Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Больше всего на свете Арсений сейчас мечтает оказаться в тёплой кровати и провалиться в сладкий сон, но вместо этого он, едва держа слипающиеся глаза открытыми, стоит в зоне выдачи багажа и стережёт появление собственного чемодана на пока что пустой ленте.

Чтобы совсем не заснуть, Арс заходит в твиттер, бездумно листая ленту, и параллельно переписывается со своим лучшим другом, с которым их теперь разделяют тысячи километров и который, несмотря на свой строгий режим, специально не стал ложиться спать, чтобы дождаться арсеньевского прилёта; у Серёжи сейчас уже почти полночь, а у Арсения — только девять вечера, и от этой мысли что-то противно и тоскливо ноет внутри — когда они смогут увидеться в следующий раз? Скорее всего, точно не раньше Нового года или — ещё хуже — только на каникулах после первой сессии.

Арсений, хмурясь, вздыхает и блокирует телефон, потому что, если не перестанет об этом думать, снова скатится в яму грусти, а ему такого счастья не надо — не хочется создать у Антона впечатление угрюмого пердуна.

Несмотря на то что Арс поступил во вполне приличный университет на бюджет и, казалось бы, мог жить спокойно и радоваться, но увы и ах: направление, которое он выбрал под давлением родителей, совсем не его — это вот вообще не то, чем Арсению хотелось бы заниматься.

Разумеется, при таких вводных переезд дался ему нелегко: во-первых, в родном городе у него так банально осталась вся жизнь и друзья, с которыми уж очень не хотелось прощаться (особенно с Матвиенко, с которым они с детства неразлучны, — Арсений даже представлять боится, как это расстояние и разница во времени на них и их общении скажется; понятное дело, оба поклялись поддерживать связь, несмотря ни на что, но кто знает, как всё получится на практике), а во-вторых, он теперь будет жить вместе со своим троюродным братом, с которым они в последний раз виделись больше семи лет назад на дне рождения их общего прапрапрадедушки — царствие ему небесное — и с которым за всё это время, понятное дело, ни словом не обмолвились.

Всем, что Арсений знает об Антоне (что тот очень добрый, порядочный и красивый мальчик, окончивший второй курс менеджмента и имеющий свою квартиру, которую ему подарили родители, чтобы он не жил в общежитии, — однако, справедливости ради, платит за квартиру Шастун сейчас самостоятельно), он обязан своей матери: именно она и попросила Антона пустить Арсения к себе пожить на время учёбы; Арсений, когда мама только предложила ему такой вариант, знатно охуел и принялся отнекиваться, убеждая её, что нет никакой необходимости напрягать практически чужого человека, но мама всё равно сделала по-своему, а Шастун вдруг реально согласился и даже сказал, что Арсений может не париться о деньгах за квартплату.

Арс с такого предложения охуел ещё сильнее и в кои-то веки перестал отмахиваться от маминых рассказов про его троюродного брата, с которым в детстве они чуть ли не дрались каждый раз, когда встречались, — несмотря на все попытки родителей подтолкнуть тех к нормальному общению, их вражда была непримиримой (сейчас Арсений уже даже не может вспомнить, чем они друг другу так не нравились, однако то чувство зудящего раздражения у него в душе отпечаталось превосходно), — а сейчас Антон зачем-то делает вот это всё, и Арсений натурально в шоке.

Приходится признать — а главное, поверить, — что люди действительно меняются, и основательно пересмотреть своё отношение к Шастуну: прошла ведь херова туча лет, и они больше не те малолетние заносчивые пиздюки в самом разгаре переходного возраста — они оба теперь вроде как взрослые, совершеннолетние и эмоционально уравновешенные люди, и Арсений искренне хочет начать их с Антоном общение с чистого листа (им всё-таки как минимум год — а то и весь период арсовского обучения — вместе жить).

Мысли о совсем уже скорой встрече с Антоном скручивают внутренности в один сплошной комок и заставляют сердечный ритм ускориться — ему по-настоящему тревожно оттого, как пройдёт эта встреча (не только в прямом, но и переносном смысле — а случится ли вообще? — потому что весь процесс так называемых переговоров проходил через арсеньевскую маму и антоновский номер появился в его телефонной книжке только перед выездом в аэропорт) и как они найдут общий язык после стольких лет, как будут жить вместе и насколько неловко это всё будет.

Его чемодан всё никак не появляется на ленте, и Арс снова заходит в телеграм, находит нужный контакт, подписанный сухим «Антон» (ну а как ещё его назвать?), и видит, что тот онлайн — нужно, наверное, написать, что он уже приземлился (будто Шастун этого, блять, не знает — Арсова мама, которая точно так же, как и Серёжа, не спит и которой тот первым делом отчитался о посадке, ему всё уже наверняка рассказала).

В следующую же секунду телефон в его руке вибрирует, загораясь увеличенной Антоновой аватаркой с мемным котёночком, отчего Арсений едва сердечный приступ не ловит, крупно вздрагивая и матерясь себе под нос, но вызов всё же принимает.

— Да? — приложив трубку к уху, произносит он и, слыша, как звучит собственный голос после долгого молчания, прочищает горло.

— Арс? Привет! — раздаётся на другом конце улыбающийся голос, и Арсений негромко вторит его приветствию. — Ты ещё ждёшь багаж?

— Да, — так же коротко отзывается он.

— Окей. Я просто хотел сказать, что уже жду тебя у выхода, — ставит в известность Антон, и Арсений сонно кивает, словно тот может его увидеть.

— Хорошо, — заторможено произносит Арс и зачем-то оправдывается: — Извини, я просто тут немножко носом клюю, — жмурится и с проклёвывающейся слабой улыбкой качает головой, обнимая себя рукой поперёк живота, а Антон только фырчаще смеётся.

— Ничё страшного: по твоим часам ж ночь давно, — добродушно отмахивается тот. — Всё, короче, давай, я жду тебя.

— Давай, — выдыхает Арс тихо и отключает вызов; хмыкнув про себя и прокручивая в голове антоновский повзрослевший голос, едва заметно улыбается уголком губ и смотрит в пространство перед собой безмятежно-отстранённым взглядом.

Ладно, может, чёрт всё-таки не так страшен, как его малюют.

Задумавшийся, он едва было не пропускает свой чемодан, неоново-розовым пятном выбивающийся из череды остальных (Арс покупал его за неделю до переезда вместе с Серёжей, и тогда они оба явно были на приколе и разгоняли шутки про Барби — сейчас же Арсений, спуская тот с ленты, ловит лёгкий приступ кринжа от собственного выбора и снова скатывается в грусть, вспоминая о Матвиенко).

Идя в направлении выхода, Арсений испытывает желание притормозить, но сам же качает головой, отклоняя предложение тревожности, и решает не оттягивать неизбежное — к тому же любопытство, что сильнее боязни, подталкивает в спину, примерно туда же, откуда у него растут крылья, и он истолковывает это как хороший знак.

Перед выходом стоят несколько человек, и Арсений, в этот раз намеренно замедляя шаг, пытается высмотреть бегающими глазами Антона (полагаться на воспоминания о том, как тот выглядел больше семи лет назад, бессмысленно, потому что вряд ли тот до сих пор похож на долговязую щуплую глисту), но тот его находит быстрее: высокий беловолосый парень, одетый в чёрные штаны, белую футболку с принтом и накинутое на плечи такое же чёрное худи, широко ему улыбается и активно машет раскрытой ладонью, и Арсений, удивлённо приглядевшись, действительно узнаёт в нём Шастуна.

Пиздец как изменившегося внешне (как минимум покрасившего волосы в блонд — Арс точно помнит, что он всегда был русым) и в целом возмужавшего Шастуна — Арсений, неспешно ковыляющий к нему, залипает просто неприлично, не понимая, куда делась та стройная берёзка, которую запросто дуновением ветерка могло унести, и кто этот секси чел, стоящий перед ним; если б не его крошечные зубы, что тот оголяет в улыбке, Арс бы на серьёзных щах решил, что они оба обознались — разве может человек вот настолько апгрейднуться?

— Капец ты вымахал! — первым же делом произносит Антон, подойдя ближе и оглядывая его всего с блеском радости в глазах, а Арсений может только смотреть на того снизу вверх и глупо то приоткрывать, то закрывать рот — и кто тут из них вымахал, вообще-то!

— Это ты мне говоришь? — всё же выдавливает из себя он после небольшой паузы, вскидывая брови, а Антон рассыпается в фырчащем смехе и встаёт к Арсению ещё ближе, безбожно нарушая его личное пространство, но тот настолько шокирован, что даже не чувствует дискомфорта.

— Привет, Арс, — выдыхает широко улыбающийся Антон, а затем слишком неожиданно сгребает его в объятия — причём не чисто для галочки, а прям вот настоящие долгие и крепкие объятия; немало удивлённый и невольно сильнее сжавший ручку чемодана Арсений, далеко не сразу её отпустив, всё же приходит в себя и запоздало обнимает Шастуна — благо тот ещё не отстранился. — Рад снова тебя видеть, — выдыхает Антон негромко, пока Арсений с толикой неловкости поглаживает его лопатки обеими руками.

Успеешь ещё насмотреться, думает Арсений, однако вместе с тем не может отрицать, что у него самого теплеет в груди и тревожности по поводу их с Антоном взаимоотношений почти не остаётся — сейчас всё хорошо, а то, что было в прошлом, не так важно.

— Я тоже, — всё же произносит Арс, и Шастун наконец отстраняется, заглядывая ему в лицо с той же улыбкой и словно неосознанно слабо сжимая арсеньевское левое плечо сквозь голубую футболку.

— Ты голоден? Хочешь, можем зайти куда-нибудь, — предлагает Антон с искренней вовлечённостью и стреляет глазами в сторону, кажется, фудкорта, но Арсений только качает головой: единственное, что он хочет сейчас, — это лечь спать.

— Я бы с радостью, но я очень устал и… — начинает было он, но Антон, вскидывая брови, его поспешно перебивает:

— Всё-всё, понял: сейчас же едем домой, — кивает и — Арсений внимательно всматривается в его лицо — ничуть не выглядит обиженным отклонённым предложением; следом Антон, наконец перестав жамкать Арсово плечо, хватается за его чемодан, и тот (Арсений, а не чемодан — тому рубиново поебать, кто его катит) глупо хлопает глазами и приоткрывает рот.

— Да я сам, он же нетяжёлый… — Арсений протягивает руку, пытаясь перенять ручку и только сейчас замечая обилие массивных колец и несколько браслетов на обеих Шастовых руках, но тот только фырчит:

— Ну и здорово, что нетяжёлый — значит, не сломаюсь. А будешь сопротивляться — ещё и рюкзак заберу, — подмигивает Антон и на всякий случай делает шаг назад, а Арсений охуевше пялится на него во все глаза и внезапно для самого себя чувствует, как собственные щёки краснеют. — Пойдём, — всё так же улыбаясь, Шастун кивает подбородком вперёд и, развернувшись, направляется в сторону выхода.

Ладно, хер с ним — пусть тащит, раз так хочет; смущённый собственной непонятной реакцией Арсений предпочитает подумать обо всём на свежую голову и молча догоняет Антона, который сразу спрашивает его о том, как прошёл перелёт.

Под Арсов рассказ о суматошной парочке, рядом с которой ему посчастливилось сидеть и которая мешала спокойно дремать, и под Антонов фырчащий смех они покидают огромное здание аэропорта, и Арсений, увлечённый то ли собственным повествованием, то ли залипанием на антоновской по-настоящему котячьей улыбке, запоздало замечает, что они уже идут между стройными рядами парковки в каком-то определённом направлении, и просто не может не поинтересоваться с непомерным удивлением в голосе:

— У тебя есть машина? — и пялится во все глаза на небольшой и стильный чёрный автомобиль, у которого Антон с улыбкой останавливается; Арсений не очень хорошо разбирается в марках (мальчишеский дроч на машины прошёл как-то мимо него), но авто выглядит красивым и достаточно дорогим.

— Хотелось бы, но не, — фыркает Шастун и, вопреки своим же словам, запускает руку в карман штанов, откуда достаёт ключи — спустя миг машина приветливо мигает им фарами. — Друг погонять дал, — наконец поясняет тот и кивает Арсению на переднее пассажирское сидение, мол, милости прошу.

— Охереть у тебя друзья, — чистосердечно присвистывает Арсений, проходя к нужной двери и нарушая собственное правило не употреблять мат первее, чем это сделает его собеседник, чтобы, если что, не выставить себя в не самом лучшем свете.

— Да я сам в ахуе, — складывая ручку чемодана, Антон широко улыбается, и невольно напрягшийся Арсений расслабляется.

Через десяток секунд он, предварительно сняв рюкзак, уже оказывается в салоне, где приятно пахнет мятной прохладой, и, пока Шастун убирает его чемодан в багажник, откидывается на сидении, выдыхая весь скопившийся в организме стресс; почему-то только в этот момент молчаливого спокойствия возникает чёткое понимание, что теперь всё будет по-другому, что он правда в другом, огромном по сравнению с его родным, городе и что здесь у него, кроме Антона, в общем-то, никого и нет.

Но сейчас это понимание почему-то больше не пугает — то ли у него банально не осталось сил об этом думать, то ли факт начала новой, взрослой, эры в его жизни действительно перестал висеть тяжким бременем на его сердце.

В конце концов, как бы ни было хорошо в прошлом, жизнь не стоит на месте и нужно двигаться вперёд; нужно постараться относиться к изменениям и испытаниям не как к великим мукам, а как к новой главе своей жизни, и верить, что она будет ещё круче и насыщенней, чем предыдущая.

Дверь со стороны водительского сидения открывается, и Антон опускается на своё место, тут же заполняя собой пространство автомобиля — Арсений не знает, как объяснить это ощущение, но будто даже мятный ароматизатор перестаёт пахнуть так сильно, и всё его внимание концентрируется на Шастуне.

Арс — сам не знает отчего — вздрагивает от пробежавшейся вниз по спине волне мурашек, и Антон, повернувшийся к нему аккурат в этот момент, это замечает и вмиг становится похож на взволнованного воробушка с этими приподнятыми бровями и растерянным выражением лица.

— Ты замёрз? — спрашивает он и, не дождавшись ответа, тут же снимает повязанное на шее худи и протягивает его Арсению. — Вот, возьми, — кладёт вещь сверху на его рюкзак и отворачивается.

— Да я не… — начинает было сопротивляться Арсений, как баран, смотрящий на это худи, но сам же себя внезапно затыкает, потому что а зачем отказываться и пытаться отрицать очевидное? Пусть на дворе и середина августа, но солнце уже давно зашло и на парковке ему действительно начало становиться прохладно, а так хоть согреется нормально.

Пока Антон заводит машину, Арс, помявшись ещё немного, всё же надевает тёплое от соприкосновения с шастуновской спиной худи, в котором по-настоящему утопает, несмотря на то что у них с Антоном не такая уж и большая разница в росте, — это ощущается необычно и… уютно.

Арсений, сползая ниже на сидении, сильнее кутается в пахнущую антоновским парфюмом одежду и смотрит на него исподтишка; так и тянет спросить, что с ним произошло за эти семь с лишним лет, что он настолько похорошел (во всевозможных смыслах), и хочется уже от самого Антона услышать всё то, что рассказывала Арсу его мама, но спрашивает он в итоге совсем другое:

— Сколько лет твоему этому другу? Он работает уже?

Сонливость, притупившаяся, когда они с Антоном только встретились, накатывает на Арсения с новой силой, и тот, на миг жмурясь, распахивает глаза и промаргивается, чтобы придать себе мнимой бодрости.

Антон, только схватившийся за телефон, вновь блокирует экран и смотрит на Арсения с полуулыбкой.

— В ноябре двадцать будет. Мы с ним одногруппники. — И, опережая арсеньевский вопрос, продолжает: — Машину — и не одну — ему родители подарили. Они у него миллионеры типа, и им ничего для своего сыны-корзины не жалко.

Шастун наконец выруливает с парковки, а Арсений с тихим хмыком выгибает губы — к таким мажорам с золотой ложкой в жопе он относится с подозрением, пока те не докажут, что достойны иного отношения (не то чтобы у Арса много реальных примеров из жизни, однако учился с ним один сынок богатеньких родителей, и, господь всемогущий, какой же он был конченный!); Антон, скользнув по нему взглядом и верно истолковав его реакцию, спешит оправдать своего друга в Арсовых глазах:

— Он, если что, вообще без звезды — нормальный чёткий пацан, я просто обожаю его, — улыбается уголками губ, стреляя взором в Арсения. — Ты только не думай, пожалуйста, что я с ним из-за денег дружу, ладно? — вмиг становится серьёзным и открыто смотрит большими честными глазами. — Я даже не знал, кто его родители, когда мы начали с ним общаться; это я потом уже узнал, но, правда, это вообще никак не влияет на нашу дружбу. Он клёвый человек, и я надеюсь, ты как-нибудь в этом убедишься, — заканчивает Антон с мягкой улыбкой и отвлекается на телефон, а Арсений может только кивнуть — окей, он не будет возражать, если когда-нибудь познакомится с этим адекватным мажором (только в каких условиях это произойдёт, вопрос хороший — Арс надеется, что Шастун не потащит его к тому знакомиться целенаправленно, а вот если пригласит его в свою квартиру, то это будет куда лучше).

Очень хочется спросить, зачем этот антоновский друг, раз у него настолько богатые родители, получает образование простого менеджера, но Антон, отложив телефон, вдруг снова подаёт голос:

— Всё, я написал тёть Тане, что я тебя забрал и везу домой, — можем ехать спокойно, — улыбается широко и, будто что-то вспомнив, продолжает: — Ты, кстати, можешь музыку свою включить, если хочешь, — Шастун протягивает ему нужный провод, и Арсений, приподнявшись, заторможено его принимает — будет здорово, если на фоне будет играть что-то знакомое, чтобы, если вдруг такое случится, заполнять неловкие паузы.

Арсений достаёт телефон из заднего кармана чёрных джинс и пару минут возится с настраиванием музыки; выбор падает на «The Prodigy», и, когда начинает играть первая песня в поставленном на рандом плейлисте, Антон растягивает довольное «О-о-о» и кивает пару раз — Арсений, улыбнувшись, добавляет пару плюсиков ему в карму за такое отношение к его любимой группе.

В телеграме висит непрочитанное сообщение от Серёжи с просьбой рассказать потом, как пройдёт встреча с его «любимым братцем» (написанное с явной иронией сейчас имеет все шансы стать вполне себе реальной действительностью), и Арсений обещает себе ответить позже, а пока что убирает телефон, прижимая тот экраном к животу и скрещивая руки.

Прокручивая в голове антоновские слова и смотря на дорогу, Арс вдруг испытывает сильный укол совести: он ведь правда будет жить за счёт этого добряка, потому как своего заработка не имеет, и за это становится жутко неудобно — если раньше ему было слегка неловко, но в целом по хер, то сейчас он чуть ли не физически ощущает эту стеснённость и нежелание так сильно напрягать другого человека; мало того, что жилплощадь на хер знает сколько займёт, так ещё и вынудит на нужды проживания больше денег тратить — ну как это называется?

Кажется, это всё была плохая идея — Арсению стоило подавать заявку на общежитие и жить по соседству с тараканами, потому что…

— У тебя такое лицо, будто ты ща взорвёшься, — с весёлым фырком Антон влезает в поток арсеньевских мыслей и пытается поймать его взгляд. — Чё такое, Арс? Выкладывай, — уже серьёзнее говорит тот и даже музыку потише делает.

Сбежать от этого разговора вряд ли выйдет, и Арсений глубоко вздыхает, опуская взор на собственные колени, но всё же подаёт голос:

— Слушай, Антон, насчёт денег…

— О-о, нет, даже не начинай этот разговор, — сразу же всё поняв, Антон мотает головой и перебивает его взмахом правой руки, ненадолго убирая ту с ободка руля. — Я уже с тётей Таней всё решил и не собираюсь отказываться от своих слов, так что, пожалуйста, давай не будем снова поднимать эту тему. Нет, — он хмурится, вновь качая головой, и смотрит на Арсения предупреждающе. — Сиди молчи дальше, если ты об этом поговорить хотел. — И произносит через пару секунд вдогонку: — Извини, если это грубо прозвучало, я не хотел.

Арсений, ощущая себя пристыженным и чувствуя ещё большую неловкость, чем до этого, молчит около двух минут и думает, как бы вернуть диалог в нормальное русло, потому что напряжение, повисшее между ними сейчас, ему не нравится от слова совсем; Антон, по всей видимости, думавший о том же, вздыхает и, качнув головой, снова заговаривает:

— Я могу понять, что ты чувствуешь по этому поводу, но, правда, Арс, всё в порядке и тебе не нужно из-за этого загоняться, — он говорит совершенно спокойно и искренне, и Арсений смотрит на него большими глазами и старается в самом деле избавиться от ненужного чувства вины. — У меня нет острой потребности в деньгах — у меня есть стабильный доход, который более чем удовлетворяет мои нужды, и ты своим присутствием в моей квартире не будешь вот вообще нисколько меня напрягать. Ты же учиться приехал — вот и учись, а насчёт остального не парься, — убрав ту же правую руку с руля, Антон несильно пихает Арсения в плечо и ловит его слабую ответную улыбку.

— Но ты же тоже учишься… — вяло пытается сопротивляться Арсений, потому что ему отчего-то сложно поверить в антоновский альтруизм; вдруг он через пару месяцев поймёт, какой обузой Арс для него является, и намекнёт о необходимости найти источник заработка — Шастун же как-то совмещает учёбу с работой, так что вряд ли станет слушать отговорки.

Антон, вернув руку на руль, тяжело вздыхает и снова качает головой, но уже не реагирует так бурно, как в первый раз.

— Я работаю потому, что меня это не напрягает, Арс, — глядит серьёзно, и именно сейчас тот остро ощущает их разницу в возрасте, только вот кажется, что Шастун старше не на каких-то два года, а на сильно больше. — Слушай, раз ты так сильно рвёшься, давай сделаем так: первый курс ты учишься и не рыпаешься, а потом уже будешь смотреть, получится ли у тебя работать без ущерба учёбе. Если получится и ты этого захочешь, то классно; если нет, то ничего страшного в этом нет и я не буду никоим образом тебя осуждать. Правда, Арс, расслабься и позволь мне побыть твоим шуга бразе, — смешливо фыркает Антон, и Арсений, открывший было рот, мигом забывает, что хотел сказать, и сыпется — действительно, зачем существуют всякие шуга дэдди и шуга мамми, если есть шуга бразе.

Антон, прежде чем вернуться к дороге, задерживает на нём взгляд дольше обычного — смотрит на его улыбку и сам расплывается шире — и только потом отворачивается; что-то внутри Арсения странно шевелится (вряд ли это глисты, а вот какое-то непонятное чувство, которое полусонным мозгом не получается чётко охарактеризовать, — очень да).

Проходит около полминуты, прежде чем Арсений снова заговаривает:

— Хорошо, — наконец соглашается он на такой расклад, и Антон только приподнимает брови, молчаливо спрашивая, мол, точно? Арсений в ответ только кивает пару раз. — Спасибо тебе, Антон, — искренне выдыхает он и, смотря в его профиль, очень хочет спросить, когда тот успел стать таким чудесным.

— Да не за что, — отмахивается тот и смотрит так тепло, что Арс окончательно перестаёт мёрзнуть. — Мы ж родня, как-никак, — хмыкает, переводя внимание на дорогу, а Арсений только улыбается шире.

— Слабенький аргумент, учитывая наши отношения в прошлом, — фырчит он, несмотря на то что изначально не хотел вообще никак поднимать эту тему (в душе всё это время присутствовал иррациональный страх, что Антон ввиду большого количества общих родственников забыл, с кем конкретно враждовал, а сейчас Арсений ему напомнил, и тот, вспомнив всё, развернёт машину и повезёт его обратно в аэропорт — мда, кажется ему пора переставать тревожиться по пустякам).

— Только не говори, что судишь меня по тому, что я говорил и делал тыщу лет назад, — изгибая брови, Шастун поворачивается к Арсению и смотрит на него, мол, ну ты серьёзно? — Это было давно и неправда. — Арс мягко смеётся, а Антон продолжает: — Я сейчас и я тогда — это две пиздец какие разные версии меня, да и ты, судя по всему, изменился, так что… — как-то неопределённо заканчивает Антон, однако его мысль интуитивно понятна: «давай мы будем делать выводы по нашим настоящим версиям, а не прошлым, что давно уже перестали быть актуальными».

— Ты очень изменился, — зачем-то говорит Арсений, задумчиво глядя в красивый антоновский профиль, и имеет в виду не только внутренние изменения, но и внешние; Арс понимает, что то, как он на него откровенно пялится, уже выходит за рамки приличия, но почему-то совсем не может отвести от Шастуна взгляд дольше, чем на десяток секунд, словно загипнотизированный.

— Надеюсь, в лучшую сторону, — с приподнятым уголком губ выдыхает Антон, а Арсений спешит поддакнуть. — Ты вообще погоди такие выводы делать, — вдруг смеётся Шастун, — мы от силы двадцать минут вместе, а нам ещё четыре года с тобой жить — вдруг опять собачиться начнём, — поворачивается к нему с широкой улыбкой, а Арс слишком самоуверенно мотает головой, смешливо морща нос.

Он сам вообще не любитель загадывать, но в этот раз у него присутствует чёткое ощущение, что они с Антоном будут жить если не душа в душу, то хотя бы без ежедневных ссор, как было раньше.

— Да вряд ли, — отфыркивается Арсений, и Антон с тем же выражением лица только пожимает плечами. — И всё же мне интересно, что с тобой за это время произошло, что ты из тощего пиздючонка превратился в роковую красотку, — сонливость делает его более болтливым, и Арсений слишком поздно понимает, что сказанное могло прозвучать обидно и двусмысленно (за это он боится даже больше), однако, прежде чем тот успевает спохватиться, Шастун вдруг фальцетно смеётся, поглядывая на него блестящими в темноте глазами и на пару секунд наклоняясь к рулю ближе.

От сердца нихуёво отлегает, и Арс позволяет себе так же ярко улыбнуться, наблюдая за тем, как Антона размотало с его шутки — а это он ведь даже не старался специально сказать что-то смешное, но после такой благодарной реакции… Куда там подавать заявки в клоуны?

Отсмеявшись, Шастун одаривает его ещё одним тёплым взглядом — Арсению даже жалко становится, что он прилетел в ночное время суток и что света в машине так преступно мало: ему хочется видеть антоновское лицо так же чётко, как в аэропорту, и вспомнить наконец, какого цвета его глаза, — и мурлычет негромко с какой-то особенно мягкой интонацией:

— Расскажу как-нибудь, если захочешь, — ещё раз мажет глазами по Арсу, который даже ёрзает на месте от нетерпения услышать эту захватывающую историю. — Только с условием, что ты тоже что-то о себе расскажешь, — прищуривается слегка, дожидаясь арсеньевского кивка — тот отчего-то слишком сильно умиляется проявлению взаимного интереса, который вот совсем не похож на интерес из вежливости. — Будем с тобой знакомиться заново, — выдыхает он, отворачиваясь к дороге с сохраняющейся на губах улыбкой; Арсений с идентичной переводит взгляд на лобовое стекло, рассматривая проносящиеся мимо оранжевые огни фонарей и зачем-то пытаясь убедить самого себя, что ему совсем не хочется продолжать смотреть на Антона.

