Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

К новому 2023 для Мохича.

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.
Игорь ненавидел поезда со всей силой пролетарской души. Тесно, душно, люди вокруг! В прошлом году ещё и чуть не пристрелили — и где, вот на такой же гадской железной повозке!
Впереди маячил ненавистный новый год, и жизнь была отменно отвратительна.

Верхняя полка в новом купейном вагоне напоминала гроб. Впрочем, нет: гробы по мерке делают, а здесь пришлось ноги поджимать, какой садист это проектировал, где стоп-слово?!
«Стоп-слово — самолёт», — с ехидными интонациями драгоценного напарничка сказал внутренний голос. Игорь на него обиделся, кое-как свернулся клубком и решил спать до самого Питера, благо соседей в купе, кажется, не было, какой дурак попрëтся в другой город поездом, прибывающим в десять вечера под новый год?..

Спалось недурно, пока не дали о себе знать окончательно затекшие ноги. С грохотом сверзившись на пол, Игорь с чувством сообщил окружающей реальности, где и в какой позе её видел, и смущëнно понял, что в купе он всё же не один. На нижней полке, замотавшись в жиденький железнодорожный плед с головой, кто-то дрых. Поезд стоял, а из коридора доносились чьи-то громкие причитания.

Разведка показала, что очередной аномальный снегопад (каждую зиму неожиданный на шестидесятой параллели, да!) замëл рельсы, и поезд пока дальше не идёт. В заоконных сумерках виднелась какая-то жопа мира под названием Гряды. Лысый проводник с глазами грустного бассет-хаунда разводил руками в ответ на громкие возмущения пассажиров и предлагал положиться на божью волю и работников железной дороги.

Игорь почесал затылок и порадовался, что сортир здесь тоже нового типа и при стоянке не запирается. Иначе мог бы выйти конфуз.

Сосед тоже проснулся от суеты и теперь зевал, деликатно прикрывая рот широкой волосатой лапой.
— Чë за движ? — деловито спросил он. — Террористы? Атака?
— Ты не в кино, мужик, — ухмыльнулся Игорь, — ты в России, а это хуже. Поезд дальше не идёт, снегом замело!
— Ну и похуй, — энергично сообщил сосед.

Выбравшись из-под пледа, он развил бурную деятельность: сгонял к проводнику за чаем, добыл из рюкзака пачку печенья и широким жестом предложил угощаться, позвонил какому-то Серому сказать, что на новогодний сабантуй не явится — и здесь до Игоря дошло, что тëть-Лену тоже набрать надо. Успеть в Питер до полуночи представлялось невозможным.
— Слушай, — сказал сосед. — Пока совсем не поздно, давай в экспедицию сходим. Видишь, вон там за платформой «Четвëрочка»? Возьмём выпить и закусить. Новый год же, не?
— Ну давай, — согласился Игорь. — Жрать охота, как медведю бороться. Интересно, а шава там есть?
— Ты бессмертный, что ли — шаву есть возле станции в ебенях? Купи сразу и втулку побольше, с поносом бороться!
— На кладбище нищий дрищет, пробрал нищего понос, — невольно процитировал Игорь.
— Тут гробница открывается, чья-то харя появляется! — с довольным ржанием продолжил сосед, они дочитали стишок хором, обнаружили расхождение в версиях и наконец-то сообразили, что не представились.
— Олег, — церемонно сообщил сосед.
Игорь не менее церемонно назвался, а потом молча указал на окно, намекая, что пора идти в поход.

Ушлые пассажиры уже натоптали от поезда до «Четвëрочки» народную тропу, а заодно порядком проредили ассортимент, поэтому добычей Олегу с Игорем стали пара упаковок «Доширака», килограмм побитых жизнью мандаринов, конфеты «Кара-Кум», хлеб и палка копчëной колбасы. Вместо приличного шампанского взяли какой-то кошмар в стразиках под названием «Императорский каприз», судя по цене в сто шестьдесят девять рублей, император был тот ещё извращуга.
В вагоне происходил стихийный праздник, из крайнего купе уже пели «Шумел камыш», проводник надел шапку Деда Мороза и раздавал всем вафли «Артек», и это ещё только начало одиннадцатого было!
Игорь поймал восторженно бегущую мелкую девчонку, развернул в другую сторону и растерянно обозрел вагон. Картина была совершенно сюрреалистическая. Он потряс головой, вошёл вслед за Олегом в купе и запер дверь.
Следовало хотя бы колбасу сожрать.

За нехитрой едой они разговаривали — лениво, ни о чëм, и, если Игорь ещё не разучился улавливать такие вещи, недоговорок в байках Олега было не меньше, чем в его собственных. Смертоубийственная, экономная пластика заставляла предположить если не коллегу, то человека, с большой любовью занимающегося боевыми искусствами.
Игорю было интересно.

В дверь застучали, заорали:
— Товарищи! Без пяти! Идите президента смотреть, Мишка на ноутбуке включил!
— В рот я этого президента любил, — проворчал Олег, но встал и захватил шампанское.
— Надеюсь, тебе за это хорошо заплатили, — гоготнул Игорь.
Олег извернулся и отвесил ему пендаль.
Игорь ответил добрым дружеским лещом.
Прекратить мерзко хихикать никак не получалось.

Гарант конституции побубнил про итоги года, куранты отзвонили, заиграл гимн, и народ бросился чокаться чем попало — бутылками, стаканами, чашками. Олег содрал с шампанского крышку, глотнул из горла и протянул Игорю. Императорский каприз оказался на вкус вроде геля для душа, но всё равно не расстроил.

Впервые за долгие-предолгие годы тридцать первого декабря с Игорем случился праздник.

Сидя на полке, они допивали шампанское и закусывали мятыми мандаринами. «Шумел камыш» и прочий фольклор сменился «Сектором газа» под дребезжащую гитару, громче всех, судя по специфическому тембру, подпевал проводник.
Поезд дёрнулся вдруг, словно проснулся, и двинулся вперёд. От неожиданности Игорь свалился на Олега и снова по-дурацки рассмеялся. Серые глаза попутчика, словно фломастером обведённые от чернющих ресниц, вдруг оказались близко.
— Поезд тронулся, и мы тронулись, — заявил Олег. — Чего ты на мне разлёгся, я не матрас! Или это у тебя такие предварительные ласки?
— Ласки могу показать, — ответил Игорь, — вполне годные, никто не жаловался!
В голове шумело мыльное сладкое шампанское.
— Ну покажи, чего зря валяться!
Игорю было прекрасно известно, что никто не шутит гейских шуток так много, как гетеросексуальные мужики. Также ему было доподлинно известно, что новый год — время всяческих обломов, травм и прочей херни, поэтому шанс вылететь из поезда башкой в сугроб в сопровождении воплей про гнусных пидоров приближается к ста процентам.

Знал он это всё.

Но всё равно опёрся на локоть поудобнее и поцеловал Олега в полураскрытые твёрдые губы, пахнущие мандаринами и колбасой.
После секундной паузы Олег ответил, и руку в волосы запустил, оглаживая затылок.
«Кажется, пиздец», — сообщил внутренний голос, выдал системную ошибку и свернулся.

В список самых неудобных мест для взаимной дрочки вслед за туалетом в универе, задним сиденьем автомобиля и дровяным сараем Игорь внёс полку в поезде.

В список самых охуенных мест тоже.

— М… да, заебись, — резюмировал Олег. — Новый год, подарки! Однако же и спать пора, потом как-то домой добираться…
Игорь без слов поднялся и ввинтился на свою кошмарную верхнюю полку.

В четыре утра, когда поезд наконец-то прибыл, ему было нестерпимо стыдно. Голова потрескивала от сомнительного алкоголя, снова затекшие ноги ломило, и жизнь в целом казалась поганой.

Разошлись на перроне быстро, с коротким «Бывай».

Игорь долго и печально думал, какой же он долбоëб, пока шёл домой пешком по радостно празднующим улицам.

В парадном, вынимая из кармана ключ, он наткнулся пальцами какую-то бумажку, недоуменно развернул её и вщурился в мелкую строчку.
За цепочкой из десяти цифр был нарисован довольно похожий зубастый волк.

Сперва Игорь набрал номер, а потом уже заковырялся в замке, и на морду его лица сама собой ползла неприлично счастливая улыбка.

Chapter Text

На работе только и разговоров было, что о новом сервисе «Вместе» с дурацким названием «Подбро», подбор, значится, бро. Вместо привычных сайтов знакомств, где искали пару, новинка предлагала найти друга, настоящего братана, с которым вместе по жизни.

Игорь над этой хероборой надменно ржал, потому что, во-первых, у него был Игнат, бро без всяких там программ, а во-вторых, разные димки и юльки, тоже ничего себе ребята, пять лет ему, что ли, чтобы со всем детским садом передружиться?

От Юльки, однако, вся фигня и случилась.

Как раз вся эта гоп-компания, включая Игната, собралась у Игоря дома, заказала кучу пиццы, расчехлила приставку и вообще развлекалась по полной. Застряв в Котле Пилозуба, Игорь потерял бдительность и не обратил внимание на то, что Юлька включила его компьютер и принялась шуршать клавиатурой. Время от времени она задавала всякие вопросы, будто в «правду или действие играла», Игорь пытался молчать, но половину ответов знал Игнат, половину — Димка, а то, что не знали оба, Юлька так ужасно додумывала вслух, что приходилось говорить.

— Ну вот, всё заполнила, подбор идёт!
Игорь в ужасе подскочил на диване, выронил джойстик и был пристрелен бандитами, но это не имело уже совершенно никакого значения, потому что коварная акула пера заполнила за него профиль в чёртовом «Подбро»!

— Зачем, а главное, нафига? — укоризненно спросил он.
— Социальный эксперимент, — весело ответила Юлька. — А там, глядишь, и девушку тебе найдём.
— Или не девушку, — булькнул Игнат.
— То есть у него было в два раза больше шансов кого-нибудь подцепить, но он всё равно форевер элоун? — уточнил Димка.
— Не форевер, — пробурчал Игорь. — Идите нахер все. Обиделся. Ненавижу.

Из динамиков раздался торжественный писк, и все гадские друзья, толкаясь локтями, побежали смотреть, кого там выдала шибко умная программа.

— Олег Волков. Что-то знакомое. А, это телохранитель Разумовского!
— Который в Сирии чуть не помер, — добавил Димка.
— И засветился на фотосессии в «Моське», — подытожил Игнат.
— Я вас ненавижу, — повторил Игорь, но на монитор таки покосился.

Бородатая рожа телохранителя «Мистера Вместе» выглядела знакомой. Всегда казалось, что это каменный идол с острова Пасхи, а не человек, и всё, что этот идол умеет делать — никого не пущать к драгоценному и сиятельному Разумовскому.
Драгоценный и сиятельный был тот ещё тревожный сыр и социально неловкий хлебушек, бутерброд, короче, с социофобией, однако с полицией сотрудничал охотно и вообще был весьма мил, хоть подкатывай (но Игорь трезво оценивал свои шансы в комплексе с перспективой быть пристреленным тем самым Волковым: за оскорбление величества).

— Он мне не бро, — сообщил Игорь. — Он говнюк. Предлагал задавать вопросы этой их Марго, поскольку она умнее любого мента, а Сергей-Викторовича не тревожить.
— Ему тоже уведомление пришло, — предупредила Юлька. — Может, сам напишет.

Игорь уныло пощёлкал мышкой, убеждаясь, что системное уведомление действительно отправлено, зашёл на свою страницу и отчаянно заорал:
— Какая сволочь поставила тут фотку, как я жру одуванчик?
— Ты, — с удовольствием напомнил Димка. — Когда мы того убийцу с мачете поймали и наквасились тут. Ты жаловался, что никто не понимает твою чуткую душу.
— Никто её и не понимает, — мстительно ответил Игорь. — Особенно вы, змеи алчные, пиявицы ненасытные!

Олег Волков написал ночью, очень лаконично:
«Хули надо?»
«Мне подкинули, — отписался Игорь. — Так бы никогда в жизни по своей воле слова тебе не сказал».
Волков отреагировал кастомным смайликом: волком с подписью «волк — это волк, а ты не волк, а говно».
Игорь в ответ прислал кадр из «Ну, погоди», где волка зажевало комбайном.
Волков ответил картинкой с тупым ментом.
Игорь отправил стишок про Олега из тех, что во множестве цитировала Юлька.

К утру он понял, что два некоторых дебила, как в далëкие асечные времена, всю ночь прочатились, изысканно оскорбляя друг друга, и написал: «По пиву вечером?»
Очередной волчий смайлик поднимал увенчанную шапкой кружку.

Встретились они в маленьком фанатском баре, знакомом Игорю с разных сторон, а в особенности с той, что это была первая успешная игнатовская мутка.
— Никакие мы не бро, — предупредил Волков.
— Упаси господи, — отмахнулся Игорь.

Пиво они заказали одинаковое — тёмный эль — и очень подозрительно друг на друга посмотрели.
Гренки на закусь тоже выбрали одинаковые, и одинаково попросили побольше чеснока.
«В морду надо дать», — понял Игорь.
Волков машинально чеснул кулак.

После бессонной ночи наквасились они как-то слишком бодро, поэтому надавать друг дружке по щам решили в другой раз, но обязательно.

Спарринг случился неделей позже с итоговым незначительным перевесом в сторону Олега, но Игорь потребовал матч-реванш, получил его, и на сей раз сам уделал поганца.

Юлька смотрела фильмы ужасно, критикуя каждый поворот камеры и каждый режиссёрский ход; Игнат предпочитал комедии, от которых Игоря душил испанский стыд; Димка любил хрень про космодесантников и прочих синих инопланетян, поэтому смотреть свежий «Форсаж» они попёрлись с Олегом. Потом, конечно, тоже каждый трюк обосрали за нереалистичность, сошлись, что внедорожники лучше, хотя и мотоциклы ничего, и случайно собрались помесить грязь в районе Лопухинки.

Если у человека есть здоровенный внедорожник в злом обвесе, у него либо пипка короткая, либо он бездорожье любит, так вот, получалось, что у Олега с пипкой всё в порядке. Ободрать лакокрасочное покрытие он не боялся, шины травил грамотно, до одной атмосферы, и вообще очень весело получилось, едва не утопились два раза.

Три месяца спустя, под зиму уже, они вывалились из бильярдной, побрели ночевать к Игорю, зачем-то легли спать в одну кровать и для чего-то в ней самым приятным образом потрахались. Само как-то. Вот ты лежишь, никого не трогаешь, а потом трогаешь, и тебя тоже трогают, и вот вы уже оба без трусов, и дома, конечно, весь ебательный припас закончился, но всегда можно ручками…

Потом, само собой, и не ручками повторили ко всеобщей радости.

— И всё равно мы не бро, — сказал Игорь. — Бро не чпокаются.
— Ни разу не бро! — подтвердил Олег. — И вообще Серый озабоченный, у него очередной тиндер получился, только и всего. Надо его самого в этой хренотени зарегистрировать.

Игорь точно знал, что гороскопы, гадания и подбор братанов через интернет врут и был уверен, что с Олегом всё получилось не благодаря, а вопреки.
Олег так тоже думал.
Они вообще прекрасно друг друга понимали.
Хотя и не были никакими бро.

Chapter Text

— Закурить есть?
Мужик смотрит из-под козырька кепки слишком пристально и слишком спокойно для этого времени суток, этого района и конкретно этой грязной подворотни.
— «Оптима» красная. Устроит или чë повкуснее поищешь?
Олегу хватает интонации, чтобы определить наезд. Да, этот мужик наезжает. Прикалывается. Такие вопросики надо решать жëстко и радикально.
Бьëт левой, крюком в печень, потому что правой не доверяет, те пять пуль аукаются слишком часто и больно… мужик успевает увернуться, выплëвывает окурок и бьëт в ответ.
В старые добрые времена Олег бы его уделал, наверное. Вот тут бы успел сблокировать, а тут не стал бы защищать рëбра, до сих пор неприятно ноющие; мозг просчитывает удары, как алгоритмы серëгиных компьютерных игрушек, а тело не успевает, тело предаëт, ненужный мешок с костями, ты и виновато, получай.
—Ты об меня убиться, что ли, хочешь? — недовольно хрипит мужик, заламывает Олегу руку за спину — не дëрнуться, не трепыхнуться. — Чë надо тебе?
Олег шлëт его на хуй так, потом ещё вот так и с привесочком. Ему не страшно — обидно только.
— Не-е, родной, я отсюда никуда, а ты проваливай, — свободной рукой он ловко обшаривает карманы, что ж, бумажника не жалко тоже, но деньгами мужик не интересуется. — Проваливай, у меня тут свои дела. А если угробиться хочешь, то вон там, в третьем по счëту дворе, под синей вывеской зал, с шести вечера открыто, скажешь там, что от Игоря. Пиздиться лучше в цивилизованных условиях.
Олег ещё разок его посылает. Цивилизованные! Условия!
Сегодня ему не везёт, сказочно не везёт: не удалось нарваться как следует.

