Archive of Our Own ^beta

Никто в мире не идеален.
Нету совершенства, иначе был бы не мир, а райские небеса, где ангелочки летают.
И бессмысленно это совершенство искать, потому что, во-первых, не бывает такого, а во-вторых, в человеке любишь как раз то, что отличается от стандарта, что неправильно, что неидеально.
Так думает Игорь, искоса пялясь на белую димкину голову — напарник ворчит и ноет, потому что завалило бумажками, а в последнем деле недоработали, но иначе не вышло бы ничего совсем, взяли кого могли.
Отчего-то это бухтение у него совсем не противное выходит. Наоборот, как-то умиляет даже.

Он более чем в курсе — взрослый, как-никак! — что в этой стране признание в том, что любишь мужчин, примерно равняется шагу в доменную печь. Или крокодилу какому в пасть. Поэтому никому не признаётся, конечно.
«У тебя девушка есть?» — настырно докапывается дядя Федя временами.
Нету. Зачем мне кто-то ещё. У меня на себя-то времени не хватает.
Разных отмаз можно гору придумать.
Потом вот Юлька появляется, её можно на пару ужинов с пельменями привести, она дяде Феде с тётей Леной нравится, оказывается, они даже насчёт блога её в курсе, один Игорь такой пень дремучий. Да только не слепые они, и очень скоро замечают, что ничего, кроме нежной дружбы, между Игорем и Юлей нет. И расстраиваются опять, и спрашивают, что же не так.
Да ничего.
Нельзя себя заставить.
Особенно когда в голове бесконечно прокручиваются кадры димкиного эпического выхода с пожарным шлангом: рукава формы до локтей закатаны, а руки сильные, крепкие, и шланг этот чёртов сжимают очень уверенно.
Обходиться всякими мечтаниями — привычно. Игорь брезгует случайными связями, если только невтерпёж совсем, пару раз попробовал во всё это поиграть подробнее, но так мучился и уставал, скрывая, собственной ложью давясь, но не находя смелости рассказать никому, что решил — не нужно. Живут же люди без этого совсем и не помирают.
Вот и он не помирает, и всё не так плохо, пока не достаётся в напарники Дима Дубин, чуть ли не на десять лет младше, чуть ли не на голову ниже, в сто раз светлее, чище, и лучше, чем сам бестолковый Гром, который хорошо умеет только морды бить. Ну и прочее по полицейской части, одним мордобоем к тридцати годам в майоры не выйдешь, но это всегда ведь заметнее, и за каждую расквашенную рожу потом продирают так, что неделю ходишь и дымишься.
В общем, Дима, да, очень хороший. Улыбается солнечно-солнечно, и для каждого умеет найти подходящее слово, и со всеми общий язык найти, и работа у него получается тоже отлично, особенно для вчерашнего стажёра.
Если бы ещё не эта привычка закатывать, поддёргивать рукава.
Если бы не удивительно длинные ресницы, светлые-светлые, надо приглядеться, чтобы заметить.
Если бы не всё.

— Хочешь, с подружкой познакомлю? — спрашивает Юля. — Девчонка огонь! Не заскучаешь! И в активном поиске сейчас.
— Не хочу.
— Чего ж так? Или сам с кем-то познакомился?
— Нет. Просто не хочу.
— С другом познакомить могу. Тоже парень что надо!
— Да иди ты, Пчёлкина! Может, с кошкой познакомишь?
— Вот не ожидала от тебя, — она надувается, — что ты человека с кошкой сравнишь, да ещё и в таком контексте. Когда уже вашу долбаную гомофобию отменят с концами и изо всех мозгов вырежут?
— Я не в этом смысле, — извиняющимся тоном говорит Игорь. — Вовсе не в том, просто…
— Да, и сейчас ещё скажешь, что у тебя есть друг-гей, и что все могут делать что хотят, лишь бы из своей спальни нос не высовывали, да? Известная песня. Молчи уж.
Игорь молчит — это просто. А про себя думает, что же её так за живое задевает, Юлька-то вроде точно за нужную команду играет, про парней своих рассказывала, советов каких-то даже просила.
Или дело просто в ней самой, с этим обострённым чувством справедливости? Вот ей бы, наверное, можно рассказать, но нет, не стоит. Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас. Очень правильная фраза.

