гандхари повела головой из стороны в сторону и втянула воздух ноздрями. — Хотя мне он уже кажется знакомым, — пробормотала она вполголоса.

— Давай, говори, как тебя зовут! — брамин грубо толкнул Карну в спину, одновременно срывая с его рта повязку.

— Да отстань! — недовольно отозвался принц. — Ополоумел совсем, ракшас дикий?!

— Карна?! — ахнула царица, вскакивая на ноги. — Это ты?!

— Я, тётя, — насупившись, пробормотал принц. — Я пришёл, потому что Дурьодхана скучает и хочет вас видеть! Я решил поискать вас. И вот, нашёл…

— Ох, — Гандхари разволновалась ещё сильнее, и Карна даже в сумраке помещения заметил, что на куске ткани, которым были завязаны глаза царицы, стали проступать влажные пятна. — Прости, что так вышло… Прости нас! Но тебе нельзя здесь оставаться ни мгновения, надо уходить! Готама, постарайся увести его прочь, чтобы никто не узнал о его присутствии!

— Но, тётя, вам разве всё равно, что Дурьодхана скучает?

— Да-да, я знаю, что он скучает, и я скучаю очень! Но, Карна, милый, — Гандхари метнулась на звук голоса мальчика и крепко обняла его, присев на корточки, — я прошу: уходи и забудь, что ты здесь когда-либо был. Ни единой душе не говори про это место, иначе твоя тётя, которую ты поклялся защищать, окажется в огромной опасности! Готама, выведи наследного принца в лес и дай ему послушного коня, а лучше кобылу. Скажешь потом, что она отвязалась и сбежала… Карна, ты сможешь сам найти дорогу до столицы?

— Конечно, тётя. Хастинапур недалеко. И я запомнил, как мы ехали с телегами…

— Поспеши. Ты должен вернуться в столицу до наступления темноты. Нет… А вдруг на тебя кто-нибудь нападёт по пути? — Гандхари не могла успокоиться, заламывая руки. — Готама, поезжай с ним, проводи его, но не показывайся на глаза царским привратникам.

— Махарани, я не могу отсюда исчезнуть. Меня хватятся, — сумрачно сообщил Готама.

— Вот беда… А кого не хватятся? Кто может исчезнуть незаметно?

— Может, Амара? — предположил «дикий ракшас».

— Да, точно! — обрадовалась махарани. — Пусть Амара едет. Быстрее же, быстрее! — и она принялась выпроваживать Карну прочь из своей крошечной комнатки.

— Но, тётя, — принц всё никак не мог сдаться. — Дурьодхана пытался несколько дней тому назад сбежать один! В последнее время он не хочет играть со мной, а просится к вам!

— Я не могу сейчас встретиться с ним, — отчаянно зашептала Гандхари, гладя Карну по лицу и плечам. — Обними его вместо меня, заботься о нём, береги его! И, прости, но пока не родятся мои младшие сыновья, я не вернусь в Хастинапур. А тебя прошу, заклинаю, не говори никому, что был здесь! Если проболтаешься — мне несдобровать!

— Никто не посмеет обидеть вас, пока я жив! — вскинулся Карна.

— А если обидчиком будет мой муж или брат, что ты сделаешь? — с горечью спросила Гандхари.

Карна потерянно умолк. На этот вопрос он не знал ответа.

— Поэтому не говори никому… Обещаешь? Поклянись, Карна!

— Клянусь, — видя растерянность и страх тёти, Карна решил дать обещание, которое она просила, чтобы успокоить её, однако сдержать слово оказалось намного сложнее, чем он думал.

Черноволосый, худой и молчаливый слуга, которому с рук на руки передали наследного принца, помог спуститься мальчику в тёмное подземелье, скупо освещаемое парой факелов, пламя которых колыхалось от ветра. Вероятно, где-то неподалёку находился выход, понял Карна, хоть сразу заметить его было невозможно. Здесь, на полу, засыпанном слоем соломы, привязанные к металлическим кольцам, вбитым в стены, стояли десять коней разной масти. Амар выбрал чалую кобылу с невысокой холкой, оседлал и, отвязав от бревна, повёл за собой, так и не сказав принцу ни слова. Карна раздражённо фыркнул и последовал за слугой. Они довольно долго пробирались по извилистому подземному тоннелю, и по мере того, как продвигались всё дальше, воздух свежел, становилось светлее. Кобыла покорно шла следом за слугой, качая головой в такт шагам. Ещё несколько шагов наверх — и ослепительный солнечный свет залил всё вокруг. Карна огляделся и понял: это был тот же самый лес, но зарослей чараки поблизости не наблюдалось. Рядом журчал неширокий ручей, на дне которого шевелились от течения воды опавшие пальмовые листья.

— Можешь попить, — небрежно сказал Амар, махнув рукой в сторону воды. — Или сходить по нужде, — он указал в сторону деревьев поодаль. — Когда поедем, я уже не стану останавливаться из-за такой ерунды. Если меня хватятся, придётся лгать учителю, а если поймают на лжи — забьют до смерти. Так что давай, малец, шевелись! В седле-то держаться умеешь?

— Возможно, получше тебя, — дерзко выпалил Карна, чувствуя закипающий в сердце гнев.

— Хм, — слуга недоверчиво усмехнулся. — Тогда запрыгивай первым, но в дороге молчи. Не люблю болтунов.

Карне хотелось наговорить колкостей слуге, но он сдержался, помня о том, что этого человека попросила о помощи тётя. Всю дорогу принц сидел, вцепившись в гриву кобылы и мысленно обещая себе, что однажды найдёт Амара и покажет ему своё умение ездить галопом без посторонней помощи. И то, как здорово его научил стрелять из лука Великий Бхишма, тоже покажет! До ворот столицы они доехали даже раньше, чем солнце стало клониться к горизонту. Ссадив принца, Амар небрежно махнул мальчику рукой и, не попрощавшись, повернулся и уехал в обратную сторону.
Некоторое время Карна, насупившись, смотрел ему вслед, а затем направился к воротам. И вот здесь он обнаружил, что очень опрометчиво поступил, уехав так надолго и никого не предупредив. Панду и Адиратха, ожидавшие его у городских ворот, бросились ему навстречу. Панду подбежал первым и в гневе встряхнул сына за плечи.

— Куда ты делся?! Великий Бхишма очень разгневан, что ты пропустил сегодняшнюю тренировку.

— Как ты мог, Карна?! — вторил Адиратха. — Мы все волновались! Где тебя носило? За неуважение, проявленное к старшим, ты должен быть непременно наказан…

Карна вздохнул и понурил голову.

— Да, я виноват, — признался он.

— Но где ты был? — настаивал на ответе Панду, удивляясь тому, что сын не попытался оправдаться.

Лгать отцу было стыдно, но и тётю подвести нельзя. Что делать? Карна поднял на Адиратху и Панду отчаянный взгляд.
— Гулял, — это было почти правдой.

— Так долго? И без лука? — Панду указал сыну за спину, где обычно болталось оружие, которое для принца выбрал сам Бхишма.

— И не принёс ни фруктов, ни орехов, не говоря о другой добыче, — добавил Адиратха. — Тогда зачем ты уходил?

— От тебя пахнет конским потом, — заметил внимательный Панду. — И ещё я чувствую сильный запах благовоний, которые используются только… Карна, не лги! — внезапно рассвирепел Панду. — Куда ты на самом деле ходил?!

Принц не отвечал, упрямо закусив губу.

— Скрывать недостойные поступки от отца, огорчая его — худший грех, который только можно вообразить, — назидательно промолвил Панду. — Если царица Кунти узнает об этом, ей будет больно, а она сейчас носит под сердцем твоего младшего брата. Неужели ты хочешь расстроить её?

Карна вздрогнул, но продолжал молчать.

— Хорошо, — Панду заложил руки за спину. — Я знаю, что делать. Я прикажу слугам следить, чтобы ты больше не подходил к Дурьодхане. А знаешь почему? Мой племянник растёт быстро и мгновенно всему учится. Он набирается привычек от тебя. А ты, как вижу, подаёшь дурной пример. Вы больше не будете играть вместе!

— Нет!!! — закричал Карна, глаза его наполнились слезами. — Вы не можете этого сделать, отец!!!

— Могу, — спокойно отозвался Панду. — И брату Дхритараштре скажу, чтобы не подпускал сына к тебе. Если не хочешь, чтобы было так — говори, куда ходил! Я очень зол, Карна. Я понимаю, ты ребёнок и не мог совершить ужасного, непростительного греха. Ты даже помыслить бы о таком не мог, но… От тебя пахнет благовониями, которыми пользуются недостойные женщины! Думать не хочу, что ты находился среди таких хоть мгновение.

Карна невольно вспомнил подземное святилище, густые ароматы, витавшие в воздухе и показавшиеся ему неприятными… Наверняка эти запахи впитались в его волосы и накидку. Вот беда! Как объяснить отцу, что мудрец Вьяса просто приютил у себя несчастных женщин из очень бедных семей. Видимо, они скитались и голодали, не имея даже куска ткани, чтобы прикрыть своё тело. Мудрец дал им убежище, но не сумел пока достать для всех хорошую одежду. Конечно, вскоре он это сделает…

— Я не был среди недостойных! — выпалил Карна, потеряв самообладание. — И тётя Гандхари, и мудрец Вьяса тоже не стали бы жить с такими! Тётя — самая достойная дэви среди всех. Никто не посмеет оскорблять её. Это, может, другие плохие, но она — не такая!

— Что?! — Панду переглянулся с Адиратхой, боясь поверить услышанному. — Так где ты был, сын? Разве не в лесу?

Отчаявшись скрыть правду, Карна рассказал всё.

— Стало быть, говоришь, в подземелье очень много несчастных женщин, не имеющих совсем никаких одеяний? — уточнил Панду. — И царь Шакуни жестоко терзал одну из них, причиняя ей боль?

— Да, отец. Только, прошу, не говорите ничего ни царю Шакуни, ни махараджу Дхритараштре! — он сложил руки перед грудью. — Тётя Гандхари сказала, если они узнают, то накажут её. Я поклялся молчать, но рассказал, потому что вы — мой отец! Но я совершил преступление, нарушив клятву, данную тёте. Теперь она имеет право наказать меня.

Мельком взглянув на сына, Панду прошёлся широким шагом взад и вперёд по траве, пока Адиратха со своей стороны умоляюще глядел на него, прекрасно понимая: внезапно открывшаяся истина попахивает отнюдь не запретными благовониями, а огромным скандалом в царской семье.

— Как молчать, если брата обманывают?! — наконец изрёк Панду, обращаясь к Адиратхе. — Как возможно скрывать такое? Если промолчу, преступником тогда стану я сам.

— Но вы сделаете плохо тёте! — Карна ухватил отца за руку. — Она сказала, если махарадж узнает, ей несдобровать!

— Ты беспокоишься за Гандхари больше, чем за меня и собственную мать?! — с неожиданным гневом спросил Панду, сурово глядя на сына.

— Я не хочу, чтобы хоть кому-то было плохо, — возразил Карна, умоляюще глядя на отца.

Адиратха молчал, но его взгляд был красноречивее слов.

— Никто не узнает, — робко заикнулся колесничий, обращаясь к Панду, — если не рассказывать…

— Какая-нибудь из этих… бедных женщин непременно проболтается, и станет только хуже, — зло процедил Панду. — Нет, надо было устроить такое! За всей этой гнусностью наверняка стоит Шакуни, больше некому!

— Царь Шакуни пригласил в услужение к тёте дурных женщин? — заинтересовался Карна. — В этом его вина?

— К счастью, Васушена, ты слишком мал, чтобы понять всю глубину падения царя Гандхара, — тяжело вымолвил Панду. — Но придёт печальный день, когда поймёшь. Я молю богов о том, чтобы этот день наступил не скоро.

— Отец, тётя ведь не виновата?!

— Сын, никакая ложь никогда не становится благородным поступком! Я не могу оправдать такое. Запомни: то, что делает царь Шакуни вместе с твоей тётей — это гнусный обман, а обманутая сторона — мой брат, махарадж Дхритараштра. И если я промолчу, то стану соучастником творящейся адхармы. С другой стороны, ты дал клятву, а твоё слово для меня имеет огромную ценность. Это слово моего сына! Мне сейчас предстоит сделать очень сложный выбор.

Неожиданно Адиратха рухнул на колени, складывая руки над головой.

— О благородный царь, но если вы расскажете правду, то нарушена будет не только клятва Васушены. Жизнь махарани, вне сомнений, будет разрушена! Махарани, как может, защищает свою семейную жизнь. Как ещё ей выполнить требование мужа о рождении ста сыновей? У неё нет другого выхода, и вы знаете это. Неужели, следуя желанию быть справедливым, вы погубите жизнь женщины, которая ради мужа уже пожертвовала навсегда своими глазами?

Панду снова умолк, и Карна увидел, как его отец опять ходит взад-вперёд по траве, что-то бормоча под нос.

— Проклятие, — наконец проговорил он в отчаянии. — Я не знаю, как правильно поступить.

Тогда Карна приблизился к нему, взял его руку и прижал к своей груди.

— Вы часто говорили, что я — частица солнца, а солнце не может желать плохого никому из живущих. Прислушайтесь, отец! Что говорит вам сердце, когда вы прикасаетесь ко мне?

Панду замер на миг, а потом внезапно разрыдался и рывком привлёк Карну к себе, крепко обняв его.

