Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Когда родился Сириус Блэк, королевство Салазар ликовало. Семь дней и семь ночей продолжались празднества. Турниры. Пиры. Бродячие музыканты слагали песни в честь своего нового принца. Дабы восславить светлое будущее. Мир. Корона — вещь хрупкая, ее так легко расколоть. Орион и Вальбурга потеряли троих детей, прежде чем у них наконец родился сын. Это были тяжелые годы. Полные страха. Потому что без наследника гражданская война была неизбежна. Поэтому, когда крестьяне, купцы и дворяне праздновали, они радовались не только за своего короля, но и за самих себя. Ведь они избежали кровопролития.

Борьба между пятью великими домами — Блэками, Малфоями, Лонгботтомами, Краучами, Розье — терзала королевство с момента его основания. Правление династии Блэков стало небольшой передышкой в многовековой войне. Никто не горел желанием вернуть былые времена. А потому Сириус Блэк стал для всех благословением. Всеми любимый и лелеемый, прославляемый в каждой проповеди по всему королевству.

Два года спустя Регулус Блэк появился на свет, но встречен он был уже куда с меньшими празднованиями. Конечно, он стал заверением, что если что-то случится с их дорогим принцем, то будет кто-то, кто займет его место. Но Регулус не обладал тем же лоском, что его брат. Новизна рождения принца несколько ослабла. Народ был доволен, но этим все и ограничилось. Был устроен праздничный пир, люди поднимали тосты за нового королевского ребенка, а затем все разошлись по домам в разумное время.

Сириус Блэк появился на свет с оглушительным взрывом. 

Регулус же — с хныканьем.

— Ваше Королевское Высочество?

Регулус ворчит, зарываясь лицом в подушку.

— Сэр, дело безотлагательное.

На это уходит несколько мгновений, но словам все же удается пробиться в его сознание. Щурясь, он наконец открывает глаза и видит возле кровати одного из слуг, Слизнорта. Регулус принимает сидячее положение, потирая глаза в попытке согнать сон. За окном все еще темно. Свеча в руке Слизнорта — единственный источник света. Что-то не так. Непременно что-то случилось.

— Что… — но не успевает он договорить, как раздается крик. Руки Регулуса падают на колени, по всему его телу пробегает холодок, пока он прислушивается к отдаленным рыданиям матери. Никогда прежде он не слышал, как его мать плачет. Регулус вновь смыкает веки. — Мой отец…? — но это все, что ему удается выдавить из себя.

— Да, Ваше Высочество. Мои соболезнования. 

Он кивает. Его отец был болен уже некоторое время — рана, полученная им на охоте, так и не зажила. Гноилась. Из-за чего кожа стала горячей и покрасневшей. Лекари давали ему снадобья, промывали рану, натирали ее всевозможными мазями и отварами. Но ничего не помогало. Его кровь была отравлена. Все они понимали, чем это кончится.

И все же.

— Брат уже знает? — наконец спрашивает он, Слизнорт открывает рот, но прежде чем из него вылетает хоть слово, к плачу матери присоединяется грохот чего-то разбивающегося. Может, стекла? Чем бы это ни было, оно разлетается вдребезги. Эхо от столкновения крошечных осколков с каменным полом замирает в тишине.

Регулус мрачно улыбается Слизнорту.

— Расцениваю это как “да”.

Когда Регулус был маленьким, он думал, что его отец будет жить вечно. Он казался неприкосновенным — большим, сильным и надежным. Регулусу приходилось выгибать шею, чтобы посмотреть на него. Большую часть своего детства он провел катаясь на отцовской спине или свернувшись у него под рукой. “Мой маленький ангел, — посмеиваясь, говорил Орион, — как бы я справлялся, не сиди ты у меня на плече, напоминая мне быть хорошим, а?” Регулус знает, что между королями и богами есть разница. Но порой, глядя на своего отца, он просто забывал об этом.

Сириус и Регулус помогают нести гроб в церковь. Повсюду лошади, трубы и море людей в черных одеяниях, на которых Регулусу тошно смотреть. Его отец тяжелый. Руки Регулуса дрожат от тяжести всего, чем он является. И всего, что он забирает с собой. Небо затянуто тучами, моросит дождь. Как будто небеса тоже плачут.

Регулус этого не исключает.

Они с Сириусом сидят в первом ряду,  слушая проповедь, Сириус держит спину прямо и глядит прямо перед собой. Он едва проронил и слово с того дня, как их отец не проснулся. Что на него не похоже. Регулус не знает, как вести себя с молчаливым Сириусом. В конце концов, он делает движение рукой, как можно незаметнее, прекрасно понимая, что все в храме наблюдают за ними. Он обхватывает запястье брата и сжимает его. Сириус никак не реагирует внешне — нельзя. Не под таким пристальным вниманием. Но он слегка передвигает ногу, касаясь бедра Регулуса. Это тут же позволяет ему почувствовать себя менее одиноким.

— Регулус! — Нарцисса обнимает его после церемонии, что технически является ненадлежащим поведением, но сегодня никто им ничего не скажет. Ее руки такие теплые и знакомые, и он позволяет себе обмякнуть в них.

— Я не был уверен, сможешь ли ты прийти, — говорит он наконец, когда она отстраняется, все еще держа руки на его плечах.

— Он не смог бы удержать меня, даже если бы попытался, — в ее улыбке есть что-то хрупкое, и оба они смотрят на ее мужа в другом конце помещения. — И все же, — она переходит на шепот. — Он не пытался. Думаю, он хотел прийти.

В этих словах заключено предупреждение. Люциус Малфой здесь не только, чтобы выразить свои соболезнования. Малфои — один из пяти домов Салазара, у которых есть права на трон. Брак Люциуса с Нарциссой должен был обеспечить перемирие между ними, хотя Регулусу кажется, никто на самом деле не верил, что это сработает. Нарцисса там главным образом для того, чтобы шпионить за ним. Не самая здоровая основа брака.

— Думаешь, он что-то замышляет? — наконец бормочет Регулус. Люциус прямо сейчас погружен в беседу с Северусом Снейпом, мужчиной, который до недавних пор был десницей его отца. Его главным советником. Все думают, что, скорее всего, он продолжит занимать эту позицию при Сириусе, но Регулус в этом не так уверен. В любом случае, все эти обстоятельства придают весьма странный оттенок его перешептываниям с Люциусом Малфоем.

— Он всегда что-то замышляет, — с какой-то горечью выдает Нарцисса, вновь обращая взгляд Регулуса к себе. Она всего на несколько лет его старше, но выглядит уставшей, бледной, с темными мешками под глазами.

— Ты в порядке? — наконец спрашивает он. Она одаривает его натянутой улыбкой, так не похожей на ту, что украшала ее, когда они были детьми.

— Я в порядке, правда, — а затем, сжав его руку, продолжает: — Соболезную насчет твоего отца, Регулус, он действительно был прекрасным человеком. И таким хорошим королем.

В груди Регулуса щемит, пока он изо всех сил заставляет себя не смотреть на гроб. 

— Да, — в конце концов, произносит он напряженным голосом. — Таким он и был.

В этот же вечер состоится банкет в честь их отца. Нет ни танцев, ни представлений, только мрачная и тихая музыка. Голоса в зале звучат приглушенно. Семья и те, кто принадлежит к высшему роду, должны сидеть за главным столом, возвышающемся на помосте, чтобы быть у всех на виду. Чтобы на них глазели. Регулусу все это ненавистно. Впрочем, ему это ненавистно даже при благоприятных обстоятельствах.

— Думаешь, нам надо начать плакать? — спрашивает Сириус, наклоняясь к нему и говоря себе под нос. — Устроить им шоу, которого они все так ждут? — Он лениво откидывается в своем кресле, а кубок свисает у него в руке. Для Сириуса любое сиденье — трон. Если вы когда-либо сомневались, рождаются ли королями или становятся, то все, что вам нужно сделать, — это взглянуть на него. Царственность вшита в каждый сантиметр его существа.

— Короли разве плачут? — Регулус наконец заставляет себя задать этот вопрос, вызывая на лице Сириуса сухую улыбку.

— Нет, полагаю, что не плачут. Что же мне тогда сделать? Издать какой-нибудь указ? — фыркает он над собственной шуткой. — Обычные люди льют слезы, короли же издают законы. — Он подносит напиток к губам, а в глазах у него без сомнений отражается горечь, пока он оглядывает залу перед собой. — Какое несчастье. 

Регулус не упрекает старшего брата за горечь. У Сириуса должно было быть больше времени. Больше времени, чтобы приспособиться. Чтобы вырасти. Пожить. Прежде чем корона, которая теперь покоится на его голове, бесповоротно привяжет его к себе.  

— Не думаю, что отец был несчастным, — вот что наконец решает сказать Регулус.

— Неужели?

Регулус поворачивается к своему брату, замечая, как его кудри выбиваются из-под короны их отца. Ему идет.

— Ты не считаешь, что он был счастлив?

Проходит некоторое время прежде, чем Сириус вздыхает, глядя в свой кубок и помешивая в ней темно-красную жидкость. 

— Не думаю, что короли вообще могут быть счастливы.

Регулус почти смеется.

— Ни слез, ни счастья. Что же они тогда могут? 

Сириус ухмыляется в свой напиток.

— Остаться в памяти, полагаю. — Он опрокидывает кубок и залпом добивает остатки вина.

Регулус еще раз окидывает взглядом переполненный зал. Всех людей и все портреты на стенах позади них. Остаться в памяти. Регулус не может точно сказать, почему это кажется таким пустым. Возможно, дело в том, что память не приносит ничего тому, кого вспоминают, и дает все — тем, кто вспоминает.

Он поворачивается к брату, снова и снова толкая его ногу под столом, пока наконец взгляд Сириуса не встречает его собственный.

— Ты будешь счастлив.

Сириус моргает, и маленькая улыбка закрадывается в уголок его рта.

— Да ну?

— Да.

— И с чего бы это?

— С того, — многозначительно начинает Регулус, голос его достаточно низкий, чтобы никто из сидящих за столом не расслышал. — Тебе не придется нести эту ношу одному.

Что-то мелькает на лице Сириуса, что-то почти грустное. Регулус не знает, отчего, но прежде чем он успевает спросить, Сириус тянется к нему, чтобы обхватить и сжать его руку.

— Спасибо, — говорит он, быть может, более искренне, чем Регулус когда-либо до этого слышал.

Регулус слабо улыбается ему. Пожимает плечами.

— Не за что. Мы братья. Всегда будем прикрывать друг другу спину.

Сириус коротко кивает ему. 

— Всегда, — соглашается он.

Сириус никогда не задерживается на одном месте долго. Как только ему подворачивается возможность вскочить из-за стола, он делает именно это, каким-то образом умудряясь затеряться в комнате. Он всегда обладал впечатляющей способностью не только быть в центре внимания, но и исчезать. Хотя Регулус не уверен, как долго ему еще будет удаваться последнее, ведь теперь он — король. 

Так, как будто мысли Регулуса призвали его, рядом с ним появляется Северус. На его лице застыло напряженное выражение. 

— Ваше Высочество, — наклоняет голову он.

Регулус слегка оседает в кресле. Что бы ни случилось, вряд ли это приятная весть. Советники редко приносят что-то хорошее.

— Северус, — отвечает Регулус настороженно.

— Где ваш брат?

— Я не знаю.

Регулусу кажется, что он видит, как дергается глаз Северуса. 

— Нехорошо, когда новый правитель королевства просто исчезает. Люди собрались, чтобы увидеть его.

Регулус стискивает зубы. 

— Возможно, у него сложилось впечатление, что люди пришли выразить почтение нашему отцу.

Северус бросает на него взгляд исподлобья. 

— Я сомневаюсь в этом, — возвращается он к сканированию толпы. — Ваш брат слишком умен, чтобы поверить в это. Он делает это с определенной целью.

— Какой же? — приподнимает бровь Регулус.

— Назло мне. Назло вашему отцу. Назло короне. — Он качает головой. — Но злобы недостаточно, чтобы удержать королевство в своих руках, ему придется найти другой мотиватор. 

Регулусу не кажется, что Северус на самом деле говорит с ним, но он привык, что в стенах двора на него смотрят сквозь пальцы. Регулус одновременно является одним из самых важных и незначительных людей в королевстве.

В большинстве случаев он не против этого. Ведь это значит, что он может наблюдать. Иногда ему кажется, что жизнь — пьеса, разыгрываемая перед ним, а его цель — просто знать, когда следует хлопать.

— О чем вы говорили с Люциусом? — спрашивает он внезапно. 

Северус моргает, впервые обращая на Регулуса все свое внимание. 

— Прошу прощения?

— В церкви вы говорили с Люциусом Малфоем. Почему?

Темные глаза Северуса сужаются, выглядя так, будто пытаются разорвать Регулуса на части. 

— Он один из наших немногих союзников на данный момент. Я просто хотел убедиться, что ваш брат по-прежнему может рассчитывать на его полную поддержку.

Регулус не верит в это, хотя бы потому, что все они знают, что Сириус не может рассчитывать на полную поддержку Малфоя. Как только этот человек увидит возможность расправиться с ними, он это сделает. 

— Вы почувствовали необходимость сделать это на похоронах моего отца?

Северус долго и холодно глядит на него. 

— Простите меня, мой принц, но поведайте мне, вы что, успели стать экспертом в дипломатии?

— Нет, — резко отвечает Регулус, прекрасно зная, что Северус никогда не позволил бы себе разговаривать так в присутствии его отца. Или брата.

— Что ж. В таком случае, мне остается лишь предложить вам не беспокоиться об этом. Политические отношения, как и личные, требуют постоянной поддержки. Нельзя проявлять халатность даже в самых тяжелых обстоятельствах.

Регулус бросает на него скептический взгляд. Может, он и не эксперт в дипломатии. Но он эксперт в области лжецов. Нельзя вырасти при дворе и не стать экспертом в этой сфере.

 — Я должен продолжить поиски вашего брата, — продолжает Северус после короткой, неловкой паузы. — Приятного вам вечера, сэр. 

Каким-то образом ему удается произнести даже эту фразу угрожающе и, не говоря больше ни слова, он удаляется в коридор. Регулус смотрит Северусу вслед, покусывая нижнюю губу. Он должен предупредить Сириуса, чтобы тот был с ним осторожен. Конечно, Регулус думает, что Сириус и без этого собирался быть осторожным. Его старший брат и главный советник не переносили друг друга, и только Орион удерживал их от взаимных нападок. Регулус мрачнеет при мысли о том, что произойдет теперь, когда его отца здесь нет, чтобы сыграть роль примирителя. При всех своих недостатках Северус пользуется уважением при дворе. Сириусу это пойдет только во вред, если он будет плохо относиться к столь преданному слуге. По крайней мере, пока не будет доказана его неверность.

Регулуса хватает всего на час, прежде чем он самостоятельно отправляется на поиски брата.  Как бы это ни было жалко, Сириус всегда был своего рода опорой для Регулуса, который не особо умел разговаривать с людьми. Особенно, когда они ему кланяются и зовут «Ваше Высочество». Сложно сопоставить это воедино. У Сириуса, напротив, никогда не возникало подобных проблем. И Регулус нашел утешение в том, что Сириус всегда рядом. Он просто научился жить через него. 

Он проходит между угрюмыми столами, люди поднимают кубки, когда он проходит, кивают головами. Регулус старается не быть грубым. Хотя уверен, что у него не получается. Когда он выходит в коридор, подальше от людей и шума, накатывает облегчение. Снаружи, за пределами большого зала, прохладнее и темнее — горит всего лишь пара канделябров, не то что сотни люстр в комнате, что он оставил позади. Регулус делает глубокий вдох, оглядываясь, чтобы удостовериться, что никто не заметил его побега, и продолжает идти. 

Может, Сириус вернулся в свои покои? Или в сад? Регулус почти бессознательно поворачивается, чтобы выглянуть в окно, но все, что он видит — свое отражение, смешивающееся с темным ночным небом. Регулус снова быстро отводит взгляд. Ему никогда не нравилось свое лицо — жалкая версия его старшего брата — слишком тусклые глаза, слишком маленькие, слишком густые брови. Слишком неловкое, на самом деле. Его лицо. 

— Ты уверен? — Шепот заставляет его собраться. — Потому что, если не сработает, то мне пиздец, ты понимаешь?

Он узнал бы этот голос везде. 

— Уверен. Обещаю. 

Зубы сжимаются. Этот голос он тоже узнал. Регулус выворачивает из-за угла и находит своего брата, который прислонился к стене, головой склонившись к мужчине в кожаном одеянии, на бедре у него меч, а копна длинных, непослушных волос почти достает до плеч.  

— Серьезно, Сириус? — в тихом коридоре его голос раздается громко, отчего его брат вздрагивает, оборачиваясь. Другой же мужчина лишь окидывает его взглядом и фыркает. Как будто он все это время ждал появления Регулуса. 

— Рег…

— В день, когда мы хороним нашего отца, ты приводишь во дворец его? На пир, который мы устроили в честь отца?

Лицо Сириуса выглядит уставшим. 

— Ну, он ведь не на пире, разве нет?

— Тебя там тоже нет, — огрызается Регулус. Хотя этот факт не беспокоил его так сильно еще мгновение назад. 

Сириус заказывает глаза. 

— Мне надо было кое о чем позаботиться, ясно? Я вернусь через минуту. 

— Час прошел, — Регулус знает, что звучит как ребенок, но ему плевать. 

— Хорошо! — Сириус невнятно взмахивает руками. — Значит, мне надо было позаботиться много о чем. 

— Я думаю, маленький принц чувствует себя брошенным, — влезает в диалог мужчина позади Сириуса. Он опирается на стену, подогнув одну ногу, а руки держит скрещенными на груди. 

— Ты будешь обращаться ко мне «Ваше Высочество». Премного благодарен, — шипит Регулус. — Простолюдины также обязаны преклоняться перед королевскими особами. 

Сириус стонет, откидывая голову, отчего корона чуть не падает. 

— Серьезно, Регулус?

Но второй мужчина, кажется, ничуть не обеспокоен; когда он отталкивается от стены и выходит на середину коридора, его глаза блестят. 

— Хотите, чтобы я опустился на колени, маленький принц?

Регулус противится внезапной дрожи, пробежавшей по всему телу. 

— Там тебе и место. 

— Боже, Регулус, — шипит Сириус, но его друг лишь смеётся. Звук нежный и теплый. Как растопленное масло. 

— Ваше желание для меня закон, — опускаясь на колени, он делает из этого целое шоу. Даже не склоняет головы, все это время смотря Регулусу прямо в глаза. Проходит несколько секунд зависшего в воздухе молчания. Напряжение ломается, когда мужчина на полу фыркает. — Так вам нравится, сэр?

Что-то в животе Регулуса скручивается, но он не обращает на это внимания. Смотрит сверху-вниз на мужчину у своих ног. 

— Мне ничего в тебе не нравится, Поттер. 

Мужчина вновь улыбается. 

— Ах, обожаю, когда вы с братом обращаетесь ко мне по имени. Так мило звучит с этим вашим очаровательным акцентом. 

Регулус понятия не имеет, как на это ответить, — слишком беспокоится, что щеки начали краснеть от возмущения. Его раздражает тот факт, что Поттеру всегда удается вогнать его в краску. Регулус оборачивается к брату, который смотрит на него пустым взглядом. 

— В этом правда была такая необходимость? — спрашивает Сириус, показывая рукой на своего друга.  

— А мне даже понравилось, — лукаво говорит Джеймс. 

Сириус заказывает глаза, подавляя смешок. 

— Да, да, Джеймс. Завались на секунду, будь добр. 

— Как скажешь, — а потом, словно это шутка: — Ваше Высочество. 

Руки Регулуса сворачиваются в кулаки от такого неуважения, но Сириус лишь фыркает. 

— Да, это было обязательно, — отвечает брату Регулус, наблюдая как с его лица сходит веселье. Оставляя после себя лишь смирение. — Ты теперь король, Сириус, ты не можешь позволить таким, как он, фамильярничать с тобой. Это неправильно. 

— Таким, как он? — в голосе Сириуса звучит вызов. 

— Он пират !

— Мне больше нравится термин «исследователь»! — влезает Поттер. Оба брата игнорируют его. 

— Его посвятили в рыцари, — шипит Сириус. 

— О, да он купил себе этот титул, и ты это знаешь!

— Так если титул можно купить, какой тогда от него толк, а? — огрызается Сириус, и Регулусу, честно говоря, крыть нечем. 

Джеймсу Поттеру удалось за многие годы сколотить себе репутацию. Один из самых преуспевающих пиратов. Он должен быть в тюрьме. Но вместо этого он пришел к отцовскому двору с сундуками полными золота и еды со всего мира. Заявил, что сделал все ради короля и страны. А их отец был в отчаянии. Казна Блэков почти пустовала. Так что он принял краденые сокровища. И посвятил Джеймса Поттера в рыцари в знак благодарности. 

Их отца мутило от принятого решения. 

Регулуса тоже. 

Сириус же влюбился в Джеймса почти в ту же секунду, как увидел его. 

— Отец ненавидел его, — наконец бормочет Регулус. — Ненавидел, что ты таскаешься с ним. Я слышал, как вы ссорились. 

— Что ж, отец мертв, не так ли?

Бессердечные слова ударяют Регулуса прямо в грудь, он отшатывается назад. Глаза Сириуса тут же расширяются, наполняясь сожалением. 

— Черт… Регулус, я не должен был говорить этого. Я не…

Но Регулус лишь качает головой, разворачиваясь и уходя вниз по коридору, в ушах гудит так сильно, что он не слышит слов Сириуса. Он знает, что Сириус злится. Злится из-за всего, что у него отобрали. Из-за всех решений, которые приняли против его воли. Злится на отца, ведь тот оставил его разбираться со всем этим хаосом. Но Орион был хорошим человеком. Хорошим королем. Хорошим отцом. 

Он любил их. 

Кто теперь будет их любить? Кто будет держать их вместе? Мой маленький ангел. Регулус закрывает глаза. Он не останавливается до тех пор, пока дверь с громким хлопком не закрывается за его спиной. 

Спустя несколько часов раздается стук. Тихий. Неприметный. Регулус, успевший снять большую часть своего формального одеяния, сидит в просторной белой рубашке и кальсонах. Он вглядывается в ночь, подтянув колени к груди. Стук раздается снова, и он раздумывает над тем, стоит ли отвечать. Но в итоге...

— Входи. 

Он не отрывает взгляда от окна, даже когда слышит, как открывается и закрывается дверь. Небо сегодня ясное. Круглая луна ярко светит, отчего все, к чему прикасается ее свет, кажется немного сюрреалистичным. Сириус опускается на место напротив Регулуса, их ноги соприкасаются.

В конце концов Сириус выдыхает:

— Прости меня. 

Регулус отрывисто кивает.

На улице бродят несколько молодых людей. Их тени перемещаются в темноте возле кустов и фонтанов, думая, что их не видно. Ну, молодые люди. Они, вероятно, не моложе его. Возможно, даже старше.

— Регулус, — Сириус вновь заставляет его обратить на себя внимание. — Мне жаль. Честное слово.

После еще нескольких секунд упрямства Регулус наконец смотрит на Сириуса, замечая, что тот сжимает в руках бутылку вина. Он вскидывает бровь. 

— Ты пьян?

Сириус фыркает. 

— Даже близко не настолько, как мне бы хотелось. Хочешь немного? — он протягивает ему бутылку. Регулус на мгновение задумывается, а затем качает головой. — Как хочешь, — Сириус подносит бутылку к губам и делает большой глоток. Когда он заканчивает пить, то вытирает рот тыльной стороной ладони.

— Ты был жесток, — наконец говорит Регулус, наблюдая, как плечи Сириуса опускаются, когда он снова поднимает взгляд на младшего брата.

— Ты спровоцировал меня.

— Я не провоцировал. 

— Регулус.

Но он только сверкает глазами в ответ, заставляя Сириуса закатить глаза. 

— Ты заставил Джеймса встать на колени, ты оскорбил его, ты вел себя как...

— Как принц . Я вел себя как принц. Которым, если ты забыл, я и являюсь.

Теперь настает очередь Сириуса  предупредительно сверкнуть глазами. 

— Ты вел себя как избалованный придурок. Думаешь, это было по-джентльменски с твоей стороны? Так обращаться с ним? Думаешь, это было по чести? Благородно?

— Он человек без чести! — шипит Регулус. — Я обращался с ним соответствующим образом.

Сириус смотрит на него, и Регулус видит, как сжимается его челюсть, словно он пытается сдержать себя. Наконец, он делает глубокий вдох и отпивает из своей бутылки. Сделав глоток, он смотрит на нее, и тишина затягивается.

— Ты когда-нибудь задумывался над тем, каково это? — его голос становится мягче, когда он заговаривает снова. Злость ушла. Осталась только усталость. — Быть кем-то другим?

Да, тобой. Каково это быть тобой. Бесцеремонно подсказывает мозг Регулуса. 

Он лишь пожимает плечами в ответ. 

Сириус на мгновение отворачивается и смотрит в окно, его глаза заливает лунный свет. 

— Я часто думаю об этом, — шепчет он. — Каково это не быть, ну, знаешь, нами.