Зачем он идёт в этот сраный зал в ебенях у помойки, сам не знает, будто у него денег нет, чтобы хоть личного тренера нанять!

— Слышь, дорогой, — ласково говорит ему Бустер после нескольких боëв, — я тут не приветствую всякий роскомнадзор. Тебе сначала надо полечить вот эту твою рученьку, — пухлый палец безошибочно утыкается в самое больное место, — а потом вот эту кукуху. Или хотя бы что-то одно.
Олег и его шлёт на хуй. Пускай попробуют выкинуть.
— Игорëк, — зовëт Бустер ещё ласковей, — твой клиент — твои проблемы!
Недавно зашедший любитель красной «Оптимы» сдвигает кепку на затылок и соглашается:
— По ходу, мои.
Олег оживляется, предвкушая драку.

— Дай-ка я тебя домой отвезу, — предлагает Игорь, пытаясь остановить текущую из носа кровь. — Не то чтобы это тебе помогло, конечно. Но почему-то жалко.
— Пошёл ты со своей жалостью, уëбок!
— Дак пойду, родной. Даже поеду.
Он кивает на доисторический «Восход-ЗМ», на таких уже даже в деревнях стрëмно ездить. Вот бомжара. А живёт, интересно, где, в подвале?

Олег прячется от Серого и выдаёт ему своё внимание дозированно, когда более-менее стабилен, не очень побит и может поддержать разговор. Не, спасибо, работа не нужна. Отдыхаю, чë. Реабилитируюсь. Не, Серый, нормально всё.
Незачем ему всё это знать.

Пуля в висок, шаг с крыши — не то. Сдохнуть надо так же, как жил: бессмысленно, медленно, грязно. К чему он годен ещё?..
Время от времени Олег набирает записанный на обоях номер и звонит Игорю, надеясь, что однажды выведет его из себя настолько, насколько ему действительно нужно. Бесполезно, блять, не выводится, тупой мент, безмозглая башка, вешалка для кепки, считает, что в няньки записался к Олегу. Ты ел, ты спал, может, тебе колëс каких пожрать. Придурок.

Шавуху однажды принёс, вот пакость, после этого Олег даже вспомнил, что готовить умеет, купил куры, овощей, сделал рагу, и в следующий приход поставил перед этим убогим тарелку, пусть жрёт, если до этого не знал, что можно нормальную еду сделать!
Игорь почему-то обрадовался и хвалил, будто в жизни не кормили его ничем. Олег обиделся и решил, что надо лучше сделать, пусть утрëтся, ментяра, и потом слюни глотает, вспоминаючи.

По утрам ломало кости, к вечеру начиналась мигрень, рука слушалась хреново. Проклятое тело предавало, предавало, предавало, и не нуждался Олег ни в чьём фальшивом сочувствии! Ни в чьей дружбе, кроме серëгиной, да и ту лучше было отодвинуть подальше.
— Звонят тебе пятый раз, — Игорь настойчиво совал ему под нос телефон. — Ответь, ну. Волнуются.
— Серый-всë-нормально-потом! — мято, комкано плюнул в трубку Олег. — Потом, пока!
— Он волнуется.
— Похуй! На него! И на тебя тоже! Нашли тоже, за кого!
Олег потом не мог вспомнить, как вышло, что он хотел выгнать нахрен Игоря из дома, удачно размахнулся, хорошо попал — чужие рëбра почти хрустнули под кулаком, — но вместо финального удара головой в лицо отчего-то начал целовать.
Тем более не помнил и не понимал, как Игорь сжал в горсти его волосы, оттаскивая от себя и, глядя в глаза, прорычал каким-то новым тоном:
— А здесь ты будешь меня слушаться, иначе привяжу к батарее, пока не извинишься как следует.
Возмущение — чего? к батарее? извиняться? он ëбнутый? — переродилось во что-то иное. Олег вдохнул, выдохнул, кивнул и встал на колени так, будто ему это всё было больше всего на свете надо:
услышать приказ
подчиниться
не думать
узнать себя хоть где-то и хоть как-то нужным, возможным и полноценным.

Иногда он снова и снова лез в драку только для того, чтобы нарваться на игорево рычание, на кулаки, на широкий солдатский ремень. «Однажды ты поймëшь, что можно просто попросить», — он ненавидел слишком понимающую улыбку на этой роже. Самого Игоря — тоже. Да, определëнно ненавидел.
Каждый день был хорош, потому что вёл к смерти, Олег почти никогда об этом не забывал, а если забывал («Сейчас я тебе не разрешаю!»), старался себе напомнить.
Цели не было, смысла не было, врач-реабилитолог сказал, что полное восстановление невозможно.

Игорь следил, чтобы Олег съел то, что сам же приготовил, познакомился с Серёгой и, кажется, передавал ему какие-то унизительные сводки.

В эту чëртову ветклинику Олег попал случайно: уехавший в командировку Игорь попросил передать какую-то херню сестре своего напарника, нашему, блять, забору троюродный плетень. Вот делать нечего, только ездить (вообще-то нечего же, — признался себе Олег). Он сидел в коридоре, глядя на очередь, попросил разрешения погладить смирно сидящую овчарку.
— Да гладь, — фыркнул прыщавый ментëнок. — Я усыплять привёл, всё равно конец ей скоро. Дефектная, понимаешь? Оглохла, контузило, работать не может, а забрать — нахер никому не надо.
— Я тебя, блять, сам усыплю, — рявкнул Олег.
Он каждый день хотел сдохнуть, но предпочёл бы решить этот вопрос сам.
Дефектная, не может работать.
Как он.
Такая же.
Усыпить?
Олег представил, как командир ведёт его в какую-то ледяную белую комнату, и равнодушная докторша делает укол, от которого хочется спать, и чей-то голос равнодушно говорит: послужил — и хватит.
— Чë ругаешься, упырь, вот и взял бы себе, — необидчиво предложил ментëнок.
Подумал, наверное, что слабó.

Из клиники Олег вышел с собакой на поводке. Надо было изучить рекомендации, купить еду, а лучше — посмотреть в интернете, как и из чего варить для псины правильную полезную кашу. Собаку звали Донна, правда, свою кличку она всё равно не могла услышать. Шла себе рядом, грустно опустив голову: может быть, прежнего хозяина вспоминала, как там у них в ментовке заведено? Есть ведь какой-то особый человек или нет?

Олег, конечно, знал, что он придурок полный. Собака — это гулять, кормить, заботиться, а он что, может, что ли? Он и о себе не очень! Приходилось ставить будильники и писать записки, чтобы вывести послушную печальную овчарку во двор. Наверное, смешно они смотрелись вместе, два списанных в утиль куска мяса…

Когда Игорь вернулся из командировки, Олег был готов сам кусаться за свою собаку.
— Она глухая, — мрачно предупредил он. — Совсем не слышит. Скажешь, что усыпить надо, я…
— Головка от часов «Заря», — ответил Игорь и сел перед Донной на корточки, потрепал между ушами, протянул руку и немедленно получил лапопожатие.
— Хоро-ошая собака, умница, — Олега прострелило по позвоночнику желанием услышать такую же похвалу в свой адрес, а ещё будто ревностью какой-то.
— Да не слышит она!
— Она понимает и чувствует, — возразил Игорь. — Так, рассказывай. Ты жрëшь? Ты спишь? Ты к врачу ходишь?
— Ну, — буркнул Олег.
«Хорошая собака».

Он не мог придумать, как сделать, чтобы Донна не была такой грустной и, сделав над собой усилие, спросил у Игоря, известно ли ему что-нибудь такое.
— Сам башку ломаю, — ответная усмешка не показалась Олегу весëлой, а ещё он смутно заподозрил, что речь не о собаке.
Серый предложил зоопсихолога, но такую идею Олег не одобрил, психологам он не верил.
Он водил Донну на долгие прогулки и возил в лес, чтобы побегала, звал с собой Игоря — тот, будто сам был псом, носился наперегонки с собакой, хохоча во всё горло, затаскивал её в холодный залив, и происходило странное. Олегу тоже хотелось. Как будто, — думал он, — если улыбаться, то внутри тоже что-то согреется, вздрогнет.
— Серый тоже раньше любил залив, — сказал он. — Давай его позовём.
— Почему бы нет, — согласился Игорь.

Через какое-то время Олег обнаружил себя среди подозрительно нормальной жизни. Там были люди с собачьих площадок, ветеринары, хозяева приютов, и прочие, с которыми он познакомился неизвестно как, отчасти благодаря обширным связям Игоря, отчасти самостоятельно, а самым удивительным было то, что у Олега появилась работа. Тоже вот прямо как у людей. Начал он с того, что освежил в башке остатки знаний, полученных в универе, взял у Серого ссылку на онлайн-курсы во «Вместе», вспомнил даже то, что не учил, и бодро свёл и упорядочил бухгалтерию одного из приютов, куда ездил просто так. За одним приютом полез второй, потом ещё какие-то почти неизвестные конторы, и для каждой Олег ставил условие: буду работать, если с собакой пустите. Это, говорил он, собака-поводырь. Для кукухи, — добавлял про себя.

— Умница, — сказал Игорь.
Олег бы кончил ещё раз, если бы мог, но только заурчал блаженно и тихо спросил:
— А тебе-то это всё на кой?
— В смысле? — Игорь удивлëнно поднял брови. — Надо, и всё. Я, знаешь, если никому не нужен, в такое превращаюсь — Кафка рыдает в углу!
— Грефневая, что ли? — банально пошутил Олег. — И что? И только ради этого?
— Ради чего ещё? — спросил в ответ Игорь. — Я нужен тебе, ты мне, и мы оба — собаке, а остальное решится как-нибудь само.
Олег поверил.
Так оно и было.

Chapter Text

Олегу с детства кажется: стоит однажды недоглядеть — и всё обрушится, упадёт.
Если бы он не пошёл тогда гулять с пацанами, не задержался бы — смог бы вызвать бабушке скорую, спас бы её. Не явился бы вечером, чтобы увидеть лежащей на полу, одна нога в вязаном синем тапочке, вторая босая, и именно по этой босой ноге он как-то сразу понял, что бабушка не спит, что всё уже случилось, что он о-п-о-з-д-а-л.

С тех пор Олег знает: ничего нельзя отпускать, ниоткуда уходить, мир не расходится в зыбкие брызги только тогда, когда его контролируешь.
Присматривать за Серым, за Марго, за собаками, живущими на теплотрассе, следить, бдить, волком стеречь. Без его пригляда случится страшное, — так думает Олег, и решение уйти в армию даётся ему очень тяжело. Тем не менее они выросли, ни Серому, ни Марго он больше не нянька, ходить за ними не сможет, и надо жить как-то иначе…

Армия даёт ему то, что нужно: чëткие правила. Есть командиры, есть подчинëнные, и Олег, чувствуя и понимая эти правила всем собой, очень быстро становится командиром сам, и это легко, пока в его жизни не наступает война.
Там отсутствие контроля означает гибель, там не уследить значит потерять навеки, как в детстве, там игра на кровь и смерть, а не на интерес, и ставок выше нет. Олег врастает в это целиком, с корнями, ему кажется, что он нашёл место для себя там, где мест нет, но всё это перечëркивает одна неудачная операция, где он понадеялся на других и оказался на гражданке — грубо залатанный, как кукла, не телом, а душой голый, и в этой новой реальности ему сложно за что-то ухватиться.
Может быть, за работу.
Следить за безопасностью Серого и Марго привычно как никогда.

Олег очень старается, Олег существует, держа себя в кулаке, и если по ночам орёт от кошмаров, то никто этого не знает, случайных любовников он выпроваживает сразу.
Этого тоже хотел, а он заснул, зараза такая, смешно подложив ладонь под щëку, и показался почему-то трогательным, хотя странно так думать о мужике, который пятнадцать минут назад тебя отодрал так, что небо перед глазами горело.
С утра заспанный и помятый этот мужик жарит на двоих глупую яичницу с глазами из помидорок, пополам со скорлупой, и этим задевает в сердце Олега то, чего не положено задевать.
Уже потом он понимает, что так уж устроен Игорь Гром: всё, к чему притрагивается, попадает в его зону ответственности.
Олегу это, пожалуй, нравится. Не нравится ему то, что хоть как-то уследить за Игорем невозможно, что приглядывать за ним — никак, и от этого сжимает в кулаках окружающий мир крепче, крепче; следит за спиной, не упускает из поля зрения двери, и что-то в нëм натянуто так, что ещё немного — и лопнет, взорвëтся.

Умом он может верить и доверять, но есть что-то глубже, выше, сложнее, а может, проще.

Игорь проникает в его жизнь легко и незаметно, находит в ней место и пространство, не посягая на личное — становится самым личным, и рефлексировать это Олег не готов, он вообще думать не обучен и предпочитает действовать.
Ему известно только, что нельзя закрывать глаза и прекращать наблюдение, с миром случится что-то плохое.

Лучше бы, конечно, не с таким наблюдательным ментом жить, он слишком хорошо соображает, слишком ясно видит то, что прячут.
Слишком странные у него средства для работы с этим.
— Тебе это нужно, — спокойно говорит Игорь, — потому что мир не держится на тебе. На мне. Ни на чëм он, сука, не держится. Но тебе пора расслабиться, атлант, и понять, как это, когда ты ни за что не отвечаешь.
— Я могу за всё отвечать, — мрачно замечает Олег. — Я не какой-нибудь там…
— Можешь, но хватит… смир-рно!
Команды живут у него внутри, и склонность подчиняться им тоже; Олег вытягивается в стойке раньше, чем думает.
— Именно, — мурлычет Игорь. — Именно так. Умница.
Олег надеется, что со стороны не видно, что от короткой похвалы он поплыл и потёк.
Зря надеется.

— Ты можешь всё остановить. Если будет плохо. Тебе нужно будет всё остановить, если будет плохо.
Олегу уже сейчас плохо, но отказаться он не может тоже.
Возможно, и не хочет.
Что-то мягкое, нежное, тëплое внутри ищет, кому подставить горло, брюхо, кому доверять.

Руки связаны за спиной, и глаза закрывает повязка, и реальность доступна в гораздо меньшем, чем обычно, спектре ощущений. Верëвка — он проверяет — крепкая. Тьма вокруг — почти абсолютная. Сделать с этим он не может ничего.
— Дыши, — говорит Игорь, — со мной.
Иначе дышать невозможно, не слушаться — никак, он не ощущает прикосновений, но слышит голос, за голосом идёт и голосу подчиняется.
— Я не буду делать то, что ты хочешь, я сделаю то, что тебе нужно.
Олег бы не испугался того, что будет больно, ему нравится, если крепко, сильно, почти в драку, заломленные локти, укусы до синяков, разбитые губы, но ему не больно. Он просто вынужден брать то, что дают. Не знает, как выглядит и на что похож, когда дышит со свистом, повинуясь команде, и существует, кажется, только потому, что ему велят.
— Цвет.
— Зелёный, нормально.
— Не ври ни себе, ни мне.
— Ж… блять, жëлтый. Мне страшно.
Игорь сейчас очень близко и обнимает очень крепко, говорит в самое ухо:
— Всё в порядке, я тебя держу, ты отлично справляешься. Ложись.
Кажется, что в пустоту, кажется, что в бездну, куда лечь, если некуда, но с каким-то истерическим хныканьем Олег меняет позу, и под щекой подушка, а на затылке — тëплая ладонь.

Реальность сомкнута и замкнута, и Олег не решает в ней ничего.

Когда он окончательно понимает это, на глаза наворачиваются слëзы, невыносимое облегчение смешивается с паникой, всё, за что можно ухватиться — голос Игоря, резонирующий в рëбрах, и его тепло.
Под мокрой от слëз повязкой загораются звëзды.

Чуть позже его начинает трясти, даже не так — колотить, и прошедший момент зависания в сладкой пустоте кажется страшным; чего он стоит вообще, бывший вояка Олег Волков, если вот так разом перестал смотреть и видеть? Что-то — случилось? Страшное?

Игорь приносит ему воды, лежит рядом, размеренно выглаживает плечи и спину, заново лепит исчезнувшие границы тела, мокрый от пота, горячий и живой, и намного важнее то, что выломанное из себя силой доверие не растворяется в пустоте.

— Всё хорошо, Волч. Ты со всем справился, Волч. Горжусь тобой.
— Чем? — сипит Олег. — Тем, что я…
«Стоял перед тобой на коленях? Слушался тебя? Был для тебя слабым и покорным?»
— Тем, что смог отпустить себя. Даже самым крутым шерстяным волкам это надо.

Олег пьёт ещё, роняя капли на грудь, и сам себя роняет на Игоря, в его руки — снова.

Мир остался на месте, хотя и переменился: сложно, тонко, необъяснимо. То, что дрожало внутри натянутым и звенящим, замирает, и вокруг всё спокойно и тихо.
Сегодня в нëм закончилась война.
Хотя бы ненадолго.