Некоторое время они продолжают путь в уютном молчании, покачивая головами под ритм играющей песни; Арсений, глядя в окно, краем глаза видит, как часто Антон поворачивается к нему, и это почему-то вызывает улыбку — если б Арс не сдерживался и не строил из себя хуй пойми что, делал бы точно так же и даже больше.

На удивление, образовавшаяся пауза совсем не ощущается неловкой или хоть сколько-нибудь дискомфортной — Арсений, чувствуя себя расслабленным и согретым (во всех смыслах), даже снова потихоньку начинает клевать носом.

— Ты же впервые здесь? — спрашивает вдруг Антон, наконец придумавший тему для разговора, и Арсений, обрадованный новой возможностью поболтать с ним, тут же заставляет себя разлепить глаза и смотрит на него котёнком-невдуплёнышем.

— Д-да, впервые, — отвечает Арс через несколько секунд и следом извиняется: — Прости, я просто сонный чутка, — улыбается неловко, а Антон, мельком скользнув взглядом по его губам, только мотает головой, мол, ничего страшного.

— Если хочешь… — Антон отчего-то мнётся, улыбаясь уголками губ так очаровательно, что Арсений залипает (либо он просто придумывает себе очередной повод поглазеть на Шастуна подольше), не контролируя собственное выражение лица; Антон встряхивает головой, и продолжает: — Мы могли бы завтра — или в любой другой день, когда тебе удобно будет, — погулять по городу. Или покататься, если Эд разрешит на подольше машину взять, но, думаю, с этим проблем не возникнет. Я бы тебе места свои любимые показал и…

— Хорошо, — негромко перебивает его Арсений, потому что антоновская речь, словно тот реально чего-то смущается, становится похожа на детский лепет. — Я с радостью с тобой погуляю. Можно и завтра, и послезавтра, и так далее, пока ты мне вообще всё не покажешь, — добавляет он, улыбаясь шире, а Шастун смотрит на него так обрадованно, словно Арсений действительно мог ему отказать, и это не может не умилять; он кивает и, прикусив нижнюю губу в предвкушающей улыбке, вновь отворачивается — интересно, заболят ли у них обоих к концу поездки шеи?

Если абстрагироваться от контекста и так посмотреть, то происходящее слишком сильно похоже на то, что два очевидно заинтересованных друг в друге человека, которые практически только что познакомились, флиртуют и договариваются пойти на свидание (и даже не одно!), но как же сильно всё меняет контекст: они братья (пусть и троюродные), а потому, по идее, Арсения не должно ничего смущать, ведь всё достаточно прозрачно и невинно, но какая-то двусмысленность всё же не даёт ему покоя.

Но больше всего смущает Арсения не это, а реакция собственного тела на каждую антоновскую улыбку, на его фырчащий смех, на частые — и даже слишком — взгляды и такую искреннюю радость в глазах от простого Арсового согласия.

У него вызывает много вопросов (в основном это бесконечные вопросы в духе «Какого хуя») это разливающееся по грудной клетке и устремляющееся к низу живота тепло, но Арсений списывает это всё на то, что они с Антоном просто давно не виделись, что он просто рад с ним общаться и что это всё сонливость, из-за которой он так — во всех смыслах — залипает.

Вот если завтра на трезвую голову это всё продолжится, то будет повод всерьёз обеспокоиться этим вопросом, а пока что можно не забивать голову пустяками и расслабиться, позволив себе провести время в очень приятной компании.

— Расскажи мне что-нибудь сейчас, — выныривая из собственных мыслей, просит Арсений и поворачивает голову так, что он теперь безотрывно смотрит на Шастуна; тот вопросительно мычит, вскидывая брови. — Про город, — поясняет Арс, улыбаясь уголками губ, и снова чуть сползает на сидении, устраиваясь поудобнее. — Куда мы завтра пойдём?

— Не хочу спойлерить — сам всё увидишь, — загадочно подмигивает ему Антон, а Арсений в ответ лишь морщит нос. — Про город я тоже особо ничего рассказать не смогу, потому что, каюсь, никогда не интересовался его историей, но! — чуть повышает голос, закидывая удочку на продолжение и приподнимая руку с оттопыренным указательным пальцем, и улыбается ярче фонарей; Арс заинтриговано приподнимает брови. — Я могу рассказать про наши живые достопримечательности.

— Я весь внимание, — выдыхает Арсений, чуть растягивая гласные, и говорит чистейшую правду: пусть он и примерно догадывается, о чём — точнее, о ком — пойдёт речь, но в подробностях этой темой никогда не интересовался, так что услышать всё от Антона будет только круче.

— Для тебя, наверное, не секрет, что у нас есть действующая команда супергероев? — с полувопросительной интонацией говорит Шастун, и Арсений кивает.

— Знаю, но на уровне факта, — подтверждает Арс и, опередив антоновский вопрос, произносит: — Да, я бы с радостью послушал, — и почти сразу, когда Антон буквально начинает сиять, Арсений думает, что, даже если бы он не очень хотел, чтобы ему присаживались на уши с рассказом о кучке левых суперов, ради этой улыбки, определённо, можно было бы и потерпеть.

И всё же Арсению действительно интересно: он же тоже, по сути, является супером, вот только, в отличие от этих, не занимается геройством, да и, как ему кажется, в нём никогда не было этого отчаянного желания рисковать собой, спасая чужие жизни.

Тем не менее иногда у него проскальзывают мысли о том, что, возможно, было бы круто, будь он популярным супером, но, скорее всего, это связано с другим, не совсем с геройством.

— Короче, — начинает Антон своё повествование с широкой улыбкой и ощущаемым в голосе энтузиазмом. — Я ща не буду говорить про отдельных суперов, которые действуют поодиночке, потому что они не столь популярны, как команда «Супер-пуперов». Это их официальное название, да, — хихикает тот, и Арсений смешливо улыбается: оригинально, ему нравится. — Их всего девять, но далеко не все из них входят в постоянный состав. Его и нет, в принципе, — пожимает плечами, хмыкнув. — Более-менее стабильно на каждой миссии появляются Санни и Мим, чуть реже них — Йоуке и Мираж, а остальные четверо присоединяются время от времени по возможности, но, если дело серьёзное, их — ну, насколько я знаю, — могут специально дёрнуть, — как-то то ли неловко, то ли ещё что-то произносит Шастун, расширяя глаза, и вдыхает новую порцию кислорода для продолжения, как его перебивают:

— Четверо? — вдруг уточняет Арсений, цепляясь за этот момент. — Ты же сказал, их девятеро, — Арс слушал внимательно и прекрасно запомнил, что Антон назвал четыре супергеройских имени, а потом сказал про «остальных четверых», и что-то здесь не сходится: куда подевался девятый?

— Девятый со своим секси мозгом сидит в офисной лаборатории, где клепает для команды всякие пиздатые примочки: летательные ботинки, очки ночного видения, костюмы с терморегуляцией, маски с датчиком рассеивания внимания и так далее. Джиниус — невероятно гениальный изобретатель, — с искренним восхищением выдыхает Антон и кивает неосознанно, обращая взгляд на хлопающего глазами Арсения.

— Он сам по себе такой, или это типа его суперспособность? — интересуется тот.

— Суперспособность, — тут же поддакивает Антон. — Он буквально из говна и палок может соорудить какую-то хуёвину, и она без проблем будет работать, будто именно так всё и задумано, — фыркает Шастун, улыбаясь, и Арсений неконтролируемо перенимает его улыбку.

— Прикол, — заключает он и вовремя отворачивается, пока вновь не залип на чужом красивом профиле; впрочем, взгляд тут же примагничивает обратно — плакали все его старания держать себя в руках. — А у других какие суперспособности?

Антон, улыбаясь ещё шире, ёрзает на месте и даже плечи распрямляет, когда начинает говорить:

— Ну, Санни может из ладоней пуляться сгустками яркой энергии, которая похожа на солнечную; он мальчик-солнце, короче. И все почему-то считают его лидером команды, хотя там все между собой равны и…

— А что плохого в лидерстве? — задаёт риторический вопрос Арсений, пожимая плечами. — Или солнечный мальчик боится не справиться с ответственностью? — стреляет вопросительным взглядом в Антона и приподнимает уголки губ в слабой улыбке; в его словах нет желания оскорбить Санни, но на выходе это всё равно звучит едко и будто бы злорадно — хочется извиниться, но Арс уже не успевает.

— Сложно сказать наверняка, что у них там внутри команды происходит, — уклончиво отвечает Шаст и также жмёт плечами, не отрывая глаз от дороги. — В общем, не столь важно, что сам Санни думает по этому поводу, потому что СМИ и фандом всё решили за него. Да и он, в принципе, самый популярный среди героев, так что неудивительно, что его стремятся возвысить и среди команды.

— А остальные к этому как относятся? — любопытствует Арс. — Не ревнуют внимание публики?

— Не-ет, точно нет, — смеётся Антон, стреляя в него тёплым взором. — Фандом их всех любит одинаково, так что внимание достаётся каждому и каждой. Не думаю, что кто-то прям завидует Санни внутри команды — только если какие-то сторонние челы или те же суперы, действующие поодиночке, — рассуждает Шастун, и Арсений, заслушавшись с поплывшим лицом, едва не упускает смысл его слов; встряхнувшись, переводит внимание на огни ночного города.

— А почему они в команду не вступят? — спрашивает он, делая вид, что реклама интернет-магазина на огромном билборде за окном ему интереснее, чем антоновский ровный профиль. — Не хотят?

— Все хотят, — фыркает Антон, но уже без особого веселья. — Но в команду берут только тех, кому по-настоящему интересно супергеройство, а не коммерческая выгода и желание засветиться в медиа-пространстве. Насколько я знаю, либо Санни, либо кто-то другой разговаривает с недавно заявившим о себе героем и потом решают, приглашать его в команду или нет.

— Интересный метод отбора, — хмыкает Арсений, беззлобно усмехаясь и возвращая взгляд на Антона. — И как же не завалить это собеседование?

— Очаровать всех своими благими намерениями, конечно, — как само собой разумеющееся произносит Шастун, а Арсений, распознав в этом шутку, хихикает. — Не знаю, Арс, — следом качает головой и смотрит на него с улыбкой. — Если бы я сам проходил это собеседование, я бы тебе обязательно рассказал, а так нам остаётся только догадываться, — расслабленно выдыхает Антон и, воспользовавшись остановкой на светофоре, задерживает взгляд на чужом лице подольше, и Арсений под прицелом тёмных глаз чувствует себя смущённым, однако также не отводит глаза вплоть до момента, когда загорается ебучий зелёный и Шастун вынужденно отворачивается.

— А дальше? — неловко прочистив горло, спрашивает Арсений; Антон вопросительно мычит. — Про способности Супер-пуперов. Ты только про двух рассказал, — напоминает он, и Антон коротко акает.

— Мим, — начинает Антон, растягивая улыбку. — Его суперспособность самая пиздатая, на мой взгляд, да и герой он классный — в общем, я его фанат, — говорит он, а Арсений отчего-то умиляется, глядя на него с приподнятыми уголками губ. — Он буквально из ниоткуда создаёт видимые только для него предметы, которые и использует в бою. Единственное — он не должен издавать каких-либо звуков в это время, иначе созданный предмет исчезнет. Скажи, круто, да? — с восторгом в глазах спрашивает Антон, а Арсений выгибает губы и задумчиво кивает, признавая, что суперспособность действительно пиздатая. — Дальше у нас идёт Йоуке — она умеет телепортироваться через порталы в любые места, если знает, как они выглядят. С Миражом всё просто: он создаёт иллюзии. Турбо русич — что-то типа русского Супермена, и вместе с Берендеем, который может перекидываться в медведя, они являются эдакими slavic heroes, — улыбается весело, и Арс смешливо выдыхает через нос. — Ведающая, или Ведьма, умеет немножко предсказывать будущее и имеет колоду волшебных карт, которые использует как сюрикены. Мистер Болталкин обладает способностью внушения своей воли, но даже без этого он может уболтать кого угодно. У меня, кстати, с ними со всеми фотка есть, — с важным и одновременно счастливым видом хвастается Шастун, и Арс выпячивает нижнюю губу. — Домой приедем — покажу. Собственно, на этом всё, — подытоживает Шастун, оборачиваясь на Арсения и улыбаясь персонально ему. — Чья способность понравилась больше? — хлопает глазами заинтересованно.

— Последнего, — без особых раздумий признаётся Арсений. — Ты представь, сколько всего можно сделать с этой способностью! Для тебя фактически нет закрытых дверей! — восхищённо произносит Арс, приподнимая брови и смотря на Антона широко раскрытыми глазами. — Невероятная и очень опасная сила.

— Нам всем очень повезло, что её обладатель на стороне героев, — отзывается Антон и смотрит на Арсения, слегка прищурившись, — тот вопросительно шевелит бровями, мол, что такое? Шастун качает головой и, приподняв уголки губ, отворачивается. — Будь у тебя эта сила, ты бы использовал её для собственной выгоды? Законы бы нарушал? — спрашивает с хитрой ухмылкой, и Арсений деланно задумывается, надувая губы и возводя глаза к крыше автомобиля.

— Не прям по-жёсткому, но, думаю, вполне вероятно, — пожимает плечами, возвращая взгляд на хмыкающего и будто бы неодобрительно качающего головой Шастуна. — Ну а что? — пытается хоть как-то реабилитироваться Арс из-за возникшего ощущения, что он его расстроил таким ответом — или не прошёл какую-то проверку. — Как вообще эту силу можно использовать для всеобщего блага?

Арсений отчего-то сомневается в том, что этот Болталкин хоть на чуть-чуть не является эгоистом и не пользуется этой силой в жизни для достижения собственных целей; всё-таки все супергерои — в первую очередь люди, которым свойственны не самые благородные поступки, так что в образ святых защитников лично Арсу верится слабо.

— Знаешь, если очень захотеть, можно в космос полететь, — с поучительными интонациями фыркает Антон, а Арсений только усмехается: он про полёты знает, как никто другой, и побольше Шастуна уж точно. — Всегда можно найти возможность помогать своей способностью людям, — продолжает тот, а Арсений смотрит на него так, будто видит впервые: Антон не перестаёт открываться для него с новых сторон.

— Звучишь как настоящий герой, — говорит Арс, глядя на того с настоящим уважением и даже каким-то восхищением, что ли: ему редко встречаются такие чистые душой люди, желающие помогать другим. — Если бы ты был супером, ты бы наверняка прошёл это собеседование, — сопровождает свои слова ответственным кивком, а Антон смеётся фальцетом, очаровательно морща нос и наклоняя корпус вперёд.

— Да, а тебя бы занесли в список неблагонадёжных граждан и следили бы за тобой с повышенным вниманием, — указывая на Арсения окольцованным пальцем, весело фырчит Антон.

— Какой ужас! — поддерживая его разгон, тот прислоняет руку к приоткрытому рту и наигранно испуганно расширяет глаза. — Я бы настойчиво попросил их этого не делать, иф ю ноу вот ай мин, — улыбается хитро и подмигивает, а Антон, не переставая смотреть на него и светить своей котячьей улыбкой, прикусывает кончик языка зубами.

— На самом деле я бы посмотрел на тебя в роли антагониста, — после небольшой паузы, остановившись на светофоре, выдыхает Шастун, прищуриваясь на один глаз и глядя на него с интересом, словно в голове рисует на нём маску и типично-злодейский прикид — Арсений у себя в голове почему-то шутит про образ чёрного ловеласа из «Смешариков» и хихикает с этого (ясно, он потихоньку входит в ту стадию сонливости, в которой напоминает себе слегка подвыпившего). — Ногу на отсос ставлю, ты бы всем мозги ебал своими заумными планами. У тебя и в детстве идеи для игр были пиздец, — по-доброму смеётся Шастун.

— «Ногу на отсос»? — переспрашивает Арсений, приподнимая брови и думая, что ослышался, но Антон только сильнее ржёт. — Господи, какой кошмар, — задирая голову, присоединяется к Шастуну, и следующие минуты две они непрерывно смеются, то затихая, то возобновляя хихиканье с новой силой.

Всю оставшуюся дорогу до дома (то есть около пятнадцати минут) они продолжают разгоны про гипотетических героя и антагониста, придумывая ходы шуточных сражений, обмениваются взаимными подначками и шутят про семейную драму, вышедшую на новый уровень.

Арсений, наверное, никогда ещё не чувствовал себя настолько свободным, открытым и, главное, настоящим в компании малознакомого человека; он давно не проводил время так комфортно и здорово, как проводит его сейчас, просто разговаривая и смеясь с Антоном и смотря на него чаще положенного, — даже с Серёжей, который является для Арса одним из самых близких людей, всё по-другому, а это чувство, что он испытывает рядом с Антоном…

Совершенно особенное и неповторимое — Арсений такого, определённо, никогда не испытывал.

Ему так хорошо сейчас, и Арс не хочет, чтобы эта поездка когда-нибудь заканчивалась; ему хочется продолжать находиться в этом чудесном мыльном пузыре, в котором не существует внешнего мира и где есть только они с Антоном, беседующие так свободно, словно они давние друзья, расставшиеся только вчера и встретившиеся вновь, — так и не скажешь, что они сначала враждовали, а потом не общались более семи лет.

Именно поэтому, когда Шастун сворачивает во двор красивой новостройки и говорит, что они приехали, Арсений ощутимо грустнеет, но старается этого не показывать, отстёгиваясь, пока Антон паркуется, и неловко вцепляясь в рюкзак.

Возникает иррациональный страх, что вот они сейчас выйдут из машины, и тем самым всю образовавшуюся между ними связь смоет, как в трубу; следом он жмурится и слабо встряхивает головой, отгоняя от себя подобные мысли: им с Антоном вместе жить четыре года — успеют ещё наговориться и надоесть друг другу.

Арсений, покидая салон машины и разминая малость затёкшую задницу, глубоко вдыхает ночной воздух и задирает голову, вглядываясь в небо на наличие звёзд — оранжевый свет фонарей, конечно, мешает, но пару звёздочек всё же разглядеть удаётся.

Когда маленький Арсений узнал о своей суперспособности, о своих больших белоснежных крыльях, он грезил о том, что однажды — стоит ему только научиться обращаться с вверенным ему кем-то свыше чудом, растущим из лопаток, — он отправится к звёздам, а потому, стащив все книги по астрономии с отцовской полки, под одеялом с фонариком изучал созвездия, знание которых, на удивление, не стёрлось с годами. Сейчас эта наивная детская мечта вызывает только слабую, светло-тоскливую, но искреннюю улыбку и тепло в области сердца.

Сориентироваться и найти какое-нибудь созвездие Арс не успевает, потому что Антон, уже успевший слазить в багажник и поставивший автомобиль на сигнализацию, подходит к нему с ручкой чемодана в руке и заглядывает в глаза вопросительно, мол, пойдём? Арсений в ответ мягко улыбается и кивает, после чего идёт следом за Шастуном, уже не пытаясь с ним спорить по поводу того, кто покатит чемодан.

Арсений даже почти не удивляется, когда из двух лифтов в подъезде к ним приезжает этот микроскопический, — вздыхает только и заходит первым; спустя секунду Антон присоединяется к нему, жмёт на седьмой этаж и опирается на зеркальную поверхность, смотря в сторону устроившегося в углу Арсения, который глядит на него в ответ.

Благодаря яркому освещению светодиодных ламп ему удаётся различить цвет антоновских глаз — травянисто-зелёные.

Арсений медленно и глубоко вздыхает, стараясь усмирить отчего-то ускорившееся сердцебиение: он всегда был падок на зеленоглазых; Антон в этот миг расплывается в очаровательной улыбке, и Арс, не выдержав, разрывает зрительный контакт, опуская взор на собственный ярко-розовый чемодан.

— Эти лифты, наверное, были созданы, чтобы люди в них обнимались, — озвучивает Арсений мелькнувшую мысль и в следующее же мгновение, осознав, жалеет, что полусонный мозг позволяет отмачивать ему такие приколы.

Он поднимает испуганно распахнутые глаза на Антона, который невесть что подумать может, потому что прозвучало это достаточно двусмысленно вне всякого контекста, но тот только фырчаще смеётся и бросает взгляд на небольшой экран с мелькающими этажами — сейчас там красуется цифра шесть.

— К сожалению, мы уже приехали, но в следующий раз нужно обязательно проверить твою теорию, — возобновив зрительный контакт, дёргает уголком губ в хитрой улыбке, а затем разворачивается лицом к дверям лифта, что через пару секунд расползаются в стороны.

Арсений, смотрящий ему в затылок и задающийся вопросом, почему его сердце пропустило удар, а щёки порозовели после этих шастуновских слов, по-любому бы принял только что произошедшее за флирт, если бы они не были друг другу родственниками — ах, этот чудный нюанс, списывающий со счётов всю двусмысленность происходящего.

И всё же собственная реакция Арсению решительно непонятна — пока Антон возится с отпиранием двери, он агрессивно и бесшумно дышит, пытаясь успокоиться, чтобы не позориться ещё сильнее; нужно взять себя в руки в кои-то веки!

Антон открывает дверь и джентльменским жестом приглашает Арсения вперёд, чуть наклоняя при этом корпус, — тот проходит первым и тут же разувается, наступая носками на пятки кроссовок, после чего убирает их в стоящую у порога подставку для обуви.

Шастун с тихим звуком захлопывает дверь и закрывает ту на два оборота замка; поворачивается к Арсению с широкой улыбкой и с некой торжественностью разводит приподнятые руки в стороны.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель и по совместительству твоё новое пристанище! — произносит он и выглядит по-настоящему радостным. — Квартира не очень большая, но уютная, так что, надеюсь, вы нас оцените на пять звёзд, — под конец складывает руки на уровне живота, строя из себя обслуживающий персонал, и Арсений сыпется с него; Антон также фырчаще хихикает и, наконец, разувается, продолжая: — Ты не стой: можешь пойти осмотреться, а я пока руки помою.

Арсений кивает и, пока Шастун отходит в ванную, проходит дальше, внимательно изучая новое пространство: слева от входа через пару шагов вдоль стены начинается кухня, выполненная в пастельных зелёных тонах, красиво сочетающихся с белой плиткой (Арс замечает нарисованное между одной из столешниц и подвесным шкафом крупное солнце — в этом чувствуется человеческая рука, а значит, его нарисовал, по всей видимости, сам Антон, и это умиляет); никакой перегородки между кухней и гостиной (там стоит среднего размера синий диван, небольшой стеклянный столик перед ним и мягкое кресло-мешок в дальнем углу, а на противоположной стене висит телевизор над низкой продолговатой тумбой; за светлыми занавесками Арсений разглядывает стеклянную балконную дверь, но идти сейчас туда не хочется — успеется ещё) нет — отделяющей линией служит стык белого кафеля со светлым ламинатом.

Всё здесь осмотрев достаточно беглым взглядом, Арс подходит к прикрытой двери, что находится прямо напротив входа в нескольких метрах от него, и, когда уже тянется к ручке, слышит смешливое:

— Там моя комната, но можешь заглянуть, — Антон, уже помывший руки, становится позади него и упирает руки в бока, смотря на Арсения с интересом. — Я прибирался, но, если вдруг заметишь где-то валяющийся носок, сделай вид, что его не видел, ладно? — просит тот, и Арсений хихикает.

Любопытство сильнее чувства смущения и нежелания нарушать чужое приватное пространство (хотя ему на это вроде как дают разрешение), а потому Арс слабо толкает дверь и проходит внутрь тёмной комнаты; Антон, заходя следом, щёлкает находящимся справа выключателем, и комнату озаряет мягкий желтоватый свет, позволяющий увидеть уютную спальню с большой двухместной кроватью, светлыми деревянными шкафами и комодами, большим рабочим столом в углу и светло-жёлтыми обоями.

— О, кстати! — что-то вспомнив, Антон вскидывает брови и тут же, обогнув Арсения, подлетает к столу; вытягивает руку с оттопыренным указательным пальцем и оборачивается на Арсения, который с небольшим отставанием к нему подходит и смотрит в нужном направлении.

На столе, где наставлено много всякой всячины и посередине этого творческого хаоса стоит обклеенный наклейками ноутбук, Арсений замечает фотографию в рамочке и с антоновского разрешения берёт её в руки, разглядывая с интересом; Шастун, подойдя к нему со спины до невозможности близко, также смотрит на эту фотографию и указывает пальцем на себя на ней.

— Эт я, — говорит он весело, — это Эд — мы на его машине приехали, — указывает на стоящего рядом татуированного парня, образ которого Арсений счёл бы довольно грубым, если бы не его счастливое выражение лица. — А это команда Супер-пуперов, — проводит вдоль фотографии подушечкой пальца и улыбается шире. — Вот они слева направо: Русич, Ведающая, Мираж, Болталкин, Берендей, Санни, Мим, Йоуке и Джиниус, — указывая на каждого, называет их имена Антон, и Арсений выгибает губы, кивая пару раз.

— Прикольно, — говорит он и отдаёт фотографию её владельцу — Шаст перенимает ту как какую-нибудь драгоценность, и это вызывает мимолётное умиление.

— Ага, — тут же поддакивает Антон, ставя рамку обратно и поглаживая её правый уголок. — Это у них чуть больше полугода назад автограф-сессия была, мы с Эдиком, как настоящие фанючки, решили сходить. Там на обратной стороне фотки все автографы есть, — с крайне довольным видом хвастается Шастун, и Арсений только улыбается широко — смотреть на такого заряженного Антона одно удовольствие.

— Это клёво, рад за тебя, — выдыхает он, потому что промолчать кажется невежливым, и Антон — видимо, в жесте благодарности — поглаживает рукой его плечо; только сейчас Арсений вспоминает, что до сих пор находится в антоновском худи, и ойкает, опуская взгляд вниз и хватаясь за низ вещи, но тот его останавливает:

— Завтра отдашь, ничё страшного, — улыбается тепло, отмахиваясь. — Оно тебе даже больше, чем мне, идёт, — фыркает Антон, снова поглаживая Арсово плечо, пока тот внутренне обмирает от этого внезапно комплимента и мягких прикосновений, которые он бы хотел ощутить не через слой ткани.

Они оба снова залипают, глядя друг другу в глаза, — улыбки обоих медленно стекают с лица, и Арсений снова испытывает то странное чувство, когда дыхание ускоряется, а внизу живота что-то закручивается в ожидании какого-то продолжения; Арсений сглатывает сгустившуюся слюну и приоткрывает рот, а Антон, опустивший было взгляд на его губы, вдруг промаргивается, словно ото сна пробуждаясь, и делает шаг назад, к окну.

Странное наваждение проходит, и Арсений также моргает, не понимая, какого хрена с ним сегодня творится, и на него накатывает неловкость, но подающий голос Шастун не даёт ему погрузиться в это состояние больше, чем на полшишечки:

— Так, давай иди руки мыть и приходи на кухню: я там тортик в честь твоего переезда купил, — Антон светло улыбается, как ни в чём не бывало, и смотрит на него с такой радостью и немой просьбой — «Ты же мне не откажешь?» — в глазах, что у Арсения застревают в горле слова о том, что уже поздно и он не ест сладкое на ночь.

Хуй с ним — один разочек можно.

— Хорошо, — соглашается Арс, кивая, и, посмотрев на Шастуна последние пару секунд, разворачивается в направлении ванной комнаты — где она находится, он уже выучил.