Есть в интернете один блог, называется «Не одни», — анонимный, и комментарии анонимные, и жёстко модерируются, несмотря на это. Пишет парень, Игорь предполагает, что его лет примерно, делится полезными ссылками, рассказывает разные байки, советы даёт. А иногда и сам на что-нибудь жалуется, вот сегодня, например, написал:
«Если бы я жил в какой-нибудь Дании, то уже давно предложил бы коллеге сходить на ужин, переходящий в завтрак. Но я живу не в Дании, поэтому только смотрю. Вот бы ещё существовал этот мифический гей-радар! В любом случае, он явно и однозначно гетеросексуален, прямо такой мужик-мужик. Но что мне с собой поделать?»
«Ты не отчаивайся, — пишет Игорь. — Мало ли что кажется. Я, может, тоже с виду мужик-мужик, а не по красивой подружке вздыхаю, а тоже, в общем, по коллеге».
«Я совершенно точно получу по роже и буду вынужден уволиться. Жуткое позорище будет. Ничего, прорвёмся, да? Повезёт же когда-нибудь? И в любом случае, на него можно смотреть».
Смотреть можно, это он прав.
Потихоньку, не впрямую.
И шавуху есть после работы, и смотреть футбол, и ходить по крышам, чтобы он там виды красивые рисовал.
В жизни Игорь столько по этим сраным крышам не лазал, сколько сейчас, но это же так прекрасно: пока Димка рисует, он ни на что внимания не обращает, хоть по башке ему стучи, и можно долго глазеть на длинные пальцы, сжимающие карандаш, на острый мысок светлых волос, спускающийся на шею.

Сколько угодно, наверное, можно так жить.

— И в этот раз никого на пельмени не приведёшь? — интересуется дядя Федя.
— Вам меня одного мало, что ли? Надо обязательно, чтобы с кем-то пришёл?
— Не нам, — вступает тётя Лена. — Тебе. Плохо же одному, Игорёк.
— Нормально. Ничего такого.
— Ты, может… стесняешься? Ну так мы кому угодно будем рады, если ты счастлив.
Ага, конечно.
«Даже не смотри на меня, педик».
Сначала сознаёшься, а потом тебя вычёркивают из числа людей просто за то, что ты такой, как есть.
— Ничего я не стесняюсь, просто времени у меня нет на все эти дела. Да и чего там… с работой этой… о, звонят опять. Извините.

Без-на-дёж-но.
Впрочем, не привыкать.

— Ты совсем грустный, — говорит, внимательно глядя, Дима. — У тебя всё в порядке?
— Думаю просто. Не грустный. В порядке.
Они довольно долго уже дружат, логично, что он заметил.
Игорь довольно долго его никак не трогает, избегает любых касаний, хотя не может без них жить, и всякого человека, с которым взаимодействует, то по плечу хлопнет, то за руку дёрнет, то ещё что.
Но Диму нельзя, там сразу электрическая дуга прошибает от затылка до пят.

«Не проходит и не отпускает. Тошно вообще-то. Народ, есть советы, как выздороветь от несчастной любви?»
«Само пройдёт».
«Клин клином!»
«А ты ему намекни».
Что за дурацкие советы.
Но какой не дурацкий, Игорь не знает.
«Чертовски тебя понимаю», — строчит в ответ. Ночь на дворе, самый час быка, спать бы, а не в интернете сидеть.
Чужой человек с такой же проблемой где-то на другой стороне экрана, бог весть — в Калининграде или в Чите, неважно — будто тёплую ладонь кладёт на плечо. Вроде так и получается: не одни. Не совсем вокруг пустота.

Они гуляют втроём в парке на Крестовском, швыряются снежками, Юля с Димой валяют друг друга в сугробах. Весело им. Стая, да. Совсем была бы хорошая стая, если бы не неправильные, не имеющие никаких шансов на успех, чувства к напарнику.
Почему не Юля, почему, почему, почему.
За что он такой, за что здесь и сейчас.

— У тебя всё нормально? — тихо спрашивает Юля.
— Угу.
— Мне кажется, не всё. Может быть, я могу помочь?
— Нет.
— Ты такой же ко мне приходил… извиняться. Но сейчас вроде нигде не накосячил. Что не так? Перед кем ты виноват?
«Перед всеми на свете».
— Дядя Федя опять плешь проедает, чтоб девушку завёл. А девушка что, попугайчик, чтоб заводить? Слово-то какое…
— Сама заведётся.
— Нет уж, — передёргивается Игорь. — Не надо, чтоб сама.