***

Когда они вернулись во дворец, Панду долго говорил с Дхритараштрой о разных делах, но не обмолвился ни словом о том, что девяносто девять сыновей, которых Вьяса якобы выращивает в кувшинах, не имеют к царице Гандхари никакого отношения. А большинство из этих принцев, вероятнее всего, не будут иметь никакого отношения и к династии Куру.

Карна не мог выразить словами, что произошло, но он неуловимо почувствовал: его отец после того случая стал другим. Он изменился. И с того дня каждый раз, когда Панду сомневался, правильное ли решение он принял, он звал к себе сына и, обняв его, некоторое время слушал биение его сердца. Ему казалось, что из груди мальчика изливается незримое сияние, и оно подсказывает ему, продиктован ли его поступок любовью, страхом или эгоизмом. Стараясь следовать пути любви, Панду с того дня доверял лишь дхарме, которой его невольно научил Карна, именуемый с некоторых пор среди слуг «ювраджем, посланным небесами» или просто «Солнечным Принцем».

Chapter Text

— Никак не могу понять, из-за чего ты постоянно переживаешь? Вон, даже с лица спала, — Шакуни допил содержимое бокала и плюхнулся на сиденье рядом с Гандхари. Та вздрогнула и неприязненно отодвинулась от брата. Запах хмельных напитков, исходящий от него, был ей противен. — Всё идёт по плану. Девушек запугали так, что они боятся издать хоть звук. Даже если бы хоть одна проболталась царю во время их страстной ночи, Вьяса мгновенно вошёл бы в опочивальню и уладил это недоразумение. Но всё обошлось: твой супруг ровным счётом ничего не заподозрил. Правда, по словам уважаемого Вьясы, уже изрядно выдохся. Девяносто девять ночей подряд, не покладая лингама, работать над созданием потомства — это вам не слонов за хоботы таскать. Присланные девушки почти все беременны. Ну, за небольшим исключением. Пятерых ущербных, от которых ни махараджу, ни мне, ни Шукадэву не удалось добиться ровным счётом ничего, хотя мы старались, мы сплавим в отдалённый ашрам. Остаётся только подождать ещё немного, и наши юные матери начнут приносить плоды. Надеюсь, в основном, мальчиков, — Шакуни нежно провёл Гандхари по плечу.

Царица вскочила, будто ужаленная, и отошла от брата так далеко, как только позволяла её небольшая комната.

— Почему злишься?! — недоумевал гандхарадж.

— Ты пьян, — холодно промолвила Гандхари. — Снова. Вы все постоянно пьяны с тех пор, как пришли сюда.

— Ну, — притворно расстроился Шакуни, — как же на трезвую голову можно такое выдержать? В нашу задачу входило заставить девяносто девять девушек, находящихся одновременно в одном и том же подземелье, зачать младенцев!

— Да, но ты не просто пил сам, а подливал мадхвику и бханг этим женщинам! Как мудрец Вьяса допустил такое? Это наши с Дхритараштрой будущие сыновья, а ты ради своих низменных целей поставил под угрозу здоровье матерей, которые собираются их вынашивать! Как ты мог?!

— Но Вьяса сказал, ничего страшного не случится, а расслабиться надо. Он и сам пил, — беспечно махнул рукой Шакуни.
— Вы превратили святое место в пристанище для вешью! Хорошо, что я не видела вашей разнузданности, но слышала я сквозь эту стену достаточно! Как ещё Господь Вишну, перед статуей которого вы творили непотребства, не спустился сюда, чтобы покарать вас за подобное?

— Ты сама одобрила этот план и разрешила мне участвовать. Почему жалуешься? — недоумевал брат.

— Я ожидала, что всё будет благопристойно. А не так, — сердце Гандхари разрывалось от стыда и отвращения.

Шакуни визгливо рассмеялся.

— Благопристойно? Вся эта затея изначально была пропитана адхармой, — он, шатаясь, подошёл к Гандхари и раскинул руки, пытаясь заглянуть ей в лицо. — Но ты, как всегда, сделав других грешниками, сама остаёшься чистой и невинной! Твой брат, — Шакуни ударил себя кулаком в грудь, — старался только ради тебя. Думаешь, мне приятно было раз за разом удовлетворять этих девиц? У меня есть жена и наложницы, которые нравятся мне. А эти, — он указал на стену, за которой находилось главная зала святилища, — их я для себя не выбирал, они мне безразличны. На трезвую голову я никак не мог бы… сделать это много раз подряд. И они тоже не позволили бы ничего сотворить с собой. Поди, объясни им, почему им обещали любовь махараджа, увозя из Гандхара, а в итоге они оказались в заточении под землёй с кучей себе подобных! Бханг и мадхвика были необходимы. Поэтому прекрати пытаться устыдить меня, сестра, пока я всерьёз не разозлился.

Гандхари изо всех сил постаралась успокоиться.

— Хорошо, — совсем другим тоном продолжила она. — Я могу представить, почему творилось такое безобразие столько дней подряд… Но Сугдха… Она тоже беременна!

— Родит, как все. В чём проблема? — легкомысленно заметил Шакуни. — Лишний младенец нам не помешает.

— Как это случилось?

Шакуни пожал плечами.

— Не помню. Она же постоянно ходила туда-сюда с прохладительными напитками. Возможно, кто-то из нас соблазнился… Я или Шука. Она ведь тоже красивая женщина! Ладно, сестрёнка, — гандхарадж обнял Гандхари за плечи, — давай без обид! Сугдху мы у тебя не заберём, её ребёнка воспитаем вместе с остальными. Веселись! Празднуй! Скоро ты станешь матерью ста сыновей, и Дхритараштра больше не посмеет унижать тебя.

— Я скучаю по Дурьодхане, — тоскливо промолвила Гандхари, нащупывая пальцами руку брата, и тот охотно подхватил её и помог снова сесть.

— Скоро ты увидишь его, — на сей раз голос Шакуни прозвучал сочувственно и без малейшей иронии.

— Нет, не скоро, — заметила царица с болью. — Эти три с половиной месяца были вечностью. А впереди ещё семь или восемь… Я не выдержу столько!

И неведомо было Гандхари, что в то время, пока она сокрушается по поводу разлуки с сыном, кое-кто юный, но ловкий, уже придумал свой собственный план, чтобы дать ей увидеться с Дурьодханой раньше, чем она надеялась.

***
— Почему-то я точно знал, что выловлю тебя здесь! — Панду вытащил барахтавшегося в его руках малыша Дурьодхану из телеги, остановленной по его приказу в выездных воротах.

— А бьятик — исё тям, — охотно подсказал младший царевич, облизывая по очереди пальцы обеих рук.

Панду аккуратно поставил племянника на землю, отряхнул и заботливо вытер вымазанное мёдом и сливками лицо. Один из больших кувшинов зашевелился, слегка покачнулся, но не упал. Карна медленно вылез из телеги и сумрачно уставился на младшего брата.

— Вот предатель! Я свою клятву собрался исполнить, решил привезти тебя к маме, а ты… Выдал меня! Ещё и в мёд залез, и сливок наелся. Вот как удобно в прошлый раз было — последнюю телегу загружали тканями. А сейчас, как назло, едой. Говорил я, — обратился Карна к Дурьодхане, — не чавкай так громко, нас заметят, — закончил он с горечью, посмотрев на отца. — Накажешь? — виновато спросил он.

Панду невольно засмеялся, потрепав сына по волосам.

— Не накажу. Но остановить вас надо было. Хотя… — тут он обернулся к Дурьодхане, попутно давая вознице знак, что можно снова ехать. Панду наклонился к маленькому принцу и спросил. — Не подскажешь, откуда в кхире министра Видуры, всего день назад вернувшегося в Хастинапур, оказались две белые мыши? Министр потерял аппетит и теперь ничего не ест, а кхир — особенно.

— Мыськи! — радостно воскликнул Дурьодхана, глаза его просияли. — Мыськи хоёсии. Дядя — аняка!

— Ему нравятся мыши, но не нравится министр Видура, — быстро перевёл речи брата на доступный язык Карна.

— Его неприязнь можно понять, — лицо Панду было почему-то совсем не строгим, скорее весёлым. — Однако, Васушена, ты же понимаешь, что подобное поведение — недопустимо? Если ты вызвался следить за малышом Дурьодханой, пока его мамы нет во дворце, тогда ты должен предотвращать такие неприятности. Первый министр очень сердит, что его вчерашняя трапеза была осквернена.

— Осквернена? — Карна коварно улыбнулся. — С чего бы? Неужели первый министр забыл, что мышь — это вахана самого Господа Ганеши! Мышей надо уважать.

— Ещё одно слово, — Панду воздел палец вверх, но в глазах его тоже вдруг засверкало мальчишечье озорство, — и я заподозрю, что к истории с мышами и ты приложил руку!

Карна сделал вид, будто не расслышал реплику отца. Он постарался ловко увести разговор в сторону от опасной темы.
— Отец, а… можно мне и Дурьодхане навестить тётю?

— Нет! — резко отозвался Панду. — Это исключено. Вы не поедете в то ужасное место.

— Но я дал слово, — и Карна кивнул в сторону Дурьодханы. — Отец, я уже нарушил клятву, данную тёте. Теперь и брат будет думать, что я вру!

— Нет, — твёрдо повторил Панду. — Без взрослых нельзя.

— А со взрослыми? — Карна заискивающе заглянул в глаза отцу. — С тобой?

Панду молчал, словно взвешивая все «за» и «против».

— Ладно, — он развернулся и двинулся в сторону конюшен. — Я прикажу оседлать лошадей. Ты поедешь один, а я возьму к себе Дурьодхану. Посмотрю, научился ли ты у Великого Бхишмы умению хорошо ездить верхом?

— Благодарю, отец! — Карна радостно схватил Дурьодхану за руки и запрыгал с ним прямо на дороге, взметая в воздух столбы пыли. — Братик, мы едем к тёте!

***
Лица Вьясы и Шукадэва исказились неописуемым ужасом, когда они увидели на пороге своего тайного святилища Панду. Некоторое время они в ступоре смотрели на внезапно нагрянувшего нежданного гостя, не говоря ни слова, потом Вьяса опомнился и открыл рот, собираясь что-то объяснять, но Панду вытянул ладонь вперёд, жестом останавливая его.

— Я всё знаю про беременных женщин, которых вы здесь держите, но я ничего не собираюсь рассказывать махараджу. Считайте, что вам повезло: Карна просил за царицу Гандхари, и я дал слово молчать. А теперь избавьте меня от бессмысленных историй, в которые я всё равно не поверю. Я пришёл, чтобы дать возможность Дурьодхане увидеться с матерью. Однако я против того, чтобы невинные мальчики спускались в осквернённое развратом святилище. Пусть махарани сама поднимется к нам.

И, сказав это, Панду ушёл наверх. Шука и Вьяса встревоженно переглянулись.

— Если он проболтается — нам всем конец, — осипшим от волнения голосом выдавил Шукадэв.

— Не проболтается, — уверенно отозвался Вьяса. — Он сказал, что будет молчать, а такие, как он, не лгут. Позови Гандхари. Думаю, она порадуется визиту сына.

***
Карна на всю жизнь запомнил тот день. Они вместе сидели посреди леса, расстелив поверх травы свои накидки. Дурьодхана вис на шее матери, а та улыбалась и кормила его с рук кусочками манго, ладду и кхиром. Гандхари горячо, ласково обнимала и Карну, благодаря его за то, что он сумел уговорить Панду привезти Дурьодхану хоть ненадолго. А потом она предлагала еду с руки обоим мальчикам по очереди, не делая между ними различий, называя «сыном» и того, и другого. Солнце светило так ярко, словно радовалось вместе с ними. Карна не мог припомнить, чтобы был так счастлив хоть когда-то. Невероятный покой и бесконечная радость поселились в его душе. Одно его смущало: отец был хмур. Он сидел поблизости, но смотрел на Гандхари косо, с явной неприязнью, не говоря ей ни слова. Наконец царица словно почуяла его отношение. Её смех оборвался, и она повернула лицо в сторону Панду.

— Вы меня осуждаете, брат? Считаете мой поступок страшным грехом?

— Кто я такой, чтобы судить? — уклончиво ответил Панду. — Я надеюсь, ваша ложь принесёт вам счастье. Правда, насколько мне известно, такого не бывает.

— Вы не понимаете, чего мне это стоило! Я сама не хотела, чтобы вышло так. Но у меня не было выхода! — стиснула руки Гандхари.

— Главное, чтобы брат не узнал правду от кого-то другого. На мой счёт не волнуйтесь.

— Похоже, я потеряла ваше уважение навсегда, — с болью прошептала Гандхари, опуская голову.

Взгляд Панду смягчился.

— Каждый из нас совершал что-то постыдное… Я знаю одно: вы любите Дхритараштру. Будь это не так, я бы немедленно выдал вашу тайну. Вы пытаетесь угодить мужу, выполняя, как умеете, его немыслимое требование, поэтому я буду молчать. Но не требуйте от меня большего.

— Благодарю, — прошептала Гандхари, складывая руки возле груди, а потом снова обернулась с улыбкой к Карне и Дурьодхане. — Во что хотите поиграть, мальчики? Не думайте, что я беспомощна, я могу с вами побегать! Ну? Попробуете меня обогнать?! — и вскочив с места, она подобрала рукой край сари, со смехом бросившись бежать по протоптанной лесной тропинке.

Солнце роняло свои лучи на убранные в причёску тёмные, блестящие волосы и закрытое повязкой лицо, и Карне в тот миг Гандхари казалась прекрасной богиней Парвати, готовой на всё ради любви Шивы.