Chapter Text

— Присмотри, пожалуйста, за Сириусом, пока я в командировке, — попросила Саша и очень умильно похлопала глазами.
Они не встречались уже примерно вечность, но Игорь неизменно вёлся, и сам не понял, как согласился пожить у неё дома, окормляя толстого и флегматичного чёрного кота.

Сириус спал в ногах, мурлыкал утробным басом, тиранизировал когтеточку, метался по косякам и в целом был приятным спутником жизни.

Благодать закончилась в тот день, когда дедок-сосед разбил на лестнице пузырёк валерьянки. Игорь открыл дверь в квартиру, чёрная молния едва не сшибла его с ног, вылетела в парадняк, со страшным воем метнулась туда-сюда и сбежала. Испуганный дедок крестился и пятился, повторяя: «Свят-свят-свят!».

Вместо спокойного вечера в обществе Сириуса, пельменей и «Террора» Симмонса Игоря ждали внеочередные оперативно-следственные мероприятия. Он обходил дворы и переулки, зовя кота, призвал последовательно бродячую собаку, двух нетрезвых поттероманов, которые сказали, что они Ремус и Джеймс и тоже хотели бы Сириуса, коллег, принявших его за закладчика, и компанию гопников, оказавшихся самыми приличными людьми, потому что помогали искать.

Кот пропал.

Игорь проклинал себя самыми нехорошими словами и ругал косорукого деда с валерьянкой.

Наутро он позвонил Димке, попросил прикрыть на пару часов и снова вышел на поиски, обозревая подвалы, помойки и прочие места возможного скопления кошачьих. За «Четвёрочкой» ему наконец-то улыбнулась удача: Сириус восседал на мусорном баке и мирно вылизывал лапку. Кот охотно пошёл на зов, забрался на руки и был водворён домой.

С облегчением, сравнимым только с тем, что испытываешь, найдя открытый туалет через два часа после неудачной шавермы, Игорь понёсся на работу.

Вечером он подошёл к дверям сашиной квартиры и удивлённо воззрился на Сириуса, лежащего возле двери. Кот неблагосклонно мявкнул и намекнул, что давно ждёт.
— Ты как вылез-то? — удивился Игорь, впустил животину и потёр глаза в жестоком охренении.
Один Сириус стоял на коврике, второй вышел из кухни, оба зашипели, раздулись, напушили хвосты и изготовились к великой битве.
— Приехали, бля, коты почкованием размножаются!

Первый, вероятно, был чужим, но отличить их было почти невозможно, звери казались идентичными, как две капли воды, разве что один казался самую малость более чёрным.
Вечер с Симмонсом и котом (котами!) снова отменялся. Игорь включил сашин комп, быстро наваял листовку с портретом подобранца, распечатал восемьдесят штук (потом бумага кончилась) и отправился их расклеивать по району.

Назавтра ему позвонили, представились владельцем кота и пообещали забрать его часов в десять.

Ровно в назначенное время в дверь позвонили. Мрачный, но весьма привлекательный мужик в чёрной косухе пожал Игорю руку и нежно позвал:
— Поттер!
Не успел он проржаться над сочетанием кличек, как в прихожую бодро прогарцевали оба кота.
— Бля, а который мой? — растерянно спросил мужик. — Я его неделю как взял, ещё не успел особые приметы выучить!
— Я за этим вообще только присматриваю! Думал, ты разберёшься!

Они растерянно смотрели друг на друга и на котов. Коты, перешедшие в состояние нейтралитета, ласкались, бодались и охотно отзывались на все клички.
— Сашка приедет, разберётся, наверное, — понадеялся Игорь и предложил собрату по хвостатому несчастью кофе. Уж очень он печально выглядел!

Олег Волков, бывший вояка, а ныне хозяин кафе с татарской кухней, пообещал, что будет заходить, чтобы не терять связи с котом, какой бы из двух ни оказался его. Игорь, который был более чем не против ещё разок посмотреть на красивые карие глаза, а также все прочие достопримечательности нового знакомого, согласился.

Назавтра Олег принёс с собой здоровенный яблочный пирог, который назвал почему-то беляшом.
Потом — вкусную жареную куру.
На третий день позвал пройтись по району, надёжно заперев котов.
На четвёртый было решено посмотреть новый сериал, но на пятнадцатой минуте Олег пожмякал Игоря за колено, и перипетии отношений Горшка и Князя остались без внимания.

— Жаль, что кот не твой, — сказал Олег, отдышавшись. — Так бы можно было и не разбирать.
— Если бы он был мой, я бы точно его отличил, — возразил Игорь и вздрогнул, осознав, что Сириус и Поттер сидят у дивана и пырятся немигающими жёлтыми очами.
Олег засмеялся и по-хозяйски закинул на него ногу.

Внезапное установление личной жизни как-то неимоверно радовало.

Саша приехала почти ночью, втащила в квартиру чемодан и удивлённо охнула, когда коты вышли к ней. Услышав всю драматическую историю, смеялась минут десять, тыча пальцем то в Игоря, то в Олега, и выражая этим жестом всё, что от хохота не могла сказать, а потом принялась рассматривать зверей.
— Вот вы дураки, — заявила она наконец. — Вот Сири. А вот, значит, Поттер. Он некастрированный!
— Я не сравнивал их яйца, — пробурчал посрамлённый Игорь, — и вообще там шерсть и не видно!
— В следующий раз учти, Шерлок Холмс!
Олег взял на руки своего кота и поспешил откланяться. Вероломно, значит, бросил под градом сашиных шуточек.
Впрочем, Игорь знал, что они увидятся завтра.

Он почесал Сириусу шейку и про себя поблагодарил его, Поттера, деда с валерьянкой и все на свете насмешки судьбы.

Chapter Text

Олег не знал большего выпендрёжника, чем его лучший друг Серёжа Разумовский, тимлид фронтендеров (что это такое и чем отличается от бэкендеров и других айтишников, он понимал только приблизительно).
За вечерним пивом (у Олега портер с волком на банке, у Серёжи — крафтовое безалкогольное экопозитивное гозе) он выслушивал жалобы на отсутствие личной жизни и думал: ну братюнь, ну проще надо быть! Известное дело, к таким душнилам потенциальные любовники не тянутся!

Сам он, выползая из своей неромантичной бухгалтерии, не мог последовать собственным советам, потому что тупил и стеснялся, залипая на непристойно длинные ноги и отвратительно несолидные кудряшки Игоря Грома, бывшего мента, юриста из службы безопасности. Был бы как Серый, уже спросил бы, как он относится к крафтовому, прости господи, гозе!
Однако был он совсем не таков, помимо прочего, стеснялся собственных занятий, потому что одно дело в армии служить, а другое — «минус один» и «минус два» в счетах-фактурах и проводках!

Олег уныло выволокся в уличную курилку, краем глаза покосился на ноги, кудряшки, пальцы и всё прочее, дымящее по соседству, и сердито уставился в сторону. Юркий пацанчик на электросамокате обогнал старушку с собакой, вырвал у неё сумочку и покатил дальше.
Рефлексы всё сделали сами. Догнать бестолковое средство передвижения и прописать грабителю пендаль оказалось несложно. Забрав сумочку, Олег вернулся к бабульке.
Игорь одновременно утешал её, гладил лохматую болонку и очень пристально смотрел.
Неподобающе красивыми серыми глазами в ужасающе тёмных ресницах.

— Красиво, — коротко сказал он позже. — Пиздиться любишь? Есть один клубешник, кого попало не зову!
Приглашению Олег обрадовался даже независимо от перспектив, потому что пиздиться действительно любил. В отличие от бестолковых танцев, этот вид взаимодействия между людьми виделся ему реально интересным.

Разумеется, несколько исключительно приятных спаррингов никак не приблизили его к приглашению объекта симпатии к какому-нибудь другому совместному досугу, зато разнообразили эротические сны.
— Ты дурачок, — укоризненно сообщал Серёжа.
Олег, хоть и соглашался, дулся и хотел мести.

Повод подвернулся вскоре: в бухгалтерию зашёл старший дизайнер с говорящей фамилией Дубин и взялся гундеть из-за неоплаченного выхода на работу в выходной. В целом он был, конечно, прав, но нудные предъявы Олега бесили, равно как и глаженая рубашечка, модные очки и наманикюренные пальцы. Ужас какой противный, одно слово — дизайнер!

— Я нашёл, к кому тебе подкатить, — сообщил он Серёже. Тот красиво отхлебнул из эко-стакана с лисичками гранатовый бамбл и вопросительно изогнул бровь. Выслушав, снисходительно ответил:
— Не помню его, но если симпатичный, так почему нет! У меня, в отличие от тебя, кишка не тонка, раз человек имеет сходные ценности в жизни…
«Сходную душноту», — подумал Олег, назавтра в обеденный перерыв затаился в углу дизайнерского гнездилища и приготовился наблюдать.
Серёжа, поправляя фиолетовый шарфик, подошёл к дубинскому столу и вопросил:
— Дмитрий, вы в курсе, что в моём обществе даже поганый капучино в нашей столовой станет шедевром?

Олег пожалел об отсутствии попкорна.

Занудный дизайнер поправил очки, осмотрел Серёжу сквозь них, особо задержался на зажатом в руке эко-стакане с лисичками и ответил:
— Нахожу ваше общество подходящим для себя на эти полчаса. Идёмте.

За соседними столами хрюкали и гыгыкали.
Попкорна очень, очень не хватало.

За следующие две недели Олег убедился, что волки в цирке не выступают — они в нём живут и, по ходу, организуют. Стоя в курилке с чашкой поганого эрл грея, он наблюдал, как бело-рыжие выпендрёжники выходят из офиса под ручку, бодро чирикая про палитру Боттичелли.
— Пиздец дурацкие, — сказал он вслух.
— Не то слово, — бархатным басом подтвердил незаметно подкравшийся Игорь. — К Фёдору Ивановичу вчера приходили, чтобы мусорки для раздельного сбора поставил.
— Почему они ещё живы? — практично осведомился Олег, представляя себе реакцию грозного директора.
— Так он их самих озадачил, чтобы искали, договорились и нашли, куда сдавать!
Стало ясно: не позднее конца месяца весь офис будет сортировать мусор.

Чужая личная жизнь била ключом, олегова, кажется, пересохла в зародыше.
Всё было ужасно.

— Итак, ты дурачок, — снова сказал Серёжа. Выглядел он счастливым, как самый мартовский из всех мартовских котов, пил латте из розовой матчи на клубничном молоке (Олег запомнил чисто от ужаса) и щеголял новым белоснежным пиджаком.
— Сам такой! А может, да… дурачок… тоска зелёная эта моя бухгалтерия, не работа, а повод для стёба!
— Но ты её любишь.
— Кому это интересно?
— Спросил бы для начала своего мента, — Серёжа пожал плечами и с хпюпаньем всосал остатки своей розовой жижи.

Игорь о чём-то яростно спорил с гадским Димой, тоже наряженным в пиджак, но оранжевый. Олег решил, что цвета были подобраны адской парочкой нарочно, чтобы шерсть незаметна была, и зашёлся беззвучным хохотом.
— Знаете, что? — нахально поинтересовался Дима. — Кажется, я вам немного должен.
— Вроде нет, — удивился Олег, — не занимал!
— Вы точно рождены, чтобы быть вместе, — фыркнул мерзавец. — За устройство знакомства должен, ясно? Смотрите, это мой лучший друг, и он дурачок, как и вы. Третий месяц страдает, подкатить пытается!
— Димка! — заорал Игорь с таким отчаянием, что из ближайшего кабинета выглянула любопытная кадровичка Марго.
Олег хлопал глазами и тупил, потом всё же распознал в голове основной смысл фразы и попытался сказать «рабочий день уже закончился, давай пройдёмся и где-нибудь пожрём», но случайно выпалил то, о чём думал больше:
— Давай ебаться!
— Здесь? — удивился Игорь. — Во всех телефонах будем, а некоторые ещё и нарисуют!
Больше Олег ничего не мог из себя выдавить, потому что и так опозорился бесконечно, и поспешно планировал побег, увольнение и переезд на Камчатку.
— Лучше по кофейку. А там видно будет.

Всё-таки жизнь оказалась благосклонна.

Всё воскресенье Олег, невзирая на присутствие Игоря с его неприлично длинными ногами, кудряшками, подтянутой жопой и прочими достоинствами, пёк веганский муссовый торт, хотя и отвлёкся примерно тысячу раз и сжёг два коржа.
Двум чудовищам следовало сказать спасибо. Весом примерно килограмма в два и с апельсинами.

Chapter Text

— Как можно хотеть трахнуть своего друга? Это отвратительно. Это ужасно. Это почти инц…
Серый всё никак не мог перестать возмущаться чему-то прочитанному.
Олег вздохнул. Лично он был бы и не против, но теперь ясно понял, что такие намёки будут восприняты без всякой радости.
Наверное, Серый прав, а он извращенец какой-то.

За прошедшие годы он убедился, что в высказывании о друзьях была своя правда: вот с Вадиком, например, того-этого, но они не дружили, а значит, доверять Кукушке не следовало, вот Олег и не доверял, вот и не пострадал от его хитрых комбинаций. Серый — гений!

Двадцать восьмой день рождения принёс в его жизнь Игоря Грома, пришедшего то ли в статусе чьего-то бывшего, то ли чьего-то будущего, не суть, главное заключалось в том, что к утру они слюняво по причине общей набуханности целовались на балконе и выдавали друг другу некоторые авансы, ибо секс по той же причине лучше было отложить.

Что ж, они отложили, они вернулись, они нашли, что получилось отлично и перевели отношения в статус «ебëмся»: всяких романтических определений оба не любили. Зачем, спрашивается, разную розовую муть городить, дети, что ли?

Олег своего мента без всяких оговорок обожал, тащился от красивых глаз и красивой жопы, радовался комплиментам еде, которую готовил, таскался с ним на танцы, а после они предавались самому восхитительному разврату, которым хотелось заниматься вот прямо постоянно.

Конфетно-букетный, как и постельно-минетный период проходит через какое-то время, закон жизни, и несколько месяцев спустя Олег время от времени обнаруживал себя за разговорами о чëм попало, от собак до психотерапии, делился всякими радостями и печалями, выслушивал в ответ про Игоря.

Помимо прочего они спелись в дуэт и внедорожный экипаж, сидели на диване с пивом, гренками и тупыми анекдотами, не стеснялись чесать яйца и жаловаться на расстройство желудка…

Они подружились.

Пиздец, — понял Олег.
С друзьями, он точно помнил, ебаться нельзя.
Это мучило его и терзало, по ощущениям, целую сотню лет (на самом деле две недели), а особенно кошмарно было то, что самому доступному корешу, живущему с ним в одной квартире, не получалось пожаловаться!

Игорь, видимо, ещё не понял, в какое извращение ввязался, вечером залез к нему в душ и схватил за член. Предательский орган тут же выразил одобрение этому поступку.
— Это нельзя, — грустно сказал Олег. — Нам наверное, надо расстаться.
Глаза у Игоря сделались круглые и бессмысленные:
— Зачем, а главное, нахуя?!

— Мы друзья…
— Ну да, заебись, что не враги!
— Нельзя хотеть трахать своих друзей!
— Почему?
Олег завис. Доказательств этой аксиомы он никогда не искал.
— Нельзя, — неуверенно повторил он.
— Можно, — веско возразил Игорь.

— Но это плохо!
— Это хорошо! Или тебе что-то не нравится?
Олегу нравилось всё. Подумав, он пришёл к выводу, что совместно жить, не будучи друзьями, вообще как-то всрато, и Серый в свои семнадцать мог ошибаться…
— Руку на место верни, — велел он. — Тогда нормально.

Гораздо позже, уже забравшись в кровать и коварно улегшись как большая ложка (эта позиция, как и прочие позиции, у них была переменной), Игорь с интересом спросил:
— А что, ты бы реально ушёл, чтобы дружбу не портить?
— Друзей у меня немного, — стыдливо пробурчал Олег. — Насчёт потрахаться всё проще.

— Когда друзья ебутся, это любовь, — предположил Игорь.
В его словах имелась некая смутная неправильность, но Олегу слишком понравилось слово на букву «л», он ещё плотнее прижался к Игорю, хищническим жестом сгрëб его руку в охапку и подумал, что такое определение ему гораздо больше по душе.

Chapter Text

Не было печали — так найдëтся; хреново человек устроен — всё время что-то ему не так!

Олег мается и злится, хотя жизнь отменно хороша, Олег скрипит зубами (про себя, незаметно) и ругается в пространство.

Сладко задумывается и одëргивает себя.

Олег смотрит на Игоря и мечтает застегнуть на нём ошейник.

Мечтает — ага, и понимает, насколько быстро и далеко будет послан.

У Игоря огромные проблемы с доверием (не то чтобы у самого Олега их не было).

У Игоря личные границы отстоят на полметра от кожи.