Когда начинается перестрелка, он отпихивает Диму в сторону, чтобы под шальную пулю не попал, и сам такую ловит. Бронежилет защищает, ничего ужасного, но синяк образуется зверский, и трещина в ребре. Врач из ведомственной поликлиники велит неделю лежать дома, а этого сурового эскулапа не провести, они с Прокопенко давние кореша. Приходится.
Невозможно скучно, шило в заднице не даёт лежать, а боль в груди — нормально двигаться, книги не читаются, музыка не слушается, бесит всё просто до чертей.

Дома образуется заботливый Дима — Игорь, поешь, Игорь, не вставай, Игорь, чаю сделать?
Нестерпимо вообще-то.
Лучше бы он не приходил.
Но сил выгнать его нет.
И сил смотреть на него нет тоже.

«Как там твоя несчастная любовь?» — спрашивает вечером у того радужного парнишки из интернета.
«Всё такая же несчастная, — отвечает. — Я уже не могу совсем. Интересно, если я ему скажу, что будет? Вариантов несколько: побьёт, убьёт, просто пошлёт нафиг, ещё и на работе всем скажет. Это проходит, скажи мне?»
«Если бы я знал».

Скорее бы уже закончился этот долбаный больничный, тоже мне, придумали, будто нельзя ходить и бегать. Можно, можно. И не приходил бы Дима после работы — Игорь, ты ел, Игорь, лежать надо, Игорь, тебе там приветы передавали.
Не нужны ему никакие приветы ни от кого.
Дима сидит себе в кресле, рисует в блокноте, прикусив губу.
— Тебе идти, что ли, некуда? Что ты всё время здесь?
— Мне… да… нет… я мешаю? Мне уйти?
Надо бы ответить «да», но невозможно.
— Нет. Но и своя ведь жизнь у тебя есть какая-то. А я совершенно точно не сдохну, проверено.
— Мной пока не проверено.
Дима хмурится, улыбается, пожимает плечами, он собака, они нахрен стая, жизнь нахрен боль.

Юля приходит навестить, приносит разного вкусного, долго пьёт чай, ещё дольше с Димой в углу шепчется. Может, у них срастётся что? И хорошо бы. Знал бы, что оба в надёжных руках и может, меньше переживал бы.
— Вы бы неплохо смотрелись вместе, — говорит напарнику потом. — С Юлькой.
— Что ты за дурак, — отмахивается Дима. — Нашёл, что придумать.

Когда снова можно выйти на работу, это просто изумительно.
Дома остаётся чужая зубная щётка, початая упаковка дешёвых станков для бритья, белая футболка с почти полностью стёртым рисунком. От футболки пахнет Димой: потом, сладковатым дезодорантом, немного едой, которую он тут готовил.
Футболку нужно засунуть в стиральную машину, а потом вернуть.
Игорь это знает, но не делает.
Смяв тонкую ткань в неаккуратный комок, пристраивает под подушкой.

— С тобой тоже что-то не то, — сообщает Диме, постфактум досадливо отмечая это глупое «тоже». — Хандришь. Не радуешься.
— У меня всё о'кей, — ровно отвечает он. — Просто зима. Темно. Холодно. Бесит.
Несмотря на зарок не трогать, Игорь быстро сжимает плечо напарника:
— Недолго уже до весны-то.
Пальцы будто обжигает злая осенняя крапива.
— Недолго, — соглашается Дима. Длинно вздыхает. Молчит, уткнувшись в монитор.