— Ты, кстати, случайно не фанат банных процедур? — спрашивает ему в спину Антон. — А то у меня санузел совмещённый.

— Вообще нет, но, если что, я думаю, можно будет… А, — дойдя до нужной комнаты и открыв дверь, он видит небольшое пространство, где слева размещена подвесная широкая раковина с двумя выдвижными шкафчиками под ней, прямо напротив входа стоит унитаз, а справа находится ванная с небольшим стеклянным ограждением сбоку, чтобы вода из душа не лилась на пол.

Антон, наблюдающий за его реакцией и осознанием, что нет, не «можно будет», фырчаще смеётся где-то совсем рядом с ухом, и Арсений невольно вздрагивает.

— Ладно, — выдыхает Шастун, отсмеявшись и проведя рукой вверх-вниз по его спине, — мой руки и не парься пока что. Но, если чё, открывай, я не против, — подмигивает обернувшемуся Арсению (это, конечно, была фатальная ошибка), после чего сразу же уходит на кухню, оставляя того глупо хлопать глазами и агрессивно дышать.

Арс, всё-таки зайдя внутрь ванной комнаты и закрыв за собой дверь, переводит охуевший и наигранно спокойный взгляд на собственное отражение и молчаливо спрашивает у него, что это, блять, вообще сейчас было и почему он реагирует на это таким образом.

Отражение в ответ пялится на него с той же эмоцией в глазах (что, впрочем-то, совершенно неудивительно), и Арсений только вздыхает, качая головой, и, задирая рукава безразмерного худи, подходит к раковине.

Когда он с чистыми руками и более-менее успокоенным пульсом покидает ванную, Антон, уже нарезавший торт и поставивший чайник (судя по активному звуку бурления, тот уже близок к закипанию), стоя около стола и держа что-то в соединённых лодочкой ладонях, сразу же начинает петь на манер деньрожденческой песни:

— С переездом тебя, с переездом тебя, с переездом, милый Арсений, с переездом тебя-а-а! — не попадая в ноты, с каждым пропетым словом он улыбается всё шире — у хихикающего Арсения, что подходит ближе и становится точно напротив, точно так же трещит лицо: ну какой же Шастун очаровательный дурак! — и под конец вручает ему личный комплект ключей с брелком с четырьмя серебряными звёздочками.

Господи, он позаботился даже о том, чтобы комплект из трёх ключей не выглядел голым, и прикупил красивую безделушку — ну что за чудо!

Арсеньевское лицо окончательно уплывает, когда он перенимает ключи в свои руки, а сердце трещит по швам от благодарности Антону просто за его существование и за то, что тот мало того, что согласился приютить и даже взял на содержание, так ещё и окружил в первые же часы их общения таким вниманием и заботой, какими Арсения даже дома не одаривали.

А тут появляется Антон со своим этим купленным тортиком, глупой песенкой и звёздочками на брелке, что до невозможности растроганный Арсений, который последние пару дней до переезда находился в жутком нервном напряжении из-за боязни ожидающей впереди неизвестности, к собственной неожиданности ощущает, как его глаза начинают слезиться.

Через жалкий миг это замечает и Антон и испуганно расширяет свои, одновременно с этим вскидывая брови и делая шаг к нему навстречу, и тут же сгребает его в крепкие объятия — единственной мыслью, пришедшей на ум после этого, становится растерянное «Мы же уже не в лифте», но Арсению хватает ума этого не озвучивать (или, наоборот, чего-то не хватает — например, воздуха оттого, как крепко Антон прижимает его к себе).

— Эй-эй-эй, ты чего? — сразу же спрашивает Шастун, поглаживая его по спине правой рукой — левая, сжатая в слабый кулак с ключами внутри, покоится чуть выше талии, — и это звучит так мягко, что сердце невольно сжимается.

Арсений, с небольшой заминкой цепляясь за него в ответ, не может ничего вымолвить и только тихо всхлипывает, упираясь левой скулой в крепкое плечо — думает мельком: как, оказывается, здорово обниматься с человеком, который выше тебя, и чувствовать себя таким маленьким и защищённым в его объятиях.

— Неужели я настолько плохо пою? — спустя несколько секунд молчания шутливо говорит Антон, и Арсений просто не может отреагировать по-другому: невольно растягивая улыбку, хихикает и следом шмыгает носом, отстраняясь ровно настолько, чтобы иметь возможность заглянуть в травянистые глаза — покидать объятия не хочется, но Шастун их и не разрывает.

Тот смотрит с участием и никуда не исчезнувшим волнением, улыбается так тепло и заботливо, и что-то в Арсении трескается — шмыгнув носом ещё раз и проморгавшись, он объясняется:

— Мне просто так тревожно было переезжать сюда, и я боялся, как мы с тобой поладим после такого прошлого, а в итоге ты оказался таким замечательным, что я просто… — Не находя слов, качает головой и глядит ему в глаза со всей признательностью, что в нём есть. — Мне всё ещё тревожно за то, что меня ждёт здесь, и…

— Всё хорошо у тебя будет, Арс, — проникновенно обещает Антон с такой уверенностью, словно это он будущее предсказывать умеет вместо той Ведьмы. — Я лично постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы твоё пребывание здесь было максимально комфортным. Речь не только про эту квартиру, если что, — улыбается мельком и, вновь приняв серьёзный вид, продолжает тут же: — Я всегда здесь для тебя, Арс, и ты можешь обратиться ко мне за помощью по любому вопросу.

— Я сейчас точно разревусь, и это будет твоя вина, — с шутливым наездом произносит Арсений, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами, и под антоновское фырчание утыкается ему лбом в ключицу; Антон перекладывает правую руку ему на затылок, зарываясь кончиками пальцев в волосы, и Арсения почему-то переёбывает — он вздрагивает и сразу отстраняется, отчего шастуновская рука перемещается ему на плечо. — Спасибо, Антон. За всё спасибо, — глядит с неизмеримой благодарностью и улыбается до сжимающегося сердца искренне, видя такую же улыбку в ответ.

— Не за что, Арс, — выдыхает тот и, вспомнив о ключах в своей левой руке, протягивает их Арсению — тот, всё ещё не осознавая до конца, что это правда его ключи от его нового места жительства, берёт те в свои руки и проводит подушечками пальцев по звёздочкам.

Погладив Арса в последний раз и широко ему улыбнувшись, Антон отходит к уже давно закипевшему чайнику и спрашивает, какой чай для Арсения предпочтительнее; тот, заторможено моргнув и убрав ключи в карман, выбирает чёрный и просит заварить покрепче — в обычной жизни он крайне редко пьёт чай ввиду выбора в пользу кофе, но Антона расстраивать не хочется. Тот с улыбкой протягивает ему милую белую чашку с нарисованной на ней жопой корги в форме сердечка и следом заваривает себе зелёный чай.

Сев за стол, Арс обращает внимание на то, какой торт Шастун выбрал для новоселья, и расплывается ещё сильнее: на гладкой поверхности красуется арсеньевский любимый медовик, который он уже тысячу лет не ел, — даже не положив кусочек себе в рот, Арсению уже хочется простонать в голос от того удовольствия, что он вот-вот испытает.

Антон присоединяется к его компании за столом через полминуты — опускает перед собой и Арсением два блюдца для торта и две чайных ложки, желает приятного аппетита и присаживается на стул, подогнув одну ногу; Арс почти без стеснения перекладывает себе на блюдце два небольших кусочка, и Антон делает то же самое.

— Так и… — через некоторое время подаёт голос Арсений, съевший половину одного куска; жующий Шастун поднимает на него взгляд и вопросительно вскидывает брови. — Какие правила у этого дома, помимо запрета на долгое сидение в ванной? — спрашивает он, отчего Антон смешливо выдыхает носом и улыбается, выставляя вперёд указательный палец в немой просьбе подождать, пока прожуёт.

— Ну… — начинает тот, запив торт чаем. — Уборка в теории один раз в неделю, но на практике — дай бог раз в две недели, потому что я пиздец ленивый в этом плане, — Антон расширяет глаза и наигранно тяжело вздыхает, ссутуливаясь.

— Если хочешь, — вдруг предлагает Арсений, — я мог бы взять уборку на себя? В качестве благодарности за всё, что ты для меня делаешь, — улыбается уголком губ.

— А вот на это, — Антон указывает на него соответствующим пальцем, словно ловит его на слове, — я с удовольствием соглашусь. — Он смеётся и продолжает: — Но в своей комнате я всё равно сам убираться буду, чтоб совсем уж не наглеть. Да и если ты вдруг не будешь справляться один, всегда существует функция шлёпнуть меня тряпкой, чтобы я начал что-то делать, — предупреждает тот, и наступает уже очередь Арсения смеяться — он кивает, мол, понял-принял. — Друзей приводить можно, но только с предупреждением. На ночёвку можно, если вам будет ок спать вместе на диване, потому что больше спальных мест у меня нет. И только без секса, пожалуйста, — просит Антон, изгибая брови. — Ну или хотя бы не при мне. Всё это, понятное дело, работает в обе стороны. Насчёт готовки: готовлю обычно я сам, но если ты вдруг захочешь покашеварить, то милости прошу, я ваще не против. За продуктами можем ходить по очереди или кому как будет удобно — посмотрим, короче. Особого расписания сна и пробуждения тут нет, но по выходным я люблю прям конкретно поспать, а в будни зависит от расписания в унике. Когда я сплю, не бойся, если чё, шуметь: у меня в комнате охуенная звукоизоляция, и я ничё не услышу; но если я вдруг раньше тебя встану, то я постараюсь мышкой всё делать, чтоб тебе несильно мешать, но тут перегородки никакой нет, сам понимаешь, — Антон будто грустнеет, вздыхая, и поджимает губы. — В целом, наверное, это всё. Если чё ещё вспомню, скажу, — говорит он, отламывая ложкой новый кусочек торта и отправляя его в рот; Арсений кивает, а Шастун, что-то вспомнив, мычит и начинает жевать в два раза быстрее. — Самое главное правило забыл! Чувствуй себя здесь как дома и ничего не стесняйся. Вот теперь точно всё, — улыбается солнечно, и Арсений не может не ответить ему тем же.

Далее разговор перетекает в сторону обсуждения учёбы (Арс задаёт миллион интересующих его вопросов касательно процесса обучения в университете, а Шастун охотно на них отвечает и поясняет всё в мельчайших деталях), а потом Антон расспрашивает Арсения о том, как тот окончил одиннадцатый класс, как сдал ЕГЭ и как в целом учился, и сам рассказывает несколько забавных историй из школьных времён (совершенно неудивительно, что Антон был бунтарём, но это почему-то совсем не клеится с образом Антона в настоящем; но всё же история со спущенными прямо на сцене в рамках юмористического номера штанами — это, конечно, что-то с чем-то: Арс дважды чуть не подавился, пока искренне ржал над ней).

Арсений даже не замечает, как за весёлым и непринуждённым разговором проносится их чаепитие, и он бы с радостью посидел с Антоном ещё, но глаза становится реально сложно удерживать открытыми — Шастун, заметивший это, говорит, что они успеют ещё завтра во время прогулки наговориться, и едва ли не насильно отправляет Арсения в душ, а сам в это время раскладывает для него диван и стелет новое постельное бельё.

Когда Арсений, замотанный по самый подбородок лёгким летнем одеялом, уже лежит на своём новом месте обитания и в комнате рядом с ним горит лишь находящаяся по правую сторону дивана лампа, Антон, погасивший верхний свет, желает ему спокойной ночи и уходит в ванную.

Однако не успевает невольно выдохнувший Арс даже приподняться, чтобы дотянуться до шнурка лампы, как Шастун тут же возвращается, выглядывая из-за арочнообразной стены.

— Не забудь сказать! — почему-то полушепчет он, а Арсений, не въехав, вопросительно приподнимает брови. — Ну, сплю на новом месте… — и улыбается светло, а затем исчезает так же неожиданно, как появился, и Арс смеётся ему вслед — он во всё это слабо верит, но сейчас думает, мол, а почему бы и нет?

Погрузив комнату в темноту, Арсений переворачивается на левый бок и, не в силах перестать улыбаться, некоторое время прокручивает в голове события сегодняшнего дня, где большее внимание достаётся, конечно же, Антону.

Ни о чём и ни о ком другом думать не хочется, но Арс всё же вспоминает, что не отписался Серёже и ни разу не написал собственной матери, общение с которой происходило через Антона; шевелиться предельно лень, и Арсений обещает себе, что завтра с утра спишется с мамой и всё-всё расскажет Серёже — предчувствуя его ахуй от настолько изменившихся отношений с Антоном, Арсений улыбается шире, но тут же давит эту улыбку, чтобы не сбивать настрой на засыпание.

— Сплю на новом месте — приснись жених невесте, — выдыхает он в тишину, и в следующую же секунду из ванной выходит умывшийся Антон, который ещё раз шёпотом — а вдруг он уже спит? — желает Арсению спокойной ночи и на цыпочках крадётся в свою комнату, после чего прикрывает за собой дверь и пространство квартиры снова погружается в приятное уху беззвучие.

Арсений засыпает, к собственному удивлению, достаточно быстро, и снится ему, как он со своими крыльями за спиной гуляет с Антоном по крышам, держась при этом с ним за руки и хихикая с его шуток; в этом сне также промелькнули Супер-пуперы в образах с той фотографии, которые им с Антоном улыбались и махали раскрытыми ладонями, и Серёжа, который стоял на одной из крыш и молчаливо наблюдал за всем — Арс во сне пытался к нему подойти, но отчего-то не смог: невидимая сила удерживала его рядом с Шастуном и супергероями, а старый друг всё сильнее отдалялся и частично растворялся, пока Арсений не забыл о его присутствии окончательно, отвлекаясь на антоновскую солнечную улыбку.

Во сне Арсений чувствует себя счастливо и спокойно, а ещё так, будто он наконец-то нашёл своё место.

×××

Когда Арсений в следующий раз открывает глаза, на часах только шесть утра (класс, получается, он не проспал даже семи часов); из-за того, что проснулся по окончании одного из нескольких циклов сна, Арсений чувствует себя бодрым и, сколько бы ни пытался, никак не может уснуть обратно: по его биологическим часам сейчас девять утра, и организм не может понять, какого хрена его пытаются усыпить обратно, если в восемь они всегда поднимались.

Ещё и в комнате светло, как днём, что тоже не очень-то способствует погружению в сон; в итоге Арсений, лёжа на животе в позе морской звезды, до семи часов дремлет, пока находиться в этом состоянии не становится совсем уже невозможно.

Негромко простонав, он приподнимается на локтях и с самым заёбанным видом оглядывается на подлокотник дивана, где остался лежать его телефон, после чего подтягивает тот к себе, вводит пароль и заходит в телеграм — Серёжа, который наверняка уже давно онлайн и только и ждал его пробуждения, тут же присылает какое-то сообщение.

Слабо, но искренне улыбаясь, Арс наконец заглядывает в их чат, читая все пропущенные сообщения, которые тот успел ему накидать за утро.

«Привет», — здоровается с ним Арсений и тихо хихикает, когда Серёжа сообщает, что уже извёлся ждать его пробуждения, и первым же делом спрашивает:

«Как там Антошка? Надеюсь, вы с ним не подрались прямо в аэропорту», — вместе со смеющимися смайликами отправляет тот, а Арс фыркает, закатывая глаза.

«Ты не поверишь, но он пиздец как изменился. Он теперь прям вот хорош»

«Прям так хорош?))» — переспрашивает Серёжа, наверняка под этими скобочками подразумевая арсеньевские нелестные выражения в сторону этого человека, но сейчас это вызывает лёгкое раздражение и совсем не лёгкий стыд за собственные слова в Антонов адрес (тот их, конечно, не слышал, но от этого не становится менее неловко).

Арсений, подняв взгляд на спинку дивана, будто хочет сквозь неё и стену посмотреть на наверняка ещё спящего Шастуна, подвисает на несколько секунд, а затем, проморгавшись, больше в шутку, нежели всерьёз, набирает:

«Настолько хорош, что я даже начинаю жалеть, что мы родственники))»

Серёжа молчит несколько долгих секунд, после чего присылает:

«Фу, Арс. — Тот почти может увидеть, как друг морщится и воротит носом. — Заканчивай давай с такими шуточками, это несмешно. Надеюсь, ты это несерьёзно», — кидает вдогонку.

Реакция Серёжи вот вроде бы совершенно логична и походит на реакцию любого адекватного человека, вот только Арсения, старающегося улыбнуться и хихикнуть (это ведь просто шутка! — и без всяких долей правды в ней), всё равно что-то непонятно задевает; это смутное ощущение, появившееся вдруг где-то под рёбрами, он задвигает на задний план и набирает:

«Да я же прикалываюсь, Серёг, а ты, наивный, ведёшься)»

Только что бывшее хорошим настроение стремительно скатывается в пизду, и Арсений, на данный момент не имеющий больше желания переписываться с другом, отправляет следом:

«Всё, Антон встал, я пойду»

«Напиши потом! Сможем вечерком созвониться?»

«Не знаю, как получится. Мы гулять сегодня идём»

«Ладно»

— Хуядно, — скривив лицо, шёпотом передразнивает его Арсений и следом отбрасывает телефон, падая затем лицом в подушку; злится сам не понимает на что, потому что Серёжа не сказал ничего криминального и даже, наоборот, сделал правильное замечание, а Арс отреагировал слишком бурно и даже подозрительно — неужели его прям настолько зацепила невозможность шутить инцестные шутки, или дело всё же в чём-то другом?

Нет, нет, нет, ничего «другого» здесь нет и быть не может — Арсений прямо в подушку хмурится и, вновь приподнимаясь, мотает головой, говорит вслух ещё несколько раз это уверенное «Нет» и переворачивается на спину, утыкаясь взглядом в потолок.

Вставать сейчас не хочется: присутствует желание разделить свой завтрак с Антоном, а для этого нужно дождаться его пробуждения — с учётом того, что тот, как он сказал, любит конкретно так поспать на выходных, раньше девяти часов его ждать точно не стоит; Арс смотрит на высвечивающиеся на телефоне семь часов семнадцать минут и снова протяжно вздыхает.

Нужно срочно придумать, чем себя занять.

Можно было бы ещё поспать, но организм на арсеньевские потуги вновь отвечает отказом, и в полвосьмого тот наконец поднимается — заходит сначала в туалет, где справляет малую нужду и умывается, а ещё зачем-то чистит зубы — хотя обычно делает это после еды, — чтобы не смущать Антона несвежим дыханием: вдруг они снова будут близко друг к другу, и нужно быть, если что, готовым.

От этих мыслей в животе снова теплеет, а сердце вновь ускоряет свой темп, и Арсений, чтобы хоть на что-то отвлечься, встряхивает головой и сплёвывает пену; не поднимая взгляд на зеркало, словно собственное отражение способно пристыдить его за подобные мысли, он вытирает рот полотенцем и тихой пулей вылетает из ванной.

Нет, ему это всё кажется, и он реагирует на Антона, как каждый троюродный брат реагирует на своего троюродного брата — то есть, совершенно нормально; Арсений списывает всё на предвкушение от их будущей прогулки по новому для него городу — конечно, всему виной именно это!

В конечном итоге Арсений, залезший в свой набитый всякими вещами рюкзак и извлёкший оттуда свой ноутбук, залипает в нём, начиная смотреть новое для себя шоу на ютубе, которое раньше почему-то обходил стороной; после первого же выпуска, во время которого он натурально чуть не уссался от смеха, Арс записывается в фанючки этого шоу и сразу же врубает второй выпуск — кто бы мог подумать, что его так заинтересуют несколько человек, играющих в настольную игру, но не то чтобы он сильно против.

Антон застаёт его чуть ли не рыдающим от смеха из-за очередного абсурдно-ебанутого действия персонажей, и Арсений, будучи не в силах остановиться, смотрит на подошедшего Шастуна мокрыми глазами и продолжает уже беззвучно смеяться, а тот в свою очередь заглядывает в развёрнутый экран и следом расплывается в широкой понимающей улыбке.

— О-о, ты познаёшь дивный мир «Подземелий»? — риторически спрашивает Антон и бесцеремонно падает рядом с ним на край разложенного дивана, но Арсений не собирается возражать — продолжая сотрясаться от беззвучного смеха, только отодвигается и понятливо отключает наушники. — Не против, если я с тобой посмотрю немножко? — уточняет он, утыкаясь в Арсов профиль вопросительным взглядом; вот и оказались снова близко — не зря всё-таки зубы чистил.

— Нет-нет, конечно нет, — тут же отзывается Арс, качая головой и изо всех сил старается не поворачивать голову, хотя соблазн, честно признаться, очень велик.

— Ты впервые смотришь? — любопытствует Антон, устраиваясь поудобнее, и всё не отводит взгляд; Арсений, облизнув губы, кивает и всё так же смотрит в экран, будто не замечает антоновского взора. — А, ну да, я должен был догадаться: так бы ты знал хоть что-то про Супер-пуперов.

— А они там были? — искренне удивляется Арсений и на этой волне поворачивается к Антону лицом — их носы находятся буквально на расстоянии пяти сантиметров, и Арс ощущает, как его дыхание невольно становится глубже; он безотрывно смотрит в травянистые глаза Шастуна, что следом кивает пару раз и улыбается.

— Не все, но большинство хотя бы по одному разу были. А некоторые даже по два — Санни с Мимом, например, — говорит Антон, пожимая плечами, а Арсений выгибает губы и кивает — интерес к этому шоу только повышается. — Недавно ещё вышел выпуск с Русичем и Ведающей, но тебе до него ещё смотреть и смотреть, конечно, — весело отфыркивается он, поворачиваясь к поставленному на паузу видео, и Арс невольно перенимает его улыбку. — Врубай давай, — кивает подбородком на экран и прикусывает губу, и кто такой Арсений, чтобы его ослушаться.

Они вместе досматривают этот выпуск, после чего, хорошенько насмеявшись, наконец идут завтракать; Антон, интересуясь, чем тот завтракает обычно, и делая себе в голове пометочку в следующий раз купить нужные Арсению для каши продукты, готовит для них обоих омлет и подаёт его с огурцом и листьями салата.

Вместе они завтракают, и Антон рассказывает внимательно слушающему Арсению о проекте «Подземелий» и о съёмках, потому что он пару раз ходил на них и у него даже есть мерч, который тот обещает показать после еды.

Ещё Шастун упоминает, что, помимо всех шоу, куда их зовут гостями, оказывается, у Супер-пуперов есть собственные проекты (в одном они в рандомных комбинациях по четверо игроков также рубятся в принесённые каждым настольные игры; в другом — также по четверо — в наушниках с громкой музыкой в них пытаются понять друг друга и правильно ответить на вопрос; ещё они на регулярной основе снимают всякие влоги из офиса, которые у фанатов пользуются даже большей популярностью: мол, там Пуперы настоящие), а также проект лично Русича и Ведающей, где последняя разбирает натальную карту приглашённого гостя, а Русич, как выразился Антон, подпёздывает ей под руку; о всех проектах Шастун отзывается очень тепло и говорит, что все они невероятно смешные, и Арсений делает себе мысленную пометку как-нибудь глянуть — авось действительно понравится.

Когда они уже доели и Антон убирает со стола грязные тарелки, он спрашивает, в силе ли их планы на совместную прогулку, и Арсений, наверное, слишком активно выражает свою заинтересованность в этом действе: Шастун, улыбаясь с его частых киваний, тепло смеётся.

После завтрака они вновь заваливаются смотреть уже третий выпуск «ПЧК» и только ближе к обеду начинают собираться на прогулку; когда Арсений залезает за вещами в чемодан, Антон задумчиво говорит, что в ближайшие дни надо будет переместить комод из его комнаты в зал, чтобы Арс мог положить туда свои вещи, и что ему, возможно, понадобится арсеньевская помощь — тот, поднимая взгляд, только улыбается и кивает.

Эта прогулка, во время которой они говорят так много, что Арсений впервые за всю свою жизнь чувствует приятную боль в горле ближе к вечеру, и, собственно, гуляют — количество шагов у каждого переваливает за рекомендованные десять тысяч (во время их обеда в KFC Антону позвонил тот самый друг — Эд, кажется, если Арсений верно запомнил, — одолживший ему машину, и Шастун на пару минут отошёл, чтобы отдать хозяину ключи, а потом рассказал, что Эд специально ради него припёрся в город, несмотря на то что во время летних каникул он обитает в большом загородном доме, чтоб Антон не тратил время на поездку к нему туда и «тусил спокойно с братаном своим»; Шастун ещё пару минут расписывал, какой у него замечательный друг, а Арсений только улыбался и думал, что, наверное, всё-таки он был неправ насчёт этого Эда), — не становится их единственной и, наоборот, является их отправной точкой.

За следующие две недели до самого конца августа они гуляют ещё около восьми долгих раз, а если и не гуляют, то всё равно проводят время в компании друг друга, смотря «ПЧК» или фильмы и разговаривая до тех пор, пока не станет лень ворочать языком.

Арсений сказал бы, что они с Антоном являются своего рода соулмейтами (помимо того, конечно, что они друг для друга и без того буквально родственные души), потому что они за такое короткое время по-настоящему становятся лучшими друзьями (сложно даже предположить, что до этого они в детстве едва ли не с кулаками друг на друга лезли, а потом несколько лет не общались! — Арсению в этой точке кажется это всё каким-то сюром: мол, как это такого замечательного Антона не было в его жизни всегда?) и ведут быт так, словно всю жизнь под одной крышей прожили.

То чувство комфорта и безопасности, которое Арс ощущает в компании Шастуна, не сравнится ни с чем, и он, если честно, до сих пор немного удивляется тому, что этот человек в его глазах смог переплюнуть даже Серёжу.

Антон вообще как-то незаметно, но будто бы закономерно становится для Арсения лучше, интереснее, необычнее и красивее всех в этом мире; он смотрит на Антона слишком часто и долго и чуть ли в рот ему не заглядывает, когда тот что-то говорит, — его к Шастуну тянет как ёбаным магнитом, и Арс с каждым днём всё меньше может этому сопротивляться (да и не то чтобы он вообще хочет).

Ответный интерес с антоновской стороны, его проклёвывающийся и местами неоднозначный флирт (если Арс поначалу искренне полагал, что это его манера общения со всеми — хотя даже так это вызывает вопросы, потому что одно дело флиртовать с друзьями, и совсем другое — флиртовать с собственным, пусть и не таким близким, но всё же родственником — но с течением времени и после парочки невольно подслушанных телефонных разговоров с тем же Эдом или другими шастуновскими друзьями он только сильнее убедился в том, что это он один такой особенный счастливчик) только подливает масла в этот огонь и заставляет жар в животе распространяться только сильнее по грудной клетке.

Арсений искренне верил, что у него собственные чувства под контролем и Антон не вызывает у него ничего такого, о чём следовало бы беспокоиться, а потому позволял себе только сильнее ввязываться в это болото и падать глубже в травянистые глаза, что смотрят так мягко и тепло или с хитрым прищуром.

Что дело пахнет писюнами, Арсений понимает, когда во время просмотра очередного фильма, на моменте долгожданного поцелуя главных героев, думает, что было бы здорово, если бы они с Антоном, на плече которого лежит его голова, могли бы точно так же поцеловаться. Точнее, нет, это не «было бы здорово», это скорее глубинное желание, что наконец-то всплыло на поверхность, — Арсений хочет его поцеловать.