Если честно, и так же хорошо, ну; и так отлично, вечерние игры в драку с ударами и укусами по серьëзке, без поддавков почти заменяют хорошую сессию, расслабленно лежащий на плече Игорь — волосы над ушами еле заметно вьются, когда влажные от пота — транслирует ему почти то, что нужно.
Олег мается. Олег впивается в глазами в подставленную по-звериному открытую крепкую шею, видит, как затягивает пряжку и проверяет пальцем, плотно ли застëгнут ошейник, Олег при живом и бодром мужике дрочит в душе на то, что стрëмно предложить.

Есть, есть разница в том, что названо словами и в том, что осталось недосказанным, есть разница в подчинении условном и безусловном, и ему, чëрт побери, так нужно это: чтобы никому не показывающий спину Игорь Гром поверил, что кто-то согласен (готов, очень хочет) взять его себе, на себя, под себя и всё, что нужно, дать.

Олег, не отрываясь, смотрит в серые глаза, потемневшие и шальные; сидит верхом, двигаясь так медленно, что каждая мышца звенит напряжëнным усилием.
— Олеж, — выговаривает Игорь, облизывает сухие губы кончиком языка, — что же ты, блять, так мучаешь.

Правила игры почти приняты.

Никто не мешает ему перевернуться, никто не мешает самому ускорить темп, схватить за бëдра, вбиться снизу, никто — лишь он сам.
— Потому что я так хочу, — говорит Олег, ведëт пальцами по мокрой шее, задевает острый кадык, останавливается над яремной ямкой.
Улыбка Игоря напоминает оскал, сияет даже под закрытыми веками.

Правила игры почти озвучены.

О слово «почти» споткнуться легче, чем о порог в этой раздолбанной квартире.

Игорь избегает разговоров так же легко, как нарывается на драки.

Олег не может найти точку, где сломать сложившийся порядок.

Утренняя разминка перетекает в жестокую драку сама по себе.
Игорь, зараза, поддаëтся.
— Не жалей! — рычит Олег, проклиная пять своих сирийских пуль.
— Я забочусь, — внезапно очень ровно и трезво отвечает Игорь. — Куда твоему плечу ещё нагрузку?
— Мне — не надо!
— Это мне не надо, — Игорь отходит на (те самые) полметра. — Ты и так… выиграл. Победил.

Злость, адреналин и ярость связывают нервы в узел.

Слова снова повисают в воздухе, непроизнесëнные.

Игорь носится по дому, мельтешит, от доски с вырезками — к окну, у него мыслительный процесс на эту беготню завязан, а Олегу физически неудобно смотреть, даже висок ноет.
Он ловит Игоря посреди комнаты, инстинктивно, без тени разумной мысли, прихватывает за шкирку, командует:
— Да сядь уже!

Игорь садится.

Прямо где стоял.

Мягко, бескостно стекает вниз, на колени, устраивает задницу на пятках, и смотрит снизу вверх.

Глаза его снова темны.

— Будем разговаривать об этом, — Олег не предлагает, привычно обходя острые углы, Олег требует.
Игорь молча кивает, усмехается краем рта — да, разговоры та ещё работа, пробежать кросс в полной выкладке полегче будет, но невозможно не замечать слона в комнате вечность.
За слоном уже и стен не видно.

Сказать первое слово — всего сложнее, а дальше легче, дальше по накатанной, слишком долго эти слова лежали илом на дне души.
— …и надо же, ты всё ещё сидишь и не носишься по квартире, как ужаленный!
— Я хороший? — интересуется Игорь, и Олег почти видит, как он по-собачьи вздëргивает мягкое ухо.
— Хороший, — допускает Олег. — Несколько невоспитанный. Но хороший.
— Будешь воспитывать?
Олег хватает его за затылок, сжимает руку в волосах — короткие, почти все выскальзывают, но пара полузавитков остаётся в пальцах.
— Буду. Тебе надо. Тебе очень надо: к ноге, на поводок, в ошейник!
Внизу живота собирается горячая тяжесть.
— Угу, — соглашается Игорь, прикрывает глаза и откидывает голову, почти укладывает в ладонь; открытая беззащитная шея — под взглядом как под пальцами.

Ошейник широкий, крепкий, из чëрной кожи, и мягкая подкладка внутри. Пряжка и кольцо для поводка блестят чистым металлом, безупречным и прочным.
Олег застëгивает ремешок, педантично заправляет кончик, проверяет пальцем, плотно ли.

Пульс под подушечкой — частый, ровный.

Игорь, прикрыв глаза, улыбается.

Chapter Text

Олегу хотелось спать.
Спать он не мог.
Стоило прикрыть глаза, расслабиться, позволить себе утечь в темноту, как тело встряхивал предсонный электрический ток: пуля.
Одна, две, три, четыре, пять.
Песок на зубах, песок в глазах, жизнь, пролитая на землю.

Можно было пить таблетки, но тогда от кошмаров не получалось проснуться, они были глухи и вязки, как болотная вода пополам с нефтью.
Или кровью.
Так и жил; не-жил, нежил в себе боль, последнее средство связи с реальностью, функционировал на автомате — это было несложно. С самого детства Олега учили тому, что он — часть системы, винтик, деталька, а значит, есть те, кто решат за него.
В детдоме, в армии, на работе.
Здесь пришлось пойти на хитрость и сперва нарешать за себя много, расписать планами год вперёд, озадачиться защитой «Вместе» на сотни и тысячи часов заранее, чтобы потом не думать и не иметь свободных минут, потому что каждое мгновение безделья затягивало в болотную воду пополам с нефтью.
Или кровью.

Это случилось тогда, когда он меньше всего ждал. В башню явился ментовский майор, на чьи плечи было так удобно спихнуть расследование одного неприятного происшествия, и попросился осмотреть подвал. Олег, незаметно зевая в кулак, показал менту просторное помещение, которое Серый когда-то хотел приспособить под серверную, и тут вырубился свет. Электронный замок, вякнув, тоже издох, замерев в закрытом положении.
— Я теперь понял, — неприлично обрадовался невидимый мент. — Вот оно как, значит, свет вырубается, а дверка не открывается.
Олегу было не до его догадок. Вокруг стояла темнота, нефтяная, липкая, волглая, темнота тянула щупальца, целилась из ниоткуда, ещё чуть-чуть — и выстрел…
Неверными, влажными пальцами он порылся в кармане и понял, что оставил в кабинете и телефон, и ключи.
— Всё спешка ваша, — злобно выплюнул Олег, — вот и как теперь выбираться? Нас, значит, тоже дохлыми найдут!
— Номерочек Сергея Викторовича извольте продиктовать, — в руках мента гнилушечной зеленью засветилась доисторическая трубка. — Моя ж лапушка, даже в этой жопе связь есть!
Олег отобрал у него телефон и сам дозвонился на ресепшен, сказав кодовую фразу для Марго, чтобы кодифицировала звонок как важный. Ему нужно было дело. Ему нужно было что-то делать, чтобы не рехнуться в темноте. Гнилушечная подсветка мобильника совсем не помогала.
Один, два, три, четыре, пять.
Он пытался вдохнуть, в горле будто снова была трубка аппарата ИВЛ, машина дышала за него стерильным больничным воздухом.
— Паничка или астма?
— Пшëл на хуй, — прошипел он голосу над ухом, отмахнулся резко, точно — мент отскочил, но полностью не увернулся, локоть задел тело.
Следующий вдох стал ещё сложнее.
— Извини, реально.
Олег напрягся, не понимая, к чему извинения, и в этот раз окончательно всё продолбал и оказался в плотном, крепком захвате.
— Подыши, мужик. Такая херня со всеми бывает. Я вот огня боюсь. Мозги так тупо устроены. Подыши. Со мной.
Мент был тëплый, они сидели на полу в какой-то идиотской позе, и Олег дышал с ним и за ним, подстраиваясь под движения рëбер, которые ощущал всем телом. Через неопределимое в темноте время он расслабился, перестал дëргаться, на ощупь приложился затылком к обтянутому кожаной курткой плечу. Клонило в сон, но по-хорошему, по-забытому, как целую жизнь назад.

За дверью зашуршали, громыхнул рубильник, тренькнули, раскочегариваясь, лампы, и Олег проснулся, хотя так и не понял, как умудрился заснуть, да ещё и на руках совершенно чужого человека, словно младенец!
— Спасибо за помощь следствию, — сообщил мент, мягко выпуская его. — Чуть не задрых. Две ночи на ногах.
Его непроницаемая рожа не выражала совершенно никаких эмоций, будто укачивать поехавших крышей начальников службы безопасности для него — обычное дело.

Пошла своим чередом и жизнь, и следствие, и Олегу было смутно досадно, что в тихом мужичке из отдела разработки он не угадывал убийцу. Спать не получалось всё так же, и воспалëнный мозг не хотел забывать объятий левого мужика, майора полиции со смешной фамилией Гром.
Возможно, это значило лишь недотрах, неизвестно как оживший на фоне депривации сна, но странный это был недотрах, потому что желания гнездились не в области «завалить и поиметь», а именно в совместном сне.
Нефтяная темень ночей делалась невыносимее.

Олег умел искать людей, даже если они хорошо прятались. Найти Игоря Грома было несложно, бóльшим фокусом оказалось поймать. Размер шила в майоровой жопе не поддавался описанию.
Может, так бы и сдался, но липкая тьма ждала, тянула пальцы из углов и подворотен.

— Здорово, — сказал Олег, подходя к ларьку с шавермой. Здешняя пахла так же, как сирийская шварма, тревожила не обоняние, а что-то глубже.
— Привет, — без удивления отозвался Игорь. — На тебя брать?
— Не надо. Я тебя искал.
— Мочить? Если мочить, то подожди, пока пожру, брюхо к спине липнет, и денег я заплатил уже.
— Поговорить.
Вопреки тому, что заявил, Олег молчал, смотрел, как Игорь забирает шаверму, отламывает половину и угощает ободранную псину под свист и хохот продавца, пытался понять, что он делает и зачем.
О чëм им вообще разговаривать?
Как привязанный, он шёл через тëмный двор и две подворотни, поднимался по щербатой лестнице в парадном, входил в квартиру, похожую сразу на музей и заброшку, садился на колченогий табурет.
— У тебя гости нечасто бывают, да?
— Э? — рассеянно переспросил Игорь.
— Двери в сортир нету.
— А, да просто гости привычные, не стесняются. Кофе сварить?
— А чаю нет?
— Кипяток могу заварить.
Он по-прежнему ничего не спрашивал, гремел туркой, и по квартире расползался густой аромат кофе.
— Ты мне понравился, — сказал Олег прямо.
Игорь посмотрел на него исподлобья, механически помешивая в турке длинной ложкой, попытался поднять бровь — вверх поехали обе, и от детской комичности этой гримасы отчего-то стало легче.
— Я мент, эй, — напомнил он. — Цепной пëс режима и всё такое. Тебе чего, не с кем?
— Ты мне понравился, — повторил Олег.
Ему жестоко, невозможно хотелось снова к тëплому плечу, на котором не приходили кошмары, и конкретно похер было на то, что ради этого придётся сделать и в какой позе дать.
Игорь налил по чашкам кофе, подвинул одну к Олегу, неуверенно, негромко спросил:
— И что же ты предлагаешь, Олег Давидович?
— А чë думать-то?
Молчание повисло каменно, неуютно.
— Скажи правду, — жëстко потребовал Игорь. — С твоими возможностями можно мальчика послаще снять. А мента купить — с погонами пожирнее.
— Я год не сплю, — против воли, будто чужими губами, произнëс Олег. — Я год не сплю, но заснул, когда ты…
— В это верю. Пойдём тогда, чë. Эксперимент ставить.

Это было глупо.
Олег возился в чужой постели, кое-как пристроился ближе, лбом, носом в плечо, вдохнул и выдохнул —
— и проснулся утром, когда в «нокии» заголосил будильник.

— Спасибо, — сказал он. — Ты не представляешь даже…
— Может быть, представляю, — Игорь коротко, болезненно улыбнулся. — Звони, если что.

Олег не любил быть неблагодарным и отдаривался как мог — ужинами и завтраками, разговорами и совместным молчанием, мелкими дурацкими подарками. Раз в несколько дней он спал без сновидений, просто спал, и никому не стоило знать, зачем он на самом деле ездил в запущенную квартиру на набережной. Даже Серый думал, что у него вялотекущий роман — и одобрял.
Только сам Олег себя не одобрял.

— Гони ты меня к чëрту, Игорëш, — мрачно заявил он. — Тебе нормальное что-то надо. А я…
— Не надо, — спокойно ответил Игорь. — И не собираюсь я тебя гнать.
— Да что ты о себе думаешь? — разозлился Олег. — Ты охуенный мужик, ну! Кто угодно был бы рад!
— Кто угодно? Ври больше. Спи со мной, пока тебе нужно. Я не из тех, кто от хорошего просто так откажется.
Олег сердито выдохнул. Сладкий сон без сновидений делал с ним то, что не могла сделать терапия, то, чего не удавалось достичь таблетками. Он снова был жив, снова умел смотреть на других и видеть в них людей, а не смутные тени.
Повëрнутый на своей работе, одинокий, несущий в душе, как погасшую свечу, какую-то старую рану, Игорь Гром был несчастен, несмотря на свои дурацкие шутки и прочую ерунду.
Он был таков — а Олегу перестало быть всё равно.
Шагнув ближе, он крепко схватился за кудлатый загривок, сунулся ближе, по-школьному ударился носом о нос, но поцеловал.
— Не отказывайся, — шепнул куда-то в полураскрытые губы.
— Не буду, — откликнулся Игорь, возвращая поцелуй.

Этой ночью снова снились сны, но не песок, не утекающая жизнь, не трубки и больница.
Собаки какие-то, мелкое тëплое море, разноцветные воздушные шары и лето.

Chapter Text

— Это моё.
Олег мало что не рычит и не скалится. Кажется, он вполне готов драться за эту кружку.
— Ну твоё, — недоумевает Игорь, — так ты брезгуешь, что ли? Как жопу облизывать, так пожалуйста, а как чашку дать…
— Не брезгую. Просто это моё.
Игорь не понимает, но запоминает. Его так его, кружек, что ли, мало?
Он постепенно, медленно проникает в жизнь, становится неотъемлемой частью её, заполняет и дополняет — там, где «я» потихоньку становится «мы». Вместе с безусловной сладостью это несёт кое-какие проблемы.
Моя кружка, моя подушка, моя футболка, моё место, моё-моё-моё, иногда Игорю кажется, что Олег чертит в доме круги и линии, отделяя то, что принадлежит ему; по совести говоря, не так уж этого и много, но каждый раз мерещится, что это новая черта обороны, новое «не трогай меня». Он привык пить из любой чашки и надевать что попало, чужое ведь даже приятнее, батина вот куртка — до сих пор как руки на плечах, и кепка дяди-федина…
Олег за свои чёрные футболки сожрёт и не подавится.
— Я тебе такую же куплю, — мрачно бурчит он, — оставь в покое эту!
— Мне не нужна такая же. Я твою хочу. Надену и верну.
— Моё, — безнадёжно повторяет Олег.
Ощущение такое, что они говорят на разных языках и о разных вещах.
Игорь обижается, но дуться нет времени, на работу пора.

В постели он за любой кипиш, что угодно и как угодно, сверху-снизу-сбоку и кандибобриком, на коне, на сосне, при луне. При этом — «моя тарелка, мой плед, моя ложка», и в конце концов Игорь приходит к выводу, что, стало быть, только в кровати и нужен, а всё, что кроме, делится, ограждается, охраняется.
Здесь бы и закончить, но Олег встроился не только в быт, а куда-то в душу, будь она неладна, если существует.
Бродя по дому, Игорь машинально тянется к кружке с волком, отдёргивает руку, как обжегшись — «моё!», со злостью смотрит на длинный чёрный халат (тоже, конечно, с волком). Он скучает и слегка волнуется, потому что прекрасно осведомлён о сути олеговых командировок, хотел бы утешиться чем-то, но не существует ничего «их».
Моё, моё, моё, и сам Олег, вероятно, вовсе не скучает.

Влип, так сиди и сопли жуй.

Градус тоски доходит до подросткового абсурда.

Олег возвращается под вечер, обдирает с себя одежду и суёт в машинку одним комком, плещется в ванне, беспрестанно ругаясь на её тесноту и неудобство, а потом собирает на себя и вокруг себя все те вещи, о которые спотыкался глазами Игорь: халат, кружка, тарелка (надо вообще говорить, что на ней волк?). Довольно урчит:
— Теперь точно дома.
Если честно, это самую малость смешно, и волки эти, и суровый бородатый мужик, забравшийся в кучу тряпок со счастливой рожей, чисто пацан лет, может, десяти, которому на новый год все хотелки подарили.

Игорь замирает — мысленно замирает, столбенеет, цепенеет — и напоминает себе, что как раз в этом возрасте Олег потерял бабушку и попал в детдом, где существовало одно лишь сплошное казённое «наше». С синими печатями, линялое, затёртое. Не то счастливое «наше», где можно взять у бати дипломат и пойти в школу, как все крутые парни, а то, где личные вещи заканчиваются в районе тумбочки с нижним бельём. И для Олега дом, о котором он говорит — не место, где делятся, а место, где можно сохранить своё.