Прокопенки и Юля — адское вообще сочетание, но сегодня борщ, и собрались его есть в таком составе, и эти трое спелись отлично. Особенно на почве капания на бедные игоревы мозги.
— А пацана своего что к нам не водишь?
— Кого? — Игорь вскидывает голову от тарелки. — Какого ещё пацана?
Нету у него никаких… никого. Может, и один, но зато ни за что не боится и ни за кого. И за себя не боится тоже: если расскажет, вполне ведь могут сказать, что такого рода названный племянничек им точно не надобен. И кровные-то родители, бывает, детей гонят, отказываются от них, а дядя Федя с тётей Леной, как ни крути, родня не кровная.
— Напарника, кого. Дубина. Много у тебя их, что ли?
— Чего пацан сразу… а на кой тащить-то его? Зачем?
— А Юлю зачем?
— Юля… что же… подруга…
— Дима, стало быть, не друг?
Да что же они заладили-то все втроём. Зазвонил бы телефон… но не звонит.
— Надо, так приведу.
— Тебе надо.
Кажется, это он от тёти Лены уже слышал.
Как же достали.
В следующий раз отговорится чем угодно и не придёт.
И никакого Диму не приведёт, конечно.
В идеальном мире, в какой-то другой стране, он бы не боялся, и всем бы пофиг было, кто там с ним пришёл, какого пола, но здесь не идеальный мир. Здесь скажут: иди отсюда, гомик. Ещё и нормальным притворялся. Спасибо, видел. Спасибо, слышал.
Зато как хорошо проходит любовь, когда её объект с ненавистью цедит сквозь зубы: тьфу, я думал, ты нормальный.
Игорь не хочет, чтобы любовь к Прокопенко проходила, у него нет другой.

«Во-первых, делюсь ссылкой на последнее видео Юли Пчёлкиной: очень точно и хорошо про положение ЛГБТ+ сообщества в России. И о тех, кому выгодно поддерживать высокий градус гомофобии. В комментах уже холивар, будьте осторожны!
А во-вторых — всем желаю, чтобы скорее пришла весна. Мне сегодня сказали, что до неё недолго, но я не верю. Слишком холодно и темно».
Игорь честно идёт по ссылке смотреть видео. Странно, что Юля о нём не говорила, хотя виделись только что. Слушает разные правильные слова, соглашается с правильными выводами: молодец Юлька. Понимает. Только ничего не изменится. Или изменится, но тогда, когда состарятся гипотетические игоревы внуки (которых не будет, разумеется, никогда).

Мне сегодня сказали, что до неё недолго.
Какое совпадение, и Димке о том же говорил.
Да все об этом говорят сейчас, наверное.

Очень недовольная кадровичка требует «Дубина немедленно», что-то, видать, в бумажках своих откопала, Дима бросает телефон на стол и убегает, только капюшон зелёной толстовки мелькает хвостом. Экран гаснет очень медленно, и Игорь успевает рассмотреть на нём знакомую шапку сайта.
Просто очень, очень знакомую.
Может, не всякому так в глаза ударит, но он слишком часто глядит на эту яркую жëлто-оранжевую плашку с чëрным силуэтом города, абстрактного какого-то — или, по крайней мере, неузнаваемого. Каждый раз в ожидании, когда подгрузится ветка комментариев, Игорь пытается угадать этот город, но не получается.
Не ткнуть пальцем в дисплей, чтобы не успел потухнуть совсем, невозможно.
Вообще-то он никогда не лазает в чужие личные вещи.
Тем более в телефоны.
Но на всякое «никогда» находится своë «однажды».
А вот как выглядит админка этого сайта, он раньше не знал. Все эти кнопочки «добавить», «отредактировать», «заблокировать» и так далее.
«Здесь можно вволю подгорать на тему новой гомофобной рекламы "РосГарантБанка"!»
Ни поста, ни рекламы Игорь не видел ещё, потому что только вечером, дома, в этот блог ходит, и вечером же в нём записи публикуются.
Но сейчас, видимо, Диме совсем невмочь стало.
Смонтировать автора блога и своего напарника он пока толком не может.
— Игорь! Ты чего, блин, делаешь? Это мой телефон! Зачем смотришь?
Незаметно вернувшийся Дима с силой выдëргивает из рук мобильник и удирает, схватив куртку, хотя до конца рабочего дня ещё порядочно.
Игорь понимает, почему, и не знает, как об этом сказать.
К вечеру доступ в блог закрыт — на знакомой плашке объявление «Временно на реконструкции».
Назавтра Дима на работу не является, говорят, что больничный взял, но трубку, когда Игорь звонит, не берёт. Что же, его адрес известен, можно и съездить.
Дела подождут, в первый раз, что ли?
— Кто? — сипло спрашивают в домофон.
— Дим, открой.
— Зачем?
— Не откроешь, так пролезу и под дверью сяду. Открой, поговорить надо.
После долгой паузы домофон пищит.