Как только эта мысль проносится в голове, что-то внутри обваливается и Арсений шокировано отрывается от антоновского плеча, смотря перед собой тупым взглядом и не решаясь посмотреть на Антона, ведь тогда он неминуемо увидит его пухлые губы и…

— Ты чего? — сердце пропускает удар, когда Шастун поворачивается к нему и вопросительно глядит в его профиль.

Арсений слегка качает головой и всё же смотрит на Антона растерянным котёнком, пытается понять, не померещилось ли ему это до чёртиков неправильное желание, но тот вдруг улыбается уголками губ и отворачивается обратно к экрану телевизора, а Арс всё глядит ему в лицо, пока сердце в груди стучит, как в последний раз.

В последний августовский вечер Арсений кристально ясно осознаёт, что те самые чувства, которые он испытывает к Антону, есть не что иное, как влюблённость. Нет сомнений: это была она с первой же встречи в аэропорту.

Следом за этим приходит осознание, как же сильно он, блять, влип. И, главное, что теперь со всем этим делать — решительно непонятно.

Chapter Text

Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои

— Доброе утро будущим студентам! — Антон, который, несмотря на свои немаленькие размеры, умеет практически бесшумно подкрадываться, появляется рядом слишком неожиданно, и Арсений закономерно крупно вздрагивает, чертыхаясь себе под нос, чем вызывает тёплый шастуновский смех.

Пока Антон правой рукой проводит по лопаткам возящегося с приготовлением каши Арсения, тот на него ворчит лишь для вида (простил он его ещё в тот момент, как только, обернувшись, увидел чужую котячью улыбку), после чего наконец отвечает отошедшему к столу Шастуну:

— Доброе утро. На тебя делать? — он оборачивается на усевшегося и кивнувшего (Арс за эти две недели, что они сожительствуют, умудрился подсадить его на геркулесовую кашу, и теперь они часто завтракают ей) Антона, что, вопреки своему обыкновению, выглядит слишком бодрым для полседьмого утра; Арсений в целом понять не может, что Шастун вообще здесь делает, если для него сегодня неучебный день. — Ты чего так рано встал? Ты же не учишься сегодня.

— Тебя провожать, — так просто отвечает Антон с очаровательной улыбкой и лёгким пожатием плеч. — Не мог же я пропустить такой знаменательный день! Тем более твоя мама попросила тебя пофоткать, и я планирую крайне ответственно подойти к этому поручению, — фырчит Шастун, а Арсений, отмеривший и выливший двести миллилитров овсяного немолока в кастрюлю, издаёт звук, похожий на хныканье маленького ребёнка.

— Блять, какой кринж, — страдальчески стонет он и оборачивается к Шастуну, смотря на него умоляющим взглядом. — Пожалуйста, давай не надо, а?

— Как это не надо! Очень даже надо! — с наигранным возмущением и плохо скрываемой улыбкой возражает Антон, приподнимая брови и разводя руки в стороны.

Арсений, театрально закрыв ладонью глаза, активно мотает головой, а Шастун тихо смеётся и поднимается со стула, вновь оказываясь рядом.

— Да брось, Арс, в этом нет ничего такого, — мурлычет он, трогая его за плечо, и Арсений весь замирает под этим прикосновением, опуская руку и поднимая взгляд на травянистые глаза, что находятся волнующе близко. — Для каждой любящей матери поступление её чада и его первый день в вузе — важное событие. Тёть Таня наверняка грустит, что не может быть рядом с тобой сейчас, поэтому дай ей полюбоваться тобой хотя бы на расстоянии, ладно? У неё нет цели поставить тебя в неловкое положение — она просто хочет гордиться тем, какой крутой и красивый у неё вырос сын, — улыбаясь так нежно и подбадривающе, что сердце по швам трещит и активно на его трогательные слова отзывается, говорит Антон и словно ещё сильнее смягчается, предлагая: — Если хочешь, я могу вместе с тобой фоткаться, чтоб ты не так кринжевал, — весело фыркает тот, и Арсений согласно кивает: он просто не может отказаться от совместных фотографий с Антоном в галерее своего телефона — Шастун, сам того не зная, использовал имеющийся у него главный козырь.

Хотя, будем честны: Антону стоит только посмотреть на него щенячьим взглядом, и Арсений уже согласится на что угодно, потому что его сердце ничтожно слабо перед всем, что так или иначе касается этого человека.

Что с этим делать и как бороться, Арс пока что ещё не придумал (он вообще как-то подозрительно легко принял факт влюблённости в собственного троюродного брата, словно одна мысль об этом не должна вселять экзистенциальный ужас и желание сходить в церковь — как будто это хоть сколько-нибудь поможет), а потому — не всегда успешно, но — старается задвинуть все свои неправильные чувства поглубже, чтобы не смущать Антона своими нищенскими взглядами; получается из рук вон плохо, потому что сейчас именно таким взглядом Арсений на него и смотрит, но ничего, скоро начнётся учёба, в которую он уйдёт с головой и не будет больше забивать голову неизвестно чем.

Да, план, вероятно, отстой и ни черта не сработает, но вера в него — единственное, что не даёт арсеньевской кукухе окончательно улететь в ебеня.

— Было бы славно, — после затянувшихся молчания и зрительного контакта наконец произносит Арс и отворачивается обратно к кастрюле — нужно высыпать ещё две ложки геркулеса для Шастуна и посолить.

Тот встаёт рядом и, прислонившись плечом к холодильнику и скрестив руки на груди, с расслабленной улыбкой продолжает смотреть на Арсения — вот только наблюдает он не за руками, а за лицом, которое Арс изо всех сил старается сохранить невозмутимым, несмотря на то что внутри всё прямо-таки плавится и обмирает.

Чтобы хоть как-то отвлечься от смущения, Арсений, всё так же не поднимая взгляд, интересуется:

— Как прошло твоё первое сентября на первом курсе? Вы с Эдом сразу подружились?

Антон растягивает губы в широкой улыбке и, отойдя от холодильника, чтобы Арс без ненужных препятствий на пути убрал туда использованное немолоко, с радостью и ностальгической улыбкой охотно рассказывает всё и даже больше — за повествованием истории их с Эдом начавшегося общения проходит и завтрак.

После него Шастун подхватывает и свою, и арсеньевскую тарелку, настаивая на том, что он сам помоет, а Арс пусть пока идёт в ванную, и добавляя, что он сейчас тоже собираться пойдёт; Арсений, направившийся было в нужном направлении, замирает и через мгновение оборачивается, утыкаясь непонятливым взглядом в пристроившегося к раковине Антона.

— Собираться куда? — И, догадавшись, тут же продолжает: — Ты, я прошу прощения, меня докуда проводить собираешься? — хмурит брови, смотря в лицо светло улыбающегося Шастуна.

— Прошу и меня извинить, дорогой Арсений, но я собираюсь проводить вас прямо до дверей университета, — невозмутимо отзывается тот, и Арсения тянет улыбнуться от забавности выбранных им формулировок.

— А зачем? — но вместо улыбки он только приподнимает брови так, будто он, блять, не хочет провести лишние полчаса в компании Антона; наоборот, Арс очень хочет, но рациональная часть сознания твердит сократить общение с Шастуном до минимального, чтобы не допускать ухудшение собственного и без того паршивого положения.

— Как это зачем! — снова делано возмущается Антон, отставляя вымытую тарелку на специальный поднос, где она будет сохнуть. — Мне обязательно надо запечатлеть тебя на фоне университета! Твоя мама не простит мне отсутствие этого фото в своей фотоплёнке, — Шастун оборачивается на него с яркой улыбкой — на фоне нарисованного на плитке солнца это выглядит особенно красиво; опережая арсеньевский вопрос, он бросает через плечо: — Да и я потом всё равно с Эдом встречаюсь, так что мне, можно сказать, по пути. Всё, иди умывайся, а то я щас домываю уже. — Арсений, смотря в белый затылок, улыбается тепло и, как и было ему сказано, идёт в ванную, пока вновь проснувшиеся внутри бабочки влюблённости щекочут живот изнутри.

Осознание влюблённости в собственного родственника (да, не близкого — и на том, блять, спасибо, — но и не такого уж дальнего) всё ещё ощущается странно, однако это почему-то не расценивается им как что-то до ужаса неправильное.

У Арсения, если честно, даже не получается назвать себя больным извращенцем, непроходимым идиотом и другими нелицеприятными словами, потому что, как ему кажется, любой бы при наличии рядом такого замечательного Антона не устоял и влюбился бы в него без памяти.

Тут же от этой мысли просыпается совершенно неуместная собственническая ревность, и это уже намного хуже, потому что выглядит так, будто Арс имеет хоть какое-нибудь право всерёз претендовать на Шастуна — вот что звучит по-настоящему дико, и вот какие мысли нужно искоренять любой ценой.

Арс не запрещает себе испытывать к Антону чувства — по крайней мере, до тех пор, пока Арсений сам не переходит достаточно размытую границу собственных представлений о нормальности происходящего.

Он поднимает взгляд на зеркало и блёкло улыбается своему отражению, ещё даже не представляя, как сильно он на самом деле влип, и даже не догадываясь, что вступил в очень опасную игру, из которой в таких условиях победителем выйти просто невозможно.

Антон, получив арсеньевское разрешение на фото и видеосъёмку, начинает фоткать его прямо у входной двери, на что Арсений показательно ворчит, однако потом подыгрывает и специально кривляется, чтобы вызвать прекрасный фальцетный шастуновский смех; тот, наконец набаловавшись, переворачивает камеру и, пристроившись к Арсовому боку, вытягивает руку — сразу же делает кадр, на котором они оба широко улыбаются, почти соприкасаясь щеками (Арсений слишком явно может представить, с каким лицом будет смотреть на эту — и последующие, которые они сделают в дальнейшем, — фотографию этим же вечером перед сном).

Из дома получается выйти даже раньше положенного времени, а потому до метро они оба идут неспешным расслабленным шагом, наслаждаясь прохладным, но солнечным первосентябрьским утром и продолжая начатый во время завтрака разговор про антоновское посвящение в студенты.

Когда они оказываются в метро, поговорить уже не очень получается: во-первых, тут достаточно многолюдно, из-за чего они с Антоном оказываются практически вплотную прижатыми друг к другу (Шастун, будто Арсению и этого мало, ещё и поддерживает его за талию, чтобы тот не заваливался, когда поезд тормозит), а во-вторых, особо не поболтаешь, когда все мысли сосредоточены на одном сплошном «Ёб твою мать, как же он близко» — Арсений смотрит куда угодно, только не на стоящего напротив Антона, что, в отличие от него, безмятежно скользит взглядом по мигающей панели с обозначением следующей станции, по хмурым лицам стоящих рядом людей и по арсеньевской макушке, находящейся у него прямо под носом.

Улучив момент после остановки на очередной станции, Антон вдруг слишком неожиданно наклоняется к арсеньевскому уху, отчего у того чуть сердечный приступ не случается и это самое сердце подскакивает куда-то к горлу, но это ещё полбеды — куда более интересное происходит, когда Шастун произносит:

— Давка в метро тоже была создана, чтобы люди в ней обнимались? — в его голосе чувствуется улыбка, которую Арс и видит спустя жалкий миг, когда Антон, выпрямившись, отстраняется и заглядывает ему в глаза с лёгким наклоном головы.

Арсений, от удивления забывший о необходимости не поднимать собственной головы, смотрит на довольного своей выходкой Шастуна, который такими темпами рано или поздно точно доведёт его до ручки, широко распахнутыми глазами и, кажется, даже краснеет, обводя взглядом окружающую их толпу, что за время поездки менее плотной не стала от слова совсем.

Из Антоновой улыбки исчезает игривость и остаётся только мягкость, когда его рука перемещается с арсовской талии на поясницу и он только крепче прижимает к себе шумно втягивающего воздух Арсения; он смотрит на Антона испуганно-вопросительным взглядом пару секунд, а затем сдаётся и опускает голову на его плечо, упираясь лбом ему в шею и замирая.

Для стоящих рядом людей они просто двое своеобразно обнимающихся парней, которых, наверное, слишком легко принять за пару, но они даже не догадываются, кем эти парни приходятся друг другу на самом деле и как много для Арсения значит такое простое, казалось бы, действие.

Пусть Арс и знает такого Антона всего две недели, но именно в момент соприкосновения его ключицы и арсеньевской правой скулы у последнего в голове проносится до боли искреннее «Я люблю тебя», обращённое, конечно же, к Шастуну.

«Люблю?» — тут же переспрашивает самого себя Арсений так, будто действительно этому удивляется, и хочет было отстраниться, но в последний момент передумывает и вместо этого только ближе прижимается к обнимающему его и второй рукой Антону, наслаждаясь этими объятиями, пока имеет такую возможность, и одновременно с этим скатывается в самому же себе непонятную грусть от следующего за этим утвердительного и всё так же не озвученного «Люблю».

— Нам на следующей, — непреднамеренно мазнув губами по арсеньевскому уху и вызвав этим целое цунами мурашек, произносит Антон, и Арсений нехотя отстраняется, напоследок всей грудью вдохнув запах шастуновского парфюма; Антон, ловя его взгляд, тепло улыбается, и Арс отвечает ему тем же, а затем старается аккуратно развернуться лицом к нужным дверям поезда.

Из метро они выходят через четверть часа — осталось только добраться до университета; Антон предлагает дойти пешком, а Арсений согласно кивает: кто в здравом уме станет отказываться от лишних пятнадцати минут в компании любимого человека (тем более, когда тот сам предлагает)?

Стоя на светофоре и дожидаясь зелёного сигнала, Арсений замечает кафе и вытягивает руку в сторону него.

— Зайдём? — оборачивается на Антона и смотрит на него умоляющим взглядом — тот улыбается и пару раз согласно кивает. — Чур, я угощаю! — спешит прибавить Арсений, и Шастун только весело фырчит.

— О да, мой шуга бразе, угости своего мальчика, — с уже привычной флиртующей интонацией мурлычет Антон, играя бровями, а Арсений морщит нос и испытывает невероятный прилив кринжа и смущения одновременно — это уже что-то новенькое.

— Звучит отвратительно, — от всей души выдыхает он и чуть отворачивает голову на всякий случай, чтобы Антон не смог заметить порозовевших щёк; Шастун же, привалившись к его плечу фырчаще смеётся, и Арсений изо всех сил старается не расплыться во влюблённую лужу, но получается у него откровенно плохо — спасибо хоть, что очаровательно жмурящийся Антон этого увидеть не может.

В кафе Арсений берёт себе раф с карамельным сиропом (обычно он заказывает американо, но сегодня у него то редкое настроение, когда хочется чего-нибудь сладенького), а Антон выбирает себе клубничный бабл-ти, после чего, расплатившись, они, наконец, направляются к зданию университета, до которого им идти километр с хвостиком.

Шастун, довольно попивая переливающийся в полупрозрачном стакане напиток, время от времени поглядывает на задумчивого Арсения и явно хочет начать диалог, но то ли не знает, за что зацепиться, то ли ещё что-то.

— Ну что, мой мальчик доволен? — отвлекшись от собственных мыслей и в одно мгновение растянув хитрую ухмылку, Арсений стреляет взглядом в Антона и подкидывает ему повод заговорить.

Пусть это и звучит всего лишь как ужасная шутка дефис продолжение начатого Шастуном не менее ужасного разгона, но что-то в арсеньевской душе всё же ёкает от такого обращения.

Он бы хотел называть Антона своим мальчиком? Арсений задумывается лишь на пару секунд и почти сразу же приходит лишь к одному существующему ответу на этот вопрос: да, пожалуй, хотел бы, пусть это и звучит несколько кринжово, потому что «мальчик» из них скорее именно Арс — Шастун ведь старший из них двоих.

— О да, очень доволен! — тут же отзывается Антон, выпустив трубочку изо рта, и широко улыбается, с озорством в глазах добавляя: — Спасибо, братик.

Это слишком сильно отдаёт вайбом диалога из плохого домашнего гей-порно с инцестной меткой для привлечения внимания, что Арсений просто не выдерживает: морщит нос, испытывая невероятный кринж, и качает головой, словно желает стереть из памяти только что услышанное, — Антон с такой реакции беззастенчиво ржёт, неосознанно толкая его своим плечом, и явно этим кринжем наслаждается.

— Господи, какой кошмар, оно стало ещё хуже! — сокрушается Арсений, плохо скрывая собственный смех.

— Это всё ты начал! — фырчит Антон, по-детски тыча в него пальцем.

— Да что ты говоришь! — наигранно удивляется Арсений, припоминая ему случившийся незадолго до этого разговор, а Шастун ржёт только сильнее, на ходу приваливаясь к арсеньевскому плечу, отчего тот вмиг превращается в расплавленную зефирину.

Вот что-что, а антоновский чудесный смех как ничто другое помогает справиться с активничающей с самого утра тревожностью перед таким важным днём — его можно как лечебное средство к ранам души прикладывать, и все они совершенно волшебным (собственно, как и сам Антон — по-другому здесь вряд ли возможно) образом затянутся.

— Нет, Арс, правда, — отсмеявшись и кашлянув после этого пару раз, вновь подаёт голос Шастун. — Спасибо, — шевелит рукой с зажатым в ней стаканом, и Арсений улыбается. — Мне очень приятно, что ты решил угостить меня такой вкуснотой.

— Да брось, — отмахивается малость смущённый Арсений, чуть морща нос. — Это сущие пустяки по сравнению с тем, что ты делаешь для меня, — качает головой и смотрит на глядящего на него в ответ Антона с необъятной благодарностью и плохо скрываемой любовью в глазах.

— Не согласен, но спорить не буду, — мотнув головой, Шастун хмурится пару секунд и переводит взор вперёд. — Ты даёшь мне куда больше, чем можешь себе представить, — выдыхает он с толикой задумчивости, а у Арсения невольно сбивается дыхание с ровного темпа: про что Антон говорит? Здесь есть какое-то второе дно? Или эта загадочная неоднозначность существует только в пределах арсеньевской влюблённой головы?

Антон, вновь повернувшись к нему, тепло улыбается, и малость растерянный Арсений с небольшой заминкой растягивает ответную улыбку и делает мысленную пометку на будущее: надо будет как-нибудь постараться вернуться к этому разговору через некоторое время и аккуратно выведать, что же Шастун имел в виду.

На пару минут снова образовывается комфортная тишина, которую не хочется прерывать, но Антон, доставший и убравший в карман телефон с навигатором — им наверняка осталось идти не так уж и много, — слабо бодает его плечо своим и смотрит внимательно.

— Волнуешься? — спрашивает он с красивой полуулыбкой и лёгким наклоном головы.

Арсений, делая небольшой глоток вкусного кофе, задерживает напиток во рту и глубоко вздыхает.

— Знаешь же, что да, — на выдохе произносит он, встречаясь с травянистыми глазами.

Арсений и до сегодняшнего дня выражал свою тревогу по поводу начала учебного года в новом месте и на новой ступени образования — всё становится в разы серьёзнее, появляется больше ответственности, и это пугает; а главное, Арс чувствует уже сейчас, специальность совсем не его и учёба едва ли будет приносить столько удовольствия, сколько бы приносило то же самое актёрство, на которое он, если честно, всегда мечтал поступить.

— Хочется проявить себя с лучшей стороны, — продолжает Арсений спустя короткую паузу и ведёт плечом, после чего вновь присасывается к стаканчику кофе; Антон смотрит в его профиль неотрывно.

— Зачем с лучшей? — наконец спрашивает тот, и Арс упирается в него вопросительным взором. — Покажи им себя со своей стороны — она у тебя замечательная, — улыбается мягко и искренне, смотря ему в глаза. — Вуз — прекрасное место, чтобы выстроить новые социальные связи и выработать новую модель поведения. Тебя там ещё никто не знает, не спеши примерять на себя роль кого-то другого — это всегда успеется, — говорит Антон, и это звучит действительно здраво и здорово — всерьёз задумавшийся Арсений согласен с ним на сто процентов; в новом месте хочется и вести себя по-другому, не так, как было в школе, но почему он решил, что идея носить маску идеальности лучше, чем быть самим собой?

Антон по-настоящему прав, и Арсений испытывает невыразимую благодарность оттого, что тот так мягко донёс до него такую простую мысль, которая, Арс нутром чувствует, в корне повлияет на его университетскую жизнь.

— Но положительное впечатление создать всё равно нужно, — вместо выражения этой самой благодарности бормочет Арсений, опуская взгляд на собственные ноги.

— А ты умеешь создавать негативное? — произносит Антон с такой интонацией, что его удивление кажется искренним, и уже совсем растроганный Арсений расплывается в смущённой улыбке и смотрит на Шастуна теплейшим взглядом — ну за что он ему такой замечательный достался? — Правда, Арс, расслабься и будь собой — ничего лучше этого ты не придумаешь, — а твои люди сами к тебе подтянутся. Всё будет хорошо, — подбадривает его Антон, поглаживая свободной рукой по спине, и Арсений окончательно тает под таким поддерживающим натиском.

— Спасибо, Антон, — с щемящей искренностью благодарит его Арсений и смотрит на Шастуна так, будто на нём весь мир клином сошёлся; больше всего на свете в этот миг хочется крепко его обнять, но останавливаться посреди дороги ради такого кажется странным.

— Не за что, мой хороший, — с лучезарной улыбкой выдыхает тот, прекращая поглаживания и опуская руку, после чего преспокойно отворачивается, и это его обращение для Арсения служит самым настоящим ударом под дых — он чуть в ногах не путается от неожиданности, потому что это что вообще такое?! Ну кто так делает? Когда-нибудь Антон реально доведёт его до сердечного приступа своими вот этими вот внезапностями. — Ты, кстати, до скольких сегодня? — вдруг спрашивает Антон, снова переводя взор на Арсения.

— До полдвенадцатого, — сразу же отзывается тот. — А что? — приподнимает брови с интересом.

— Если у тебя за это время не появятся планы, то я мог бы забрать тебя и мы бы могли вместе сходить в KFC отпраздновать твоё поступление и начало учебного года в целом. Если ты хочешь, — добавляет Антон так, словно Арсений может ответить на это предложение как-то, кроме само собой разумеющегося согласия.

— Очень хочешь, — активно кивает Арсений, а Антон поднимает на него полный радости взгляд — нет, он что, правда думал, что Арс откажется от такого предложения?

— Чудно! Я тогда, когда приеду, кину тебе геометку, где стоять буду, — говорит он, и Арсений кивает, мол, зафиксировал. — А ты вдвоём хочешь, или я могу с нами Эда позвать? Он с тобой познакомиться хотел, — добавляет Шастун с хитрой ухмылкой, после которой отказывать кажется слишком неловким, но Арсений всё же растягивает это «а-э», по которому уже можно понять, каков будет последующий ответ.

Несмотря на то что Арсений сам был бы не против познакомиться с Эдом, о котором он уже столько всего хорошего слышал, конкретно сегодня ему слишком сильно хочется провести время только с Антоном.

— Давай с Эдом как-нибудь в другой раз? — смущённо просит он, глядя на Шастуна котом из «Шрека», а тот только кивает несколько раз, приподнимая брови и ничуть не настаивая, — Арсений позволяет себе выдохнуть. — Он не обидится? — спрашивает на всякий случай, потому что ему не хочется, чтобы Эд думал, что дело в нём.

— Исключено, — Антон мотает головой. — Он очень понимающий в этом плане, так что не парься: навязываться он не любит и не будет.

— Я тоже хочу с ним познакомиться — просто не сегодня.

— Хорошо, я передам ему, — Антон улыбается расслабленно, после чего смотрит куда-то поверх арсеньевской головы. — Пришли?

Арсений также поворачивается в сторону блёкло-жёлтого шестиэтажного здания с красивыми белыми колоннами, над которыми находятся ровные буквы названия университета, — внешне выглядит достаточно симпатично; когда Арсений поворачивается обратно к Антону, то видит направленную на него камеру шастуновского телефона и виднеющуюся его же улыбку.

Арс, смущаясь проходящих мимо людей, часть из которых, не обращая на них никакого внимания, заходит на территорию университета, а другая — курит у забора, закрывает камеру ладонью и бубнит «Да ну, Антон, убери», снова оглядываясь.

— Не уберу! Такую красоту обязательно надо запечатлеть, — сопротивляется Шастун, уворачиваясь, и Арсений — видит бог, во всём виноват этот неожиданный ненавязчивый комплимент — замирает, позволяя себя сфотографировать на фоне вуза и даже растягивая, насколько это возможно, искреннюю улыбку. — Скажи привет тёть Тане, — с озорной улыбкой фырчит он, и арсеньевское выражение лица тут же меняется сначала на растерянное, похожее на котёнка-невдуплёныша, а затем на недовольное.

— Ты снимаешь, что ли? — с наигранным возмущением спрашивает он, смотря то в смеющиеся глаза кивающего Шастуна, то в объектив телефонной камеры; вздохнув, Арсений всё же снова натягивает улыбку и машет раскрытой ладонью. — Привет, мам!

— Умница, — довольно хвалит его Антон, по всей видимости, закончив видеозапись, а затем встаёт Арсению за спину, приобнимая его за талию левой рукой, и, перевернув камеру на них, делает совместное селфи.

Арсений изо всех сил старается сделать нормальное лицо без дурацкой кривой улыбки от этого обращения и, когда Шастун опускает руку с телефоном и убирает тот в карман, лишь надеется, что нормально получился на фотке, потому что смотрел он, конечно же, на по-котячьи улыбающегося Антона, а не на самого себя. Он также позволяет себе надеяться, что Шастун не будет определять точное направление взгляда голубых глаз — ему ведь наверняка до этого нет никакого дела, и Арс совершенно зря тревожится.

Шастун, не отходя от Арсения, вдруг сжимает его в крепких объятиях со спины и на пару секунд прижимается губами к арсеньевской щеке, отчего тот широко распахивает глаза и давится воздухом, на автомате хватаясь за антоновскую, лежащую у него на рёбрах с левой стороны руку.

— Всё, беги и покажи там всем, какой ты крутой, — Антон отстраняется так же неожиданно, как и приник, и, заглядывая в голубые глаза, похлопывает по плечу глупо моргающего и ещё не отошедшего от этого чмока Арсения. — Я для тебя всегда на связи, так что, если что, пиши, — говорит он с тёплой улыбкой, после чего, помахав ему рукой, разворачивается и направляется обратно.

Арсений несколько мгновений смотрит ему вслед, до сих пор ощущая себя жутко дезориентированным и сбитым с толку только что произошедшим, и, отмерев наконец, касается кончиками пальцев собственной щеки, где всё ещё горит огнём след антоновского — с ума, блять, сойти! — поцелуя.

Только тогда, когда совсем рядом с ним проходит курящий мужчина, выдыхающий противный дым, Арсений выходит из этого транса и встряхивает головой, морща нос и отфыркиваясь от мерзкого запаха — как этим вообще дышать можно!

Ещё раз растерянно глянув в сторону ушедшего Антона, который уже затерялся в зернистом потоке идущих навстречу людей, он стоит ещё минуту около забора, допивая подостывший кофе, а затем, наконец, направляется к массивным дверям университета.

Сердце ускоряет свой темп, а внизу живота закручивается узел волнения, но сейчас оно уже не тревожное: Антон своей мягкой поддержкой вселил в него достаточно уверенности, чтобы перестать трястись и так сильно беспокоиться по этому поводу; теперь Арсений намерен действительно показать себя во всей красе и не стесняться быть собой.