— Ты имеешь в виду королевской семьей?

— М-м-м, — соглашается Сириус. — Я думаю, мы были бы лучшими людьми. Это место. Оно заставляет души гнить.

Регулус не сводит глаз с брата. 

— Души не гниют, Сириус, — говорит он наконец. — Они не фрукты. Они изначально хорошие или плохие. На этом все.

Рот Сириуса дергается. 

— Думаешь? И ничто из того, что мы делаем, не может этого изменить?

— Мы делаем то, что в нашей природе. Если мы поступаем плохо, значит, наша душа была таковой с самого начала. 

Это почему-то заставляет Сириуса рассмеяться, хотя его смех не звучит радостно. 

— Как уныло.

Регулус не знает, что на это ответить. Тишина снова окутывает их. Вдалеке кто-то смеется. Люди снаружи плескаются в фонтане, и Регулус наблюдает за ними. Он чувствует себя очень далеким от такого рода легкомыслия. Он слишком много думает, вот в чем проблема. О правилах. О репутации.

— Давай украдем корабль, — внезапно говорит Сириус. 

Регулус резко поворачивается к нему. 

— Что?

Сириус дарит ему ухмылку, которая кажется немного зыбкой, лунный свет струится по его лицу. 

— Давай, Реджи, ты и я. Давай украдем корабль. Отправимся в путешествие навстречу новым открытиям. Я не хочу умереть стариком в своей постели.

 Я не хочу закончить, как наш отец, вот что он имеет в виду.

— Ты бы предпочел умереть молодым на корабле? — наконец спрашивает Регулус. 

Сириус смеется, все еще как-то хрупко. 

— Я бы предпочел жить.

Регулус не может понять, шутит он или нет, но в глазах Сириуса горит решительность. Он явно чего-то ждет. Регулус не уверен, чего именно. Что он хочет от него услышать?

— Думаю, ты выпил слишком много, — в конце концов отвечает он, протягивая руку, чтобы забрать бутылку из рук брата. На лице Сириуса мелькает какая-то эмоция. Возможно, разочарование. Или что-то более глубокое. Но прежде чем Регулус успевает понять, что именно, Сириус отворачивается от него.

— Да, — бормочет он, больше луне, чем Регулусу. — Наверное.

Через три дня его брат исчезает.

Chapter Text

Часть I Регулус

Он уже устает от того, что его будят посреди ночи.

На этот раз, по крайней мере, не слышно рыданий.

Регулус встает с кровати в одном нижнем белье, что его, вероятно, смутило бы еще больше, если бы он не был таким усталым. С ним никто не разговаривает. Стражники пытаются вывести его из комнаты, даже не дав ему одеться. Он настаивает на том, чтобы хотя бы натянуть кальсоны — у него достаточно мозгов, чтобы понять, какой скандал будет, если он пройдет по коридорам полуголым. Он предполагает, что Сириусу придет в голову та же мысль и что брат примет противоположное решение. А значит, есть все шансы застать Сириуса в одной лишь ночной рубашке. Или даже без нее. Регулуса выводят из комнаты в сопровождении стражей, которые идут по обе стороны от него. Он спрашивает их, куда его ведут, но в ответ получает молчание. Спрашивает, что происходит, но и этот вопрос замирает в воздухе без ответа.

Они ведут его в зал для переговоров — относительно небольшой и простой по сравнению с остальными помещениями дворца. Здесь нет окон, а из мебели только деревянный стол и стулья. В зале две двери: одна ведет в коридор, из которого он только что вышел, а другая — в тронный зал. Когда король желает получить приватную аудиенцию с кем-либо, он приходит именно сюда. Регулуса подводят к столу. Он садится.

— Прошу прощения, — зевает Регулус, потирая глаза. — Я в чем-то провинился? — прокручивает он в голове, пытаясь понять, что он — или, скорее, Сириус — мог сделать, чтобы так разозлить мать.

— Нет, Ваше Высочество.

Регулус кивает, оседая ниже в своем кресле. В последние несколько дней Сириус был на удивление сдержан. Тихо посещал совещание за совещанием, выглядел усталым и изможденным всякий раз, когда Регулус наконец получал возможность увидеть его — обычно только во время приемов пищи. Это нелегкое дело — быть королем. Может, он предложит отправиться на охоту, чтобы дать ему возможность хотя бы немного развеяться.

— Мы кого-то ждем? — наконец спрашивает Регулус, медленно сбрасывая с себя сон. Он выжидающе смотрит на стражников перед собой, но те лишь безучастно смотрят в ответ. Это начинает немного утомлять. — Эй? Прошу прощения? Может быть, я и не король, но я все еще ваш принц. Вы обязаны мне отвечать. — Ни один из них не вздрогнул. Он даже не уверен, что они моргают.

Регулус осматривается. Насколько он может судить, в окружающей обстановке нет ничего необычного, и он не слышит никакого шума, доносящегося из коридоров, но его не покидает ощущение, что что-то случилось.

— Что происходит? — холодное, тревожное чувство начинает расползаться по позвоночнику. — Где мой брат?

Никакого ответа.

Теперь страх действительно охватывает его, и он стряхивает с себя оковы сна. Другие дома начали действовать — вот все, о чем он может думать. Они напали на дворец или вот-вот атакуют. Другого объяснения нет.

— Где король? — Регулус поднимается на ноги. Потому что никто не может встать между ним и братом. Никто. Если ему придется пройти через поле боя, чтобы добраться до него, он сделает это. — Отвечайте!

В этот момент дверь позади него открывается, и Регулус оборачивается, сталкиваясь взглядом с входящим в зал Северусом, что совсем не успокаивает его.

— Где мой брат? — мгновенно требует ответа Регулус. Северус бросает на него напряженный взгляд и склоняет голову, прежде чем заговорить.

— Ваше Высочество, ваш брат пропал.

Регулус таращится на него.

— Прощу прощения? — а затем, не дав Советнику возможности что-то сказать, добавляет. — Вы упустили его?

Сразу видно, что Северус не оценил такой анализ ситуации.

— Принц…

— Король, — поправляет Регулус. — Он гребаный Король, и вы его упустили! — Это так похоже на Сириуса. Уйти в город, делать неизвестно что, неизвестно с кем. — Вы проверили таверны?

Северус бросает на него холодный взгляд.

— Да, — отвечает он сквозь стиснутые зубы. — Вместе с борделями и домами его друзей.

Регулус не отводит от него напряженного взгляда.

— Все?

— Да?

— И никаких следов?

— Если Ваше Высочество позволит мне договорить?

Регулус поджимает губы, скрещивает руки на груди и отрывисто кивает Северусу.

— Мы думаем, что его похитили.

Слова сказаны так быстро, без намека на эмоции, без каких-либо церемоний, что Регулус долгое время не может понять их смысл. Или, возможно, он просто не хочет этого делать.

— Есть признаки проникновения в замок, — продолжает Северус. — Замóк на окне в его спальню был взломан, а рядом с его кроватью лежит несколько разбитых бутылок, есть и другие признаки борьбы.

— Борьбы, — повторяет Регулус, находясь в оцепенении.

— Мы полагаем, что он был тайно переправлен на корабль, который в данный момент преследуют наши люди. Но сейчас мне нужно… сир?

Регулус отворачивается от него, направляясь к двери, но охранники преграждают ему путь, прежде чем он успевает добраться до нее.

— Прочь с дороги, — кричит он, но они не двигаются. — Я ваш принц, и я приказываю вам убраться с моего пути!

— Милорд, куда вы идете? — спрашивает Северус, стоящий позади него, в его голосе звучит что-то среднее между недоумением и раздражением.

— В комнату брата, — говорит он, безуспешно пытаясь обойти стоящих перед ним мужчин. — Шевелитесь!

— Зачем?

Он пытается оттолкнуть стражников, но они словно сделаны из камня.

— Я хочу его видеть.

— Ваше Высочество…

— Уйдите с дороги — кричит он стражам, в груди нарастает отчаянное царапающее чувство. — Я хочу увидеть своего брата. Я хочу увидеть Короля.

— Милорд…

— Я хочу видеть брата!

— Регулус.

Звука его имени, прозвучавшего из уст Северуса, достаточно, чтобы заставить его остановиться. На мгновение он замирает, зажмурив глаза в попытке найти способ дышать, прежде чем развернуться лицом к другому мужчине. Если бы Северус был способен на жалость, в чем Регулус искренне сомневается, то именно этой эмоцией можно было бы описать выражение, которое Регулус обнаруживает на его лице.

— Его там нет.

Регулус едва не падает от этих слов. Они — лезвие, пронзившее его грудь. Раскаленная кочерга, прижимающаяся к его коже. Нет, нет, нет.

— Я вам не верю. — Сириус всегда рядом. Всегда. — Он король… Он… Он не может исчезнуть. Это невозможно. У нас есть стража, крепостные стены и рвы. Он не может исчезнуть.

— Мне жаль, Регулус, правда, — говорит Северус. — Клянусь, это ужасная новость для всех нас, но не могли бы вы, пожалуйста…

— Так ли это? — Голос Регулуса резок. — Ты опустошен, Северус? — Мужчина смотрит на него пустыми глазами, и Регулус сухо смеется. — Ты думаешь, мы не знаем, какими ты нас видишь? Он для тебя просто фигура на доске. Средство для достижения цели. Но он… Он — все для меня, понимаешь? Он — мое все. — И это звучит так же жалко, как и в его голове. Его руки дрожат. — Поэтому он должен быть там.

На какое-то время эти слова заполняют комнату. Северус и Регулус не могут ничего с ними сделать. Правда — бесстыдное зрелище. Акт самобичевания. Выставление своих внутренностей на всеобщее обозрение. Всегда лучше лгать. Это избавит всех от проблем.

— Сир, — наконец говорит Северус. — Не могли бы вы присесть? — Он жестом указывает Регулусу на свободное кресло. Он хочет воспротивиться, но не видит в этом смысла. Он с мгновение смотрит на Северуса напряженным взглядом и в итоге слушается.

Он ожидает, что Северус снова начнет говорить, но этого не происходит. Вместо этого Регулус вздыхает, проводя рукой по лицу.

— Кто его похитил? — находит в себе силы спросить он, его голос ломается.

— Мы пока не знаем, но мы почти уверены, что это были пираты.

Взгляд Регулуса мгновенно взмывает вверх.

— Пираты? — требовательно переспрашивает он. Не до конца веря, что это то, что только что сказал мужчина. Потому что этого не может быть. Королей не похищают пираты. Это какой-то миф, который рассказывают детям, чтобы они вели себя хорошо. — Как, черт возьми, это произошло?

— Как я и сказал, окно…

— Где была его стража? — Его гнев вновь возвращается. Сириус не может исчезнуть. Не может быть похищен. Господи. Регулус даже не хочет думать о том, что они с ним сделают. А если другие дома узнают об этом… — Блять, — выпаливает он. — Блять.

— Мы полагаем, что пираты заинтересованы в выкупе, но надеемся, что до этого не дойдет. Мы…

В дверь стучат, и Северус бросает на нее раздраженный взгляд, словно тот, кто находится по ту сторону, должен был знать, что он сейчас разговаривает. В комнату впускают новую стражницу — высокую, сильную женщину с темной кожей. Она стоит перед Северусом, сцепив руки за спиной.

— Ну? — спрашивает он.

— Мы взяли его под стражу, сир, он в камере. И пока не говорит.

Северус кивает, как будто все это имеет смысл. Тем временем глаза Регулуса мечутся между ними, отчаянно пытаясь уследить за происходящим.

— Кто находится под стражей? — требует он наконец, заставляя их обоих повернуться к нему, как будто они забыли о его присутствии.

— Несколько стражников заметили Короля у причала, они, конечно, понятия не имели, что происходит, но им показалось это странным, и они попытались вмешаться. К сожалению, им помешал один из членов экипажа.

Регулус пристально смотрит на него какое-то мгновение.

— Один человек остановил группу стражей?

Женщина перед ним вздрагивает.

— Они не ожидали нападения. Элемент неожиданности сыграл ему на руку.

Но этой информации Регулусу было мало.

— Сколько наших людей там было? — спрашивает он, два пустых взгляда смотрят на него в ответ. Два рта сжимаются в твердую линию. — Сколько? — снова требует он.

Наконец, Северус сдается.

— Шесть.

— Шесть? — Рот Регулуса открывается в шоке. — Этот человек расправился с шестью нашими стражниками?

— Как вы заметили, он не победил, в настоящее время он находится под стражей, — продолжает Северус.

— Но корабль с моим братом ушел, чего он и добивался, верно?

Еще одно затянувшееся молчание, а затем:

— Да.

Регулус кивает, потирая лицо, когда приходит к решению. Он поднимается на ноги.

— Я хочу его видеть.

— Сир…

— Мой брат пропал, — огрызается Регулус. — И этот мужчина, возможно, единственный, кто может помочь найти его. — И когда эти слова оставляют Северуса таким же невозмутимым, он добавляет: — Вы дадите мне с ним поговорить, Советник, и это не просьба.

Другой мужчина окидывает его суровым взглядом, и Регулус задается вопросом, действительно ли он собирается запретить ему. Но потом:

— Хорошо, — наконец отвечает Северус, в его голосе не слышно и намека на удовлетворение. — Забини, отведете принца в подземелье?

Стоящая перед ним женщина кланяется.

— Конечно, — отвечает она, поворачиваясь к Регулусу. — Ваше Высочество, — она жестом указывает на дверь. Регулус идет к ней в ту же секунду, не давая им времени передумать.

— И Забини, — бросает Северус. — Что бы ни случилось, не открывай камеру. — Я не верю, что Поттер будет вести себя хорошо.

Это останавливает Регулуса на полпути к двери. Он медленно разворачивается.

— Кто?

— Ты, ублюдок.

Поттер лежит на полу, подперев ногами койку. Он поднимает голову и улыбается при виде Регулуса, идущего к его камере.

— И тебе привет.

Регулус останавливается перед решеткой, сверкая глазами.

— Я убью тебя.

Поттер смеется.

— Думаешь, я шучу? Обещаю, что нет. Я буду сидеть и смотреть, как они сдирают кожу с твоих костей, ты, неисправимый, бесхребетный, неверный кусок дерьма. — Он предупреждал Сириуса. Он предупреждал его. Нельзя доверять пиратам. Особенно тем, кто улыбается так, как Поттер.

— Боже, — усмехается парень в ответ. — Вы всегда говорите такие милости.

— Поттер.

— Ваше Высочество.

— Где. Мой. Брат.

Поттер бросает на него недоверчивый взгляд, наклоняя голову в сторону.

— У вас есть брат? Вы должны были сказать об этом! Я бы с удовольствием с ним познакомился.

Из горла Регулуса вырывается что-то похожее на рычание.

— Скажите, эта гримаса недовольства на вашем лице — семейная черта? Или она свойственна только вам?

Регулус никогда не был жестоким человеком. Не особо. Но этот парень. Этот парень может сделать из него убийцу.

— Что ты сделал с Королем?

Поттер все еще лежит, приподнимаясь на локтях, и ухмыляется.

— Простите, сир, они забрали всех моих королей, когда привели сюда. Может, попробуете спросить одну их этих милых особ, — он кивает на Забини. — Возможно, в моих карманах было несколько королей, когда они меня нашли. — С этими словами он снова опускается на пол, положив руки под голову.

Регулус позволяет ярости разойтись по телу волной, но только на секунду. Он тяжело вздыхает, считая до пяти.

— Ты работаешь на один из домов? — потому что это один из его главных страхов. Все, что интересует пиратов — выкуп. Но дома больше хотят видеть Сириуса мертвым, чем живым. Если они стоят за его похищением, скорее всего, он уже мертв. Регулус чувствует, как острая боль пронизывает грудную клетку от этой мысли, но он не позволяет ей задержаться. Он не будет думать об этом, пока не останется выбора.

Находящийся перед ним парень наконец-то приподнимается, но остается сидеть на полу, скрестив ноги.

— Вы не можете ожидать от меня честного ответа на этот вопрос.

Регулус стискивает зубы, сжимая руки на решетке перед ним так сильно, что удивляется, как та не крошится в пыль.

— И почему?

Джеймс поднимает бровь.

— Ну, потому что если бы я работал на какой-то из домов и рассказал бы вам об этом, вы бы убили меня.

— Твоя ошибка в том, что ты думаешь, что я не убью тебя в любом случае.

Губы Поттера расходятся в раздражающей ухмылке.

— Вы не очень хороши в этом.

— В чем?

— В допросах. Если вы в любом случае собираетесь меня убить, зачем мне что-то вам рассказывать?

Ногти Регулуса впиваются в железо. Как бы это ни раздражало, пират прав.

— Большинство людей, — говорит он, — если им предоставляется такой выбор, предпочитает умереть с честью. Так что очисти свою душу, Поттер. Возможно, в загробном мире над тобой сжалятся.

Поттер смеется, и этот звук разносится вокруг них, пока пират поднимается на ноги. На его подбородке синяк, на воротнике кровь. Регулус не мог разглядеть этого раньше, но теперь в свете факелов это стало заметно. Стражи явно не были с ним нежны.

Хорошо, мстительно думает Регулус.

— О, маленький принц. — Поттер подходит к решетке, его движения легкие и источающие уверенность, даже несмотря на то, что он покрыт грязью и заперт в камере. — Если такие люди существуют, то я их не встречал. — Он кладет свои руки чуть ниже рук Регулуса, они стоят в нескольких сантиметрах друг от друга. Если бы не решетка, они, скорее всего, касались бы друг друга. — Большинство из нас умирает жалко. Хныча, плача и размазывая сопли. Никакой чести.

— Ты видел много смертей, не так ли? — он хотел сказать это пренебрежительно, но получилось немного по-другому, и что-то мелькает в глазах Поттера в ответ на его слова. Что-то болезненное.

— Достаточно, — наконец отвечает Поттер. А затем, нахальная улыбка возвращается на место. — Определенно больше вас, маленький принц.

Регулус хмурится. — Прекрати так меня называть.

— Но это так вам подходит!

Забавно. Регулус не может сказать, что он согласен с этим.

— Ваше Высочество? — Раздается голос у него за спиной. Обернувшись, он видит, что в темницу успел войти новый страж. Регулус был слишком увлечен беседой, чтобы заметить его.

— Да, — отвечает он. — Что такое?

— Королева-мать, сир. Она проснулась и просит, чтобы вас немедленно привели к ней.

Регулус морщится.

Зная мать, это вряд ли было просьбой.

Он кивает охраннику.

— Передайте ей, что я сейчас приду, — мужчина снова кланяется и быстро поднимается по лестнице. Когда Регулус возвращает взгляд на Поттера, тот выглядит неоправданно самодовольным.

— Что ж, лучше бегите, маленький принц, — он издает низкий смешок. Волчья ухмылка растягивает его губы. — Не хотелось бы заставлять мамочку ждать.

Глаза Регулуса сужаются.

— Ты будешь обращаться к ней «Королева-мать».

— Королева-мамочка тогда уж.

— Поттер, клянусь богом, если ты не начнешь проявлять уважение, будут последствия.

Пират ничуть не выглядит обеспокоенным этим, хотя и поднимает руки вверх в знак капитуляции.

— Что вы собираетесь сделать, маленький принц? — Наклоняет он голову набок. — Запереть меня?

Регулус скрежещет зубами, пытаясь вернуть свой гнев под контроль.

— Есть вещи похуже железных прутьев, Поттер, я тебе гарантирую.

— Как скажете, милый.

Регулус чувствует, как его разум затихает, мысли спотыкаются. Никто не разговаривал с ним таким образом. И уж точно не кто-то столь ничтожный, как Джеймс Поттер. Есть и другое чувство, тихо таящееся под негодованием и гневом, что-то, что мурлычет от этого ласкового прозвища. Он не зацикливается на этом чувстве.

— Забини, — говорит Регулус стражнице, все еще стоящей позади него. Он не сводит глаз с Поттера.

— Да, сир?

— Принесите кандалы. — Он наблюдает, как глаза Поттера перемещаются на стража, а затем обратно. Впервые в нем читается намек на нервозность. — Я хочу, чтобы он был прикован к стене. И Забини?

— Да, сир?

На губах Регулуса мелькает едва заметное движение, которое можно принять за ухмылку.

— Заткните ему рот.

Он оставляет Забини разбираться с этим; поправив камзол, Регулус идет дальше по дворцу, люди останавливаются, чтобы поклониться ему, когда он проходит мимо них. С ним обращались так всю его жизнь, и все же Регулус не умел обходиться со своим статусом так же хорошо, как и его брат. Не смог примириться с почтительным отношением со стороны остальных, хоть и требовал этого. Регулусу нравятся правила. Они делают вещи четкими. Простыми. Ему нравится, когда другие люди следуют правилам. Так он может предсказать, что они скажут, что сделают, чего будут ждать от него в ответ. Это одна из многих причин, по которой Регулус терпеть не может Джеймса Поттера. Регулус никогда не знает, что тот выкинет на этот раз.

Когда он входит в покои матери, то застает ее за разговором с Северусом. Они оба стоят возле камина, склонив головы, и перешептываются. Если бы Регулус не знал их, то предположил бы, что они что-то замышляют.

— Матушка, — заявляет он о своем присутствии, и тут же две головы поднимаются в его сторону. — Вы хотели видеть меня?

— Твоего брата похитили, конечно, я хотела тебя видеть! — Она все еще в ночном платье — длинная, зеленая, расшитая мехом сорочка струится по ее ногам, когда она подходит к нему, обхватывая его лицо руками. — Ты не можешь убегать куда тебе вздумается в такие времена.

— Я просто хотел…

— Пойдем, — продолжает она, как будто Регулус и не говорил вовсе. Она часто так делает, хоть в последние годы это почти незаметно, потому что он научился говорить меньше в ее присутствии. — Что нам осталось обсудить, Северус? — спрашивает она через плечо, ведя Регулуса к маленькому деревянному столику возле окна. Усаживает его, опускаясь на стул подле него. Выжидающе смотрит на Советника.

— Мы упустили корабль, на котором, как мы полагаем, находится ваш брат, — безэмоционально сообщает он.

Регулус исступленно моргает, глядя на него.

— Прошу прощения. Вы упустили его? Как вы могли упустить его?

— У них была значительная фора.

— Значительна фора? — спрашивает Регулус, сжимая ладони в кулаки. — Я думал, вы сказали, что почти догнали их возле пристани. Что почти остановили их. И насколько же значительной была эта фора?

Северус свысока смотрит на Регулуса, будто имеет дело с ребенком, устроившим истерику.

— Выяснилось, что у всех королевских кораблей, пришвартованных в гавани, были перерезаны паруса и демонтированы посты управления.

— У них что, — повторяет Регулус, не в силах поверить своим ушам.

— К тому времени, как мы смогли подготовить другой корабль, они были уже далеко. И, согласно моим последним сведениям, они уже вне зоны досягаемости.

Регулус проводит рукой по лбу, откидываясь обратно на стул.

— И что мы будем делать дальше?

— Что ж, — продолжает Северус. — Наш корабль вернулся, чтобы пополнить припасы и собрать достойную команду, а потом он снова отправится в путь. Похоже, что пираты направлялись на запад, мы подозреваем, что в сторону Малого Ахилла.

Регулус разочарованно стонет. Малый Ахилл — это архипелаг вдоль одного из самых больших торговых путей на этой стороне планеты. Идеальное место, чтобы устроить засаду, невероятное множество укромных уголков, чтобы спрятать корабль. Если они и правда отправились туда, то к тому времени, как Королевский Флот доберется до них, то он будет в очень невыгодном положении.

— А если они не там? — спрашивает он, опуская руки на колени. — Что тогда? Что, если мы не угадали?

Северус с секунду смотрит на него, а потом:

— Вот для этого нам и нужен наш друг внизу.

Регулусу стоит огромных сил не поморщиться. У него не сложилось впечатления, что Поттер будет особо сговорчивым.

— Не уверен, что мы много что вытянем из него, — говорит он наконец.

Его мать фыркает.

— Пусть им займется Сивый, он запоет уже в течение часа.

Регулус оборачивается на нее. Его не удивляет, что мать так быстро решила, что пытки станут решением проблемы. И все же, от того, как буднично она это сказала, по позвоночнику Регулуса пробегает холодок.

Северус, однако, просто кивает.

— Я поставлю его в известность и проведу к камерам.

Регулус пытается не вздрогнуть. Может, он и ненавидит Джеймса Поттера. Но Регулус не уверен, что ненавидит хоть кого-нибудь достаточно сильно, чтобы желать им встречи с Сивым.

— Тем не менее, — продолжает Советник. — Пока мы не вернем вашего брата, трон не должен пустовать.

Регулус, сгорбившись, сидит на стуле, кивая в такт словам Северуса. Да, да, конечно. Слова долго не укладываются у него в голове, а потом, пару минут спустя, когда мать Регулуса и Северус напряженно смотрят на него, до него доходит, что он — тот, кому предстоит занять место брата.

— Оу, — хрипит он, переводя взгляд между ними. — Вы хотите сказать… — ему приходится сглотнуть, в горле становится до ужаса сухо.

Северус кивает.