Дима стоит на пороге, зябко обхватив себя за локти.
— Ну и чего пришёл? Я болею. У меня грипп.
— У тебя не грипп, а сестра-врач. Поговорить. Не выйдет молча, Дима.
— Ладно. Входи.
Он бывал здесь не раз, и ничего в квартире не поменялось, может, беспорядка больше, и холодно — окно открыто.
— Я, — начинает Игорь, прислонившись плечом к стене, — нет, не так. Извини. Я не хотел в телефон лезть. Так-то я никогда…
— А сейчас чего? Интересно, да? Какие у пидарасов блоги? Все уже в управлении знают, да? Всем смешно? Я заявление вечером отвезу… или сам передай… не переживай, не буду портить репутацию нашего участка!
— Я не смог тебе сказать, как выздороветь от несчастной любви, — с усилием произносит Игорь. — Только написал, что чертовски тебя понимаю. Я вообще много что у тебя там писал. Хороший сайт.
— Ты… что?
Димино лицо выражает абсолютное, тотальное недоумение.
— Что слышал. Так что не переживай. Никто ничего не знает. И заявление подавать не надо. Как работать без тебя?
— Я бы в последнюю очередь, — он досадливо обрывает себя, — стереотипы зло, в который раз убеждаюсь. Значит, ты это читаешь.
— Давно, — отвечает Игорь, глядя куда-то сквозь, между и вовне. — А по ком из коллег ты там страдал?
— Вот точно дурак, — бормочет Дима сквозь зубы. — Много вариантов?
Вообще много. И тот, который был бы самым лучшим, как-то неприлично идеален, а идеала, как известно, нет.
— Сам дурак.
Очень по-взрослому. Ещё бы язык показал.
Игорь поднимает руку и на острый его локоть кладёт. Ощущение бьющего в позвоночник электрического разряда никуда не делось, оказывается.
Дима делает шаг вперëд, даже не шаг, а будто падает — и как его не поймать?
Когда он прижимается к груди, мир окончательно сжимается до пределов этого коридора.

Утро по-настоящему весеннее. Солнце бьёт в окно — Игорь автоматически отмечает, что помыть надо. Россыпь бликов путается в диминых волосах.
Всё было так безнадёжно, а стало как нельзя лучше.
Ни словом, ни жестом, ни при каких людях, не показывает он, что между ними что-то есть… не то, что положено коллегам и друзьям. Бережëт. Принимает как данность, что их растопчут в кашу, если будут где-то за пределами закрытых квартир обниматься и целоваться, делать что-то самое малое из того, что доступно парочкам правильного гендерного состава. И ладно бы сам Игорь; отобьëтся, отругается, но чтобы во всю эту пакость Дима вляпался — нельзя.

Когда звонит домофон, он сперва не соображает даже, в чём дело. Соседи, что ли. Труба потекла, затопил?
За дверью стоит Юля, нетерпеливо верещит:
— Забыл, что ли? Проспал? Собирайся, договаривались же!
Твою же мать, и правда забыл, хотели до Новгорода доехать, что казалось прекрасной идеей в рабочий день, но выглядит методом пытки в субботу с утра, когда так тепло под одеялом.
— Игорь! Продирай глаза, вари кофе скорее, за Димой же ещё заехать надо!
— Не надо, — раздаётся из-под локтя. — Здесь я. Сейчас соберëмся.
— Не-у-же-ли, — удивлëнно тянет Юля, наблюдая, как Игорь панически и машинально притискивает Диму к себе. — Кто сдох в лесу? В каком? И дайте мне уже пройти, и от кофе я не откажусь тоже!
Она прямо-таки подпрыгивает на стуле, сверкая глазами, кажется, от неё солнечные зайчики разбегаются, такая счастливая и бодрая, что аж неловко.
— Да расскажите же! Мы давно не виделись… теперь понимаю, почему… Гром, когда ты перестал считать, что встречаться с парнями — это как с кошками?
— Чего? — изумляется Дима.
— Классе в десятом, — с досадой бросает Игорь. — Говорил же тебе — я не в этом смысле! Достала ты меня тогда своим сводничеством, и вообще не люблю, когда с кем-то знакомят!
— А я тебе сказала… м-да, глупостей каких-то… но я не думала… прости!
— Да ладно уже, хорош мерсикать. Сказала и сказала. Смешно даже было. Давайте и вправду собираться, двести километров ехать.
Он по-прежнему ни с кем не желает обсуждать свою жизнь, но рад, что перед Пчëлкой притворяться не надо, и её машина — ещё одно место, где можно Диму за руку держать.
А Юля всё смеëтся, всё вспоминает, как с прошлого лета димкины печали и жалобы слушала, утешала и уверяла, что всё будет хорошо, и вот, поглядите-ка, не ошиблась.

