Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Тайлер думает о словах Дилана весь оставшийся вечер, но в конце концов сдается и отдаётся угару вечеринки. Он, чёрт подери, лауреат Оскара! Так что он пьёт, танцует и смеётся. Когда Хеклин снова вспоминает о Дилане на часах уже за полночь, и кто-то говорит ему, что мудак давно уехал. Он решает, что, наверное, это к лучшему: пьяные разговоры никогда ему не удавались.

Весь следующий день похож на безумие: он дает почти десяток интервью, снимается для двух шоу и даже успевает обсудить с агентом новый рекламный контракт. К вечеру Тайлер, наконец, понимает, что значит фраза "проснуться знаменитым". После Оскара он нужен буквально всем и каждому: старые знакомые обрывают телефон, партнеры по фильмам раздают комментарии налево и направо, и только О’Брайен молчит. Его нет нигде, хотя после первой статуэтки Лидия заставила его дать три интервью и сняться у Киммела. Радиомолчание лучшего режиссера Голливуда многим кажется просто очередным эпатажным ходом, так что они только пожимают плечами и ехидно предлагают проверить ближайшие вытрезвители: возможно, О’Брайен в запое или просто снова набил кому-то рожу. Но Дилана нет ни назавтра, ни через день. А потом появляются первые слухи.

Хеклин просыпается посреди ночи из-за звонка своего агента:

— Тай, просыпайся, — нервно тараторит Гордон.

— Ты с ума сошёл? — Тайлер отрывает телефон от уха и, щурясь, смотрит на раздражающе яркий экран. — Полпятого утра!

— Это важно!

— Это что, не может подождать? — с тоской спрашивает Хеклин, закрывая глаза и переворачиваясь на другой бок. С другой стороны кровати что-то неодобрительно бормочет Джил.

— Дилан погиб.

— Что? — переспрашивает он на автомате, ещё не до конца понимая, что именно сказал Гордон.

— Дилан погиб. Лидия собирает в обед пресс-конференцию. Его нашли где-то под Сакраменто, рядом с городком, откуда он там был?..

— Из Модесто, — тихо говорит Тайлер. — Он из Модесто.

— В восемь прямой эфир. Я приеду за тобой через час, будь готов.

Хеклин невидяще смотрит в потолок спальни, и в его голове снова и снова всплывают последние слова Дилана: "Ты слишком правильный, Тайлер. Такие умирают первыми".

— Что-то случилось? — спрашивает проснувшаяся Джил.

Он вдруг понимает, что не хочет говорить с ней об этом. Ни сейчас, ни вечером, ни завтра. Никогда. Так что Тайлер поворачивается к ней и коротко целует.

— Ничего. Вот, что бывает, когда выигрываешь Оскар. Спи, я пойду в душ.

— Поужинаем сегодня?

— Я постараюсь, — говорит Тайлер, точно зная, что никакого совместного ужина им сегодня не светит.

Он ругается с Гордоном и дает согласие только на два вопроса о Дилане из пяти запланированных: и никаких обсуждений слухов о его гибели. Тайлер знает, что, несмотря на статуэтку, это он сыграть достоверно сразу не сможет. Он не готов к таким вопросам, просто не готов. Гордон кривится, но соглашается, говоря, что за это Тай обязан будет вечером ответить хотя бы на половину вопросов у Киммела. Тайлер предлагает встречную сделку — все вопросы у Джимми без согласования, прямо с листа, в обмен на аккредитацию на пресс-конференцию Лидии. Гордон неуверенно качает головой, но спустя пару звонков хлопает его по плечу и показывает большой палец.

Хеклин не знает, что он здесь делает, но просто не может иначе. Ему пришлось надеть на себя кучу какого-то бесформенного шмотья и вызвонить Кейдж. Всего за пятнадцать минут она сделала ему фантастические накладные брови и жуткий кривой нос практически из ничего. Теперь Тайлер был должен ей телефон Шермана: ради того, чтобы инкогнито попасть на эту пресс-конференцию, он был готов согласиться даже на похищение идиота, но обошлось малой кровью. Хеклин сидит в предпоследнем ряду у стены, едва видя помост, но его это устраивает. С этого места будет очень удобно улизнуть в коридор и нагнать Лидию после.

Она выходит под оглушающий треск затворов, освещенная, словно звезда. Она и есть звезда — на эти жалкие десять минут, которые утверждены для брифинга. Лидия заправляет за ухо выбившуюся прядь и улыбается чему-то. Улыбка горькая — Тайлер видит это даже со своего места в самом конце небольшого пресс-рума.

— Мой близкий друг Дилан О’Брайен погиб два дня назад. Он поехал отмечать свою победу к друзьям в Сакраменто, но не справился с управлением и разбился. Дилан... Он ехал слишком быстро. Мы не смогли опознать его сразу.

Тишину в зале можно резать, если бы не затворы. Словно молотки, забивающие гвозди в гроб. Щёлк, щёлк, щёлк. Лидия поднимает вверх ладонь, недовольно хмурясь, и всё на миг замирает.

— Похороны будут закрытыми. Место и дата будут известны только тем, кого Стайлз указал в своём завещании.

Она замолкает на мгновение, а потом смотрит прямо в зал. От Лидии веет такая сила, что даже Тайлер невольно ёжится.

— Те из вас, кто рискнет показаться рядом с похоронами, лишатся не только работы. Я обещаю, что затаскаю по судам не только вас и ваше издание, но и всех ваших потомков. Спасибо за внимание, — говорит она с улыбкой, которой может позавидовать любая акула.

Они даже не пытаются задавать ей вопросы. Угрозы Лидии никогда не были пустым звуком: за годы работы агентом и продюсером Дилана Мартин разгребла больше дерьма, чем весь остальной Голливуд вместе взятый.

Тайлер выскальзывает в коридор и на ходу срывает с себя брови и фальшивый нос. Он обегает все гримёрные и даже чёрный выход, но Лидии нигде нет. Хеклин сталкивается с ней случайно у главного холла: Мартин, как оказалось, и не думала прятаться.

— Лидия, — говорит он, слегка запыхавшись. — Прими мои соболезнования...

— Зря ты пришел, — резко говорит она, перебивая. — Он этого не хотел. Прости, — она надевает чёрные очки и выходит из здания.

Тайлер остается по эту сторону дверей смотреть, как она исчезает в потоке света.

Он не знает, чего бы хотел Дилан, чёрт, он даже не знал, что у Дилана было прозвище. "Стайлз", — говорит себе Тайлер и идет к чёрному выходу. В отличие от Лидии, ему светиться тут совсем не с руки.

Все издания считают своим долгом напечатать фотографию О’Брайена на обложке. Каждое шоу обязательно упоминает его. На каждом канале, в каждом радиоэфире почти по всему миру говорят о трагической гибели талантливого молодого режиссёра. Но после скудных общеизвестных фактов начинается ложь. Тонны лжи. И первым, кто решает солгать, становится Даниэль Шерман. Он рассказывает каким хорошим был Дилан, каким справедливым и открытым. Тайлер же вспоминает, как Дилан отпускает в адрес Даниэля недвусмысленные шутки, а потом совершенно серьёзно при всей съёмочной группе предлагает тому бросить актерскую карьеру:

— Ты хорош на подиуме, но актёр ты просто отвратительный.

Тогда Шерман хлопал дверями, кидался реквизитом и пытался натравить на Дилана продюсеров. Теперь он делает вид, что они с О’Брайеном были едва ли не лучшими друзьями, что они делились душевными переживаниями и тайнами. После этих слов Тайлера начинает подташнивать, и он закрывает видео.

Он звонит Джил где-то в районе пяти, ещё до того, как садится в кресло гримера. К его удивлению, она совсем не опечалена тем, что их ужин накрылся медным тазом из-за его участия в шоу Киммела. Тайлер решает подумать об этой необычной для Джил лёгкости потом: сейчас ему нужно собраться.

Полчаса, пока его готовят к началу съёмок — гримируют, одевают, инструктируют — он думает над тем, что будет отвечать, когда стандартные вопросы о нём и Оскаре закончатся. В любой другой ситуации он бы даже предложил Гордону пари на количество вопросов, после которых всё скатится к перетряхиванию грязного белья, но не сегодня. Сегодня он просто не может об этом шутить.

Он смотрит на себя в зеркало и примеряет десятки улыбок, но всё — не то. То слишком агрессивно, то слишком заискивающе. Вот он едва ли не рад, что Дилан мёртв, а тут кажется, что погибла любовь всей его жизни. Он решает взять кого-то знакомого, чью-то известную роль и просто скопировать мимику. Но кого? Джона Ватсона после гибели Шерлока? Хмурый, замкнутый, но вместе с этим глубоко личный, почти интимный, едва ли не кричащий о том, что Шерлок был чем-то большим. Нет, не то. Спок, смотрящий на то, как умирает Джим? Шокированный, озадаченный, потерянный и человечный. Сломанный. Нет, тоже не то. В голове вакуум, и Тайлер даже думает о Дереке, но тот терял только близких. Тогда он пытается найти роль под их ситуацию, под их отношения. И не находит ни одной.

Кем они были друг для друга? Режиссёром и главным актёром его ленты. Двумя едва знакомыми людьми, один из которых считал своим долгом указывать на все ляпы и недостатки другого. Может, учителем и учеником? Но Дилан почти никогда не говорил как научиться, только говорил, что хочет увидеть в кадре. Нет, О’Брайен не учил — он дрессировал. Тайлер смотрит на себя в зеркало и понимает: что бы он не пытался там сейчас изобразить, получится только одно — недоумение, непонимание, отторжение. Он не хочет в это верить. Тайлер отчаянно хочет, чтобы всё это оказалось ошибкой. Потому что на дне своих глаз он видит то, что не должен показать никому.

Сожаление.

— Тайлер, прими мои соболезнования…

Хеклин застывает на мгновение: заготовленная широкая и яркая улыбка сползает с его лица, как грим на натуре в полдень под жарким мексиканским солнцем. Он думал, что у него будет хотя бы пара вопросов на раскачку. Что-то простое в духе: что он чувствует в своем новом статусе или как он отпраздновал свою победу. В конце концов — оказалось ли чьё-то поздравление для него неожиданным и приятным? Но ничего этого нет. Он сам по себе, никого здесь и сейчас не интересует. Тайлеру хочется рассмеяться, потому что Дилан... Стайлз был прав. Он был чертовски прав, говоря, что если Хеклин и получит награду, то не из-за своего таланта, а только благодаря сценарию, режиссёру и слепой удаче.

— Это действительно трагедия, Джимми, но, если честно, не уверен, что это я должен принимать соболезнования, — говорит Тайлер, садясь в кресло рядом с ведущим.

— Он же был твоим режиссёром! Вы буквально прожили вместе последние полтора года.

— Всё верно, — кивает он. — Знаешь, эти съёмки были непростыми: мы снимали натуру в трёх разных штатах плюс в Мексике. Мы все провели много времени со Стайлзом, как с нашим...

— Что ты чувствуешь?

Что он чувствует? Прямо сейчас — злость. Раздражение. Разочарование. Но даже если Тайлер и не "наиграл" на Оскар, актёром он всё-таки был неплохим. Достаточно подготовленным, чтобы обдурить Джимми и зрителей.

— Не знаю, — Хеклин пожимает плечами, вздыхает, изображает задумчивость. — У нас всегда были непростые отношения: это ни для кого не было секретом. Вспомни хотя бы премьеру...

— Ты прав, Тайлер! Премьера была просто фантастическая! Ты не помнишь, что Дилан говорил о ней? — Джимми смотрит на него как стервятник.

О да, Тайлер помнил. Он помнил крики "Мигель" на весь зал. Он помнил ехидные и злые слова в адрес каждого актёра, который был на экране. Джил была слишком плоской и глянцевой, Йен — карикатурным, ДжейАр — малохольным. Они не услышали ни одного доброго слова на той премьере. А ещё Тайлер помнил, что глаза у Стайлза были покрасневшими, а губы искусанными. Словно О’Брайен плакал.

— Стайлз был... — Тайлер ищет хотя бы один цензурный синоним. — Перфекционистом. Он всегда был чем-то не доволен, и даже на премьерном показе он видел моменты, которые, не знаю, хотел бы улучшить? — говорит он, снова пожимая плечами. — Сделали бы историю глубже, сильнее. Знаешь, он жил работой, — зачем-то добавляет Хеклин и замолкает.

Господи, да кто он такой, чтобы пытаться его понять? Кто он такой, чтобы говорить с кем-то о его жизни? О его смерти. О том, что Стайлз хотел сделать, какие картины планировал снять, где собирался отдыхать, на ком думал жениться. Кто такой Тайлер Хеклин в контексте жизни скандально известного и внезапно мёртвого оскараносного режиссёра Дилана О’Брайена? Никто.

— Почему ты всё время называешь его Стайлзом?

Тайлер и сам не знает почему теперь называет его Стайлзом. Прошло всего шесть часов с тех пор, как Лидия назвала Дилана так — он даже не знает, имя ли это — явно случайно, на автомате. Тайлер знает каким-то шестым чувством, что Стайлз было прозвищем. Только для своих — то, которое люди держат при себе. Хеклин в круг приближенных не входил, но теперь он никак не может выкинуть его из головы. Стайлз. Да, О’Брайену определенно подходило.

И эти несколько секунд, что он думает над ответом, Джимми трактует совсем иначе:

— О, Боже, Тайлер! Ты знал об этом! Невероятно! Дилан рассказал тебе на съёмках или после?

— Что, прости? — переспрашивает Хеклин, в тщетной надежде, что неправильно услышал вопрос.

— Ты же был в курсе Стайлза, правда?

Он видит в глазах у Джимми азартный блеск и рейтинги, бьющие все рекорды. Тайлер представляется ему сейчас тузом в рукаве — тем, кто выведет его шоу на новый, недосягаемый ранее уровень. И Хеклин может. Он может просто открыть рот и соврать, как и Шерман. Сделать себе имя на его смерти. Станцевать на его костях. Отомстить за все унижения, что он пережил. Ему просто нужно сказать "да".

— Нет, Джимми, я не знал. Я видел пресс-конференцию Лидии. И знаешь, мне кажется, что Стайлз ему подходит больше, чем Дилан.

Лицо Джимми перекашивает. Рейтинги остаются теми же, сенсации не случилось. Хеклин дал неправильный ответ. Хеклин его наебал. В прямом, блядь, эфире.

Впервые в жизни Тайлеру наплевать, что будет дальше. Он на мгновение видит перед собой широкую злую улыбку Стайлза. Он всё сделал правильно.

После шоу Гордон пытается заговорить с ним, но Тайлер обрывает агента на полуслове.

— Я ответил на все вопросы, но врать не обещал.

— Правду ты тоже рассказал не всю, — поддевает Гордон и оставляет его наедине с гримёром.

Хеклин возвращается домой выжатый как лимон. Тайлер привык к такому режиму за годы съёмок, но не думал, что сразу после Оскара его график начнёт трещать по швам. Он думает о том, что было бы не выбери его Академия. А потом о том, что было бы, если бы Дилан был жив. Тайлер понимает, что вокруг него не было бы и половины того ажиотажа, если бы не трагедия. Настроение и так никудышное стремительно катится вниз. Ему срочно нужно выпить.

Тайлер наливает себе джина на два пальца, разбавляет тоником и поднимается в спальню. Он рассчитывает посидеть в тишине: в свободные от съёмок дни Джил предпочитает ложиться рано, но сегодня он застает её выходящей из душа.

— Хреново вышло с Джимми, — говорит она вместо приветствия, вытирая волосы полотенцем.

Тайлер садится на скамью перед кроватью и отпивает.

— Надо было соврать?