— Вы будете исполнять обязанности вашего брата. На это время мы скажем всем, что он уехал поправить здоровье.

Вальбурга морщит нос.

— Ох, не нравится мне это, звучит так, будто он слаб.

Северус кивает, принимая ее слова к сведению.

— Отговорка не идеальна. Но лучше слабый, чем пропавший без вести. Я не жду, что история продержится долгое время, на пристани было много шума. Люди будут болтать. Но мы должны поддерживать иллюзию так долго, как сможем.

Регулус шумно выдыхает, чувствуя, как его трясет.

— Думаешь, сработает? Думаешь, это сдержит другие семьи?

Северус смотрит на него пустым взглядом.

— Думаю, это наш единственный вариант.

В самом дальнем конце дворцовых владений — после садов и не доходя до леса — находится коттедж. Регулус добирается туда на лошади, привязывая ее к конюшне возле дома, небо над ним становится ярче, розовые оттенки сменяются желтым в свете восходящего солнца. Регулус не утруждает себя стуком. Она все равно никогда не слышит его.

— Белла?

Как только он входит, его тут же окутывает густой запах лаванды и ладана, под ногами скрипят деревянные половицы. Свет не горит, но ему достаточно пробивающегося в окна солнца, чтобы понять куда идти. В доме бардак, но в конце концов, это его обычное состояние. Слуги слишком боятся приходить сюда. Думают, что она ведьма. Регулусу кажется, что они недалеки от правды.

— Белла?

Повсюду растут растения, по стенам ползет плющ. На полу в стопке сложены рукописи в кожаных переплетах, некоторые из них, открытые, лежат на столах. Возле стен располагаются полки разной высоты, заставленные банками с забальзамированными органами. В основном, это матки. Белла — повитуха. Среди прочего.

Он находит ее на кухне. На огне что-то готовится, в воздухе пахнет жженым металлом. Белла стоит у окна, держа у лица стеклянный сосуд и постукивая по нему. Она и правда выглядит сумасшедшей.

— Оглохла? — спрашивает Регулус, убирая вещи с одного из немногочисленных стульев в комнате и опускаясь на него.

— Я слышала тебя, — отвечает она, даже не отводя взгляд от сосуда. — Просто не хотела отвечать.

Регулус фыркает.

— Грубо.

— Я просто решила, что ты сам в состоянии найти путь, — она наконец оглядывается на него через плечо. — И погляди-ка, ты справился.

Регулус закатывает глаза, а потом смотрит, как она снова обращает свое внимание на эксперимент. Беллатриса — его двоюродная сестра, Графиня Вэстрельская, у нее есть свой огромный особняк, но она по-настоящему никогда не жила там. Всегда предпочитала дворец. Она, честно говоря, не… вписывается. И по многим причинам ей безопасней оставаться здесь, под защитой семьи.

— Взгляни, — она идет в его сторону, вытягивая руку с колбой вперед, так что теперь Регулус видит, что она полна темно-красной жидкости.

— Это… Белла, это кровь? — он тут же отшатывается назад, но это не мешает ей чуть ли не сунуть сосуд Регулусу в лицо.

— Да, — говорит она, как будто с его стороны было глупым даже спрашивать. — Но ты посмотри на нее! Видишь?

— Чья именно это кровь? — спрашивает он, все еще пытаясь не касаться этой штуки.

— Видишь, как она загустела? — она игнорирует его вопрос. — Маленькими комочками? — она трясет колбой, а Регулус сглатывает ком в горле, переводя взгляд с крови на свою сестру.

— Да, вижу.

Она кивает, делая шаг назад.

— Это мой третий тест, — продолжает она.

— Третий? — возмущенно спрашивает он. — Белла, где ты взяла кровь?

Она улыбается ему во все зубы.

— Не переживай, я никого не убивала.

— О, раз так, — сухо говорит он, — то мне теперь гораздо лучше.

— Я смешиваю образцы, — продолжает она. Подносит колбу к лицу и с прищуром смотрит на нее. — Разную кровь от разных людей. Первая свернулась, как скисшее молоко. Со второй все было в порядке, идеальная консистенция. А теперь, в третий раз…

— Снова разделилась?

Она кивает, поворачиваясь к нему.

— Именно. Как думаешь, почему это произошло?

Регулус почти смеется.

— Я не знаю, Белла, зачем ты смешиваешь человеческую кровь?

Она опускает колбу, впервые обращая все свое внимание на Регулуса.

— На войне люди теряют кровь. Я хочу знать, есть ли способ восполнить ее.

Живот Регулуса скручивает, а сам он садится ровно.

— Ты ждешь войны? — он пытается сохранить в своем тоне легкость, но у него не получается.

Глядя на него, Белла выгибает темную бровь.

— Я знаю о Сириусе.

Регулус не может выдержать ее взгляд, он опускает его на руки, покоящиеся на коленях и нервно мнущие пальцы.

— Мы вернем его.

— Не сомневаюсь, что у вас получится, если вы готовы заплатить.

— Конечно, мы готовы.

Она фыркает, возвращаясь к окну, свет из которого льет все сильнее и сильнее по мере того, как солнце все выше поднимается над горизонтом. Регулус слышит шуршание — пергамента, каких-то вещей — но не знает, что делает Белла.

— Ты-то, может, и готов, — наконец говорит она. — Но я полагаю, что у змеюки с матерью есть предел тому, что они готовы отдать, и этого может оказаться недостаточно. — Сколько Регулус себя помнил, Белла и Сириус называли Северуса змеюкой. Говоря что-то о его бесхребетности.

— Ты ведь не всерьез.

Она лишь пожимает плечами, доставая несколько маленьких закупоренных колбочек и убирая их в деревянный ящик.

— Я серьезно. Но если ты хочешь притворяться, что все обстоит иначе, то я не буду тебя разубеждать.

— Матушка заплатит любую цену, она любит Сириуса. — Все любят Сириуса. Народ в особенности. Он их чудесный принц. Он обходительный и очаровательный, он сражается на рыцарских турнирах, охотится и выглядит так, будто сошел с картины.

— Сириус не слушает ее, — продолжает Белла. — А ты слушаешь.

Скручивание, которое он чувствовал раньше, превратилось в полноценную тошноту. На целую секунду все, что он может делать, — лишь качать головой.

— Нет. Она бы его не бросила. Она бы не стала.

Белла вновь ведет плечами, и на какое-то время воцаряется тишина, до ушей Регулуса доносится лишь звук бурлящего на огне котла да работающей возле столешницы девушки. Он не думает, что его мать откажется платить выкуп. Каким бы высоким он ни был. Он больше переживает, что у них попросту не хватит денег. Хотя, всегда есть, что продать. Земли. Произведения искусства. Верность.

Это, если у них, конечно, потребуют выкуп. Чего пока что не произошло.

— Что ты делаешь? — внезапно спрашивает Регулус, чтобы отвлечь себя от дурных мыслей.

— Готовлю кое-что для Цисси.

Регулус прищуривается, пытаясь разглядеть маленький деревянный ящик в ее руках.

— Что именно?

Она хмыкает.

— Кружева Королевы Анны, листья горца, чертополох, — в ящике есть еще что-то, Регулус видит, но Белла не озвучивает, что именно, а он не напирает. Если есть хоть один человек, чьи секреты он не хочет знать, то это его сестра.

— Травы для бесплодия, — бормочет он.

Беллатриса улыбается, оглядываясь через плечо.

— Ты только посмотри, все-таки чему-то да научила.

Регулус пытается улыбнуться в ответ. Нарцисса их шпион. Но все поменяется, как только у нее появится ребенок. Как только она бесповоротно свяжет себя с Малфоями. Ей больше не доверят действовать в интересах семьи, потому что тогда она будет действовать не в интересах своего дитя. Как только она родит Малфоя, то будет навсегда потеряна для них. Регулус смотрит, как Беллатриса запечатывает ящик. Он понимает, почему она так рьяно пытается воспрепятствовать этому. Чтобы удержать Нарциссу на их стороне.

В конце концов.

Она уже потеряла одну сестру.

Регулус кашляет, прочищая горло.

— Как думаешь, — осторожно спрашивает он. Не до конца уверенный, хочет ли. Не до конца уверенный, хватит ли ему смелости озвучить мысль вслух. Но она вертелась на подкорке его сознания с того момента, как он вышел из камеры Поттера. — Как думаешь, есть ли шанс, что Сириуса не похищали?

Беллатриса, наверное, впервые перестает двигаться. Ее руки замирают. Когда она поворачивается к Регулусу, ее взгляд направлен точно на него.

— Не похищали? — повторяет она. — Что ты имеешь в виду?

Страх пузырится внутри него. Новый страх. Потому что ему нужно больше. Он — мальчик, одолеваемый кошмарами. Переполненный сценариями самых худших исходов.

— Как думаешь… есть ли шанс, что он…. сбежал?

Регулус не знает, станет ему от этого легче или нет. По крайней мере, если Сириус сбежал, то он в безопасности. Но он также и предатель. Трус. Кто-то, кому, очевидно, совершенно наплевать на Регулуса.

— Сбежал, — медленно говорит Беллатриса, и это не вопрос, она просто думает. Не спешит с ответом. Регулус нервно заламывает руки, наблюдая за ней. Наконец ее взгляд вновь становится резким. — Нет.

И на этом все.

Решительно.

Окончательно.

Она сделала расчеты. С точностью до знаков после запятой. Вот ее заключение.

Она отворачивается к столешнице, а Регулус в замешательстве рассматривает ее спину. Он разочарован.

— Нет? — повторяет он. — Откуда тебе знать?

— Потому что это безумие?

— Сириус безумец!

Она фыркает, принимаясь нарезать что-то.

— Справедливо.

Он ждет продолжения, но она молчит.

— Тогда почему ты так уверена? В смысле, откуда тебе знать? — Откуда тебе знать, когда я не знаю?

Беллатриса пожимает плечами.

— Потому что он забрал бы тебя с собой.

Оу.

Дыхание Регулуса замирает в его груди. В голове внезапно раздается голос брата.

Давай украдем корабль.

оу. оу. оу.

К тому времени, как Регулус возвращается в свои покои, в нем совсем не остается сил. Он отсылает прислугу и запирает двери. Потрескивает камин, и, ведомый инстинктом, Регулус подходит к окну, садясь на подоконник и смотря на пустое пространство, раскинувшееся перед ним.

Впервые за все время до него по-настоящему доходит. Сириуса больше нет.

Похитили.

Сбежал.

Не важно.

Его брата нет здесь в любом случае. Впервые за всю жизнь Регулуса его брат не с ним. Регулус закрывает глаза, упираясь в них большими пальцами. Внутри него расцветает ужасная боль, но он гонит ее прочь. Отпинывает, отталкивает, засовывает поглубже.

Ведь как там сказал Сириус?

О, верно.

Короли не плачут.

Часть II Нарцисса

В каком-то смысле Нарцисса почти уверена, что это ее вина.

Видите ли, раньше она мечтала о том, чтобы стать кем-то важным, о том, чтобы иметь мэнор и обзавестись слугами, которые бы ей кланялись и называли «миледи». Это были те вещи, вокруг которых строились ее фантазии. Хотя она никогда до конца не была уверена, сама ли она до этого додумалась, или ей все это заложили в голову. Порой она думает, что так и видит отпечатки пальцев своей матери, размазанные по углам ее грез.

Нарцисса самая красивая среди своих сестер. Звучит высокомерно, но это не так. Это просто факт. У нее прекрасные большие глаза, длинные ресницы, пепельно-блондинистые волосы. Ее тело мягкое. Пышное. Такое, при виде которого матери воркуют и говорят вещи по типу: «о, с такими бедрами у тебя не будет проблем при вынашивании ребенка».

Она была самым ценным достоянием отца, и он назначил за нее соответствующую цену. Иногда люди перечисляют ей же ее приданое, будто это комплимент. «Смотри, — кажется, говорят они, глядя на нее большими, полными восторга глазами, — о, смотри, как дорого ты стоила. Разве ты не чувствуешь себя особенной? Не чувствуешь себя любимой?» Видите ли, ее красота никогда ей на самом деле не принадлежала. Она всегда была отцовской.

И все еще является.

Именно поэтому сейчас она, притаившись в коридоре, подслушивает под дверью, как какая-то крыса. Верная своей семье, которая теперь вечно будет относиться к ней с подозрением с тех пор, как она носит другую фамилию. Верная своему мужу, который отлично знает, что она докладывает все, что слышит, его врагам. Никто ей не доверяет. Нигде ей не рады. Пустышка, а не жизнь. Конечно, она могла бы исправить это, если бы правда захотела. Она могла бы выбрать сторону, раз и навсегда.

Проблема лишь в том, что она пока не поняла, какая сторона победит.

— Ты уверен? — шепчет Люциус.

Нарцисса прижимается спиной к холодной каменной стене позади себя, и может видеть комнату только через небольшую щель, оставленную приоткрытой дверью. Она не может быть уверена в том, где именно стоят двое мужчин в комнате, они остаются вне зоны ее видимости. Ее уже ловили на подслушивании прежде, и это никогда не кончалось для нее добром.

— Я услышал это из уст самого главного Советника, милорд.

Люциус уже многие годы подкупает слуг дворца. Чтобы те приносили ему крохи. К его огромному огорчению, Орион держал свою лошадь в довольно крепкой узде. Пресекал сплетни на корню. Создал, казалось, непоколебимую корону. В груди у нее жмет при мысли о дяде. Его сыновья не готовы к этому. И теперь все, что когда-то было таким устойчивым, кажется, готово развалиться и исчезнуть.

— Похищен? Пиратами? — Люциус начинает смеяться. У смеха ее мужа есть такая странная особенность. Есть в нем что-то слишком уж острое. — Что за чушь. Почему я ничего об этом не слышал?

— Они пытаются все это прикрыть, милорд, чтобы провернуть что-то из разряда «я вернулся до того, как кто-то заметил пропажу».

— Отлично. Мне нужно, чтобы ты доставил сообщение перед тем, как вернуться во дворец сегодня. Сделаешь это?

— Да, милорд. Кому?

— Лорду Краучу, ему захочется услышать об этом.

— Конечно.

Тот факт, что ближайшим союзником ее мужа является Бартемиус Крауч, многое о нем говорит. Крауч известен своей жестокостью. Для тех, кто живет на его земле, не существует милосердия. Карманник? Публичная порка. Незамужняя мать? Пьянство? Публичная порка. Браконьерство? Публичная порка, после которой тебя еще и повесят. Нет ни преступления, ни преступника недостаточного для наказания.

Она никогда не забудет, что услышала о его сыне. Ему должно было быть не больше одиннадцати? Двенадцати? Его поймали за кражей печенья с кухни. Большинство родителей отругали бы его. Может, даже отшлепали. Но лорда Крауча отвели на городскую площадь и выпороли. Как и любого другого вора.

Из всех людей, с кем ее муж мог быть в союзе, из всех домов, она меньше всего хотела, чтобы их союзником был Крауч. Хотя, конечно, она понимает, в чем привлекательность его кандидатуры. Лучше сражаться бок о бок с ним, чем против него. Она не совсем уверена, как далеко, по мнению Люциуса, его заведет этот союз, потому что нет ни единого шанса, что Крауч не попробует захватить трон.

— Должен ли я посетить и миледи?

Эти слова возвращают Нарциссу в настоящее.

— К чему бы это? — надменно отвечает Люциус.

— Ну, я просто подумал, учитывая, что они ее семья, она, возможно, захочет, чтобы я передал им письмо?

Это на удивлению продуманный порыв.

— Нет, — холодно говорит Люциус. — Она не особенно близка с семьей, как часто бывает. — Нарцисса стискивает зубы. Она практически вырастила Сириуса и Регулуса. Не говоря уже о том, что Белла сейчас, возможно, самый близкий ей человек во всем мире.

— Единственное, что она с ними делит, это кровь, и я намерен использовать это в свою пользу. — Она так и слышит ухмылку в его голосе. Это посылает по позвоночнику холод.

Люциус ничего не хочет так отчаянно, как сына. Сына с кровью Блэков и претензией на трон.

Нарцисса отстраняется от стены, осторожно, стараясь, чтобы ее туфли не издали шума, крадется по коридору. Все ее тело пронзает холод. Руки дрожат. Сириуса похитили. Регулус остался сам по себе. Они слабы, и к утру все, кому надо, узнают об этом. Она хочет предупредить их. Хочет помочь. Хочет захватить корабль и вернуть Сириуса. Но ничего из этого невозможно. Она не может даже отправить одно чертово письмо.

Она аккуратно закрывает за собой дверь своей спальни, подходит к дальней стене и ладонями опирается на нее. Пытается дышать.

Она в ловушке.

Она всегда в ловушке.

— Миледи?

Нарцисса вздрагивает, потому что не слышала, чтобы кто-то зашел в комнату.

— Ох, Алиса, — говорит она, когда, обернувшись, обнаруживает молодую служанку возле двери. — Ты меня напугала.

— Извините, мадам, — она делает небрежный реверанс, отчего прядь волнистых каштановых волос выскальзывает из пучка. Когда она поднимает взгляд, глаза ее яркие, а солнечный свет, падающий из окна, подсвечивает созвездия веснушек, усеивающих ее щеки. Это настолько прекрасно, что Нарциссе приходится отвести взгляд. Она всегда отводит взгляд от Алисы.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашивает она, пристально глядя на камин.

— Кажется, это то, что я должна спрашивать у вас, мадам.

Щеки Нарциссы вспыхивают, и она проклинает себя.

— А. Точно. Извини.

— Вам не за что извиняться.

Воцаряется недолгое молчание, большой палец Нарциссы нервно почесывает ладонь изнутри. Она никогда не понимает, как вести себя рядом с Алисой. К большинству слуг она обращается с холодной вежливостью. Она не доверяет им. Никому из них. Она и Алисе не доверяет вообще-то. Единственное отличие, к сожалению, в том, что по какой-то причине она отчаянно хочет ей доверять.

— Мне ничего сейчас не нужно, спасибо.

— Вы уверены?

— Да, я… — Она совершают ошибку и вновь смотрит на нее. Алиса подступила ближе. Это не должно иметь значения. Но имеет. Хоть и не должно. Служанка чуть ниже нее, у нее лукавая ухмылка и небольшая щель между двумя передними зубами. Она вся наполнена чем-то, что сверкает на свету.

— Да, миледи? — спрашивает девушка.

— Я… я, кажется, не могу вспомнить, как это предложение должно было закончиться, — Нарцисса вдруг нервно смеется.

— Со мной такое постоянно случается. — Теплая улыбка. — Мои слова всегда куда-то забредают. Отправляются на поиски собственных приключений. Но, полагаю, иногда так даже лучше.

— Да, наверное. — Нарциссе надо отвернуться. Ей правда, правда надо. Но она просто… она не может. Глаза Алисы приковали ее. И теперь, прежде чем она может себя остановить, Нарцисса, трясясь всем телом, тянется и рукой заправляет прядь волос Алисе за ухо. Она касается теплой кожи девушки. Останавливается всего на секунду, всего на…

— Извини. — Стыд тут же затапливает ее, когда она отводит ладонь в сторону. Что за чертовщина с ней сегодня творится?

Но Алиса лишь улыбается.

— Боюсь, я никогда не была особенно хороша в усмирении своих волос, — смеется она. — Моя мать в отчаянии. Но я поработаю над этим, миледи, я не хочу вас огорчать.

— Ты меня не огорчаешь, — невольно говорит Нарцисса. Слова вырываются у нее изо рта, будто она и вовсе никакой роли в их произнесении не играет.

Улыбка Алисы становится шире.

— Это хорошо.

Это не хорошо. Совсем не хорошо. Иногда она задается вопросом, специально ли Люциус приставил к ней Алису. Было ли ему известно, что та станет слабостью Нарциссы. Но опять же, откуда ему знать? Он не то чтобы уделял ей много внимания. А единственным человеком, которому она когда-либо шептала о своих… наклонностях, была Андромеда, но ее давно нет.

— Миледи? Вы в порядке? — спрашивает Алиса, и именно тогда она осознает, что с минуту просто пялилась на девушку.

— Извини, — она делает шаг назад.

— Для леди вы много извиняетесь. — Под ее теплым деревенским акцентом что-то скрывается. Что-то чуть более остроумное.

Нарцисса одаряет ее натянутой улыбкой.

— Привычка, полагаю.

— Привычка? Кто же заставляет вас извиняться? Вы управляете одним из самых больших владений в королевстве. Это скорее другие люди должны перед вами извиняться. — Вот оно. Этот блеск. Эта искра. Это лукавое озорство, которое заставляет Нарциссу думать, что Алису можно убедить сделать практически все, что угодно, независимо от степени опасности.

Она завидует ей. Нарцисса повидала слишком много монстров, чтобы обладать таким бесстрашием.

— Это… — но в этот момент двери в ее спальню распахиваются, и в комнату входит Люциус, Алиса тут же отвешивает низкий реверанс.

— Ах. — Он замедляет шаг, подходя к ним, не удостаивая служанку даже взглядом. — Вот ты где. Я искал тебя.

Нарцисса чувствует, как каждая мышца в ее теле напрягается, пока он продолжает сокращать расстояние между ними.

— Неужели? — Она отступает назад, но оказывается прижатой к каменной стене.

— Да. — Она кладет одну руку около ее головы, а вторую располагает на ее бедре, склоняясь, чтобы поцеловать ее шею. Через его плечо она видит, что Алиса все еще стоит там, ожидая, когда ее отпустят. На ее лице больше нет улыбки.

— Оставь нас, — удается выдохнуть Нарциссе. Она сама впечатлена твердостью своего голоса. Но Алиса не двигается, даже не реагирует, сощурив глаза, она сверлит затылок Люциуса. — Алиса, — окликает Нарцисса, пока Люциус кусает ее плечо, потягивая кружева ее наряда. Наконец служанка обращает взор к ней. — Я сказала, оставь нас.

Алиса резко кивает.

— Да, миледи. — отвечает девушка, разворачиваясь на пятках и направляясь прямо к двери. Нарцисса убеждает себя, что рада видеть, как она уходит. Рада, что ее оставляют одну.

Брак — это долг. Обязанность. И она выполняет ее так, как ее учили. Но это вовсе не значит, что ей хочется, чтобы у этого были свидетели. Женщина не ожидает от мужа любви. Конечно, нет. Но уважение… по крайней мере, должно быть хотя бы оно. И наибольший ее позор заключается в том, что мужчина, который женился на ней, относится к ней не лучше, чем к хорошо выдрессированной собаке.

— Давай же, жена, — шипит он напротив ее рта, направляя ее в сторону кровати. — Давай произведем на свет наследника, да? — Она зажмуривает глаза, позволяя ему вести ее. — Давай произведем на свет короля.

Chapter Text

Часть I Сириус

— Я убью его.

— Не думаю, что это кончится для тебя добром.

— Питер, вообще не помогаешь!

— Я просто говорю!

— Это идиотский ослоёб, у которого мозг размером с горошину…

— О-о-о, ослоёб, это что-то новенькое.

— Слишком много слов, тебе не кажется?

— Может, но картинка вырисовывается чудесная.

— Ненавижу вас обоих.

— Это не так.

— Без нас тебе пришлось бы тяжко.

Сириус слышит тяжелый вздох. Его запихнули в офицерскую каюту, как он предполагает, — это маленькая деревянная комната на нижней палубе, не шире размаха его рук, там есть лишь крошечный стол и ничего больше. Сириус не совсем уверен, зачем они вообще так утруждались, если все равно стоят и орут за дверью. Если они хотели сохранить подобие скрытности, то провалились с треском.

— Он специально дал им поймать себя, чтобы поиздеваться надо мной.

— Ну, думаю, тот факт, что он специально сдался, неоспорим.

— Да, Джеймс может бегать куда быстрее.

— Он очень проворный парень.

— Я бы лучше болтал на дне с рыбами, чем с вами.

— Если ты думаешь, что тебе это поможет, то ладно.

— Доркас.

— Хорошо. Хочешь совет? Сначала оторвемся от флота, потом будем беспокоиться о Джеймсе. Мы ничем не можем ему помочь, пока они у нас на хвосте.

— Ты прям глаза мне открыла.

— А с ним что делать?

Сириус прислушивается. Он думает, что это «с ним» относится к нему. Наступает короткая пауза, а потом:

— Ничего.

— Убьем его.

Пауза.

— Доркас, серьезно?

— Убьем его?

— А что? Зачем нам на корабле лишний рот.

— Да, но Джеймс сказал заботиться о нем.

— Джеймс с легкостью найдет себе новую забаву. Думаю, пока мы говорим, он трахается с кем-то из стражников.

Сириус не может удержаться и фыркает. По его мнению, это маловероятно. Северус собственноручно отбирал стражу. Большая их часть холодная как лед.

— Мы не будем убивать его.

— Ремус…

— Я дал Джеймсу слово. Мы не будем убивать его.

Вздох.

— Мужчины. Такие, блять, эмоциональные.

Сириус прочищает горло.

— Извините? — Слегка стучит в дверь. — Думаю… эм… мне кажется, я могу быть полезным? — Вообще-то, не может, но его уже начинает подташнивать от этой комнатки размером с гроб.