***

— Зачем нам девчонка? — искренне недоумевал Шакуни, смешно суетясь и размахивая руками. — Тебе нужны сыновья! Брось ты её, верни родной матери. Пусть забирает это сокровище и уходит в лес! Вьяса уже выбрал для этой недостойной, родившей дочь вместо сына, надёжного супруга.

Гандхари, не обращая на брата внимания, с нежной улыбкой обнимала новорождённую девочку, прижимая её к себе, баюкая на руках и шепча ласковые слова.

— Она красавица. Она родилась самой первой, и мы оставим её! — твёрдо заявила махарани и поцеловала дочку в лоб. — Её имя — Духшала. Сыновей пусть назовёт махарадж, но тебя, — Гандхари тихо засмеялась, — буду растить и нянчить я, как и Дурьодхану. Будешь моей любимицей!

— Но нам нужны мальчики! — не сдавался Шакуни. — Тебя Шива наградил даром родить сто сыновей. Дочь в эту «награду» не входила. Как ты объяснишь мужу её появление?

— Появление девочки легко объясню я, — хитро улыбнулся Вьяса, входя в помещение. — Всегда можно сказать, что Шива, зная о тайном желании махарани иметь дочь, наградил её также и девочкой. Но, — и мудрец важно поднял палец вверх, — больше дочерей вам оставлять нельзя, какими бы красивыми они ни показались. Остальных девочек будем возвращать матерям, а я уж позабочусь, чтобы ни одна из рожениц не осталась незамужней. Тех, кто больше не нужен, будем незамедлительно выдавать замуж и отправлять к мужьям. Те же, чьих сыновей мы себе оставим, пусть живут здесь с нами до тех пор, пока мальчиков не наберётся ровно девяносто девять. Тогда мы сообщим махараджу, что кувшины разбиты, и придёт время для махарани возвращаться в Хастинапур.

— Но если махарадж нагрянет прямо сейчас? Сегодня? — испугался Шакуни. — Нельзя, чтобы он увидел, откуда на самом деле появляются дети!

— А он и не увидит. Я немедленно отправлюсь к нему и скажу, что начинается самая важная и таинственная часть обряда возрождения новой жизни, и вход сюда закрыт для всех, кроме меня и Гандхари. И да, гандхарадж, вам вместе со мной придётся вернуться во дворец и терпеливо ждать новостей, — Вьяса улыбнулся, — скоро ваши многочисленные племянники и сыновья окажутся в вашем полном распоряжении.

— Вы великолепны! — Шакуни низко поклонился мудрецу. — Что бы мы делали без вас?

— Не стоит так уж сильно превозносить мои заслуги, — скромно потупился старший сын Сатьявати. — Вы сами были на высоте, присылая мне столь вкусные блюда, напитки и подарки. Я насытился на много лет вперёд. Сейчас покончим с этой миссией, и я снова приступлю к выполнению аскез. Я изрядно растратил тапас на эти похождения, не слишком подходящие моему возрасту. Отныне молитва и воздержание станут моими спутниками до конца дней.

— Не стоит так уж сильно ограничивать себя, — в глазах Шакуни мелькнула хитринка. — Вы ещё вполне можете подарить Шуке брата.

— Да где мне! — Вьяса пригладил бороду, но было видно, что он польщён.

Когда Шакуни откланялся и покинул подземелье, Вьяса повернулся к Гандхари, всё ещё самозабвенно ворковавшей над Духшалой.

— А теперь, махарани, я бы хотел, чтобы вы подумали ещё раз: стоит ли нам отпускать на все четыре стороны женщин, многие из которых тайно ненавидят вас и считают, что ваша прихоть иметь много сыновей поломала им жизнь? — серьёзно и без тени улыбки промолвил мудрец. — Царь Панду будет молчать. Дурьодхана слишком мал. Карна вас любит. Но эти женщины, — Вьяса покачал головой. — Я подслушивал их беседы много раз. Они дорого бы дали за то, чтобы поломать в отместку вашу жизнь. Одна из них вполне может сбежать из леса, придти во дворец и рассказать махараджу о том, как на самом деле вы получили своих детей. Проще всех рожениц предать священному огню. Их души очистятся, и они отправятся в мир дэвов.

— Нет! — Гандхари повернула лицо к Вьясе, и тот невольно отшатнулся, прочитав ярость в чертах её лица. Ему показалось, что гневный взгляд царицы прожигает его даже сквозь повязку. — Вы никого не сожжёте! Я готова рискнуть, но я не позволю убить тех, чьих детей забираю себе. Я сама мать. Я могу представить, что испытывает женщина, отдавая другой женщине своего ребёнка! Это всё равно, что оторвать часть себя. Ни одна не пострадает. Клянитесь!

И Вьяса, тяжело вздохнув, поклялся, однако сердце его подтачивал червь сомнений. Ему по-прежнему казалось, что чего-то они с Шакуни не учли…

***
— Махарадж, — Санджая осторожно вошёл в покои к царю и остановился возле его ложа. — У меня для вас срочные сведения. Всё подтвердилось.

Дхритараштра продолжал лежать на спине и мрачно смотреть в пустоту перед собой.

— Говори, — кратко изрёк он.

— Шпион, отправленный наблюдать за входом в святилище, утверждает, что в последнее время изнутри подземелья довольно часто появляются женщины с новорождёнными младенцами на руках. Все они одеты в свадебные одеяния. Их сопровождают брамины — ученики мудреца Вьясы. Шпион утверждает, что свадебная церемония раз за разом совершается ночью на ближайшей поляне, после чего молодожёны уходят жить в один из ашрамов. Похоже, это те самые женщины, которых царь Гандхара постепенно привозил сюда со своей родины, — Санджая запнулся, боясь вызвать гнев царя, — чтобы они рожали вам детей вместо махарани Гандхари. Видимо, уходят те, кто родил девочек. Матери мальчиков вместе с сыновьями остаются внутри и ждут указаний Вьясы.

— А что доложил шпион из Гандхара, которого я отправил подсчитать, какое именно количество служанок было прислано в Хастинапур за последние месяцы?

— Шпион ответил, что женщин было ровно девяносто девять.

Царь скрипнул зубами и стиснул пальцы.

— Не это главное, — продолжал Санджая. — Есть сведения о том, что за последний месяц в Гандхаре по приказу царя из многих семей кшатриев были выкуплены новорождённые мальчики. Всего двадцать три ребёнка, о царь. Я смею предположить, что таким образом были найдены недостающие младенцы мужского пола, которых не смогли родить женщины… Против вас замыслили грандиозный обман. Виновников, без сомнения, следует наказать.

— Всё сказал?! — с неожиданной злостью рявкнул Дхритараштра.

— Да, — пролепетал Санджая, нутром чуя, что последняя фраза напрасно сорвалась с его уст.

— А теперь прикажи шпионам, чтобы забыли всё. И сам забудь. Если кто-то проболтается — казню всех. Даже разбираться не стану, кто виновен. Ясно?

— Яснее не бывает, о царь!

— И никогда больше не смей советовать, кого мне следует наказывать, а кого — нет. Ступай!

Санджая торопливо поклонился и исчез.

— Значит, вот что ты придумала, Гандхари, — усмехнулся Дхритараштра, вставая с ложа и подходя к окну, выходящему в сад. — Не ожидал, что ты настолько осмелеешь… Так и быть, я приму этих сыновей, ведь некоторые из них, определённо, мои. Я хорошо помню тех девиц, которых сюда приводил Вьяса, убеждая, будто это — ты! Уверен, некоторые сыновья будут моими. А остальные… Теперь я знаю, что твой брат отыскал младенцев из достойных семей кшатриев, иначе он поступить не мог. Я подозревал с самого начала, что ни одна жена не способна родить мужу столько детей, но раз уж обещание было дано, и все вокруг о нём знали, его следовало исполнить. Я не мог позволить, чтобы другие цари насмехались надо мной. Твои родственники создали проблему, пообещав мне сто сыновей. Ты должна была сдержать обещание. По этой причине я всё время был столь суров с тобой. Но ты умна и нашла прекрасный способ! Я верю, что ты выбрала для меня самых лучших мальчиков, Гандхари. А теперь… Нам с тобой надо постараться, чтобы никто больше не выяснил правду. Ибо до тех пор, пока никто не знает, я буду считаться великом отцом, равному которого не было в истории. А ты — достойной женой, исполнившей свою клятву. Отныне ты получишь заслуженную тобой любовь, ведь ты возвысила меня в глазах всех, — и Дхритараштра улыбнулся луне в небесах, ласкавшей прохладным светом его кожу, незримому саду, наполненному чарующими запахами и голосами ночных птиц.

***

— Тозе… б’ятики? — стоя рядом с Карной, Дурьодхана с немалым удивлением разглядывал шевелящиеся комочки, завёрнутые в расписные куски ткани в руках тёти Кунти и тёти Мадри.

Неким мистическим образом младенцы у обеих цариц родились с разницей всего в день. Кунти родила сына, которого Панду назвал Юдхиштхирой. На следующее утро Мадри стала матерью близнецов — Накулы и Сахадэва.

— Теперь у Хастинапура есть праведник, благословлённый Дхармараджем, и два целителя, получившие в дар способности братьев Ашвинов, — радостно улыбалась Кунти, потом она повернулась и заметила грустное лицо Карны. — А почему ты не радуешься вместе с нами, сынок?

Карна поднял на мать свои тёмные глаза, полные печали.

— Но я так хотел братьев-воинов, мама!

Панду и Кунти переглянулись.

— Придётся удовлетворить просьбу наследного царевича, — многозначительно подмигнул жене Панду. — Давай через год устроим ягью и попросим благословения Ваюдэва, чтобы он подарил нашему следующему сыну свою невероятную мощь?

— А как насчёт сына, благословлённого Индрадэвом? — зарделась Кунти.

— Это у нас впереди, — рассмеялся Панду, обнимая жену и целуя её в висок, не замечая ревнивого взгляда Мадри.

Chapter Text

— Вы оказали неоценимую помощь, — Шакуни протянул Вьясе бокал вина, — это необходимо отпраздновать.

— По мере скромных сил стараюсь вносить свой вклад в благополучие царской семьи, — Вьяса закряхтел, усаживаясь на сиденье, предназначенное для почётных гостей. — Эта история отняла у меня много сил, но, если подумать, всё завершилось благополучно. Сын мой Дхритараштра ни о чём не догадался. Вы и ваша сестра счастливы…

— О да, прославленный! — Шакуни сиял, как драгоценный камень в царской короне. — Моя сестра отныне — счастливейшая женщина на свете! Она получила и множество сыновей, и красавицу-дочь. Кроме того, с тех пор, как она вернулась во дворец, махарадж каждый день делит с ней трапезу, обнимает и говорит ей нежные слова любви, чего не было давно. Вся любовь, признание и уважение, которые Гандхари так мечтала получить со дня свадьбы, наконец, есть у неё. И это радует моё сердце. Но есть и кое-какая печаль.

— Какие могут быть печали? — удивился Вьяса, с наслаждением потягивая сладкое вино.

Шакуни снова состроил скорбную мину.

— Видите ли, прославленный, у моей сестры теперь столько детей, сколько никогда не было ни одной женщины на свете! Далеко не каждая богиня может похвастать столь богатым потомством. Но каков итог? Не её сын станет царём. Никто из девяносто девяти царевичей, которых мы с вами привезли в Хастинапур и отдали на воспитание няням из уважаемых семей, не займёт трон. Царём станет мальчик, чьё происхождение… лично я бы назвал сомнительным.

Вьяса прищурился, странно покосившись на Шакуни, и отставил бокал в сторону.

— Здесь я вам помогать не стану! — сурово заявил он. — Мой сын Панду принял этого ребёнка, мой сын Дхритараштра ничего на это не возразил, поэтому я вмешиваться не стану.

— Но я и не предлагал вам вмешиваться, о достойнейший! — Шакуни сделал вид, будто всецело увлечён поеданием шаккар пара. — Я просто сказал о том, как печально иметь сто сыновей-царевичей и ни малейшей надежды на их воцарение… И даже тот, кто является родным сыном Панду, его настоящий первенец, благословлённый самим Дхармараджем, никогда не станет царём Хастинапура. Какая печаль! — Шакуни бросил быстрый взгляд в сторону Вьясы, но тут же снова с аппетитом вгрызся в сладости.

— Царём станет сын Сурьядэва, что, вне сомнений, будет благом для государства, — мудрец решительно отставил вино, задумчиво оглядел на стол, заставленный всевозможными яствами, и заключил совсем иным тоном. — Пойду-ка я, пока мои здравые мысли не обрели опасный поворот. Увы, это возможно, когда находишься в компании человека, по складу ума подобного Раху.

Глядя вслед торопливо уходящему мудрецу, Шакуни криво усмехнулся.

— Ничего. Ты не желаешь помочь, так я найду других.

Однако осуществить задуманное оказалось далеко не так просто, как думал гандхарадж. С каждым днём Шакуни всё больше убеждался в том, что, кроме него, у Карны нет других врагов.