— Я не пил из твоей кружки, — говорит он, — хотел, потому что скучал, но не пил.
— Я бы вряд ли учуял, — усмехается Олег, — ну, если бы ты удосужился её потом вымыть.
Игорь оскорблённо указывает на чистую мойку, и возражает:
— Просто это твоё.
— Когда меня нет, ты можешь, — сообщает Олег очень осторожно, уползая в своё гнездо почти с головой, только мокрые кончики чёлки торчат наружу.

Вести дальше разговоры, искать во рту неподатливые, непослушные слова невозможно. Игорь и не пытается, а садится на пол и на ощупь ищет затылком, где среди пледов, халата и всего прочего находится сам Олег.
Может быть, однажды его «моё» перелиняет в «наше», может быть, нет, но это совершенно не страшно.

Chapter Text

— Это не море, — сказал Олег.
— Море, — терпеливо возразил Игорь. — Финский залив Балтийского моря.
С ментом связался — вот и терпи дурацкие ментовские шуточки, на море он, значит, пообещал в выходные вывезти!

Олег настолько забыл прежние времена, что всё на свете обмысливал в категориях Серëжи: на море в выходные — значит, чартерный рейс куда-нибудь в Грецию...
Вместо аэропорта они в немыслимую рань («чтобы до дачников успеть!») ползли по Краснофлотскому шоссе, а затем по отворотке.
Остановились в каком-то неведомом нигде, посреди камышей, и ноги вязли в светлом песке пополам с плавником.
— Здесь тихо, — проговорил Игорь. — Мало кто доезжает. И место неочевидное.
Олег лихорадочно пытался разобраться про себя: в какой это момент он сделался таким мажором, что его расстраивает неслучившаяся — и невозможная! — поездка на море?
— Это не море, — повторил он наконец, цепляясь за слово. — Залив — он и есть залив. Маркизова лужа.
Игорь закурил, прикрывая ладонью огонëк от ветра, и негромко ответил:
— Чем богат, Олеж.

Олег не одобрял оголтелого нищебродства, считал, что Игорь мог бы найти своим мозгам и кулакам лучшее применение, хоть вот в частные детективы пойти, а не пробавляться в ментовке, где премии пиздюлями выдают. Или, допустим, мог бы спокойно брать деньги у него.
Игорь не брал.

Игорь привёз его на залив, и вдали намекали на возможное отрастание жабер контуры ЛАЭС.
— Я в эту, извиняюсь, воду не полезу, — решительно заявил Олег. — На службе, конечно, и в яме с дерьмом плавал, но то служба!
— Хреновая, значит, вышла у меня идея, — отозвался Игорь. — Тогда обратно ехать надо, чего здесь сидеть?
На древней своей (точнее, дядь-фединой) «Волге» он доставил Олега до дома и сказал, болезненно щурясь на солнце:
— Всё это, по ходу, бесполезно, если дальше весëлой ебли. Так давай не усложнять. Захочешь физкультурой позаниматься — звони.

— Проще будет, — согласился Олег.
И с самого начала усложнять не стоило.
Их кажущаяся схожесть только лучше подчëркивала все существующие различия.
Всё правильно.
В рëбрах отчего-то скребло, царапало, ныло, будто мы менялась погода, будто бы зудели шрамы, но дело было не в них.

Вскоре, по-детски потакая глупому желанию, Олег слетал на Крит, и Серого вытащил, и протаскался за ним по всем живописным развалинам. Вечером сидел у ласкового тëплого моря, рассеянно водил пальцем по горлышку бутылки местного молодого вина, и почему-то думал про залив, про дурацкую Маркизову лужу и песок в обломках плавника, про чаячьи вопли и морщинистые камни среди камыша. Мысли получались невесëлые, и чувствовал он себя не очень.

С кем и как поговорить об этом, Олег не знал, более того, совсем не умел, и в конце концов просто напился.

Молодое вино, как ему и полагалось, било в голову без промаха.

В Питере очень короткое лето, и прилетел Олег уже в поганые плюс тринадцать с дождём. Чëртова Маркизова лужа под дамбой плевалась пеной и выглядела недружелюбной. Теперь точно бы никто никуда не поехал.

Даже под озвученным и согласованным предлогом «физкультуры» Олег не мог позвонить Игорю, зато много о нём думал, и всё как-то цеплюче получалось, больно, потому что всё, что совершалось от души между ними, выходило через задницу.

Игорь не любил подарков, особенно дорогих, и в принципе не выносил, когда на него тратили деньги, обижая Олега.
Олег свысока фыркал на его детские, школьные знаки внимания — яичница в виде рожицы, прогулка в ебенях, залив этот — время только терять!
Разной валютой они платили за одно и то же, и обоим возвращался этот бестолковый платëж.

Игорь не звонил и не писал тоже, и против воли Олег всё чаще представлял, как этот трудоголик сутками сидит в своём управлении, выбегая только по делу, и мрачно шмыгает носом, глядя в монитор, и бесконечно пьёт кофе.

Никакие встречи ради бодрого перетраха уже не были возможны, а другого — чтобы понимать и договариваться — им, упрямым собакам, наверное, не дано было.

Олег изводился и злился, терзал подчинëнных и выводил из себя Серого, в целом демонстрируя собою ожившее слово «недотрах».

И если бы дело было только в нëм!

Дурацкий Игорь, как назло, любил те вещи, которые он хотел бы забыть, вещи, бередящие в душе нищую и весёлую юность, которая ушла навсегда. Вещи, не подходящие взрослому солидному человеку.

Вещи, которые стыдно было любить, поправляя лацкан пиджака от Армани.

Вечером, однако, Олег отправился в одно из таких мест, даже не на машине, а на метро, потом пешком. Протопал длинный Английский проспект, перешёл через мост на Матисов остров, дошёл туда, где набережная превращалась в полоску земли, заросшую ивами, а не строгую гранитную линию, купил в ларьке шаверму и сел у самой воды. Она была совсем не похожа на бирюзовое Ионическое море, но почему-то было очень спокойно, даже когда за спиной бродил собачник с седым брехливым терьером.

Назавтра Олег решительно набрал номер по памяти и предложил выбрать место.

Игорь вышагнул из тени садовых ворот и подошёл близко — так, чтобы не отводить взгляд.
— Прости меня, дурака, что ли, — сказал он. — Я, пожалуй, много чего не понимал.
— Я, наверное, тоже, — ответил Олег.
По закону жанра полагалось, вероятно, где-нибудь уединиться, доводя разговор до логического завершения, но они этого не сделали. Посидели там, побродили тут, наворачивая круги и восьмëрки по набережным, для чего-то купили два кило апельсинов с лотка у «Приморской» и слопали.

Ощущение перевëрнутой страницы не отпускало.
Как и желание знакомиться как-то заново.
— Я бы съездил на залив, — проговорил Олег.
— А я никогда не был дальше Чëрного моря, — отозвался Игорь.

Прощальный поцелуй не был прощальным; напротив — обещал столько всего, что не перескажешь словами.
Пахло апельсинами и ещё — морем.

Chapter Text

Олег чувствовал себя героем старого фильма со Шварценеггером, будто бы тоже провёл уйму лет в криокамере.
В Сирии, правда, было жарко, но лёд и пламя — две стороны одного ада.
Город изменился, мир изменился, люди изменились, только он остался прежним и не вписывался ни в какую новую жизнь.
Кое-как, опираясь на Серого (это тоже было ново, раньше Серый всегда искал у него поддержки), он встраивался в мирный быт, работал во «Вместе», ездил за продуктами, потому что доставки отрицал как явление, куда-то ходил и везде ощущал себя лишним. То ли ребёнок-притворщик в толпе взрослых, то ли, наоборот, ряженый дядька среди детей.

Привыкать было сложно, так же сложно, как к навеки осипшему голосу, ноющему к перемене погоды плечу — но Олег справлялся и даже, скрипя зубами, таскался к мозгоправу, как предписывали рекомендации из последней больницы.
Подумалось: вот бы ещё, как у людей, какой-нибудь роман, чтобы совсем отвлечься.
Заводить романы он совсем разучился, пару раз стаскался в знакомый ещё по юношеству гей-клуб, где видел море молодёжи, которую стеснялся и не понимал, а публику своего возраста только в формате готовых парочек или больших компаний.

Пиво, опять же, стало немодным, в баре наливали цветные бестолковые коктейли или какой-то чокнутый крафт, то с рассолом, то с клубникой, то с пряником, и курить выходили со сладкими парилками. Олег со своей сигаретой был как динозавр-извращенец, примерно так на него и косились.

Где бы ещё познакомиться с кем-нибудь, он не знал и спросил Серого. Тот, как и следовало ожидать, предложил своё хитромудрое айтишное решение: тиндер, и сам поставил Олегу на телефон приложение и объяснил, как им пользоваться.

Два или три вечера он смотрел на разных людей, пытаясь выбрать, с кем бы хотел хотя бы пройтись по улице, несколько раз ставил лайки, с кем-то мэтчился, но интерес увядал в чате почти сразу. Прежде, чем узнавать длину члена и предпочитаемую позу собеседника, он бы предпочёл хотя бы… о музыке поговорить! И желательно не о кальянном рэпе… в общем, Олег сам себя назвал капризным дедом и решил удалить приложение, зашёл только в последний чат.
Фотка была мутная, невнятная, только и разберёшь, что вроде мужик, вроде темноволосый, вроде в кожаной куртке.

Диалог получился тоже какой-то бестолковый, с паузами, будто собеседник гуглил всё, о чём писал Олег. Однако для чего-то они договорились о встрече возле памятника Достоевскому у метро, собственно, Достоевская.
«Интересно, в итоге про идиотов получится, про бедных людей или про преступление с наказанием?» — фыркнул про себя Олег.

Выйдя из метро, он хотел было написать в чат, но обнаружил, что телефон подло сдох.

Назначенное время уже наступило, поэтому Олег быстро осмотрел окрестности памятника, где моталось порядочно народу, но под условного человека на фотографии походил только один, курящий сидя на поребрике: длинноногий, лет тридцати на вид, в коричневой кожанке и довольно всратой кепке, навевающей мысли о продавцах арбузов на рынке.
— Меня ждёшь? — спросил Олег, подходя. Его-то фотографии отличались вполне приличным качеством, и узнать было бы просто.
Курильщик поднял на него сощуренные серо-голубые глаза и усмехнулся:
— Вполне возможно.
— Куда идём? Шляться, есть, ещё куда-то?
— Вот здесь, — он ткнул себе за спину, — шавуха ничего. Её в кино недавно показали, и повар стал халтурить, но для меня сделает как надо. А потом можно и шляться.

По тону разговора в чате Олег ни за что не предположил бы в нём любителя простой уличной жратвы, но решил, что почему бы и нет, авось не отравится, и кивнул:
— Пойдём за шавухой.

Вывернув по центру восьмëрку сложного маршрута, они вернулись почти туда же, откуда стартовали, зашли в первую же попавшуюся дверь бара и напоролись на караоке. Можно было бы и свалить, но хилый юнец в футболке с надписью «Король шутов» завывал «Лесника» так фальшиво и противно, что Олегу присралось показать, как надо петь, пусть даже глотка после неудачной интубации давным-давно не та.
Спутник охотно его поддержал и в свою очередь очень душевно проорал «Штиль», чем окончательно покорил олегово сердце.

— Слушай, Миш, — усмехнулся он, — я по чату почему-то подумал, что ты ни шаву, ни русский рок не любишь, ты хоть точно по мужикам?
— Я по мужикам, ага. И шаву люблю, и говнарь тот ещё, только я не Миша. Я Игорь. И про какой чат ты говоришь?

До охреневшего Олега дошло, что они друг другу не представлялись и не обращались по именам, пока бродили по набережным и обсуждали достоинства самбо и недостатки карате, ржали над бородатыми анекдотами, показывали на каждую встречную симпатичную собаку и предавались прочим пенсионерским развлечениям.
— Я что, не с тобой в тиндере познакомился?
— Тиндер — это в мобильнике что-то? Цифровая деменция… смотри! — Игорь вытащил из кармана «Нокию 3310» и показал Олегу. — Я на сайте знакомств последний раз году в седьмом сидел, на «Мумбо-юмбо»!
— А чего тогда… ну, гулять пошёл?
— Так ты позвал! А я сижу, курю, делать мне нечего, думаю, почему бы и нет? А если ты, думаю, маньяк, так я тебя в отделение оттащу и раскрываемость себе повышу…
— Я не маньяк, — вздохнул Олег. — Но это, наверное, хорошо. Не хочу в отделение, хочу в твою кровать.
— В отделении удобней, мамой клянусь, — заржал Игорь, — но там советами замучают. Тогда по пивку, по песенке и погнали?
— Погнали, — согласился Олег, про себя неискренне пожалел Мишу, который, наверное, зря стоял у памятника, гораздо более искренне сказал ему спасибо и принялся листать каталог в поисках «Беспечного ангела».

Chapter Text

Эта скотина Олега бесила просто с первого взгляда. Бывает любовь, а бывает, сука, лютая ненависть, вот так и мент этот проклятый, явился в башню, вопросы свои задавал, Серому настроение портил!
Спустить бы гада на улицу прямо вот из окошка.

Было, к сожалению, нельзя.

Олег потихоньку обживался в Питере после Сирии, по знакомству посоветовали один зальчик в мусорных дебрях Апрашки, а потом оказалось, что мусор там не только снаружи, но и внутри имеется!

Пробрался, видите ли, и сюда, пакость в кепке.

Хоть морду легально набить... есть в жизни счастье!

Не сказать чтобы красиво вышло: в области битья поганец был неплох, общий счёт вечно выходил равным.

Олег злился, плевался и понемногу забывал блуждающие дюны Сирийской пустыни.

Время шло, пески во сне затягивала трава, будто бы и душа травой зарастала, и становилось в ней прохладнее, спокойнее, чище. Может, так таблетки работали, которые мозгоправ, порекомендованный Серым, прописал.

Подумав, Олег решил переехать.

Жить при Сером, как породистый дог, он не хотел, но денег было хоть жопой жри, и Олег выбрал квартиру в красивом старом доме окнами на набережную, как чуть ли не с детства хотел, чтобы ночью на корабли смотреть. Довольный, впервые вышел покурить на чëрную лестницу, и угадайте, кого там увидел.
Мент сонно дымил сигаретой и на Олега даже бровью не повëл.

Какова была вероятность, что он здесь не свидетеля или там подозреваемого опрашивает, а живёт? Нет, какая?!

Радость от покупки квартиры несколько померкла.

Олег хотел бы за что-нибудь докопаться до мента, но повод не подворачивался, и они просто лаялись на лестнице при встречах, лупили друг дружку в зале и рычали, как два кобеля, разве что лапы не задирали, чтобы соседскую дверь обоссать.

Именно из наблюдательности, помноженной на желание устроить менту подлянку, Олег как-то заметил, что этот долбоëб возвращается откуда-то, капая на ступеньки кровью с промокшего насквозь рукава, и явился без приглашения, но с шовным материалом, чтобы оказать первую помощь, а заодно рассказать соседу, какой он тупой лох и безнадëжный придурок.

Из этих же, видимо, соображений пакостный мент заметил, что Олег третьи сутки не выходит из дома (накрыло опять сирийскими подарочками, мало что не подох), и припëрся с кастрюлькой слипшихся макарон, упаковкой сосисок и сушёной травой, которую надлежало заваривать, а не курить, по причине «тëть-ленин сбор от башки».

Вечная ничья выходила, даже если мент у Олега сигареты стрелял, через неделю вдруг собственные запасы оказывались исчерпаны, приходилось делать алаверды.

— Ненавижу тебя, — злобно буркнул Олег, снова сталкиваясь плечами с этим говнюком.
— Я тебя ваще терпеть не могу.
— Отпизжу.
— Это ещё кто кого.
— Сожру нахрен.
— Подавишься, сволочь!
— Женюсь, будешь страдать вечность!
— Вот это поворот, — сказал мент и щëлкнул челюстью. — Бля. Может, для начала свидание?

Олег точно знал, как этому козлу отомстит, и повёл его туда, где всем козлам место: в зоопарк, и ещё сахарную вату купил.

Ужасно понравилось, жираф был клëвый, и манулы, и особенно енот.

Подлый негодяй в ответ повёл в ресторан, думал, Олег облажается, не зная, какой вилкой есть, но глава СБ «Вместе» — это вам не хуй с горы, всё Олег умел и вкусно пожрал!
(Мент в галстуке смотрелся неприлично, каждая сволочь в ресторане так и пялила бесстыжие глаза.)

Херню насчёт третьего свидания, наверное, всем откуда-то на подкорку записали, поэтому трахаться пошли после него (на залив купаться ездили). — Выебу, — пригрозил Олег.
— Выеби, — согласился Игорь. — Ты стараться будешь, а я брëвнышком лежать. И смотри у меня, хорошо старайся!
С этой точки зрения Олег не думал, поэтому, к обоюдному удовольствию завершив первый раунд, потребовал:
— В следующий раз сам стараться будешь!
— Замëтано, — лениво ответил Игорь и закинул на него руку.