— Определённо, — говорит Вагнер, возвращаясь к зеркалу в ванной. Они так и не съехались окончательно: Тайлер предлагал уже дважды, но Джил лишь технично переводила тему. Так что в том, что сейчас она копается в косметичке в запотевшей душевой, а не сидит за собственным туалетным столиком, Вагнер стоит винить только себя. — Он мёртв. Ему наплевать, что мы теперь будем говорить.

Хеклин не знает, что ей ответить: она права и неправа одновременно. О’Брайену в принципе было наплевать — смерть ничего не изменила. Но врать о мёртвых? Было в этом что-то, через что Тайлер не мог переступить, а может, просто не хотел. Точно не в ситуации с Диланом.

— Как твой день?

— Хейли организовала две фотосессии: первая тебе не понравится, но вторая вышла интересной, — говорит Джил, нанося крем на лицо.

Тайлер смотрит на неё через отражение в зеркале и почему-то вспоминает, как размазывал по лицу пот, грим и слёзы — там, в Мексике. В полицейском фургоне было душно и горячо как в аду, а они делали дубль за дублем. Дилан кричал, съёмочная группа медленно закипала, Шерман сидел напротив него, едва умещаясь на маленькой скамейке для заключенных, и закатывал глаза на каждую режиссёрскую ремарку. Они сделали ещё пять прогонов в никуда, пока оператор не послал О’Брайена на хер и не ушёл с площадки.

— Тебя пригласили? — спрашивает Джил, смотря на него из прохода.

— Что? — приходит в себя Тайлер. — Куда?

Джил криво улыбается и снова отходит к зеркалу, на этот раз с зубной нитью.

— Ходят разговоры, что Йен поедет на похороны, — холодно произносит она.

— Правда?

— Говорят, у них был роман.

Тайлер замирает на миг. Йен и Дилан? О’Брайен не производил впечатление человека, заводящего интрижки с коллегами. Хеклин вспоминает последние полтора года: все их общие репетиции, съёмки, постпродакшн и промоушн. И не может найти ничего. Ни намёка. Хотя ещё этим утром он не знал, что у Дилана было прозвище. Кто знает, что он узнает завтра?

— Ты в это веришь?

— Дилан — скрытный ублюдок... Был скрытным ублюдком, а Йен никогда не был святошей. К тому же, Боэн был первым из нас, кого утвердили на роль.

— Да?

— Ты вообще хоть что-то вокруг себя замечаешь?

Тайлер не знает чего в её голосе больше: удивления или разочарования. Он и правда не обращает на такие вещи внимания: его интересуют роли, а не интриги и сплетни. Хеклин выживает в этом уродливом мире только благодаря Гордону, своей безграничной работоспособности и вежливости, привитой ему с самого детства родителями.

— К черту всё, — говорит он, допивает джин и идёт мимо Джил в душ.

Уже стоя под тёплыми струями, Тайлер вспоминает кое-что о Стайлзе. Это было на съёмках в Калифорнии: они с Джил уже начали встречаться, но никому ещё не сказали. В ту ночь он остался у неё, потом проспал и вывалился уже почти на рассвете: благо их трейлеры были по соседству. Как оказалось, Дилан в то утро тоже не спал. О’Брайен сидел за одним из пластиковых столиков рядом с трейлером ДжейАра: тот жил сразу после Тайлера. Хеклин не заметил Дилана в сумерках и вздрогнул, когда тот заговорил.

— Она разобьет тебе сердце, — щелчок зажигалки, затяжка, хриплый выдох. — Ты же в курсе?

Тайлер тогда ничего не ответил, только поднялся к себе и лёг досыпать. Сейчас он только прислоняется лбом к прохладной плитке.

Кажется, Стайлз снова оказался прав.

Следующее утро снова идёт не по плану.

— Да, — бубнит Тайлер, не открывая глаз.

— Открой чёртов "Ютьюб"!

— Зачем?

— Там Дилан, — отвечает Гордон и отключается.

Тайлер тут же просыпается. В груди давит и бьёт, он, неожиданно для себя, надсадно и часто дышит. Затёкшие за ночь пальцы мажут мимо букв на клавиатуре. Он ещё не знает, как это называется.

Хеклин едва не включает ролик, когда вспоминает про спящую рядом Джил. Чертыхаясь, он шарит по ночному столику, подсвечивая себе экраном, но находит только один наушник: второй, должно быть, упал ночью. Судорожные поиски ничего не дают — смирившись и вставив найденный наушник в правое ухо, Тайлер наконец-то нажимает на play.

С шестидюймового экрана на него смотрит Дилан. Не тот, которого он знал: этому пареньку едва за двадцать. У него армейская стрижка и нет морщин в уголках глаз. Но глаза всё те же: глубокие и больные. Тайлер, наверное, никогда их не забудет.

— Я мёртв, — говорит О'Брайен и улыбается, почесывая кончик носа. — Не знаю, погиб ли я от несчастного случая или меня убили, может, я даже наложил на себя руки, — он пожимает плечами. — Я знаю только одно: я абсолютно стопроцентно мёртв.

У Тайлера в горле комок. Он нажимает на паузу и встаёт с кровати. В темноте он спускается вниз, заходит на кухню. В холодильнике есть пиво, молоко, тоник и чёртов вишневый сок. Он яростно хлопает дверцей и наливает себе воды. Выпивает стакан залпом. Садится за кухонную стойку и снова включает ролик.

— И это классно, — радостно доносится из наушника. — Больше никаких дедлайнов, жадных продюсеров, ёбнутых сценаристов и паршивых актёров. Я, блядь, свободен! — смеётся парень на экране. Чёртов Дилан-мать-его-О’Брайен смеётся. Тайлер никогда не слышал его таким. Тайлер никогда его таким не услышит.

— Вы ждёте от меня покаяния, правда? — отсмеявшись, Стайлз внезапно становится серьёзным и злым. — Поцелуйте меня в задницу, — улыбка, острая как стекло, режет его лицо на два неровных куска. — Вы шепчетесь у меня за спиной каждый блядский день и ссыте сказать мне это в глаза. А сейчас, когда я уже мёртв, каждый из вас, ублюдков, решил, что его время настало. Нихуя, парни, — подмигивает он. — Н и х у я.

Тайлер смотрит в эти больные, усталые глаза и не знает, что думать. Он не знает парня, который говорит это. Не знает причин, которые толкнули его записать такое видео. Не знает почему Дилан... Стайлз был таким сломанным уже тогда.

— Каждого из вас, ёбанных крыс, открывших свои грязные рты, ждёт наказание, — оскал превращается в усмешку. — Я не восстану из мёртвых, не явлюсь ночью, шаркая и хрипя. Зомби — блядский штамп, вы же в курсе, да? Нет, я вас, суки, просто засужу. Прямо с того света.

Стайлз выглядит довольным. Не слыша, что именно он говорит, можно принять это за поздравление ко дню рождения или очередные пробы для ромкома: картинка диаметрально противоположна содержанию. Тайлер не спрашивает себя, было ли с О’Брайеном когда-то иначе. Вся его жизнь, смерть и даже это видео говорят, что диссонанс был визитной карточкой парня. Его чёртовым кредо.

— Да-да, жадные твари, я давно зарегистрировал своё имя как товарный знак. И все его производные тоже, — убедительный кивок, правая рука на сердце. Тайлер не удивился бы, если бы в кадре сейчас появилась Библия. — Дилан О’Брайен со всеми потрохами и дерьмом, целиком и полностью, каждой своей чёртовой буквой принадлежит Лидии Мартин, — взгляд в сторону, в тонких пальцах появляются сигарета и зажигалка. — И каждый сукин сын, совравший обо мне, заплатит ей как правообладателю.

Стайлз на экране жадно затягивается, а потом грозит сигаретой, зажатой между указательным и средним пальцами:

— Именно. Совравших. Этим вы сейчас и занимаетесь. Копаетесь в моей жизни, трясете мои фильмы, говорите каким я был хорошим, — Стайлз горько смеётся, и дым окутывает его словно вуаль. — Я всегда был и буду несправедливым, злым, пессимистичным ублюдком. Что поделать: меняться поздно.

Он курит, стряхивая пепел прямо на стол, а потом зажимает сигарету в уголке рта.

— И да, сучки. Улыбайтесь. Шоу продолжается, — Стайлз показывает два средних пальца камере. Кажется, он счастлив.

Тайлер смотрит на экран невидящими глазами. О’Брайен и его манифест сменяются каким-то клипом Адель — Тайлер опять забыл отключить автовоспроизведение, — но он этого не замечает. Хеклин пытается понять, почему ему так трудно дышать. Ответ придёт к нему через неделю в маленьком городке у обгоревших развалин некогда большого красивого дома.

В нём умирает надежда.

И шоу продолжается: ролик набирает двадцать миллионов просмотров уже к обеду. Дилан смотрит на Тайлера из каждой второй новости в ленте. Никто не воспринимает слова О’Брайена всерьёз, а зря. Всего через день, правила игры кардинально меняются.

Прямой эфир Fox News с похорон Тайлер увидит уже после окончания фотосессии для Rolling Stone. Видео откровенно топорное и, судя по битым пикселям, снято даже не на айфон. За хриплым сбитым дыханием оператора почти ничего не слышно, только смутно угадываются звуки органа. Когда картинка, наконец, перестает метаться и раскачиваться, Хеклин видит большой траурный зал. Людей совсем мало, но после заявления Лидии это кажется вполне логичным: вряд ли Стайлз составил бы большой список гостей. Невысокая женщина, должно быть сама Мартин, стоит у открытого гроба, заваленного цветами. Музыка стихает, но вместо следующего классического произведения включается какой-то рок. Через десять секунд Тайлер понимает, что это Ich Will от Rammstein. А еще через пять, Дилан встаёт.

Оператор перестает дышать: на О’Брайене, кажется, пояс смертника. Пока горе-блогер, матерясь, решает, что ему делать: бежать или продолжать снимать сюжет, становящийся в прямом смысле слова взрывным, — Дилан выбирается из гроба и идет прямо на него, скандируя текст вместе с Тиллем Линдеманном. Когда между ними остается пара ярдов, О'Брайен нажимает на большую красную кнопку, зажатую в кулаке. Картинка тонет в дыме и протяжном вопле ужаса. А потом Тайлер слышит громкий хохот Стайлза, и на мгновение ему кажется, что всё закончилось. Весь этот фарс с аварией, манифестом и похоронами. Но хохот смолкает так же резко, как и появляется:

— С первым проколом, сучки! Лидия, не забудь выставить им счёт до вечера, — снова хохот, а потом повтор. — С первым проколом, сучки! Лидия, не забудь выставить им счёт...

Тайлер нажимает на паузу.

Дилан мёртв, но даже с того света не теряет своего чёрного чувства юмора: устроить собственные фальшивые похороны только чтобы постебаться над прессой было в его стиле. Через два часа Тайлеру звонит Гордон и говорит, что Лидия выставила телеканалу астрономический иск. Как оказалось, судиться со всеми с того света тоже было в стиле О’Брайена.

Каждый день появляются всё новые и новые ролики: то фальшивые похороны, то интервью, которые маркируются командой Мартин как лживые, и чьи авторы получают немаленькие иски. Даже Джил получила такой. Тайлер поначалу не понял, что именно Вагнер вручил слишком хорошо одетый для курьера парень, но по её побледневшему лицу быстро догадался из-за чего весь сыр-бор. Хеклин даже не стал искать её интервью, он уже понял, что она дала его в тот самый вечер, пока он сидел у Киммела. А по её реакции на иск было понятно, что Джил соврала. Стайлз, кажется, был ясновидящим.

А потом появляются они: бывшие девушки, парни и даже трансы. Знакомые, бомжи, курьеры. Странные и внезапные люди, которые говорят о Дилане такое, от чего у Тайлера волосы на голове встают дыбом. Миловидная блондинка рассказывает, что Дилан любил, когда его трахали страпоном, а большой накачанный афроамериканец утверждает, что О’Брайен постоянно появлялся на гэнг-тусовках. Немолодой белый коп с севера Лос-Анджелеса говорит, что трижды принимал Дилана с партией "колёс", и что каждый раз того выпускали под крупный залог сразу после звонка сверху. Для любого из режиссёров это было бы крахом, но только не для О’Брайена.

Вот интервью дают его наркологи, а следом в кадре снова мелькают полицейские, с которыми Дилан устраивал потасовки в участках и при задержаниях. На одних каналах папарацци, которым он бил камеры, на других — журналисты, которым он угрожал под запись. Бесконечный список, с каждым новым человеком отдаляющий О’Брайена от той глянцевой картинки, которую нарисовали его коллеги и таблоиды сразу после информации об аварии. Стайлз становится чёртовым героем: живым и настоящим. Таким же, как каждая его картина.

Тайлера спрашивают о нём снова и снова. Хеклин снова и снова говорит, что плохо знал Стайлза. Что тот был непростым человеком, но хорошим, чертовски хорошим режиссёром. Что он на многое начал смотреть в актёрстве иначе, благодаря ему. Что его гибель это чёртова трагедия.

А ещё после каждого такого интервью Хеклин ждёт свой собственный иск, который так и не приходит.

Chapter Text

Она звонит ему вечером, когда Тайлер как раз выходит из душа.

— Через двадцать минут за тобой приедет машина. Возьми вещей на пару дней, не больше. Телефон и всю технику оставь дома. И постарайся сделать так, чтобы твой агент не начал искать тебя уже завтра. Вопросы?

— Ты могла отправить иск по почте.

Лидия молчит почти пять секунд, прежде чем ответить:

— Он не хотел, чтобы ты был на похоронах. Но раз уж это моя вечеринка, то и правила тоже мои. Не подведи меня, Тайлер.

Хеклин смотрит на погасший экран целую минуту, обдумывая слова Мартин, а потом набирает Гордона.

За ним приезжает крепко сбитый мужчина чуть ниже него и, пожалуй, чуть старше.

— Итан, — говорит он, протягивая руку.

— Тайлер.

— Телефон, ноутбук, планшет? — спрашивает Итан, смотря Тайлеру прямо в глаза. — Плеер?

Хеклин только отрицательно качает головой. В телефоне нет нужды: Гордону он соврал, а для Джил оставил записку, что уехал на несколько дней в домик в предгорье.

— Окей, — говорит Итан и больше не произносит ни слова до самого аэропорта.

Они бросают обычный белый "Хёндай" на парковке. Тайлеру кажется странным, что Итан оплачивает сразу неделю, ведь Лидия говорила всего о паре дней, но решает ничего не уточнять. У стойки Итан регистрирует их на рейс до Нью-Йорка. Тайлер только закатывает глаза и снова молчит: впереди полтора часа до посадки, а потом шесть часов полёта. Единственный плюс перелёта: билеты Лидия забронировала в бизнес-класс, так что они с Итаном хотя бы смогут поспать.

— В кафе?

Каждый раз застревая в аэропорту, Тайлер предпочитал прятаться в непопулярных кафе до самой посадки. Но, к удивлению Хеклина, Итан только отрицательно качает головой и ведёт их в общий зал ожидания. Через полчаса вокруг них собирается толпа зевак и парочка папарацци. Пока Тайлер раздаёт автографы и бесконечно улыбается в чьи-то телефоны и объективы, Итан невозмутимо сидит в стороне, изредка поглядывая на часы или проверяя сообщения. Когда до начала посадки остается десять минут, он, наконец, кивает, встает и уходит на предполётный досмотр. Тайлер облегчённо выдыхает, позирует ещё для пары кадров и следует за немногословным сопровождающим, прикидывая что ему по возвращении скажет Джил. Фотографии из аэропорта будут во всех лентах уже через пятнадцать минут, так что его запиской о поездке в горы теперь можно разве что подтереться. Тайлер на автомате выкладывает сумку с вещами на ленту, снимает часы, ремень и куртку. Офицер досмотра смотрит на него с узнаванием, но дальше добродушных улыбок и пожеланий хорошего полёта не заходит. Тайлер настолько погружается в свои мысли о грядущей разборке с Джил, что едва не вскрикивает, когда Итан буквально заталкивает его в туалет.