Слуги обожали принца, способного согреть любое, даже самое холодное сердце, утешить в беде и даже исцелить раны.
Дхритараштра как-то раз сказал Гандхари, что в присутствии Карны ему кажется, будто он ощущает тепло, а потом стал говорить: «Моя тьма уже не такая, как раньше. Что-то внутри меняется, когда я поворачиваю лицо в его сторону. Мне кажется, весь мир, который я привык ощущать поверхностью тела, становится иным, странным и незнакомым. И мне кажется, будто я могу чувствовать тебя и других как-то иначе. Внутри меня страх и восторг. Я не понимаю, что со мной?» Гандхари сильно удивилась таким словам мужа, но, вспомнив, как наследному принцу удалось когда-то вызвать у неё долгожданные схватки, решила попробовать. Призвав к себе Карну и заручившись разрешением Дхритараштры, она попросила мальчика возложить руки на закрытые веки её мужа. Разумеется, сразу ничего не произошло, но Дхритараштра признался, что его глазам стало теплее, а внутреннюю тьму словно пронзили иглы. Но это было скорее щекотно, чем больно. Гандхари задумалась, но не сдалась. Она стала просить Карну, чтобы каждый раз, заходя к её супругу, мальчик клал ненадолго свою ладонь на его глаза.

Дхритараштра стал говорить жене, что игл стало больше, они впивались в его глаза сильнее, и вместе с тем появилось ощущение, будто кружится голова, и он сейчас шагнет куда-то в неизвестность и пропадёт. Привычный мир исчезал, рушился, у него менялись пропорции и объёмы, даже звуки, которые махарадж привык слышать, стали иными. А потом однажды когда Карна вошёл в его покои, Дхритараштра внезапно закричал, испуганно прикрывая глаза рукой. Затем медленно отодвинул ладонь и потрясённо прошептал:

— Вон там окно! Огромное и светлое! А там, где ты, Васушена, тепло и больно моим глазам. Очень больно! Но эта боль… она исцеляет!

Перепугавшись, Карна бросился опрометью за лекарями. Те уложили махараджа в постель и долго осматривали его, чтобы убедиться: чудо действительно произошло. А потом по дворцу разнеслась ошеломляющая весть — царь начал видеть. Сначала Дхритараштра мог различать только бесформенные пятна, разделяя свет и тьму. Лучше всего он видел солнце, пламя факелов и, как ни странно, Карну. Потом начал различать пламя лампад, блестящие драгоценности и золотые украшения, отблески света в воде. И вот пришёл день, когда он смог видеть чёткие контуры предметов и лица людей. И когда это случилось, он схватил Карну в охапку и со слезами сказал:

— Ты — сам Сурья, спустившийся с небес! Ты дал мне вторую жизнь. С этого дня я буду считать тебя ещё одним своим сыном. Благословляю тебя, сынок! — и он опустил дрожащую от волнения руку на курчавые волосы Карны.

В тот день Шакуни разнёс вдребезги почти все убранство своей опочивальни, мечась в звериной ярости. Он понял одно: этого мальчишку и раньше выжить из дворца было непросто, а теперь, когда он исцелил махараджа, избавиться от него стало вовсе невозможно. Однако гандхарадж не терял надежды. У него ещё оставался в запасе Дурьодхана. Какими бы хорошими ни были отношения братьев, Шакуни решил стать червём, который постепенно подточит эту невинную детскую дружбу, заставив своего племянника смотреть на Карну не как на друга и брата, а как на соперника, отнявшего у него законное право быть царём.

***
Каждый раз, когда Шакуни пытался выяснить у племянника, не таит ли тот хоть малейшую обиду на своего старшего брата Карну, Дурьодхана отвечал лишь поначалу, что «бьятик — няка». Потом стал говорить: «Братик — хороший». А ещё спустя пару лет Шакуни услышал то, что для него прозвучало как приговор: «Я люблю братика. Когда мы вырастем, он станет царём, а я — его генералом или первым министром». Шакуни так и не удалось заставить Дурьодхану задуматься о том, что, возможно, было бы лучше, если бы царём стал он, а не Карна. Гандхарадж пытался намеренно принижать все достижения Карны и превозносить успехи Дурьодханы, убеждая мальчика, что лишь из-за этого наглого выскочки его недооценивают. Пытался внушать, будто даже царь и царица больше любят Карну, а не родного сына, не говоря про младших царевичей, которые, казалось, с того момента, как научились ползать, смотрели наследному принцу в рот и слушались только его.

Но никакие злые наветы не давали результата. Зависть к брату в Дурьодхане не пробуждались. Шакуни отчаялся. Он не хотел подставлять себя. Для того, чтобы подстроить Карне смертельную ловушку, ему непременно нужен был кто-то, кем можно играть, словно пешкой, но за пять истекших лет гандхарадж так и не нашёл такого человека ни во дворце, ни за его пределами. Глядя на подросшего, вытянувшегося Карну, превращавшегося на его глазах в стройного красивого подростка, о котором во дворце от последнего слуги и до махараджа никто слова дурного не говорил, которого все восславляли, Шакуни исходил бессильной яростью.

— Ничего, — цедил он сквозь зубы, оставаясь наедине с собой в опочивальне, — я всё равно изведу тебя, маленький хитрец! Ты очаровал всех, но до моего сердца тебе не добраться! Через год ты уедешь учиться в ашрам, и вот тогда посмотрим, кто кого. Дурьодхана останется здесь, и за пять лет, пока он будет вдали от тебя, я превращу моего старшего племянника в твоего злейшего врага. Когда ты вернёшься в Хастинапур, тебя будут поджидать не любящие братья, а сотня человек, мечтающих о том, как свергнуть тебя с трона, куда ты так сильно стремишься забраться… сын колесничего!

***
— Чего наш самый мелкий всё время пристаёт к тебе? — Дурьодхана с обиженным лицом плюхнулся на траву рядом с Карной, сосредоточенно проверявшим целостность оперения стрел.

Не зная заранее о разнице в возрасте между ними, сторонний наблюдатель не смог бы сказать, кто из мальчиков старше. Они оба были примерно одного роста, да и общались на равных.

— Пришёл лук со стрелами показать. Похвалился, что сам сделал. Великий Бхишма сказал: теперь Арджуна может присоединиться к тренировкам.

Дурьодхана недовольно фыркнул.

— Тоже мне, радость. Одним надоедой больше!

— Для тебя все надоеды, — снисходительно улыбнулся Карна.

— А что они постоянно лезут к тебе? Что им вообще надо? Пусть к Юдхи идут, он всем подряд советует с тех пор, как говорить научился. Драчунов разнять? Так для этого есть я! И потом дерётся, в основном, один Бхима. Тоже мелкий, а лезет, куда не просят… Напрашивается! Вот лопнет моё терпение, отхожу его по бокам. Или ниже боков. Вздую от души!

— Не стоит, — Карна поймал Дурьодхану за руку и крепко сжал, пристально глядя брату в глаза. — Бхима не злой, просто он очень хочет, чтобы все увидели его силу. Маленький ещё и глупый. Хвастун, как и Арджуна. Но ты-то… Будь умнее. Именно ради этого я просил Сурьядэва, чтобы он позволил тебе скорее вырасти, иначе я был бы совсем один среди кучи этих детей! Даже поговорить было бы не с кем…

— Мне кажется, это сделал ты сам, а не Сурьядэв, — буркнул Дурьодхана.

— Сделал — что? — уточнил Карна.

— Ну как… Ты же отцу когда-то зрение вернул, потом вслед за ним и мама повязку сняла. Я помню, как она рыдала и обнимала всех нас, впервые увидев наши лица. Ты ей тоже жизнь вторую подарил, а нам позволил увидеть её глаза. Я хорошо помню, как мечтал об этом, будучи ещё мелким! Это было моей самой заветной мечтой. Вот я думаю: значит, ты и меня благословил сам, чтобы я рос быстрее. Теперь мы выглядим ровесниками. Все думают, будто и мне тоже двенадцать. Правда, я всех пугаю, когда говорю, что мне всего семь. За глаза меня до сих пор называют то ракшасом, то данавом. Особенно министр Видура. Я всех пугаю.

— Тебе не нравится это? — серьёзно спросил Карна. — Стать настолько старше своего нормального возраста, думаешь, это плохо?

— Да ладно… Очень нравится! — Дурьодхана довольно ухмыльнулся. — Всё, что ты делаешь, мне нравится.

— А если бы я перестарался, и ты бы стал старым, как Бхишма?

— Да ты что?! — Дурьодхана даже подскочил на месте.

— Ага, — Карна блеснул зубами. — Тебе и это бы понравилось?

— Ну и пусть! — Дурьодхана громко расхохотался. — Я бы сразу стал генералом. К тому же дед — бессмертный. Ты бы меня состарил, но дал бессмертие, правда?

— Упаси Махадэв. Думать о таком не хочу, — Карна случайно выронил стрелу, Дурьодхана подхватил её на лету и подал брату, на миг встретившись с ним глазами.

— Потренируешься только со мной? Возле реки?

— Прости… Меня Накула с Сахадэвом попросили помочь собирать травы. Они одни боятся в лесу ходить. А потом я должен помочь Арджуне натянуть тетиву.

— Опять Арджуна! — рассердился Дурьодхана. — С тех пор, как он родился, ты увиваешься вокруг него, словно нянька!

— Не забывай, когда-то я точно так же увивался вокруг тебя, когда ты был младше, — напомнил Карна. — Не становись эгоистом. У нас много братьев, и мы должны помогать им всем, поскольку мы оба — старшие.

— Хм. Лучше бы я не рос так быстро, — недовольно бросил Дурьодхана, потом остыл и умоляющим тоном произнёс. — Но хоть после того, как соберёшь травы близняшкам-надоедам и тетиву Арджуне натянешь, пойдешь купаться? Я хочу показать тебе несколько приёмов с булавой, которые недавно выучил. На берегу.

Карна лукаво взглянул на Дурьодхану.

— А почему нет? И приёмы посмотрю, и к реке сходим. Купаться я люблю, — и он протянул брату руку.

Их ладони встретились в воздухе, и Дурьодхана так крепко стиснул пальцы Карны, что наследный принц невольно ойкнул.

— Ты сильный!

— Не обмани. Если опять вместо того, чтобы к реке прийти, отправишься куда-нибудь в другое место, я рассержусь.

— Да куда я могу отправиться? — удивился Карна.

— Сам знаешь, — насупился Дурьодхана. — В прошлый раз тоже договорились купаться, я ждал-ждал у реки, а ты… цветы в косу Духшале вплетал, а потом с какой-то… служанкой на качелях качался. Я видел.

— Они попросили, — Карна покраснел. — Как можно отказывать дэви?

— Дед говорил, с этими дэви надо быть осторожнее. А то не успеешь оглянуться — жениться придётся, — с серьёзным видом повторил слова Великого Бхишмы Дурьодхана.

— Но ведь Дед не женат! — расхохотался наследный принц.

— Потому что осторожным был. Так не обманешь? — Дурьодхана выжидающе смотрел на Карну.

— Нет.

Он уходил, а Карна глядел ему в спину и с горечью думал о том, как его двоюродный брат переживёт новость, о которой он ему так и не решился сказать. Впрочем, догадываясь о возможных последствиях, Великий Бхишма и царь Панду запретили Карне сообщать кому-либо это известие, особенно Дурьодхане. Никто из братьев не знал, что ровно через семь дней Карна должен был отправиться на обучение в ашрам гуру Дроны. Теперь ему предстояло увидеться со своими младшими братьями не раньше, чем через пять лет.

Chapter Text

— Почему я не могу тоже отправиться в ашрам?! — бушевал Дурьодхана, ворвавшись в покои отца. Он топал ногами и сжимал от гнева кулаки, глаза его были полны непролитых слёз. — Почему нельзя сказать учителю Дроне, что мне тоже двенадцать?!

— Но тебе ведь семь, хоть ты и выглядишь старше, — мягко напомнил Дхритараштра. — Сын, наберись терпения. Ты отправишься в ашрам Дроны через пять лет.

— Да это вечность! За пять лет Карна научится всему, а я так и буду торчать в этом дворце?! — Дурьодхана пнул ногой ни в чём не повинную напольную вазу, тут же опомнился и поймал её, прежде чем она разбилась.

— Правила есть правила, — спокойно втолковывал Дхритараштра. — Ачарья Дрона берёт на обучение мальчиков, которым исполнилось двенадцать. Исключений он не делает. Ты ещё слишком мал.

— Да я выше всех ростом! Я почти такой же высокий, как Карна! Какой смысл тогда был вырастать так быстро, если я всё равно не могу уехать учиться вместе с братом? — горько вопрошал Дурьодхана. — И вы даже не дали мне с ним попрощаться! Как вы могли?! — он не выдержал и всё-таки впечатал кулак в каменную стену, заставив её слегка содрогнуться.

— Ты бы не позволил ему уехать спокойно. Мы все хорошо знаем твою привязанность к Карне, сынок… Ты бы испортил церемонию прощания, поэтому Карна уехал затемно, пока ты спал. Его отъезд скрывали не только от тебя. Остальные братья тоже узнали о его отсутствии лишь сегодня за утренней трапезой.

— Мне надо в ашрам ачарьи Дроны, — выдавил Дурьодхана упрямо.

— Ты отправишься туда через пять лет, застанешь там Карну. Вы проведёте вместе целый год, прежде чем Васушена уйдёт обучаться к Парашураме.

— А разве он опять куда-то уйдёт?! — насторожился Дурьодхана.

— Ну да, — Дхритараштра заволновался. Поведение сына немного пугало его. — Ему необходимо получить лучшее обучение, ведь Карна — будущий…

— Я знаю!!! — не дослушав, Дурьодхана вихрем выскочил из покоев отца.