По ту сторону двери — тишина, а потом:

— Питер.

— Я не думал, что это важно!

— Я сказал тебе вырубить его, — шипит другой голос — Ремус, как догадался Сириус. Джеймс много о нем болтал. Обо всей команде, но Ремус, кажется, нравился ему больше всего. Сириус пытается не ревновать, не то чтобы у него есть причины. Как никак, он знает Джеймса всего пару месяцев. И все же.

— А я сказал тебе, что не смогу!

— О, Господи Иисусе, что ты вообще за пират?

— А что, если бы я ударил его слишком сильно? Что, если бы я убил его? — последнюю часть он говорит шепотом, как будто это не они обсуждали убийство Сириуса пять секунд назад. Наверное, Сириусу стоит переживать из-за этого чуть сильнее.

— Ты стебешься надо мной?

— Эм… слушайте… — вновь пытается Сириус. — У вас тут очень интересный разговор, — за дверью кто-то фыркает, — но я верю, что у Джеймса был план.

Никто не отвечает. Потом раздается звук открывающегося замка и через секунду Сириус оказывается лицом к лицу с парой ярко-карих глаз.

— Разве? — безэмоционально говорит парень. — Такого у нас еще не было.

Позади него смеется высокая темнокожая женщина. У нее за спиной висит шпага, а с талии свисают кинжалы, привязанные к бедрам. Она одета в мужскую одежду, и Сириус предполагает, что это удобно. В открытом море от юбок мало пользы.

— Эй! — парень перед ним — Ремус, как думает Сириус — щелкает пальцами. — Не отвлекайся, красавчик, ты сказал, что у Джеймса был план?

На лице Сириуса медленно расцветает улыбка. Такая, от которой придворные дамы падают в обморок.

— Вот черт, думаешь, я красавчик?

Ремус хмурится еще сильнее, окидывая Сириуса беспристрастным взглядом.

— Да, точно типаж Джеймса. Милое личико и чертовски огромный рот.

Сириус смеется.

— Что ж, в таком случае, — он наклоняет голову, любуясь видом, — от тебя он должен быть в восторге.

Ремус, как оказалось, не самый терпеливый человек.

— План? Будь добр? Не терпится узнать, что собирался сделать с тобой наш дорогой капитан.

— Вообще, я думаю, все мы знаем, что Джеймс собирался с ним делать. — Доркас подмигивает Сириусу, а Питер, стоящий позади нее, издает такой звук, будто его вот-вот стошнит.

— Давайте сосредоточимся на текущей задаче, пожалуйста, — огрызается Ремус, звуча на грани отчаяния. Доркас делает вид, что закрывает рот на замок, а Ремус нетерпеливо взмахивает рукой, прося Сириуса продолжить. Проблема в том, что Сириус слукавил. Джеймс не объяснил, в чем состоит план, лишь дал пару неточных намеков.

— Да, что ж. — На следующих словах он пытается прозвучать увереннее, чем он себя чувствует на самом деле. Джеймс вполне мог и шутить. С ним никогда нельзя сказать наверняка. — Он сказал, что приведет меня к своему королю.

У пиратов есть свой Король?

Да.

Я уверен, что так нельзя.

Джеймс рассмеялся. О, как же Сириусу нравилось смешить его.

Нет, — сказал Джеймс. — Нет, думаю, нельзя. Но он все равно есть.

Признай, я тебе нравлюсь больше.

Ты нравишься мне в другом смысле.

В другом смысле? Что ж, этого мало.

Тебе обязательно быть лучшим во всем?

Да.

Еще один смешок. А потом Джеймс наклонился вперед, проводя костяшками по щеке Сириуса. Никто и никогда не касался его так, как Джеймс Поттер. Ни его любовники. Ни его семья. Никто и никогда не касался его так, словно он был обычным парнем. А не троном.

Ты очень нравишься мне, Сириус Блэк. — А потом: — когда мы уйдем отсюда, я отведу тебя к ним.

К твоему другому королю?

Джеймс улыбнулся.

Да. К моему другому королю.

— Королю? — требовательно спрашивает Ремус, возвращая Сириуса в реальность. Позади него смеется темнокожая женщина. Согнувшись пополам и уперев руки в колени.

— О, они будут в восторге.

— Да, спасибо, Доркас, такая ты помощница. — Ремус фыркает, и Сириус не уверен, что видел, как этот парень делает что-то еще помимо этого. — И в этом его большой план? Привести флот Салазара к Фениксу и надеяться, что они сами разберутся со всем этим вместо нас?

— Феникс? — с любопытством спрашивает Сириус. — Так зовут вашего короля?

Ремус закатывает глаза, будто Сириус — самый глупый человек на его памяти. К счастью, Доркас, кажется, не против взять объяснения на себя.

— Нет, это остров.

Понятно. Многое объясняет.

— Почему за тобой вообще послали флот? — вмешивается третий человек, Питер.

— А это, — Доркас указывает на него пальцем, — хороший вопрос, Пити. — Все внезапно поворачиваются к Сириусу, который просто хлопает глазами.

— Эм…

Джеймс считал, что будет лучше, если они не будут говорить о том, кто такой Сириус. Для его же безопасности и безопасности команды. К сожалению, он не посвятил Сириуса в то, какую историю ему рассказывать.

— Ты что-то типа сына лорда? — спрашивает Питер, прищурившись.

— Ну, он точно не из рабочего класса, — фыркает Доркас — Не с его руками.

Сириус опускает взгляд на руки, растопыривая пальцы.

— А что не так с моими руками? — спрашивает он, стараясь не прозвучать капризным.

Доркас лишь улыбается.

— Детка, они мягкие. Как масло.

Сириус хмурится.

— Они бы не послали корабль за обычным сыном лорда, — говорит Ремус, возвращаясь к теме. Он оглядывает Сириуса, разбирая его на части. К счастью, Сириусу часто приходится иметь дело с тем, что на него смотрят. Он посылает Ремусу самую обворожительную улыбку. От чего тот щурится еще сильнее. — Должно быть, ты из дворца.

Живот Сириуса скручивает, пульс учащается, но он этого не показывает. Если жизнь при дворце чему-то его и научила, так это тому, чтобы скрывать свои истинные чувства. Тому, как прятаться за слоями безликих манер. Сейчас этот навык как нельзя кстати.

— Это значит, что мы должны теперь кланяться ему и все такое? — недовольно спрашивает Питер. — Называть его милордом?

— Нет, — резко говорит Ремус. — Тут нет земли. И лордов нет, значит. Мы все равны.

Доркас присвистывает.

— Вот дерьмо, Ремус, а ты тот еще поэт.

Но Ремус все еще смотрит на Сириуса, которому кажется, что ему надо сказать что-нибудь еще, а не то его опять запихнут в эту крошечную деревянную тюрьму.

— А что Джеймс сказал тебе? — наконец спрашивает он.

— Ничего.

Сириус выгибает бровь.

— Ничего?

Ремус издает нетерпеливый звук.

— Он сказал, что к нам еще кое-кто добавится. И все. Его друг, — усталым голосом. — Джеймс всегда тащит сюда всякий сброд. Дурная привычка.

— Слушай, технически, мы тоже попадаем под это определение, — влезает Питер, чем зарабатывает недовольный взгляд от Ремуса, и тут же замолкает.

— Я о том, — продолжает Ремус, — что мы не задавали вопросов. Но я не думал, что за нами будет гнаться целый, мать его, королевский флот. Так что, кто ты, блять, такой и насколько сильно встрял Джеймс?

Сириус морщится. Он задавал себе тот же вопрос. С Джеймсом все в порядке? Они его мучили? Они его отпустили? Сириус успокаивает себя тем, что Регулус не позволил бы им сделать что-то страшное. Он знает, что брат не в восторге от пирата. Но Регулус, если честно, добряк, весь такой меланхоличный. Он не потерпит пыток. А их мать послушает его.

— Я… эм… — Сириус запинается, и три пирата не отводят от него взгляда. Их терпение вот-вот кончится. — Мой отец… главный советник короля, — наконец выдает он. И морщится, понимая, что теперь Северус его отец. Отвратительно.

— Вау, — Питер смотрит на него с восторгом. — Это ты и принцев видел?

Сириус изо всех сил старается не рассмеяться.

— Эм… да. Мы росли вместе.

— Ослоёб тупоголовый…

— Опять он завелся, — улыбается Доркас, локтем тыкая Питера, которому, очевидно, не так весело, как ей.

— Сын советника! — ревет Ремус, проводя руками по волосам и взъерошивая их. — Почему он не мог трахаться с конюхами, как все остальные?

— Говори за себя, — фыркает Доркас. — Лично я никогда не трахалась с конюхом, — оглядывается на Сириуса. — Запах навоза меня не заводит.

Сириус пытается говорить сквозь смех.

— Стой, стой, вообще-то мы с Джеймсом никогда не…

— РЕМУС! — раздается чей-то крик с верхней палубы. — Иди посмотри!

— О, замечательно, — стонет Ремус и откидывает голову, закрывая глаза. — Что на этот раз? — Последние слова звучат настолько тихо, что Сириус думает, будто они обращены скорее ко вселенной, чем ко всем, собравшимся на корабле.

Спустя секунду Ремус уже движется, пройдя половину ступенек до того, как Сириус вообще успевает опомниться.

— Эй, босс! А что нам делать с… — Доркас вздыхает, потому что Ремус уже исчез, оставив всех в тишине. Ужасной, неловкой тишине. Только судно поскрипывает. А они втроем стоят там, и никто из них, оказывается, не знает, что делать дальше.

— Как думаешь, нам стоит пойти за ним? — наконец спрашивает Питер.

Доркас лишь закатывает глаза, а потом слегка подается вперед и толкает Сириуса.

— Давай, красавчик, посмотрим, какие беды ты наслал на нас.

— Знаешь, — говорит Сириус, взбираясь на верхнюю палубу. — У меня так-то имя есть, — хотя как только слова вылетают из его рта, он понимает, что это не совсем правда. Он ведь не может сказать им, что его зовут Сириус, они все поймут.

К счастью, Доркас разражается смехом.

— Красавчик отлично тебе подходит.

По палубе носятся люди, человек десять, из-за звуков моря и ветра их почти не слышно. Сириус был тут, когда они покинули город. Но тогда было темно и не до этого, и к тому времени, как все утряслось, Ремус сказал Питеру увести его на нижнюю палубу, заперев в каюте. Придурок. Он — Ремус — сейчас у штурвала, говорит с женщиной, ведущей корабль.

— Я не могу заставить чертов корабль двигаться быстрее, Ремус — огрызается она.

— Я просто не понимаю, какого черта они догнали нас так быстро, — шипит он в ответ; его волосы в еще большем беспорядке, чем до этого.

Сириусу не требуется много времени, чтобы понять, о чем они говорят. За кормой корабля он видит силуэт королевского флота. Вдалеке. Но не настолько вдалеке.

— Нас догнали, — продолжает темноволосая девушка, — потому что у них одно из самых лучших судов в этой части света, а у нас — ведро, — в подтверждение своим словам, она ударяет по штурвалу.

— Эй! — вмешивается Доркас. — Не надо так о нашем корабле. Мне нравится наш корабль. — Она поглаживает перила, а темноволосая девушка закатывает глаза.

— Успеем добраться до Ахилла, как думаешь? — спрашивает Ремус.

Она смеется.

— Хера с два, Люпин.

Сириус видит, как он стискивает зубы.

— И что ты предлагаешь, Эммелин?

Эммелин смотрит на Ремуса, а потом на корабль позади них. Раздумывает с секунду, прежде чем продолжить говорить:

— Что ж, первое, о чем нам стоит беспокоиться, — их пушки. Даже если они нас и не потопят, мы не сможем позволить себе ремонт.

Ремус щиплет себя за переносицу.

— Извини, но это звучит не как предложение, а как еще одна проблема.

Эммелин фыркает.

— Боже, какой ты нетерпеливый.

— За нами гонится чертов королевский флот, прости, если мне кажется, что эта ситуация не терпит отлагательств.

Эммелин смотрит на него, а потом на Доркас.

— Полегче с ним, — говорит Доркас, улыбаясь. — У него был трудный день, пусть поворчит.

— Поворчит? — возмущенно спрашивает Ремус. — Если я единственный, кто относится к серьезной ситуации серьезно, это не значит, что я ворчу!

Доркас снисходительно улыбается, сжимая его плечо.

— Как скажешь, любовь моя.

Из горла Ремуса вырывается сдавленный звук. И этого достаточно, чтобы Эммелин сжалилась над ним.

— Смотри, видишь тот берег? Где из воды торчат камни? — она взмахивает рукой, показывая на сушу, где скалы уходят в море.

— Да… — скептично говорит Ремус.

— Думаю, нам надо подобраться поближе к берегу, заплыть за камни и бросить якорь.

Ремус поворачивается к ней, выгнув бровь.

— Отличный план, только ты, кажется, забыла, что у нас нет пушки. Нам нечем сражаться.

Но Эммелин отмахивается от него.

— Они не думают, что мы остановимся. И к тому моменту, как они доберутся до края той скалы, они будут слишком близко, чтобы воспользоваться пушками. Просто пойдут на абордаж, — она морщится. — Что ж, я на это надеюсь.

— О, просто пойдут на абордаж, — спокойно говорит Ремус. — Пустяки. Всего лишь кучка морских офицеров. Вообще не о чем переживать.

— Я могу сражаться с тем, у кого есть меч, — многозначительно говорит она. — Я не могу сражаться с пушкой.

Доркас издает согласный звук.

— Она уделала тебя, босс.

Ремус вздыхает, не отводя взгляд от Эммелин.

— Думаешь, у нас есть шансы?

Она пожимает плечами.

— Может быть. — А потом впервые смотрит на Сириуса, чем шокирует его, потому что он не думал, что она вообще знает о его присутствии. — Или мы можем отдать им то, что они хотят, — она наклоняет голову в его сторону, заставляя Ремуса повернуться. Сириус чувствует, как его сердце падает в пятки, как немеют его конечности.

— Нет, пожалуйста… я… я не могу вернуться, — он делает шаг вперед, переводя взгляд с Эммелин на Ремуса. — Пожалуйста.

Эммелин безразлично смотрит на него, будто ей плевать, но Ремус… что ж… он будто впервые видит Сириуса. И Сириус внезапно чувствует себя голым. Уничтоженным. Разобранным на части.

— Я не могу так поступить, — наконец говорит Ремус, поворачиваясь к Эммелин.

— Почему? — в лоб спрашивает она.

Ремус выглядит так, будто он жалеет о сказанном еще до того, как слова вылетают из его рта.

— Я обещал Джеймсу.

Эммелин фыркает.

— Это было до или после того, как ты понял, что тут будет замешан чертов военно-морской флот?

— Неважно.

— Готова поспорить.

— Эм.

— Ре.

Ремус тяжко вздыхает, смотря на нее умоляющими глазами. Сириус впервые видит его не раздраженным.

— Я обещал Джеймсу, — повторяет он. Сириус слышит вес этих слов. Думает, что, наверное, их однажды найдут на дне океана.

Выражение лица Эммелин смягчается, и она тянется вперед, сжимая его руку.

— Ты ведь знаешь, что ничем ему не обязан? — Ремус фыркает. — Эй. Я серьезно. Ты можешь сказать ему нет.

Ремус ощетинивается.

— Я в курсе.

— Джеймс сказал бы тебе то же самое. Он не…

— Мне не надо, чтобы ты говорила мне, что думает Джеймс, — огрызается он, вырываясь из ее хватки. — Я, блять, чувствую его. Или ты забыла?

Сириусу кажется, что это странная формулировка, но Доркас и Эммелин его все равно понимают. И обе смотрят на него с одинаковым выражением на лицах. Тревога. Жалость. И где-то в уголках глаз. Скорбь.

— Никто не забыл, Ремус, — мягко говорит Питер, делая шаг из-за Сириуса. Он выглядит так же, как девушки, и Сириус рассматривает их всех, задаваясь вопросом, какого черта с ними случилось.

Ремус прижимает руку к груди, нервно потирая грудную клетку.

— Нам не надо было уплывать без него.

— Ремус…

— Он бы не ушел без меня.

Наступает недолгая пауза, а потом:

— Что ж, тогда бы мы все сейчас висели на эшафоте, — резко говорит Эммелин. — Ты поступил правильно, понимаешь? — Ремус не отвечает, все еще потирая грудь. — Ре?

Они встречаются взглядами, и спустя секунду он коротко кивает.

— Хорошо. — Взгляд Эммелин перемещается на Сириуса. — Я все еще думаю, что нам надо сдать его.

— Эммелин.

— О, ладно, ладно. — Она вскидывает руки вверх в знак поражения. — Можешь оставить своего чертового безбилетника.

— Спасибо, — говорит Ремус. И Сириус понимает, что он правда ей благодарен.

— Эй, вы двое, что за кислые мины, а? — с ухмылкой говорит Доркас, проводя рукой по ремню шпаги. — Давненько нам не доводилось убивать людей в форме.

Эммелин слегка смеется.

— Верно, — сдается она. — Будет весело. Прольем кровь верноподданных, как в старые добрые.

— Вот это дух!

В животе Сириуса поселяется что-то неуютное, но он игнорирует это чувство. Все равно на самом деле это не его люди. Это люди его отца. Может, его брата. Но уж точно не самого Сириуса.

— Раз все в восторге от предстоящих убийств, — безэмоционально говорит Ремус, поворачиваясь к Доркас, — оповести команду о плане, убедись, что они готовы к бою.

— Будет сделано, босс. — Она направляется на главную палубу, проходя мимо Сириуса и подмигивая ему.

— Пит, — продолжает Ремус. — Как дела с медикаментами?

Парень пониже морщится.

— Не очень.

Ремус, оказывается, совсем не удивлен, он лишь кивает головой и сжимает его плечо.

— Собери все, что есть, и оставь в легкодоступном месте. Что-то мне подсказывает, что они нам понадобятся.

Питер кивает и уходит, а Ремус обращает внимание на Сириуса.

Сириус улыбается. Ремус — нет.

— Тебе надо вернуться на нижнюю палубу.

Сириус смеется и резко замолкает, понимая, что Ремус не шутит.

— Эм, мне так не кажется.

Хера с два он станет прятаться на нижней палубе. Частично, потому, что его эго не позволит ему. Частично, из-за того, что у него есть вопросы и ему кажется, что у тех, кто гонится за ними, есть ответы.

— О, извини, тебе, наверное, показалось, что у тебя есть выбор? — спокойно спрашивает Ремус, делая шаг в его сторону. — Мой косяк. Я хотел сказать, что ты пойдешь на нижнюю палубу. Сейчас же.

Сириус даже с места не сдвинулся.

— Пока вы все заняты тем, что сражаетесь тут? Вот еще.

Ремус выглядит так, будто прямо сейчас он представляет то, как душит Сириуса.

— Мы не сможем сражаться, если будем заняты тем, что защищаем тебя. Для нас всех будет лучше, если ты…

— А с хера ты взял, что мне нужна ваша защита?

Ремус выгибает бровь, а потом презрительно оглядывает Сириуса с ног до головы. Сириус не отводит взгляда.

— Я умею сражаться.

— Конечно.

— Это правда!

— Серьезно? — спрашивает Ремус, скрещивая руки на груди. — Ты хоть раз дрался с кем-нибудь, кого не нанимал твой отец?

Сириус открывает рот, но ничего не говорит. Дрался, да, раз или два, с друзьями. Но ему почему-то кажется, что эта информация не сильно поможет.

— Вот и я о том же, — говорит Ремус, когда у Сириуса не находится ответа. — Иди на нижнюю палубу. — Ремус начинает уходить, как будто на этом их разговору конец. Сириус, конечно же, тут же становится у него на пути, чуть ли не стукаясь об его голову своей.

Ремус издает раздраженный звук.

— Ты испытываешь мое терпение, лордёныш.

— Я могу помочь, — непоколебимо говорит Сириус.

Ремус фыркает.

— Сильно сомневаюсь. — Он пытается обойти Сириуса, но тот снова преграждает ему путь, обнажая меч.

— Я не буду прятаться. — Сириус не наставляет на него меч, просто достает его. Пусть Ремус знает, что Сириус не шутит.

Ремус смеривает его раздраженным взглядом, выдыхая через ноздри.

— Ладно, — рычит он, наконец. — Ладно! Господи, блять, боже. — Сириус ухмыляется, и Ремус отпихивает его с дороги. — Иди за мной! — бросает пират через плечо. — И спрячь этот чертов меч, пока ты себе глаз не выколол.

Сириус делает так, как ему сказали, быстро догоняя Ремуса на главной палубе и тут же попадая в гущу событий.

— ГИД! ФАБ! БЫСТРО СЮДА! — кричит Ремус, задрав голову к наблюдательному посту на мачте. Секунду спустя показываются двое огромных парней, они изящно спускаются по мачте с невероятной скоростью, спрыгивая на палубу с высоты нескольких метров. Сириус готов поклясться, что корабль покачнулся. У парней темно-рыжие волосы и одинаковые лица. У одного из них в ухе несколько золотых сережек, у второго — длинные волосы, собранные в хвост; оба нависают над Сириусом и Ремусом, словно они дети.

— Чем можем служить, капитан? — спрашивает один из них, отряхиваясь.

Ремус морщится. Его любимая эмоция, как уже выяснил Сириус.

— Я не ваш капитан.

— А выглядишь достаточно по-капитански, скажи же, Гид.

Второй парень кивает.

— И правда, Фаб. Кричит тут и всякое такое. Раздает приказы. Очень по-капитански.

Ремуса это ничуть не веселит.

— Джеймс капитан.

— Но Джеймса тут нет.

— То есть, если он капитан, то это значит, что мы «безкапитанные»?

— О-о-о, не нравится мне это, Фаб.

— И мне, Гид.

— Чувствую себя потерянным.

— Бесцельным.

— Как крошечная пылинка.

— Мне кажется, я чувствую дух экзистенциального ужаса, Гид.

— И я, Фаб.

Ремус вздыхает, щипая себя за переносицу.

— Я на корабле, полном придурков. Послушайте. — Ремус хватает Сириуса за руку и тащит его вперед. — Теперь он ваша ответственность, понятно? Если он умрет, вы сами будете рассказывать об этом Джеймсу, когда он вернется.

Близнецы хлопают глазами.

— Будет сделано, босс.

— Все, что прикажете.

— Разве что…

— Эм…

Парень с хвостом наклоняется вперед и переходит на притворный шепот:

— Кто он вообще такой?

— Он… — а потом Ремус замолкает. — А вообще, — поворачивается к Сириусу, — как тебя зовут-то?

Сириус чувствует, как на него накатывает волна паники.

— Эм. — Он справится. Он точно справится. — Меня зовут… — Он очень искусный лжец. Всегда им был. — С-с-сайрус?

Ремус выгибает бровь, окидывая его невпечатленным взглядом.

— Ага, — говорит он, но несмотря на явный скептицизм, не напирает, а снова поворачивается к близнецам. — Это Сайрус, сын Советника и заноза в моей чертовой заднице.

Сириус закатывает глаза, а близнецы удивленно вздыхают.

— Вау, а я думал, что мы заноза в твоей заднице, — Фабиан — как кажется Сириусу — взмахивает рукой, показывая на себя и на брата.

Гидеон с прискорбным выражением лица качает головой.

— Нас заменили, Фаб.

— Еще и незнакомцем!

— Зато он симпатичный.

— И то верно, — соглашается его брат, оглядывая Сириуса с головы до ног. — Было бы неловко, если бы нас уделал простолюдин.

Парочка ухмыляется, и Ремус фыркает, прежде чем продолжить:

— Мы ждем прибытия флота, — говорит он. — Так что вы его защищаете, понятно?

— Эй! Я же сказал, мне не нужна защита! — возмущенно говорит Сириус, но никто не обращает на него внимания.

— Будет сделано, — салютует Фабиан.

— Мы тебя не подведем.

Ремус закатывает глаза.

— Ага, поверю в это, когда увижу собственными глазами.

И вот он уже возвращается к штурвалу. Сириус пялится ему вслед, пытаясь заставить споткнуться силой мысли. Увы. Не в этот раз. В конце концов он снова поворачивается к двум одинаковым ухмыляющимся лицам.

— Слушайте, — уверенно говорит он. — Мне не надо, чтобы за мной носились няньки и следили за тем, чтобы я случайно не вывалился за борт, ладно? Я сам могу о себе позаботиться. — Блять, да я могу позаботиться о целом, мать его, королевстве.

Фабиан понимающе кивает, его хвост качается взад-вперед.

— Это замечательно. Разве это не замечательно, Гид?

Его брат одобрительно хмыкает.

— Замечательно. Потому что нам точно нужна нянька.

— Так что ты можешь приглядывать за нами, — улыбается Гидеон; и его улыбка настолько большая и дурацкая, что она совсем не вяжется с грубым лицом. — Здорово все сложилось, да?

Сириус пытается сдержаться, правда пытается, но с его губ все равно срывается маленький смешок. Они, несомненно, очаровательны, что бы там ни говорил Ремус.

— Ты когда-нибудь участвовал в бою, Сайрус? — спрашивает Фабиан, опираясь на корму корабля. — Я понятия не имею, чем занимается сын Советника. В старом добром дворце много драк?