— Последняя кабинка, у тебя сто восемьдесят секунд. Сложи всё в пакет и передай его в кабинку справа, когда я скажу. Сумку, паспорт, права, бумажник и часы оставь при себе.

— Три минуты на что? — не понимая, спрашивает Тайлер.

О’Брайен, конечно, был эпатажным торчком, но Хеклин никогда не думал, что похороны окажутся банальным предлогом втянуть его в наркотрафик. Он уже готов увидеть на бачке пакет с кокаином, но в кабинке его ждёт только форма пилота.

— Серьёзно? — спрашивает Тайлер, оборачиваясь к Итану.

— Сто семьдесят две, — отвечает тот и закрывает дверь.

Кроме костюма и начищенных до блеска туфель Тайлер находит сорочку, новую пару носков, галстук и зажим для него, очки-авиаторы и фуражку. К его удивлению все вещи сидят как влитые.

— Итан?

Без ответа.

— Ты его знал?

— Не особо, — так же четко и безэмоционально доносится из-за двери. — Восемьдесят семь.

Тайлер как раз заканчивает застёгивать пуговицы на манжетах, когда из-за двери доносится: "Время". Хеклин проталкивает пластиковый пакет со своими вещами в кабинку слева. Судя по звукам, там кто-то начинает одеваться. Тайлер уже решает, что пора расставить все точки над i, когда Итан снова оживает:

— Левый внутренний карман.

В кармане пиджака находится записка: "Выйди через две минуты после команды. Гейт 53А. Стюард в курсе. Помни, ты — пилот. Делай, то, что тебе скажут. Лидия". Едва Хеклин успевает её прочитать, как хлопает дверь соседней кабинки.

— Сто двадцать секунд, — говорит Итан и, наверное, уходит.

Тайлер засекает на циферблате две минуты, за которые успевает придумать себе новое имя, историю и даже подружку. Из туалета выходит уже Роб Томпсон — ловелас, авантюрист и пилот, влюблённый в небо до дрожи. Пиджак расстегнут, фуражка сдвинута набок, а авиаторы, несмотря на поздний вечер, прячут его глаза от окружающих. Гейт 53A оказывается в шестидесяти ярдах от туалета, и, идя к стойке, Хеклин успевает заметить толпу папарацци в другом конце терминала, где начинается
посадка на рейс в Нью-Йорк.

— Вы вовремя, — говорит ему стюард, улыбаясь и протягивая руку. Тайлер уверенно отдает ему паспорт, в глубине души надеясь, что это не ещё один розыгрыш О’Брайена.

— Хорошего полёта, — искренне произносит парень, отдавая документы, и отстегивает защитную ленту.

Тайлер ослепительно ему улыбается и уходит в рукав.

Два часа спустя в половину одиннадцатого вечера он приземляется в Сакраменто. Полёт Тайлер проводит в пустом бизнес-классе в компании улыбчивой, но молчаливой стюардессы. Он отказывается от крепкого алкоголя и ужина, но соглашается на бокал красного. За два часа полёта он успевает прочитать половину первого сценария — одного из тех, что прислали Гордону сразу после Оскара. Текст откровенно слабый, и Тайлер раз за разом отвлекается, возвращаясь к тщетным попыткам понять во что он ввязался. Уровень конспирации напоминает ему первые фильмы о Борне, и даже по приблизительным подсчётам один только перелёт встал Лидии в круглую сумму. А ещё Хеклин не представляет, что ждёт его впереди: записка Мартин дальше полёта ничего не проясняла.

Тайлера выпускают первым, минут за пять до того, как к самолету подъедет автобус, и начнут выходить остальные пассажиры. Внизу, прямо на взлётно-посадочной полосе он видит мужчину, вальяжно привалившегося к крылу серебристого "Мерседеса" S-класса. Пока Хеклин спускается по трапу, неизвестный успевает несколько раз внимательно его осмотреть. Тайлер привык к таким взглядам: так на него смотрят на пробах, на модельных показах и даже в клубах. Но здесь всё иначе: мужчина явно не из кино или модельного бизнеса, хотя по всем параметрам мог бы сделать карьеру что в первом, что во втором. Неизвестный словно сличает его с кем-то, Хеклин видит это по морщине, залёгшей у того между бровями, и по тому, как сжимаются и разжимаются кулаки в карманах идеально сидящих брюк. В конце концов мужчина делает какой-то вывод, прищуривается и протягивает подошедшему Тайлеру руку.

— Джексон Уиттмор, — говорит он с явным британским акцентом.

— Тайлер Хеклин.

Рукопожатие выходит коротким и деловым, после чего Уиттмор достает телефон из внутреннего кармана пиджака и перестает его замечать. Он даже не думает открыть для Хеклина багажник, так что Тайлер забрасывает свою сумку на заднее сиденье, уже сев в салон. Машина выглядит новой и неживой. Такие парни, как Джексон, любят роскошь — это видно по его часам, зажиму для галстука, запонке, что заманчиво подмигивает россыпью брильянтов и, кажется, изумрудом — такие парни не водят сами, предпочитая проверенного водителя и собственный лимузин. Но в этой тачке Тайлер не видит ничего личного — только неоновый хвойный освежитель: машину явно взяли в прокате. Хеклин окончательно перестает понимать, что происходит.

Джексон заканчивает разговаривать по телефону и, наконец, открывает водительскую дверь. Он кидает пиджак на заднее сиденье, прямо поверх сумки Тайлера и садится за руль. Плавным движением заводит двигатель и с пол-оборота двигается с места. Они выезжают за пределы аэропорта меньше, чем через десять минут, практически сразу выруливая на 5 хайвей. Джексон чувствует себя за рулём уверенно и расслабленно, так, словно всю жизнь водил по дорогам с правосторонним движением. Ни один из знакомых Тайлера британцев таким вождением и спустя пять лет жизни в США похвастаться не мог. Вывод всего один: Джексон был американцем. Хеклин уже думает спросить Уиттмора, знал ли тот Дилана, но не успевает и рта раскрыть.

— Зачем ты решил сниматься у Стайлза?

Не у Дилана, не у О’Брайена — у Стайлза. Это только укрепляет Тайлера в мысли, что они были знакомы. Возможно, даже дружили.

— Огонь, вода, медные трубы и О'Брайен, — с улыбкой отвечает Хеклин, всматриваясь в россыпь огней за окном.

Так теперь говорили на Холмах: "Огонь, вода, медные трубы и О’Брайен". Ты мог пройти все ступени ада, пробиться с самого низа, выдержать первые крупные контракты, не спиться после оглушительной премьеры или настоящего фиаско. Всё это уже не было знаком качества. Циничный и жесткий Голливуд нашёл в лице Дилана своего палача и цензора: воплощение безжалостности и педантичности, яростной эффективности и старой школы. Чёртов блюститель заветов Станиславского О’Брайен снимал с тебя за съёмки три шкуры и семь потов, но если ты выживал — гарантировал тебе работу на всю оставшуюся карьеру. Съёмки у Дилана стали знаком качества.

— Пытался что-то доказать? — спрашивает Джексон, не отвлекаясь от дороги.

Тайлер соврал бы, если бы сказал "нет":

— Поначалу другим, потом — себе.

— Это тоже доказательство?

Тайлер непонимающе смотрит на Джексона, но потом догадывается, что тот имеет в виду похороны.

— Нет, это тупик, — качает Хеклин головой. И добавляет через пару секунд: — Не похороны, а доказательства.

Это не было откровением, которое снизошло на него на площадке. Это не было тайной мудростью, которой с ним поделился Дилан. Это была не истина, а простое понимание. То, что позволило ему перестать сопротивляться и лажать. То, что удержало его на плаву до конца съёмок. То, что в итоге, привело его к Оскару.

Тайлер не знает, удовлетворён ли его ответом Джексон, но следующие двадцать минут они едут в тишине.

— Каким он был? — спрашивает Тайлер, скользя взглядом по дорожному указателю, предупреждающему о съезде куда-то с названием Лагуна.

Джексон даже не пытается сделать вид, что не знал Дилана, только улыбается остро да сжимает руль сильнее.

— Занозой в заднице. С самого детства.

— Школа? — полувопросительно говорит Хеклин, достраивая в голове всё то, что Джексон не произносит вслух.

— Да, — едва заметно кивает Уиттмор. — Я, Лидия, Стайлз, Скотт... С первого и по десятый.

— Я думал, Стайлз и Лидия познакомились в киношколе. — Тайлер с одной стороны удивлен тем, что Лидия знала Стайлза с детства, а с другой стороны это было настолько в стиле О’Брайена — врать всем даже в самых очевидных вещах, что Тайлер не сомневается: так оно и было.

— Часть легенды. Лидия расскажет, — отвечает Джексон, перестраиваясь в крайнюю левую полосу, обгоняя фуру. А потом добавляет: — Или нет.

Тайлер смотрит на него несколько минут, но Уиттмор больше ничего не говорит и продолжает смотреть только на дорогу. Хеклин в конце концов сдается, пожимает плечами и лезет за сумкой. Он планирует дочитать тот шпионский боевик, который начал в самолете, хотя уже сейчас больше чем на восемьдесят процентов уверен, что откажется. Лишь достав конверт, Тайлер понимает, что давно не в Лос-Анджелесе, где фонари горят на каждой улице всю ночь напролет. 5 хайвей такой роскошью не располагает.

— У тебя не найдётся фонарика? — спрашивает Тайлер после целой минуты размышлений.

— Всегда знал, что Стилински конченый параноик, — язвительно отвечает Джексон, но протягивает Тайлеру свой айфон. — Код: 1027.

— Я думал, это решение Лидии.

— Ты ведь совсем не знаешь на что подписался, правда? — с ухмылкой спрашивает Уиттмор.

В свете мелькнувшего за окном фонаря его глаза кажутся Тайлеру расплавленным золотом, а лицо выглядит почти хищно. Хеклин чувствует, что потяни он сейчас за эту ниточку, и Джексон расколется, выложит ему всю подноготную Стайлза. Стилински, как назвал его Джексон. Но что-то подсказывает Тайлеру, что Уиттмор не лучший собеседник, да и сценарий, пожалуй, стоит закончить сегодня.

— Спасибо за фонарик, — отвечает Хеклин и углубляется в текст.

Тридцать минут спустя страдания его предполагаемого героя бесславно заканчиваются предательством со стороны руководства и страны. Сюжетный поворот так себе, но в качестве завязки для второй картины достаточно. Времена "Третьего человека" и "К северу через северо-запад" давно в прошлом, больше никто не требует от фильмов о войне какого-то смысла и внутренней логики. Лишь бы взрывалось почаще, да девушки главных героев были пофигуристее. Тайлер знает, что съёмки будут простыми, а роль прибыльной и перспективной. Разве что придется попотеть в зале пару месяцев, чтобы набрать пару десятков фунтов. Ещё три недели назад, он, пожалуй, подписал бы контракт без задней мысли. Но сейчас, после Оскара, и, самое главное, после гибели Дилана это кажется ему... кощунством? Словно его подпись станет предательством О'Брайена. Тайлер примеряет на себя Скарлетт О'Хару и решает подумать об этом завтра. Он выключает фонарик на уже порядком севшем айфоне, убирает сценарий в сумку, отдает Джексону телефон и только после этого возвращается в реальность. В ту самую, в которой он едет куда-то на похороны Стайлза с неизвестным ему мужчиной. И это куда-то явно не Модесто. Тайлер хоть и родился в пригороде Лос-Анджелеса, но всё-таки был калифорнийцем: он знал, что в Модесто не попадёшь по 5 хайвею, но и по 4 калифорнийскому шоссе до него никак не доехать.

— Модесто тоже был частью легенды? — спрашивает Хеклин, наблюдая, как они поворачивают на съезд к 99 шоссе.

— Почти, — уклончиво отвечает Джексон.

Едва они въезжают на 99 шоссе, как снова с него сворачивают на 4. Если Тайлер помнил правильно, то 4 шоссе вело на восток к национальному парку и дальше растворялось в пограничных дорогах между штатами. Никаких примечательных городов впереди. Ничего, кроме фруктовых ферм, виноградников и ранчо. Тайлер уже и не помнил, когда последний раз видел что-то подобное: двухполосная дорога, освещённая только фарами редких автомобилей, бескрайние поля и сады, настоящие звёзды над головой. Пожалуй, только в детстве, пока они с родителями и братом ещё ездили на лето в горы. Они выезжали рано утром и целый день ехали, останавливаясь в придорожных закусочных и фотографируя пейзажи. Будь сейчас лето, Тайлер поддался бы порыву, открыл окно, высунул бы руку, скользя по ветру, словно по волнам, и наблюдал бы за светлячками. Но за окном начало марта, так что Тайлер продолжает всматриваться в темноту в тщетной попытке понять, где именно они с Джексоном едут и как далеко им до места назначения. Воспоминания о семейных поездках воскрешают мамины наставления: быть вежливым, но никогда не брать угощения у неизвестных и не садиться к ним в машину, даже если они просят показать дорогу.

— Шестьдесят миль, — неожиданно произносит Джексон, а потом добавляет: — Если бы я хотел тебя убить, сделал бы это ещё в Сакраменто.

Тайлер смотрит на Уиттмора с удивлением и несколько секунд подбирает слова:

— И часто тебя в этом подозревают?

— Достаточно, — снова уклончиво отвечает Джексон.

— Путают с Патриком Бейтманом?

— Я не работаю на Уолл-стрит и убивать Джареда Лето не собираюсь.

Тайлер с одной стороны удивлен тем, как быстро Джексон понял отсылку, а с другой, эрудиция Уиттмора кажется логичной, но всё равно неожиданной. Может быть Тайлер ошибся, и он всё-таки работает в кинобизнесе?

— Ты думаешь слишком громко, Тайлер. Я — адвокат Стайлза.

Сказать, что теперь Хеклин сбит с толку — ничего не сказать.

— И часто адвокаты подвозят людей из аэропорта? И если ты правда адвокат Дилана, а я не в списке, то почему ты вообще везёшь меня на похороны? — Сомнения закрадываются Тайлеру в голову слишком быстро. — Ты же везёшь меня на похороны?

— Лидия всегда получает то, что хочет. Выбирая между живой Лидией и мёртвым Стайлзом, я определенно выберу её. Стайлз бы тоже выбрал, — с улыбкой добавляет он.

— И зачем я понадобился Мартин?

— Какой кайф в том, чтобы знать все ответы заранее? — издеваясь, тянет Джексон, переключаясь на третью передачу и выжимая педаль газа в пол.

Тайлер смотрит на него, не говоря ни слова, пару минут.

— Тормози, — устало говорит он и отстегивает ремень безопасности.

— Если решишь выйти на полном ходу, знай, что ближайший госпиталь остался в двадцати милях позади, и я всё равно тебя туда не повезу.

— Или ты тормозишь сам или я тебя заставлю.

Джексон хмыкает, но послушно сбрасывает газ и выруливает на обочину.

— Окей, яйца у тебя определенно есть. Дальше что?

— Ничего, — зло отвечает Тайлер. Поездка с Джексоном его порядком заебала. Как и отсутствие собственного телефона, если говорить откровенно. Он выходит из машины, хлопнув дверью, но не успевает и пяти шагов сделать, как водительская дверь тоже открывается.