— Хотел бы я знать, что он задумал, — встревоженно пробормотал Дхритараштра. — Надо дать указание глаз сегодня не спускать с него. А то сотворит беду. Да и к Видуре неплохо бы охрану приставить, а то ужи под подушкой, лягушки в молоке, мыши в кхире и тараканы в сандалиях — это мелочи. Как бы чего похуже не стряслось…

И, вызвав к себе Санджаю, царь распорядился, чтобы тот следил за всеми перемещениями Дурьодханы, однако царь и предположить не мог, что на самом деле задумал его старший сын.

***
— Духшасана, только не выдавай меня, — зашептал Дурьодхана на ухо брату, лежащему рядом с ним, когда все принцы уже улеглись спать. — Я хочу сбежать.

— Куда?! — младший принц испуганно округлил глазёнки, хватая Дурьодхану за руку.

— К Карне. Я не могу ждать целых пять лет, пока мы поедем в ашрам Дроны все вместе!

— Братик, — заныл Духшасана, — возьми меня с собой.

— Конечно. Потому я и рассказал тебе свой план. Завтра я соберу узел с едой, возьму оружие — нож и булаву. Как стемнеет, выберемся по потайному тоннелю за городскую стену. Ашрам где-то в лесу. Мне удалось узнать, в какую сторону надо идти. Великий Бхишма подсказал. Только он не знает, что я бежать надумал. Ты будешь нести горящий факел, чтобы отпугивать тигров. К утру дойдём, не волнуйся. Жаль, нельзя верхом поехать. Но в воротах охранники, нас поймают, а через тоннель конь не проберётся никак.

— Братик, мне страшно! — захныкал Духшасана.

— Если трусишь — не ходи, — рассердился Дурьодхана. — Я сам справлюсь! Один.

— Я с тобой.

— Тогда не ной. И только попробуй отцу или деду проболтаться! Уши откручу.

Духшасана испуганно всхлипнул, торопливо завернулся в накидку с головой и затих.

***
В ту ночь Карне не спалось. Ачарья сказал, что начнёт тренировки на рассвете, позволив новому ученику лишь помолиться Сурьядэву. Молитва, омовение, тренировка, приём пищи. Далее ему дадут немного погулять по лесу, затем он должен будет выполнить необходимую работу в ашраме, а как часы полуденной жары пройдут, начнёт заниматься изучением святых писаний. Вечером перед сном его опять ждёт тренировка, но уже не такая тяжёлая, как утром, немного еды перед сном. Весь день он будет занят, так что сейчас надо выспаться. Так почему сон бежит от него? Сердце колотится так сильно, словно в предчувствии неминуемой беды.

Карна вскочил с соломенной подстилки и крепко сжал в руках древко лука. Напротив него стоял взволнованный ачарья. Непонятно было, когда он успел войти.

— Не спишь? — спросил Дрона. Голос его звучал тихо и растерянно.

— Нет. Что-то случилось?

— Да. Из Хастинапура с почтовым голубем прислали сообщение… Принц Дурьодхана и принц Духшасана пропали. Похоже, они сбежали вместе рано утром или прошлой ночью. Никто не знает, куда именно, но махарадж думает, что Дурьодхана отправился сюда и забрал Духшасану с собой, потому что после тебя — это его самый любимый брат. Махарадж надеялся, что его сыновья уже здесь, но, как видишь, их нет. Впрочем, если идти слишком медленно, то на путешествие можно потратить два или три дня… Кроме того, ничего не стоит заблудиться. Они дети и не знают толком дороги… Карна, надо помочь их искать!

— Конечно, ачарья! — не медля ни мгновения, Карна бросился седлать коней.

***
Вчера, когда они вышли из подземного тоннеля за пределы города, у них был факел, и они использовали его, чтобы разжечь костёр. Засыпать было страшно, и они просидели возле огня, прижавшись друг к другу и не смыкая глаз. Утром позавтракали тем немногим, что Дурьодхана взял с собой. Потом бродили по лесу в поисках дороги, ведущей к ашраму, пока не заплутали окончательно. В жутких зарослях, куда они забрели, казалось, не водилось даже птиц. Ближе к вечеру им удалось найти съедобные ягоды, о которых им некогда рассказывал Бхишма. Они наелись вдоволь, и ни у одного из них не разболелся живот. Но потом страшно захотелось пить, а поблизости не было ни капли воды… никакого ручья. И дорогу они так и не нашли. А тут ещё солнце стало опускаться за горизонт… Дурьодхана лихорадочно пытался высечь огонь из камней, а Духшасана тёр друг о друга сухие палки, но жалкие искры, которые появлялось, вспыхивали и гасли. Хворост тлел, но огонь не желал толком разгораться. Таким костром невозможно было ни согреться, ни спастись. За кустами раздавались непонятые вздохи и шорохи. Протяжный волчий вой прозвучал вдруг совсем близко.

— Братик, мне страшно, — заплакал Духшасана.

— Прекрати! Сыновья Дхритараштры не плачут.

Снова хрустнула ветка. Ещё раз, другой. Дурьодхана приподнял голову и подумал о том, что пора спасаться бегством, но стало слишком поздно. Из зарослей вышли волки. Похоже, целая стая. Замыкая круг, слегка пригнув головы и сверкая глазами, они наступали на мальчиков, которые инстинктивно прижались друг к другу.

У Духшасаны зуб на зуб не попадал от ужаса. Дурьодхана старался не поддаваться панике. Они спасутся, обязательно спасутся! Воины не умирают столь нелепой смертью. А если не спасутся, значит, умрут в битве как герои. Не страшно! Дурьодхана покрепче перехватил свою палицу.

— А ну, подходите! Попробуйте достать! Духшасана подбери ветку покрепче. Обороняйся! — его решимость ненадолго смутила животных, а, возможно, их испугал запах дыма от толком не разгоревшегося костра. Волки недовольно заворчали, вздыбив шерсть на загривке. Их жёлто-зелёные глаза были ярче звёзд в небе, равнодушно взиравших с высоты на происходящее.

— Мы умрём, — пролепетал Духшасана. — Они съедят нас, братик! — однако, следуя требованию Дурьодханы, он вытащил из костра ветку, от которой вверх струился дым и выставил её перед собой, намереваясь защищаться до последнего.

***
Звёзды в небе сливались в полосы. Карна мчался так, что в любой момент мог вылететь из седла. Будь его воля, он отрастил бы крылья, чтобы обогнать собственного коня. Дурные предчувствия усиливались. Давно прошёл тот момент, когда он слышал сзади голос ачарьи, кричавшего ему вслед, что Карна перепутал дорогу. Да откуда он мог знать? Никаких дорог в этой чащобе не стоило искать. Зато сердце шептало: «Верно, сюда, ближе». И Карна положился на внутренний шёпот сердца, забыв о том, что всего два дня назад, приехав в ашрам, поклялся ачарье во всём слушать лишь его.

Но сейчас он забыл про ачарью. Вперёд его гнали чувства, которые были сильнее него. Карна даже не знал, кому эти чувства принадлежали — ему самому, Сурьядэву или всей вселенной. Некое чутьё знало, куда направлять лошадь, будто слитую с ним в единое целое. Он управлял не поводьями — незримой волей, не разумом, а душой! Некое чутьё знало, что пришла пора осветить этот лес лучами, иначе, если не сделать этого, станет слишком поздно.

В центре груди вспыхнула золотая звезда, озаряя лес волшебным светом. Доспех развернулся, охватывая тело подростка. Карна мчался, освещая собой непроглядную тьму, словно золотой факел. Вдруг впереди он услышал отчаянный волчий вой. В этом вое слились голод, страх и боль.

Карна ударил коня по бокам пятками.

— Скорее! — умолял он, словно животное могло его понимать. — Скорее же, там Дурьодхана!

***
Сколько можно выдержать? Первый волк прыгнул, но промахнулся. Они успели увернуться, откатившись в сторону, но тут же трое других животных бросились на них оскалив пасти. Дурьодхана помог откатиться в сторону лежащему на земле Духшасане, прикрыв его своей спиной, выставив палицу над головой и готовясь ощутить, как собственные кости хрустнут на клыках хищника, но волк внезапно взвыл и повалился на них обоих мёртвой тушей, заливая лицо Дурьодханы солёной, густой кровью. Хищник был тяжёлым, но Дурьодхана напрягся и с отвращением сбросил мёртвое тело со своей груди. Духшасана молчал, закрыв глаза. Кажется, он потерял сознание. Запела тетива лука, и Дурьодхана увидел, как сквозь ветки деревьев мчатся остро отточенные посланницы смерти, без устали поражая цели.
Ещё три волка упали замертво, содрогаясь в предсмертных конвульсиях. Остальные поджав хвосты, заскулили, словно побитые псы, убегая и скрываясь в чаще. Дурьодхана смотрел туда, откуда явилась нежданная помощь и не верил глазам: посреди ночного леса разливалось яркое солнечное сияние.

— Духшасана! — он потеребил брата. — Вставай. Поднимайся!

Младший принц глубоко вдохнул, закашлялся, открыл глаза и с трудом поднялся на ноги. Он тоже увидел чудо, замеченное братом. Из-за деревьев к ним приближалась невероятно крупная золотая звезда. Не узнать её было невозможно.

— Карна… — хрипло прошептал Дурьодхана, а потом закричал так, что если бы волки ещё оставались рядом, они бы сбежали только от его крика. — Карна!!!

И, ломая ветви, Дурьодхана бросился к брату, не разбирая дороги. Он не помнил, что случилось дальше. Кажется, Карна выскочил из седла, но его обхватили поперёк туловища, облапили руками и ногами, повалили на землю, едва не задушив.

Доспех казался горячим, как пламя священного огня, но почему-то этот жар не причинял принцу боли. А потом он обнаружил, что Карна прижал его к себе и обнимает за шею.

— Жив… Слава Махадэву, ты жив…

Рядом стоял Духшасана. Карна протянул ему руку, и мальчик тоже подбежал к ним и обнял обоих.

— Всё хорошо теперь, — говорил им Карна. — Всё отлично. Вы спасены.

***
Гуру Дрона оказался далеко не таким мягким и добрым, когда наконец ему удалось добраться до них. Он сыпал проклятиями и распекал Дурьодхану на все корки, пытаясь донести до разума юного принца, что глупее такого поступка, как бегство ночью из дворца в глухой лес, не зная толком дороги, придумать ничего невозможно. Но, кажется, Дурьодхана не слышал ничего. Он смотрел блестящими, восторженными глазами на Карну, вспоминая, как тот в два счёта разделался с волками, и ничего не отвечал. Затем Дрона усадил Духшасану к себе в седло, а Карна поехал с Дурьодханой. Во дворец они явились на рассвете.

Дхритараштра не спал. Вместе с Видурой и Панду он находился в тронном зале, но не мог усидеть на месте, меряя шагами помещение. Увидев Дурьодхану, он бросился к нему, но лишь для того, чтобы влепить сыну звонкую оплеуху.

— Никогда больше не делай так!!! — кричал он, не стесняясь присутствия ни Великого Бхишмы, ни Видуры. — Больше никогда!!!

Дурьодхана держался рукой за горящую от боли щёку и молчал. А потом повернулся к гуру Дроне, стоящему поодаль, и спокойно сказал:

— Я хочу учиться в вашем ашраме. Возьмите меня к себе. Я же всё равно не сдамся. Хоть убейте — снова убегу. Лучше меня съедят волки, чем я буду ещё пять лет ждать.

— Но тебе всего семь, — заметил Дрона. — Ты ещё мал.

— Взгляните на меня. Разве мне можно дать семь лет? Брат Карна просил Сурьядэва, чтобы я скорее вырос, и его желание сбылось. Я выгляжу старше своих лет и уже много чего знаю. Испытайте меня. Если я окажусь недостаточно умелым, тогда не берите. Но я уверен, что пройду все ваши испытания.

Дрона с интересом посмотрел на сына Дхритараштры. Он долго думал, а потом вдруг сказал:

— Что ж, если махарадж даст разрешение, я взгляну, на что вы способны, принц… Но даже если вы отменно порадуете меня, то я вас возьму к себе через год. Не раньше! Вы согласны?

Дурьодхана просиял. Год — это, бесспорно, долго, но это не пять лет. Всё складывалось как нельзя лучше.

Chapter Text

Упрямство и смелость награждаются. Эту истину Дурьодхана усвоил, когда, показав своё умение владеть копьём, кинжалом и палицей, добился того, что ачарья Дрона согласился взять его к себе в ашрам. Духшасана и остальные просились тоже, но им было отказано. Они выглядели ничуть не старше своих лет, поэтому даже речи не шло о том, чтобы обучать таких малышей.

«Вы должны быть в состоянии поднять оружие, которое я вам даю», — сурово втолковывал Дрона, глядя в глаза расстроенному Духшасане, сердитому Бхиме и обиженному Арджуне, когда объяснял причину отказа.

Разрешение ехать, данное ачарьей Дурьодхане, сыновья Дхритараштры и Панду восприняли, словно новость о собственном поражении. Юдхиштхира и близнецы глядели на своего двоюродного брата с молчаливой завистью, но не пытались просить Дрону взять их с собой, зная, что их способности далеки от тех, которые необходимы воинам. Однако им хотелось попасть в знаменитый ашрам ничуть не меньше, чем остальным. Бхима и теперь, год спустя, грозно размахивал деревянной булавой и ревел, что с ним поступили нечестно. Дурьодхана с важным видом потрепал двоюродного брата по волосам и с некоторой долей злорадства заявил:

— Тебе вообще шесть едва исполнилось. Ступай, тренируйся с Арджуной. Как подрастёшь — приедешь к нам с Карной. И уж тогда настоящей схватки со мной тебе не миновать!