Сириус чувствует, как в груди скребется что-то, похожее на неполноценность. Новое для него чувство. Он всегда был идеальным во всем. Одаренным, как говорили его учителя. Сириус Блэк никогда не чувствовал себя так, будто его мало.

— Я умею сражаться, — говорит он вместо ответа на вопрос. И Фабиан знающе смотрит на него, обнажая ум, который они с братом так старательно прячут.

— Ты когда-нибудь убивал? — спрашивает он спокойным голосом. Глаза его выдают.

Сириус мог соврать.

Он мог.

— Нет, — сказал он наконец, и это слово было на вкус как стыд. — Нет, не убивал. — Всегда запертый за стенами замка.

Гидеон присвистнул.

— Так ты девственник, как весело! — он наклоняется вперед, переходя на шепот. — Просто будь нежным, парень. Скажи пару приятных слов. Несколько толчков, и дело сделано. Не о чем переживать. — Он подмигивает, хлопая Сириуса по плечу.

— ЭЙ!

Все поворачиваются к штурвалу, возле которого стоит Эммелин. Ремуса, как замечает Сириус, нигде не видно.

— Мне нужно, чтобы один из вас вернулся туда! — Она взмахивает в сторону мачты. — Будете моими глазами и ушами!

— Мы не можем, Эм! Капитан сказал следить за Сайрусом! — кричит Фабиан, а Сириус чувствует, как розовеют от смущения его щеки.

Он буквально слышит по голосу Эммелин, что она закатывает глаза.

— Я уверена, что с этим заданием можно справиться и в одиночку.

Фабиан оглядывается на брата, который пожимает плечами, соглашаясь. Секунду спустя они уже играют в камень-ножницы-бумага.

— Да блять, — говорит Фабиан, когда брат камнем побеждает его ножницы, Гидеон триумфально улыбается. — Ладно, — он поворачивается к Сириусу. — Я так хотел посмотреть, как ты будешь пользоваться этой штукой, — он показывает на меч Сириуса. — Готов поспорить, это было бы мило, как будто ягненок впервые пытается встать на ноги.

Сириус недовольно смотрит на него.

— Я умею сражаться!

Фабиан с сомнением смотрит на него, а потом качает головой и направляется к главной мачте.

— Эй! — снова зовет Эммелин. — Лук взял, Фаб?

Фабиан ухмыляется. Сириус не замечал его до этого, отвлеченный, ну, самим Фабианом, в целом, но сейчас он видит его. Лук. Фабиан вытаскивает его из-за спины и поднимает вверх, словно золотой кубок.

— Он всегда со мной!

— Стой, это… — Сириус поворачивается к Гидеону. — Это лук на три стрелы? — удивленно спрашивает он. Он никогда не видел лука, который мог стрелять больше, чем двумя стрелами.

Гидеон улыбается.

— Естественно. Это радость и гордость Фабиана.

Сириус округляет глаза.

— Откуда он у вас? — Почему у вас он есть, а у меня нет, — хочется спросить ему на самом деле. Сириус знает, что ведет себя, как ребенок. Он уже давно свыкся с этим. Регулус может чуждаться роскоши, сколько ему угодно, но Сириус никогда не видел в этом особого смысла. И если это единственное преимущество того, чтобы быть принцем, то можно и удовольствие получить от этого. Сириус всегда любил свои игрушки.

Гидеон окидывает его взглядом, но Сириус все равно не улавливает.

— Сайрус, мы пираты, — говорит он, отталкиваясь от кормы и делая шаг вперед, вторгаясь в личное пространство Сириуса. — Как ты думаешь, откуда он у нас?

Это.

Справедливо, по мнению Сириуса.

Гидеон снова улыбается, обнажая ряд не всех зубов. Он хлопает Сириуса по плечу со всей силы, так, что тот спотыкается.

— Кстати об оружии, — говорит Гидеон, направившись в сторону лестницы. — Давай пойдем посмотрим, что в оружейной, да? Мне кажется, что нам пригодится все.

Сириус пускается вслед за ним, Гидеон уже далеко. Прежде чем они исчезают под палубой, Сириус бросает последний взгляд на горизонт. Вдалеке мелькает огромное судно. Оно приближается. Ему это не нравится, правда, но вместе с тем он тайно рад, что их догоняют. Это может быть его единственным шансом узнать правду. Заставить кого-нибудь сказать ему это в лицо. Ему надо знать, без сомнений и догадок, что все эти перешептывания, слухи и секреты были правдой. Ему надо знать, что он поступил правильно.

Боже,

он надеется, что поступил правильно.

— Эй! Сайрус! — Гидеон выглядывает с подножия лестницы, с веселым выражением лица. — Не отставай, ладно?

Сириус моргает.

— Извини. — И снова начинает двигаться. — Просто… отвлекся.

Гидеон заводит его в маленькую комнату, рядом со спальнями экипажа — это огромное открытое пространство, забитое гамаками и разделенное на секции кусками ткани вместо настоящих стен. Сама оружейная внутри черная от грязи — сажи и, может быть, плесени — и там пахнет сыростью. Внутри несколько бочек с порохом, а на почти пустых стенах висят мечи и клинки. На полу валяются стрелы. И парочка револьверов.

Сириус берет револьвер. Он тяжелый. И ржавый.

— Ты хоть стрелял из такого? — спрашивает Гидеон, заставляя Сириуса поднять взгляд.

— Из пистолета? Да. Из охотничьей винтовки. Но не… не из такого, нет.

Сириус вертит револьвер в руках, а потом Гидеон выхватывает его. Сириус издает возмущенный звук, но Гидеон лишь смеется.

— Мне надо проследить, чтобы ты остался в живых, помнишь? — говорит он. — Явно не дать тебе застрелиться, — он морщится. — Ты когда-нибудь соскабливал мозги с дерева? Чертовски сложно.

— Представляю, — сухо говорит Сириус, следя за тем, как Гидеон перекладывает оружие, шарясь по встроенным в стену ящикам. Он достает маленькие круглые пули и складывает их в мешочек, висящий на поясе.

— Как ты тут вообще оказался? — вдруг спрашивает Сириус.

— В смысле? — Гидеон не поворачивается. Продолжает возиться с оружием.

Сириус взмахивает рукой.

— Как кто-то вообще становится пиратом?

Гидеон фыркает, вытаскивая из ящика что-то, похожее на каменное масло, и начинает затачивать нож, который снял со стены.

— Думаю, запоров все остальное, — расплывчато говорит он. А потом: — Или все потеряв. — Это до ужаса грустное заявление, и Сириус не может не задаться вопросом, относится ли это теперь и к нему тоже.

— Наш с Фабом отец мясник. — Гидеон четкими и длинными движениями водит лезвием по камню. — Но у него уже было достаточно сыновей, которые работали в лавке, и достаточно дочерей, чтобы содержать дом, так что, когда нам было… не помню, лет девять? Десять? Он отправил нас в счастливый путь.

Сириус моргает.

— Он просто… он просто вышвырнул вас?

Гидеон пожимает плечами.

— Ну, еды, чтобы кормить нас, не хватало, так что он, наверное, решил, что если мы будем сами по себе, то у нас будет больше шансов. Либо так, либо голодать. — Гидеон не звучал расстроенным, Сириус не был уверен, как это вообще было возможно, но это так. — Мы пытались найти работу, правда, на фермах, в магазинах, в кузницах, в пекарнях. И никому мы не были нужны. — Шарп. Шарп. Шарп. Гидеон — здоровяк, но со своим ножом он обращается с предельной нежностью.

— И вы стали пиратами? — спрашивает Сириус.

Гидеон фыркает.

— Нет, — будто это смешно. — Мы начали воровать. Обчищали карманы горожан и всякое такое. Этого было достаточно. Однажды мы позарились на карман Ремуса. — Он искренне и от души смеется. Как будто ты заходишь в теплый дом посреди суровой зимы. — Я думал, Джеймс мне голову оторвет. А потом я начал нести чушь о нашей ситуации и о том, что нам нечего есть и… ну… — он пожимает плечами. — И вот мы здесь.

— И вот вы здесь, — говорит Сириус, наблюдая за довольным Гидеоном, разглядывающим клинок. — А… эм… Ремус и Джеймс всегда… были… — он взмахивает руками, — ну, знаешь, вместе?

— Насколько я знаю, да. Ты мог бы сказать мне, что они двойняшки, и я бы поверил тебе, — он улыбается Сириусу, оборачиваясь через плечо, а потом закидывает каменное масло обратно в ящик и закрывает его.

— То есть, ты хочешь сказать, что они как братья?

Гидеон фыркает, всовывая клинок под ремень, и поворачивается.

— Я бы сказал, что у них все сложно.

Сириус морщится, и в груди поселяется некомфортное чувство. Ревность. Или зависть. Одно из двух. Есть ли вообще разница?

— Что ты имеешь в виду…

— Пойдем, Сайрус, — он хлопает его по плечу, мягко подталкивая к двери. — Пора возвращаться наверх.

Первый раз Сириус встретил Джеймса в тронном зале своего отца. Он вплыл так, будто ему там было самое место, что абсолютно точно не было правдой, позади него шли мужчины с сундуками, набитыми золотом. Большую часть из них, очевидно, забрали с кораблей Годрика — но были и другие товары, произведения искусства, столовые приборы, изысканные ткани. Сириус напрягает мозг, пытаясь вспомнить, видел ли он в тот день кого-то из членов команды позади Джеймса, но ему так не кажется. Они бы, конечно, узнали Сириуса, если бы были там? И Сириус бы их узнал. По крайней мере, Ремуса.

Он подозревает, что Джеймс специально нанял людей, чтобы они пошли с ним. На случай, если все пойдет не так, как задумывалось. На случай, если король не принял бы его завуалированное оправдание, что он исследователь. Что все эти вещи не были украдены. А были найдены. На случай, если его бы повесили, а не посвятили в рыцари. Несмотря на всю свою бесцеремонность, Джеймс явно был в курсе того, насколько шатка его позиция при дворце. И никогда не подпускал к нему людей, о которых заботился больше всего.

Сириус даже не знает, что чувствует по этому поводу

В первый раз, когда он заговорил с Джеймсом, они были в борделе. В приличном, вообще-то, там были только самые благородные и чистокровные юноши со всего королевства. Сириус не до конца уверен, как Джеймсу удалось туда пробраться, но, с другой стороны, он был не прочь подружиться с владельцами городских борделей.

Ему кажется, что Джеймс был там по работе. Завести знакомства с молодыми дворянами. Наладить связи Подружиться. Заключить сделки. Сириус же, с другой стороны, был там только потому, что хотел, чтобы ему отсосали. Честно говоря, это было единственной причиной, по которой он вообще появлялся где-либо. Он как раз вышел из приватной комнаты с пустым выражением лица, его стража покорно стояла по ту сторону двери, как заметил Джеймса возле бара.

И что ж, пройти мимо Джеймса Поттера было очень трудно.

Так, значит, ты пират?

Джеймс улыбнулся уголком рта.

Искатель приключений, — а потом, запоздало, в такой манере, что стало понятно, что это ему не свойственно: ваша светлость.

Сириус фыркнул.

Извини, я не хотел проявить неуважение.

Меня довольно сложно задеть.

Приятно знать.

А потом:

И каково это?

Джеймс повернулся к нему, выгнув бровь. У Джеймса Поттера были невероятные глаза. Отец Сириуса свято верил в то, что пытки были лучшим способом разговорить человека. Боль от Бога, в конце концов. Очищает душу. Выуживает правду. Но Сириус почти уверен, что Джеймс мог расколоть любого быстрее, чем всякий клинок. Одним своим взглядом. Этими глазами, которые умоляют довериться. И о, как же всегда хочется дать Джеймсу то, о чем он просит.

Каково что? спросил Джеймс.

Мир.

Точно, а ты разве не видел его? Я всегда думал, что этим занимаются почти все короли. Странствуют, просто чтобы попить чай в чужом замке.

Наступила короткая пауза, а потом Сириус согнулся пополам в приступе совсем не джентльменского смеха. От такого Регулусу обычно становилось не по себе, он начал ерзать, вздыхать и тревожно поглядывать на Сириуса.

Во-первых, — сказал Сириус, успокоившись. — Я еще пока что не король, так что осторожнее, это почти государственная измена. А во-вторых, то, как ты думаешь, будто короли только и делают, что пьют чай, довольно очаровательно.

Джеймс улыбнулся, поднимая стакан.

Мне говорили, что я очарователен.

Я в этом не сомневаюсь, — Сириус позволил взгляду задержаться на губах Джеймса, а потом отвернулся.

Он уже был с мужчинами до этого. Не со многими. Ну, и был, наверное, не совсем подходящее слово. Он как-то целовался с парнем. С конюхом. Красавчики же всегда работают в конюшнях, да? В любом случае. Он поцеловал его. И парень поцеловал его в ответ.

И на этом все.

Больше ничего не было.

Но Джеймс Поттер подкладывал ему идеи в голову. Может, он делал это специально. Нельзя доверять никому, если ты принц. Он вообще не был похож на короля, если судить по пустому взгляду его отца.

Мы путешествуем, — наконец продолжил Сириус, опуская взгляд на деревянную барную стойку. — Но это нельзя назвать приключениями. На самом деле, я даже думаю, что их вообще нет.

Клетки.

Ты просто перемещался из одной в другую.

Вот и все, чем была корона. Довольно маленькой клеткой.

Это очень грустно, — ответил Джеймс, Сириус кивнул, соглашаясь с ним. А потом. Секунду спустя. — Это похоже на то, что ты можешь дышать. — Сириус посмотрел на него, и Джеймс смотрел на него в ответ. — Ты видишь океан на многие мили вперед, он никогда не кончается, больше ничего нет. Лишь вода и небо. Земля, она давит на тебя, все эти стены, деревни, таверны, — он взмахнул рукой, обводя помещение, в котором они были. — Они все время подбираются к тебе. Все ближе и ближе. Пока ты не начинаешь задыхаться, но ты этого даже не понимаешь. Но в море? — Он пожимает плечами. — Это похоже на то, что ты можешь дышать.

Тогда Сириус подумал, что он бы отдал все, чтобы испытать это на себе. Думал, что это невозможно. Что это все выдумки.

С тех пор многое поменялось.

— Полегче! — выкрикивает Ремус, когда королевский флот врезается в их правый борт.

Они сидели и ждали два часа. А потом. Буквально за минуту. Все начинает происходить в бешеном темпе. И только в тот момент, когда Сириус видит знакомые штандарты, развевающиеся с прижатого к ним корабля, он понимает, что его внешность может оказаться проблемой. Корабль вздрагивает, все пытаются ухватиться за что-нибудь, чтобы устоять на ногах, а Сириус оглядывается, ища хоть что-нибудь, чтобы замаскироваться.

Его взгляд цепляется за ведро.

— Парни, борта! — кричит Ремус. — Кингсли! Локхарт! Перережьте их чертовы веревки!

Раздаются звуки падающих досок, над ними летают стрелы. Сириус хватает ведро и радуется, когда видит, что внутри какая-то грязная черная жижа. Смола? Смазка? Это не важно. Сириус задерживает дыхание, закрывает глаза и переворачивает ведро. Темная субстанция впитывается в его волосы, заляпывает красивую одежду и покрывает кожу. Он сплевывает и отбрасывает ведро в сторону, в этот же момент возле него появляется Гидеон.

Он оглядывает его.

— Тактика запугивания? — спрашивает он. — Доркас использует зубы. Но, думаю, то, как ты пахнешь сейчас, страшнее.

Сириус морщится. Он и правда пахнет чем-то гнилым. Даже не хочет думать, почему.

— Отлично, — бормочет он. А потом: — Стой… зубы?

И прежде чем Гидеон успевает ответить, раздаются выстрелы.

— Возможно, ты захочешь воспользоваться саблей, — говорит Гидеон как раз перед тем, как податься вперед и встретиться лезвиями с нападающим морским офицером.

Битва началась.

И это. Неправильно. Капитан должен был зайти на борт первым. Он должен был озвучить условия, попытаться провести переговоры. Есть протоколы, которым надо следовать. Особенно, когда ваша цель — спасти заложника. Живот Сириуса скручивает, и он сам заставляет себя выдохнуть. Сосредоточиться. Он не может отвлекаться на это прямо сейчас.

Повсюду люди, и сначала у Сириуса не получается собраться с мыслями, палуба под его ногами качается волнами, пока люди кричат и орут, из дул пистолетов вырывается дым. Сириус благодарен тому, что форма королевского флота узнаваема, иначе бы он понятия не имел, с кем сражаться.

Перед ним появляется мужчина с поднятым мечом.

— Сдавайся, — говорит он, смотря на Сириуса так, будто он — грязь. Пират. Отброс. Сириусу это даже нравится, хоть его ладони и потеют. — Моли о королевской милости.

— Забавно, — говорит Сириус. — А я думал, что король мертв.

Мужчина бросается вперед, клинки встречаются с такой силой, что Сириус делает пару поспешных шагов назад. Их лезвия разъединяются, и мужчина вновь подается вперед, но на этот раз Сириус готов. Он чувствует, как вибрация от удара расползается по его запястьям и рукам, и ухмыляется. Сквозь него бежит огонь. О да. О да-а. О, это будет замечательно.

Они сходятся в схватке, отбивая удары друг друга. Битва во многом похожа на танец — шаг, за ним еще один — напряжение нарастает, пока все пытаются не выпасть из ритма. Не сбиться.

Офицер делает выпад в сторону Сириуса, но он отбивает его — едва — прежде чем поднырнуть своим мечом под меч противника и надавить, заставляя его запястье вывернуться под неестественным углом, бросив меч с болезненным вскриком. Прежде чем офицер успевает сделать еще один шаг, Сириус перехватывает свой меч и ударяет офицера рукояткой по виску, заставляя его свалиться на палубу. Как марионетку, у которой перерезали ниточки.

Сириус тяжело дышит, нависая над ним и слегка дрожа, покрытый потом. Крови нет. Только огромная, набухающая рана. Но офицер все еще жив. Сириус уверен в этом, по крайней мере.

— Ну, вы только посмотрите на это. — Возле него появляется Гидеон. В отличие от Сириуса он покрыт кровью, рыжие волосы липнут ко лбу. — Ты умеешь сражаться.

Сириус ухмыляется.

— Я же говорил.

Гидеон лишь смеется, взъерошивая волосы Сириуса.

— Давай не зазнавайся, Черная Борода.

— Эй, а Черная Борода реально… — Сириус не успевает договорить, потому что рука Гидеона врезается ему в живот, отпихивая назад от летящего кинжала, втыкающегося в корму корабля.

Невозможно сказать, откуда он взялся, нельзя сказать, бросил ли его кто-то из экипажа или из офицеров, даже не получится узнать, предназначался ли он для Сириуса, или нет.

— Поболтаем потом, мой друг, — говорит Гидеон, сжимая плечо Сириуса, пока к ним через всеобщий хаос прорывается пара офицеров. Сириус покрепче хватается за рукоять шпаги, сглатывая.

На его руке довольно глубокий порез, а еще его ударили по лицу, и Сириус молится, чтобы ему не сломали нос, хотя кровь идет. Ему нравится его нос. Сириус оплакивает самого себя, выдергивая саблю из живота мужчины, который ударил его. В уголках его рта собирается кровь, и он падает на колени. Сириус морщится и отворачивается, чтобы его не стошнило. И в этот момент он замечает капитана в нескольких шагах от себя. Если Сириус хочет ответов, то что-то ему подсказывает, что он получит их от этого человека.

— Эй! — кричит Гидеон позади него. — Куда ты, мать его, собрался?! Сайрус, вернись, блять, сюда! — но Гидеон все-таки немного занят, а у Сириуса есть конкретная цель.

Капитан замечает его еще до того, как Сириус подходит к нему. И на его лице это выражение — призрак узнавания. Хмурящиеся брови. Несорвавшееся с губ «Ваше Величество?». Сириус начинает размахивать саблей до того, как он успевает сказать хоть что-нибудь.

Мужчина отпрыгивает назад, но поднимает меч вовремя, чтобы отбить удар Сириуса. Он не выходит за рамки обороны, не нападает, просто сдерживает Сириуса, вынуждая их двоих переместиться ко входу на нижнюю палубу, выйдя из гущи событий.

— Сир? — брови мужчины все еще нахмурены. — Мы не причиним вам вреда, мы здесь, чтобы спасти вас. Ваше Высочество, опустите меч. Я не причиню вам вреда.

Капитан прижимается спиной к стене. И Сириус тоже останавливается, но меч не опускает.

— Каков ваш приказ? Почему вы здесь? — требовательно спрашивает он, тяжело дыша. Он едва ли слышит свой голос за шумом сражения.

— Вернуть вас домой…

Сириус снова подается вперед, капитан этого не ожидает и едва успевает отбить атаку Сириуса.

— Ты лжешь.

— Сир…

Но у Сириуса нет времени на это. Он продолжает двигаться резко и быстро, мужчина пытается выбраться из угла, в который его загнали, но Сириус не позволяет этому случиться. Лезвия продолжают врезаться друг в друга, пока капитан не замахивается слишком сильно, Сириус уворачивается от удара и ранит мужчину в бедро. Он стонет, заваливаясь назад, кровь начинает проступать сквозь его брюки. Он смотрит на Сириуса, обнажив зубы, его лицо покраснело.

— Я не видел ни одного короля, который бы ранил своих людей.

— Я спрошу еще раз, какие приказы вам дали, когда вы вышли в море? Скажи мне правду, и ты не пострадаешь, даю слово.

Мужчина замолкает.

Всего на секунду. Он бегает взглядом, ища хозяина, которого тут нет. А потом выражение его лица становится пустым.

— Как я и сказал, Ваше Высочество. — По его брови стекает капля пота. — Мы здесь, чтобы вернуть вас домой.

Но это все неправильно. То, как он говорит, как не смотрит Сириусу в глаза. То, как они напали на корабль. Это неправильно.

— Я не верю тебе.

Сириусу всегда казалось странным, с каким изящным звуком сталкиваются мечи. Как будто что-то хрупкое. Что-то, что вот-вот сломается. Дзынь, дзынь, дзынь. Мужчина снова пытается оттолкнуться от стены, и Сириус снова не дает ему этого сделать. Капитан забывает о защите, и Сириус наносит еще один порез, на этот раз в бок.

— А-а-ах, — шипит мужчина.

Но он не останавливается, со всей силы ударяя Сириуса, чьи руки дрожат от попыток сдержать меч капитана.

— Сдавайся! — шипит Сириус, они оба используют всю силу. Ждут, пока кто-нибудь сломается, окажется слабее. И Сириус должен признать, что клинок гораздо ближе к его лицу, чем ему бы хотелось.

— Ты не мой король, — выплевывает мужчина. А потом с слегка безумным блеском в глазах добавляет: — Бастард.

Ах, да.

Старая сказка.

О том, что Сириус не сын своего отца. О том, что его мать, отчаявшись завести наследника, пошла к другому мужчине. Сириус уже не раз слышал что-то подобное. Это не должно задевать его. Но. Что ж. Его отец мертв. Он больше не может улыбнуться ему, больше не может обхватить его лицо ладонями и сказать, как сильно он любит его.

Каким-то образом Сириус находит в себе силы отбросить мужчину назад. Он видит, как глаза капитана затапливает страх, когда он врезается в борт, а Сириус выбивает меч из его руки и приставляет лезвие к его шее.

— Скажи мне! — рычит он, они сейчас практически нос к носу — кровь, пот и слюна смешиваются друг с другом. — Скажи мне, какой вам дали приказ!

Мужчина сопротивляется, поэтому Сириус надавливает лезвием чуть сильнее, разрывая кожу и заставляя крошечную каплю крови скатиться по изгибу кадыка.

— Милорд, пожалуйста.

— О, теперь я милорд? Секунду назад я был бастардом.

Мужчине нечего сказать, он просто смотрит на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Отлично, думает Сириус. Пусть для разнообразия боится кто-нибудь другой.

— Скажи, скажи мне правду, и я, может быть, сжалюсь над тобой, — наконец выдает Сириус.

Хаос вокруг них растворяется. Крики. Звон мечей. Залпы револьверов. Море, небо и все, из чего состоит мир. Сириус видит лишь этого человека, его карие глаза, выбритое лицо, кровь, пачкающую горловину.

— Мы должны были найти вас, — наконец говорит он урывками. Как будто ему надо бороться за каждое слово. Как будто это пытка. Как будто слова вырывают из него с криком. — Мы должны были найти вас. И убить. Простите.

По позвоночнику Сириуса растекается что-то холодное. Конечно, он знал. Он поэтому и спросил. Но еще никто не говорил ему это в лицо. И. Все же. Теперь это чувствуется более реальным. Слышать эти слова.

— Кто отдал приказ?

Глаза мужчины закрыты, лицо исполосовано болью.

— Милорд, пожалуйста, моя нога.

Сириус встряхивает его, лезвие впивается в кожу еще сильнее, мужчина постанывает.

— Кто!

— Советник, — выдыхает он так, будто ему очень тяжело говорить. — И Королева-мать.

Он знал.

Он знал.