— Заправка будет через пятнадцать минут, но если ты хочешь воссоединится с природой, то дерзай, — слова Уиттмора так и сочатся ядом.

Джексон явно был хорошим адвокатом, и определенно адвокатом Дилана: эти двое друг друга стоили. Тайлер сжимает кулаки так сильно, что короткие ногти впиваются в ладони. Последний раз он сорвался в Мексике, когда О'Брайен отпускал шутки про его отца. Он словно снова чувствует ярость, обжигающую горло. Он помнит, как вытряхнул Дилана из режиссёрского кресла, как держал его за грудки, из последних сил пытаясь не разбить ему лицо. Тайлер помнит неожиданно жесткую хватку Йена и куда более аккуратную, почти нежную, ДжейАра. Но всё это детали: они вспыхивают и гаснут, не оставляя после себя ничего. Сейчас, холодной мартовской ночью, где-то на задворках штата, он помнит только чужой цепкий взгляд. Стайлз был спокоен, он просто делал своё дело. Так же, как и Джексон сейчас. Тайлер глубоко вздыхает, разжимает кулаки и идёт к машине, выдыхая. Он пережил шесть месяцев съёмок с О'Брайеном, двадцать минут до заправки как-нибудь потерпит.

Уиттмор не обманывает: через пятнадцать минут они заруливают на заправку Shell. Примерно на такой они снимали сцену с ДжейАром, когда тот откровенно угрожал персонажу Тайлера. Даже кассир один в один, что был у них, разве что вещи чуть более мятые, да щетина длиннее. Тайлер кивает ему и сразу уходит в заднюю часть магазинчика, где с вероятностью в 99,9% должна быть уборная.

Когда Тайлер возвращается пять минут спустя, Джексон всё ещё стоит у прилавка. Он знает Уиттмора чуть больше часа, но почему-то совершенно не удивлён этой картине. Хеклин больше чем уверен, что Джексон успел докопаться до паренька за кассой по совершенно бредовому поводу и все эти пять минут гнул свою линию.

— Какие-то проблемы? — больше у парнишки, чем у Джексона спрашивает Тайлер, включая самую обаятельную свою улыбку. В голове неожиданно снова звучит голос О'Брайена, предлагающего свалить уже из его картины куда-нибудь на Бродвей: "Роль мартовского зайца написана специально для тебя, Мигель!"

— Никаких, — едко отвечает Джексон, — Я всего лишь жду сдачу со своей сотни.

Парнишка с бейджиком "Карен", закатывает глаза и начинает что-то невнятно бормотать, вероятно, предлагая купить злаковые батончики или Твизл вместо сдачи. Ничего другого Тайлер и не ожидал. Ждать сдачу в полночь на заправке на выезде из городка, в котором навскидку тысяч десять населения, — особая форма мазохизма. И если Хеклин хочет доехать сегодня куда-нибудь, где ему ответят хотя бы на часть вопросов, то сейчас самое время взять всё в свои руки. Так что Тайлер молча достает из бумажника сотню и протягивает её Джексону.

— Сдачу оставь себе, — говорит Хеклин парнишке.

Конечно, Уиттмор разглядывает сотню на просвет. В тусклом свете неоновых ламп, которые давно потеряли свою белизну, Тайлер замечает на безымянном пальце адвоката аккуратное кольцо. Ещё месяц назад он бы подумал о серебре или белом золоте, но теперь Хейлин точно знает, что это платина. Он даже знает, кто именно занимается такими кольцами. Несмотря на то, что их с Джил роман начался чуть больше года назад, Тайлер был серьёзен как никогда. Он думал о помолвке, свадьбе, семье. Он даже думал о детях. Нет ничего удивительного в том, что он сразу узнает работу Chopard — последние две недели Тайлер тщетно пытался выкроить время и заказать у них кольцо для Джил.

— Твоя жена, должно быть святая, — бормочет Тайлер себе под нос, выходя из магазинчика в ночь.

— Я скажу это вежливо и только один раз: решишь ещё раз поговорить о моём муже и встретишься со Стайлзом намного раньше запланированного срока, — если бы улыбка Джексона могла резать, Хеклин уже перестал бы дышать.

Они играют в гляделки ещё несколько секунд, в течение которых брови Тайлера поднимаются всё выше и выше. Он не особо впечатлён угрозой Джексона, но решает больше тему не поднимать. Уиттмор хлопает дверцей нарочито сильно и поворачивает ключ в замке зажигания так резко, что, кажется, пытается свернуть ему несуществующую шею.

Оставшиеся двадцать минут они едут молча.

Женщина, стоящая на крыльце небольшого загородного особняка, не имеет ничего общего с Лидией Мартин, которую знает Тайлер Хеклин. У этой женщины бледное лицо, распущенные волосы, и одета она не в привычный эффектный брючный костюм или ультракороткое платье, а в домашний махровый халат, подметающий каменное крыльцо. Единственное, что выдает в усталой женщине Лидию, — горящие решимостью глаза, хотя синяки под ними для Тайлера тоже в новинку. Как и мысль, что Лидия Мартин умеет плакать.

— Спасибо, — говорит она Джексону, крепко его обнимая. — Останешься? — спрашивает она, отстранившись.

— Ты же знаешь ответ.

— Не опоздайте, — с полуулыбкой говорит Лидия, смотря, как Джексон спускается обратно к машине.

— Он будет только рад, — громко отвечает Уиттмор, захлопывает дверь и резко стартует с места.

Лидия провожает машину взглядом, пока она не исчезает за поворотом, и только потом переводит взгляд на Тайлера.

— Тебе идёт, — замечает она и уходит в дом.

Тайлеру требуется несколько секунд, чтобы понять, что она имеет в виду костюм пилота. Он улыбается сам себе и следует за Лидией. Идя по тёмному особняку, Тайлер гадает кому он принадлежит: Мартин или О'Брайену.

— Голоден?

— Если ты покажешь мне кухню, я что-нибудь придумаю.

Лидия ничего не отвечает, только продолжает идти вперёд. Небольшой на первый взгляд дом на деле оказывается запутанным лабиринтом комнат и коридоров, хотя Тайлер списывает это на усталость и отсутствие света. Он даже не удивится, если утром окажется, что Лидия просто водила его кругами. Резкий свет ослепляет, заставляя зажмуриться и застыть на пороге кухни. Когда он снова открывает глаза, Лидия уже успевает достать посуду и теперь ищет что-то в глубине большого холодильника.

— Доставки здесь нет, но осталось немного вчерашней лазаньи от Мелиссы.

— Звучит заманчиво, — отвечает Тайлер, хотя не имеет ни малейшего понятия кто такая Мелисса и умеет ли она готовить. Говоря откровенно, Тайлер сейчас мог бы с успехом пройти каст на роль Джона Сноу. Он не знает сколько сейчас времени, где он, почему здесь — так что вопрос о том, есть ли в округе пиццерия — это последнее, что его волнует.

Лидия, вероятно, принимает его ответ за согласие, потому выныривает из глубин холодильника уже с большим стеклянным блюдом. Кусок, который она выкладывает на тарелку, выглядит достаточно аппетитным, чтобы заставить желудок Тайлера заурчать. Хеклин неловко улыбается, но Мартин, кажется, этого не замечает. Она ставит тарелку в микроволновку, жмёт на кнопки, запуская разогрев, и отходит к винному стеллажу. Тайлер пользуется возможностью и осматривается по сторонам. На взгляд Хеклина это абсолютно типичная кухня: большой белый кухонный гарнитур, примерно такой же стоит дома у его родителей, разделочный стол со столешницей под камень — он поставил себе на кухню точно такую же, только чуть темнее. Винный стеллаж, конечно, внушительнее его личного, но как ни крути ценителем вина Тайлер не был, да и цветы на подоконнике не держал. Микроволновка, блендер, посудомоечная машина, духовой шкаф — стандартный набор, думает он, пока взгляд не цепляется за несколько фотографий.

На первой — красивая женщина средних лет. У неё такие же скулы и цвет волос как у Лидии, так что Тайлер решает, что это, должно быть, её мать, а значит дом, скорее всего, принадлежит Мартин.

На второй группа подростков-старшеклассников: несколько парней и девушек стоят рядом с голубым потрёпанным джипом. В центре невысокий темноволосый паренёк со странно скошенной челюстью, но очаровательной улыбкой, по правую руку от него — тощий шатен в красной толстовке, в котором Тайлер с удивлением узнает Дилана. По левую руку от парня — миниатюрная темноволосая азиатка, из-за плеча которой выглядывает рукоять самурайского меча. Лидия, почему-то стоит рядом с ней, а не с Диланом: О'Брайен на фото обнимает высокую брюнетку в коротких шортах и клетчатой рубашке. Справа от них ещё один подросток, на вид даже младше, чем ребята в центре: невысокий насупленный блондин. Хеклин даже немного завидует им: у него таких кадров никогда не было. С детства он посещал школу урывками, пропадая на съёмках месяцами, так что к выпускному оказался окружен толпой знакомых и приятелей, но не друзей. Ребята же на фото выглядят именно друзьями, настоящей семьёй, пусть и не кровной.

На третьей фотографии парень, похожий на молодого Джексона, обнимает Лидию. Тайлер едва успевает задуматься какие отношения связывали Мартин и Уиттмора во времена школы, когда раздается сигнал микроволновки.

Звук заставляет Хеклина подпрыгнуть и развернуться. Лидия на другом конце кухни успевает не только достать тарелку из микроволновки, но и открыть бутылку красного. Она, отпивая из бокала, жестом предлагает Тайлеру сесть за стол, что он и делает. Через несколько секунд перед ним уже стоит аппетитно шкворчащая лазанья, приборы, белая льняная салфетка и бутылка воды.

— Лестница на второй этаж слева по коридору, спальня на втором этаже — тоже слева. Я включу свет, чтобы ты не заблудился. Похороны завтра в два часа. Выезжаем в час. Завтрак в девять, ланч в двенадцать. Вопросы?

В её голосе нет даже намёка на эмоции, только холодная уверенность, и Тайлеру снова кажется, что это всё-таки не Лидия, а клон. Андроид, запрограммированный и удивительно похожий на настоящую Мартин. Та тоже всегда держит обстоятельства в маленьком изящном кулачке, но даже для акулы Голливуда происходящее должно быть слишком личным, чтобы суметь спрятаться за профессиональным цинизмом. Может, для Лидии Дилан значил не так уж и много? Сплошные вопросы без ответов, и Тайлеру кажется, что он может потеряться в них, но важен из них сейчас только один:

— Почему я здесь?

— Это было бы несправедливо, не позвать тебя, — говорит Лидия, беря бутылку вина в левую руку, а бокал — в правую.

В её ответе нет никакого смысла, и Тайлер смотрит на Мартин с недоумением.

— А ещё ты ни разу не соврал, — продолжает говорить шарадами Лидия и как ни в чем не бывало выходит из кухни. — Спокойной ночи, — доносится до него из коридора.

— Спокойной ночи, — больше для проформы отзывается Тайлер и принимается за еду. Лазанья оказывается на удивление вкусной.

Chapter Text

В эту ночь Тайлер спит как убитый. Когда он, наконец, заставляет себя открыть глаза, на часах на прикроватной тумбочке почти десять. Хеклин не может вспомнить, когда в последний раз спал до обеда: наверное, в прошлой жизни.

Тайлер неспешно принимает душ — завтрак он уже всё равно проспал. Тёплые струи смывают с него обрывки невнятных сновидений, возвращая в реальность. Возвращая к мысли, что сегодня день похорон Дилана. Хеклин всё ещё не знает, что чувствует. Он путается в ощущениях, теряется в воспоминаниях. Дилан — Стайлз — за эти дни из раздражителя, о котором он старался думать как можно реже, превратился в центр его вселенной. Из привычного непробиваемого хама, гениального режиссёра, трёхкратного лауреата Оскара и вечного номинанта Золотого Глобуса — он внезапно стал человеком из плоти и крови. Тайлер вслушивается в журчание воды, на самом деле пытаясь вслушаться в себя. Сейчас, вдали от суматошного Лос-Анджелеса, отрезанному от привычной жизни, без телефона, планшета и ноутбука Хеклину кажется, что он, наконец, сможет понять, что же здесь делает.

Он выходит из душа, всё ещё погруженный в размышления. Завязывает пушистое светлое полотенце на бедрах и привычно подходит к раковине. Новую зубную щетку он нашёл ещё вчера, так что утренняя гигиена проходит на автомате. Он выныривает из мыслей о Стайлзе, только когда заканчивает с чисткой зубов и не находит в стакане свою бритву. Здесь нет ни его бритвы, ничьей-либо ещё — Тайлер берёт на себя смелость осмотреть все шкафы и полки: ничего, кроме пары рулонов туалетной бумаги, освежителя воздуха и ополаскивателя для рта.

Выпрямившись, Тайлер впервые за утро встречается со своим отражением. Усталый взгляд он по привычке игнорирует, а вот щетина, о которую Джил обязательно поцарапается и будет дуться до самого вечера, требует решительных мер. Он уже почти решает спуститься на поиски Лидии и бритвы, когда понимает, что Джил здесь нет. Что нет ни одной причины бриться, нет ни одной причины заставлять себя соответствовать чьим-то взглядам и желаниям. Эта простая мысль даёт ему поддых. Это несправедливо, внезапно осознает Тайлер. Несправедливо не быть собой. В своих усталых, потерявших всю охру и ярко-зелёных сегодня глазах Тайлер наконец видит ответ на свой вопрос.

Несправедливость.

Смерть Дилана О'Брайена несправедлива. Смерть Стайлза несправедлива.

Он не может примириться с этой фундаментальной несправедливостью мира. С тем, что умирают совсем не те, кто должны.

Тайлер возвращается в спальню, вытирая на ходу волосы, — тяжело выключить давно устоявшиеся привычки жизни в хроническом цейтноте. Из чистых вещей у него только джинсы, пара рубашек и одинокая футболка: второпях вчерашних сборов он даже не подумал захватить с собой хотя бы свитшот. Тайлер думает, что стоило бы взять деловой костюм, но быстро отказывается от этой мысли. Он каким-то шестым чувством понимает, что похороны Стайлза будут далеки от официоза.

Через десять минут, когда он полностью приводит себя в порядок, Хеклин спускается вниз. Ночью у него не было возможности что-то увидеть, так что он оглядывается по сторонам, пытаясь понять, что из себя представляет дом Лидии. Даже если бы он не заметил вчера фотографии на кухне, то пришёл бы к тому же выводу сегодня. На стенах висят слишком хорошо подобранные картины, мебель утончённая, но не вычурная, а ковер на лестнице не только красивый, но и комфортный для ходьбы. Этот дом обставил кто-то с хорошим вкусом, неплохим достатком и главное — мозгами. Представить Дилана, сосредоточенно выбирающего новый журнальный столик под цветовую гамму гостиной, Хеклин не может от слова совсем, а вот Лидию Мартин — запросто. Фотографии, изредка мелькающие среди картин, только убеждают его в своей правоте. На них почти нет людей: в основном это пустынные пейзажи, на первый взгляд кажущиеся бессмысленными. Но чем дольше Хеклин осматривается, тем отчётливее понимает — в том, как они сняты, оформлены и расположены есть логика. Есть желание рассказать историю, не выставляя её при этом напоказ.

Прятать истории было не в природе Дилана — он оглушил бы тебя ещё на входе, заставил бы пройти весь путь от снимка к снимку. Он вывернул бы тебя наизнанку, а потом как ни в чём не бывало предложил бы тебе заказать пиццу. Прятать истории было не в природе Дилана, но, видимо, было частью Стайлза. Тайлер почему-то уверен, что все снимки сделал тот самый парень, который чуть больше недели назад взорвал сеть своим манифестом.