Шумно выдохнув, даже преисполненный какого-то воодушевления Арсений тянет на себя массивную дверь университета и входит в место, которое на некоторое время станет для него вторым домом.

Первое сентября проходит — как описал это Антону сам Арсений — чинно, мирно и слегка кринжово (ну куда ж без этого — в основном в этом виноват растянутый аж на целый час приветственный концерт, на котором руководство университета выступало с длинными речами, а потом местный танцевальный коллектив развлекал новоприбывших первокурсников своей длиннющей хореографией).

Само знакомство с группой и кураторкой прошло достаточно хорошо: Арсений познакомился с парнем, который подсел к нему, как только они после концерта зашли в кабинет, и которого по иронии судьбы тоже зовут Антоном, но на момент выхода из университета у него из головы уже вылетело большинство имён и лиц его одногруппников.

Своё впечатление об этих людях Арсений, в принципе, может назвать положительным — все достаточно улыбчивые и открытые к знакомству ребята, и Арс во время этой встречи старался хоть немного, но попиздеть со всеми по отдельности, но пока что ничего конкретного по каждому сказать не может; что ж, посмотрим, что будет дальше, а так всё достаточно неплохо — он, если честно, думал, что будет хуже.

Учебный год потихоньку начинается, и Арсений постепенно привыкает к новому темпу жизни — расписание на этот семестр у него по-настоящему клёвое и на девяносто процентов его устраивает: за две недели ему нужно к первой паре всего лишь три раза, что вполне себе сносно; шестидневка, правда, напрягает, но это довольно терпимо за счёт, опять же, частого начала пар в пол-одиннадцатого или в полпервого.

Процесс обучения — вполне себе ожидаемо — приносит мало удовольствия, но Арс искренне старается слушать преподавателей на лекциях, писать конспекты по тем предметам, для которых их наличие обязательно для получения автомата, и, по возможности, активничать на семинарах, чтобы запомниться преподавателям, или просто строить умные глаза, садясь за первую парту — это его стратегия.

За минувшие две недели Арсу всё ещё не удаётся запомнить лица всех своих одногруппников, но он искренне старается — правда, своего Эда ему найти так и не удаётся, но он верит, что это всего лишь пока, и не теряет надежды.

Хотя, если честно, чем дольше Арсений находится в обществе этих людей, тем сильнее гаснет его надежда: складывается такое ощущение, что во время набора студентов в эту группу выбирали самых кринжовых личностей, от клоунского поведения которых хочется только кривиться и спрашивать самого себя, когда ж уже тот или иной человек наконец заткнётся; конечно, в группе есть несколько персон, которые проходят арсеньевский отбор по адекватности, но их, к превеликому сожалению, подавляющее меньшинство.

С одним из этих адекватных — если он не ошибается, его зовут Егор Булаткин — Арсений для самого себя неожиданно начинает общаться из-за того, что однажды они оба одновременно глубоко вздыхают во время выступления одной особо ебанутой особы, после чего переглядываются с пониманием и сочувствием и улыбаются друг другу; на следующей паре тот с Арсового разрешения подсаживается к нему, и они с упоением обсасывают всех долбоёбов в их группе, а потом, когда эта тема себя закономерно исчерпывает, Егор вдруг спрашивает, интересуется ли Арсений супергероями, и, когда тот говорит, что немножко интересуется, с радостью сообщает, что он с самого первого дня является их фанатом и состоит в фандоме, куда теперь намерен затащить и Арсения.

В общем, как-то так нежданно и негаданно Арс находит себе друга, в компании которого ему искренне нравится проводить время в стенах университета; сам не знает почему, но Арсений отчего-то был уверен, что с Егором они общаться не будут: тот в начале сентября крутился сначала с компанией крутых девчонок, а потом с другими пацанами, но в итоге, несмотря на своё общительное шило в жопе, решил всё-таки прибиться к стоящему особняком и не то чтобы желающему с кем-то из одногруппников общаться Арсению (тот вовсе не является интровертом и на самом деле при большом желании может найти общий язык с кем угодно, но в конкретном случае ему намного комфортнее одному, чем с этими кринжами; егоровская компания становится эдаким исключением из этого правила) — что ж, в какой-то степени это даже мило.

Их общение с Антоном значительно сокращается из-за разного расписания, домашних заданий, которые каждый вынужден выполнять, а также из-за шастуновской работы — её пока не так много, но тот говорит, что после Нового года начнётся самое веселье, когда за полгода до ЕГЭ в их онлайн-школу хлынет новый поток учеников, работы которых Шастуну, как куратору, и предстоит проверять.

Арсений по этому поводу, разумеется, грустит и в то же время находит в этом что-то положительное: в конце концов, как гласит мудрая пословица, с глаз долой — из сердца вон.

Его чувства к Антону на самом деле заставляют всерьёз беспокоиться: в один момент Арсению начинают сниться сны достаточно интересного и распаляющего содержания, которые очень не нравятся рациональной части его сознания (просыпаясь в очередной раз со стояком, Арс себя почти ненавидит), но очень уж приходятся ему по члену, прости, блять, господи.

А если без шуток, то его по-настоящему угнетает, что он, теперь уже точно больной и испорченный, желающий своего собственного брата до звёзд перед глазами и подкашивающихся — что во снах, что в реальности — ног, остался с этим пиздецом фактически один на один.

Арсений не может поделиться тем, что творится у него в сердце, буквально ни с одной живой душой, и он ещё никогда не ощущал себя настолько одиноким в этом большом мире, где буквально каждый здравомыслящий человек, если бы узнал об этом всём, назвал бы его конченным извращенцем.

Единственным человеком, которому он мог бы всё это вывалить, был Серёжа, однако Арсений прекрасно помнит, как тот отреагировал на невинную шутку (сейчас это, правда, совсем уже не шутка: мысли о том, что было, будь они с Антоном теми же друзьями — они же так прекрасно ладят! — медленно сводят его с ума каждую ночь перед сном и заставляют задавать миллионы слезливо-возмущённых и отчаянных «почему» мирозданию: почему, почему, ну почему они с Антоном, которого он так безрассудно любит, но с которым ему быть нельзя ни за что на свете, родственники?), а какой была бы его реакция теперь, даже предполагать страшно — Арсений не хочет вдобавок ко всему ещё и лучшего друга лишиться: у них и так с началом сентября стали возникать трудности коммуникации ввиду занятости учёбой и какой-то напряжённости с арсеньевской стороны (тот постоянно вспоминает о тех Серёжиных словах и не может перестать постоянно напоминать себе, что Матвиенко его влюблённость в Антона не смог бы принять).

Первая половина сентября тянется патокой, мучительно медленно, и Арсений искренне не понимает, почему ему не становится легче, как он предполагал; чувства к Антону, наоборот, будто только обостряются и прогрессируют, уже не оставляя надежд выбраться из этого болота.

Самое, пожалуй, хуёвое в этом всём то, что Арсений сокрушается не из-за того, какой он мерзкий и о чём он вообще думает, а из-за того, кем они с Антоном друг другу приходятся — мысли о том, что у них мог бы быть шанс, убивают методичными ударами прямо в так неправильно любящее порочное сердце.

Так бы у него была надежда «излечиться» и переключить свой любовный интерес на кого-нибудь другого (на того же самого Егора, например, — ну а чем не идеальный кандидат? Красивый, забавный, добрый, общительный, да и просто во всех смыслах привлекательный! Арсению бы влюбиться в него и не тревожиться ни о чём, но всё его существо противится такому раскладу, потому что человека лучше Антона для него просто не существует), но проблема в том, что Арсений не отрицает своих чувств — они ему нравятся — и не то чтобы вообще хочет от них избавляться, но наличие их ебаного родства заставляет его пытаться это делать.

Видит бог, если бы они не были братьями, Арсений поцеловал бы его ещё в их «первую» встречу на одном из светофоров.

Иногда Арс позволяет себе допустить мысль, что Антон против такого расклада не стал бы возражать и только сильнее прижал бы его к себе.

Арсений, по собственным ощущениям, влюблён так открыто и очевидно (серьёзно, он словно вообще не способен контролировать собственные эмоции и реакции на Антона в его присутствии: пялит на него глазами-сердечками и безбожно плывёт каждый ёбаный раз, когда тот что-то рассказывает; смеётся с каждой его шутки, даже если Шастун впоследствии сам называет их неудачными и кринжовыми, и неосознанно жмётся к нему ближе в поисках тактильного контакта), что для него до сих пор удивительно, как Антон за этот полный месяц совершенно неприкрытого даже ради приличия нищенства ничего не понял.

Иногда к Арсу закрадываются околотревожные мысли про то, что Антон — он же не глупый совсем — на самом деле всё давно понял, но по какой-то неясной причине лишь подливает масла в этот огонь своим со временем только усиливающимся флиртом, что происходит редко, но так метко, что Арсений потом по несколько часов, а то и дней, от ахуя отходит; однако все эти версии отклоняются практически на подлёте, потому что Шастун не похож на того, кто ради забавы (или какая цель им движет?) стал бы играть с чувствами влюблённого в него человека, даже если тот и является его братом.

Арсений панически боится, что Антон и правда может о чём-то догадываться — страшно даже представить, как это знание может сказаться на их тёплых взаимоотношениях, — но с другой стороны, а вдруг — ах, это жалкое «а вдруг», не дающее ему нормально существовать, — Шастун может ответить ему взаимностью?..

Ну то есть… Есть же определённая вероятность, что, если Антон ведёт себя подобным образом, это можно объяснить, допустим — просто допустим на миг такой вариант! — взаимным романтическим интересом? Почему это звучит так нереалистично? Должна же быть хоть какая-то причина! И несложно угадать, в какую степь устремляются арсеньевские предположения.

Ах, если бы он только мог узнать, как Антон к нему относится на самом деле! Арсению всех имеющихся у него пальцев не хватит, чтобы посчитать, сколько раз его посещала мысль аккуратно завести разговор и всякими двусмысленными фразочками и многозначительными взглядами намекнуть на свои чувства к нему — не зря ведь Серёжа величает его Ребусением, — однако от одних только представлений этого диалога, больше похожего на самоубийственную прогулку по тончайшему льду, у него бешено стучащее сердце уходит в пятки, а язык, как и другие конечности, немеет.

Арсений, ощущающий себя маленьким зашуганным котёночком размером с ладошку, тотально запутался и совершенно не представляет, что ему следует делать.

По всем фронтам в его жизни творится какой-то ёбаный пиздец, который он вынужден держать в себе из-за невозможности ни с кем поделиться, ещё и этот сраный доклад с презентацией нужно сделать к семинару во вторник, а у Арсения абсолютно нет ни сил, ни желания это делать, что в свою очередь приводит к тому, что в один сентябрьский вечер, почти сразу же после ужина в одиночестве, у него закономерно сдают нервы.

Ввиду антоновского отсутствия (к сожалению, это вовсе не нечастая практика: с началом сентября тот стал намного больше времени проводить вне дома — Арсений, имеющий доступ к его расписанию пар, знает, что Шастун после учёбы с лёгкостью может пойти гулять с кем-то или может поехать в офис его онлайн-школы за тем, чтобы потусить с коллегами, или по реальным делам; на фоне прекрасного августа, где они с Антоном ежедневно по несколько часов проводили в компании друг друга, это ощущается особенно неприятно, но и к этому можно привыкнуть — другое дело, что Арс этого делать совсем не хочет; да, конечно, Антон не давал ему никаких гарантий, что они будут вместе постоянно, но от понимания этого менее грустно не становится — сегодня ведь воскресенье, и Арс думал, что они проведут хотя бы этот день вместе, но увы) Арсению не нужно пытаться прятать свои слёзы или уходить в душ, чтобы его не было слышно, а можно прямо так открыто реветь — в запасе у него ещё полтора часа, потому что где-то в районе восьми Шастун должен вернуться домой.

Но Антон, главная причина его слёз, не возвращается ни через час, ни через два, ни даже через три, а Арсений, свернувшийся беззащитным комочком на диване и уже, кажется, всю душу выплакавший, последние минут сорок недвижно лежит и глядит перед собой пустым взглядом.

Наверняка покрасневшие глаза щиплет, лицо неприятно стягивает из-за высохших слёз, а потому Арс делает над собой титаническое усилие, поднимаясь с дивана, и, замотавшись в плед (после истерик его обычно знобит, как во время болезни), бредёт на кухню, где наливает и выпивает стакан воды, а затем ещё один; после этого он, вытерев мокрые губы рукой, идёт в ванную, где в процессе принятия кипяточного душа на него снова накатывает и выпитая накануне вода тут же выходит наружу в виде горьких слёз.

На часах без десяти минут десять, когда Арсений возвращается на свой диван и принимает то же положение слабой креветки, изо всех сил стараясь уже успокоиться и перестать содрогаться в рыданиях — слёзы ведь, как известно, делу не помогут и сейчас, кажется, делают только хуже.

Именно в таком положении Арсения и застаёт вернувшийся Антон — тот выглядит, как всегда, безупречно красивым, усталым, но очень довольным ровно до тех пор, пока, пройдя в квартиру, не натыкается взглядом на прикусившего дрожащую губу, чтобы не издавать ни звука, и сдерживающего всхлипы Арса.

Шастун, тут же бросив на пол свой рюкзак, в мгновение подлетает к Арсению и присаживается перед ним на корточки, заглядывая в заплаканные голубые глаза.

— Арс, ты чего? — спрашивает он, не на шутку обеспокоенный, и Арсений наконец перестаёт пытаться сдерживаться: вхлипывает и закрывает глаза, выдавливая новую порцию слёз. — Мой хороший, что случилось? — Антон аккуратно пересаживается на диван и заключает приподнявшегося Арсения в крепкие объятия, утыкаясь носом ему в волосы и поглаживая рукой по затылку. — Арс…

— Я не знаю, Антон… — сквозь всхлипы глухо выдыхает Арсений и прикрывает глаза, неосознанно жмётся к нему ближе и беззвучно трясётся. — Я уже ничего не знаю…

— Чего не знаешь, Арс? — мягко спрашивает тот и, кажется, прижимается к чёрным волосам губами, а, может, Арсению это всё и кажется. — Расскажи мне, маленький, — просит Антон так нежно, что у Арсения и без того болящее сердце рвётся на кусочки — он просто не выдерживает всего этого.

Ему одновременно так хочется выложить Антону всю правду от первой и до последней буквы, но Арс понимает, что правда в его-то положении — недоступная роскошь.

Арсений, подбирая выражения, рассказывает и про скучную неинтересную учёбу, и про свою тоску по школе, где с ним тоже учились идиоты, но это были уже знакомые идиоты, а те, с кем он учится теперь, ему совсем не нравятся, и про чувство жёсткой нереализованности, и про запутанность в собственных чувствах и желаниях, и про этот сраный доклад, и про страх грядущей неизвестности, и про натянутые отношения с Серёжей, и про ощущение тотального, гложущего его одиночества, но избегает самого главного: собственных неправильных чувств к Антону, который так внимательно его слушает и так осторожно гладит по голове, что плакать хочется только сильнее от невозможности во всём ему признаться.

Когда Арсений, насколько это возможно, выговорившись, наконец затихает и отрывается от чужого плеча, чтобы заглянуть в травянистые глаза, проходит не меньше минуты, прежде чем Антон, переложив левую руку ему на скулу и вытирая большим пальцем скатывающуюся слезу, произносит:

— Я всегда здесь для тебя, Арс. Тебе не следовало так долго копить в себе всё это, мой хороший. Ты же знаешь, что можешь всем со мной поделиться, а я всегда тебя выслушаю, — приподнимает брови, словно спрашивает, точно ли Арсений это знает, а тот лишь поджимает губы и закрывает глаза.

Как же сильно Антон заблуждается в своём утверждении. Хотя, может, это и не такая плохая идея: вдруг Арсению, чтобы прийти в себя, не хватает только увидеть разочарованный взгляд травянистых глаз и отвращение в нём? Может, только это способно его отрезвить и заставить начать думать, как выкорчевать из себя столь сильные, но такие неправильные чувства, не только на словах, но и на деле.

Арсений, сильнее прижимаясь к антоновской чуть влажной — на удивление, брезгливый до таких вещей Арс не испытывает по этому поводу и толики дискомфорта и безусловно уже принимает эту шастуновскую особенность — ладони, открывает мокрые от слёз глаза и смотрит на него из-под изломанных бровей, стараясь одним лишь взором сказать всё, что происходит в его душе.

— Могу я что-то сделать, чтобы… — начинает было Антон, но Арсений его перебивает хриплым:

— Будь рядом, — говорит он и шмыгает заложенным носом. — Мне так тебя не хватает… — его голос предательски дрожит, как и нижняя губа, а сам Арс качает головой, ощущая новую волну подступающих слёз.

— Иди ко мне, — Антон придвигается ещё ближе, несмотря на то что они и без того уже вплотную сидят, и снова укладывает Арса себе на плечо, зарываясь пальцами в чёрные волосы и приятно почёсывая кожу головы, — тот льнёт к нему не задумываясь и вновь мочит слезами его болотную футболку, что так красиво подчёркивает цвет его глаз. — Мне тоже тебя не хватает, — спустя пару секунд продолжает он, и Арсений в его крепких объятиях замирает, чтобы не проронить ни звука. — Так хочется вернуться в август и смотреть с тобой по вечерам «ПЧК», — в его голосе слышится тёплая улыбка, и Арсений, шмыгая носом, также блёкло, но искренне улыбается уголками губ. — Мне очень жаль, что мы стали так мало времени вместе проводить, но я обещаю это исправить, хорошо? Давай даже так: следующее воскресенье от восхода и до заката я полностью твой, и ты можешь делать со мной что угодно.

Арсений отстраняется, чтобы иметь возможность видеть его лицо (абсолютно, к слову, бессовестное: опять тот вкидывает свои излюбленные неоднозначные фразочки), и кивает, а Антон улыбается ему так нежно, что сердце щемит от любви к нему.

Не зная до конца, что он делает, Арс опускает взгляд на шастуновские губы, что находятся так близко, буквально на расстоянии выдоха, и приоткрывает собственные, а затем снова поднимает взор, заглядывая ему в глаза проникновенно, пока дыхание в груди замирает, а сердце, наоборот, стучит в ушах как бешеное; шастуновская улыбка медленно сползает с его красивого лица.

Вот чёрт, Арсений впервые смотрит так откровенно просяще, чуть ли не умоляюще, и так открыто — если Антон и правда ничего не замечает, то он, должно быть, слепец.

— Арс… — шепчет Шастун, и, господи, его дыхание действительно касается арсеньевских губ, но того, чего Арсений так жаждет и ждёт, к сожалению, не происходит: Антон вдруг отворачивается и меняет своё положение на диване, свешивая ноги, будто готовится встать, и, может, это и есть его ответ на арсеньевские чувства, протянутые на открытой ладони; Арсений от неприятного ощущения неоправдавшихся ожиданий — ему ведь не показалось, что Антон совсем чуть-чуть, но подался вперёд! Арс точно знает, что не показалось! — прикрывает глаза и смаргивает остатки слёз, роняя голову на спинку дивана. — Может, сегодня вместе поспим? — вдруг предлагает Шастун, оборачиваясь на него, и Арсений резко распахивает глаза, смотря на него растерянно-вопросительным взглядом — на каких же эмоциональных горках он сейчас катается, ёб твою мать. — Чтобы ты не чувствовал себя таким одиноким, — объясняясь, Антон улыбается уголком губ и, теребя тонкое кольцо на безымянном пальце левой руки, смотрит с надеждой.

Не доверяя собственному голосу в этот момент, Арсений всё же кивает с небольшой задержкой, а Антон тут же начинает сиять и подскакивает с места.

— Давай тогда, может, сейчас ляжем? — спрашивает Шастун, а Арс, вытирая обеими руками мокрые щёки, кивает. — Ты готов ко сну? — В ответ ещё один кивок и поднятые заплаканные глаза.

— Мне только умыться бы после… — как-то неопределённо произносит он, взмахивая кистью и указывая на собственное лицо.

— Хорошо, тогда я ща пойду расправлю кровать, пока ты умываешься, а потом я схожу приму душ, и будем спать. Я постараюсь быстро, но ты, если хочешь спать, можешь меня не ждать, — говорит Антон, после чего вдруг снова присаживается на корточки перед диваном и берёт руки несопротивляющегося Арсения в свои, сжимает их крепко и подносит ближе к лицу. — Всё, Арс, не дрейфь, всё будет хорошо. Ты со всем справишься, а я буду рядом на подхвате, чтоб в случае чего тебе помочь, — Антон звучит непоколебимо уверенным в своих словах, и эта уверенность воздушно-капельным путём передаётся и Арсению; он слабо, но искренне приподнимает уголки губ и смотрит в светящиеся добром и поддержкой травянистые глаза с благодарностью. — Скажи мне завтра, чё за доклад нужно склепать, и я всё сделаю, — отпустив его руки, Шастун хлопает Арсения по бедру, а затем легко поднимается с колен и, обернувшись на него последний раз, уходит в комнату.

Понимая, что тот пошёл расправлять кровать, Арсений глубоко вдыхает, чтобы окончательно успокоиться, и медленно поднимается с дивана, после чего снова отправляется на минутку в ванную, где плещет себе в лицо прохладной водой.

На выходе оттуда он чуть ли не нос к носу сталкивается со снимающим футболку Шастуном — не походи Арс сейчас на унылую заплаканную тучку, отреагировал бы наверняка по-другому, более ярко, но он лишь бурчит короткое «Ой, прости» и замотанным в плед приведением проплывает мимо пропускающего его Антона на кухню.

— Я быстро, — ещё раз повторяет Шастун, после чего дверь за ним закрывается и слышится щелчок замка — Арсений заторможено мычит, но Антон этого уже не слышит.

Перед тем как пойти в комнату, Арс выпивает ещё полстакана воды — так, для профилактики; в груди всё ещё что-то противно тянет и ноет, но самому плакать уже не хочется: Антон, несмотря на то что является одной из главных причин этого нервного срыва, одним своим присутствием умеет успокаивать — его слова будто обладают мощнейшим терапевтическим эффектом, а солнечная улыбка способна излечить все душевные раны.

Ну, или почти все. Огромную дыру от понимания, что ему с Антоном никогда не быть вместе и тот вряд ли вообще когда-нибудь ответит взаимностью, шастуновская магия, к огромному сожалению, залечить не способна.

В антоновской комнате без самого Антона он впервые, а потому, прежде чем упасть на матрац и замотаться в достанное специально для него одеяло, Арсений проходит мимо кровати и замирает у стола, рассматривая все имеющиеся на нём предметы; взгляд снова примагничивает фотография с Супер-пуперами, и Арс, воровато оглянувшись на открытую дверь (прислушавшись, понимает, что вода в ванной ещё шумит, а значит, пока можно не бояться), осторожно берёт рамку в руки.

После просмотра «Подземелий» он может с лёгкостью найти здесь Санни, Мима, Джиниуса, Болталкина, Миража, Пшена и Ведающую — почти всех! — и по остаточному принципу определить Берендея и Йоуке.

Благодаря этому проекту у Арсения сложилось представление о каждом из них (кроме, естественно, последних двух), и его мнение таково (и больше, как говорится, никаково): не то чтобы раньше у него было какое-то предубеждение или просто негативное отношение к этим людям, но после выпусков с каждым из них Арс остался под приятным впечатлением и понял наконец, почему те имеют такую большую любящую фанбазу; очень приятные, активные и весёлые люди, готовые впрячься не только в спасение жизней реальных людей, но и в выдуманный мир — как показывает практика, личности в этом проекте раскрываются с совершенно новой стороны, и Арсений искренне рад, что его знакомство с Пуперами началось именно с этого.

Собственно, именно потому, что ему так понравились герои внутри потрясающей вселенной «Подземелий» (всё-таки никакой другой контент ни с одним из них Арс не смотрел: его заинтересованность — по крайней мере, пока что — не настолько велика), он и сказал Егору, что на полшишечки является их фанатом.

Но, конечно, больше всего внимания на этой фотографии получает улыбающийся Антон, который вместе с Эдом, показывающим козу (пиздит этот жест у находящегося по левую руку от него Джиниуса), стоит рядом с Йоуке; подушечкой большого пальца правой руки Арсений в миллиметре от стекла, чтобы не пачкать его, проводит по антоновским кудряшкам и контуру лица — он такой чудесный и замечательный, что Арсению кажется, что он его не заслуживает.

Однако это совсем не означает, что Арсений его не хочет или собирается отказаться от своих чувств к нему; может, ему стоит попробовать ещё раз намекнуть — только на этот раз более очевидно, чтобы намёк невозможно было пропустить или не понять, — и завести-таки этот разговор?..

От одной только мысли об этом живот сводит, а между лопаток пробегаются противные холодные мурашки страха, но, несмотря на дрожь в ногах и участившееся дыхание, Арсений просто не простит себе, если хотя бы не попытается; в конце концов, за любовь — да даже за крошечный шанс на неё — нужно бороться, так что либо сейчас, либо уже никогда.

Шумно выдыхая в пустоту и ещё раз невесомо проведя по запечатлённому камерой антоновскому, чуть ли не светящемуся лицу, он отставляет фотографию на место и поворачивается к кровати передом — тут же возникает справедливый вопрос: а с какой стороны обычно спит Антон и где может лечь сам Арсений, чтобы не возникло неловкости?

Зависнув так на добрых две минуты, он в итоге плюёт на это всё и ложится ближе к окну; оставив плед и домашние штаны на коврике перед кроватью, Арс кутается в одеяло и утыкается носом в подушку, вдыхает и тут же пропадает, потому что она насквозь пропахла Антоном.

Никогда ещё так сильно, как в тот вечер, его не бесила необходимость выдыхать перед каждым новым вдохом — ему хочется дышать антоновским запахом без всяких перерывов.

Арсений зарывается лицом в подушку сильнее и прижимает её правой рукой ближе, пока то и дело наполняет свои лёгкие самым любимым в мире запахом, который успокаивает получше валерианки, хотя эта расслабленность практически тут же нейтрализуется домыслами, в каком виде предстанет перед ним вернувшийся из душа Шастун (в плане, что из одежды на нём будет — вдруг тот вообще голеньким спать любит; зная его, Арс отчего-то уверен: за ним не заржавеет появиться на пороге в одном полотенце и уже в комнате при краснеющем коконе на своей кровати натянуть трусы).

Но Антон поступает, как всегда, неожиданно: приходит в комнату в одних трусах, держа перед собой мокрое полотенце, которое спустя мгновение, улыбнувшись наблюдающему за его действиями Арсению, вешает на спинку стула; следом он всё же натягивает белую футболку с Дэдпулом, и Арс, честно, выдыхает: несмотря на своё состояние, когда сложно даже улыбку из себя выжать, и, соответственно, притуплённые реакции, он не выдержал бы ночь рядом с практически голым Антоном (пусть они и спят под разными одеялами, но всё же!).

Подходя к кровати, Шастун указывает взмахом расслабленной руки на сонно моргающего Арсения и говорит с очаровательной полуулыбкой:

— Обычно я обнимаю подушку, на которой ты лежишь, а сегодня буду обнимать тебя.

Если бы Арсений в этот момент что-то пил, он наверняка бы поперхнулся от неожиданности этой фразы — так банально и избито, как во всех фильмах, — потому что ну что это такое! Антон предлагает, точнее нет, даже не предлагает, а прямо говорит о своём намерении спать с ним в обнимку?