Он уже знал.

Именно поэтому он здесь.

И все же.

О, матушка. Мы и правда докатились до этого? Вот, кто мы теперь? Разве я не был твоим лучиком света? Твоим чудом? Твоим дорогим малышом? Я мог бы поклясться, что когда-то ты любила меня.

— Принц знал? — и Сириус не может сдержать надрыва в голосе. Не может сдержать дрожь в руках. Мужчина не отвечает, и Сириус вжимает его в стену. — Принц знал? Регулус знал? Скажи! Скажи мне! Он…

Но капитан обмякает в его руках, его бледное лицо замирает. Сириус опускает взгляд и видит, что вся его нога покрыта кровью. Наверное, порез на ноге был глубже, чем он думал.

— Блять! — кричит Сириус, отшатываясь назад и позволяя капитану упасть на пол. — Блять. — Что-то взбирается вверх по его горлу, и он не знает, тошнота ли это, или всхлип. Кажется, какое-то время он не может пошевелиться, не может оторвать взгляд от лежащего перед ним тела. Он не хотел убивать его. Правда, не хотел. Но потом, может, это было единственным исходом. Казалось, он был единственным, кто узнал Сириуса. Может, его звание было достаточно высоким, чтобы оказаться вблизи тронного зала. Может, он был единственным, кто видел его не только на портрете.

Сириус делает шаг назад. И еще один. И еще. А потом он наконец отворачивается. Все кажется неразличимой вспышкой, пока его взгляд не цепляется за Ремуса, который, каким-то образом, выглядит четким, а все остальное — нет. Он разделыватся с противником, стоя спиной к Сириусу. И именно поэтому Сириус видит, как моряк подбирается к нему.

— Р-Ремус! — кричит Сириус, бросаясь вперед. Но, кажется, что он не слышит его из-за шума. — Ремус! — Сириус не успеет, он слишком далеко. Он не успеет остановить мужчину вовремя. На хуй Гидеона с его запретом на револьверы. — Ремус! — пытается он в третий раз, когда лезвие моряка тянется к шее Ремуса.

У Сириуса нет времени думать. Он поднимает меч, меняя хватку. Рапира явно не метательное оружие, и Сириус действительно не надеется, что это сработает. Не надеется, что она вообще долетит до моряка, что уж говорить о том, что она сумеет разрезать униформу, кожу и задеть что-то важное.

И все же, он вкладывает в бросок всю свою силу. Плечо пронзает болью, когда он швыряет меч. Кажется, все замирает и ускоряется одновременно. Сириус целую вечность ждет, пока Ремус рухнет на землю. Пока меч моряка пронзит его. Весь мир сворачивается и взрывается за секунды, пока меч слетает с рук Сириуса и врезается в мужчину в форме. В спину. Слева. Под ребра. Удачное попадание. Ремус поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина, широко раскрыв глаза от шока, падает на колени, а потом он глядит поверх него, замечая Сириуса.

Время ускоряется.

Время замедляется.

Сириус не мог позволить ему умереть. Джеймс бы никогда не простил его.

Секунду спустя Ремус перерезает мужчине горло, заканчивая то, что начал Сириус.

— Гидеон! — кричит он.

Сириус моргает, оглядываясь по сторонам и внезапно понимая, что битва кончилась. Военно-морской флот сдался. Большая их часть загнана в другой конец корабля, они все еще живы, но Доркас их разоружила.

— Да, босс? — довольно спрашивает Гидеон, вытирая лицо куском тряпки. Он потный, измазанный кровью и устрашающий.

Ремус все еще смотрит на Сириуса.

— Я сказал тебе следить за ним.

Гидеон смеется.

— А оказалось, что следить надо было за тобой, да?

Ремус не смеется, и Сириус начинает чувствовать себя неловко под таким количеством внимания. Он еще никогда не видел человека с таким тяжелым взглядом. Как будто его прижимают к земле. Как будто разрывают на части. Прекрати, хочется сказать ему. Прекрати сейчас же. Но вместо этого он заставляет себя держаться.

— Где их капитан? — наконец спрашивает Ремус. — Надо обсудить условия их капитуляции.

— Да, не думаю, что получится.

— Это еще почему?

Гидеон ухмыляется, выглядя как гордый родитель.

— Потому что он, блять, убил его, вот почему. — И кивает в сторону Сириуса.

— Ты видел? — спрашивает Сириус до того, как успевает остановить себя, надеясь, что не дал страху просочиться наружу. Страху за то, что Гидеон мог подслушать то, что ему не следовало.

— Хочешь верь, хочешь нет, но я правда приглядывал за тобой, — он подмигивает.

— Ты убил капитана? — требовательно спрашивает Ремус, снова притягивая к себе внимание Сириуса. Он не может разобрать ни интонацию в его тоне, ни выражение лица. Не может сказать, злится ли Ремус, или он впечатлен. Так что в итоге Сириус просто пожимает плечами.

Ремус открывает рот, чтобы что-то сказать, но Доркас перебивает его.

— Что ж, парни. — Она вытирает кровь с лезвия о свой камзол, подходя к ним. Улыбается. — Кто готов встретиться с королем?

Часть II

Барти

В трактире темно, свет от свечей падает с потолка и стен, собираясь на столе. Его сиденье обито бархатом, спутники болтают о чем-то, на чем он не может сосредоточиться. Поэтому вместо этого он позволяет своему вниманию блуждать. Глаза скользят по переполненному залу, пока он вертит в руках свой напиток.

Неподалеку какого-то мужчину обворовывает шлюха. Пара путников разламывает хлеб. Кто-то играет в карты. Скука. Все это. Все они. Такая ужасная скука. Иногда Барти думает, что умрет от этого. Со скуки. Потонет в ней. Захлебнется ей. Задохнется. У него от этого руки сводит. От этого его слова острые, а мысли и того острее.

Барти не очень-то хороший человек.

Он не строит иллюзий по этому поводу.

— Ах, чтоб меня.

Резкая смена тона заставляет его вернуть взгляд к столу.

— Что? — спрашивает он. Ровно. Пусто. Они едва ли могут удержать его внимание.

— Качество этого заведения только что резко снизилось. — Николай кивает ему за плечо, Барти следит за его взглядом к двери, в которой видит только вошедшую группу людей. Громкую и надоедливую. Во главе ее, конечно, Эван Розье.

— Их не должно здесь быть, — выплевывает Каспар, кузен Барти, сверля новоприбывших взглядом. — Это наши земли.

— Между нами заключен мирный договор, Каспар, — говорит Барти скучающим тоном, хоть теперь он и не отвлекается, глазами следя за приближающейся группой. — Им позволено находиться на наших землях.

— А не должно быть, — непокорно бормочет второй.

— Да, что ж, мир работает не так, как должен. Он работает, как требуется.

Эван Розье, даже будучи на вражеской территории (мирный договор — все-таки довольно хлипкая штука в политике, вот и все) чувствует себя совершенно непринужденно. Он не тихо пробирается в трактир, а кричит и шутит, хлопая чужие спины и заводя беседы. А мужчины ему и позволяют. Лишь некоторые бросают на него косые взгляды то тут, то там, такие как Каспар. По большей же части Розье удается завоевать расположение народа.

Он очень обаятельный.

По крайней мере, так о нем всегда говорят люди.

Барти его обаяние не интересует.

— Взгляните, кто тут у нас. — Розье широко улыбается, подбираясь к столу. — Барти, мой хороший друг.

Барти смотрит на него с пустым выражением лица.

Это ничуть не смущает Розье.

— Ты, как всегда, в прекрасном расположении духа, как погляжу.

— Иди на хуй, Розье, — огрызается Николай.

— Ники! Я тебя даже не заметил сначала! Боже, старина, мне очень нравится то, что ты сделал со своими волосами! — Он протягивает руку и ерошит короткие светлые кудри Николая.

— Я ничего с ними не делал. — Николай отталкивает Розье от себя.

— Вот именно! — восклицает тот. — В наши дни тяжело найти постоянство, а у тебя его хоть отбавляй, приятель. — Он хлопает Николая по спине, и тот рычит.

— Если хочешь остаться с рукой, то советую ее убрать.

Розье ухмыляется. Его зубы сияют, а глаза сверкают. Барти никогда не был особым сторонником чудес, но если бы его спросили, как выглядят феи, он бы показал на Эвана Розье. Его лицо такое, будто он хочет заманить тебя в лес. Утопить в озере. Разбить тебе сердце.

Это самое лицо теперь обращается к Барти.

— Кажется, я не очень-то нравлюсь твоим друзьям, Барти-дорогуша.

— Ну все, — Каспар встает, поворачиваясь к Розье грудью к груди, а его рука направляется к мечу у бедра. — Ты не будешь так оскорблять моего лорда, подлый ублюдок.

Мужчины за Розье тоже уже тянутся к мечам, но никто не достает. Пока рано. Никто не хочет стать тем, на кого люди укажут, когда магистрат придет разбираться. О да, это были вот эти, они начали, их и надо повесить.

Розье улыбается, будто они сейчас не в одной пьяной драке от нарушения хрупкого мира, существующего между их семьями.

— Каспар, — наконец подает голос Барти. — Сядь.

— Он не может так с тобой говорить, — продолжает его кузен, выталкивая слова сквозь стиснутые зубы.

— Он не должен, но он определенно может. А теперь сядь. Он едва ли стоит таких хлопот.

Он стоит так еще пару секунд, Каспар сверлит Розье взглядом, будто пытаясь убить его силой мысли. Как ни трагично. Это не работает. Поэтому кузен наконец садится.

Розье поворачивается к Барти, слегка наклоняя голову.

— Мой герой, — ухмыляясь.

Барти все еще не реагирует.

— Розье?

— Да?

— Уйди. — Ровно. Пусто. Настойчиво. Барти произносит это слово так же, как иные бросают его своей собаке.

И тогда, к своему удовольствию, он наконец видит крохотную трещину в маске Розье. Легкий намек на раздражение из-за того, что ему не удалось вывести Барти из себя. Но это длится не более секунды, после чего Эван отвешивает ему торжественный поклон.

— Как пожелаешь, дорогой, — и подмигнув, он двигается с места.

— Ты должен был позволить мне пырнуть его, — говорит Каспар, угрюмо отпивая эль. Барти не смотрит на него, следя глазами за Розье, пока тот не исчезает.

— Нет, — наконец говорит он. — Не должен был.

На этаже над пабом находятся комнаты. Для путников. Для клиентов, которые заказывают шлюх, что предлагаются тут. Предложение, которое и Каспар, и Николай охотно принимают. Так Барти и оказывается один. Так он и оказывается на втором этаже, в одной из пустых комнат, и глядит в окно. Здесь темно и тихо. Ему это нравится.

Ночь неподвижна, небо чисто, звезды и луна сияют ярко и дерзко над головой. Может, он просто уйдет. Каспар и Николай и сами смогут вернуться домой, к тому же ему хочется пойти длинной дорогой. Погода стоит мягкая, в воздухе витают первые нотки осени, — идеально для езды верхом. Барти скорее предпочел бы провести время со своей лошадью, чем с кем бы то ни было в этом месте.

Позади него раздается скрип половицы, и все тело Барти мгновенно напрягается. Звук мягкий. Осторожный. Никогда нельзя доверять звуку, который призван быть тихим. Барти раздумывает секунду. Две. А потом…

Он выбивает кинжал из руки Розье, хватает его за нее и выкручивает, пока не прижимает лицом к дальней стене. Розье смеется.

— Меня поджидаешь? — слова звучат приглушенно. Он ведь никогда не знает, когда лучше заткнуться.

— Нет.

Очередной смешок. Жизнь — это шутка для Эвана Розье. Барти хочется выколоть ему глаза.

— Нет, — повторяет за ним Розье, будто не верит ему. И тогда он откидывает назад голову так, что Барти едва успевает уклониться от удара. Это стоит ему хватки, Розье выбирается достаточно, чтобы локтем врезать Барти в живот. Оба, спотыкаясь, пятятся назад, сцепившись друг с другом. Кулак Розье задевает подбородок Барти. Колено Барти сталкивается с пахом Розье. Барти едва не спотыкается об упавший клинок, пока они тянут и толкают друг друга по периметру комнаты.

— Достаточно, — шипит он сквозь зубы, умудряясь схватить Розье за плечи и прижать к кровати. Юноша сопротивляется еще с секунду, прежде чем Барти удается как следует его схватить: запястья за головой, бедра зажаты под его весом.

Розье тяжело дышит под ним, грудь вздымается, пока они пялятся друг на друга. А затем. Медленно. Розье улыбается.

— Так ты и хочешь меня, да? — Он облизывает губы.

И вот этот краткий миг. Который появляется всегда. Когда Барти рассматривает вариант встать и уйти. Когда он представляет, как выходит из этого здания, садится на свою лошадь и отправляется вскачь. Но как и всегда. Момент уходит.

Он раздраженно накрывает рот Розье. Будто пытаясь наказать его. Пытаясь показать ему, как сильно ненавидит его. Ненавидит все это. Ненавидит то, как сильно хочет этого. И Розье, эдакий ублюдок, имеет наглость застонать.

Они не тратят время на стягивание рубашек, заправленных в брюки, развязывание шнуровок жилеток, одежда наспех оказывается небрежно сброшенной на пол. Барти впивается поцелуями в шею Розье, зубами перебирая соски и ребра. Брюки все еще нужно снять, но Барти нетерпелив, он вбирает член в рот прямо через кожаную ткань.

— Блять, — шипит Розье. — Всегда так отчаянно хочешь этого.

Барти ненавидит его. Ненавидит его. Ненавидит его. Ненавидит его. Иногда, когда они занимаются этим, он представляет, каково бы это было — раскроить череп Розье. Размозжить его о булыжники. Почувствовать, как кость крошится, ощутить сладкий запах меди, когда его кровь хлынет, красная и красивая. Но ему приходится воздерживаться от мыслей об этом образе, иначе он кончит слишком быстро.

Эван

Эван любит Барти.

Правда любит.

Любит то, как сам Барти любит сосать его член. Любит тихие звуки, которые он издает. Любит то, как он пытается сопротивляться, несмотря на то, что очевидно хочет этого.

Но он также просто любит Барти.

Они впервые встретились еще детьми, когда мирный договор между их семьями только подписывался. Барти на год старше, что тогда ощущалось огромной разницей, а еще он нахмурился, когда увидела Эвана. После чего Эван стал абсолютно одержим им. Он весь день ходил за ним по пятам, несмотря на то, что Барти делал все возможное, чтобы избавиться от него. Он не смог.

Все еще не может.

Эван любит Барти.

Он бы вышел за него, если бы мог.

Он правда сделал бы это.

Барти

Когда член Розье наконец оказывается у него во рту, удовольствие пульсирует в нем. Он стонет, чувствуя как руки юноши зарываются в его волосы, оттягивая их. Он не знает, почему это ощущается так хорошо. Оно не должно. Нет ни единой причины, по которой он должен этого всего хотеть. Нуждаться в этом. С Эваном Розье из всех людей мира.

Он думает о том, как бы оно было — вогнать нож прямо в этого юношу. Проникнуть в него своим клинком. Думает о том, мог бы он сделать это прямо в момент кульминации. Чтобы понаблюдать за тем, как боль и наслаждение переплетаются на его лице перед тем, как свет покидает его глаза.

Он снова стонет.

Эван

Барти выглядит просто прекрасно, когда он вот такой. Конечно, он всегда выглядит прекрасно, но особенно прекрасно с членом Эвана у него во рту. Эван снова тянет его за волосы и с восторгом наблюдает за тем, как Барти закатывает глаза.

— Да, дорогуша, вот так, так хорошо.

Глаза Барти снова распахиваются — он бросает грозный взгляд, но не останавливается, и Эван не может удержаться от смеха.

У него такие прекрасные глаза, темные и глубокие. Переливающиеся. Эван задается вопросом, есть ли у Барти портрет, висящий где-нибудь в поместье его семьи. Он надеется, что да. Такой красивый человек заслуживает того, чтобы его нарисовали.

Барти

Однажды Эван Розье нарвется на неприятности, в результате которых будет убит. Сделает что-то безрассудное. Скажет что-то глупое не тому человеку. Кому-то, от кого нет защиты в виде мирного договора.

Барти ждет не дождется этого дня.

Ему это частенько снится.

Он мечтает стать тем, кто сделает это. Его величайший позор кроется в том, что он не уверен, что сумел бы.

— Я сейчас кончу, — выдыхает Розье, с краской на щеках и откинутой назад головой.

Барти не останавливается. Он ненавидит его. Ненавидит его. Ненавидит его.

Но он все еще хочет ощутить его вкус.

Эван

Эван тяжело дышит, пока удивительные маленькие трепетные импульсы чувств пробегают по его телу, по спине, рукам, до самых пальцев на руках и ногах. Барти стоит на коленях прямо между его ног, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Эван лениво улыбается ему.

— Что ж, — вздыхает он. — Это было весело. Но мне, пожалуй, пора выдвигаться. — Он делает движение в сторону, но яростное выражение на лице Барти оказывается для него слишком, и он тут же прыскает смехом. — Ой да ладно, — он падает обратно на кровать. — Неужели ты правда думаешь, что я бы так с тобой поступил? — Барти не отвечает, лишь сверлит его взглядом. Эван встряхивает головой, хватаясь за руку Барти. Это единственное время, когда он может быть нежен с Барти. Заботлив. Мягок. Этот юноша напрочь отвергает сентиментальность. Но стоит только начать его целовать, и его мозг затуманивается. Он позволяет это Эвану. Вот так он позволяет Эвану чувствовать за него. И ох, как Эван чувствует. Чувствует. Чувствует.

— На спину, — указывает он, и по телу Барти пробегает заметная дрожь. Барти ненавидит эту часть. Любит ее. Он послушно ложится, и этого, честно говоря, достаточно, чтобы член Эвана снова дернулся. Они меняются местами, теперь Эван нависает над ним, бедрами обхватывая его бока.

Он глядит на юношу под собой и едва сдерживается, чтобы не сказать ему, насколько он прекрасен. Вместо этого его пальцы начинают ловко развязывать шнурки на брюках. Барти шипит, как только руки Эвана обхватывают его. Они занимаются этим с шестнадцати лет. Эван точно знает, что ему нравится.

Барти

Он ненавидит Эвана Розье.

Он ненавидит его смех, и то, как легко тот струится из него. Будто радость — это нечто простое и полное.

Ненавидит его глаза, и то, как они расширяются перед тем, как он кончит. Будто он каждый раз удивляется.

Он ненавидит тот свет, который, кажется, следует за ним всюду, отчего все вокруг хотят его, даже Барти.

Но правда такова, что. Барти никогда не сможет ненавидеть Эвана Розье так, как ненавидит самого себя.

— Малец, это ты?

Барти скрипит зубами, стоя в дверном проеме, в нескольких шагах от лестницы, дверь в кабинет отца в коридоре открыта настежь.

Малец.

Отец никогда не называет его по имени. Никогда даже не называет его сыном. Всегда только «малец». Такое обращение призвано заставить его чувствовать себя маленьким. И это работает.

— Да, отец, — тут же отвечает он, подходя к двери. Его отец сидит в кресле напротив камина спиной к Барти и глядит на огонь. Он не поднимает взгляд. Никак не реагирует на его присутствие. И Барти заставляет себя встать рядом с камином, сцепив руки за спиной, и ждать.

— Король пропал.

С минуту Барти просто пялится на своего отца. Он не совсем уверен, что правильно понял слова.

— Король? Сириус? — Он встречал его разок или другой. Ему он никогда особо не нравился. Высокомерный, походящий на индюка, наглый. Совершенно не удивительно, что они с Розье всегда прекрасно ладили.

— Видимо, он был похищен, — со скучающим тоном продолжает отец, будто похищение королей — обычное явление.

— Он был что?

Отец игнорирует его.

— Шпион Люциуса слышал, что они планируют скрыть это болезнью. Но сомневаюсь, что кто-то будет верить в это очень уж долго. Поэтому мы должны действовать быстро.

Барти моргает, не совсем улавливая смысл.

— Действовать быстро, сир?

— Это наш шанс захватить трон, Блэки достаточно долго его занимали, а наша кровь ничуть не менее королевская, чем их.

Мысли Барти рыщут в голове.

— Ты хочешь вывести войска в столицу? Во дворец? — Они никогда не выиграют. Им не справиться со стенами и стражами Салазара.

— Всему свое время, — говорит его отец, все еще наблюдая за пламенем. — Но для начала у нас есть дела, с которыми следует разобраться здесь.

— Здесь? — Барти начинает чувствовать себя попугаем, и он это ненавидит. Ненавидит, что его ни во что не ставят. Ненавидит чувствовать себя медленным и тупым. Всем тем, каким отец его уже считает.

— Сначала мы возьмем Антиох, а затем вместе с Люциусом двинемся к столице, — и теперь, наконец, отец смотрит на него. — Ты будешь возглавлять атаку, поэтому тебе нужно быть готовым.

Антиох — это крепость Розье.

— Мирный договор расторгнут?

Его отец издает фыркающий звук.

— Он однозначно будет расторгнут, когда мы нападем на них.

Барти хмурится.

— Вы не собираетесь предупреждать их? — Официальное уведомление должно быть сделано, когда нарушается договор или прекращается действие соглашения. Это джентльменский поступок. Это благородно.

— Учитывая, что это лишит нас элемента неожиданности? Нет. Я не собираюсь.

Барти решительно не позволяет себе думать об Эване Розье или даже рассматривать возможность того, что Розье может быть частью причины, по которой он так возмущен этим.

— Отец, нам ни к чему подобные хитрости. Я могу разбить их в честном бою, клянусь.

Глаза его отца становятся холоднее. Хотя они и до этого не были особенно теплыми.

— Знаешь, удивительно, но я не припомню, чтобы спрашивал твоего мнения.

Барти скрежещет зубами,

— Отец…

— Малец, не заставляй меня повторяться. — В голосе очевидно звучит угроза, спина Барти начинает болеть, когда фантомные удары плетью рассекают кожу. Он знает, что скрывается по ту сторону угроз отца. Наступает напряженное молчание, прежде чем отец пренебрежительно машет рукой. — Оставь меня. — Будто он лишь слуга.

Барти разворачивается на пятках и уходит из комнаты, вверх по лестнице в свою спальню. Добравшись туда, он прижимает ладони к закрытой двери, лбом упираясь в нее, пытаясь переварить все, что только что услышал.

Король пропал.

Королевство вот-вот погрузится в хаос, подобного коему не видало вот уже несколько десятилетий.

А Краучи и Розье вновь враги.

А это значит, что эта ночь была его последней с Эваном. Странной, иррациональной его части хочется, чтобы он знал об этом прежде. Но он не уверен почему. Что бы это изменило? Попрощался бы он?

Из него вырывается смешок.

Нет.

Ему не нужно какое-то жалкое прощание с Эваном Розье. Что ему нужно, так это забыть его. Забыть его вкус, и прикосновения, и тепло. Ему нужно вычистить этого невыносимого гада из всех щелей своего сознания.

И ему нужно уничтожить его.

Chapter Text

Часть I Доркас

Доркас чувствует, как двигаются мышцы ее лошади, пока она едет на север острова; теплое солнце целует ее щеки, играя с волосами. Она улыбается. Феникс маленький, она, скорее всего, могла бы дойти пешком, но в последнее время ей так редко доводится ездить верхом, что она пользуется каждой подвернувшейся возможностью. К тому же она нетерпелива. Они не были здесь долгие месяцы, а ей просто необходимо кое-кого увидеть.

Когда она взбирается на холм, ей наконец открывается вид на Монастырь из белого камня, окруженный невысокой стеной, находящийся так далеко от городка на самом берегу. Реликвия, оставшаяся со времен, когда этот остров еще был под контролем Салазара. Теперь же все старые колонисты покинули остров, бежали или сами стали пиратами. Если ей не изменяет память, губернатора раздели догола и дали ему лодку. Велели доплыть на веслах до материка. Монастырь — это все, что осталось от некогда благопристойного поселения. Монахини, как оказалось, очень хорошо умеют игнорировать окружающий мир. И по большей части пираты их не трогают.

Доркас жаль, что она не увидит лицо Короля, когда Ремус скажет им, что они почти наверняка вступили во вражду с королевским флотом. Скорее всего, с самим королем Салазара — кто бы это сейчас ни был — а все потому, что Джеймс не мог устоять перед хорошеньким придворным. Джеймс рискнул бы чем угодно ради хорошего романа. Хотя Доркас полагает, что не ей судить. Монастырь вдали становится все больше и больше. Потому что она такая же.

Она привязывает лошадь к дереву в нескольких метрах от Монастыря, не желая останавливаться слишком близко. Здешняя настоятельница не в восторге от нее, так что лучше не попадаться на глаза раньше времени. Стены, окружающие Монастырь, увиты плющом, на котором прорастают маленькие белые цветочки; Доркас, убедившись, что ее не видно ни из одного из окон, начинает взбираться. Это не сложно. И все же, к моменту, когда она оказывается наверху, останавливаясь, чтобы осмотреть окрестности, ей уже тяжело дышать. Отсюда ей все отлично видно: огороды, фруктовые сады, овощные грядки.