Кроме комфорта и эстетики Тайлер замечает ещё одну деталь — заброшенность. Нет, он нигде не видит пыль или мебель в полиэтилене, но у нежилых домов какой-то особенный запах, неуловимый привкус старости и запустения. В этом прекрасном загородном доме уже давно никто не живёт. Тайлер решает, что это не его дело. Здесь вообще почти всё не его дело.

Лидию он находит на кухне в компании ноутбука и чашки кофе. Сегодня при свете дня она выглядит собранной и сосредоточенной: на ней светлый топ, яркий зелёный пиджак и — Тайлер готов побиться об заклад — умопомрачительные шпильки. Лидия как всегда идеально накрашена, но Тайлер всё равно видит опухшие глаза и искусанные губы. Несправедливость поднимается жаркой волной, грозясь затопить его с головой.

— Хочешь поесть сейчас или дождёшься ланча? — внезапно спрашивает Лидия, всматриваясь в экран.

— Я обычно не завтракаю, но кофе с тостами были бы кстати.

— Кофеварка и тостер рядом с микроволновкой, хлеб в шкафу над ней. Масло, джем, арахисовая паста — в холодильнике. Не стесняйся.

Тайлер и не собирается. На сенсорном дисплее кофеварки он выбирает двойной эспрессо и рассматривает ухоженную лужайку за большим двустворчатым окном, пока тостер зажаривает пару кусочков хлеба до золотистой корочки. Тайлер пытается решить с чего начать диалог. У тебя красивый дом. Как банально. Здесь всегда так? Как грубо. Спасибо, я отлично выспался. Как убого. Тайлер только вздыхает, забирая кружку с кофе.

— Можно, я посижу здесь? — спрашивает он у кухонного гарнитура, потому что не способен посмотреть Лидии в глаза.

— Конечно.

Они молчат, пока Тайлер в сухомятку жуёт свои тосты, запивая их горьким чёрным кофе. Они молчат, пока Тайлер игнорирует посудомойку и ополаскивает посуду в раковине. Но молчать бесконечно не получается, даже если Тайлер всё ещё не знает, о чём он может говорить.

— Я… — нерешительно начинает он, — захватил с собой пару текстов. Я могу посидеть наверху, но хотел бы сесть в столовой, — Тайлер смотрит на Лидию, не отводя взгляда, и добавляет: — Если ты не против.

Тайлер не хочет сидеть в чужой спальне. Он больше не может оставаться наедине со своими мыслями. Ему нужно отвлечься хотя бы на пару часов. Ему нужно как-то смириться с несправедливостью происходящего.

— "Охота на отца", "Островное изобретение" и "Мальчик из Дакки", я полагаю, — говорит Лидия, а потом, наконец, смотрит на него поверх ноутбука. — Это слишком маленький мир, Тайлер. Ты не нарушишь ни один параграф о конфиденциальности, как минимум потому, что я уже видела все три сценария и даже рекомендовала отправить тебе два из них.

— Когда? — зачем-то спрашивает Тайлер.

— Чуть больше года назад, — пожимает Лидия плечами. — Вы как раз заканчивали съёмки в Мексике. Стайлз не любит, — она почти не запинается, продолжая: — не любил, когда его актёры отвлекались. Мы прочитали сценарии, и он попросил придержать предложения хотя бы до конца съёмок. Потом у одних началась чехарда с продюсерами, а вторые, скажем так, решили не играть с огнём и отложили подбор каста.

— И кто-то прислушался к его словам? — на лице Тайлера неподдельное удивление.

— Его не любили, ты сам это знаешь, но портить с ним отношения никто не хотел, — опасно прищурившись, говорит Мартин. — Ты не знал?

— Я думал, это касалось только его актёрских рекомендаций, — честно отвечает Хеклин.

Лидия продолжает смотреть на него так, будто его невежество делает ей больно. Но уже через несколько мгновений она словно сдаётся и только грустно улыбается:

— Нет, — говорит она, снова смотря на экран ноутбука. — Но это уже не важно.

Тайлер поднимается наверх и забирает второй сценарий, который уже совсем не хочет читать, но знает, что иначе не дотянет даже до ланча. Хеклин возвращается вниз и садится за большой обеденный стол ближе к окну, чтобы свет падал ему через левое плечо. Сценарий идёт со скрипом. Тайлер на автомате отмечает всё богатство языка, чёткий ритм каждого диалога, но никак не может до конца погрузиться в историю. Не может примерить героя на себя, пока в его голове снова и снова повторяются слова Лидии о том, что она рекомендовала его на эту роль. Пока он пытается понять рекомендовал ли его на эту роль Дилан. На языке всё ещё горечь от слишком крепкого кофе, и Тайлер уже жалеет, что не добавил молоко. Он ловит себя на мысли, что горечь на языке совсем не связана с кофе и снова чувствует жар за рёбрами. Но время идёт и Тайлер продолжает сидеть за столом, молча продираясь сквозь замысловатый текст.

На ланч Лидия готовит восхитительную пасту и лёгкий овощной салат. Тайлер даже рад появившемуся предлогу бросить сценарий, который так и не смог отвлечь его от бесконечной череды вопросов без ответа. Он вызывается помочь и приготовить соус: Тайлер не имеет ни малейшего понятия, что делать, но Мартин даёт очень чёткие инструкции. Весь их разговор сводится к шинковке, жарке, выбору крышки для сковороды, а потом к сервировке стола. К концу ланча Хеклин смиряется с фактом, что с Лидией Мартин всегда очень тяжело говорить, но чертовски комфортно молчать.

— Кофе? — спрашивает Тайлер, закончив со своей порцией пасты и овощей.

— Нет, — отвечает Мартин, убирая посуду в посудомоечную машину. — Мне пора собираться, если мы не хотим опоздать. Запустишь машинку?

Это "опоздать" бьёт его поддых. Опоздать. Тайлер бы с удовольствием опоздал. Лет на двадцать, может на тридцать — это он знает наверняка. Сколько бы ещё Дилан успел снять за эти годы? Сколько бы жизней он успел бы изменить? Очередные вопросы без ответа.

— Конечно, — отвечает Хеклин, засыпая зёрна в кофеварку. Вчерашняя ночь вымотала его слишком сильно.

— Кстати, — говорит Лидия, уже почти в коридоре. — Возьми с собой вещи.

— Я уезжаю?

Не то чтобы Тайлер был удивлён. В конце концов это похороны О'Брайена: тут возможно буквально всё.

— Нет, но ночевать мы будем не здесь, — туманно отвечает Мартин и исчезает за поворотом коридора.

Хеклин загружает оставшуюся посуду и запускает посудомоечную машину. Он пьёт всё такой же горький кофе наверху, пока собирает немногочисленные вещи. Ему хватает десяти минут, почти пять из которых он тратит на проверку комплектности сценариев. Да, он доверяет Лидии — даже если он забудет их тут целиком, она вернёт всё без лишних вопросов и нравоучений — но Хеклину отчаянно не хочется становиться ещё одним актёром-разгильдяем. Одним из тех, кто настолько опьянён своим успехом, что плюёт на всё и всех, в том числе на пункт о конфиденциальности и рабочую этику.

Он последний раз оглядывает комнату, проверяя не забыл ли чего, цепляясь взглядом за фуражку пилота, которую легкомысленно оставил вчера на комоде. Тайлер мимолётно улыбается и закрывает дверь. Он спускается вниз, бросая сумку у лестницы. Заходит на кухню ополоснуть кружку из-под кофе, слегка подвернув перед этим рукава пиджака — на улице, конечно, не холодно, но в одной рубашке будет, мягко говоря, неприятно. Его куртка улетела куда-то в Нью-Йорк, и вряд ли у Лидии есть какие-то альтернативы.

Когда он возвращается к лестнице, Мартин уже ждёт его. Она оглядывает Тайлера цепким взглядом и кривит губы, словно от внезапной зубной боли. На мгновение ему кажется, что она увидела призрака у него за спиной. Но иллюзия развеивается, когда Лидия властно и безапелляционно произносит:

— Снимай.

Мартин забирает у него пиджак и, не проронив больше ни звука, торопливо поднимается на второй этаж. Через несколько минут она возвращается с чёрной кожаной курткой.

— Надевай.

Тайлер только выгибает брови и молча смотрит на Лидию, но под её властным взглядом всё-таки забирает куртку. Она не пахнет ничем кроме старой кожи, и Тайлер не видит вшивного ярлычка. Его не срезали, понимает он, — скорее всего, просто не стали делать. Тайлер с юности работает не только в кино, но и на подиуме, так что с первого взгляда способен отличить вещи, сделанные на заказ, от масс-маркета. За эту куртку определенно отдали приличные деньги и один её вид говорил, что она стоила каждого цента. Хеклин на мгновение сомневается, но всё же решается надеть её — замерзнуть и трястись на похоронах так себе идея. Куртка слегка велика в плечах, но в целом садится почти как родная. Лидия поправляет ему манжеты, кивая каким-то своим мыслям.

— Спасибо.

— И пока ты не спросил — твои вещи привезут тебе через пару дней домой. Готов?

Тайлер не находит в себе сил ответить и только кивает. Они выходят в ясный весенний день, который слишком хорош для грядущего. Умом Хеклин понимает, что устраивать похороны в дождь — тот ещё геморрой, но отличная погода кажется ему горькой иронией. Насмешкой над случившимся. Ещё одной несправедливостью.

Лидия выезжает из вместительного, но почти пустого гаража на обычной синей "Тойоте Королле". Багажник она, конечно, тоже не открывает. Всё-таки было в Лидии что-то от Джексона, а может быть в Джексоне было что-то от Лидии. Тайлер слишком плохо их знает, чтобы делать какие-то выводы. Так что он просто открывает заднюю дверцу и забрасывает сумку на заднее сиденье. Сам он садится вперёд.

— Правило только одно: никаких вопросов, — говорит Лидия, выруливая на узкую проселочную дорогу. — Я отвечу на них вечером. После всего, — она резко вдыхает, а потом судорожно выдыхает: — Этого.

Тайлер снова только кивает. Следующие полчаса они едут в тишине.

Джил оказывается права: Йена пригласили. Тайлер узнаёт его сразу, даже со спины, пока они с Лидией паркуются на небольшой поляне перед какими-то развалинами. Боэн стоит у крыльца, рассматривая выцветшую облезлую дверь и совсем не реагирует на их появление. Тайлер уже собирается поздороваться, когда Йен неожиданно разворачивается и улыбается ему одной из своих фирменных мягких улыбок.

— Тайлер, — говорит Боэн, протягивая руку.

— Йен, — Хеклин в очередной раз удивляется несоответствию внешнего вида давнего приятеля и крепкости его рукопожатия.

— Хотел бы сказать, что рад тебя видеть, но обстоятельства, — Йен разводит руками и наклоняет голову влево, как всегда делает, когда пытается выразить своё несогласие с происходящим, — не те, — заканчивает он, проверяя, проникся ли Тайлер его раздосадованностью происходящим.

Тайлеру очень хочется закатить глаза, но он знает Боэна достаточно давно, чтобы не принимать его манерность за пределами съёмочной площадки и ковровой дорожки близко к сердцу.

— Да, — лаконично соглашается Хеклин и встаёт рядом, начиная рассматривать ту же обшарпанную иссхошуюся дверь.

Тайлеру очень хочется спросить где они, но он буквально слышит саркастичное Дилановское: "Господи, Мигель, ты совсем тупой?" — и только сжимает зубы сильнее. Не то чтобы он ждал обычного городского кладбища, но пока происходящее на похороны совершенно не похоже.

— Горько видеть, во что он превратился с годами, — тихо произносит Йен.

Тайлер уже почти готов переорать О'Брайена в своей голове и спросить, что это за дом и как давно на самом деле Йен знаком со Стайлзом, когда откуда-то сбоку раздаётся низкий мужской голос:

— Не он первый, не он последний.

— И тебе здравствуй, Арджент. До сих пор не пойму, почему у вас в девизе нет ничего про цинизм. Цинизм — наше лучшее оружие и крепкая броня. Согласись, звучит, — прищуривается Боэн, и Тайлеру кажется, что он подбирается словно кошка, готовящаяся к броску.

Пожилой мужчина, Арджент, только пристально смотрит на Боэна, а потом поворачивается к Тайлеру. У него светлые голубые глаза, намного светлее, чем глаза того же Йена. Они похожи на воду в замёрзшем зимой озере: холодные и глубокие. Тайлер чувствует как по позвоночнику пробегает холодок. От незнакомца веет опасностью, но ничего опасного он не делает — только рассматривает Хеклина для первой встречи слишком пристально, слишком внимательно. Почти так же, как это делал вчера вечером Джексон, внезапно понимает Тайлер. Словно сличает его с какой-то картинкой в своей голове. Наконец, мужчина хмыкает и произносит:

— Хорошая куртка.

И, не дожидаясь ответа, проходит мимо них, вышагивая по жухлой прошлогодней траве к припарковавшейся в двадцати ярдах Лидии.

— Спасибо, — говорит Тайлер на автомате.

Хеклин впервые замечает, что Лидия в своем ярком зелёном пиджаке диссонирует с тусклым пейзажем вокруг. Она почему-то продолжает стоять рядом с машиной, положив руки на багажник. Арджент подходит к ней и останавливается рядом. Тайлер видит только его спину, но, наверное, он что-то говорит. Или молчит, рассматривая Лидию своими пронзительными серо-голубыми глазами.

Не он первый, не он последний. Тайлер крутит фразу Арджента в голове, пытаясь понять, что тот имел в виду. Шла ли речь только о доме или о Стайлзе? Хеклин смотрит на дверь так, словно она вот-вот раскроет ему тайну происходящего вокруг. Поведает о столь странном месте для похорон, о затерянном у подножия гор городке Бикон-Хиллз, о котором Тайлер никогда до этого не слышал. Об опасном и жёстком старике по имени Арджент и о Йене, вписывающемся в это безумное "здесь и сейчас" так органично, словно он знает о Стайлзе всё или почти всё.

Но дверь остаётся дверью — когда-то она была красной. Потом над ней поработали хулиганы, почти содрав с неё краску, а то, что не смогли сделать вандалы, доделала природа. Она хорошо потрудилась и над остальным особняком: крыша давно провалилась, крыльцо рассыпалось и просело, в большинстве окон нет стёкол, а в тех, что есть — те торчат изломанными зубами какого-то монстра. Тайлер вспоминает, что в доме, который по сюжету был родовым гнездом Дерека, были такие же жуткие стёкла. С Дереком жизнь тоже обошлась несправедливо.

На поляну медленно въезжает ещё одна машина, и Тайлер оборачивается на звук. Из обычного чёрного седана, который паркуется рядом с машиной Лидии, появляется незнакомый темнокожий молодой мужчина в чёрных джинсах, голубой рубашке и светлом пуловере. Он жмёт руку Ардженту и кивает Лидии, всё ещё застывшей у багажника, словно тот был каким-то импровизированным алтарём. Арджент что-то говорит незнакомцу — тот смотрит на часы, потом достаёт из заднего кармана джинсов телефон.

— А вот и Мэйсон. Крис, должно быть распекает его за опоздание. Что похороны, что свадьбы — всё у Арджента должно быть чётко по расписанию.

В голосе Йена Тайлер слышит плохо скрытую издёвку. Кажется, у Йена и Криса Арджента есть своя собственная история.

Лидия, наконец, открывает багажник и это простое действие словно запускает какой-то невидимый механизм. Арджент и Мэйсон, как по команде, поворачиваются и идут в их с Йеном сторону. Крис останавливается в паре ярдов слева от Тайлера, а, тот, кого Йен назвал Мэйсоном, лишь молча кивает, здороваясь то ли с ним, то ли с Боэном, и уходит Тайлеру куда-то за спину.