Ну точно же сволочь. И гад. И вообще.

— Слышь, — вспомнил Олег через год, — пиздец моего сердца, что там насчёт жениться-то?
— Думаешь, я недостаточно страдаю? Ты и без этого поменял тут ванну и купил ебучий икеевский ковёр вместо нормального дедова...
— Который уже насквозь протëрся, безмозглый ты засранец!
— Страдаю, говорю же. Но в принципе, можно. Говорят, на это дело бумажки собирать чуть ли не сто лет надо.

***

Эта скотина Олега бесила просто с первого взгляда. Бывает любовь, а бывает, сука, лютая ненависть.
По крайней мере так он это для себя определял.

Chapter Text

Олег с трудом вылезает из своего ПТСР (это мозгоправ так говорит, сам он считает — заебался маленько, только и всего). Вылезает, выбирается, выкарабкивается; жизнь вот строит нормальную, всё как у людееееей (заунывный рэп, подхваченный в такси, жжёт ухо).

Совсем как у людей не получается, но есть вот Игорь, который был близко и рядом, подставлял плечо, морду, жопу, слушал и слышал; хороший. Олег его бережëт и стережëт как может, чтобы не нарвался, а Игорь нарывается, как нарочно, как назло! С этим надо что-то делать.

Терять людей нельзя, терять любимых людей нельзя вдвойне, мозгоправ говорил не только ерунду, но и разное полезное тоже.
Теперь, наверное, Игоря пора спасать, раз он сам не может. Всё спасать: и плечо, и морду, и жопу, раз он сам не умеет, и на работе своей горит-полыхает, не человек, а кумулятивный снаряд.

Останься со мной, — говорит Олег.
Не уходи, — говорит Олег.
Ненормально столько пропадать на работе, — говорит Олег.

Работа — всего лишь средство для получения денег, какой в ней кайф?

Правда, чем ещё заняться, Олег сам не знает.

В тщательно затëртой истории поиска — «что делать в свободное время».
Олег тащит Игоря за собой, то и дело напоминая себе собачника с недовольным псом на строгаче. Лай, хрип, упор во все четыре.

— К кровати привяжу, если в выходной опять на работу побежишь! — обещает он.
Игорь отшучивается, Игорь предлагает привязать прямо сейчас, вроде всё как надо, и спится рядом так хорошо, что не приходит ни один кошмар, но что-то не так.
Будто сбилась ровная машинная строчка (долбаное детдомовское домоводство!), и уходит в сторону игла, портит шов, ткань съезжает, и вместо толковой вещи получается ерунда.

Игорь тоже как будто не по выкройке сшит, или жизнь ему не по лекалу, поди пойми: тускнеет, вянет, врёт. Сперва Олег думает — кто-то другой? Но волчьим своим нюхом ни чужих духов, ни чужого тела не чувствует.

Просто врёт, дела выдумывает, и всё чаще Олег ловит на себе очень странный взгляд. Чем чаще — тем яростнее он протестует против чëртовой работы, опасной, тупой и нервной, тем острее реагирует на каждое опоздание.

Окей, Марго, чем ещё развлечься в выходные?

Знал бы сам.

Жизнь съëживается и чадит, как подожжëнная пластиковая бутылка.

Надо что-то менять.

Игорю звонят в субботу с утра, он слушает, прижимает телефон плечом, впрыгивает в джинсы.
— Ты не обязан в свой выходной...
— Это моё дело, и там новый труп.
— Без тебя разберутся!
— Нет, — очень спокойно отвечает Игорь.
— Тебе реально твоя работа важнее всего? И меня?
Опасный ход, узкая тропа, запретная территория.
Игорь замирает, недозастегнув ремень. Смотрит заспанно, но ясно.
— А знаешь, пожалуй, да. Я уже как рисунок под ластиком, одни царапины остались. Сложно так дальше, Олеж.

Он возвращается вечером — чтобы забрать вещи.

На холодильнике записка: «Не забудь заплатить за свет» (Олег вечно забывает о квитках, копит долги, пока ЖЭК не режет провода).

Пусто.

Олег не знает, где он продолбался и как проиграл сраной ментовке; Олег не понимает, как теперь спасать Игоря.

Надо что-то решать, но пока он лежит весь вечер на неубранной постели и смотрит в потолок.

Он будто бы рассыпался на кубики «Лего» и должен собрать себя из них заново.

Chapter Text

Сентябрь господь включает по расписанию. Чпок — и приятные плюс двадцать два превращаются в мокрые, ветреные, со всех сторон омерзительные плюс десять.
Олег не одобряет.
Олег мëрзнет.
Олег хочет в Сирию, в тепло.
Особенно сильно Олега раздражает Игорь, который, кажется, даже не заметил, что в природе что-то изменилось, и шляется в своей кожанке нараспашку, подставляя пузо (красивое) всем ветрам (гад).
Именно поэтому в меню ужина том-ям и острая лапша, служил вот Олег с одним китайцем, и тот говорил, что красный перец стимулирует выработку ци... или не ци? Стимулирует, короче, чтобы тепло было.
Игорь исправно жрёт, но через три дня начинает бунтовать и ерепениться:
— Волче, твоя высокая кулинария жжёт дважды, я скоро буду срать в тазик со льдом и перестану тебе давать! Смилуйся!
— Эта еда греет, — мрачно отвечает Олег из недр плюшевого халата (чёрного), шерстяных носков (чёрных) и пледа (увы, в жёлтый горох, но другого не было).
— А чë, холодно? — спрашивает гигант мысли и лучший питерский опер, давно, кажется, отморозивший мозг.
— Жарко, блять! — воет Олег.
Он. Хочет. В Сирию.
Там. Тепло.
— Я придумаю что-нибудь, — обещает Игорь, а пока что греет вечным, но действенным методом, и Олег, ранее не одобрявший секс в одежде, теперь одобряет (если халат считается, конечно, одеждой, а не разновидностью одеяла).

В полицию принимают, наверное, по уму, но с другого конца шкалы. Иного объяснения тому, что Игорь привёз его на дачу, Олег выдумать не может.
Здесь же ещё холоднее, от одного вида зябко сникшей картофельной ботвы за окном хочется сдохнуть!
— Сначала потерпишь, а потом хорошо!
— Когда я первый раз трахался, мне тоже такое говорили, — максимально противным голосом сообщает Олег. — Кстати, мне не понравилось.
— Как и в случае с неудачным траханьем, в случае фиаско с меня минет, — с непробиваемым оптимизмом отвечает гадский Игорь и садится перед печкой на корточки, пихая в разверстое жерло мелко наколотые дрова.
Олег закутывается поверх свитера в привезëнный из дома халат. Носки тоже при нём.
Медленно, но верно дом прогревается, и равномерное печное тепло гораздо лучше, чем жалкое и неубедительное дыхание калориферов.

Олег даже соизволяет снять халат и немного расслабить сведëнные от холода плечи.
Перелезши из вечной кожанки в огромную фëдор-иванычеву телогрейку, Игорь шуршит туда-сюда, уходит на улицу и возвращается, неся в руках добычу: огромный грязный кабачок размером со среднюю свинью.
— Смотри, какого медалиста на грядке забыли! Не пропадать же добру!
Игорь до сих пор тащит в себе голодные девяностые, генетическую память блокады и что-то ещё, не позволяющее еду выбрасывать.
Олег, вынесший из детдома привычку облизывать тарелки, понимает.
Кабачок не понимает ничего, но безмолвно вопиет.
Чтобы жизнь мёдом не казалась, Олег отправляет Игоря в местное сельпо за рисом и молоком, требует порыться в грядках на предмет забытой морковки и в принципе эксплуатирует, потому что может, и через час будущая запеканка отправляется в печь.
— Всё же ты со мной хороводишься, чтобы вкусно жрать, — резюмирует Олег.
— Само собой, — откликается Игорь.
Они оба знают, что это не правда, точнее, правда, но не вся.
Они курят в печку, сдвинув плечи.
— Мы, знаешь, первого сентября всегда сюда ездили.
Таким небрежным тоном Игорь только про важное рассказывает.
— Линейка там, все дела, а потом на дачу. Традиция. Все взрослые отгул брали. Мне на станции покупали мороженое... помнишь, было такое, в картонных стаканчиках? Без этого и осень была не осень. Не начиналась как бы. Потом, — продолжает Игорь, — я вроде как... забыл. Вроде как... зачем. И мороженого того больше нету.
Олег думает, что мëрзнуть телом всё же легче, чем вечно ëжиться от сквозняка в душе.
— У нас дачи не было, — говорит он. — Или я не помню. Я иногда не понимаю, помню или нет.
(Помнить было слишком обидно там, где не осталось ничего своего).

— Здесь, — неловко начинает Игорь и обрывает фразу.

Думает. Мнëтся.

— На чердаке до сих пор железная дорога лежит. Батя купил. Я выпросил. А через неделю он... лежит, короче, прям в коробке.
— Большая?
— Мне казалось, что огромная, — усмехается Игорь.
Да, немаленькая, весь ковëр занимает, если собрать оба круга. В локомотив надо вставить батарейки, и Олег жертвует брелком сигнализации. Раритетный паровозик тащит два вагона, послушно перескакивая на стрелках.

Два взрослых мужика играют в железную дорогу, высунув языки от усердия, грузят вагончики чем попало из карманов, и поезд везëт зажигалку, пакетик вискаса, ключи и одинокий презерватив.
Зеленоватый свет от лампы тоже как в детстве, и очень тепло, и в Сирию совершенно не хочется.

Chapter Text

Какая-то пурга по радио: hello bella, I can sing it in a cappella.
Весёленькая такая песенка, для влюблённых, чтобы танцевали.
«С кем ты танцевал в последний раз, Игорь Гром, и чем это закончилось? И благодаря кому?»
Сейчас неважно.
Чëртов. Грëбаный. Соулмейт.

Воя от похоти и отчаяния, они встречаются раз в месяц, дольше не стерпишь, когда соул в одном городе: тянет, ноет, пряжей на кудель кишки выматывает, сталкивает вместе, как два разнополярных магнита.
Только ему могло так повезти: вляпаться в проклятого Олега Волкова.

Отчего он, сука, не сдох.
Отчего они оба не.
Это не секс даже, это драка до крови, это как умирать каждый раз, соглашаясь предать себя, переступить через весь мир по зову мистической связи.
Они пытались терпеть, — Игорь не может не отметить честность своего врага, оба пытались.

Ничего не вышло.
Олег ничего не спрашивает у Игоря.
Игорь ничего не спрашивает у Олега.
Это не перемирия, а встречи на нейтральной полосе, где не существует ничего другого, падение спиной на бетон и острые камни, где никто никого не подхватывает.

В параллельной жизни они могли быть друзьями.
Они похожи.
Параллельные прямые не пересекаются, здесь никаких шансов нет.
Игорь кусает Олега за плечо: глубоко, до крови.
Олег дëргает Игоря за волосы так, что полпряди остаëтся в пальцах.
Больно. Это в наказание за то, что хорошо.

Оргазм — не маленькая смерть. Большая, настоящая; перезагрузка.
На месяц они почти свободны.
Оба молчат.
Им не о чем разговаривать.
Обуваясь в прихожей, Олег машинально-ласково треплет Мухтара по башке, и это единственный человеческий жест, который он себе позволяет.

I'm so into you, Bella, — весело заливается радио.
В голове уже работает обратный отсчёт дней до следующего раза.

Chapter Text

Как обычно, Олег возвращается из командировки похожим не то на бомжа, не то на лесника, не то ещё на какого персонажа, знакомого с мылом, бритвой и расчëской только понаслышке.
Игорь знает, что это ликвидируется с похвальной методичностью.
Борода будет окультурена и приведена к виду «стильная небритость», линялое камуфло сменится дорогими чëрными тряпками, а пахнуть от Олега будет диоровским одеколоном и хорошим табаком, не махоркой какой-то горелой.

В таком виде он выйдет в люди и на всё будет смотреть с лицом лица, но пока, поставив в угол грязные берцы и убрав в шкаф неразобранный рюкзак, лезет целоваться и тискаться так жадно, будто они не виделись год, а не три недели (впрочем, Игорь разделяет).

Есть в их дурацких отношениях эта надрывная, скрипичная нота — расставаться как будто бы навсегда, в тени неподписанной похоронки.
— Да Волче, да кобель ты этакий, пусти, куда лезешь немытыми руками!
— Не похуй ли? — резонно спрашивает Олег. — Ты чë, доктор Малышева, что ли?
— Доктор дик, — глупо хохмит Игорь, и сам не отпускает, лезет под ремень, чëртовы скрипки обрываются после крещендо: вернулся, вернулся, всегда вернëтся, только так — правильно.
— Правда грязные, — Олег смотрит на свои руки в грубом пустынном загаре, под ногтями черно от земли, оружейной смазки и черти чего ещё, — а не похуй ли, рот чистый, — и падает на колени, по пути обдëргивая с Игоря на честном слове держащиеся домашние спортивки.
Целует, от жадности цепляя зубами кожу, так горячо и голодно, что Игорь себя чувствует пушинкой и тростинкой, попавшей в этот шторм, и ноги не держат — оступается, валится на тумбочку в прихожей. Она дрожит, пошатывается, но стоит, Олег счастливо рычит:
— Так и сиди, удобнее!
Дразнит, облизывает, кусает и трëтся о нежную кожу бëдер своей лохматой бородой, пока Игорь, теряя остатки самообладания, не рычит тоже:
— Ты мне отсосëшь, наконец, или так и будешь примериваться?
Олег, будто нуждается в команде, немедленно с энтузиазмом заглатывает поглубже, даже давясь немного, вцепляется пальцами так сильно, что под пятнами грязи на ляжках точно и синяки будут.

Метит как может.

Игорь откидывает голову назад, бьëтся о стену затылком, но уже так похер, у Олега во рту жарко, как в аду, мокро, тесно, шершавые пальцы стискивают бëдра, борода — колет, лëгкая боль заводит сильнее, должна бы мешать, но как будто так жизнь торжествует полностью.

Будто бы Игорю так много надо, если он три недели дрочил, накрывая лицо майкой Олега и представляя его на себе. Если настоящий Олег сейчас перед ним на коленях, лохматая голова между ног, мокрая от слюны борода трëтся о пах.
Будто бы это всё даже слишком.
От низа живота к затылку взрывается праздничный фейерверк, Игорь, несдержанно скуля, оползает по злосчастной тумбочке.
Олег поднимает голову, и взгляд у него абсолютно пьяный.
— Теперь... чë там... и помыться, да?
— Вроде того, — невнятно отвечает Игорь, проводя пальцами по свежим синякам, укусам, натëртым ляжкам. — Ещё чуть-чуть — и сожрал бы, теперь штаны надеть страшно.
— Не надевай, — совершенно резонно предлагает Олег. — На кой тебе они сдались?
Прав, конечно.
Как послевкусие оргазма, в голове отзвук замирающей скрипки.
Вернулся, вернëтся, всегда.

Chapter Text

— Как это негоден? — заорал Олег. — Да я подтягиваюсь сотку легко! Полумарафон пробегаю! Зрение стопроцентное!
— У вас плоскостопие, — брюзгливо ответила врачиха и шлёпнула печать в обходной лист.
Мечты пошли даже не по пизде, а как-то хуже.

Желание Олега носить погоны Серёжа объяснял «глубоким душевным милитаризмом» и ещё разными умными словами; нельзя сказать, чтобы от объяснений оно становилось меньше. Милитаризм так милитаризм.
Олег подышал на счёт, погладил во дворе военкомата полудохлые бархатцы и начал думать.

Думалка вернула его в родной Питер, в Академию МВД, где плоскостопие не было причиной для отказа в поступлении.
«Волче, мент — это ещё хуже, чем солдат», — написал в СМС Серёжа.
«Но юрист — это лучше, чем копатель окопов», — добавил он чуть позже.

Олег подошёл к освоению азов полицейской службы с большим рвением, которое то возрастало от физподготовки, то уменьшалось от зубрёжки всех на свете кодексов. Иногда от того, чтобы бросить чёртову учёбу, его останавливала только мысль о том, что это как-то тупо во второй раз.