Кое-что привлекает ее внимание, и ее губы расползаются в улыбке. У нее было предчувствие, что в такой день, как сегодня, она обязательно найдет то, что искала. Она с трудом перебирается на другую сторону, грациозно приземляясь в траву. Пчела жужжит над ухом, пот пропитывает рубашку под кожаной курткой, и она медленно идет по саду, следя за тем, чтобы поблизости больше никого не было.

Ее цель в данный момент склоняется над чем-то вроде палисадника с травами. Доркас останавливается, не желая пока объявлять о своем присутствии и просто любуясь видом. Даже в монашеском одеянии задница Марлин выглядит потрясающе. Доркас бросает короткий взгляд на небо. «Прости меня, Отец, — рукой она делает движение, чтобы покреститься, — но ты знаешь, что это правда». Она выдерживает еще несколько секунд, прежде чем:

— Сестра МакКиннон.

Монахиня замирает. Доркас видит, как все ее тело напрягается, будто она сделана из камня. Дева Мария собственной персоной. Доркас молчит, довольствуясь возможностью еще несколько минут лениво понаблюдать за происходящим. Девушка перед ней медленно выпрямляется, поворачиваясь, ее голубые глаза горят ярко и уверенно.

— Доркас.

Она ухмыляется.

— Здравствуй, любовь моя.

Девушка, стоящая перед ней, не улыбается в ответ, из ее апостольника выбивается одна прядь вьющихся пшеничных волос.

— Тебе нужно уйти.

Для Доркас это ощущается, как крючок, тянущий за сердце.

— Марлин…

— Сейчас же. — Ее взгляд суровый. — Сейчас же, Доркас.

Они обе стоят там, глядя друг на друга, не отрывая взгляда, никто из них не двигается.

— Ты правда хочешь, чтобы я ушла? — наконец спрашивает Доркас.

— Тебе нужно это сделать.

Что хорошо. Да, «нужно» — это хорошо. Доркас может с этим справиться. Она делает шаг вперед.

— Но хочешь ли ты, чтобы я это сделала?

— Не надо, — сквозь стиснутые зубы. Марлин приподнимает руку, но если жест должен был остановить Доркас, то он не срабатывает. Она делает шаг вперед, затем еще один, пока рука Марлин не упирается ей в живот. Доркас выше ее как минимум сантиметров на пять, может, больше, и сейчас она этим пользуется. Она огибает Марлин, пытаясь заслонить собой весь остальной мир.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — снова спрашивает она шепотом. Закрыв глаза, Марлин зарывается рукой в ее рубашку. Ее веки прекрасны; до Марлин Доркас никогда и не думала, что веки могут быть прекрасными. Никогда не думала, что голову могут вскружить локти, и колени, и маленькие пальчики на ногах. Но каждый миллиметр Марлин благословенен. Каждый миллиметр заслуживает того, чтобы ему поклонялись. И ох, какой набожной Доркас, оказывается, может быть.

— Я дала клятвы, — шипит Марлин, ее глаза все еще закрыты, а рука все еще не отпускает рубашку Доркас, держа ее на месте — не притягивая ближе и не отталкивая. Доркас уже слышала это прежде. Она изо всех сил старается не отмахнуться от этого, не закатить глаза, не вздохнуть. Это тяжело, но она справляется. В конце концов она опускает голову, касаясь своим лбом лба Марлин.

— На все воля Божья, нет? — спрашивает она. — Разве это не распространяется и на меня тоже?

Марлин фыркает.

— Бог любит испытывать нас, — а затем: — Как и дьявол, хоть он и делает это по иным причинам.

Доркас не может не улыбнуться, даже если Марлин ее не видит.

— Думаешь, я заодно с Дьяволом?

Уголок губ Марлин слегка тянется вверх.

— Думаю, тебя это слишком порадовало.

Теперь Доркас по-настоящему смеется, глаза Марлин распахиваются в панике, и она пытается накрыть рот Доркас рукой.

— Ш-ш-ш! Пожалуйста! Тебя же услышат. — Марлин нервно оглядывается по сторонам, но Доркас смотрит только на нее. Рука монахини, прижатая к ее губам, пахнет базиликом и молочаем. Доркас пытается вести себя хорошо, честно. Ну. Ладно. Может и не пытается. Она нежно обхватывает запястье Марлин, снова обращая на себя взор девушки, ровно в тот момент, когда Доркас засовывает один из ее пальцев в рот и посасывает.

Глаза Марлин расширяются, губы приоткрываются, и с них срывается тихое хныканье. И, о да, Доркас это нравится, теперь она погружает в рот два пальца, пробегая языком по каждому, от костяшки до кончика, двигаясь медленно для полного наслаждения.

— Доркас.

Она позволяет пальцам Марлин выскользнуть из ее рта с влажным звуком, оттягивая ее назад, пока они не оказываются у самой стены, скрытые деревьями и кустами, Марлин все еще выглядит потрясенной.

— О, любовь моя, они совсем о тебе тут не заботятся. — Доркас обхватывает ее лицо. Она чувствует то, как дыхание Марлин перехватывает. — Ты просто драгоценна, — продолжает она, проводя большими пальцами по щекам Марлин. — Ты заслуживаешь того, чтобы тебя касались.

— Я не могу, — чуть ли не хнычет Марлин. — Доркас, пожалуйста, пожалуйста. Не надо.

Доркас притягивает ее чуть ближе, прижимая их друг к другу, и ждет, когда Марлин наконец поднимет взгляд и посмотрит на нее.

— Скажи, что не хочешь меня, — в третий раз. — Скажи, что не хочешь меня, и я уйду.

Марлин глядит на нее с широко распахнутыми глазами, протягивая руку, чтобы ухватиться за запястье Доркас. В наступившем между ними молчании можно было бы построить целые империи, солнечный свет падает на них сверху, заливая собой щеки Марлин. Если она проведет так еще какое-то время, то на ней начнут появляться веснушки. Доркас бы это понравилось.

— Я не могу, — наконец выдает Марлин, и это все, что нужно Доркас, чтобы податься вперед и накрыть ее рот. Она всегда на вкус такая чертовски сладкая. Марлин вжимается в нее, и Доркас сбрасывает апостольник с ее головы, запуская руки ей в волосы. Марлин прикусывает ей губу, и Доркас мычит, притягивая ее еще ближе. Ближе. Но недостаточно.

— Остановись, — выдыхает Марлин, отрываясь от ее рта, но все еще оставаясь в руках Доркас.

— Ты в порядке? — запыхавшись, спрашивает Доркас.

Марлин не отвечает, но через несколько секунд опускает свой лоб Доркас на плечо.

— Блять.

Доркас не может не посмеяться.

— Мне кажется, тебе не положено ругаться, сестра.

Марлин вздыхает.

— Мне много чего не положено делать.

Они стоят так еще минуту — Доркас, прислонившись к стене, водит рукой вверх-вниз по спине Марлин. Прислушиваясь к насекомым, к веткам над головой, раскачиваемым ветром, к отдаленному шуму моря, волнами ударяющимся о берег.

— Я скучала по тебе, — наконец говорит Доркас, пока Марлин все еще прячет лицо.

Она выпускает очень тяжелый вздох.

— Да, я тоже по тебе скучала.

Доркас улыбается, наклоняя голову, чтобы поцеловать макушку Марлин. Вспоминает о дне, когда впервые ее увидела, как она стала всем, чего ей хотелось. Держать ее вблизи, зарываться в ее теплые волосы.

Встретились они, конечно, случайно. Пираты и монахини не часто бывают в одних и тех же местах. Но как-то раз Марлин отправили к причалу, купить свежей рыбы для Монастыря. И. Что ж. Доркас хватило одного взгляда, и она была потеряна.

— Как там Слизерин? — спрашивает наконец Марлин, приподнимая голову, но не выбираясь из объятия Доркас.

Доркас вздыхает, не зная, с чего и начать.

— Насыщенно. — Щеки Марлин покрываются красными пятнами, и Доркас не может не опустить взгляд к ее зацелованным розовым губам.

— Джеймсу удалось стать рыцарем?

Ее живот скручивает при упоминании Джеймса, но она отгоняет это чувство.

— Да.

Глаза Марлин становятся такими большими, что Доркас чуть не падает прямо в них.

— Правда?

— Ты думала, у него не получится? — спрашивает позабавленная Доркас, прежде чем податься вперед и потереться носом о нос Марлин. — Джеймс Поттер всегда получает то, что хочет.

Марлин закатывает глаза.

— Никто не может всегда получать то, что хочет.

«Нет, — думает Доркас, приподнимая руку, чтобы заправить прядь Марлин за ухо. — Пожалуй, не может». Марлин отводит взгляд, не выдержав интимности момента. Для Марлин все это слишком, если честно, и Доркас чувствует себя виноватой. Но не достаточно, чтобы прекратить.

— То есть король ему поверил? — продолжает Марлин, глядя куда-то вдаль. — Что он… что? Нашел сундуки с сокровищами где-то посреди океана?

Доркас фыркает.

— Не думаю, что король ему поверил, ему скорее нужно было это золото.

Голова Марлин тут же обращается к ней, взгляд ее по-настоящему острый.

— Нет, король — глава церкви. Он не стал бы сознательно поощрять пиратство. — Ее щеки разгораются, когда она вспоминает с кем говорит. Доркас не против. Она и не такое слышала.

— Думаю, что благочестие нашего покойного короля было, пожалуй, несколько более практичным

— Практичным, — повторяет Марлин, будто это слово оставляет у нее во рту дурное послевкусие. — Это не так работает.

Доркас приподнимает бровь.

— Разве нет?

После небольшой паузы Марлин начинает ерзать.

— Отпусти меня, — выдыхает она, скидывая с себя руки Доркас.

— Ой да ладно тебе, Марлин, не надо так. — Но уже слишком поздно, девушка уже отстранилась и возмущенно поднимает с земли свой апостольник, хоть и не сразу надевает его, оставляя золотые локоны сиять под солнцем. Сделав несколько шагов, она останавливается, все еще находясь спиной к Доркас.

— Ты и обо мне такого же мнения? — горько вопрошает она.

В ответ Доркас лишь ошарашенно глядит на нее.

— Какого я о тебе мнения?

— Что я… практична в вопросах своего благочестия? — И вот оно, она может услышать в этих словах. Ненависть к себе. Доркас видела огромное множество кровавых ужасов в своей жизни, но каким-то образом мысль о том, что Марлин не любит каждую клеточку в своем теле, заставляет ее вздрогнуть.

— Мар…

— Ответь на вопрос.

Она вздыхает, снова прислоняясь к стене позади.

— Я не берусь рассуждать о твоих отношениях с твоим Богом.

Сухой смешок срывается с губ Марлин, и она поворачивается. С пылающей страстью. Со сладкой наивностью. Ох, сколько всего Доркас хотела бы сделать с ней. Сам Дьявол бы застеснялся.

— Моим Богом, — повторяет она. — Говоришь, будто он не твой Бог тоже.

Доркас не очень-то хочется разговаривать сейчас об этом. Теологические рассуждения не входили в ее планы, когда она оседлала лошадь, чтобы примчаться сюда.

— Нет, — говорит она наконец, немного уставше. — Он не мой Бог. По крайней мере, если я сама выбираю.

Марлин хмурит брови.

— Нам не дано выбирать Бога.

Доркас слегка улыбается ей.

— А вот тут нам с тобой, моя дорогая, придется не согласиться друг с другом.

Марлин лишь продолжает смотреть на нее, будто пытается разгадать загадку. Легкий ветерок развевает ее волосы, разметая по лицу. Где-то вдалеке кричат чайки. В конце концов Доркас не может больше выдержать тишины.

— Что ты тут собирала, когда я пришла? — Она кивает в сторону оставленной корзинки, наполненной небольшими пучками зелени. — Я не узнаю их. — Отчаянный шаг, чтобы увести тему разговора от отца всемогущего.

Марлин моргает, а затем следует за взглядом Доркас.

— Оу, — выдыхает она. — Златоцвет, он помогает от боли, и валериану для сна.

Доркас приподнимает бровь.

— У тебя все хорошо?

— Это не для меня. — Она одаривает ее легкой улыбкой. — У одного из мальчишек в городе лихорадка, так что я подумала, что могла бы отнести травы его матери. Не уверена, что они помогут. — Она пожимает плечами.

Доркас делает шаг вперед.

— Это очень мило с твоей стороны.

— Не то чтобы. — Марлин все еще смотрит вниз, на растения. — Любой бы так поступил.

Когда Доркас подбирается еще ближе, она кладет одну руку Марлин на поясницу и слегка наклоняется вперед, чтобы прошептать ей на ухо;

— Гарантирую, это не так.

Она чувствует, как по телу девушки пробегают мурашки, и почти уверена, что Марлин вот-вот повернется и снова ее поцелует, как вдруг…

— Мне надо идти. — Отходя от Доркас, она надевает апостольник обратно на голову. Доркас наблюдает за ней, за тем, как она по привычке методично прячет выбивающиеся пряди. Ей хочется податься вперед и остановить ее. Схватить ее за запястья. Как жестоко, что тщеславие считается чем-то плохим. Грехом. Некоторые люди имеют право быть тщеславными. Некоторые вещи заслуживают того, чтобы ими восхищались. Марлин одна из них.

Собрав все вещи, она снова поворачивается к Доркас, по ней теперь едва ли можно сказать, что кто-то ее касался.

— Точно, — кивает Доркас. — Что ж, в таком случае увидимся завтра, да?

Марлин вздыхает.

— Тебе не стоит возвращаться, Доркас.

Доркас одаривает ее серьезным взглядом.

— Все, что тебе нужно сказать, это, что ты не хочешь, чтобы я приходила, и я не приду. Тебе это известно.

Еще один вздох.

— Да, известно. — И Доркас ждет, но Марлин ничего не говорит, лишь беспомощно глядя на нее. Поэтому в конце концов Доркас кивает.

— Значит, до завтра. — И поворачивается обратно к стене.

Часть II Ремус

— Еще раз, где мы? — спрашивает Сайрус.

Ремус прикладывает нечеловеческие усилия, чтобы не убить его. Что не совсем справедливая реакция на этот вопрос, но, честно говоря, каждый раз, когда Сайрус открывает рот, Ремус чувствует, как его заполняет иррациональная ненависть. Его бесит этот ебучий дворянский говор. Бесит хорошая одежда. Бесит то, что он тут. Бесит, что Джеймс хотел, чтобы он был тут. Ремус взволнованно потирает грудь рукой.

— На Фениксе, — наконец отвечает Питер. Они идут по городу, отдаляясь от причала, Эммелин возле Ремуса, Питер и Сайрус позади. Это все, кто сошел с корабля.

— Я никогда не слышал о Фениксе, — продолжает Сайрус. — Мы ведь недалеко от Салазара.

Ремус стискивает зубы, пытаясь не сорваться на Сайруса, чтобы тот заткнулся нахрен.

— Наверное, ты знаешь его как Гриммо, — говорит Эммелин, проводя рукой по лбу. Сегодня жарко, и солнце светит особенно ярко.

— Гриммо? Но это ведь не удавшаяся колония, ее забросили.

Ремус краем глаза видит, как Эммелин фыркает.

— Может, это тебе так кажется. Нас все устраивает.

Ремус видит постоялый двор, огромное белое здание с маленькими балкончиками на верхних этажах, во дворе стоят люди, и лошади.

— Наконец-то, — шипит он себе под нос, все еще хватаясь рукой за грудь.

Эммелин отпихивает его руку.

— С ним все в порядке, — тихо говорит она, явно не желая быть подслушанной остальными. Их взгляды ненадолго встречаются, а потом Ремус отворачивается.

— Ты этого не знаешь.

— Конечно, знаю. Это же Джеймс. Джеймс всегда в порядке.

Ремус закатывает глаза, считая это заявление слишком глупым, чтобы реагировать на него. Эммелин, не любящая, когда ее игнорируют, наклоняется к нему, беря его за руку.

— Ты, блять, чувствуешь его, забыл? — Ремусу не нравится, когда ему припоминают его же слова. — Так что ты знаешь, что он в порядке.

Он фыркает, поднимаясь по ступеням.

— Пока что.

Что произойдет, когда флот вернется в порт? Когда они расскажут Королю о поражении? О смерти их капитана? Что тогда произойдет с Джеймсом? Конечно, он не озвучивает эти мысли. Потому что они ничем не помогут. Потому что они ничего не могут с этим сделать. Так что им надо сфокусироваться на том, что они могут, даже если это убивает его.

Внутри темно, единственный свет проникает через частично завешенные окна. Возле одной стены расположился бар, остальная часть помещения заполнена столами, за которыми сидят моряки с пивными кружками — полными и пустыми. Пахнет потом, элем и дымом.

Ремус останавливается, поворачиваясь к команде.

— Питер, — говорит он, решительно не смотря на Сайруса. Ему кажется, что если он притворится, что Сайруса не существует, то ему будет меньше хотеться убить его. — Отведи Сайруса в наши комнаты, пусть кто-нибудь наберет ему ванну, хватит с нас этой вони.

— Эй! — возмущенно говорит Сайрус. — Вы пираты, вы все воняете!

Ремус не может не посмотреть на него. После битвы он пытался привести себя в порядок, но он все еще измазан птичьим пометом, рыбьими внутренностями и всем, что они собрали с палубы.

— Да, что ж, — говорит он, морща нос. — Тебе не идет.

Сайрус недовольно смотрит на него, но Ремус игнорирует его, уже отвернувшись к Питеру.

— Поройся в наших вещах, может, найдешь что-нибудь для него. Потом возвращайтесь к нам.

Питер кивает.

— Будет сделано. — А потом подталкивает Сайруса в сторону коридора на другом конце комнаты. — Давай, пойдем. — Сайрус не перестает оглядываться на Ремуса, но все-таки неохотно позволяет Питеру увести себя.

Ремус вздыхает, когда они уходят, и разминает шею, перекатывая голову из стороны в сторону; он чувствует себя гораздо лучше, когда лордёныш не мельтешит у него перед глазами. Эммелин окидывает его веселым взглядом.

— Что? — спрашивает он, не до конца уверенный в том, что хочет услышать ответ.

— Ничего, — отвечает Эммелин, а потом ухмыляется. — Он не так уж и плох. — Кивает в ту сторону, куда ушли Сайрус и Питер.

Ремус фыркает.

— Извини, это разве не ты хотела сдать его флоту?

Эммелин вообще не выглядит смущенной таким противоречием.

— Потому что это было логично. А не потому, что я ревную.

Ремус удивленно смотрит на нее.

— Я не ревную.

— Как скажешь.

— Я не ревную.

Эммелин поднимает руки, признавая поражение.

— Ладно, ладно, не ревнуешь, — но выражение ее лица все равно остается веселым. — Тогда можешь перестать смотреть на него так, будто пытаешься вырвать ему внутренности силой мысли.

— Я не… — Ремус вздыхает, проводя рукой по лицу. — Не важно, давай просто покончим с этим, — устало говорит он, направляясь к лестнице.

Над пабом находится мезонин, отделяющийся от крыши лишь одной перегородкой. Там, наверху, красивые ковры, лежащие на полу, гобелены на стенах, и где-то рядом жгут благовония, отчего у Ремуса щекочет в носу. Возле дальней стены, прямо напротив лестницы, чтобы было невозможно пропустить, стоит кресло с высокой спинкой, сделанное из темного дерева. Настолько темного, что оно кажется практически черным. Потрепанное от долгих лет использования, от жары и многих других факторов. Кресло выглядит так, будто вот-вот расплавится.

Но по его внешнему виду нельзя сказать, что это трон. Не по украшениям и золоту. Нет. То, как Лили сидят в нем, то, как к ним тянутся люди, делает это кресло троном. То, как люди падают Лили в ноги. Как всегда возвращают к ним свой взгляд. Как будто они не смеют отвернуться.

На Лили надет красный плащ, под ним расстегнутая белая рубашка, заправленная в брюки и обнажающая грудь. На шее висят несколько тонких золотых цепей. И позади них, как всегда, стоит Мэри. Одетая в черную кожу, которая так подходит ее собственной.

Лили улыбаются, когда видят приближающихся Ремуса и Эммелин, выставляя напоказ свои золотые клыки.

— Что там у вас, — и толпа вокруг них расступается, словно Красное море. Некоторые люди кивают Ремусу, машут, остальные просто пялятся. Он неловко подбирается, поправляя одежду. Вам может показаться, что он привык к тесным помещениям, забитым людьми, спустя-то целую жизнь скитаний с корабля на корабль. Но это, почему-то, другое. Не команда, а стая. Охота. Волки, жаждущие крови.

— Я не ждали вашего возвращения так быстро. — Лили лениво сидят на своем троне, их взгляд резок, а сами они играют с кольцами на пальцах.

Эммелин поглядывает на Ремуса, будто ждет, что он начнет говорить, но во рту у него сухо. Горло сжимается. Воздух тут спертый, и на них смотрит так много людей.

— Смена планов, — наконец отвечает Эммелин.

Лили выгибают бровь.

— Я вижу, — а потом, — без Доркас?

Эммелин фыркает.

— Она… эм… молится.

Уголки губ Лили ползут вверх.

— Не сомневаюсь. А она не сдается так просто?

— Нет.

— Я так понимаю, Джеймс тоже где-то молится? Не смог удержать свой член в штанах и убежал, так и не встретившись со мной? — Кто-то в толпе смеется.

Грудь Ремуса болит и он снова начинает растирать солнечное сплетение. Движение, которое, как он знает, замечает Мэри.

— Лили, — наконец выдает он. — Лили, нам надо поговорить, — облизывает обветренные губы. — Наедине.

С лица Лили тут же пропадает всякое веселье, и он рад, потому что он вообще не в настроении для перепалок. Секунду спустя Лили взмахивают рукой на дверь позади них.

— Мой кабинет. Мы подойдем через минуту.

Ремус выдыхает.

— Спасибо.

Он оглядывается на Эммелин, и вот они уже вдвоем пробираются через толпу, Ремус спешит убраться подальше от этого псевдосуда. Подальше от глаз, перешептываний и слухов, которые, как он уверен, начнут ползти еще до того, как они закроют за собой дверь.

— У тебя есть план? — спрашивает Эммелин, когда они заходят в кабинет Лили. По сравнению с остальными помещениями здесь, это хорошо освещенная комната с большими окнами позади стола, открывающими вид на воду. Каждый сантиметр стола занят картами, обтянутыми кожей манускриптами. Незнающий человек подумал бы, что это кабинет морского офицера, а не короля пиратов.

— Расскажем постепенно, — говорит Ремус, выглядывая на пристань. — По плохой новости за раз.

Секунда тишины, а потом:

— Думаю, нам надо просто сказать им.

— Эм, — он резко оглядывается на нее через плечо.

— Ре, — раздраженно, взмахивая волосами. — Им все равно придется узнать, зачем тянуть? Начнем с самого плохого и пойдем в обратном порядке.

Ремус фыркает, снова отворачиваясь к окну. Если он встанет под правильным углом, то ему даже видно мачту их корабля.

— И что, по-твоему, самое плохое?

— О, оно как раз сейчас моется.

При упоминании Сайруса Ремус стискивает челюсть, но прежде чем он успевает ответить, дверь раскрывается и Мэри с Лили заходят.

— Ладно, — говорят Лили, опираясь на свой стол, скрестив руки и лодыжки. — Что такое, что он наделал?

Мэри осталась стоять возле двери. Всегда на страже. Наблюдает.

— Что ж, — Ремус нервно оттягивает воротник. — Видишь ли…

— Джеймс похитил сына Королевского Советника, — влезает Эммелин.

— Эм!

— Что?

На это у него нет ответа, он вздыхает и щипает себя за переносицу, чувствуя, как головная боль подбирается все ближе.

— Прошу прощения. — Лили переводят взгляд с одного на другого. — Он сделал что?

— Потом за нами погнался королевский флот, так что мы вступили с ними в бой…

— Вы что.

— И победили, разумеется, — говорит Ремус, звуча более самодовольно, чем вообще уместно в такой ситуации. — Но мы уверены, что они вернутся, а еще у них Джеймс.

— Они схватили его? — требовательно спрашивают Лили, поворачиваясь к Ремусу, которому хочется забиться в угол. Не одного его связывает с Джеймсом целая история.

— Стража заметила, как мы пытались бежать, и… что ж… я думаю, он специально дал поймать себя, честно говоря. Чтобы дать нам шанс выбраться, — несчастным тоном. — Я не смог его спасти, Лили, если бы я мог…

Они поднимают руки, останавливая его.

— Нет, я знаю, знаю. И он… что? В заложниках?

— Мы так думаем, — говорит Эммелин.

— Боже, ладно, — ругаются Лили, потирая лицо. — А сын советника?

— В нашей комнате, — отвечает Ремус. — Я отправил его помыться. Подумал, что нам будет лучше поговорить… наедине.

Лили издают согласный звук.

— Мне кажется, я вообще пожалею об этом вопросе, но с какого хера Джеймсу вообще его похищать?

Ремус закатывает глаза, раздраженно взмахивая руками.

— Кто знает? Ветер удачно подул? Солнце светило? Ему стало скучно? — Он вздыхает, пытаясь сдержать разочарование. — Может, ему просто стало жаль его.