Йен же внезапно поворачивается вправо и громко фыркает.

— Для древнего старца ты неплохо сохранился! — почти кричит Боэн, и боковым зрением Тайлер видит, как слева от него кривится Арджент.

Из-за дома появляется невысокий афроамериканец с лысой головой и белой аккуратной бородкой. Тайлер машинально отмечает контраст тёмной кожи и светлых волос — мужчина действительно очень стар. Он определено старше Арджента, а тому, пожалуй, уже за шестьдесят.

— Как твой локоть, Йен? Всё ещё ноет в дождь?

Йен коротко смеётся:

— Не так, как твоя спина.

Губы мужчины складываются в улыбку, но Тайлер не видит веселья в тёмных, спокойных глазах. Хеклин решает, что общая история между эти двумя, даже более давняя, чем между Йеном и Арджентом. С Крисом старик не здоровается, только одаривает того долгим взглядом, а потом поворачивается к Тайлеру.

— Алан Дитон.

— Тайлер Хеклин.

Рукопожатие Алана Дитона оказывается аккуратным, почти безликим.

— Почти два, — внезапно произносит Арджент.

Дитон в ответ кивает и, как и Мэйсон пару минут назад, уходит куда-то им за спину. Тайлер уже собирается обернуться, когда в отдалении хлопает багажник, и Лидия Мартин идёт к дому с невзрачной светлой урной. Тайлер понимает, что это конец. Не будет никакого тела, никаких отпеваний, никаких речей и грустных, весёлых, а порой откровенно странных воспоминаний.

Дилан О'Брайен, Стайлз Стилински — режиссёр, превративший на полтора года его жизнь в ад на земле, действительно мёртв.

И похороны, которые после манифеста Дилана представлялись Тайлеру не иначе как сложной, долгой и трогательной процессией, на проверку оказываются простой светлой урной в руках Лидии Мартин. Никто не плачет, не шепчет молитву, не теребит в руках набившие оскомину розы и не переминается с ноги на ногу после долго ожидания у гроба. Только Лидия уверенно поднимается по развалившимся ступеням, толкает пронзительно скрипящую в тишине дверь и скрывается в темноте дома.

"Несправедливо", — вновь думает Тайлер. Прожить такую яркую жизнь и после смерти получить такие скромные камерные похороны. Дилан О'Брайен был достоин лучшего, даже если сам так не считал.

— Дерек? Господи, Дерек!

Тайлер не вздрагивает, не оборачивается на звук. Он слишком погружён в свои мысли, слишком погряз в разъедающем изнутри чувстве несправедливости, чтобы понять: что-то идёт не так.

— Дерек!

Тайлера хватают за локоть и резко разворачивают — мгновение, и он оказывается прижат к незнакомке, цепляющейся за него так крепко, словно он — выступающий посреди бурного потока камень.

— Я не Дерек.

Незнакомка так же резко отстраняется — Тайлер отмечает, как быстро на её лице сменяются эмоции. Раздражение, словно она собирается отчитать его за плоскую шутку, подозрение, а потом удивление. Она, кажется, наконец понимает, что ошиблась. Но уже через долю секунды Хеклин видит на красивом лице гнев:

— Кто дал тебе эту куртку?

— Кора.

Рука Йена ложится девушке на плечо, мягко сжимая тёмную ткань пиджака. Женщина стряхивает ладонь Йена одним движением плеча.

— Кто дал тебе эту куртку? — повторяет она с натянутой и фальшивой улыбкой, а потом добавляет: — Кристофер.

Хеклин смотрит ей прямо в глаза, но через секунду обзор ему загораживает Арджент — теперь Тайлер видит перед собой только коротко стриженный седой затылок.

— Как там теперь звучит твой девиз? — в голосе женщины злость сменяется ядом. — Я защищаю тех, кто не может защитить себя? Что-то Стилински это не помогло.

— Кора.

Если бы Тайлер слышал только звук, то решил бы, что Йен сидит на свидании с прекрасной женщиной, а не торчит посреди леса на похоронах. Арджент закрывает собой незнакомку, Кору, но не Йена — Тайлер впервые видит его столь собранным и опасным. До него, конечно, доходили слухи о бурной юности Боэна, но Тайлер никогда в них не верил. Наверное, зря. Этот Йен больше похож на тёртого жизнью гангстера, поймавшего на горячем сдавшего его копам пособника, а не на спокойного и утончённого голливудского актёра. Рука под пальцами Йена напрягается, но Боэн удерживает Кору на месте.

— Не здесь, — сухо роняет Арджент.

— Почему же?

Это можно назвать затишьем перед бурей — точкой невозврата, когда противники упираются друг в друга лбами и пытаются продавить оппонента авторитетом или банально напугать.

— Не здесь, — повторяет Кристофер.

Рядом с Арджентом появляется высокий темноволосый атлетично сложенный мужчина. Тайлер уверен, что не видел его у дома, но вот он — прямо перед ним, отзеркаливает позу Йена и берёт Кору за правый локоть. Та резко дёргается, но результата это не приносит. Кора перестаёт вырываться, выглядывая из-за плеча Арджента и встречаясь с Тайлером взглядом:

— Он даже тебя забрал.

На полных накрашенных коричневой помадой губах Тайлер видит горькую усмешку. Кора смотрит на Тайлера так, словно они давно знакомы, словно он должен с полуслова понять, что она имеет в виду. Словно есть какой-то код, который известен только им обоим.

Он даже тебя забрал.

Это можно назвать затишьем перед бурей — точкой невозврата, когда в небе мелькает первая молния. Грома ещё нет, но ты знаешь, что ждать осталось недолго.

"Горько видеть, во что он превратился с годами".

"Не он первый, не он последний".

"Хорошая куртка".

Лидия, которая кривит губы, словно от внезапной зубной боли, пока смотрит на него у лестницы.

Морщина, залёгшая между бровями Джексона, пока в карманах идеально сидящих брюк сжимаются и разжимаются кулаки.

Дом неуловимо похожий на дом Дерека со съёмок. Точная копия, если говорить откровенно.

Тайлер всматривается в развалины позади Коры и наконец-то замечает следы пожара, хорошо скрытые за работой зимних дождей и яростного летнего зноя. Он знает, что за дверью есть широкая лестница с пятнадцатью ступеньками, треть из которых частично провалилась. Тайлер знает, что если повернёт на втором этаже налево и зайдёт во вторую комнату, то окажется перед остовом сгоревшей кровати и разломанным шкафом. В трёх узких окнах не осталось ни единого стёклышка.

Лидия, которая кривит губы. Джексон, сжимающий и разжимающий кулаки.

"Ты его знал?"

"Не особо".

Итан, там, в Лос-Анджелесе. Итан говорил не о Дилане. Не о Стайлзе. Он говорил о Дереке.

Гром наконец-то накатывает на Тайлера волной. Картинка медленно складывается в его голове. Дерек. Дом. Пожар.

Дилан — Стайлз — снял ошеломительный в своей правдивости шедевр не потому, что был гениальным режиссёром и талантливым сценаристом. Нет, Стайлз взял всё из реальности и перенёс в кадр. Всё встаёт на места — одержимость Дилана каждой мелочью, каждой деталью. То, как придирчиво он инструктировал актёров, как гонял их и в хвост и в гриву на репетициях. Он не пытался подогнать их под идеальную картинку из своей раскадровки — он подгонял их под воспоминания. И судя по количеству деталей, которые Стайлз вдалбливал в них на съёмках, он был там — он был в Мексике. Тайлера подташнивает от одной только мысли, что та бойня, которую они сыграли, могла когда-то произойти в реальности. Что Стайлз мог был её частью.

— Дошло наконец.

Слова падают между ними, словно граната с выдернутой чекой. Темноволосый незнакомец, продолжающий держать Кору за локоть, уводит её к припаркованным машинам. За ними вслед идут Мэйсон и Алан. Застывший перед Тайлером Крис провожает импровизированный квартет взглядом. Йен снова выглядит самим собой, словно не было только что женщины, принявшей Тайлера за Дерека Хейла. Словно всё, случившееся за последние пять минут, было миражом, коллективным помутнением сознания.

Мэйсон заводит машину — Кора и незнакомец на заднем сиденье, Алан на переднем — и плавно выруливает на узкую, заросшую высокой травой гравийку — дорогой к пожарищу давно никто не пользуется.

— Талия звала её "моя маленькая бунтарка".

Кристофер Арджент хмыкает и продолжает буравить взглядом импровизированную парковку. Тайлер невольно вспоминает ДжейАра, то, как Дилан просил Борна почаще делать рожу кирпичом и разговаривать взглядом, а не ртом. Дилан был прав, Кристофер Арджент — тот самый старший брат Кейт — возвёл тяжёлый взгляд в ранг искусства.

Рассохшаяся ободранная дверь снова скрипит, и на крыльце появляется Лидия — светлая урна всё ещё у неё в руках.

— Где остальные?

— Кора решила заглянула на огонёк, — говорит Йен.

— Они повезли её в лофт, — добавляет Кристофер, а потом смотрит на часы. — Два пятнадцать.

Лидия только поджимает губы и идёт к машине. Никаких вопросов, кто такая Кора, никаких уточнений о каком лофте идёт речь. Тайлеру кажется, что он зритель, которого смеха ради подняли на сцену в середине третьего акта и попросили "подыграть". Все вокруг знают сюжет и только он не имеет ни малейшего понятия, что происходит, а предусмотрительная Лидия уже взяла с него обещание ничего не спрашивать до самого конца. Конца, который Тайлер себе даже представить не может.

— Тебя подбросить?

— Меня? — переспрашивает Тайлер у Йена.

— Нет, — жёстко отрубает Крис.

— Гордость превыше всего, да, Арджент? — подкалывает Йен и кивает Тайлеру. — Пойдём, Лидия не любит ждать.

Они снова куда-то едут — он с Лидией в её "Королле", Йен позади в броском желтом кабриолете. Арджент замыкает импровизированный кортеж на красном внедорожнике.

Через двадцать минут петляний по городку, который кажется слишком маленьким даже для того, чтобы называться городишком, они подъезжают к бескрайним засыпанным прошлогодними листьями полям с длинными рядами посеревших плит. Тайлер думает, что ничего в жизни Дилана О’Брайена, очевидно, не шло нормальным чередом, и его смерть не должна стать исключением. Даже кладбище на его похоронах закономерно оказывается на втором месте. Тайлер даже готов поспорить, что отпевать Стайлза после они поедут в какой-нибудь сексшоп, а не в церковь. Но если остановиться и подумать, то всё происходящее, так идеально подходящее под эпатажный образ главного ублюдка Голливуда, абсолютно лишено какой-то логики.

Они пару раз поворачивают и останавливаются у ничем не примечательного участка: примерно сто на сто пятьдесят ярдов, то тут, то там засаженного дубами и каштанами. Лидия выходит первой, забирает урну из багажника и уверенным шагом уходит куда-то вглубь. Тайлер, конечно, идёт за ней. Зелёный пиджак Мартин лишь подчёркивает рыжину её волос, и Тайлеру кажется, что он словно корабль, идущий на свет маяка, вот-вот разобьётся о скалы. Прямо как Дилан.

Лидия наконец останавливается. Тайлер догоняет её через несколько секунд и замирает у квадратного, слегка запущенного участка на две могилы, обрамлённого невысокой каменной оградой. Ещё секунд через тридцать к ним присоединяются Йен и Крис.

— Тебе надо лучше за ним следить, Арджент.

Претензию Йена Крис оставляет без комментариев, а Тайлер и вовсе пропускает сцену мимо ушей — всё его внимание приковано к надгробиям. На левом могильном камне три лаконичные строчки, вместившие чью-то целую жизнь:

На правом надгробии, брате-близнеце левого, строчек уже больше:

Родители, понимает Тайлер. Йен, видимо, приходит к тому же выводу:

— Так вот почему он всегда держал сборник О’Брайена при себе.

Лидия, как и Арджент, не удостаивает Боэна ответом, лишь перешагивает через кладку, открывает урну и переворачивает её над могилой Ноа. Пепел вытекает из урны тонкой струйкой, переливаясь в солнечных лучах, но заканчивается почти сразу же. Видимо, Лидия высыпала большую часть там, в доме Дерека.

Всё происходящее, так идеально укладывающееся в образ единственного настоящего бунтовщика Голливуда, абсолютно лишено какой-то логики.

Да, Дилан мог разбиться под Модесто, но не мог ехать к друзьям в Сакраменто отмечать второй Оскар. Он не отмечал награды. Он ненавидел Оскар.

Родители Стайлза — Ноа и Клаудия — оказываются лишь вторыми в очереди на прах собственного сына, да и то, Клаудии не достаётся ничего.

Группа подростков, у голубого потрёпанного джипа: темноволосый паренёк, Стайлз в красной толстовке, азиатка с катаной, брюнетка в коротких шортах и насупленный блондин — прототипы Мака, Стивена, Киры, Малии и Лиама, там, на кухне в доме Лидии. Но ни одной фотографии Дерека, которому достаётся почти всё содержимое урны.

Хеклин вспоминает, как снова и снова во время пресс-тура отвечает на вопросы о Дереке. Почему тот впервые для фильмов О'Брайена оказывается бисексуалом, почему скрывает свои чувства и почему умирает отвергнутым. Тайлер помнит, как Дилан бросает ему объяснение в лицо в первый же день съёмок. Как описывает смерть Дерека во всех кровавых подробностях и цинично добавляет, что участь всех однополых пар быть не взаимными.

О'Брайен оказывается почти такого же роста, что и сам Тайлер. На нём мятая и, кажется, несвежая футболка. Потёртые тёмно-коричневые штаны и ярко-красные кеды. Бейсболка, надетая козырьком назад, неизвестно чьей команды — только логотип MLB прямо центру. Он трёт щетину, а потом открывает рот. И первое впечатление о своём в доску парне разбивается о поток его злости, ярости и цинизма. Тайлер помнит, как его надежды идут прахом: Дилан О'Брайен не был жертвой клеветы. Он действительно оказывается ублюдком.

Почти два года спустя, на кладбище захолустного калифорнийского городка, Тайлер наконец понимает, почему. Стайлз любил Дерека. Это понимание бьёт Тайлера даже сильнее, чем осознание, что Мексика была правдой. Да, Стайлз видел смерть своих друзей, был частью бойни, что разделила его жизнь пополам. Теперь Тайлер знает, что кроме друзей, кроме фактически семьи, Стайлз потерял и свою любовь. Любовь всей своей жизни.

Хеклин чувствует тёплую тяжёлую ладонь Йена на плече, словно тот понимает, что Тайлер догадался. Сложил наконец пазл до конца, собрал разбросанные по жизни Дилана подсказки в целую историю. Как будто Йен знает, что Тайлеру сейчас нужен якорь, чтобы не утонуть в этом бескрайнем море боли. Эпитафия с могилы матери Стайлза теперь кажется Хеклину не символом надежды, а циничной насмешкой.

Лидия не произносит ни слова, не касается могильных плит, не плачет — просто разворачивается на каблуках и стремительно возвращается к машине. Йен держит Тайлера под локоть всю дорогу до синей "Короллы".

Строчки неизвестного стихотворения, фамилия автора которого, очевидно, О'Брайен, повторяются в голове у Тайлера, как заевшая пластинка. Эпитафия с могилы матери Стайлза теперь кажется ему пророчеством — дышать становится очень больно, но Тайлер всё равно продолжает.