Отметив сдачу госов, он шёл в общагу в настроении лихом и придурковатом: ну надо же! Могу же! Немалое количество пива, булькающее в пузе, только поддерживало и настраивало на подвиги.
Драку в подворотне он, скорее, услышал, чем увидел, и поскорее рванул восстанавливать порядок.
Какой-то кучерявый гопник в кожанке, будто сбежавший из девяностых, лихо охаживал кулаками интеллигентного на вид парнишку; на асфальте рыдала девушка в разодранной блузке, размазывая по лицу косметику. Ситуация казалась очевидной, и Олег со всей дури врезал гопнику по почкам.
Получивший поддержку интеллигент убежал, не беспокоясь о своей гипотетической даме сердца, гопник отскрёбся от асфальта и послал Олега в очень далёкие дали, но от второго прямого увернулся очень ловко.
— Этот молодой человек за меня вступился, — прохлюпала девица.
— Этот молодой человек лейтенант полиции, — кряхтя, добавил гопник и показал ксиву. — А этот молодой человек — долбоёб проклятый, лезет, куда не просят!
Олег очень многословно извинился, с ужасом думая, что за такой поступок его попрут из органов, не успев принять на службу.
— Проехали, — махнул рукой будущий коллега. — Иди уже куда шёл, защитничек, а я девушку провожу, чтобы снова не обидели.

Через три дня Олег явился в Главное управление полиции, куда его распределили за успехи в учёбе и пообещали приставить к очень грамотному молодому оперу, который, конечно, не без закидонов, но показал себя хорошо, сработаетесь, мол.
Первое, что Олег увидел, подойдя к новому рабочему месту — шапку выгоревших на солнце кудряшек и обтянутые дурацкой кожанкой плечи.
— Кого я вижу! — ухмыльнулся мнимый гопник.
«Мне пиздец», — подумал Олег.
— Драться умеешь и за человека вступиться не боишься, значит, молодец!
— Чё, серьёзно?
— Да нет, шутки шучу. Кидай сюда свою задницу, щас тебя в курс дела введу, проверим, чему тебя там в академиях научили, кроме как по почкам пробивать!
Олег понял, что припоминать позорище ему будут ещё долго.

***
Некоторое время спустя он уже освоился, работу одновременно полюбил и возненавидел (Игорь сказал, что это нормальная смесь эмоций), а с напарником сдружился, и не только потому, что тот не чморил и не гонял его, а отнёсся по-человечески.

Время от времени он бывал в гостях у игорева семейства, немного паникуя от того, что его угощает пельменями и домашней хреновухой целый генерал, в домашней майке и трениках на генерала вовсе не похожий.
А ещё — украдкой пялился на Игоря, потому что... эх, не только дружить хотел!

Вот нашёл тоже, к кому свои гейские чувства питать — к потомственному менту! Зароет же прям в прокопенковском огороде, который недавно ездили перекапывать!
Олег страдал, но всё равно пялился украдкой, как голодный пёс на кость.

— Ты его задницу скоро глазами насквозь прожжёшь, — ехидно заметила тётя Лена. — Сделай уже что-нибудь!
— Мрглх, — панически булькнул Олег. Всё, сейчас из дома прогонят навеки, срочно отболтаться, что сказать?
— Федька на Костю вот точно так глазел. У меня ностальгия даже, Олеж.
От полученной информации даже булькать уже не получилось. Едва на месте не помер, вот тебе и потомственные менты!
— Так а Игорь... он это самое... а?
— По крайней мере, он не будет выть от ужаса и омерзения на весь город, — практично сказала тётя Лена. — Не бойся, ребёнок.

Легко сказать — не бойся! Разумеется, Олег боялся, молчал и продолжал пялиться, заодно думая про странное громопрокопенковское семейство.
Спалился он случайно — думал, что один сидит в этом углу в огороде, трепался по телефону с Серым, который медленно, но верно выбирался в молодые айтишные звёзды Питера, и которого регулярно нужно было кормить и оттаскивать от компа, чтобы совсем не загнулся. Заодно и сам делился страданиями, потому что Серый, конечно, был в курсе всего, как самый-пресамый лучший брат.

Только повесив трубку, Олег понял, что не один среди кабачков. Игорь смотрел на него с той же похабной ухмылочкой, что и в первый день в управлении.
— Мы, значит, «этой кудрявой скотиной» любуемся, мысли думаем, а в кино позвать или там в парке гулять не желаем?
— Иди в жопу, — отмахнулся Олег. Игорь заржал впокатуху:
— Так сразу? Без кино и без парка? У меня натура тонкая, романтичная...
— Ты пиздец, — Олег чувствовал, как заливается краской. — Ты зло просто зловещее. Тут нет кино и парка, поехали на моте кататься!
— Я возьму гитару, — оживился Игорь. — Доедем до озера, будем петь песни и глазеть друг на друга. Тонко и романтично.
Олег про себя понадеялся, что может быть, даже не только глазеть.
Как позже выяснилось, не зря понадеялся.

Тётя Лена долго смеялась потом и радостно чмокала в щёчку. Олег подумал, что какой-то нереальный джек-пот сорвал: за просто так получил целую семью, где его любили и понимали — и самого по себе, и с поехавшим на теме компов рыжим брательником.
Спасибо плоскостопию, — решил он.

Chapter Text

Заставить Игоря влезть в приличную одежду почти нереально. Будет бухтеть, придумывать отмазы, уверять, что засрëт и порвëт, что никогда — Волче, слышишь? — никогда ничего хорошего не получалось от выхода в люди в идиотском костюме нормального человека!
Игорь упрямый, но Олег тоже упрям, а тут и повод подворачивается: Серёжа очень-очень просил прийти на очередную презентацию, а если Серёжа очень-очень просит, надо соглашаться, иначе потом он будет дуться, пакостить и обижаться три тыщи лет при полной поддержке засранца Димы.

Никаких фетишей Олег за собой раньше не замечал, он человек простой: вот это моё, вот это хочу, в любом виде хочу, хоть чистого, хоть грязного, хоть в ментовском кителе («как это носить, тьфу?»), хоть в футболке с собачками («тëть Лена подарила, а чë такого?»).

Это, однако, было раньше, а теперь в нём пробуждает крайне нескромные мысли этот идеально сидящий костюм, белоснежная рубашка под ним, весь Игорь в комплексе — красивый, просто пиздец!
Взгляд сползает ниже шеи сам. Охота сожрать.
Игорь вежливо пьёт ненавистное шампанское.
Сделав глоток, облизывает губы, длинные загорелые пальцы небрежно держат бокал.

Стараясь держать каменное лицо, Олег подкрадывается поближе и уведомляет:
— Отлично держишься.
— Щас сдохну от скуки. Домой уже можно?
— Пока нет. Серый ещё не всю свою лабуду рассказал.
— Если лабуда на два часа, то меня срочно вызовут на работу, — нахально усмехается Игорь. — Я даже переживу все обидки серëгины.
— Ты говнюк, — говорит Олег. — Потерпи, — говорит Олег. — С меня бонус, — говорит Олег.
— Шавуху съесть разрешишь?
Олег тяжко вздыхает и соглашается на шантаж, а про себя сам думает, что поскорее бы, дома-то, конечно, лучше, там можно эту рубашку расстегнуть, а потом нафиг снять, и у себя в голове уже почти целует Игоря в ухо, чего здесь, разумеется, сделать нельзя.
Здесь полно мужиков в костюмах, хватает и дам, но самая шикарная задница, самые длинные ноги, самое-самое всё принадлежат Игорю Грому, который беззаботно трындит с блогершей Пчëлкиной, стреляя глазами ей в декольте.
Улыбается, блин.
Олег близок к точке кипения.

Дома он не даёт Игорю сделать ни хрена, толкает к стене, расстëгивает пиджак и дëргает воротник рубашки. Мелкие пуговицы отскакивают и сыплются на пол.
— Это бонус, Волче? — Игорь не сопротивляется, сияя улыбкой.
— Это напоминание, — рычит Олег, кусая — шею, место под ключицей, грудь, живот. — Напоминание, что ты мой.
— Неуже... хммм, — сбивается, когда Олег расстëгивает на нём ремень, становясь на колени, смотрит снизу вверх.
— Мой.
— Собственник.
Олег, может, и сам раньше не подозревал, что собственник, но, видимо, время открытий наступило.
Игорь мелко вздрагивает, когда Олег берёт в рот, продолжая изредка покусывать — осторожно, чуть царапая кромкой зубов, но.
— Съешь совсем.
Олег утвердительно мычит. Съест. Так и собирался. И нехрен врать, что кому-то здесь это не нравится, член во рту как каменный.
Игорь запускает пальцы в его волосы, гладит лихорадочно-неловко, уже без всяких комментариев, только хрипло стонет, если Олег снова кусается, и толкается глубже. «Только я, — думает Олег. — Сейчас — только я!»
Вдыхая судорожно и рвано, вцепившись, наверное, до синяков в бëдра Игоря, он продолжает, пока глотку не заливает горячим, солëным, и садится на пол, вытирает рот ладонью.
Игорь шлëпается рядом, путаясь в спущенных брюках, и вяло вытряхивается из них, тычется с поцелуями.
— Чë нашло на тебя, Волче? — сипло, смущëнно спрашивает он. — Огонь, конечно... зашибись просто...
— Вот и заткнись, — так же сипло отвечает Олег. Игорь, конечно, затыкается, но горячо сопит в ухо, лезет тискаться, как бы напоминая, что в этом доме удовольствия обоюдны.

— А слушай, — Игорь ковриком валяется на полу в окружении смятой разбросанной одежды и начинает ржать, — слушай, Олеж, и снова костюму трындец! Рубашку порвали, остальное в химчистку, и тоже вроде трещало где-то...
— Ну и нахер, — зевает Олег. — Другой купим.

При мысли о том, что они снова куда-то пойдут, и снова кто-то будет пялиться на охуенного Игоря, обязательно думая всякие похабные мысли, ему делается не по себе.
Возьмëт и свалит к какой-нибудь вот Пчëлкиной.
Игорь в голову ему залезть не может, но руку на колено кладёт, улыбается:
— Вот точно говорят, что всякая тварь после соития печальна. И ты тоже. Не грусти, Волче, давай кофейку дëрнем, а то сушняк...
— Угу, — отвечает Олег. Не сдержавшись, касается следа собственных зубов на плече Игоря.
— Прям как настоящий волк куснул. Пометил. Ты, — улыбка делается шире и нежней, — кусайся на здоровье, мне нравится, но вообще-то всё и так твоё, даже не сомневайся.
Легко поднявшись, Игорь уходит варить кофе.
Олег сидит счастливый, как дурак.
Хотя если счастливый, то не дурак же.

Chapter Text

Это происходит случайно (как будто разную хрень можно сделать нарочно). Идёт себе Игорь с работы, никого не трогает, шавуху жрёт, и в подворотне встречает котëнка: мокрого, жалкого, с текущими гноящимися глазами. Животина даже не мяукает, а плачет.
— Вечером на улице холод ебучий, я найду котëнка в мусорной куче, — говорит страдальцу Игорь. Вздыхает. Думает о том, что хочет спать. Думает о том, что всем дохлятинам на улице не поможешь. Ещё думает.
Берёт кусок облезлого меха на руки, пристраивает под куртку и звонит Диме.
Дима сперва шлёт его нахер («Я думал, что-то срочное, вылез из ванны и навернулся!), а потом шлёт нахер иначе: сообщает, что Вера на смене, но клиника — на Парнасе. По идее, есть другие, но вдруг там коновалы разные? Игорь вздыхает снова, бежит в метро, успевает уехать на север.
В круглосуточной клинике очередь из болезных скотин и их питомцев. Пыхтит печальная овчарка, шуршит в переноске крыса, енот (реально енот!) цепкой лапкой откручивает пуговицу от хозяйской куртки. Котëнок, пригревшись у Игоря под курткой, не отсвечивает, но вроде пока не сдох.

Когда до них доходит очередь, оказывается, что с детëнышем ничего страшного, надо промывать глаза, гнать глистов, мыть, кормить и (Вера запинается) любить. Или пристроить в добрые руки.
Игорь, не дрогнув, воспринимает стоимость приëма и лекарств, опять думает (о том, что дурак).

Котëнок пëстрый, дурной и ужасно ласковый. По дороге домой он обкогтил и обсосал Игорю грудь, надеясь, видимо, подоить, зато не обоссался, за что ему, конечно, спасибо огромное и лучший лоток из найденных в единственном работающем зоомагазине.

Совмещать уход за этим бессмысленным комком шерсти и работу — сложно. Нет, СЛОЖНО. В игоревой жизни появляется новое понятие — ответственность вот за это маленькое, неразумное, которое никто не хочет брать себе, а кто хочет, выглядит стрëмно, никаких котят разным там разведенцам.

***

Вообще-то Игорь всегда мечтал о собаке, поэтому обучает кота гулять на шлейке и с каменной рожей выводит на променад в Юсуповском саду. Однажды к ним там докапывается алабай — к счастью, с выражением любви, а не с желанием сожрать, а то такой лошадушке маленький кот на один укус.

Хозяин алабая сперва ржёт, потом извиняется, потом снова ржёт, потому что его адова тварь облизывает бедного Бандита, одним движением языка превращая в мокрую тряпку. Игорь обижается — чë тут ржать-то? Обидно же! — и обзывает собачника всякими плохими словами.
Собачник закономерно обзывается в ответ и предлагает культурно скрестить шпаги без животных, то бишь подраться в социально одобряемом месте и по правилам. Ухмылка у него поганая, думает, что люлей навешает. Ага, это мы ещё посмотрим, — ухмыляется Игорь в ответ.

Дуэль завершается ничьей, они пьют поганый кофе из автомата, наконец-то по-людски знакомятся и договариваются на матч-реванш, обменявшись номерами. Новый знакомый смущëнно говорит, что он из горячей точки недавно, крыша едет, Игорь в ответ кивает, у него вся жизнь — горячая точка.

***

Олег проходит километры и километры со своим слюнявым псом, шарахается от салютов и вспышек рекламы, травит байки, едва не отпрыгивает, если попробовать прикоснуться. Если ему приходится сидеть на месте, шалеет, дëргается, грызёт ногти и порывается хоть куда-то идти.
Однажды Игорь приводит его домой, пофиг уже, вместе с ласкучим алабаем Дракошей, и Бандит залезает Олегу на колени, предлагая чесать себя полностью. Это внезапно помогает.
Олег сидит, чешет кота за ухом, второй рукой гладит ревнивого пса, и не порывается мотать свои бесконечные круги, от которых нервно и чешется что-то внутри.

Сперва Игорь классифицирует его как ещё одного кота: ну, тоже ведь приручить надо, разве что от блох не нужно лечить, потом понимает, что подозрительно крепко привык, и вообще не против бы оказаться вместе под одним одеялом. Как признаться в таком и не получить в жбан, неясно.

Игорь молчит (и думает). Совместный выгул зверей в Юсе становится традицией. Спарринги, кофе и болтовня — тоже. Иногда Игорь просит Олега заехать к нему и покормить кота. Иногда Олег просит Игоря заехать к нему и выгулять Дракошу, если опять сирийские сувениры на погоду болят.
Олег оставляет на игоревой плите котлеты с оскорбительной запиской «Хоть раз пожри нормальное!»
Игорь контрабандой запихивает в морозилку мешочек тëть-лениных пельменей, а то нашёлся тут любитель высокой кухни, пусть попробует. Бандит прилаживается спать на псе и моет ему уши.

Однажды Олега разносит после сеанса психотерапии, и он неделю живёт у Игоря на диване.
Однажды Игорь нарывается на нож и три дня они с Олегом спят валетом, по-пионерски, на его кровати, потому что перевязки жутко неудобные, а этот, блин, заботушка, волнуется.

У Олега дома есть кошачий лоток.
У Игоря дома есть пакет корма для «крупных собак», под пиво отлично идёт, Игорь типирует себя в крупную собаку и даже не протестует. Бандит однажды тоже обжирается дракошиных хрустяшек, забравшись в пакет целиком — что, и этот собака?!

— Нам с тобой не хватает только переебаться для счастливой совместной жизни, — сообщает Олег, уже мощно нетрезвый, за просмотром документалки про викингов.
— Мы можем, — отвечает такой же бухой Игорь.
Они, к слову, не могут, только обозначают намерение, облизывая друг другу языки на диване, и отключаются.

С утра у них похмелье и работа, зато вечером всё реализуется, хотя один раз приходится прерваться, чтобы снять со спины кота, а второй раз — чтобы выгнать глазеющую собаку (Игорь, у них мозги как у пятилетних детей, ты что, хочешь трахаться при ребёнке? — вопрошает Олег). То, что от смеха хуй не падает, Игорь считает признаком самых крепких чувств.

Как-то с утра, давясь смехом, Олег показывает ему фотку в каком-то паблике «Вместе» — выгул животных в саду и тысяча комментариев разной степени пристойности.
— Папарацци хреновы, — ворчит Игорь.
Находит сообщение с текстом «Да мамой клянусь, у этих мужиков любовь» и ставит лайк.

Chapter Text

Первый раз они расстались, когда Серый сказал, что надо ехать в Москву, там лучшая учëба и лучшее всё.
— А Серый бомжей в подворотнях мочить пойдёт, и ты за ним, что ли? — обиженно, сердито вопил Игорь, который уже всё отлично распланировал, почти видел перед собою — а теперь оно падало, рушилось.
— И я за ним, — ответил Олег очень честно. — Он… я… не поймëшь, короче.
— Не пойму, — сухо согласился Игорь.