Ебануться, это точно не слуховая галлюцинация?

— Будешь? — несмотря на подавленное состояние, на арсеньевском лице отображается всё его удивление.

— Буду, — невозмутимо подтверждает Антон, но в следующую же секунду теряет свою уверенность и добавляет уже не так решительно: — Если ты не будешь против, конечно. Я просто подумал, что ты захочешь…

— Хорошо, — совсем негромко говорит Арсений, приподнимая уголки губ, когда Шастун скатывается в детский лепет, но, конечно, осознание, что Антон думал об этом, пока был в душе, вызывает достаточно… интересные эмоции, однако асреньевский мозг, слава богу, сейчас концентрируется на другом.

Антон светло улыбается — по-настоящему радуется оттого, что Арсений разрешил его обнять, и, господи, Арс не может любить того ещё сильнее, но каждый раз убеждается, что этой любви нет и не может быть пределов, — и следом дёргает шнурок бра со своей стороны, и комната погружается в темноту.

Матрац прогибается под антоновским весом, а арсеньевское сердцебиение ускоряется в несколько раз, когда Шастун перекладывает свою подушку ближе к середине кровати и ложится лицом к нему, однако пока что обнимать не спешит — Арсений, томящийся в ожидании, весь замирает и даже дыхание задерживает.

Ему кажется, что в образовавшейся тишине превосходно слышно, как грохочет его сердце от осознания, что сейчас — самый благоприятный момент для разговора, для попытки узнать, как Антон относится к нему на самом деле.

Арс не может этого видеть, потому что глаза ещё не привыкли к темноте, но знает наверняка, что Шастун неотрывно на него смотрит — этот взгляд ощущается каждой клеточкой тела, отчего внутренности затягиваются в бантик.

— Как ты себя чувствуешь? Полегче хоть немного? — нарушает молчание Антон, придвинувшись ещё ближе и подкладывая руку под подушку.

А дальше Арсений, не особо задумываясь (иначе, наверное, не решился бы) и слепым котёнком следуя за потребностью быть ближе, совершает необычайно смелое для себя действие: придвигается к Антону практически вплотную — тот радушно пускает его под своё одеяло и обнимает левой рукой за талию; Арс, склоняя голову, ложится на самый край чужой подушки, а Шастун вдруг на пару секунд прижимается губами к его лбу, прошибая мурашками до мозга костей и выбивая к херам воздух из лёгких.

Во время этого нежнейшего прикосновения Арсений, прикрывая вновь слезящиеся от сильных, но неправильных чувств к Антону глаза, глубоко вдыхает и прислушивается к себе, пытаясь ответить на шастуновский вопрос — всё равно в полной мере честный ответ он сможет дать только самому себе.

— Немного, — спустя пару молчаливых мгновений всё же выдыхает Арсений.

На сердце всё ещё тяжело, однако он не врёт: рядом с Антоном ему действительно становится легче и верится, что когда-нибудь всё будет хорошо; пусть Шастун и не является супергероем, который чудесным образом спасёт его от всех проблем (хотя тот уже взял на себя доклад, и, может, со стороны это кажется мелочью, но для Арсения и его без того хромающей на обе ноги нервной системы это значит невообразимо много), но эти его объятия и нежный поцелуй в лоб дают Арсению понять, что он не один в этом огромном сложном мире и рядом есть человек, который всегда готов ему помочь, а это уже невероятно ценно.

Чувство одиночества медленно, но верно отступает, оставляя после себя только тревожность по поводу предстоящего разговора, который Арсений всё никак не решается начать; он волнительно покусывает губу и сопит слегка заложенным носом, пока Антон кончиками пальцев поглаживает его спину сквозь футболку.

— Антон… — осмелившись, всё же выдыхает Арс шёпотом — на случай, если тот уже спит, но Шастун, шевелясь и чуть отстраняясь, вопросительно мычит; Арсений приподнимает голову и заглядывает в тёмные глаза — перестроившееся на ночь зрение позволяет увидеть его лицо, и он уже не может принять прежнее положение и отвести от него взор. — Помнишь… — Прерывается на короткий вдох и начинает по новой: — Помнишь, первого числа ты сказал мне, что я даю тебе больше, чем могу себе представить? — Дожидается Антонового подтверждения и, облизнув в волнении губы, продолжает: — Что ты тогда имел в виду?..

Озвучив наконец столь волнующий его вопрос, Арс ощущает съехавшую с собственных плеч гору (он смог перебороть страх, а это уже достойно похвалы вне зависимости от результата — хотя, разумеется, хочется, чтобы и с ним всё было хорошо) и одновременно с этим только сильнее напрягается, потому что самое волнительное, ответ Антона, только впереди.

Тот, выдыхая через нос, расплывается в улыбке; убрав руку с Арсовой талии, достаёт её из-под одеяла и средним и указательным пальцами аккуратно и невесомо поправляет его чёлку — Арсений подавляет рефлекторное желание зажмуриться и не отводит внимательного взгляда от антоновского лица.

— Я тоже в какой-то степени ощущаю себя одиноким, — наконец начинает говорить Антон, и Арсений слушает этот мурчащий полушёпот, затаив дыхание. — Ощущал, точнее, пока ты не появился, — улыбается тепло, и Арс просто не может и дальше сохранять лицо. — Я же на самом деле жёсткий интроверт, и, несмотря на то как много у меня всяких связей, людей, с которыми мне комфортно находиться рядом и быть собой и которые не тратят мою социальную батарейку, а только заряжают, не так много. Буквально один Эд и — с недавнего времени — ты, — говорит он, вновь проводя кончиками пальцев по его лбу, но уже не для того, чтобы волосы лучше лежали, а как будто бы просто так, и Арсения та бережность, с которой Антон его касается, невозможно плавит.

Арс так сильно хочет, чтобы Антон его поцеловал с той же бережностью, чтобы так осторожно держал его лицо в своих руках, словно навредить боится, и чтобы так же искренне смотрел ему в глаза, прежде чем приблизиться к губам…

От этой неосознанной мысли, мелькнувшей в сознании, Арсения тут же бросает и в жар, и в дрожь, а сердце оттого, как сильно это желание, сжимается до размеров жемчужины — сложно после такого сосредоточить своё внимание на последующих словах Антона, но он правда старается.

— Ты знаешь, что я у нас в семье один мальчик, но я всегда мечтал о младшем брате, и вот он у меня наконец появился, — улыбается ещё шире и смотрит с братской любовью во взгляде на Арсения, у которого в тот же момент внутри что-то обваливается от этой пары фраз. — Я очень рад, что у меня есть такой брат, как ты, Арс.

Что ж, это даже хуже, чем он предполагал, и всё же Арсений пробует аккуратно выведать у него, натолкнуть на нужный ответ, не говоря ни о чём прямо:

— И больше я для тебя ничего не значу? — и смотрит щенячьим взглядом, просит мысленно: «Скажи, что я тебе дорог, скажи, что я тебе нравлюсь, что ты хочешь меня; скажи, что любишь меня не как брата, скажи, Антон, пожалуйста, скажи!..»

— Ну обалдеть «ничего»! — фырчит Шастун и смешливо выдыхает носом, даже, видимо, не догадываясь, как много на самом деле за этим «ничего» стоит. — Ты мой брат, Арс! Троюродный, но это особого значения не имеет: всё равно ведь родственники, — отмахивается, чуть мотая головой и морща нос, мол, не суть важно. — Для меня моя семья очень много значит, и родственные узы — вообще святое, так что ты для меня совсем не «ничего», Арс, — снова касается волнистых волос и улыбается мягко, а у Арсения возникает мощнейший диссонанс оттого, как нежны его прикосновения и как больно ранят его тёплые слова; не будь он влюблён, его восприятие происходящего было бы кардинально другим, но Арс, к сожалению, любит и сам же от этого страдает. — Окей, если тема семьи для тебя не имеет такой же значимости, то ты стал моим лучшим другом, Арс. Но ты всё же брат, а это в тыщу раз лучше. Да, конечно, мы всё ещё кучу всего друг о друге не знаем, но тем не менее ты дорог мне. Очень. Поверь, это не «ничего», Арс, — ещё раз повторяет он свою мысль, а Арсению хочется плакать и кричать Антону в лицо: неужели тот правда ничего не понимает?..

Совсем отчаявшись и вновь ощутив неумолимо подступающий к горлу ком, Арсений задаёт вопрос практически в лоб — прямее в его положении сказать просто невозможно, и, если Антон не ответит и теперь, то… Что ж, он честно пытался.

— А если бы мы не были братьями…

— Мы бы не лежали сейчас в одной кровати, — с полуулыбкой подхватывает он, а Арс только изгибает брови и слабо качает головой, мол, я не об этом, — лёжа это делать труднее; надеется, что в темноте не видно его против воли увлажнившиеся глаза.

— Кем бы мы были друг для друга?.. — на грани слышимости спрашивает он: боится, что даже шёпот его подведёт. — Кем бы могли стать?..

— Не знаю, Арс, — задумавшись, наконец отзывается Антон, и тот прикусывает губу, чтобы на этот раз не издать ни звука. — Всё было бы по-другому. Но я в любом случае хотел бы иметь такого человека, как ты, в своей жизни, — улыбается и проводит тыльной стороной пальцев по арсовской скуле.

— В роли кого? — одними, кажется, губами из-за страха и надежды произносит тот.

— Не знаю, если не в роли брата, то друга, — Антон беззаботно ведёт плечом и вновь прячет руку под одеяло, находя арсеньевскую талию. — А что, Арс? — следом спрашивает он, после чего, не сдержавшись, зевает, утыкаясь лицом в подушку.

— Да так, — бесцветно бормочет поникший Арсений, — ночные мысли.

Воспользовавшись моментом (точнее, невероятно долгим зевком понятливо мыкнувшего в процессе Антона), Арс переворачивается на правый бок, спиной к Антону, а тот вдруг придвигается вплотную и занимает позицию большой ложечки, в то время как арсеньевское сердце пропускает удар от неожиданности и оттого, как же хорошо и правильно это ощущается — будь такая возможность, он бы целую вечность нежился в этих объятиях, но сейчас от этого хочется только протяжно скулить и плакать.

Ситуация, в которой оказался Арсений, похожа на самый настоящий беспросветный пиздец, потому что всё оказалось куда хуже, чем вообще предполагалось; ладно если бы он просто не был в антоновском вкусе или сам Антон не хотел бы конкретно с ним быть вместе — это Арс ещё худо-бедно принял бы, но ему почему-то иррационально (хотя когда в этом особом отношении к Шастуну у него включался мозг?) так больно принимать тот факт, что Антон даже не рассматривает его как гипотетическую вторую половинку ни в этой, ни в следующей жизни, где не существует никаких условностей и никакого родства.

Даже в отрыве от всего Антон и мысли не допустил о том, что между ними могло бы быть что-то большее, чем братско-дружеские отношения, и это ранит сильнее, чем вообще должно.

Антоновское поведение, как поведение всякого адекватного человека, совершенно нормально: сам Арсений тоже в жизни бы никогда не стал думать о своих родственниках в романтическом ключе, а потому совершенно логично, что и Шастун об этом не думает, но в этом случае арсеньевская нормальность даёт пиздец какой сильный сбой. Почему эта штука в подсознании, не дающая воспринимать своих сиблингов в качестве любовного интереса и блокирующая к ним все чувства, кроме платонических, не работает именно с Антоном? — у Арса ведь никогда не наблюдалось подобных наклонностей!

Наверное, всё потому, что Антон, конечно, является его братом, но он словно не ощущается им; то есть, он в арсеньевской голове существует без всяких этих ярлыков, и тот мог бы даже назвать его своей родственной — да, блять, не в этом смысле! — душой, потому что та связь, которую Арсений чувствует с ним… Она удивительна и не похожа ни на что другое, а их родство не душевное, а биологическое только всё портит и усложняет — Арсу невероятно грустно от мыслей, сколько потенциала остаётся нереализованым и какими бы они счастливыми были, будь они с Антоном полноценной парой. Арсений бы из кожи вон вылез, чтобы Антон рядом с ним был счастливым.

Разумеется, Антона Арс ни в чём не винит, но ему так чертовски сильно обидно оттого, как всё ебано получается и что невозможно поговорить с ним прямо обо всём — вдруг Шастун его всё же не до конца понял и… Нет, Арсений просто тешит самого себя надеждами на казавшуюся ему взаимность, которая на самом деле всё это время была лишь платонической любовью.

В сердце, несмотря на всё это, до сих пор треплется в предсмертных конвульсиях надежда, что Антон его правда не понял, что он сам боится сказать о своих чувствах, потому что думает, что это будет неуместно, и что надо было говорить ещё прямее — ну не может же всё быть так!

Есть только один способ узнать наверняка, испытывает ли Антон к нему чувства, и для этого нужно попробовать зайти с другой стороны.

Арсений смаргивает стоящие в глазах слёзы и как можно тише тянет носом воздух: нельзя, чтобы Шастун понял, что он снова плачет, иначе могут возникнуть соответствующие вопросы — Арс же сам сказал, что ему стало полегче, и нужно придерживаться этой легенды до конца.

— Антон… — негромко зовёт его Арсений, и тот вопросительно мычит и выдыхает через нос прямо ему на загривок — господи, он так близко!.. — Извини, если это слишком личное, но… А ты влюблён в кого-нибудь?

В ожидании чужого ответа у него вместе с дыханием замирает, по ощущениям, и сердце, и Арсению так страшно, что он может, кажется, заплакать от одного этого жутчайшего напряжения, распространяющегося и на физическом, и на эмоциональном уровне.

Ну почему первая арсеньевская настоящая влюблённость настолько сложная и морально очень тяжёлая? Ответ, казалось бы, очевиден: потому что он влюблён в собственного брата, который, в отличие от него, не является двинутым и не думает о своём родственнике как о партнёре.

И всё-таки даже при таком откровенно паршивом раскладе Арсений всё ещё не жалеет о своих чувствах, потому что Антон — лучший из всех людей, кому он мог бы отдать своё сердце.

— Нет, — практически без паузы выдыхает Шастун, и вместе с этим коротким словом слабый огонёк надежды в арсеньевской душе необратимо угасает, как свеча от неосторожного движения. — И не влюблялся уже очень давно, если честно. Мне даже иногда кажется, что моё сердце разучилось испытывать к кому-то романтические чувства, — в антоновском спокойном голосе слышится улыбка, а под конец тот и вовсе фыркает, но ничего весёлого в этих словах нет совсем. — Вокруг меня столько клёвых людей, но почему-то никто не торкает так, — произносит Антон с придыханием, и нет необходимости спрашивать, как это «так». Так, как сам Шастун торкает Арсения. — Слова «я тебя люблю» в том самом смысле я говорил лишь одному человеку.

Поделившись этим, на пару минут Антон замолкает и размеренно дышит, щекоча дыханием кожу арсеньевского загривка, в то время как тот, прикусив нижнюю губу и крепко зажмурившись, уговаривает себя не плакать, что со стороны выглядит наверняка жалко.

До обжигающе горячих слёз расстроиться из-за желания услышать от Антона эти заветные три слова и невозможности их когда-либо услышать? Да как нехуй делать, блять, — ему же так нравится чувство всепоглощающей пустоты после таких вот истерик, что он до сих пор никак успокоиться не может.

Слишком больно, слишком плохо это всё, но спасибо хоть, что Антон не спрашивает, почему Арсений этим всем…

— А что, Арс? — словно прочитав его мысли, задаёт вопрос Шастун — судя по всему, за это время тот умудрился задремать, но вспомнил, что их разговор ещё не окончен (хотя Арсений очень сильно этого хотел бы: чем дальше, тем хуже всё становится). — Ты хочешь рассказать мне про свою влюблённость? — следом предполагает он с ощутимой улыбкой в голосе, и тут же распахнувший оленьи глаза Арсений так пугается, что, не подумав, ляпает первое пришедшее на ум:

— В кого?..

Уже озвучив, он, включив мозг, догоняет, что если бы Антон что-то подозревал и говорил про себя, то и произносил бы это наверняка с совершенно другой интонацией, но исправиться уже не успевает. Арсений так стрессанул, что из-за этой вспышки адреналина даже про слёзы забывает — те отодвигаются сильно на задний план.

Остаётся лишь надеяться, что Шастун ничего не поймёт по резко подскочившему пульсу — он же по-любому чувствует его своей рукой.

— Не знаю, это ты мне расскажи, — с неизменной улыбкой отзывается Антон, придвигаясь к нему ближе — теперь его грудь касается арсеньевской спины, и это не делает ситуацию лучше от слова совсем. — Тебе понравился кто-то с университета? — интересуется он таким тоном, с каким подруги арсеньевской матери спрашивали, не появилась ли у Арсения невеста.

Раньше навязчивый интерес к его личной жизни во всех без исключения случаях вызывал только раздражение и несдерживаемое желание закатить глаза, но сейчас от Антона это ощущается совсем по-другому: тот спрашивает не потому, что в нём внезапно проснулась сваха, и не ради галочки, как делали вышеназванные, а потому, что ему реально важно арсеньевское счастье с предполагаемым человеком, которого он даже не знает.

Арсения больно колет противная игла в область сердца оттого, что Антон на месте этого кого-то может представить кого угодно, но только не самого себя — Арсению ведь, кроме него, никто на хуй не нужен, но Шастун не понимает его намёков, и винить того в этом всё ещё не получается.

— Нет, с чего ты взял? — стараясь ответить как можно более невозмутимо, он даже натягивает кривую улыбку, хотя Антон этого из своего положения увидеть никак не сможет. — Я никогда не влюблялся.

…до тех пор, пока в мою жизнь не ворвался ты.

— У тебя всё ещё впереди, Арс, — утешает (как ему кажется) его Антон и кончиком носа подбадривающе проводит вверх-вниз по арсовскому загривку, отчего тот мелко вздрагивает от неожиданности — мурашки табунами устремляются вниз.

— Как и у тебя, — отзывается тот практически без паузы. — Надеюсь, ты встретишь человека, которого полюбишь всем сердцем и который будет так же любить тебя в ответ. Ты заслуживаешь этого, Антон, — говорит Арс, и под конец его голос предательски дрожит, а глаза вновь увлажняются.

Арсений искренне всем своим существом желает Шастуну счастья и сам будет рад видеть его счастливым, но он пока что ещё не в стадии «даже если не со мной» — Арс до умопомрачения хочет быть этим человеком, которого Антон всем своим огромным добрым сердцем полюбит.

Арсений мог бы — правда бы мог! — сделать его самым счастливым человеком в мире, если бы тот совершил выбор в Арсову пользу, но Антон в его сторону даже не смотрит — ему нужен кто-то другой, и эта мысль разбивает любящее сердце на мириады осколков.

— Спасибо, — выдыхает прямо ему в кожу. — Но ты меня, наверное, не так понял, или это я непонятно выразился, но я не страдаю из-за того, что я одинок. Если Вселенная хочет, чтобы я подождал, я подожду без проблем. Наверняка за эти годы тишины на личном фронте она подготовила для меня что-то особенное, — в антоговском полушёпоте слышится мечтательность, и воображение без труда дорисовывает мягкую улыбку, цветущую на его губах.

— Наверняка, — на грани слышимости вторит ему Арсений, а сердце в который раз сжимается от желания быть этим «чем-то особенным» для Антона.

Проходит несколько молчаливых секунд, обозначающих окончание диалога — Арс не может этому не радоваться, хотя сейчас он, если честно, понятия не имеет, как будет засыпать в таком расхлябанном расположении духа; остаётся лишь надеяться, что его вырубит достаточно быстро и он не будет ещё полночи напролёт прокручивать в голове этот несчастный разговор.

— Спокойной ночи, Арс. Пусть ночь унесёт все тревоги и печали, — Антон мажет губами по ничем не прикрытой коже, а затем вдруг отстраняется и отодвигается на свою половину кровати — вот и сказочке конец (но это даже к лучшему — вряд ли Арсений смог бы нормально заснуть в объятиях человека, который, пусть и не зная об этом, только что разбил ему сердце).

— Боюсь, это под силу только Натали, — делая отсылку на песню, произносит Арсений, сам удивляясь вылезшему из ниоткуда желанию шутить, а Антон, несмотря на свои копошения в одеяле, услышавший негромкую шутку, фырчаще смеётся — этот звук, вопреки всему произошедшему, подорожником ложится на израненное сердце. — Спокойной ночи, — говорит вдогонку совсем тихо, и Антон зачем-то ещё раз повторяет аналогичное пожелание.

Сильнее укутавшийся в одеяло Арсений смаргивает стоящие в глазах слёзы и больше не открывает глаза — хочется поскорее уже забыться, чтобы этот вечер бесконечной тоски и всепоглощающей боли наконец-то закончился.

Получается провалиться в сон у него далеко не сразу, но вымотанный слезами организм отключается всё равно достаточно быстро — на удивление, в голове словно не осталось ни единой связной или навязчивой мысли, не дающей покоя, что не может не радовать.

Относительно безмятежное забытьё длится всего до трёх часов ночи — после Арсений, крупно вздрогнув всем телом, просыпается и поначалу не осознаёт, что было вчера и где он находится, но негромкое сопение рядом помогает прийти в себя.

Арс шумно выдыхает, прикладывая руку к быстро бьющемуся сердцу — долбаные кошмары, — и несколько секунд тратит на то, чтобы прийти в порядок и выровнять дыхание — получается поначалу с трудом, но затем ему всё же удаётся успокоиться.

Набравшись смелости, он осторожно переворачивается на левый бок, лицом к мирно спящему Антону, который даже сейчас находится к нему спиной; арсеньевские неозвученные и неуместные чувства ощущаются высоченной стеной между ними, мешающей им общаться так же беззаботно и непринуждённо, как и прежде.

Сон — вполне ожидаемо — не приносит ровно никакого облегчения, и сердце всё ещё ощущается неподъёмно тяжёлым; дома в такие моменты с эмоциями помогали справиться полёты в ночном небе, неплохо разгружая голову и наполняя необходимым успокоением — что-то вроде своеобразной бесплатной терапии.

Конечно, это не способно чудесным образом решить все его проблемы, но оно положит путь к их решению и придаст сил и уверенности, в которых Арсений сейчас очень нуждается; полёты служат для него эдакой перезагрузкой нервной системы и помогают абстрагироваться и взглянуть на ситуацию «свысока», чтобы найти самое лучшее решение.

Будь он в своём родном городе, давно бы уже выбрался наружу через собственное окно, но сейчас Арс не у себя — теперь он живёт в городе, где, помимо него, не полтора супера-землекопа, а в несколько раз больше, и попадаться им на глаза, объяснять, кто он такой и зачем пожаловал, не хочется от слов да отъебитесь вы все уже от меня, пожалуйста!

Однако желание взять передышку и на несколько десятков минут найти пристанище среди облаков ощущается чуть ли не жизненной необходимостью — в голове возникает навязчивая мысль, что ему не хватает воздуха, и спустя пару секунд Арсению действительно начинает казаться, что он задыхается.

Решено: отбросить лишние страх и стеснение и сделать хотя бы десятиминутный вылет обязательно нужно, иначе всё станет только хуже.

Не сводя настороженного взгляда с кудрявого затылка и постоянно прислушиваясь к чужому дыханию, Арсений всё же потихоньку поднимается и на цыпочках прокрадывается в коридор, плотно прикрыв за собой дверь, — теперь можно не особо заботиться о том, чтобы быть тихим, но он всё равно, даже не включив свет, старается делать всё как можно аккуратнее и без лишнего шума.

В зале, в том самом комоде, который они с Антоном разобрали и собрали заново где-то неделю назад, Арсений, выдвинувший самый нижний ящик и запустивший руку в его дальний угол, находит нешуршащий пакет и замирает на пару мгновений, держа тот в руках и ощущая, как ускоряется пульс то ли от волнения, то ли от предвкушения — а может, и от всего разом.

Шумно и резко выдохнув, как перед распитием водки, Арсений подходит к неразложенному дивану и, отгоняя, как мух, воспоминания о своей вчерашней истерике прямо на этом самом месте, присаживается на него, после чего разматывает пакет и извлекает из него свёрток вещей: треники, тканевая маска на нижнюю часть лица, футболка и худи со специальными вырезами на спине для крыльев — все они белого цвета (тоже из-за этих самых крыльев).

Трепет охватывает Арсения: слишком давно он не держал эту одежду в руках и как же скучал по этому своему облачению — становится неуловимо спокойнее просто оттого, что он воссоединился с этой частью самого себя.

Посидев так с полминуты, Арс наконец приходит в себя и подрагивающими от нетерпения руками снимает оставшуюся футболку и меняет её на белую, что ощущается непробиваемой бронёй, защищающей от всех невзгод этого мира; следом натягивает треники и худи: сентябрь — это вам не тёплые июльские ночи всё-таки.

Меньше чем через пять минут в квартире остаётся один ничего не подозревающий Антон (Арс очень сильно надеется, что тот не проснётся вдруг и не увидит, что Арсения нет ни рядом на кровати, ни в квартире вообще, потому что разгребать проблемы потом не хочется, — конечно, можно будет наплести, что он решил проветриться, но не хочется ему врать даже в такой мелочи — и без этого хватает уже секретов), который в это время наверняка уже десятый сон видит, а Арсений, закрыв его на ключ, выходит на лестничную клетку и на лифте поднимается на самый верхний — девятнадцатый — этаж; оказавшись на общем балконе и вдохнув свежий ночной воздух, он на долгие несколько секунд замирает и с прикрытыми глазами глубоко дышит.

Ночной город живёт своей жизнью, и до слуха доносится шум проезжающих машин, а Арсений наконец решается расправить свои крылья — те безболезненно, но ощутимо вырастают из его лопаток всего за пару мгновений, и Арс сначала разводит те в стороны, разминая и заново привыкая к их по-настоящему огромным размерам, а затем обнимает самого себя, утыкаясь носом в мягкие перья правого крыла и прикрывая глаза.

— Я скучал по вам… — искренне шепчет он и улыбается одними уголками губ — кажется, грусть реально начинает отступать, и это не может не радовать.

Постояв в таком уютном перьевом коконе ещё чуть-чуть и срастив две части самого себя в одно целое, Арсений наконец подходит ближе к ограждению и, не долго думая, ловко на него запрыгивает; свесив ноги и ощущая волнительное биение сердца (не от боязни высоты — её-то у Арса давно уже нет, — а от предвкушения), он достаёт из кармана тканевую маску, приобретённую им ещё во времена пандемии, и надевает её.

Сложенные крылья словно подрагивают от нетерпения показать всю свою мощь новым горизонтам, а по спине бегут мурашки от прохладного сентябрьского ветерка — могло бы быть ещё холоднее, так что грех на это жаловаться; главное, чтобы он не слёг с температурой после такой прогулки, — и Арсений больше не может самого себя томить.

Встав на бортик ногами и оттолкнувшись от него, он срывается вниз и, улыбаясь свистящему в ушах ветру, прижимает крылья ближе к себе; это чувство падения ему хорошо знакомо, и Арс, несмотря на быстро бьющееся сердце, его совершенно не боится, потому что оно полностью контролируемое — ещё несколько секунд, и можно будет расправить крылья.