Chapter Text

Двухэтажный дом на окраине Бикон-Хиллз выделяется среди соседей по улице так же, как Дилан О’Брайен выделялся среди режиссёров Голливуда. На первый взгляд всё то же самое — руки, ноги, щетина, алкоголизм, скверный характер и непомерное эго. Дилан на проверку был ублюдком и лучшим в своей профессии. Двухэтажный дом по Вудбайн-лэйн с потемневшими латунными цифрами 129 на фасаде — двойка дала крен вправо — на проверку оказывается скорее братом поместью Хейлов, чем другим домам с улицы. Он мёртв изнутри и снаружи, хотя Тайлер не видит следов пожара или разрушений. Но нет никаких сомнений — дом давно и стопроцентно мёртв. Тайлер видит это в тусклых окнах, в проплешине посреди лужайки, в перекосившейся двери гаража, которую, наверное, не поднимали несколько лет.

У дома припаркован чёрный седан, кажется, Мэйсона. На подъездной дорожке на две машины стоит простенький серый "Хёндай Солярис" с калифорнийскими номерами. Лидия паркуется рядом, а Йен прямо за ними — в любой другой день Тайлер задумался бы, как Боэну удалось втиснуть свой кабриолет, не поцеловавшись с бампером "Короллы". В любой другой день Тайлер спросил бы себя, зачем запирать машину Мартин у дома, но оставлять свободный проезд для "Соляриса". Он много о чём спросил бы, но сейчас его хватает только на то, чтобы выйти из машины и уставиться на двухэтажный дом, давно ставший чем-то вроде склепа посреди обычного спального района. Хеклину нет нужды угадывать чей он: дом на озере принадлежит Лидии, развалины, спрятанные в лесу, — Дереку. А здесь, на Вудбайн-лэйн 129 жил Дилан О’Брайен, когда ещё был Стайлзом Стилински.

До смерти Дилана Хеклин никогда не задумывался, каким должно было быть детство и юность О’Брайена, чтобы тот вырос в настолько отталкивающего человека. После череды шокирующих признаний и комментариев, где Дилан оказывался ещё более безумным, чем помнил по съёмкам Хеклин, он пару раз ловил себя на вопросе "почему". Ещё сегодня утром он бы хотел узнать ответ, теперь же Тайлер просто стоит у дома и не решается зайти внутрь. Не знает, какие ещё откровения будут ждать его внутри.

Лидия уже давно там, как, впрочем, и Крис, припарковавшийся дальше по улице. Боэн снова незаметно для Тайлера оказывается рядом. Привычная уже ладонь оказывается на плече, но не сжимает, не давит к земле своей тяжестью. В любой другой день в голове у Тайлера прозвучал бы едкий комментарий Дилана: "Мигель, все мексиканцы трусы или только ты таким уродился?" В любой другой день Дилан О’Брайен зашёл бы куда угодно без тени сомнения или нерешительности, но что-то подсказывает Хеклину, что у этого порога даже Дилан бы спасовал. Что-то подсказывает Хеклину, что Стайлз не был в этом доме долгие годы. Йен, кажется, думает о том же самом — он ничего не говорит, не тянет Тайлера внутрь как на буксире, не проявляет нетерпения.

Это ещё одна точка невозврата — здесь и сейчас он ещё может развернуться, уйти, сесть в машину и смириться с тем, что узнал сегодня. Пересобрать в своей голове Дилана-мать-его-О’Брайена, переосмыслить всё, что было на съёмках, пересмотреть ещё раз ленту, попытаться понять, что было ли между ним и Диланом что-то кроме отвратительной пародии на рабочие отношения. У него ещё есть шанс спастись, сбежать, струсить. Остаться собой. За обычной белой дверью в нескольких ярдах от него шанса уже не будет.

Тайлеру Хеклину стоит развернуться и уйти. Открыть заднюю дверь "Короллы", забрать свою сумку, поймать попутку, вернуться в Лос-Анджелес. Его не должно быть здесь — Стайлз не хотел, чтобы он был здесь. Теперь-то Тайлер понимает почему.

Тайлеру Хеклину стоит развернуться и уйти, но за рёбрами снова ведёт, а в голове звучит чужая эпитафия: "Я вдохну всё равно, даже зная о будущей боли". Не завтра, и не через месяц, но где-то в недалёком будущем в голове Тайлера поселится вопрос "почему". Он сожрёт его изнутри, он сведёт его с ума. Он изменит его так же, как изменят секреты ещё одного мёртвого дома. Нет больше развилок, перекрёстков и точек невозврата — Тайлер уже на крючке. Он закрывает глаза, выдыхает, словно собирается нырнуть в глубину, и делает первый неуверенный шаг к обычной белой двери. Позади него, Йен, наверное, улыбается.

В доме, который по всем признакам, должен быть склепом, кипит жизнь — бряцают тарелки, гремят стаканы, открывается и закрывается дверца холодильника, шумит вода в раковине. Оглушительно пахнет картошкой фри, свежей выпечкой, специями и лазаньей. Тайлер не видит ни пыли, ни паутины, ни следов консервации — никто в этом доме не хранил мебель в чехлах или плёнке, но никто и не жил. В нём, должно быть, просто как следует убрались перед сегодняшним днём.

Тайлер не идёт в столовую, не заглядывает на кухню — останавливается в небольшой, скучно обставленной гостиной — пара кресел, журнальный столик тёмного дерева, светлый трёхместный диван. Здесь явно не пили по вечерам пиво, смотря бейсбол или баскетбол, никто не собирал здесь по выходным книжный клуб, да и уроки тут вряд ли кто-то делал. Тайлеру кажется, что в этой гостиной вообще редко появлялись.

— Как очевидно, — словно озвучивая его собственные мысли, произносит Йен.

Тайлер не оборачивается, только кивает:

— И так же безлико.

— Да нет, я бы сказал, — Йен замолкает, подбирая нужное прилагательное: — исключительно и оригинально.

В этот раз Тайлер оборачивается к Боэну — может быть он что-то пропустил в узком холле, может быть Йен просто решает, что наконец-то настало время горькой иронии. К удивлению Хеклина, тот всё ещё стоит за порогом дома.

— Так и будешь там торчать?

Йен улыбается так, словно Тайлер только что отмочил лучшую шутку за последнюю неделю.

— С удовольствием, да вот только обещал Стайлзу, что когда попаду сюда, обязательно сниму порожек перед тем, как войти.

Хеклин снова чувствует себя зрителем на сцене третьего акта, перед самой кульминацией.

— Традиция дома Стилински, — пожимает плечами Йен. — Будь другом, Тай, подцепи вот тут.

— Хочешь сказать, что сам не можешь? — Тайлер смотрит на Йена с непониманием и злостью.

— Рад бы, но обещал.

Голос Йена остаётся ровным и спокойным, но Тайлеру кажется, что Боэн с трудом сдерживает себя — что-то не так в его позе, а может быть — во взгляде. Тайлер выдыхает, качает головой и опускается на одно колено, ощупывая порог.

— Да, — направляет его Йен: — видишь, тут выемка. Подцепи и тяни. Отлично.

Когда порожек — узкий брусок светлой древесины — оказывается у Тайлера в руках, Йен наконец заходит в дом.

— Теперь что?

На мгновение Хеклину даже кажется, что он видит в глазах Боэна неестественно яркий голубой отблеск, но вот Йен поворачивается к нему, и иллюзия пропадает.

— Прислони к стене. Мэйсон потом уберёт.

— Ты уже был здесь? — Тайлер быть может и обещал ничего не спрашивать у Лидии, но Йен ничего такого не просил.

— Нет, — Йен качает головой, осматриваясь. — Знаю только, что спальня Стайлза была наверху. Первая дверь налево.

Не сговариваясь, они оба смотрят на ступени такой же узкой, как холл, лестницы и выше, на слабо сейчас освещённую площадку второго этажа.

— Направо.

Как оказалось, Кристофер Арджент тоже умеет ходить абсолютно беззвучно:

— Спальня Стайлза по правую руку, по левую — комната Ноа.

Йен громко фыркает и уходит вглубь дома, едва не задевая Арджента плечом. Хеклин лишь смотрит на Криса, гадая, почему брат Кейт оказался в числе друзей Стайлза. Их свела общая боль потери или чувство предательства? И если спросить об этом Лидию, ответит ли она? А если спросить самого Арджента?

— Пойдём, — кивает Крис, не вынимая рук из кармана куртки. — Стол уже накрыт.

Они идут в маленькую столовую, зажатую между гостиной и кухней. Ничего особенного — бежевые стены, пара узких окон, закрытых жалюзи, овальный деревянный стол-трансформер с шестью стульями, несколько акварельных пейзажей на стенах, лампа с белым абажуром в углу на чёрной тумбочке. Столовая почти так же стерильно безлика, как гостиная — никаких мелочей вроде связки ключей, забытого чека или вазочки с монетами. Тайлер не знает, специально ли кто-то превратил комнату в картинку из каталога мебели или же столовой в этом доме пользовались так же редко, как гостиной. Но сегодня, сейчас, она забита до отказа: в дальнем торце стола сидит Лидия, по правую руку от неё Йен, по левую стоит свободный стул. Место у ближнего торца занимает Крис, по его правую руку ещё один пустой стул, а по левую уже сидит Мэйсон, которого Тайлер видел у дома Дерека. Лидия замечает его замешательство и показывает на стул рядом с собой. Тайлеру ничего не остаётся, как занять указанное место. Едва он оказывается за столом, как в столовую входит незнакомка в простом синем платье — у неё кудрявые тёмные волосы и смуглая кожа. Тайлер решает, что ей, пожалуй, примерно столько же, сколько Крису.

— Мелисса, — представляется женщина и, не дожидаясь ответа, тут же спрашивает: — лазанья или тако?

Тайлер вспоминает поздний ужин в доме Лидии и, конечно, выбирает первое. Когда Мелисса возвращается в столовую с большой порцией исходящей паром лазаньи, Тайлер представляется в ответ:

— Тайлер Хеклин.

В ответ она лишь дарит ему грустную улыбку и садится рядом, принимаясь накладывать в собственную тарелку картошку и тако. Мэйсон откупоривает бутылку красного вина, Йен, сидящий рядом разливает по стаканам виски.

Это самые странные поминки на памяти Тайлера — никаких речей, никаких официальных соболезнований, словно с кладбища Хеклин попадает на обычный воскресный семейный обед. Йен смакует виски, Мэйсон макает картошку спиральками в соус, Кристофер чинно режет лазанью на маленькие аккуратные кусочки. Лишь Лидия планомерно напивается — за двадцать минут она успевает выпить две порции виски. Быть может, Тайлеру стоит последовать её примеру.

— Крис, ты свободен завтра вечером? — внезапно спрашивает Мэйсон.

Арджент лишь молча смотрит на мужчину, продолжая, впрочем, работать ножом.

— Я хочу посмотреть кое-что в архивах.

— Проблемы?

— Не думаю. — Мэйсон переводит взгляд на Лидию, потом снова смотрит на Криса, делает глоток вина. — Но не хочу спускать ситуацию на самотёк.

Криса, видимо, такой ответ устраивает — он кивает Мэйсону и возвращается к лазанье.

— Ещё?

Это, конечно, Мелисса. Хеклин моргает, переводит взгляд с неё на свою тарелку и понимает, что оказывается всё уже съел.

— Нет, — отрицательно качает головой Тайлер, а потом добавляет: — Спасибо, было очень вкусно.

— Это ты ещё не пробовал яблочный пирог по рецепту Клаудии, — улыбается она, забирая у него тарелку, и уходит на кухню.

Это самые странные поминки на памяти Тайлера — лазанья, тако, картошка спиральками, пироги по старым семейным рецептам. Были ли все эти блюда тем, что когда-то любил Стайлз или Дерек? Хеклин пытается вспомнить, что ел Дилан на съёмках, но на ум приходят только кофе, бургеры и картошка фри — не спиральками, а обычная — пересоленная и очень жирная. Может быть Мелиссе нравится готовить именно эти блюда, а может быть, их просто любят Крис, Мэйсон и Лидия.

Когда Мелисса ставит перед Тайлером ароматный яблочный пирог с шариком ванильного мороженого, он запоздало понимает, что запивать десерт красным вином не лучшая идея, но просить Мелиссу снова вернуться на кухню и заварить чай или сварить кофе, кажется ему наглостью, граничащей с хамством. К его удивлению, следом за тарелкой на столе оказывается кружка с чёрным кофе.

— Я подумала, что ты пьёшь что-то крепче американо.

Тайлер делает глоток на пробу — в кружке определённо неразбавленный двойной эспрессо, почти такой, какой он пьёт каждое утро. Правда, у этого сорта чуть более кисловатый вкус, как будто ягоды собирали в горах.

— Спасибо, — искренне благодарит Тайлер. — Именно то, что надо.

Мелисса улыбается, но Хеклин видит в её глазах грусть и разочарование. Словно больше всего на свете она хотела бы ошибиться.

Остаток обеда проходит так же спокойно и размеренно: Мэйсон налегает на пирог, Йен предпочитает тако, а Крис уходит на кухню и возвращается с кружкой свежезаваренного зелёного чая. Только Лидия продолжает пить виски, игнорируя еду и окружающих её людей. Тайлер думает, что даже у акул Голливуда есть предел. Возможно, Лидия достигла своего.

Тайлер не понимает, что происходит. Он видел на похоронах разное — гнев и ярость, торг, отрицание и истерики, но почти никогда — смирение и принятие. Но здесь и сейчас Хеклин видит именно их — смирение и принятие. Словно окружающие его за столом люди, кроме разве что Лидии, уже оплакали Дилана, уже проговорили вслух всю свою скорбь и боль, вспомнили всё, что было с ним связано. Вспомнили и отпустили.

Память странная вещь — она внезапно подкидывает Тайлеру картинку из одиннадцатого класса. Её звали Элизабет, но она просила звать её Бет. Они учились вместе с пятого по девятый, а потом у Бет нашли рак костей. Её хватило на полтора года, но Тайлер едва узнал её на похоронах. Девчонки и парни из их параллели рыдали навзрыд, но родители Бет просто стояли у гроба и принимали соболезнования. Они знали, чем всё закончится. Они похоронили Бет в своих головах задолго до того, как она перестала дышать. У Криса, Мелиссы, Мэйсона и даже Йена сейчас те же лица. Они знали и ждали — для них смерть Стайлза была лишь вопросом времени.

Это не похороны и не поминки. Это просто констатация факта. Жирная точка в конце затянувшихся и опостылевших отношений. Тайлер смотрит на недоеденный кусок пирога перед собой и впервые за этот день задаётся вопросом — а смог бы он сам выжить, если бы у него на глазах убили его друзей? Смог бы он не спятить, если бы у него на руках умер человек, которого он любил больше жизни? Тайлер вспоминает, как методично Дилан пил после Оскара. Впервые Тайлер задаётся вопросом — была ли смерть Дилана О’Брайена несчастным случаем. Боль за рёбрами становится почти невыносимой.

Первым из-за стола поднимается Мэйсон. Он кивает Тайлеру и Йену, пожимает руку Крису и долго, пристально смотрит на Лидию. Лидия смотрит на него в ответ, но так ничего и не произносит.

— Как ты думаешь, — спрашивает Мелисса, поднимаясь из-за стола. — Стоит положить Дитону немного тако?

— Определённо.

Тайлер впервые видит на лице Мэйсона улыбку и на автомате отмечает, что мужчине она очень идёт. Мэйсон и Мелисса уходят на кухню, но обратно в столовую она возвращается одна. Атмосфера за столом стремительно меняется — из непринужденного семейного обеда она мутирует во что-то напряжённое и сложное. Крис кивает сам себе и начинает убирать со стола, Йен и Тайлер, конечно, присоединяются.