Эммелин фыркает.

— Да ладно тебе.

Ремусу не нравится этот тон. Он оглядывается.

— Не начинай, у нас тут серьезный разговор.

— Что? — спрашивают Лили, смотря на них. — Что я пропустили?

Эммелин выгибает бровь, но Ремус отказывается идти у нее на поводу и поджимает губы в тонкую линию. Наконец, Эммелин вздыхает и поворачивается к Лили.

— Он очень хорошенький.

— Нет, это неправда, — спокойно говорит Ремус. И ему плевать, что у Сайруса самые голубые глаза, что он только видел. Или темные волосы, завивающиеся у висков, ушей и плечей. Плевать, что о его скулы можно порезаться. Все, что волнует Ремуса, так это то, что он забрал у него Джеймса. Что делает его самым уродливым уебком на планете.

— Джеймс не стал бы рисковать всеми вами ради отсоса, — впервые подает голос Мэри, вырывая Ремуса из мыслей. — Есть еще что-то, — просто говорит она.

Ремус кивает.

— Я тоже так думаю.

— Не сомневаюсь.

Ремус косится на Эммелин, прежде чем продолжить:

— То, как Джеймс вел себя, то, как он остался… он хотел увести Сайруса из Слизерина. А лицо Сайруса, когда Эммелин предложила сдать его флоту? Это не просто богатенький лордёныш, отправившийся на приключение. Он был напуган.

Слова повисают в центре комнаты, устраиваясь поудобнее, прежде чем Лили наконец вздыхают.

— То есть вы говорите, — устало, — что Джеймс сидит в клетке, в столице, за нами почти наверняка гонится королевский флот, а в нашей власти сейчас беглец, который, возможно, является частью большого политического заговора? — взгляд Лили проходится по каждому в комнате. — Я ничего не упустили?

— Нет, отлично суммировали, — резко говорит Эммелин.

— Замечательно.

Раздается стук в дверь, Мэри тут же оборачивается, выхватив кинжал. Движение настолько резкое и четкое, что Ремус даже не замечает его.

— Это, наверное, Питер, — говорит он до того, как его друга прирежут.

Мэри кивает, но клинок не прячет.

Это Питер. И…

— Ваш король женщина?

Ремус стонет, задаваясь вопросом, сколько проблем им добавится, если он просто позволит Мэри перерезать Сайрусу горло. Мне жаль, Джеймс. Правда. Но у тебя отвратительный вкус, и это нечестно, что именно я страдаю от этого.

Лили лишь улыбаются.

— Что-то типа того. Ты, должно быть, Сайрус.

— Оу, — он выпучивает свои дурацкие голубые глаза, как будто не думал, что Лили услышат его. — Да, да, мадам. — Он кланяется, и Эммелин прикрывает рот ладонью, посмеиваясь.

Лили, кажется, тоже очарованы, и лишь Ремусу, по непонятной причине, противно.

— Мы здесь не сторонники церемоний, — говорят Лили, наклоняя голову и оценивая парня, пока он становится ровно.

Еще влажные волосы Сайруса собраны. Он снял свои бриджи и надел темные брюки — брюки Джеймса, с горечью подмечает Ремус — заправив их в ботинки, достающие ему до колен, его огромная белая рубашка так и норовит сползти с плеча.

Он не.

Красивый.

— Скажи мне, Сайрус, — продолжают Лили. — Что именно происходит у вас с Джеймсом?

— Хочу с подробностями.

— Эммелин.

Она фыркает, глядя на Ремуса.

— Извини, больше не буду.

— Сайрус? — напоминают о себе Лили.

Лордёныш, как понимает Ремус, целенаправленно не смотрит на Лили, уставившись вместо этого в пол. Точнее, он не смотрит на голую грудь. Ремус почти смеется, даже странно, что он такая ханжа.

— Я не… ну… мы не…

— Трахались?

— Эммелин.

— Что! — возмущенно вскрикивает она. — Я пытаюсь помочь.

Ремус закатывает глаза, а Лили отталкиваются от стола, подходя почти вплотную к Сайрусу. Они чуть ниже, но почему-то со стороны так не кажется. От Лили всегда исходила аура верховенства. Пираты не кланяются. Не опускаются на одно колено. Но если кто-то и мог бы их заставить, то это Лили.

— Сайрус, — низким голосом, — Джеймс многим рискнул, чтобы ты попал на корабль.

Сайрус морщится, все еще разглядывая половицы.

— Я знаю, — практически шепчет он.

Лили поднимает его подбородок указательным пальцем, заставляя посмотреть на них.

— Скажи мне, почему.

Сайрус не отвечает, но и взгляда не отводит, смотря им прямо в глаза. Ремусу кажется, будто он видит, как подрагивают мышцы на лице Сайруса, заставляя желваки ходить. И не в первый раз Ремус задается вопросом, что же прячет этот лорд. Потому что все, что он говорит, — ложь.

— Мой отец, — наконец говорит он, и слова звучат слегка странно — натянуто и отрывисто. — Он бьет меня.

Наступает пауза, Лили выгибают бровь.

— И?

Ремус, кажется, слышит, как Эммелин фыркает от смеха.

— И, — продолжает Сайрус, слегка покраснев, — Джеймс предложил мне выход. Я им воспользовался.

Лили продолжают скептически разглядывать его.

— Ты же взрослый мужчина? Конечно, ты мог уйти от своего отца, раз он так плохо с тобой обращался. К чему вся эта, — они взмахивают рукой, — театральность?

Сайрус невесело усмехается.

— Я сын Советника. Его единственный сын. Так что нет, я не мог. Королевский корабль, который отправили за мной, должен послужить достаточным доказательством.

Проходит еще пара секунд, прежде чем Лили отпускают его лицо.

— Значит, Джеймс рискнул своей жизнью, жизнью своей команды и ближайших друзей только, чтобы спасти тебя от отцовского ремня? — Они качают головой. — Извини, но мне трудно в это поверить.

Сайрус открывает рот, но Ремус опережает его.

— А мне нет.

Лили оборачиваются на него, выгнув бровь.

— Серьезно?

Он потирает солнечное сплетение.

— Джеймс лучше остальных знает, каково это — оказаться не на том конце плети, — его взгляд соскальзывает на Сайруса, но потом возвращается к Лили. — Если он решил, что мог бы помочь, вряд ли бы он бросил его. — И это не значит, что Ремус поверил в историю Сайруса. Этот парень явно лжет. А вот соврал ли он еще и Джеймсу, Ремус уже не знает.

Лили с секунду раздумывают, а потом кивают.

— Тогда ладно. — Они поворачиваются к Мэри и ведут целый безмолвный диалог одними лишь глазами. Секунду спустя Мэри выскальзывает за дверь. Не говоря ни слова. Ремус даже не спрашивает, ему все равно не станут ничего объяснять.

— Мы выпустим корабли, чтобы они следили за тем, не появится ли флот, — продолжают Лили, когда за ее спутницей закрывается дверь. — И мы также подготовим остров к битве.

— А Джеймс?

Они смотрят на Ремуса сочувствующим взглядом.

— Как только мы раскусим план короны, то сможем начать думать над побегом. — Должно быть, Ремус кривится, потому что Лили продолжают: — С ним все будет в порядке, Ремус. С ним всегда все в порядке.

Он правда хочет, чтобы люди перестали так говорить, как будто Джеймс и не человек вовсе. Как будто он не обычный мальчишка. Из плоти и крови, которая рвется, и кровоточит, и обращается в пыль, как все остальное. Но Ремусу кажется, что в этом-то и проблема. У Джеймса так хорошо получается создавать впечатление, что он больше самой жизни. Что люди забывают, что он всего лишь человек. Они не знают его так, как знает Ремус. Никто не знает.

В итоге он кивает.

— Ладно. — А потом: — Что с Реддлом?

Лили фыркают.

— Боже, кто бы мог подумать, что мы окажемся в ситуации, где он будет меньшей из наших проблем, да?

Ремус натянуто улыбается.

— Последние пару месяцев он сидит на юге, кошмарит Когтевран. В основном, наши корабли не трогает. Не думаю, что мы скоро с ним увидимся.

Ремус кивает.

— Хорошо. Спасибо за то, что… следите за ним.

— Разумеется. — Лили делают шаг вперед и их взгляд слегка смягчается. — Ты выглядишь уставшим.

Он смеется, потирая лицо.

— Да, я… что ж. Ну, знаешь, тут… — и он не договаривает, не знает, как. Джеймс бросил его. Он бросил его. И Ремусу больно. Его живот скручивает и грудь стягивает.

— Может, тебе поспать? — говорят Лили, слегка сжимая его руку. — Потом все вместе поужинаем.

Он сомневается, что вообще сможет заснуть, но все равно кивает.

— Да, хорошо, звучит отлично.

Лили отпускают его, и он идет к двери, Эммелин и Питер следуют за ним. Сайрус вновь пытается поклониться, но Ремус хватает его за плечо и рывком поднимает.

— Ебаная клоунада, — бормочет он, и Лили смеются, идя за ними.

Когда Ремус спускается на первый этаж, он чувствует себя на сто лет старше, там шумно и от людей у него болит голова. А может, голова болит совсем от другого.

— Эй, босс!

Он поднимает голову и видит приближающуюся Доркас.

— Ой, вы только посмотрите, — дразнит Эммелин. — Ну, что, Доркас, отыскала свое спасение?

Доркас фыркает.

— Что-то типа того. Поговорили с Лили?

Ремус кивает.

— Да, мы… — его слова прерываются криком, от которого кровь стынет в жилах. Его кровь стынет в жилах. Он падает на колени, когда все тело пронзает невероятная боль. Мир становится пятном вспышек. Мелькающих в фокусе и расфокусе.

И когда он снова может видеть, то перед ним на полу сидит Доркас, вцепившаяся в его плечи.

— Ремус? — спрашивает она. — Ремус, что…

— Джеймс, — заставляет он себя произнести имя и видит, как глаза Доркас расширяются от удивления. —Это Джеймс.

— Что? — ему кажется, что он слышит Сайруса, но он не видит его. — Что значит, это…

Ремус не слышит окончания фразы, потому что боль возвращается. Он бы сдержал крики, если бы мог. Правда. Но ему кажется, будто его кожа плавится под его же прикосновениями. Как будто содержимое его желудка стало кислотой и разъедает его изнутри. С него стекает пот, он не может нормально дышать и его вот-вот стошнит.

— Нам надо отнести его в комнату, — говорит Эммелин.

— Нет, — выплевывает Ремус хриплым голосом. — Нет. Джеймс. Нам надо к Джеймсу. Нам надо… нам надо к Джеймсу. — Он не знает, что это, блять, за боль, но ничего хорошего она в себе не несет. Он пытается встать на ноги, но его трясет так сильно, что он тут же падает. К счастью, Доркас подхватывает его. — Нам надо к Джеймсу, — хнычет он в ее объятиях, мучаясь от того, что сводит каждый мускул. Ужасное чувство, и он все равно не гордится теми жалкими звуками, которые срываются с его губ.

— Ремус, мы не можем, — напряженно говорит Доркас. Где-то на краю ее слов Ремус слышит притаившийся страх. — Нам плыть несколько дней, а ты даже стоять не можешь.

— Мы не должны были бросать его. Мы не должны были уплывать. Блять. Блять.

Когда Ремуса пронзает новой вспышкой боли, мир перед глазами Ремуса становится сплошным белым. Ярким и обжигающим. А потом, почти так же быстро, он становится черным.

Мне жаль,

всхлипом проскакивает последняя мысль.

Джеймс, мне так жаль.

Часть III Регулус

Регулус стоит перед портретом своего отца. Он почти уверен, что собирался что-то сделать, но… У его отца много портретов, этот — более старый, отнесенный в случайный коридор, в котором он может неожиданно напасть на Регулуса. Этот дворец полон призраков в витиеватых рамах. На этом портрете его отец молод, может быть, старше Регулуса, но только не на много. Он напоминает Сириуса — длинные волосы, темные глаза, улыбка, прячущаяся в уголке рта. Он выглядит как человек, который точно знает, что делает.

— Мне жаль, — находит в себе силы сказать Регулус. — Так не должно быть, мы должны были быть готовы. Ты сделал все правильно, дал нам все необходимое, мы должны были справиться. — Он сглатывает, горло сдавливает болезненный спазм. — Мне так жаль. Но я… я обещаю, что буду бороться, хорошо? Я не позволю им просто так забрать все, что ты построил. Я сохраню все. Я верну Сириуса. Я все исправлю.

Серые глаза отца смотрят на него, и Регулус думает, что отдал бы все на свете, чтобы услышать его голос. Чтобы почувствовать большую руку отца на своем плече. В том, что Орион обо всем позаботится, можно было не сомневаться.

Крик проносится по коридорам, и Регулус с замиранием сердца бросается в его сторону. Его отголоски эхом разносятся по пустому пространству, растворяясь в вышине дворцовых потолков. Далекий и мучительный крик. На мгновение Регулус замирает в оцепенении, пока не слышит его снова.

Поттер.

Должно быть, это Поттер.

Они отдали его Грейбэку.

Регулус делает шаг вперед и колеблется. Что именно он собирается сделать? Остановить его? Зачем? Поттер почти наверняка знает, где находится Сириус, и, вполне вероятно, именно из-за него тот вообще исчез. Так что пусть кричит. Если это означает, что Регулус вернет своего брата, то оно того стоит.

И все же.

Когда крик раздается снова, Регулус вздрагивает. Звук ужасен, как будто кто-то проводит гвоздями по костям. Он снова делает шаг вперед, стиснув зубы. Может быть, ему стоит отправиться кататься верхом, выбраться из дворца. Тогда ему не придется слышать этот звук. Не придется думать об этом. Сириус никогда не простит тебе этого, — шепчет ноющий голос в его голове. Руки Регулуса сжимаются в кулаки. Глупо думать об этом. В конце концов, они делают это ради Сириуса.

Еще один крик.

Он снова вздрагивает, зажмуривая глаза.

Блять.

— Блять.

Он двигается с места, уперев руки в бока, не обращая внимания ни на кого из встречающихся ему по пути, направляясь к подземельям, прекрасно понимая, что за ним следит стража, приставленная к нему матерью и Северусом. После похищения Сириуса они больше не рискуют.

К счастью, это Забини. Она ему нравится.

— Вы считаете это разумным, милорд? — спрашивает она, когда они начинают спускаться по лестнице.

Регулус хмыкает.

— Нет. Ни капельки.

Внизу темно и холодно, освещение обеспечивают лишь редкие факелы. Дверь в камеру Джеймса распахнута настежь, криков уже не слышно. Но раздаются звуки потише. Стоны. Мычание.

— Ваше Величество. — Глаза Грейбека сверкают в приглушенном свете, когда Регулус появляется перед ним. Мучитель отходит от своей жертвы, чтобы поклониться, и этот жест кажется сюрреалистичным в этих стенах. Такие изысканные манеры перед лицом такого гротескного варварства. — Вы пришли посмотреть? — В руке у него кочерга, конец которой светится бело-красным светом.

Поттер подвешен за запястья к крюку в центре камеры. Его торс обнажен, несколько красных ожогов покрывают живот, кровь пропитала верхнюю часть брюк. Но это не самое шокирующее зрелище. Грудь Поттера покрыта паутиной больших и рельефных шрамов, Регулус никогда не видел ничего подобного. Выглядит так, будто кто-то пытался вырвать сердце из его груди.

Грейбек снова делает шаг вперед с поднятой кочергой.

— Достаточно, Фенрир, — говорит Регулус, гордясь тем, что его голос звучит твердо, потому что сам он не чувствует себя уверенным.

Грейбек — крупный мужчина, широкоплечий, с темными вьющимися волосами, стянутыми в хвост на затылке. Он смотрит на Регулуса как на шута.

— Ваша мать и Советник ясно дали понять, что я должен продолжать, пока он не сообщит местонахождение вашего брата, — и затем, с усмешкой: — милорд.

Регулус не отступает.

— Да, но, как видите, он без сознания, — указывает он в сторону пирата, чья голова покоится на груди. Его глаза закрыты. — Так что я сомневаюсь, что сегодня вы сможете чего-то от него добиться.

Грейбек только усмехается.

— Не бойтесь, Ваше Величество, я его легко разбужу. — Он снова делает шаг вперед.

— Я сказал остановиться, — категорически повторяет Регулус. — Я — твой правитель, а не моя мать или Советник. Если ты не опустишь кочергу и немедленно не уберешься с моих глаз, я арестую тебя за измену.

Ему кажется, что он слышит, как позади него Забини издает пораженный вздох.

Глаза Грейбэка сужаются.

— Это опрометчиво, милорд, у меня большой опыт в этом деле, и я могу поклясться, что вот-вот наступит решающий момент. Если мы хотим найти вашего брата, мы не должны останавливаться. — По его лицу ползет нездоровая усмешка, когда он оглядывает Регулуса с ног до головы. — Вы ведь хотите найти брата, не так ли? — Его руки покрыты запекшейся кровью. Регулус не заметил этого раньше. Его желудок сжимается.

— Пошел. Вон.

Грейбек поднимает руки, позволяя кочерге резко упасть на землю, и показывает ладони Регулусу.

— Как пожелаете, милорд, — Регулус не может не заметить спрятанное в этих словах рычание. Ему стоит большого труда заставить себя остаться на месте, пока Грейбек идет в его сторону, протискиваясь к выходу. Заставить себя не отшатнуться. Он продолжает стоять на месте, прислушиваясь к удаляющимся шагам мужчины, и не чувствует себя в безопасности до тех пор, пока они вовсе не утихают.

— Забини, — говорит Регулус, Джеймс все еще не пришел в себя. Все его тело покрывают пот, ссадины и кровь. По мере того как Регулус приближается к нему, в воздухе ощущается резкий запах горелой кожи. — Принеси мне ведро тёплой воды и чистую тряпку. — Он не отрывает взгляда от парня. — А потом позови мою кузину, пусть принесет все, что у нее есть для лечения ожогов.

— Да, Ваше Высочество.

Сморщившись, Регулус обхватывает Поттера за талию, заставляя себя проглотить желчь, подступившую к горлу от ощущения горячей и липкой крови. Как можно аккуратнее он снимает юношу с крюка. Поттер недовольно хрипит, когда Регулус перекидыает его на плечо, и Блэк замечает, что шрамы есть не только на груди Поттера. Его спина также покрыта шрамами. Хотя эти были Регулусу знакомы. Он уже видел подобные. Кто-то порол Поттера. И, судя по всему, очень сильно.

С некоторым трудом принц переносит его на койку, поставленную вдоль стенки камеры, укладывая его как можно аккуратнее.

— Вот, милорд, — говорит Забини, возвращаясь, и ставит рядом с ним небольшое ведерко.

Регулус одаривает ее натянутой улыбкой.

— Спасибо.

Она кивает, настороженно глядя на Поттера.

— Вы уверены, что хотите остаться с ним наедине?

Регулус почти смеется, хотя все его тело дрожит.

— Не думаю, что в таком состоянии он представляет для меня большую опасность. — Несмотря на это, она задерживается еще на мгновение, прежде чем кивнуть.

— Хорошо, я скоро вернусь, мой господин. — И, верная своему слову, она практически бегом покидает камеру.

Когда Регулус остается один, он почти жалеет, что сказал ей уйти. Его кожа покрывается мурашками от вида кровавого месива, лежащего на койке перед ним. Регулус заставляет себя сделать глубокий вдох. Затем еще один. В конце концов, он опускается на колени и достает тряпку из ведра.

Он осторожно промывает открытые раны на животе Поттера. Юноша шипит, вздрагивает, что-то бормочет, не открывая глаз. Сначала это просто звуки. Ничего отчетливого. Но потом…

— Ремус.

Регулус поднимает глаза на напряженное обеспокоенное лицо.

— Ремус, Ремус. Прости меня. Прости меня. Ремус.

Регулус не имеет ни малейшего представления о том, кто такой Ремус, но почему-то все равно находит в себе силы сказать:

— Все в порядке. Теперь все в порядке.

Поттер его не слышит. Дергается. Слова снова сливаются в неразличимые звуки. Регулус возвращается к протиранию, вода в ведре рядом с ним медленно становится розовой. Он изо всех сил старается не думать об этом. О том, что покрывает его руки. Регулус водит пальцами по бугоркам шрамов, и каким-то образом, не задумываясь, обнаруживает, что исследует их. Кажется, шрамы расходятся от грудной клетки, там, где они наиболее глубокие и безобразные. Забыв о тряпке, Регулус проводит кончиками пальцев по линиям от одного конца грудной клетки к другому.

— Впечатляюще, да?

Регулус резко отдергивает руку, и от испуга падает с колен на пятую точку. Поттер смотрит на него, выглядя в равной степени позабавленным и измученным.

— Ну же, не останавливайся из-за меня. — Регулус едва узнает его голос. — Это было приятно.

Несколько мгновений он просто смотрит на него, прежде чем взять себя в руки и снова опуститься на колени.

— Прошу прощения, — наконец произносит он, понимая, что его щеки залила краска. — Это было… некрасиво с моей стороны.

Джеймс усмехается.

— Как скажешь.

Наступает тишина, и глаза Поттера снова закрываются. Регулус должен дать ему отдохнуть. И все же…

— Откуда они у тебя? — спрашивает он, заставив его открыть глаза. Он показывает на грудь Джеймса. — Я никогда… ну… я никогда не видел ничего подобного.

Слабая улыбка растягивает губы Поттера.

— Это сложно, — и затем: — Сомневаюсь, что ты мне поверишь, даже если я тебе расскажу. — Он говорит медленно, с большим трудом.

— А на спине? — не отступает Регулус. — Шрамы на спине вызваны тем же самым или…

Выражение лица Поттера меняется, насмешка исчезает, как слабое пламя.

— Нет, — отвечает он с напряжением в голосе. — Они другие.

Он больше ничего не говорит, и что-то в его тоне подсказывает Регулусу, что не стоит его об этом спрашивать. Хотя его не покидает любопытство. Он никогда раньше не видел настолько изуродованного тела. Его собственная кожа почти идеальна, за исключением небольшого шрама на колене. Он упал с лошади, когда ему было десять. С ними были люди — слуги, охранники — но Сириус был единственным, кто подхватил Регулуса на руки, вытирая ему слезы. Он настоял на том, чтобы на обратном пути во дворец они сели на одну лошадь. Регулус почти чувствовал это сейчас. Чувство безопасности от того, что старший брат обнимает его.

— Кто такой Ремус? — спрашивает он Поттера, пытаясь отвлечься от нарастающей в груди боли.

Поттер моргает.

— Ремус? Почему ты спрашиваешь?

— Ты… — Регулус неопределенно машет рукой в сторону пирата. — Ты все время произносил это имя. До этого. Говорил, что сожалеешь.

Поттер смотрит на него с минуту, после чего его глаза устремляются к потолку. Сначала Регулус думает, что он ничего не ответит, как:

— Он… я имею в виду… ну… — Улыбка снова касается его губ. — Он мой Ремус, я полагаю.

— Твой Ремус? — саркастично повторяет Регулус. — Это абсолютно ничего не объясняет.

Поттер смеется, хотя в его нынешнем состоянии смех больше походит на кашель.

— Может быть, для тебя. — Он делает минутную паузу и добавляет: — Я не думаю, что есть подходящее слово. Для него. Для нас. Это не… это… сложно.

— Все, что касается тебя, кажется таковым.

Поттер смеется.

— Да, это так. — Регулус уверен, что на этом разговор окончен, но тут на лице Поттера появляется задумчивое выражение. — Возможно, филтатос. Наверное, это то, что может нас описать. Думаю, это ему подходит. Моему Ремусу.

Регулус не отводит от него глаз.

— Это значит…

— Я знаю, что это значит, — огрызается он, возможно, излишне обороняясь. — Я принц, думаешь, я не знаю греческого?

Поттер издаёт ещё один болезненный смешок, и Регулус жалеет, что не попросил Забини принести что-нибудь попить.

— Справедливо, я полагаю.

— Откуда, черт возьми, ты знаешь греческий?

Поттер всё ещё смотрит в потолок, его рука проделывает тот же путь, что и рука Регулуса — движется вверх и вниз по груди. Проводит по шрамам.

— Мой отец, — наконец-то говорит он. — Он любил читать. Хотел, чтобы и я научился.

Что удивляет Регулуса.

— Твой отец умел читать?

Джеймс ухмыляется.

— Да, он был очень хорошо образован.

Регулус обводит его взглядом, в поисках того, что он мог упустить. Почему сын образованного человека бегает по улицам в качестве беззаконного пирата?

— Где сейчас твой отец? — спрашивает он.

Выражение лица Поттера снова искажется болью.

— Мертв, — без церемоний произносит он, отчего в груди Регулуса что-то надламывается.

Ох.

— Мой тоже, — тупо отвечает он.

Поттер поворачивает к нему голову, их глаза встречаются.

— Ну, ты только посмотри, — хрипит он. — А я-то думал, что у нас нет ничего общего.

Нет.

Непрошеный трепет жалит его сердце.

Регулус тоже не мог даже подумать об этом.