— Я уж позабочусь о том, чтобы через четыре года твои младшие братья научились владеть оружием не хуже тебя и Карны. И тогда поглядим, кто окажется самым сильным и ловким, — то ли в шутку, то ли всерьёз промолвил Великий Бхишма, подходя вплотную к Дурьодхане и усмехаясь в густую бороду. Затем положил ладонь на плечо внука. — Удачи! — и крепко обнял мальчика на прощание.

Дурьодхана подтянул подпругу и запрыгнул в седло. Дхритараштра, стоя рядом с Гандхари, провожал своего первенца глазами, мысленно вознося благодарственные молитвы Сурьядэву, чей младший сын исцелил его и позволил ему увидеть все самые важные моменты жизни его детей. В сопровождении Санджаи Дурьодхана отбыл в ашрам.

Шакуни стоял поодаль, зло кусая губы, и с горечью смотрел племяннику вслед. Его хитрый план превратить Дурьодхану в злейшего врага Карны только что с треском провалился. Правда, печальную истину о том, что он проиграл, Шакуни пришлось принять ещё в тот день, когда учитель Дрона и Карна прискакали на рассвете в Хастинапур, везя с собой спасённых от нападения волков царевичей. С некоторых пор гандхарадж отчётливо понял одну вещь: ни сейчас, ни через десять лет он не сможет заставить Дурьодхану возненавидеть Карну. Ведь именно Карна неким внутренним чутьём смог найти в глухом лесу сбившихся с дороги и заблудившихся сыновей Дхритараштры. Если бы он не сделал этого, мальчики бы, вне сомнений, погибли. Как Карне удалось это? Откуда он мог знать, в какой именно части леса находился Дурьодхана? И как наследному царевичу удавалось прежде отыскивать своего брата, когда тот уползал от него, будучи совсем малышом? Вывод напрашивался однозначный. Похоже, между двумя мальчиками существовало нечто большее, чем родственная связь, возникшая по воле Панду, некогда усыновившего чужого ребёнка. Это была незримая духовная близость, которую даже дэвам не под силу разрушить, не говоря о жалких усилиях простых смертных.

«Бхутов сын колесничего! Он спас моего племянника. Как ни крути, но он сделал именно это, — с досадой думал Шакуни. — Получается, я должен быть ему ещё и благодарен? Вот уж нет!» Однако Дрона сказал, в тот день Карна ринулся прямо на стаю волков и убил своими стрелами четырёх хищников раньше, чем учитель подоспел к месту происшествия. А Васушена был всего лишь двенадцатилетним подростком, пусть и носящим на теле непробиваемый доспех.

— Возвращайся великим воином, Дурьодхана. Оба… возвращайтесь. Да пребудет с вами Шива, — пробормотал Шакуни себе под нос и ушёл в покои, избегая встречаться взглядом даже с сестрой.

Почему-то впервые в жизни он ощутил нечто вроде угрызений совести и сам поразился тому, что случилось с ним. В тот же вечер Шакуни отдал слугам распоряжение собрать вещи и отправиться в Гандхар. В Хастинапуре отныне его ничто не держало.

***

Дрона сдержал слово. Он не давал юному принцу послаблений, тренировал их с Карной на равных, но Дурьодхана и хотел именно этого. Ему доставляло удовольствие делать то же, что и старший брат — рано вставать, выполнять сурья намаскар и омовение ледяной водой, есть простую пищу, много работать физически. Его мускулы окрепли, и он стал выглядеть ещё старше. Однако и Карна за прошедший год сильно вытянулся и теперь казался взрослым юношей, словно ему было уже восемнадцать, а не четырнадцать. Он стал на голову выше Дурьодханы.

— Опять растёшь быстрее, чем я, — с обидой промолвил Дурьодхана, оглядывая фигуру своего брата, когда тот торопливо одевался после омовения. — Ты стал выше.

— И это правильно, — улыбнулся Карна. — Я и должен быть выше и выглядеть старше. К тому же, я давно перестал просить Сурьядэва, чтобы ты рос со скоростью солнечных лучей. Мы вроде с тобой договорились не торопить время.

— Но я хочу быть твоим ровесником! — возмутился Дурьодхана.

— А я, — Карна внимательно поглядел брату в глаза, положив обе ладони ему на плечи, — не хочу больше отбирать твоё детство. Оно и так закончилось чересчур быстро из-за моих глупых желаний. Если бы я сейчас мог повернуть время вспять, я бы не стал просить отца Сурьядэва ускорять твоё взросление. Каким я был дураком!

— Вовсе не дураком! Прекрати. То, что случилось со мной, мне нравится! Я много раз это говорил и не устану повторять: я хочу быть одного возраста с тобой.

— Честно?

— А то нет! Пошли тренироваться! Ачарья говорит, от тренировок мы становимся сильнее и выглядим старше.

Карна, рассмеявшись, взъерошил волосы брата.

— Хорошо, — сказал он, тепло глядя на него. — Идём.

***

— Куда, интересно, ты собрался?

Панду от неожиданности выронил из рук узел с одеждой на дорогу и обернулся, увидев рядом Дхритараштру.

— В лес, совершать аскезы, — ответил со вздохом. — Проклят я или нет, но слово было дано. Я и так задержался во дворце дольше, чем собирался поначалу, ради воспитания старшего сына, но пришёл час исполнять обещанное. Карна уехал, младшие сыновья вскоре отправятся к ачарье Дроне. Я уже договорился с теми, кто живёт в ашраме. Мадри и Кунти присоединятся ко мне, несмотря на мои просьбы, чтобы они остались во дворце. Однако обе мои супруги решили последовать за мной.

— Почему ты уходишь даже после того, как узнал об обмане браминов? — прищурился Дхритараштра. — Они наплели тебе много всякого, но почти всё оказалось неправдой. Ты всё ещё веришь им?

— Я убил одного из них, пусть случайно.

— У меня есть немалые основания подозревать, хоть и нет весомых доказательств, что тебя в тот день опоили смущающим разум снадобьем. Ты не отвечал за себя и, возможно, видел то, чего нет.

— Так или иначе, я виновен и должен искупить грех.

— А если брамина убил кто-то другой? Ты видел, как стрела попала в оленя! Вдруг так и было, а пока ты добрался до места, кто-то убрал тело животного, подложив вместо него брамина с простреленной грудью?

— Это лишь предположение, которому нет доказательств, — покачал головой Панду, но было видно, что он задумался.

— Возможно. Но во-первых, от браминов можно ждать всего, во-вторых, ты сейчас нужен в Хастинапуре, — непререкаемо заявил Дхритараштра. — Пусть помощь мне станет твоей аскезой!

— Зачем? — печально спросил Панду. — Ты давно не слеп и сам отлично справляешься с обязанностями. Первый министр у тебя есть.

— Но мне нужен брат, а не министр! — неожиданно горячо воскликнул Дхритараштра, хватая Панду за плечи и разворачивая лицом к себе. — От Видуры этого счастья — братской поддержки — мне не дождаться. Он ханжа, зануда и подчас несёт невыносимую чушь. Когда-нибудь, если ты не вступишься, я его прибью прямо в сабхе, потеряв терпение! Кроме того, наследный царевич Васушена поклялся Дурьодхане, что они будут править вместе, а свои клятвы он ни нарушал ни разу. Но если Карна осмелится сделать такое смелое заявление сразу после помазания на царство, я предчувствую, какое сильное сопротивление он встретит со стороны окружающих, и как непросто ему будет сдержать слово. Два царя на троне — такого ни разу не было в истории Хастинапура. Так давай подадим благой пример ради будущего наших сыновей. Ты и я станем первыми царями, правящими вместе. Объявим о моём решении сегодня же. Тогда никакой Видура не встрянет, когда Карна и Дурьодхана решат воссесть на престол одновременно. А Великий Бхишма, думаю, будет не против!

Панду удивлённо смотрел на Дхритараштру.

— Ты всерьёз собираешься сделать это? — спросил он. — Сделать меня своим соправителем? Прямо сейчас?

— Ну да, — кивнул Дхритараштра. — По зрелом размышлении спустя столько лет я наконец понял: кому-то было выгодно разобщить нас и, возможно, в будущем наших детей сделать врагами. Но мы не допустим этого. Так поможешь мне? — и он протянул руку брату.

Подумав всего пару мгновений, Панду заулыбался и крепко перехватил ладонь Дхритараштры. Крест-накрест, совсем как в детстве.

***

Незадолго до прибытия младших царевичей в ашрам ачарьи Дроны из Хастинапура были присланы слуги. Их задачей являлось расчистить место в лесу и в кратчайшие сроки выстроить дома для огромного количества новых учеников. Бхима и Арджуна показывали отличные успехи в военном деле, поэтому Дрона согласился принять и их вместе с Юдхиштхирой и близнецами, несмотря на то, что младшие сыновья Панду ещё не достигли возраста двенадцати лет.
Дурьодхана немало удивился, увидев, как выросли его братья, словно за них тоже кто-то тайком просил Сурьядэва.

Уединённое и тихое обучение закончилось. Тренировки стали похожи на шумные сражения. Каждый принц стремился показать, что он достоин звания самого лучшего. Особенно старался преуспеть Арджуна. Возможно, главная причина заключалась в том, что его постоянно уязвляло отношение окружающих. Все вокруг, будто сговорившись, напоминали ему о его юном возрасте, щадя младшего царевича на тренировках и не требуя от него многого. А Арджуна из кожи вон лез, доказывая, что он ничем не хуже других.

Дроначарья заметил старания самого юного ученика и украдкой шепнул Карне, что из этого малыша, вне сомнений, выйдет толк. С тех пор Карна делал всё, чтобы помочь Арджуне добиться высот в умении стрелять из лука. Но, как выяснилось позже, целью Арджуны было не просто стать хорошим лучником, а самым лучшим, превзойдя в этом мастерстве даже старшего брата.

— Карна — идеальный воин, — поддразнивал младшего сына Кунти Дурьодхана. — Пытайся, но всё равно не выйдет превзойти его.

— А я смогу! — злился Арджуна. — Увидишь! В умении владеть булавой ты лучший, хотя ещё посмотрим, что будет, когда Бхима вырастет! А в умении владеть луком лучшим стану я! И тогда Карна сделает меня генералом, потому что не сможет без меня обойтись. Юдхи — знаток законов, он будет первым министром. А с тебя хватит звания обычного командующего.

Дурьодхану эти разговоры невероятно злили. Стараясь не показать братьям свой гнев, он убегал в лес и крушил палицей деревья в чаще, чтобы перетерпеть желание накостылять противному мальчишке по шее за то, что тот нарочно дразнит его.

— Всё равно Карна выберет меня! Я стану его правой рукой и ближайшим помощником! Он обещал, — повторял Дурьодхана себе под нос, но сомнения подтачивали душу.

«А что если правда выберут Арджуну? В конце концов Дурьодхана — всего лишь двоюродный брат, а Арджуна — родной. И если родной станет лучшим лучником… Что тогда?»

Происходящее в последнее время лишь подтверждало опасения Дурьодханы. С тех пор, как учитель Дрона обратил внимание всех на успехи юного царевича в стрельбе из лука, Карна стал уделять куда больше времени занятиям с младшим братом, терпеливо тренируя того даже по ночам, чтобы он научился сражаться в темноте.

Дурьодхана сердился, переживал, но ему стало трудно высказывать Карне свои страхи и обиды. Он смущался и молчал, копя внутреннюю боль. По ночам, ворочаясь с боку на бок, он обещал себе, что завтра поговорит с братом откровенно, но с утра вставал и, видя Карну, внезапно понимал: сказать не сможет ни слова. Оставалось только смотреть и страдать. А каждое прикосновение и слово, сказанное не ему, было истинным страданием.

Дурьодхана не понимал, почему его всё сильнее раздражает то, как ласково Карна беседует с Юдхиштхирой, которого отправили учиться не столько военному искусству, сколько священным писаниям; как бегает наперегонки с его собственными младшими братьями, а потом, позволив кому-то выиграть, треплет довольного победителя по плечу; как вместе с Викарной и Накулой спасает птичьи яйца от прожорливого Бхимы, стыдя последнего за то, что, истомившись голодом, тот пытался испечь невылупившееся потомство несчастной птицы на костре. А позже Дурьодхана едва не плакал от злости, увидев, как Карна отдаёт Бхиме половину роти и кормит с рук фруктами и ягодами, собранными где-то в лесу. Только за то, как Бхима ел всё это с огромным аппетитом, да к тому же жадно облизывал пальцы Карны, Дурьодхане хотелось прибить мелкого обжору, но царевич сам не понимал причин своего гнева.

Однако самую сильную боль Дурьодхана испытал, когда однажды во время прогулок Карна обнаружил в укромной пещере красивого темнокожего юношу лет шестнадцати. Неизвестный паренёк слепил из глины статую учителя Дроны и поклонялся своему творению, словно живому учителю. Выяснилось, что два года тому назад он приходил проситься в обучение, но Дрона, зная о скором прибытии ста четырёх принцев из Хастинапура, отказал принцу из безвестного племени нишадов. А паренёк, потихоньку занимаясь самостоятельно, силой невероятной веры и преданности обрёл даже больше того, что сумели обрести царевичи. Он стал стрелять из лука так, что никто не мог с ним сравниться.
Юношу звали Экалавьей. Он был высок, строен и необыкновенно хорош собой: с огромными выразительными глазами, подведёнными каджалом, с блестящей смуглой кожей, по которой так и тянуло провести рукой. Дурьодхана злился. Ему нравился Экалавья. И в то же время принц его ненавидел, потому что Карна с таким восхищением смотрел на него!

