Work Text:
Когда-то, будучи маленькой, Юля спрашивала, почему они здесь. У Валентина не было ответа, кроме как «Потому что кто-то должен быть и здесь». По крайней мере, они живы. Вечный девиз тех, кто по каким-то причинам жил снаружи Оазисов.
Климат пригородных зон позволял селиться там людям. Пусть холод доходил до значений, которые раньше видывали только на крайнем севере, но дальше было ещё хуже. Глобальное похолодание, чтоб его. Долгожданный апокалипсис.
Они успели построить города, прозванные Оазисами, укрытые полусферами, которые искусственно удерживали пригодную для комфортного проживания температуру. Для проживания избранных, разумеется. Изолированные тоталитарные общества, где за малейшую провинность могли вышвырнуть — вот чем на самом деле были Оазисы. Семья Лебедева была приговорена к выселению почти двадцать лет назад. Конечно —поклёп, конечно — клевета. Не приглянулся кому-то, и только он знал, что слишком уж приглянулся только что сводивший жену в ЗАГС офицер. Не прогнулся, посчитал, что от жены налево — ни ногой, пускай и был когда-то не прочь. Он сделал свой выбор.
Юля родилась уже за пределами Москва-Сити, в пригородном Чертаново, расположенном почти на границе с куполом. А потом холод пробрался в сердце жены, остановив его навеки. Сердце Валентина тоже покрылось коркой льда, так казалось окружающим, да и ему самому, признаться. Седели виски, взрослела дочь, завистливо косившаяся на поблёскивающий купол. Таскалась с какими-то оборванцами, из тех, кто вечно планирует революцию. Пушечным мясом быть планирует, сама того не зная, но Лебедев это видит прекрасно, вот только дочери втолковать не может, что вот так запросто зайти внутрь Оазиса и сказать: «Вы пожили, дайте и нам» — нельзя.
Артём прибивается сам. Сначала Лебедеву кажется, что тот ходит к дочери, но однажды парень приходит, когда Юли нет дома. Переступает с ноги на ногу в прихожей, осматриваясь, хотя и так знал всю обстановку, бывая в гостях. Словно ищет, за что зацепиться взглядом, с мыслями собираясь, как потом оказывается. И говорит:
— Я хочу вас, товарищ полковник, — хотя официально никто здесь Валентину это звание не давал, прилипает оно к нему накрепко.
Вот так просто, без обиняков, я, мол, намучался уже со своей проблемой, оттого щедро делюсь ею с вами, Валентин Юрьевич.
— Ну давай, раз хочешь, — пожимает плечами в ответ. По инерции берёт, что предлагают.
— Давай не будем влюбляться, — говорит он после.
— Если второй раз приду, не выгоните?
Лебедев пару секунд смотрит в ожидающие ответа голубые глаза, так и не подбирает к ним эпитета и отвечает, что не прогонит. По той же инерции продолжает встречи, и как-то под утро осознает, что увяз, что ему достаточно комфортно. Пусть теперь помимо дочери, которую надо вытаскивать из передряг и выдавать отцовских… наставлений, есть ещё и такой же любовник, который тоже не прочь вывернуть очередной финт, хоть стой хоть падай. Никакого воспитания. Отгребает себе кусок личного пространства, времени и сил, моральных и физических. Куда ж его денешь такого. Вслух он, естественно, ничего не говорит, только прижимает спящего парня ближе, переворачиваясь на бок и закидывая сверху руку.
Сначала он напоминает себе, что они не прозябают за воротами рая, а живут. Что и здесь можно жить. Что холод не так пронизывает, как в глубине, где и до этого был крайний север, который подобрался теперь ближе некуда и чьё морозное дыхание слышно по ночам. А потом привыкает. Когда снега наметает столько, что стена Оазиса сливается с остальными стенами, кажется, что они в обычном северном городе.
Лебедев твёрдо знает, что уйдёт навстречу своей последней метели, когда станет достаточно стар, чтобы приносить пользу хоть кому-то. Как ушёл старик Савва, волоча за собой ногу и подслеповато щурясь помутневшими глазами. Кажется, стоит начаться глобальному потеплению, их мирок будет зажат между городской стеной и горой трупов. Но пока от планеты не стоило ждать таких сюрпризов, оставалось одеваться как можно теплее перед тем, как выйти на улицу, и обогреваться всеми возможными способами внутри помещений. Артём притаскивает генераторы после вылазок — они с друзьями ищут бреши в обшивке купола, чтобы хотя бы на время подключиться к их электросетям. Вдоль стен постоянно кто-нибудь снуёт, по своей негласной территории, с переменным успехом стараясь не попадаться. Валентин знает, кого благодарить за то, что в его квартире нет проблем с электричеством, но все же включает свет, только если на то есть необходимость. Изучать тело любовника он предпочитает в темноте.
— Прохладно тут у вас, — констатирует факт зам. главы московского Оазиса.
Валентин лишь пожимает плечами — чай, не на курорте живём.
— Чем обязан? — сам факт нахождения за разделительной чертой такой высокопоставленной персоны был чем-то из ряда вон. Для остальных, для тех, кто успел заметить.
— Ты уже двадцать лет ничем не обязан. Вот только причин для твоего пребывания здесь больше нет.
— Перестановка кадров, значит.
— Скоропостижная, — генерал стоял спиной к хозяину квартиры, рассматривая белое безмолвие за окном.
— И других кандидатов нет.
— Нам бы не помешал кто-то… со стороны. Ты здесь не последний человек, — задумчиво тянет житель Оазиса.
— Невеликое дело, среди горстки оборванцев, — дёргает бровью Лебедев.
— Кто знает, Валентин, кто знает. Три места для твоей семьи уже выделено.
Лебедев задумчиво смотрит на место, где стоял гость, в размышлениях, уже ли знали об Артёме или ещё не знали о смерти жены.
Тёма тесно прижимается к боку, пока Валентин проводит ладонью от бедра к рёбрам.
— Мы с Юлей завтра уезжаем, — нет смысла уточнять, куда, но и о наличии ещё одного, свободного, места он пока не рассказывает. Рассказать означало предложить, а это в свою очередь значило официально признать их связь, буквально рука об руку вернуться в Оазис. — Моя ссылка внезапно закончилась.
Тело под его рукой напрягается и неопределённо тянет «Ясно». Прижимается крепче, думает о чём-то своём. Они любовники, напоминает себе Валентин, в их распоряжении только ночь и темнота. Утром он просыпается один. Записка на соседней подушке гласит: «Не люблю долгих прощаний. Люблю. Твой.» Валентин привычно быстро собирается, перебирая в памяти места, где можно встретить парня. Любит, значит. Надо брать.