— Опять вместе припëрлись, — хихикает Цветков, когда они входят в участок. — Сладкая вы парочка. Расстаëтесь хоть когда? Или скоро в Финку жениться поедете?
— А чего, в Финке можно? — интересуется кто-то.
— Сто пудов можно, у меня сестрица двоюродная ездила. Только в России-то, понятно, никакой силы эта женитьба не имеет. Разве что так, для успокоения…
— Ну и правильно, и не надо такого, — говорит кто-то; Цветков кидается в спор, защищая сестру свою, а Игорь с большим удивлением думает, что от этого шутника не ожидал.
Но молчит, конечно, и Дима молчит, включая компьютер, нетерпеливо стуча пальцами по столу, пока грузится.
Игорь чуть-чуть, немножко, недолго на эти пальцы залипает, представляет, как поцелует вечером в каждую костяшку, а потом усилием воли выбрасывает из головы неподходящие для рабочего дня мысли.

— Возмутительный мерзавец, — ругается Прокопенко, потрясая кулаком. — Какого, спрашивается, хрена ты к нам ходить перестал? Чем мы тебя обидели?
— Да ничем, Фëдор Иваныч, честно, и при… приду я. В субботу вот могу.
— Один.
— Один.
— А рожа в последнее время довольная! Прям как кот, сметаны обожравшийся! Может, не один, а?
В голове привычно выстраивается очередной список: сейчас в нём те реакции, которые хочется выдать: выругаться, сбежать, зареветь, заорать.
Игорь, конечно, ничего из этого не делает, просто через силу изображает улыбку:
— Один.
Прокопенко смотрит на него расстроенно и хмуро.

— Почему ты боишься им сказать? — спрашивает Дима.
— Потому что. Не знаю. Выгонят меня.
— А так сам от них бегаешь.
— Вот всё у тебя просто! А твоя мама что, знает?
— Знает. Она меня любит… но Фëдор Иванович и Елена Сергеевна тебя тоже любят.
— Я сдохну… я не смогу. Не сумею.
— Может, надо чуть меньше бояться, — Дима забирается на колени, лбом ко лбу прислоняется, потом целует в нос. — Мне кажется, мир добрее, чем ты думаешь.
У него всё доброе и хорошее. Ему солнце светит, даже если на улице дождь стеной. Он слишком славный для мрачного, зажатого и обороняющегося от всего мира Игоря. Нельзя жить так, как он.
Нельзя, но ради него — можно.

— Вы просили. Я пришёл. Вот, не один. Дима. Вы знакомы.
Челюсти смëрзлись, и с трудом удаëтся произнести несколько слов. В целом Игорь вполне готов свалить, вынося все встретившиеся на пути двери, включая железные.
— Так проходите уже, — спокойно говорит тëтя Лена. — Пельмени сами себя не слепят.
— Бывают пельменницы, — весело отвечает Дима. — Но это неспортивно.

— И по всем статьям дурак, — кратко резюмирует дядя Федя. — Даже обидно — за кого считал нас? Нам какое дело, кого ты любишь? Был бы счастлив. Да мы догадывались. Ведь только ты у нас и есть.
Игорю делается исключительно стыдно, потому что, увлекшись своими страданиями, он о других людях совсем позабыл, заставлял их беспокоиться и волноваться, и вообще мало о них думал — всё больше о себе.
— Извините, — произносит, — но разве не понимаете…
— Ты не один. Но сам себе очень убедительно это придумал.
Дима улыбается, молниеносно защипывая края очередного пельменя:
— Со временем сообразит. Я уверен. Всё хорошо будет.
— Вот ты солнышко, — умиляется тëтя Лена.
Ещё какое. Самое что ни на есть.

До того, чтоб встать посреди участка и всем признаться, Игорь вряд ли когда дойдëт, да и нужно ли это?
Однако то, что он действительно не один — понимает.
Это странно.
Непривычно.
И очень-очень нужно.