Арджент собирается вместе с Мелиссой, и лишь теперь Тайлер понимает, что они, должно быть, пара. Через двадцать минут, стоя на пороге, Мелисса кивает Йену, а затем осторожно обнимает Тайлера.

— Береги себя, — говорит она и выходит в прохладный мартовский вечер. Пока Мелисса идёт к припаркованному на дорожке "Солярису", лучи закатного солнца превращают её смуглую кожу в расплавленное золото.

Арджент остаётся верен себе — он не даёт никаких напутствий, только молча жмёт Тайлеру руку. Йена же Крис не удостаивает даже кивком. Боэн хмыкает, а потом кричит Ардженту в спину:

— Увидимся через месяц, Арджент!

Кристофер, прошедший уже половину лужайки, останавливается, поворачивается к Йену и холодно чеканит:

— Надеюсь, что нет.

Йен смеётся и шутливо отдаёт Крису честь. Арджент лишь поворачивается и уходит к своему внедорожнику.

— Где вы познакомились? — спрашивает Тайлер, пока они идут обратно в столовую к Лидии.

— На охоте, — беззаботно отвечает Боэн.

— На охоте? Не знал, что ты охотишься.

Образ утончённого Йена Боэна никак не стыкуется у Тайлера в голове с необходимостью сутками напролёт торчать в непроходимой глуши с винтовкой наперевес.

— В молодости я из леса практически не вылезал.

— Ты и сейчас бы не вылезал, если бы мог.

— Ты говоришь так, будто быть собой это преступление.

Лидия не отвечает, лишь одним большим глотком допивает всё, что осталось в её стакане.

— А, — тянет Йен и начинает хлопать себя по карманам, всем своим видом показывая, что вот-вот умрёт без никотина. — Пойду, выкурю сигару в саду.

Тайлер смотрит в спину Йену, который действительно идёт через кухню к задней двери. Боэн тянется к ручке, дёргает её пару раз и возвращается обратно.

— Заперто, — драматично констатирует Боэн и уходит к крыльцу.

Лидия продолжает молчать и, лишь когда Йен нарочито громко хлопает входной дверью, произносит:

— Возьми себе стакан и принеси, пожалуйста, льда. Это будет длинный разговор.

Впервые Тайлер пробует виски на съёмках, когда ему четырнадцать. Технически, "Джек Дэниэлс", конечно, не виски, а бурбон, но для того, кто пьёт, нет никакой разницы гонят ли пойло в его стакане из ячменя и ржи или из кукурузы. Сам Хеклин предпочитает видеть в своём стакане джин, но послушно пьёт тёплый, разбавленный льдом бурбон. В бутылке на столе осталось меньше половины, но Лидия не выглядит пьяной. Куда там, она не выглядит даже выпившей, только очень усталой. В голове у Тайлера слишком много вопросов, он крутит в руках стакан, смотря, как лёд бьётся о стенки, вспоминая, как Дилан целеустремлённо накачивался виски после Оскара.

— Как его звали?

— В его свидетельстве о рождении написано Мечислав Стилински, но мы звали его Стайлз, — Лидия замолкает, словно решает, насколько развёрнутым должен быть её ответ. В конце концов она продолжает: — Перед киношколой — уже после Мексики и смерти отца — он сменил документы на Дилана О’Брайена. — Лидия делает глоток. — Марк О’Брайен был любимым поэтом Клаудии — они с Ноа тоже училась в Беркли. Стайлз всю старшую школу планировал поступать туда же, — заканчивает она с грустной улыбкой.

Тайлер вспоминает, наконец, где слышал это имя — Марк О’Брайен. "Сандэнс" — двенадцатый или тринадцатый год — "Суррогаты" с Хоуксом и Мэйси. Сильная получилась картина — ещё одна практически документальная история.

— Так всё было правдой?

Лидия смотрит на Тайлера, слегка прищурившись, и Тайлер уточняет:

— Всё, что мы сняли там, в Мексике?

— И да, и нет, — она снова гипнотизирует стакан в руке, делает большой глоток. Подтаявший лёд бьётся о стенки. — Торговала ли Кейт наркотиками? Да. Была ли перестрелка в Мексике? Да. Погибли ли там все? Нет.

В стакане Лидии только лёд, и она наливает новую порцию, доливая Тайлеру куда как больше, чем обычное "на два пальца".

— Их было трое — Стайлз, Лиам и Малия. Те, кто выжил. Крис приехал уже после того, как перестрелка закончилась. Он же привёз их обратно с… — Лидия запинается, поджимает губы, но продолжает: — телами убитых. Кира, Маккол — мы звали его Мак — и Дерек.

Тайлер вспоминает оглушающую жару, в которой они снимали дубль за дублем. Они сидели с Шерманом в фургоне, и уже через полчаса пот катился по ним градом. Хеклин не хочет представлять, каково это было ехать в такую жару в одной машине с теми, кто ещё вчера был твоей семьёй.

— А Кейт и Питер?

Лидия лишь качает головой.

— Бросили там же, насколько я знаю.

Тайлер не удивлён тому, что Крис не стал везти обратно тело Кейт — отношения между братом и сестрой даже в картине выглядели больше похожими на холодную ненависть — но просто бросить тела? Тайлер Хеклин не может представить себе ДжейАра Борна, который смотрит на тело сестры, а потом садится в машину и как ни в чём не бывало уезжает в Калифорнию. Но ДжейАр Борн при всей внешней схожести далеко не Крис Арджент. Тайлер вспоминает холодные голубые, почти серые, глаза, идеально прямую спину и жёсткое, грубое рукопожатие. Крис Арджент, пожалуй, мог оставить предавшую его младшую сестру на расправу койотам и грифам. Что же говорить о каком-то там Питере Хейле.

— И последнее, что стал бы делать Крис, это хоронить Питера, — добавляет Лидия, словно знает, о чём задумался Тайлер.

— Что случилось с Малией и Лиамом?

— Пока Стайлз и ребята были в Мексике, здесь тоже было… громко. Картель подорвал участок шерифа и машину на школьной парковке. Отец Стайлза — Ноа — был в участке во время взрыва.

Картинка у Тайлера перед глазами чёткая и яркая, почти пугающая. Ярость, боль, страх, смрад разлагающихся по жаре тел, а в конце путешествия этот дом внезапно пустой и тихий. Звонок или стук в дверь. Морг.

Впервые за вечер Хеклин пьёт, а не цедит — жадно и быстро. Бурбон обжигает горло, слёзы выступает на глазах, но Тайлер пьёт до дна. А потом наливает ещё.

— Скажем так, по возвращении силы правопорядка проявляли к Стайлзу и ребятам повышенное внимание, — на губах Лидии злая улыбка. — ФБР, УБН, даже АНБ — кто только не слетелся на взрыв в участке шерифа и рекордную партию кокаина в школьном подвале. Малия и Лиам банально перетрусили — решили, что всё повесят на них, и сбежали, — она делает глоток, а потом смотрит в стакан так, будто видит в нём прошлое. — Их так и не нашли.

Когда Тайлер первый раз читал сценарий, ему показалось, что О’Брайен решил снять жестокость ради жестокости. Когда они снимали, Тайлеру казалось, что О’Брайен снимает драму ради драмы. Хеклин не знает, что думать теперь.

— Что до остальных... Мака и Дерека посадили в машину и расстреляли, а потом сожгли. После взрывов никто уже и не сомневался, что это дело рук картеля. Киру объявили пропавшей без вести — это её машину подорвали на школьной парковке. Конечно, Крис отдал тело её родителям, но не знаю, что они сделали с ним.

Тайлер допивает второй стакан и наливает третий — бутылка как назло заканчивается.

— Тела Ноа, Маккола и Дерека — точнее то, что от них осталось — в итоге отдали. Их даже удалось официально похоронить.

— Сколько ему было?

Тайлеру уже нет необходимости уточнять, кому и когда.

— Восемнадцать.

Хеклин прячет лицо в ладонях и шумно выдыхает, вместо того, чтобы заорать во всю глотку.

— Нам всем было восемнадцать. Кроме Дерека и Кейт, конечно, — Лидия, кажется, допивает свой бурбон. — Говорила мне мама не тусоваться с ребятами старше.

Лидия встаёт из-за стола — Тайлер слышит, как ножки стула проезжают по полу, — и уходит. Он не отрывает ладоней от лица, продолжая сидеть в той же позе. Боясь, что если сдвинется хоть на дюйм, остатки его самоконтроля рухнут. Что он развалится на куски или разнесёт на куски всё, до чего дотянется.

Мартин возвращается, Тайлер слышит шуршание и треск — с таким звуком срывают пластик с горлышка бутылки. Потом Тайлер слышит как в его стакан что-то падает — должно быть свежий лёд — и бульканье. Пахнет бурбоном, пахнет спиртом, пахнет отчаянием и болью.

— Пей, — говорит Лидия и возвращается на своё место.

Тайлер отрывает руки от лица, залпом опрокидывает стакан и наливает снова — руки трясутся то ли от напряжения, то ли от того, что опьянение наконец-то догоняет Тайлера. Лидия рядом, всё ещё выглядит так, будто и не пила вовсе.

"Восемнадцать", — стучит у Тайлера в голове. Неудивительно, что Стайлз влюбился. Не удивительно, что Дерек не ответил ему взаимностью. Обычный подросток — тощий и долговязый, наверное, неуклюжий. В красной толстовке и с россыпью родинок на бледной коже. Вчерашний мальчишка, влезший во внутренние разборки картеля.

— А Дерек его отшил, — тихо говорит Тайлер. Даже не спрашивает, просто констатирует.

Вместо ответа Лидия только пьёт. Они так и сидят в столовой, быстро погружающейся в сумерки. Они пьют, изредка перекидываются ничего не значащими фразами в духе "я думал" и "он был". В конце концов, Тайлер находит в себе силы спросить о том, что пугает его больше всего. То, что никак не вписывается в логику происходящего.

— Он, правда, разбился?

Маска стоика, которую Лидия держала весь день, идёт трещинами — она кусает губы и отводит взгляд. Сжимает бокал так сильно, что Тайлеру кажется, что тот сейчас треснет. На щеках Мартин Хеклин видит дорожки от слёз.

— Ирония, — говорит она наконец с неприкрытой болью. — Какая ирония. Стайлз пережил смерть матери, убийство лучшего друга, убийство отца, невзаимную любовь и смерть Дерека у него на руках, — она качает головой, будто не понимает как всё это вообще могло выпасть на долю одного человека. — Он начал сначала: новое имя, новый город. Выкарабкался, прошёл реабилитацию, снял по совету терапевта фильм.

Лидия замолкает, допивает всё, что есть в стакане. Крутит его, разглядывая нерастаявший лёд.

— Пошёл дальше, — губы дрожат, голос, наконец, срывается, — чтобы в итоге разбиться в аварии.

Смех Лидии почти не отличить от плача, и Тайлер берёт её за руку. Они так и сидят в столовой в темноте. Хеклин клюёт носом — он пьян, он устал, ему нужно в туалет и куда-нибудь лечь. Ему нужно забыть всё, что он узнал сегодня.

Чьи-то руки поднимают его со стула. Тайлер вертит головой, пытаясь увидеть кто это.

— Й-е-е-е-н.

— Всё хорошо, — убеждает его Боэн и, кажется, подхватывает Тайлера на руки.

Свет окончательно гаснет у Тайлера перед глазами. День похорон Дилана О’Брайена наконец-то заканчивается.

— Ты соврала ему, — тихо, но отчётливо произносит Йен. Он, как и Питер, имеет дурную привычку появляться из ниоткуда. Оборотни, что с них взять.

— Конечно, я соврала ему, — отвечает Лидия, кривя губы и смотря за тем, как тает очередной лёд в стакане. Утром она останется без голоса, но её это совсем не пугает.

— Почему? — спрашивает Боэн, поднимаясь и садясь рядом с ней на ступеньки.

Она сидит на веранде, рассматривая тёмный задний двор.

— У нас хватает посвящённых в это безумие. Наших в Голливуде и так слишком много, — Лидия пожимает плечами, делает приличный глоток. Бурбон холодный и разбавленный, она едва чувствует его вкус. Мартин не понимает, что кроме забвения мог находить в нём Стайлз, но послушно делает ещё один глоток. Нерастаявшее крошево царапает горло.

— Я не о нас, я о нём.

— Это уже ничего не изменит, — отрезает она.

— Это изменит всё, — возражает Йен и, развернувшись, буравит её взглядом.

— Для кого? Для него? Для Стайлза? Или для тебя? — она не отводит взгляд, и Боэн, конечно, сдаётся первым:

— Он имеет право знать.

Йен смотрит куда-то во тьму запущенного заднего двора Стилински. Когда-то давно, Лидия думала, каково это — обладать истинным зрением. Но чем дольше она сосуществовала со своими силами, со своим идеальным слухом, тем больше понимала, что ничего хорошего в зрении нет. Как и во всех их силах. Интересно, согласился бы Скотт на укус, если бы Питер просто предложил? Если бы потрудился рассказать обо всём том дерьме, которое придётся расхлёбывать Макколу в обмен на сверхчувства и регенерацию. У Лидии нет ответа: Скотт ушёл. Тогда, после Мексики, она не хотела слышать — не могла. А потом почти никого не осталось. Её стая предпочла уйти, расстаться даже с тем жалким подобием посмертия, которое давал им Неметон.

— Что? — хрипло спрашивает она, вглядываясь, как и Йен, во тьму. — Что Стайлз покончил жизнь самоубийством? Или что не хотел его вмешивать? Или то, что он влюблялся, но всё равно видел в нём Дерека? Это из этого он имеет право знать?

— Лидия.

Она чертовски устала. Ей хочется подняться наверх, выгнать Тайлера из его комнаты, упасть в его дурацкую кровать и разрыдаться. Ей хочется зарыться в его клетчатые рубашки и уснуть до утра, видя сны о них: ещё живых и юных. Она хочет увидеть его живым, ещё хотя бы один раз, но всё, что осталось — пустая урна из-под пепла.

— Он не хотел. Не мог, — Лидия качает головой и грустно улыбается. — Слишком устал, — говорит она, а после паузы добавляет. — Это был единственный выход.

Они замолкают, но оба слышат в этой весенней тишине намного больше, чем едва различимый шорох прошлогодних листьев или далекий шум изредка проезжающих по соседним улицам машин. Пока Йен прислушивается к тому, как Тайлер ворочается в постели, в которой Стайлз делал домашку, гуглил оборотней и вычислял наёмников, Лидия слышит только печальные вздохи у дальней ограды. Прошло слишком мало времени, чтобы он обрёл хотя бы какое-то подобие формы, но его уже слышно. Сукин сын стоит где-то там сейчас и вздыхает, глядя, как Хеклин спит в его постели, как его первая любовь напивается на крыльце его дома, и мужчина, который похож на Питера Хейла больше, чем сам Питер Хейл когда-либо был, пытается её успокоить.

— Тайлер мог бы его полюбить, — внезапно говорит Йен, словно тоже слышит эти вздохи, и снова поворачивается к ней. — Поверь, я был там. Я видел, как он смотрел на Стайлза на съёмках, — он бросается в атаку со всей яростью, словно в последний штурм. — Господи, да ты видела, как он смотрел сегодня?

— Это уже не важно, — холодно отрезает Лидия, допивая бурбон.

Она оставляет стакан на перилах, чувствует взгляд Йена у себя между лопаток, слышит ещё один полный тоски выдох у ограды. Лидия открывает дверь в дом, медленно присаживается и вынимает тонкий рябиновый порожек из паза. Встаёт и, не оглядываясь, уходит в тёмную тишину.

Ничего уже не важно.