Никакой веры в отношения на расстоянии он не имел, позлился, поскулил, попьянствовал и постарался забыть всю эту ерунду, почти детский роман, Олега этого дурацкого с серыми его глазами, пацанской романтикой и самодельным портсигаром с волками; Олега этого совсем выбросил из головы вместе с дурацкими поцелуями в парадных, драками от нечего сказать и сидением в обнимку, когда сказать хотелось слишком много.

Он вернулся в Питер через год, стоял на пороге, шатаясь от недосыпа, и неловко-нагло спрашивал: можно переночевать? Реально негде, универ, понимаете, бросил, не тяну никак бухгалтерию эту, скука, тоска, смерть!
Дядя Федя хмыкнул в усы: оно ж сразу видно было, дурья башка! — и полез в диван за пролëжанной гостевой подушкой. Игорь валялся, пялясь в потолок, опустив с дивана руку, будто бабайку подкроватную выманивая, но подманил только Олега, обхватившего пальцы своими, сухими и горячими.
Пошёл ты нахер, — хотел сказать Игорь, и не сказал, сжал в ответ.

До второго раза прошло полгода, потому что и в питерском вузе Олег не задержался, всё его в армию тащило, по отцовским следам, и дотащило до военкомата.
Игорь говорил, что он дурак, и нечего в этой армии ловить, Олег говорил, что на дурака следует в зеркале поглядеть, разругались опять ужасно.

На присягу к нему Игорь всё равно поехал, и тётя Лена поехала, и у ворот части попался трясущийся от холода Серый в куртëшке на рыбьем меху — тоже как-то на собаках добрался. Тётя Лена дала ему свой платок, замотала, как кастрюлю с гречкой, и в таком виде Серый всю присягу простоял, мрачно шмыгая носом.
Игорь ездил и дальше, и в один из этих визитов они и помирились, ну то есть как, заперлись в какой-то ленинской комнате с вымпелами на стенах, чтобы потискаться, а раз потискались, значит, и помирились.

Третий раз позже был, когда Олег сказал, что ментом быть западло, и Игорь на это обиделся так, как никогда не обижался, не в последнюю очередь потому, что сам об этом иногда думал.
Не разговаривали долго, что-то чуть ли не год, но очень старались друг до друга донести, что ничуть не страдают и живут новую прекрасную жизнь. Игорь встречался с отвязной Сашей, Олег с Мариной, Наташей, Машей и Тамарой ещё, и про каждую из них Игорь думал, что дуры они непаханые.

Помирил никогда не угадать кто: Серый, который неплохо так начал подниматься и устроил шикарную тусовку, которой сам испугался и быстренько спрятался в угол, блестя пожелтевшими глазами. Сперва они с Олегом на пару развлекали Серого, чтобы совсем не ссоциофобился, а потом он ушёл, насмешливо фыркнув «ебитесь», и проклял, наверное, всем известно, что рыжие — колдуны.

Четвёртый раз Олегу опять в армию присралось, и не просто так, а на контракт, и это тот человек решил, что Игоря в мусорстве обвинял. Придурок, дятел, долбозавр со своими горячими точками, адреналина ему не хватало, вот и шёл бы тоже в ментовку или там в пожарные, придумал тоже…

Через месяц Игорь понял, что туда-то к присяге не приедешь, консервов и шоколада не привезëшь, и опять думал, что Серый сколдовал, потому что каждую ночь во сне видел проклятого Олега, а иногда и хоронил. В закрытом гробу. После таких снов он находил повод поехать в башню «Вместе» и потрястись в обнимку с рыжим: тот был свой, верный, всё понимал и тоже сны видел и боялся.

В первый же олегов отпуск мирились так, что рëбра у обоих треснули, и оба же на жопу сесть назавтра не могли.

Пятый раз расстались, когда привыкли. Вообще ко всему. Ранения, охренения, травмы, похоронка одна даже была, что Игорь, что Серый, что Прокопенки едва не рехнулись, а Олег вернулся тремя месяцами позже и ни слова не рассказывал, что было с ним. Вот, значит, привыкли, определились и с бытовухой, и со всем на свете, друг друга наизусть выучили, стали как старые женатики и заскучали. Ничего нового не случалось, даже вторая по счëту похоронка стала бы «и такое бывает». Тридцать лет, охота менять жизнь жëстко и радикально. На прощание потрахались как следует, да и разъехались. Серый сказал, что дураки, тëтя Лена сказала, что дураки, а дядя Федя так выразился, что получил от тëти Лены полотенцем три раза…

Получилось как-то неправильно, и Игорь страшно скучал по тому, что его, как он думал, задолбало, на всех рычал, шипел, наезжал и был как петарда, засунутая в бочку говна. Неловко вышло, тупо, глупо. Серый кидал мемы, которые можно было описать тем приснопамятным «ебитесь», спелся с собственным игоревым стажëром и тоже, кажется, что-то ему за мемы пояснял в интимной обстановке. Один Игорь, как дятел, страдал.
Нет, не один, Олег тоже.
Сто пудов же страдал.

И Олег же первый пришёл мириться с тортом из колбасы, пачкой гондонов и бутылкой вина, которого никто из них не пил.

Тема для срача была новая, неизведанная: ремонт. Раньше Олегу похер было, а теперь вот взыграло ретивое, не иначе как старость подступила. Игорь ничего ремонтировать не хотел, будто бы новые обои непоправимо изгнали из квартиры ещё живущую в них родную тень, и снова рычал и шипел.
— Чо, расстаëмся? — спросил Олег, когда дошло до воспоминаний о том драматическом разбеге в семнадцать лет.
Игорь тоже вспомнил, и все пять раз вспомнил, и как скучал, вспомнил, и даже то вспомнил, что он два раза дурак, а третий раз вообще кое-что непечатное.
— Нет, — ответил он. — Поговори со мной лучше про этот ремонт долбаный.
Олег скосил глаза из-под отросшей в очередной командировке чëлки, сел рядом и начал говорить.

Chapter Text

Игорь сегодня прямо-таки торопится домой, потому что Олег вернулся из командировки, о чём известил телеграфно краткой СМС, и работа потеряла всякую увлекательность, хотя свидетеля он, конечно, качественно расспросил и в блокнот всё, что надо, себе записал, чтоб мысли из башки не растерять.

На улице вполне приемлемая для февраля погода, минус пять, сыплет крупный мягкий снег, пока от остановки через поребрики прискачешь, и вовсе жарко делается. Не скакать, ясно-понятно, не получается, потому что Олега три недели не было, а это практически вечность. Так полагает Игорь.

Он сидит на диване, по уши завернувшись в одеяло, и со зверским лицом пожирает многоэтажный бутерброд, судя по запаху, с котлетой, судя по запаху, охренеть какой вкусный, впрочем, невкусно у Олега не получается, странно только, что такой весь закуклившийся, будто в вигвам решил поиграть.

— Ебуфяя зима! — жалуется Олег. — Холодно пифдец! Ебуфий Питер!

Игорь смотрит на него сочувственно, но и с некоторой снисходительностью человека, который не мёрзнет.

— Франый… — Олег быстро дожёвывает кусок, — сраный мороз! Как ты вообще ходишь в своей кожанке? На тебя смотреть невозможно!

— У меня есть шарф, — говорит Игорь. — И вообще на улице минус пять всего.

— Минус дохуя!

Олег продолжает бубнить и страдать, поэтому необходимо сперва вымыть руки очень горячей водой, чтобы его не травмировать, потом сесть рядом, сгрести в охапку вместе с одеялом и прижать к себе, заодно протягивая хищные жвалы к бутерброду: котлета пахнет слишком соблазнительно.

Сделав фирменное лицо лица, Олег делится, поучительно заметив, что на плите этих котлет ещё целая сковородка, мог бы сам себе бутер сделать, а не объедать бедного, несчастного, замёрзшего своего мужика, есть ли у Игоря вообще совесть, или он её вместе с табельным сейф кладёт?

— Я не ношу табельное, — напоминает Игорь, — значит, и никакой совести нет и не было никогда. Щас наваяю тебе бутерброд, и даже огурчик туда порежу, если есть ещё.

— Нету, — гордо откликается Олег.

Приходится так, без огурчика, ну и ладно. Зато под одеяло можно влезть тоже, это жутко жарко, зато хорошо.

Олег ворчливо рассказывает, что имел он в виду все перепады погоды, самолёты и смену климата, и вообще всё имел в виду, и вся его многословная нудьба означает примерно: я соскучился. Игорь не менее ворчливо повествует о сраных пробках, соли на дорогах и сломанной кофеварке в участке.

Это означает примерно то же самое.

Chapter Text

Под Рождество (допустим, католическое, но что в Питере, католиков мало?), отплёвываясь от снега и скользя по нечищенным улицам, майор полиции Игорь Гром шёл домой в преотвратительном настроении. Не радовали его ни ёлки в витринах, ни повсеместные гирлянды с огоньками, ни предстоящие праздники.

— Господи добрый божечка! — взмолился Игорь, в очередной раз едва не навернувшись с размаху на тротуаре. — Вот ты добрый, так пошли мне на новый год в подарок мужика нормального!

Божечка, как водится у высших сил, не ответил.

Мужика нормального, однако, очень хотелось, потому что даже суровые майоры полиции иногда мечтают о любви и ласке.

Мироздание молчало, зато ларёк с шавермой был, как обычно, приветливо открыт, и отиралась вокруг него вечно голодная псина формата «колобок на лапках». Вот эта самая псина, благополучно сожрав полшавы, стала дёргать Игоря за штаны и куда-то настойчиво тянуть. Пришлось пойти.

В соседнем дворе, последнем из череды проходных узком колодце, на скамейке лежало нечто, занесённое снегом. Сперва показалось — труп, и неприятно представилось, что надо коллег вызывать, скорикам звонить и всяко портить себе вечер, но первично обследованное тело оказалось живым, хотя и в дымину пьяным.

— Уйди, — неразборчиво сказало тело, — имею право нажраться и спать.
— И право замёрзнуть до смерти, дурака кусок, — буркнул Игорь. — Давай-давай, подымайся, где живёшь?
— Далеко, — опечалилось тело. — Не знаю. Авиамоторная…
— Это ж, блин, в Москве! Ты чего, с друзьями в баню сходил?
— С другом… пил… ещё пил… грустно мне стало! И не знает бо-оли в груди осколок льда!..
Очевидно, вместо нормального мужика небеса послали Игорю бухого говнаря в дремучей бороде. А вместо здравомыслия — слабоумие и отвагу.

Он подставил плечо под тяжёлое холодное туловище и проворчал:
— Идём уже спатеньки, металлюга!
— Я солдат, — возразило тело. — Я солдат, недоношенный ребёнок войны…

Так и пошли, под музыку. Запас рок-н-ролльных ассоциаций в этой бородатой музыкальной шкатулке оказался огромным и очень занимательным.

***

Дома Игорь вытряхнул тело из куртки и ботинок. Разомлевшее в тепле, оно не сопротивлялось, распространяя на всю квартиру густое амбре выдержанных, как сыр бри, носков, коньяка и пота. Впрочем, кто не без греха, насчёт своих носков Игорь подозревал, что тоже не фиалками пахнут.
Тело спело «Эй, братуха, где твоя косуха?» и захрапело прямо на полу.

Пора было последовать его примеру.

***

Утром гость проснулся и со стоном сел, держась за голову.

— Я вообще, блять, где? — спросил он.
— Галерная, сорок девять, — любезно ответил Игорь. — Это Питер, если что.
— Ну хоть не Дамаск! — нервно хмыкнул гость. — А ты кто? Я тебя на улице снял?
— Это я тебя снял. Со скамейки. Ты там дрых. У меня время святочных добрых дел. Мужик, мне на работу надо, полчаса на жрать и срать и выметаемся!

Яичницу и кофе бывшее тело (представившееся Олегом) употребило с благодарностью, рассказало, что квасило в Москве, захотело вспомнить юность, купило билеты на ближайший самолёт, прилетело и убралось совсем в говнище.
— А Се… кореш мой, наверное, обыскался! А телефон-то сел! Бляха-муха, побежал я!
Он торопливо оделся и обулся, ещё поспасибкал и убежал. Игорь остался допивать кофе и проветривать квартиру.

***

Через два дня Игорь плёлся с работы в настроении ещё более мерзопротивном, потому что за эти два дня спал полтора часа, и то в КПЗ, ел полтора раза, и то какую-то дрянь, и вообще от всего на свете устал.

У родного парадняка, перетаптываясь с ноги на ногу, стоял давешний Олег в шикарном пальто и с большим пакетом в руках. Устрашающая борода явно побывала в руках парикмахера и стала очень даже секси.

— Пришёл нормально спасибо сказать, думал, помру, пока дождусь! Тут рулька запечённая, картоха с грибами и пирог ещё…

Игорь едва не подавился забившим во рту фонтаном слюны и активно закивал.

Олег улыбнулся самым многообещающим образом.

Мироздание, вероятно, кое-что всё-таки слышало.

Chapter Text

Эпитеты к жаре хотелось подбирать самые веские. Олег, тем не менее, немного подумал и заменил матюги на более пристойные определения: проклятая, гнусная, богопротивная! Чисто ради развития речи.
Рано с утра уже дышать нечем было. Чтобы совсем доконать свои злосчастные лёгкие, Олег уселся на подоконник, свесив ноги наружу, и покурил под чаёк.
Кофе он, в отличие от некоторых, терпеть не мог.
Некоторые, самой чистой совиной породы, ещё дрыхли, раскинув звёздочкой все два погонных метра своей красоты.

Если подумать, это бесило. Всякий встречный и поперечный считал своим долгом сказать, что они с Игорем очень похожи, немудрено, что сошлись — а это было совершенно не так, и, совпадая в чём-то одном прекрасно, в другом они различались кардинально.
Олег был жаворонком, а Игорь совой.
Олег любил смотреть фильмы, Игорь не мог высидеть полтора часа в кинотеатре, понукаемый шилом в заднице.
Олег неохотно знакомился даже с соседями, Игорь держал в приятелях полгорода.
Олег терпеть не мог замшелую книжную классику, Игорь для удовольствия перечитывал Лескова.
Олег обожал порядок и чистоту, Игорь генерировал вокруг себя хаос даже в пустых помещениях.
Олег не переносил кофе ни в каком виде, Игорь жить без него не мог. Вот встанет и будет варить себе, пыхтя над джезвой и обливаясь потом, потому что без вкуса своей кипящей смолы не начинает ни одного дня!

Закурив вторую, Олег прикинул, что это в некотором роде кулинарный вызов, а цель формата «порадовать любимого мерзавца» вполне достойна этого солнечного утра.

Мучиться с джезвой и шуметь кофемолкой он не стал, заварил кофе по-польски — в кружке под блюдцем, и полез в холодильник, чтобы выяснить, чем дополнить будущий эликсир бодрости. Нашёл немного по какому-то недосмотру не съеденной дачной клубники, молоко и мёд, а из завалявшейся в шкафу коробки вытряс пару ложек какао. То, что надо.

Два погонных метра чистой красоты собирались просыпаться: ворочались, ползали по кровати, пытаясь найти Олега на ощупь, дёргали пяткой, — а значит, можно было пошуметь блендером и перемешать все ингредиенты.

Игорь окончательно восстал минут через пятнадцать, когда стакан уже отдыхал в холодильнике, мягко протопал к Олегу и полез с утренними обнимашками, прекрасными и неизбежными, как рассвет.
— Кажется, тепло наконец-то, да? Отличная погода!
Да, они очень, ОЧЕНЬ отличались друг от друга, в том числе и в отношении к (Олег срочно перебрал в голове придуманные приличные определения) проклятой жаре!
— Отличная, чтобы изжариться в собственном соку! Смотри, что я тебе сделал, чтобы и кофе, и холодное!
Игорь недоверчиво обнюхал стакан, самым похабным образом высунул длинный язык, чтобы облизать пенку, отхлебнул и вынес вердикт:
— Как всегда, вкуснота и кайф нечеловеческий! Спасибо, Олеж. Ты кофе не любишь, а всё равно шикарно получилось!
— Для тебя, мент противный, старался, — пробурчал Олег.

Разделавшись с напитком и завтраком, Игорь выкопал с полки пачку кофе и щедро насыпал в визгливую кофемолку.
— И зачем я старался? — возмутился Олег. — Я, значит, мучился, а ты всё равно свой будущий сердечный приступ сейчас варить будешь?
— Буду, — сознался Игорь, — потому что ты сделал вкусняшку, а я кофе хочу. Зато потом я стану весёлый и бодрый, мы сядем в машину и поедем на залив. Охлаждать тебя и обдувать ветерком, чтоб ты так не страдал.
Ещё вчера он клялся, что не высунет из дома и кончика носа и будет отсыпаться и валяться за все предыдущие две рабочие недели.
Ещё вчера масштабы (какие там приличные слова удалось подобрать?) гнусной жары были непонятны.

Игорь не был похож на Олега, а Олег — на Игоря, но это было совершенно не важно.