Узнав от Карны и остальных учеников о том, что всего лишь молясь его статуе, Экалавья достиг удивительных успехов во владении луком, ачарья Дрона был ошарашен. Собравшись вместе, сыновья Панду и Дхритараштры нагрянули в пещеру, сильно напугав Экалавью, и во все глаза глядели на того, кто не был благословлён счастьем иметь учителя, но стал едва ли не самым умелым лучником из всех.

— Ачарья, вы непременно должны его принять! — воскликнул Карна, поразившись успехам юноши, способного стрелять одновременно несколькими стрелами и каждой без промаха поражать цель. — Такое мастерство не должно пропасть даром.

— А я против! — Арджуна выскочил вперёд и указал рукой на Экалавью. — Он не имеет никакого отношения к династии Куру! Кто знает, может, однажды он станет нашим врагом? Зачем нам улучшать умения врагов?

— Арджуна, — Карна положил руку на плечо брата, — почему ты беспокоишься о том, что случится в будущем? И почему думаешь, что Экалавья станет врагом? А если союзником? Если мы все вместе будем обучаться, словно братья, делить одну пищу и помогать один другому, то и Экалавья станет союзником, а не противником Хастинапура. К тому же его мастерство заставит и нас стараться стать лучшими воинами. Экалавья сделается для нас живым примером для подражания!

Дурьодхана задохнулся. От слов Карны, от того, с каким восторгом его двоюродный брат смотрел на этого нишадского принца, становилось больно. Но причин этой боли Дурьодхана по-прежнему не понимал.

***

Тем же вечером сын Дхритараштры случайно подслушал беседу Карны и учителя, украдкой подглядывая за своим братом и Дроной сквозь небольшое отверстие в стене хижины ачарьи.

— Я против того, чтобы Экалавья учился здесь, — жёстко говорил Дрона. — Ты старше других, Карна, ты должен понимать: он тебе не друг, а соперник. Он получит знания, станет непревзойдённым воином и унесёт эту науку с собой, но не в Хастинапур, а на свою родину. Я не могу допустить этого. Я служу махараджу Дхритараштре. Когда ты станешь царём, я стану служить тебе. Я не могу сделать что-то во вред будущему царю Хастинапура. Более того, я предлагаю применить хитрость. Я завтра же в одно мгновение лишу этого мальчика всех преимуществ, которых он достиг.

— Что вы собираетесь сделать, учитель? — остолбенел Карна.

— Я приду к нему и скажу, что раз он молился моей статуе и получал через неё мои благословения, стало быть, всё это время я был его учителем. Как гуру я заслужил свою дакшину. Я потребую от него в дар большой палец правой руки.

Глаза Карны в ужасе расширились.

— Не делайте этого! Это неправедный поступок!

— Зато разумный, — Дрона повернулся к Карне. — Сам посуди: тогда ты и Арджуна будете лучшими в Бхарате. Никто не превзойдет вас двоих.

— Мне не нужно звание лучшего лучника такой ценой, — прошептал Карна. Даже в тусклом свете лампад было заметно, как сильно он побледнел. — Если вы считаете меня будущим царём, тогда я приказываю вам как царь — не трогайте Экалавью. Вы можете не брать его в ученики, но оставьте его руки в покое! Я не хочу прослыть в истории низким царём, ради блага которого умелый воин стал калекой.

И, перехватив лук, Карна быстро выскочил из хижины учителя. Дурьодхана побежал за ним, желая догнать и поговорить, но вдруг замедлил шаг и нарочно отстал, видя, что Карна почему-то удаляется в лес. Намереваясь проследить за братом, Дурьодхана на некотором расстоянии двинулся следом. Сердце его отчаянно билось, но он не мог остановиться.

Карна бежал всё скорее сквозь заросли, ломая ветки кустарника и деревьев по одной, лишь ему ведомой дороге, но и Дурьодхана не отставал. Наконец Васушена остановился возле входа в пещеру, где жил Экалавья. Юноша вышел навстречу Карне.

— Это ты? — спросил он шёпотом. — Тебя никто не видел?

— Нет, — Карна погладил юношу по плечу. — Я просил за тебя, но учитель непреклонен.

Экалавья поник головой.

— Плохо…

— Ничего. Я и дальше буду обучать тебя всему, что знаю. Но ты должен обещать, что никогда не восстанешь против Хастинапура.

— Никогда, — эхом откликнулся Экалавья. — Как я могу? Ты так много сделал для меня, принц!

Обняв Карну, Экалавья склонил голову на его плечо. Карна гладил его волосы и что-то говорил ему шёпотом.
Дурьодхана развернулся и умчался прочь, словно за ним гнались полчища ракшасов. Добравшись до ашрама, он вытащил булаву и запустил её в воздух так высоко, что братья, видевшие это, присвистнули от удивления. Булава, срезав, словно чакра, верхушки нескольких деревьев, рухнула в землю, уйдя вниз на пару локтей. Дрона выбежал из своего жилища и с удивлением посмотрел на взбешённого принца.

— Что случилось?! — спросил он, не отводя взгляда от застрявшей в земле булавы.

— Ничего!!! — рявкнул Дурьодхана. — Я хочу тренироваться!!! Много тренироваться!!! Дайте мне очень трудное задание учитель, чтобы я вскоре смог ударом кулака завалить слона, как это некогда делал мой отец!

Дрона поглядел на пылающего яростью Дурьодхану и решил не спорить, пообещав царевичу, что вскоре тот научится валить ударом кулака хоть десяток слонов одновременно.

***

— Я приду завтра.

Черноглазая миловидная девушка с блестящими длинными волосами, украшенными ярко-жёлтыми лентами и цветками ашоки, быстро убежала прочь по тропинке, изредка оглядываясь. Карна провожал её нежной улыбкой. Когда неизвестная скрылась с глаз, наследный принц обернулся и увидел стоящего неподалёку Дурьодхану.

— Так вот на что ты тратишь свободное время, — мрачно промолвил сын Дхритараштры. — А я-то гадал, куда пропадаешь, когда ачарья тебя отпускает прогуляться по лесу? И кто это?

— Девушка из соседней деревни.

— Возлюбленная? — взглядом Дурьодханы можно было бы спалить ту самую деревню, откуда пришла девушка.

— Да что ты, — рассмеялся Карна. — Случайная знакомая. Она собирала здесь с подругами фрукты, наткнулась на меня, увидела, как я тренируюсь… Ну и остановилась поговорить. Почему ты так злишься?

— Нипочему!!!

— Дурьодхана, — Карна мягко дотронулся до плеча брата, — мы всегда хорошо ладили, но я не понимаю, что с тобой происходит в последнее время. Ты злишься, избегаешь меня, но я замечаю, что ты тайно следишь почти за всеми моими передвижениями. При этом не жалуешься учителю и ничего не рассказываешь братьям. Тогда зачем всё время ходишь за мной?

Дурьодхана ничего не отвечал, отводя взгляд.

— Расскажи, что тебя мучает! Да, я встречаюсь с девушками, но и ты повзрослеешь и начнёшь делать то же самое…

— Не начну! Это всё… глупо, — Дурьодхана развернулся, собираясь уходить. — Я буду воином. Мне не нужны девушки.

— А я хочу стать и воином, и мужем. Ну, и хорошим царём.

Дурьодхана замер, словно сражённый внезапной мыслью.

— Значит, однажды ты женишься?!

— Конечно. Все цари женятся. Мне будет нужен наследник.

— Ты начнёшь заботиться о жене и сыне, а я стану лишним?!

— Подумай сам, как ты можешь стать лишним? Мы всегда будем вместе. Ты же мой брат.

Дурьодхана сбросил руку Карны со своего плеча.

— «Брат, брат», — только это и слышу! Но каждую свободную минуту ты тратишь не на меня, а на кого угодно другого — Бхиму, Викарну, Арджуну… На Экалавью и деревенских девчонок! А про меня забыл… Да провались оно всё в Паталу! Делай, что хочешь.

И, гневно фыркнув, Дурьодхана собрался уходить, но Карна поймал его за руку, перехватив крепко и в то же время осторожно.

— Не сердись, — он притянул брата к себе, ласково положив его голову к себе на плечо. — Я могу куда угодно ходить и с кем угодно общаться, но если бы ты хоть раз сказал, что тебе это не нравится, я бы прекратил.

— Правда? — Дурьодхана вскинул голову. — Ты сделаешь это? Отправишь их всех к бхутам и будешь проводить свободное время со мной?

— Всех к бхутам не отправлю, ибо многим дал обещание, а слово я всегда держу, но на тебя время найду. Только ты сам прекращай заниматься чепухой: молчать, обижаться непонятно на что, уходить от разговоров.

— А Экалавья?

— Я обучу его ещё нескольким приёмам и перестану к нему ходить. Но нарушить данное ему слово не могу. Мне понадобится ещё несколько лун, чтобы закончить то, что было обещано.

— Хорошо, но… Прекращай обниматься со всеми подряд! Только меня и Духшасану можно.

— И всё? — с притворным разочарованием спросил Карна.

— Ну, ещё сына ачарьи разрешаю. Ашваттхама не противный… вроде.

— А про других моих братьев ты забыл? — лукаво напомнил Карна.

— Ладно. Юдхи, Бхиму и Арджуну. Но больше никого! — предупредил Дурьодхана. — Даже моих младших братьев и Духшалу — не надо!

Карна расхохотался от души. Ревность брата показалась ему забавной.

— Хорошо. Остальных я только наказывать буду, если ослушаются. Лупить по заду булавой всех разрешаешь? А тебя, если поссоримся, тоже огреть? — он шутливо ткнул покрасневшего Дурьодхану в бок. — Эх, такой громила вымахал, а о всякой ерунде думаешь…

Дурьодхана смущённо глядел на брата и понимал, что действительно думает о ерунде.

Спешно попрощавшись, он убежал к ручью и долго умывался холодной водой. Он опять не понимал, что с ним происходит. Знал одно: он не желал делить Карну ни с кем. И он уже придумал, как поступить, чтобы отвадить от брата назойливых девиц. Свой план он начал осуществлять уже на следующий день, сбежав из ашрама рано утром и придя на ту самую поляну, где Карна назначил свидание приглянувшейся ему красавице.

***

— А где… юноша, который здорово из лука стреляет?

Девушки робко жались друг к другу, глядя на выросшего перед ними, словно из-под земли, Дурьодхану. Его они не ожидали увидеть. Одна девушка была той самой, которая вчера строила Карне глазки. На неё сын Дхритараштры взирал с особенной недоброжелательностью. Две другие были Дурьодхане незнакомы. Видимо, её подруги, с которыми эта надоеда разгуливает по чужим ашрамам. Ничего, он вовремя успел. Сейчас трудность будет преодолена в два счёта. Или он не Дурьодхана?

— Тот юноша, мой брат, очень занят аскезами. Он сегодня утром ушёл далеко в горы и вернётся теперь… через пять лет.

— Так до-олго, — разочарованно протянули девушки в один голос.

— Да, — решительно припечатал Дурьодхана. — Но это ещё не всё. Если моему брату не удастся добиться от Брахмадэва дара, который он решил испросить, то его аскеза затянется… ещё на двадцать лет.

На личиках девушек появилось выражение искреннего горя.

— Так что ступайте обратно, вам здесь делать нечего, — радостно продолжил Дурьодхана. — Остальные мои братья заняты сложными тренировками. Им тоже не до вас. А учитель наш суровый. Если поймает кого чужого — хоть парня, хоть девушку, то сгоряча и прибить может. Кстати, он собирался скоро прийти сюда.

Взвизгнув, девушки бросились бегом через лес, даже не оглянувшись. Проводив их удовлетворённым взглядом, Дурьодхана повернулся, чтобы идти обратно к ашраму. И вдруг увидел Карну, медленно приближавшегося к нему. Оглядев поляну и не обнаружив там никого, кроме двоюродного брата, Васушена задумчиво спросил у Дурьодханы:

— Скажи, а ты случайно не видел, не приходила ли сюда девушка? Ну, помнишь, та, которую я встретил вчера? Она обещала прийти.

— Нет, никого не было, хотя тут давно хожу. Орехи вот собрать решил, — и Дурьодхана состроил невинное лицо.

Карна посмотрел на брата с какой-то грустью, вздохнул и потрепал его по плечу.

— Что ж, идём!

Впервые за долгое время сын Дхритараштры ощутил настоящее ликование, но причина собственной радости была ему так же непонятна, как и предыдущие переживания, связанные с Карной.

***

Когда-то давно он дал отцу слово, что больше не сбежит. В тот день, когда Карна спас его от волков, он клялся всеми дэвами, чьи имена помнил, что никогда больше не повторит такого поступка. Но теперь нарушил обещание. Да, ему восемнадцать, а не семь, да, он должен быть сдержаннее и разумнее, но при одной мысли, что Карну нельзя будет увидеть ещё три года, и на сей раз это никак не исправить, и уговаривать некого, в груди все переворачивалось.

Дорогу до горы Махендра нетрудно было выспросить у встречных браминов.

— Парашурама ни за что не возьмёт меня в ученики, но я хочу, чтобы Карна выслушал меня, — твердил Дурьодхана себе под нос, мчась в седле почти без остановки.