На уровне пятого этажа, когда до земли остаётся не так много, Арсений раскидывает свои могучие крылья, значительно затормаживая развитую скорость, а затем тут же начинает набирать высоту, пока не оказывается где-то на сотку метров выше всех имеющихся в этом районе высоток; зависнув в воздухе над ними, Арс внимательно запоминает, как выглядит это место с высоты птичьего полёта, чтобы суметь потом соориентироваться, ведь телефон с навигатором он с собой, разумеется, не брал. Он не планирует отлетать далеко, но всё же — что-то подсказывает, что это далеко не последний его вылет, так что запоминать такие вещи лучше сразу.

Сделав все необходимые приготовления к возвращению, Арсений кивает самому себе и, наконец, устремляется прочь от этого района, постоянно запоминая дорогу назад — это не даёт в полной мере отключить голову и наслаждаться тишиной ночи, но это меньшее из зол; Арс утешает себя мыслью, что со временем он и здесь научится превосходно ориентироваться и скоро сможет найти дорогу домой из любой точки этого огромного города.

Арсений летит не так высоко, как хотелось бы, чтобы, во-первых, не сильно мёрзнуть, а во-вторых, не терять из вида его многоэтажку, но даже этого ему хватает, чтобы расслабиться и почувствовать необходимое умиротворение от слияния с бесконечным вечным, а также чувство свободы — от грусти, обиды, злости, усталости, любви и одиночества; свободы от мира с его всевозможными рамками и обстоятельствами. Сейчас его душу не тяготит ничего, и Арс наконец-то дышит полной грудью, улыбается под маской и даже смеётся, совершая в воздухе очередной пируэт.

Он не знает, сколько времени проходит, но, когда ноющую боль в лопатках — перерыв в почти полтора месяца всё-таки сказывается, из-за чего Арс устаёт многим быстрее, чем обычно, — становится сложно игнорировать, долетает до первой же высотки и изящно приземляется на её крышу; передохнёт немножко, а там уже посмотрит, что делать.

«Втягивать» крылья обратно он не хочет, а потому прямо так присаживается на выступ здания, свешивая ноги и поднимая голову наверх, к чистому небу с крошками-звёздами, среди которых угадываются созвездия; Орион приветливо подмигивает ему, и Арсений мягко улыбается, здороваясь с ним в ответ.

С приземлением тело покидает лёгкость и в голову возвращается гудящий рой мыслей — всё то, что ещё пару минут казалось далёким и незначительным, снова ложится камнем на сердце; зато, с некоторой долей радости отмечает Арсений, сейчас этот вес значительно отличается от того, с каким он покидал антоновскую квартиру, — полёт действительно помог, и Арсений благодарит самого себя за то, что решился на это.

Найдя взглядом виднеющуюся в нескольких километрах отсюда нужную многоэтажку с оставленным в ней Антоном, Арс протяжно выдыхает, после чего подтягивает ноги к себе и обнимает их, упираясь щекой в колено; слёз больше нет — он вчера всю душу, кажется, выплакал, так что сейчас уже тупо нечем, да и, признаться, не за чем, — а хочется уже какой-то определённости и принятого решения.

А решение, на самом-то деле, лежит прямо на поверхности и не нужно долго думать, чтобы прийти к этому элементарному умозаключению: ему необходимо принять тот факт, что с Антоном они никогда ни при каких условиях не смогут быть вместе (от этого всё ещё пиздецки грустно, но что ж поделать — с самого начала было понятно, к чему это приведёт), и жить дальше как ни в чём не бывало.

Разумеется, принятие не означает попытки откреститься и избавиться от этих неправильных чувств (что-то ему подсказывает, что эта любовь с ним надолго — из груди аккурат после этой мысли вырывается смиренный выдох) и Арсений и дальше будет продолжать смотреть на Антона влюблёнными глазами, однако любые надежды на взаимность и старания завести ещё один разговор с намёками нужно будет пресекать на корню.

Арсений его любит, но эта любовь не должна Антона никоим образом касаться, он не должен о ней знать и даже догадываться, а потому нужно очень постараться больше не допускать того, что было сегодня.

То ли под действием ночного воздуха, то ли на фоне расслабления от полёта — важна не столько причина, сколько следствие: смирение со своей участью приходит как-то даже подозрительно легко, и Арсений, глубоко вздохнув, только пожимает плечами, мол, так уж и быть.

Никто не запрещает ему любить Антона, общаться с ним и в целом контактировать, а значит, всё уже не так плохо; со временем Арс, конечно же, научится лучше прятать свои чувства и перестанет грустить из-за невозможности быть любимым взаимно, и вот тогда-то всё точно будет хорошо — Арсений уверен: такое будущее не за горами.

Может, даже и к лучшему, что вчера он так и не сказал лишнего Антону, потому что кто знает, чем бы это всё могло закончиться.

Остальные вопросы, которые также послужили — не основным, но всё же — поводом для слёз, сейчас Арсения словно не заботят; точнее, он думает о них и некоторые из них (такие, как невозможность выговориться, натянутые отношения с Серёжей и учёба на невсравшейся ему специальности вместе с долбоёбами-одногруппниками — Егор не в счёт! они, конечно, общаются всего три дня, но пока что Арсения всё более чем устраивает) всё ещё напрягают, но и они кажутся вполне сносными и решаемыми.

В общем, если так посмотреть, привычная ему схема с полётом сработала на ура и Арсению действительно стало во сто крат легче продолжать жить эту жизнь — возможно, это так кажется под действием момента (всё-таки наверняка можно будет сказать днём, а не в — Арс сверяется с часами — четыре утра), но ему слишком нравится мысль о прибавившихся силах, чтобы её отметать.

В конце концов, в трудные моменты себя нужно утешать и поддерживать, а не гасить демотивационными мыслями.

Когда надоедает сидеть в одной позе, Арсений меняет положение и ложится на выступ спиной — с такими большими крыльями это делать не очень удобно, но он так сильно скучал по их ощущению, что даже сейчас не хочет их прятать; устроившись достаточно удобно, Арс замирает и с едва заметной улыбкой на лице вглядывается в ночное небо, наслаждаясь приятным беззвучием в мыслях и дыша полной грудью.

Скорее всего, впоследствии он будет жалеть о столь небольшом количестве сна (это ведь по-любому скажется на его концентрации внимания на занятиях — кажется, придётся покупать энергетик и просить Егора не давать ему клевать носом), но это всё так ничтожно по сравнению с тем внутренним покоем, которое он за эти часы бодрствования обрёл, что даже всерьёз злиться на себя не получится.

Когда небо начинает потихоньку светлеть, Арсений тут же принимает вертикальное положение и растерянно рассматривает черничный небосвод — как-то он упустил момент наступления полшестого утра; по арсовским личным ощущениям, эта его вылазка длилась не больше полутора часов, но по факту прошло чуть больше двух с половиной.

Антоновское расписание Арсений выучил лучше своего, а потому прекрасно знает, что тому сегодня к первой паре, поэтому не позднее полседьмого ему нужно быть дома; самому ещё неплохо было бы поспать, прежде чем начать собираться к третьей паре.

Рассвет Арс встречает по дороге домой — пришлось приземлиться за пару кварталов и пройтись пешком, чтобы, если вдруг кто за ним наблюдает, не видели, куда он возвращается, — и улыбается лучам встающего солнца, подставляя под них лицо и довольно жмурясь; он не знает, что будет дальше, но начался этот день просто потрясающе.

Мышью прокравшись в квартиру, Арсений стягивает своё облачение, прячет его в тот же пакет и запихивает так же далеко в угол выдвижного ящика — не то чтобы это действие прямо имеет смысл, потому что Антон вряд ли будет рыться в его вещах, но на душе так спокойнее; в конце концов, лучше перебдеть, чем недобдеть и глупо спалиться, — а затем, попив воды и зачем-то ещё помыв руки, тихонько просачивается в комнату.

От сердца пиздец как отлегает, когда он понимает, что Шастун всё ещё спит, и в ус не дуя, что его брат куда-то посреди ночи исчезал; обойдя кровать, Арсений осторожно ложится рядом, напротив лежащего на правом боку, лицом к нему, Антона, и пару минут смотрит на него с всепоглощающей нежностью и принятием — он больше не будет ни на что надеяться и будет просто наслаждаться тем, что Антон сам готов ему предложить.

С этими мыслями и лёгкой улыбкой на губах Арсений погружается в крепкий сон, не слыша даже, как в районе семи у Антона с разницей в пятнадцать минут звонит два будильника.

Второй раз Арсений просыпается, когда в комнате уже совсем светло, и, на удивление, чувствует себя выспавшимся; лёжа на спине и по крупицам осознавая себя, он неспешно потягивается и тут же вздрагивает, когда слышит антоновское пожелание доброго утра; Арс в то же мгновение оборачивается на Шастуна, что, упираясь локтями в матрац, залипает в телефоне, и смотрит на него, как на привидение, не понимая, что тот здесь делает — разве он не должен быть на учёбе? Который сейчас час вообще?

— У тебя такие глаза, — не в силах сдержаться, Антон хихикает и блокирует телефон, после чего поворачивается к нему всем телом и улыбается солнечно.

— Доброе… — растерянно отзывается Арсений и следом копирует шастуновскую позу, приподнимаясь на локте. — А тебе разве не к первой паре нужно было?.. — невольно хмурясь, спрашивает он и отчего-то не может поверить в то, что что-то не так запомнил.

— Нужно было, — кивает Антон, и тогда становится понятно: тот просто почему-то решил не идти сегодня в универ. — Но я так подумал… Зачем нам ждать целую неделю, чтобы провести время вместе, если можно это сделать сегодня, — улыбается радостно, а Арсений только приподнимает брови от такого поворота — действительно. — Я приготовлю тебе завтрак, провожу и встречу с учёбы, а вечером мы можем завалиться к тебе на диван и глянуть какой-нибудь фильмец. Или пересмотреть пару выпусков «ПЧК». Или в приставку порубиться — в общем, что угодно на твоё усмотрение.

Арсений от такой инициативы пребывает слегонца в шоке, но этот шок, определённо, очень радостный — Антон и правда самый драгоценный в этом мире, и Арс на самом деле так сильно благодарен ему за заботу и желание быть рядом (пусть это и происходит на волне вчерашних арсеньевских слёз), что готов снова расплакаться, но на этот раз — исключительно от положительных чувств.

Однако вместо выражения своей благодарности и активного согласия Арсений, мысленно скрестив пальчики (ему очень хочется провести этот день с Антоном, но не хочется, чтобы для Шастуна это возымело какие-то серьёзные последствия в учёбе), спрашивает:

— А тебе этот прогул не аукнется?

— Не аукнется, — морща нос и качая головой, отзывается тот. — Тем более ради любимого брата грех не пропустить денёчек, — Антон улыбается светло, и Арсений отвечает ему тем же — на удивление, сердце на словах про «любимого брата» даже не ёкает, и он чувствует себя всё так же хорошо и спокойно. — В целом, если у тебя тоже сегодня ничего важного нет, ты мог бы, ну, знаешь…

Арсений удивлённо вскидывает брови и не может сдержать смешка.

— Какой кошмар, а тётя Таня знает, какой пример ты подаёшь её сыну? — спрашивает он откровенно шутливым голосом и с озорным прищуром, а Антон строит серьёзное лицо и, наклонившись ближе к Арсению и заглядывая ему в глаза, шепчет заговорщицки:

— А мы ей не расскажем, — и карикатурно подмигивает, при этом широко открывая рот, а Арсений смеётся с его дурашливости. — Пусть это будет наш большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании… — пропевает Антон, покачивая головой и улыбаясь шире с каждым словом.

Арсений не помнит точно своё расписание, но у него нет даже малейшего порыва или желания заглянуть в телефон (потому что до него предстоит ещё дойти, а потом и найти — Арс не помнит, где его вчера бросил, но тот должен быть где-то в зале); на чаше метафорических весов перевешивает всегда Антон, и совершенно неважно, что там находится с другой стороны.

— Хорошо, — чуть меняя позу и подпирая щёку рукой, выдыхает Арсений, а Антон тут же становится серьёзным.

— Ты уверен? — смотрит ему в глаза пристально. — Я не хочу, чтобы из-за меня ты с автомата какого-нибудь слетел.

— Не слечу, не переживай, — хмыкает Арсений, улыбаясь умилённо, и возвращает Антону его же слова: — Тем более, ради любимого брата…

Шастун, тут же теряя серьёзность, весело фырчит и смотрит на него с таким теплом, что этой волной сносит, но Арсений не ощущает себя тонущим от слова совсем.

— Как ты себя чувствуешь сейчас? — заботливо интересуется Антон мягчайшим голосом, как будто сам не видит, насколько лучше стало Арсению, что он смеётся и улыбается, — от вчерашнего настроения не осталось и следа (ну, разве что, остаточно красные глаза и потемневшие мешки под глазами, но не то чтобы это не было ожидаемым).

— Потрясающе, — без толики сарказма отзывается Арсений и падает обратно на подушку; вытягивая правую руку в сторону, а левую — вдоль тела, чтобы своим широким жестом не задеть Антона, потягивается и улыбается широко. — Я даже выспался, представляешь? — делится он довольно, поворачивая голову к Шастуну, что наблюдает за ним неотрывно с ласковой улыбкой — как-то так смотрят на милых котиков.

— Ты не поверишь, но я тоже, — поддакивает Антон, который с началом сентября стал частенько жаловаться на упавшее качество сна и недосып. — Если весь секрет в объятиях перед сном, надо почаще такие ночёвки устраивать, — мурлычет тот со слишком знакомой — Арсений про себя называет её флиртующей — полуулыбкой.

— Надо почаще первую пару прогуливать, — игриво морщит нос Арсений, хотя он, честно, только за подобные мероприятия (даже можно будет в следующий раз заночевать у Арсения на диване, чтобы можно было глянуть что-нибудь перед сном, а потом долго-долго обниматься и, может, даже уснуть, не отлепляясь друг от друга, — звучит как мечта, и он будет невообразимо счастлив, если это воплотится в жизнь).

— А вот теперь ты меня плохому учишь, — весело фырчит Антон, а затем в шутку под арсеньевский смех грозит ему пальцем, демонстрируя своё целомудрие. — Но я тебе не поддамся! Бедный Эд вздёрнется, если я перестану на первые пары вместе с ним ходить.

— А он на них ходит? — арсеньевское секундное удивление вырывается наружу, за что самому Арсению тут же становится стыдно оттого, каким взглядом его одаривает Антон.

— Ходит, конечно, куда ж он денется. Сессия сама себя не сдаст, — говорит тот как само собой разумеющееся и ведёт плечом. — А почему это тебя так удивляет?

Арсений, ощущая себя пристыженным (хотя у антоновских слов явно не было такой цели), шмыгает носом и выгибает губы, на несколько секунд приподнимая плечи к ушам; ему не хочется в этом признаваться Антону, но Арс отчего-то думал, что, будучи мажором, Эд позволяет себе весьма вольное отношение к учёбе и на парах является достаточно редким гостем, а тут выясняется, что тот даже на первые ходит.

— Не знаю, — неловко подаёт голос Арсений. — Я думал: он не самый прилежный студент из-за того, что он фактически уже может позволить себе роскошную жизнь и без диплома. Я вообще не очень понимаю, что он забыл на специальности простого менеджера — не в обиду тебе — при своём положении в обществе.

— Я сам хуй знает, зачем ему всё это всралось — может, ему просто скучно, — но я в любом случае этому оч сильно рад, потому что при ином раскладе я бы вряд ли встретил своего самого лучшего друга на всём белом свете, — Антон мечтательно возводит глаза к потолку, и, несмотря на то что внешнюю оболочку сказанных им слов можно истолковать как шутку, ведь его интонация напоминает несерьёзную и детскую, Арсений без труда понимает, что Шастун говорит правду: невозможно просто жить с ним под одной крышей и не узнать от него, какой Эд потрясающий человек и в каком восторге от своего друга пребывает сам Антон.

Впрочем, практически от всех предубеждений насчёт Эда (полностью они исчезнут наверняка только после личного общения) Арсений избавился ещё в начале сентября, и относится к его личности скорее с интересом — у Арса не было и нет цели как-либо оскорбить его (хотя, судя по некоторым антоновским рассказам, это сделать практически нереально), но конкретно вот этот вопрос вызывал интерес очень давно.

— Я всё ещё имею жойское намерение вас познакомить, — после некоторого времени молчания вновь подаёт голос Антон, и Арсений улыбается уголком губ — он совершенно не против. — Не знаю только, когда удастся это всё провернуть, чтобы у всех графики совпали, но ладно, посмотрим по ходу дела, — беспечно отмахивается задумавшийся было Шастун, после чего достаточно резво переворачивается, сбрасывая с себя одеяло, и уже в следующую секунду оказывается на ногах.

Оверсайзная футболка с заигрывающим Дэдпулом прикрывает пах, но длинные стройные ноги предстают пред Арсением во всей красе — он, правда, с порозовевшими щеками тут же отворачивается, чтобы Антон не подумал, что Арс на него засматривается (потому что именно это, по сути, тот и делает — но надо же стыд божий иметь и себя в руках держать!); боковым зрением он видит, как Шастун подходит к шкафу и достаёт оттуда домашние штаны, которые и натягивает на себя.

Плавно подходя к двери и открывая её, Антон замирает на пороге и оборачивается к усевшемуся на кровати Арсению.

— На завтрак панкейки, кстати, — с широкой улыбкой ставит его в известность, а Арс, охая, прижимает руку к сердцу.

— Балуете, Антон Андреич!

— Всё для тебя! — на манер Стаса Михайлова пропевает Антон, удаляясь на кухню, а Арсений хихикает себе под нос и в который раз убеждается, что Шастун — точно самый замечательный в мире человек.

Арс ещё пару минут сидит на кровати, улыбаясь как безумный счастливец и ощущая искры влюблённости, бегущие по венам вместе с кровью, — всё-таки удивительно, как кардинально может измениться состояние человека всего за одну ночь: от отчаяния и горя до умиротворения и даже некоего подобия счастья; Арсений даже рад, что всё произошло именно так, потому что то принятие ситуации, которое он испытывает сейчас, стоит непомерно дорого.

Когда он, направляясь в туалет, покидает антоновскую комнату, тот уже вовсю наводит тесто, мяуча (буквально мяуча — эта его привычка каждый раз вызывает неконтролируемый поток нежности и внутреннего писка) себе под нос знакомый мотив песни — такая домашняя картина выглядит до того идиллической, что Арсений на пару секунд хорошенько так подвисает, улыбаясь неосознанно и испытывая сильнейшее желание, чтобы это мгновение, как одно из самых драгоценных, где он, взлохмаченный, будучи в одной футболке и трусах, выходит из комнаты Антона после проведённой с ним ночи (ах, этот контекст, способный в корне поменять весь смысл…) и видит, как тот готовит им завтрак, не стёрлось из его памяти никогда.

Арсений, после ванны наконец-то надевший штаны, присоединяется к его компании через пару минут и, усевшись прямо на стол, непринуждённо болтает с Антоном о малозначимых вещах.

Тот навёл теста на небольшую порцию панкейков — чисто чтобы на один завтрак им обоим хватило, — а потому с готовкой он также заканчивает достаточно быстро, и, пока Антон возится с подачей, украшая арсеньевские четыре панкейка нутеллой и под его же хихиканье сокрушаясь, что это выглядит так, как будто их измазали говном, Арсений впервые за утро залезает в телефон.

В изначальный план входило просто написать Егору, чтобы тот сегодня его не ждал, но Арсений тут же забывает обо всём, когда видит в строке уведомлений два пропущенных, отправленных около получаса назад сообщения от этого самого Егора с текстом «Слышал? В городе новый герой».

Сердечный ритм тут же ускоряется, все окружающие звуки исчезают, а в груди замирает дыхание от резкого прилива вылезшей на поверхность тревожности — конечно, это всё может быть простым совпадением и Егор может иметь в виду кого-то другого, но Арсений практически на сто процентов уверен в собственных догадках о том, что он увидит через жалкую пару секунд.

Волнительно сглотнув, подрагивающим пальцем Арс всё же тычет на уведомления, переходя в чат с Егором, и действительно видит то, что и подозревал увидеть: смазанную и нечёткую — в таких случаях обычно говорят «снятую на тапок» — фотографию его, Арсения, летящего над городом подобно какой-нибудь огромной птице.

Рассматривая этот кадр, сделанный случайным прохожим или рандомным курильщиком на балконе, которому, блять, так вовремя не спалось, он самую малость успокаивается, когда понимает, что очертания его не скрытого маской лица практически не видны для постороннего (сам-то Арсений прекрасно знает, как выглядит, а потому ему кажется, что и всем точно так же всё видно, но рациональная часть сознания подавляет всё нарастающую панику), но он всё равно делает себе пометку купить балаклаву и летать исключительно в ней — не хватало ему ещё лицом засветить на весь город и избавить самого себя от такого удовольствия, которое также обладает мощнейшим успокаивающим эффектом.

Арсений так погружается в свои мысли, смотря на эту несчастную фотографию, что пропускает мимо ушей всё антоновское бормотание и приходит в себя только тогда, когда Антон с шутливым «Завтрак подан, месье» ставит перед ним тарелку с его кулинарным шедевром и чашку с наведённым и купленным специально для него цикорием.

— Всё хорошо? — спрашивает он следом, заметив арсеньевские нахмуренные брови и в целом его растерянный вид, — телефон Арсений на автомате тут же блокирует, словно хочет спрятать это от стоящего рядом Антона (интересно, а он уже знает?), и, подняв на того взгляд, кивает пару раз, после чего встряхивает головой и откладывает гаджет от греха подальше.

— Спасибо, — запоздало благодарит Арсений, когда Шастун, ненадолго отойдя за своей порцией, возвращается и садится напротив.

— Приятного аппетита, — с мягкой улыбкой желает ему Антон, а затем подтягивает к себе в телефон, зачем-то ставя Арсения в известность: — Щас, я Эду отвечу, а то он там писал чё-то.

Тот, однако, истолковывает это как просьбу не начинать есть без него (да Арс и не собирался вообще так делать: это было бы как-то неуважительно по отношению к антоновскому труду), и, пока Антон занимается своими делами, задумчиво и нервно покусывает нижнюю губу, тряся под столом ногой.

Арсений смотрит на что-то печатающего и отправляющего следом стикер с котиком Антона — какой конкретно стикер, рассмотреть не удаётся, потому что тот практически сразу же выходит из чата с Эдом и заходит в какой-то другой, не глядя проматывая все непрочитанные сообщения и останавливаясь в самом низу.

Арс вообще не фанат украдкой смотреть в чужие телефоны без официального или хотя бы разового разрешения их владельца, но в этот раз почему-то не может отвести взгляд, словно что-то вот-вот должно произойти.

Его интуиция в который раз оказывается права: фотографию, которую он за эти несколько секунд выучил чуть ли не попиксельно, Арсений узнаёт мгновенно — Антон же, судя по всему, видит её впервые, потому что тыкает на неё и приближает, слегка обрезая широкий размах крыльев.

Сердце проваливается куда-то вниз, словно он на американских горках катается, когда Арс несмело поднимает глаза на антоновское лицо и жадно в него всматривается в попытке считать реакцию; судя по приподнятым уголкам губ, которые с каждым мгновением расползаются всё шире и в конце концов перерастают в полноценную улыбку, когда Шастун блокирует телефон и переводит сияющий восторгом взор на Арсения, улыбаясь персонально ему, эта новость Антону крайне понравилась.

— Да-а, интересная нас ждёт неделька, — говорит Антон, беря правой рукой верхний панкейк со своей тарелки и откусывая от него кусочек, а Арсений только приподнимает брови так, словно не догадывается, о чём тот говорит. — Ты видел? — прожевав, он копирует арсеньевские вскинутые брови. — В городе новый супер, — почти в той же формулировке, что и Егор, говорит Шастун и улыбается ещё шире, ёрзая на месте, — неужели его правда настолько впечатлила простая смазанная фотография? Или ему просто любопытно посмотреть на дальнейшее развитие событий? В любом случае Арсению оттого становится только тревожнее.

— М-м, — только и выжимает из себя Арсений, поднося к поджатым губам свою кружку и нервно отхлёбывая горячий цикорий, разбавленный овсяным немолоком, — напоминает сейчас самому себе мем с собакой в огне, уверяющей себя, что всё в порядке.

Да уж, Арсению даже представить страшно, насколько «интересной» будет эта неделя.

Chapter Text

Лежащий на задней парте Арсений изо всех сил пытается держать глаза открытыми, но у него закономерно получается из рук вон плохо: нудная лекция по экономике и пробуждение в особо неудачную фазу сна делают своё дело, и даже любезно купленный Егором энергетик не спасает положение, однако Арс всё равно не жалеет, что этой ночью выбрался полетать.

Балаклаву он заказал ещё в понедельник перед сном и вот, наконец дождавшись, просто не смог устоять перед желанием сделать глоток свежего ночного воздуха, будучи высоко-высоко над городом, что даже наличие четырёх пар на следующий день его не остановило; к тому же с каждым днём погода становится всё хуже и холоднее, но эта ночь так и манила своей не опускающейся ниже ноля температурой, словно это всё сделано специально для него, — нужно ловить возможность, пока она есть, потому что близятся самые отвратительные долгие месяцы холодов, когда летать у него просто не будет возможности.

Даже сейчас от понимания этой простой истины становится тоскливо, и Арсений, поджимая губы, тяжело выдыхает через нос и принимает вертикальное положение, откидываясь на спинку стула и смотря на преподавателя прямым нечитаемым взглядом, словно именно этот неплохой, в принципе, дядька виноват во всех его проблемах.

Сидящий рядом Егор осторожно пихает его локтем, привлекая внимание, и Арс, слегка заторможено повернувшись к нему, вопросительно приподнимает брови; Булаткин придвигается ближе, чтобы своими разговорами не мешать преподавателю читать лекцию.

— Помнишь того крылатого супера? — для начала спрашивает он, и Арсений, уже понимая, что услышит дальше, кивает — что ж, то, что Егор про это обязательно заговорит, было вполне ожидаемо. — Этой ночью был ещё один вылет, — произносит тот, а Арс вполне себе правдоподобно разыгрывает удивление и заинтересованность — Булаткин, веря в его игру, кивает пару раз и улыбается. — Кто-то в фандоме назвал его НЛО, я чуть не сдох, блять. — Егор, подрагивая от беззвучного смеха, утыкается лбом в арсеньевское плечо, как часто делает Антон, и Арсений искренне улыбается: это действительно забавно. — Сука, это просто пик комедии, нахуй, — продолжает Егор, выпрямляясь и качая головой с широкой улыбкой.

Тот снова залипает в телефоне, а Арс, охваченный каким-то странным чувством любопытства, смотрит на него задумчивым взглядом и покусывает нижнюю губу; с одной стороны, ему до этого нет никакого дела (или это он просто так себя убеждает), но с другой… Арсению как будто всё же не всё равно.

Набравшись смелости и прочистив горло, он ёрзает на месте и всё же решается озвучить давно интересующий вопрос:

— А Пуперы… — Егор, блокируя экран, сразу же поворачивается к нему лицом и внимательно слушает. — Они что-нибудь говорили по этому поводу?

На долю секунды, что Арсений ждёт ответа, его сердце замирает, громче всяких слов говоря о том, что для него это всё же важно. Почему-то, блин.

— Не, они пока молчат, — Булаткин качает головой, и Арсения по той же самой невыясненной причине неприятно колет противная игла разочарования (хотя он вот вообще не очаровывался даже!). — Но в их личном чатике наверняка что-то да говорят. Для каких-то заявлений пока что слишком рано: они ждут, пока это НЛО, — Егор подавляет вновь ползущие вверх уголки губ, — себя как-нибудь проявит.