Всё было плохо, скверно, ужасно! В последнее время Дурьодхана боролся с собой, вопрошая себя, не сошёл ли он с ума, не болен ли? Он пытался убить эти чувства, но ничего не выходило. Почему Карна исчез, не предупредив его? Опять! Так же внезапно, как и тогда, когда случилась история с волками! Да он его просто бросил, хотя давал в детстве слово всё делать вместе и никогда не разлучаться! Мог бы и Парашураму уговорить взять их обоих к себе. Мог бы…

Дурьодхана яростно закричал и подстегнул коня, вынуждая скакать быстрее.

— Я просто скажу ему всё — и пусть выгонит, пусть возненавидит. Да хоть убьёт!

Ярко-зелёные пятна деревьев мелькали по обеим сторонам дороги. Небо опрокидывалось на голову, а лесная тропа словно раздваивалась как змеиный язык. Почему-то хотелось плакать, но он ненавидел себя за это и крепче стискивал зубы, не позволяя вырваться слезам. Он забыл, когда в последний раз ел и пил, забыл о том, что кража коня у учителя — это грех. Стучала в висках, не давала передохнуть мысль о том, что он должен найти Карну и рассказать, как сильно терзался лишь из глупого страха быть отвергнутым.

Хижина Парашурамы на склоне горы выглядела пустынной. Оставив коня бродить без привязи, Дурьодхана помчался разыскивать обитателей жилища. И вскоре ему повезло: он напоролся на Карну, собиравшего хворост для костра. Васушена, увидев его, застыл на месте, роняя ветки на землю.

— Дурьодхана, откуда ты?! Опять сбежал, как тогда? Сумасшедший… Тебя же наверняка ищет учитель! Сколько дней ты отсутствуешь в ашраме? Почему так похудел? Когда ты ел в последний раз?

— Ел? Не помню…

— Что?!

— Не важно, — сумбурно заговорил Дурьодхана, он вёл себя так, словно выпил мадхвики, хоть, Карна видел, это точно было не так. — Насчёт ачарьи Дроны — мне всё равно, пусть хоть убьёт, когда вернусь, — он крепко схватил Карну за плечи. — Послушай, я приехал сказать кое-что важное… Я люблю тебя. И, кажется, давно.

— И я тебя люблю, — Карна снисходительно улыбнулся. — Тоже мне, новость, которой уже сто лет! Стоило ли мчаться в такую даль, чтобы сказать об этом?

— Но это новость! — Дурьодхана всё сильнее давил руками на плечи Карны. — Ты не понимаешь… Я сам понял недавно. Мне было страшно… Я люблю тебя больше всех на свете!

— Да, конечно, мы братья, — Карна сделал попытку наклониться и подобрать упавший хворост, но Дурьодхана не позволил ему этого.

— Мы НЕ братья!!! — закричал вдруг Дурьодхана так, что эхо прокатилось по вершинам ближайших гор. — Ты — сын Кунти, но не Панду! Он лишь усыновил тебя!

— Погоди, ты о чём пытаешься сказать? — опешил Карна. — Неужели о том, что я не имею прав на престол?

— К бхутам престол!!! К ракшасам и данавам! Не о престоле речь.

— О чём тогда? — недоумевал Карна.

— Об этом! — Дурьодхана неожиданно схватил Васушену в охапку и прижал его губы к своим, прежде чем тот успел охнуть.

Он надавил своим ртом на губы Карны так, что тот невольно раскрылся под его напором, позволяя целовать себя — бешено, страстно, одуряюще сладко, но при том совершенно неумело. Ноги Карны подкосились, и он едва удержался, чтобы не сесть на землю.

— Дурьодхана, ты что… делаешь? — растерянно забормотал он, когда поцелуй прервался.

Дурьодхана смотрел на него, растерянного и испуганного, словно ожидая приговора.

— Я всё-таки привёз новость будущему царю? — глаза его блестели от возбуждения.

— Это неправильно, — только и смог вымолвить Карна, а затем крепко прижал ладонь к губам, словно желая стереть эти постыдные, но такие приятные ощущения. Ему доводилось целовать девушек, но он никогда не думал, что когда-нибудь нечто подобное случится между ним и Дурьодханой. Даже представить себе такого не мог! — Нет, невозможно.

— Но тебе не стало плохо из-за меня? — Дурьодхана выжидающе смотрел на него. — Тебя не стошнило, ты не побил меня, крича, что я повредился рассудком. Значит, я тебе не отвратителен?

Карна сделал несколько неуверенных шагов и всё-таки уселся на рассыпанный хворост, скрестив ноги. Привычный мир растворялся, словно перед глазами у слепца, внезапно обретшего способность видеть. И то, что появлялось из кромешной тьмы, выглядело пугающе, но в то же время прекрасно… С одной стороны, Васушена точно знал, что перед ним стоит тот, кого он столько лет называл братом, кого нянчил в детстве, кто рос на его глазах, превращаясь в сильного, прекрасного юношу, с другой стороны, он поймал себя на неправедном желании продолжить этот сумасшедший поцелуй. И это было, пожалуй, самым страшным и неправильным в случившемся между ними.

— Думай обо мне! — глаза Дурьодханы засверкали опасным огнём. — Думай теперь всегда! Хочу, чтобы ты думал! Все оставшиеся до конца твоего обучения годы, пока будешь жить вдали от меня на этой бхутовой горе, продолжай помнить! Это будет расплатой за то, как я мучился в ашраме у ачарьи Дроны, думая о тебе, а ты не замечал ничего! Когда же снова встретимся во дворце отца, ты скажешь, что решил. И я не о престоле говорю, сам понимаешь.

С этими словами Дурьодхана поймал за повод коня, добредшего следом за взбалмошным учеником своего хозяина, вскочил ему на спину и ускакал прочь, не дожидаясь ответа. Вернувшийся после купания в горном озере Парашурама застал Карну в оцепенении на склоне горы. Тот сидел на рассыпанном хворосте в медитативной позе, смотрел в пустое пространство перед собой, и на лице его блуждала растерянная улыбка.

Chapter Text

Праздник был чересчур шумным. Проведя долгие годы на горе Махендра, Карна привык к покою молчаливых гор, неторопливому журчанию вод, стекавших по заросшим склонам, к солнечным лучам, в которые можно было окунаться словно в тёплое молоко. Он привык к тихой трапезе под деревьями, к суровому взгляду учителя, осуждавшего любое невоздержанное веселье. Теперь, после размеренной аскетичной жизни, его закрутил вихрь сумасшедшего празднества, устроенного в честь его возвращения.

Карна оглядывал столы, ломившиеся от яств, гирлянды цветов, развешанные повсюду, слушал звуки музыки и приветственные крики населения многолюдной столицы. Братья и кузены обнимали его, окружив со всех сторон, отпихивая друг друга, что-то громко ему говорили, а он даже не всех узнавал в лицо — так они выросли и возмужали. Арджуна громко хвастался своими успехами в стрельбе из лука. Бхима потрясал мощными кулаками, обещая раздавить всех врагов Хастинапура, если таковые появятся. Юдхиштхира рассказывал что-то про нововведения в иноземных царствах, не дававшие ему покоя в последнее время. Накула и Сахадэва наперебой сообщали, как совсем недавно научились исцелять смертельную горячку у рожениц и готовить сложные противоядия.

У Карны закружилась голова. Его приветствовали, расспрашивали, поздравляли, просили показать, какие новые приёмы стрельбы из лука он освоил у Парашурамы и какими видами оружия владеет лучше всего.

И только Дурьодхана, стоя поодаль, хмуро сверлил Карну тяжёлым взглядом, но не решался подойти. Карна заметил его сразу, но боялся смотреть в его сторону. Его двоюродный брат из юноши превратился в крепкого, великолепно сложенного мужчину, чей пронзительный, внимательный взгляд ввергал Карну в неловкость и смущение. Несмотря на прошедшие годы, слишком свежи были воспоминания о том, как они встретились на горе Махендра, словно это было лишь вчера. Страшно было смотреть на взрослого, невероятно красивого Дурьодхану, вспоминать, гадая, как теперь начать разговор, оборванный тогда пожеланием думать о нём и внезапным отъездом.

Наконец, когда празднество зашло достаточно далеко, Карна улучил мгновение, когда никто не смотрел на него, и тихо встал из-за стола. Наследный принц был уверен: тот, ради кого он покинул пиршество, придёт за ним. Он даже не сомневался в этом.

В саду было спокойно. Привычно посвистывали птицы, солнце понемногу клонилось к закату. Неожиданно тяжёлая ладонь опустилась ему на плечо. Карна вздрогнул, но не поднял голову. Он знал, кто это.

— Я ничего не забыл, — услышал он негромкий голос Дурьодханы. — И ничего не изменилось. И если думаешь, будто улизнёшь от разговора со мной — то не выйдет.

— Я и не пытаюсь улизнуть, — Карна решился посмотреть на брата.

— Ты принял решение?

— Бесспорно, — спокойно отозвался Карна. — Я поклялся, что править страной мы будем вместе. Я потребую, чтобы нас короновали в один день. Как наши отцы сейчас, мы будем совместно принимать все решения. Я не передумаю.

Дурьодхана молчал, тяжело вздыхая.

— Проклятие, — наконец устало вымолвил сын Дхритараштры. — Опять издеваешься? Я не о троне. Ты ведь знаешь, о чём я.

— Знаю. Но тот вопрос в сто раз сложнее. У меня было столько времени, но я не уверен, как поступить правильно.
— В чём же сложность? — зеленовато-карие глаза так близко к лицу Карны. — Всё просто. Да или нет? Более ничего я слышать не желаю.

Он смело запустил обе ладони в густые волнистые волосы Карны, гладя и лаская затылок молодого мужчины.

— Или ты уже нашёл невесту?

— Какие невесты! — махнул рукой Карна. — По той горе только олени да зайцы прыгали. Моей единственной возлюбленной был лук со стрелами. И ещё после того твоего появления и поцелуя преследовали сны о тебе… Неправедные, бхут бы их побрал! Если бы Парашурама увидел мои сны — мигом отсёк бы мне голову, как Шива Ганеше.

— Значит, у меня есть шанс? — в глазах Дурьодханы затеплилась надежда.

— Но мы ведь братья, — Карна заволновался. — Пойми, я воспитывал тебя с детства, я обещал дружбу, верность и преданность до смерти, но я никогда не думал, что наши чувства зайдут так далеко! Худшее осквернение члена своей семьи трудно вообразить. Я не могу, Дурьодхана…

— Это единственная причина?

— Это самая важная причина!

— Но мы не родные братья. Твой настоящий отец — Сурьядэв, а не Панду, — губы Дурьодханы вплотную приблизились к Карне. Сердце Васушены застучало так сильно, словно он промчался бегом с пол-йоджаны. Волосы Дурьодханы коснулись его лица.

— Вторая причина тоже важная. Будучи царями, мы не сможем скрывать свои поступки от окружающих. Представь, что скажут наши отцы, братья, Великий Бхишма и подданные?

— Почему им обязательно надо знать? — удивился Дурьодхана. — Кому есть дело до нас? Всё самое ценное растёт в тени или под землёй, лучшие драгоценности не выставляют напоказ. Карна, я стал старше. Я уже не стану ревновать как мальчишка, если ты женишься. Я знаю, тебе нужен наследник. Я смирился с этой мыслью. Но я сам никогда не женюсь! Для меня подобное невозможно. А если будешь женат хотя бы ты, никому и в голову не придёт подозревать нас…

— Всё равно, это неправильно.

— Когда я был маленьким, — коснувшись руки Карны, заговорил Дурьодхана, — мой дядя Панду рассказал мне кое-что. Он сказал, что каждый раз, принимая важное решение, звал тебя к себе и слушал твоё сердце. Именно твоё присутствие подсказывало ему, как правильно поступить. И он ни разу не пожалел позже о принятых решениях. Но сейчас… Решение должен принять ты. Спроси себя, кто я для тебя: друг или возлюбленный? И если верно последнее, дай мне шанс. Если ты желаешь, чтобы я остался лишь братом, так и будет. Я больше не заикнусь о своих чувствах, хоть и стану самым несчастным человеком на свете. Ведь кроме тебя, мне не нужен никто, — он говорил это, нежно гладя волосы Карны, потом начал мягко ласкать мочку уха, его дыхание ощущалось тёплым ветром на коже, и наследный принц сдался.

Васушена закрыл глаза и слегка запрокинул голову. И в тот же миг его губами завладели губы того, кого в детстве Карна катал на своей спине, кто называл его «бьятиком», «лосядкой» и просил отвести к маме. Теперь это был сильный воин, способный мощными руками выворачивать деревья и ломать хребты тиграм. Но он так бережно обнимал его сейчас… В мыслях Карны проносились все эпизоды их прошлого, начиная с того, как он гладил живот беременной Гандхари — и до сего момента.

— Что ты чувствуешь? — едва слышным шёпотом спросил Дурьодхана, прерывая их поцелуй и поглаживая щёку Карны.

— Моё сердце не кричит о том, что я совершаю неправедность, — улыбнувшись, сказал Карна, а потом, осмелев, сам возобновил поцелуй, толкнув Дурьодхану в густую траву, мигом сомкнувшуюся над их головами.

— Мой, — шептал Дурьодхана, жадно отвечая на ласки любимого. — Мой солнечный принц…

Птицы перелетали с ветки на ветку, где-то вдалеке слышались голоса, музыка и звуки праздника. Двое молодых мужчин, переплетя пальцы и крепко обнявшись, лежали в траве, укрытые покровом небес, с которых вот-вот готовилась скатиться вниз колесница Сурьядэва, чтобы после краткого отдыха в божественном дворце снова засверкать золотым лучом на горизонте.

КОНЕЦ