— А то, что он там летает, это разве не проявление? — сводя брови, недоуменно спрашивает Арсений, а Егор пожимает плечами.

— Проявление, конечно, но, для того чтобы определить его как героя или, наоборот, злодея, этого очень мало, — фыркает тот, улыбаясь, а Арс только сильнее хмурится.

— А вариант «нейтрал» они не рассматривают?

— Рассматривают, — кивает Егор. — Но тогда и диалога никакого между ними не случится. В команду Пуперов попадают реальные герои, а не какие-то нейтралы, — хмыкает он, на секунду приподнимая плечи к ушам, и поджимает в улыбке губы, после чего в кои-то веки поднимает глаза на преподавателя, а Арсений смотрит невидящим взглядом в пространство перед собой и словно задумывается о произошедшем разговоре, но спустя буквально пару секунд сам же себя одёргивает и переключает внимание на собственный телефон, словно пытается убежать от своих мыслей.

Нет и ещё раз нет, он не собирается метить в команду супергероев и уж тем более геройствовать: это вот вообще не про него — даже в родном городе, когда у него была возможность, Арс не геройствовал.

Возможно, если бы у него были нормальные суперспособности, с которыми можно и кашу сварить, и зло победить, то всё могло бы быть по-другому, но с арсеньевскими реальными способностями даже речи о геройстве идти не может: слишком рискованно, да и глупо всё это — ну вот какой из него герой? А член команды Пуперов? Нелепость и только.

Нет-нет-нет, никакого геройства — Арсений идёт по пути гедониста, а не героя-альтруиста. Эту мелькнувшую мысль стоит проигнорировать точно так же, как он игнорирует тревожные мысли о случайном падении с платформы при приближении поезда — этого точно так же не случится, а следовательно, это не стоит и секунды его внимания.

Очень вовремя пришедшее сообщение от Антона с вопросом о времени его возвращения домой помогает переключиться, и следующие пятнадцать минут он переписывается с ним — сначала по важным делам (тот говорит, что заканчивает сегодня пораньше, а потому хочет встретить Арсения с университета и прогуляться вместе с ним до метро — ну, и домой, разумеется, вместе с ним по час пику тащиться, и кто Арсений такой, чтобы отказывать в удовлетворении антоновского желания), а потом и не очень (расспрашивает Антона, как у него дела и чем тот занимается, просит передать привет Эду, с которым они также вместе сидят на паре, и жалуется, как заебался и хочет лежать сто часов, пяля в потолок — не забывает добавить, что было бы славно, будь Шастун в это время рядом с ним).

Через пару минут Егор приваливается к арсеньевскому плечу, а тот, заблокировав телефон, прижимается к его макушке — оба одновременно устало вздыхают и спустя секунду, потраченную на осознание, хихикают.

После небольшой прогулки, ради которой Арсений честно отсидел все четыре пары в предвкушении, они с Антоном возвращаются домой только ближе к семи, потому как ещё зашли в магазин и основательно так закупились всем необходимым (и не очень — Шастун сказал, что сегодня хороший день, а потому нужно обязательно съесть какую-нибудь вкусняшку после ужина, и зацепил с полки упаковку муравейничков, на что Арсений только тепло улыбнулся).

Поужинав вчерашними куриными котлетами с картошкой и свежим салатом, который резал сам Арс, пока Антон разогревал еду, они, как и планировалось накануне, продолжают свою трапезу чаем (а кое-кто — цикорием) с вкуснейшими пирожными.

Шастун, прожевав, в один момент вдруг переводит тему обсуждения сегодняшнего дня и учёбы и как бы невзначай спрашивает перед следующим укусом:

— Чё там в фандоме говорят про наше местное НЛО? Егор ничего не говорил? — и смотрит заинтересованно; Антон с Булаткиным лично не знаком и даже не представляет, как он выглядит, однако знает, что тот увлекается суперами и сидит в фандоме Пуперов, потому что так ему рассказывал Арсений, когда говорил, что нашёл себе друга. — Прошедшей ночью же был ещё один вылет, — продолжает Антон и откусывает муравейник, сразу же запивая его чаем.

Арсений, отчего-то смущённый этим вопросом, растягивает процесс жевания, чтобы дать себе побольше времени на придумывание ответа, и сглатывает, стараясь выглядеть не так напугано, словно его поймали с поличным — Антон не знает, что это самое НЛО есть его брат, и ему просто интересно узнать про нового супера в городе (почему он решил это делать через Арсения — вопрос хороший, но вряд ли имеет какое-то отношение к делу), так что можно не накручивать себя лишний раз.

— Не-а, ничего особенного, — в конце концов произносит Арс, качая головой, и даже не врёт (с другой стороны, а смысл?): Егор ему сказал буквально то же самое, что сказал и Антон. — А ты прям следишь за этим? — с несмелой усмешкой спрашивает Арсений и смотрит на жующего Антона исподлобья, будто бы с надеждой.

Тот хихикает и, выставив вперёд указательный палец, спустя пару секунд подаёт голос:

— Арс, когда я говорил, что являюсь фанючкой суперов, я именно это и имел в виду, — фырчит он и улыбается так заразительно широко, что Арсений просто не может не улыбнуться ему в ответ: он приподнимает уголки губ, ощущая, как рядом с сердцем расползается приятное тепло от мысли, что Антон, сам того, конечно, не зная интересуется им, Арсением. С ума сойти. — Блин, мне почему-то так хочется, чтобы он оказался героем! От него вайб какой-то прям… — Антон на несколько секунд замолкает в попытке подобрать нужное слово, вертящееся на кончике языка. — Волшебный! — наконец произносит он с придыханием, и Арсений, задерживая дыхание, с неосторожной силой прикусывает губу, чтобы убедиться, что это всё реальность.

Он сглатывает, опуская руку с пирожным на стол, и, стараясь выглядеть не так смущённо — не хватало ещё выдать себя своей откровенно странной реакцией, — решается спросить:

— Волшебный? — приподнимает брови. — Чем он тебе так понравился? — отрывает робкий взор от стола и переводит его на Антона — со стороны в этот момент наверняка напоминает кота в сапогах со своим нищенским взглядом исподлобья.

— Не знаю, — пожимает плечами тот, также откладывая муравейничек на бумажку, в которой он находился. — Мне очень нравятся его крылья! — Шастун даже подпрыгивает на месте с искренним восторгом. — Я всегда восхищался людьми, которые могут летать без всяких вспомогательных прибамбасов, как Пуперы со своими этими скейтами; типа просто сами по себе могут, а крылья — это ж вообще пушка!

— Ну, это не самая полезная способность…

— Да похую вообще, зато какая крутая! — отмахивается Антон, глядя на него блестящими глазами. — Я в детстве всегда мечтал уметь летать и теперь, наверное, просто немножко завидую тем людям, которые это умеют, — он улыбается смущённо, словно говорит о чём-то очень личном, и Арсений смотрит на него с нежностью и умилением — Шастуну наверняка очень пошли бы крылья; с его внешностью — с этой бесконечно доброй улыбкой, источающим свет взором и вьющимися кудряшками на голове — он с лёгкостью смог бы встать в один ряд с прекрасными ангелами. — Да и тут больше моё чутьё влияет, но, мне кажется, этот супер ещё сыграет роль в судьбе нашего города, — заявляет Антон, беря муравейник, и расслабленно откидывается на спинку стула. — Короче, жду его геройства больше всех остальных, вместе взятых, — подытоживает и следом кусает пирожное.

Арсений смотрит на Шастуна пару секунд задумчивым взглядом, а затем опускает глаза на стол и словно с отстранённым безразличием пожимает плечами, спрашивая:

— А зачем? — возвращает взор на вопросительно приподнявшего брови Антона и поясняет: — В городе же и так полным-полно героев покруче этого… НЛО.

— Не-не-не, — тут же возражает Антон с набитым ртом и начинает жевать быстрее, чтобы продолжить. — Все герои важны! — проглотив, восклицает он. — Чем больше героев, тем интереснее: их же способности можно как-нибудь комбинировать в ходе спасательных операций — и безопаснее, что, ну, логично и объяснений, я думаю, не требует. Ну и, как второстепенный фактор, разнообразие взаимоотношений между Пуперами и новые лица в команде и, может, в их шоу — это всегда свежо и здорово. Я был бы рад, если бы он попал к Пуперам, а то там уже давно новых кадров не было. Ну, не только поэтому…

— Из-за его вайба, — предполагает Арсений, и Антон, расплываясь в солнечной улыбке, поддакивает и активно кивает; Шастун отправляет в рот последний кусок муравейничка, и Арс с тихой улыбкой следует его примеру, вспоминая про поостывший цикорий и делая небольшой глоток.

Арсений не может сказать, что после этого разговора в его убеждениях о геройстве (точнее, нежелании лезть на рожон) что-то изменилось, однако он чувствует какое-то непонятное ощущение в душе, будто бы Антон… на что-то его вдохновил.

Однако в чём Арс уверен наверняка, так это в том, что Шастуну удалось заставить его задуматься. Очень сильно и надолго задуматься. Вот только совсем не о том, о чём следовало бы.

Потому что Арсений, увидев, как сильно Антон оказался заинтересован в нём (как в «НЛО», конечно, но всё же — даже думать об этом странно, но, господи, как же волнующе и приятно, как перед первым поцелуем), начинает допускать всякие «А может…» касательно знакомства с Шастуном в крылатом образе — а вдруг прокатит, а вдруг получится, а вдруг они смогут быть вместе таким образом, а вдруг…

— А если бы я был супером, ты бы был моим фанатом? — выдёргивает его из размышлений Антон своим неожиданным вопросом, и Арсений смаргивает нахлынувшее на него наваждение и фокусирует взгляд на реальном Шастуне, который смотрит на него так хорошо ему знакомым игривым взглядом с флиртующей усмешкой — никогда такого не было, и вот опять Арс ужасно смущается, но старается никак этого внешне не показывать.

— Конечно, — следом выдыхает Арсений, кивая и приподнимая брови, мол, какие могли быть сомнения? Антона с его альтруистичными порывами и рассуждениями представить супергероем не составляет никакого труда — как Арсению кажется, Шастун при должном желании мог бы затмить самого Санни.

Конечно, он был бы его фанатом — причём самым главным, фанатом номером один, и это не поддаётся обсуждению: это истина в последней инстанции.

— А ты? — спрашивает Арсений, хотя этот вопрос для него не имеет никакого смысла: он и без всяких подтверждений с антоновской стороны видит, что ответ явно положительный. Даже если Шастун сейчас зачем-то соврёт — а смысла в этом также никакого нет, — Арсений знает всё наверняка. — Был бы моим фанатом?

— Ну естественно! — тут же отзывается Антон. — Я, наверное, даже заебашил бы себе фотообои в комнате и любовался каждый вечер перед сном, — продолжает он, и Арсений, охуевше вскидывающий брови, выпадает в осадок — да уж, совсем не это он ожидал услышать, но а когда Антоновы действия были предсказуемы?

— Ты любуешься моими фотографиями? — Только произнеся, Арсений осознаёт, насколько плохо это всё звучит, и сначала хочет извиниться, но это только ухудшило бы положение, так что остаётся лишь молчать и улыбаться (без махания).

— А то, — не замечая никакой двусмысленности, фырчит Антон с ухмылкой. — Ты думаешь, чё я тебе до сих пор те фотки с первого сентября не скинул? А вот, — приподняв брови, многозначительно продолжает Шастун, и теперь положение ухудшает именно он, а Арсений все силы бросает на то, чтобы сохранить нормальное лицо, несмотря на то что внутренне ему хочется орать. Что, блять. Нет, совершенно очевидно, что Антон так не очень удачно шутит, но Арсений просто не может не задаваться вопросом, что это значит для шастуновского подсознания и каково в действительности соотношение шутки и правды в этих его словах. — На самом деле я просто забыл, но ща точно всё скину, — с обворожительной улыбкой говорит Антон, после чего допивает чай и поднимается из-за стола.

Арсений так и продолжает сидеть, шокированный и думающий, наверное, слишком громко; когда-нибудь Шастун его точно до ручки доведёт своей вот этой звенящей двусмысленностью и безбожным флиртом.

Ну не может же Антон в самом деле не осознавать, как его поведение выглядит со стороны, в Арсовых глазах? Или всё-таки он всё делает специально… Но это совсем не клеится со всеми его словами той ночью! Или клеится… Арсений уже ничего, если честно, не понимает.

Весь оставшийся вечер он проводит в размышлениях об этом разговоре, в результате чего назойливые мысли и фантазии никак не дают погрузиться в предсонное состояние, и Арсений, раздражённо цокая, переворачивается на другой бок, лицом к балкону, и смотрит на прячущуюся за прозрачными шторами стеклянную дверь, ведущую прямиком на свободу.

Сна ни в одном глазу — тема для обмозговывания попалась уж больно животрепещущая, — и Арсений может только тяжело вздохнуть; спустя пару секунд он начинает копошиться, подтягивая к себе телефон с зарядки и заходя в приложение погоды, чтобы посмотреть, получится ли сегодня выбраться на прогулку по крышам.

Убедившись в более-менее терпимом исходе, Арс рывком поднимается с дивана и, несмотря на то что на это нет какой бы то ни было необходимости, на цыпочках подкрадывается к комоду, откуда чуть позже достаёт свой сокровенный свёрток.

Около минуты он тратит на переодевание и по уже знакомой схеме, захватив с собой чёрную толстовку на молнии, которую натягивает поверх белоснежного худи — объёмные рукава скатываются в гармошку, что очень неудобно, но Арсений не обращает на это внимания и выскальзывает из квартиры, тихо прикрывая за собой дверь и проворачивая ключ в нижнем замке.

Балаклава пока что находится в кармане худи — её Арс наденет попозже, когда отойдёт достаточно далеко от дома и зарулит в какой-нибудь переулок: теперь, когда за ним следят все, кому не лень, нужно быть многим осторожнее, — и, в целом, Арсений выглядит как обычный человек, который зачем-то куда-то выперся поздней ночью.

Накинув капюшон и запустив руки в карманы толстовки, он ускоряет шаг — не терпится уже избавиться от этой накидки и взмыть в небо, потому что мысли в черепной коробке гудят практически нестерпимо громко.

Через десяток минут Арсений, заковав себя в балаклаву, зато избавившись от сковывающей толстовки, уже оказывается выше крыш ближайших домов и наконец может вдохнуть полной грудью; задерживается ненадолго в таком положении, а затем, сложив крылья и прикрыв глаза, падает головой вниз — когда до земли остаётся не так много, он выравнивает своё положение и летит на уже знакомую крышу.

По пути он, конечно, думает — мысленный поток, чуть было утихомиренный нахождением в небе, как будто прорывает с новой силой, и Арсений уже не может и дальше глушить его и бегать от самого себя.

Да, он обещал больше никогда не думать об этом и наслаждаться тем, что имеет (а имеет он, нужно сказать, охереть как много — Антон очень уж щедр на подрывы арсеньевской жопы), но в этот раз всё как будто по-другому.

В этот раз у него как будто есть шанс — крошечный и больше призрачно-несбыточный, но всё-таки шанс.

Ну а вдруг правда получится?.. Получится каким-то образом совершить геройство и пробиться в Пуперы, а потом как-нибудь «случайно» оказаться рядом с Антоном и познакомиться с ним.

Вся эта задумка даже звучит, если честно, странно, да и по факту выглядит не очень: Антон вряд ли обрадовался бы, если узнал, что то или иное геройство было совершено в корыстных, пусть и относительно безобидных, целях; Антон говорил, что такие суперы так и остаются одиночками, а к Пуперам попадают только те, кто искренне заинтересован в спасении чужих жизней и благополучия, кто ставит это выше своих собственных. Арсений не уверен, что готов на это всё пойти, — это не делает его слабым недостойным трусом и законченным эгоистом, просто он не такой человек по своей натуре, что абсолютно нормально. Да и силы у него, будем честны, откровенно дурацкие для спасения мира: ну правда, что в горячей схватке сможет сделать ненатренированный Арс с его огромными крыльями, которые даже какой-никакой неуязвимостью не обладают? — они только мешаться всем будут.

Не всем суждено рассекать в небе на воздушном скейте и делать этот мир лучше не только своей солнечной улыбкой, но и реальными поступками, как поступает тот же Санни и другие Пуперы, и Арсения, если честно, такой расклад абсолютно устраивает; ему хорошо здесь, на земле, в его относительно спокойной мирской жизни, и мысли о переменах возникают скорее под действием надежд.

Надежд на то, что они с Антоном смогут быть вместе хоть в каком-нибудь виде, смогут открыто флиртовать друг с другом, смогут держаться за руки, смогут обниматься, смогут… целоваться, в конце концов! Арсений так сильно всего этого хочет, что мог бы отдать всё, что имеет, лишь бы Антон посмотрел на него не как на брата, а как на свой любовный интерес, как на человека, с которым у них могло бы получиться что-то.

Они могли бы построить отношения с нуля и быть вместе как нормальные, не знакомые друг с другом люди, и от понимания этого арсеньевское сердце сначала сжимается и замирает, а затем начинает трепетать, частой дробью отдавая в рёбра.

Арсений, лёжа на парапете облюбованной им крыши и болтая свешенной ногой, с глупой улыбкой на лице и волнительным предвкушением в животе ещё какое-то время разгоняет, как оно всё могло бы быть, пока он вдруг не понимает одну простую истину: Арс, если бы действительно начал встречаться с Антоном, будучи так называемым НЛО, мог бы забыть о таком понятии, как честность.

Ему приходилось бы задумываться над каждым своим словом и врать, безбожно врать, с пустого места придумывая себе новую личность, чтобы Антон не заподозрил, что под маской его возлюбленного скрывается его собственный брат — разве можно такое назвать нормальными здоровыми отношениями?

Нет, Арсений никогда бы не смог поступить с Шастуном таким образом: тот достоин куда большего, чем вечная ложь и отношения с «маской», а не реальным человеком — Арс ведь в перспективе никогда бы не смог от неё избавиться, и рано или поздно пришлось бы порвать с Антоном, а этого уже не переживёт сам Арсений.

Вот и получается, что из этой его идеи не выйдет ни черта хорошего и это в конечном итоге принесёт только боль и страдание им обоим — явно проявляющаяся закономерность как будто бы заставляет задуматься и отказаться уже от Антона в романтическом смысле; умом Арсений это всё прекрасно понимает, но как же тяжело донести этот вывод до слепо и страстно любящего сердца.

Арс шумно выдыхает и перекатывает голову вправо, мажет безразличным взглядом по городу, который внёс столько коррективов в его жизнь и превратил её в какой-то цирк, где главным клоуном на арене является сам Арсений — только такой театр ему, судя по всему, и светит.

Становится как-то совсем уж грустно и пусто на душе, и Арсений со вздохом принимает сидячее положение, обнимает себя крыльями, сглатывая стоящий в горле ком и чувствуя, как глаза вновь увлажняются; ему просто так сильно хочется антоновской взаимности…

Чёрные высотки сохраняют своё мрачное молчание, а затянутое дымчатыми облаками небо над головой сейчас не спасает, а только придавливает, и никому нет дела до чуть ли не плачущего от боли в грудной клетке Арсения.

Чтобы не пускаться в слёзы, Арс глубоко втягивает носом воздух и распрямляется, промаргиваясь и окидывая беглым взглядом горизонт: бесконечные дома с редким, включённым в окнах светом, чёрное небо и какой-то странный огонёк в нескольких километрах отсюда.

Хмурясь и мигом забывая про скребущееся чувство внутри, Арсений подаётся корпусом вперёд и, приглядевшись, разглядывает столб дыма, валящий из, кажется, горящей квартиры.

Сердце от резкого прилива адреналина подскакивает к горлу, и всё арсеньевское существо замирает от короткого сигнала, промелькнувшего в мозгу в ту же секунду: «Сейчас». Нет времени думать — нужно действовать.

Арсений без единой мысли в голове отталкивается от парапета и летит навстречу разгоревшемуся пожару; сейчас он не задумывается, что он там вообще сможет сделать и чем поможет, и следует какому-то внутреннему порыву — неужели геройское семечко, закладываемое появившимися суперсилами, в нём всё же есть?

Менее чем через полторы минуты Арсений оказывается совсем близко к месту происшествия, приземляясь на крышу соседнего дома, и видит, что горит квартира на седьмом-восьмом этаже (высчитывать сейчас нет времени); на балконе, куда огонь ещё не успел добраться и по потолку которого тянется чёрный дым, стоит женщина с маленькой девочкой, крепко прижатой к материнской груди и плачущей, — судя по всему, огонь отрезал им путь к выходу из квартиры и сейчас они ждут приезда пожарной машины, что сможет их вызволить из этого кошмара.

От мысли, что пожарные не успеют и огонь захватит и этот безопасный островок, внутри что-то сжимается и начинает мутить. Нет, этого ни в коем случае нельзя допустить — Арсений просто обязан что-нибудь сделать: у него же есть крылья, и он наверняка сможет выдержать вес взрослой женщины — он же не хлюпик какой-нибудь.

Ветер доносит до его ушей рыдания девочки и её жалобные полувыкрики о помощи, и Арсений больше не может стоять на месте и бездействовать; разбежавшись, вновь оказывается в воздухе и под аханье стоящих внизу людей через несколько секунд подлетает к балконным окнам.

— Я помогу вас спустить! — говорит Арс и протягивает руки в сторону ребёнка, что смотрит на него большими заплаканными голубыми глазами и бормочет что-то, но из-за её слёз, перешедших в истерику, и сбитого дыхания разобрать не удаётся.

Точно такая же заплаканная женщина сбивчиво благодарит его и осторожно передаёт свою дочь Арсению на руки; тот прижимает её небольшое лёгкое тельце к себе и начинает осторожно спускаться с ней на землю, повторяя ей, что всё будет хорошо и ей больше не о чем плакать, но девочка продолжает плакать и тянет руки в сторону балкона, прося спасти кого-то — она так невнятно произносит это слово, что Арсению никак не удаётся различить. Думая, что девочка говорит про свою маму, он обещает, что та и моргнуть не успеет, как её мама тоже окажется на земле.

Внизу к ним подбегает взволнованный мужчина и, представляясь отцом этой девочки и говоря, что они с её бабушкой и по совместительству его мамой успели выбраться из квартиры через подъезд, слёзно его благодарит, забирая дочку на руки и прижимая её к себе как самое драгоценное сокровище.

Не задерживаясь надолго внизу, Арс вновь взлетает и меньше чем через десяток секунд оказывается у балкона; женщина, трясясь от страха, но не поддаваясь ему, перелазит через преграду и вскоре вешается Арсению на шею, а тот, стискивая челюсть и молясь, чтобы они оба не ёбнулись с такой высоты, берёт её под коленями — спуск проходит быстрее и, наконец, вся семья объединяется.

Девочка, всё ещё плачущая, протягивает руку Арсению и уже чётче просит:

— Спасите Шушу, пожалуйста, спасите его! — И снова ударяется в рыдания, а Арс растерянно смотрит на её родителей.

— Наша собака, — приходит на помощь её мама, на пару секунд отстраняя руку от лица; она дрожит от холода — Арсу хочется дать ей своё худи, но её муж его опережает и, передав девочку бабушке, избавляется от куртки, которую сразу накидывает на хрупкие плечи. — Он под кровать забился, мы не успели его достать…

Арсений задирает голову и смотрит на валящий из комнаты чёрный дым, думая, насколько безрассудно соваться в пожар ради жизни какой-то собаки; слёзы неунимающейся девочки и её мольбы подстёгивают действовать, и Арс не простит себя, если хотя бы не попытается — в конце концов, животных он любит куда больше, чем людей.

— У кого-нибудь есть вода? — специально громко спрашивает Арсений у стоящей рядом толпы, с интересом и сочувствием наблюдающей за развитием действий; только сейчас он замечает несколько телефонов, в открытую его снимающих, и цокает: не этим сейчас заниматься нужно!

У какого-то мужчины, что сразу же откликается, оказывается полулитровая почти полная бутылка; Арс быстро благодарит его и тут же её открывает, выливая себе на голову и на правый рукав всё содержимое, чтобы не задохнуться едким дымом сразу — в пожарах ведь, как известно, умирают совсем не от огня.

Отбросив бутылку — некогда церемониться: потом поднимет (или за него поднимут), — Арсений взмывает вверх и на пару секунд задерживается напротив балкона, вглядываясь в охваченную пожаром комнату.

Отступить уже кажется невозможным, потому что внизу его ждёт маленькая девочка, любящая своего питомца, и на него смотрят люди, ожидающие развязки, а идти вперёд — безрассудным самоубийством, но из двух зол Арсений всё же выбирает самое страшное.

Мысленно перекрестившись, он ступает на перегородку балкона и, спрятав крылья, спрыгивает на пол; спрятав кисти в рукавах, Арсений подносит правый ко рту — тут же возникают мысли, что он недостаточно намочил свою одежду и что она высохла под жаром огня, исходящего изнутри полыхающего помещения, что он задохнётся, только оказавшись там, но потом в голове образовывается странная тишина, больше похожая на белый шум, и тогда Арс, задержав дыхание, ныряет внутрь комнаты.

Небольшая детская кровать находится справа у стены, но горящий ковёр преграждает путь, однако Арсений находит более–менее выгоревший участок и перепрыгивает на него; тут же припадает к полу и, чувствуя острую нехватку воздуха (несмотря на то что в этот момент он отчего-то убийственно спокоен и в своём расслабленном состоянии он может задержать дыхание на сорок-пятьдесят секунд, сейчас не получается удержать воздух в лёгких от слова совсем), заглядывает под горящую кровать.

Арсений делает первый вдох, и, обливаясь пóтом, всматривается в кромешную темноту, но, поняв, что это бесполезно, протягивает руку и наугад пытается нашарить собаку, силясь вспомнить, как его зовут, чтобы позвать по имени, но отключённый мозг не желает доставать из своих глубин нужную информацию.

Арсений делает второй вдох и тут же закашливается, ощущая, как от жара огня поблизости начинает кружиться голова и как сложно сосредоточить своё внимание на поисках забившейся в угол собаки.

Воздух раскалён до предела — перед глазами плывёт, и сложно удерживать их открытыми, но Арсений бросает все внутренние силы на то, чтобы не терять сознание.

По ощущениям, проходит не меньше вечности, когда Арс, несколько поменяв положение, наконец нашаривает под кроватью что-то похожее на лапу — она не дёргается, когда он её касается, а значит, собака, судя по всему, находится без сознания.

Арсений быстро, но осторожно подтягивает бедное, надышавшееся ядовитым дымом животное и, прижимая к себе обеими руками тело, кажется, джек-рассела, поднимается на ноги; голова очень сильно кружится, и Арс вертит ею, пытаясь вспомнить, с какой стороны он заходил, и, найдя, устремляется к балкону.

На ватных ногах он перешагивает прямо через длинные языки и уже не так изящно перелезает через балконную перегородку, замечая напоследок, что огонь достиг и этого когда-то бывшим безопасным места.

Арсений спрыгивает — внизу кто-то вскрикивает — и уже в полёте расправляет крылья; приземление на газон у дома выходит не таким мягким, как ему хотелось бы, но куда важнее сейчас то, что он выбрался из этого кошмара и животное на его руках спасено.

Он справился. Правда справился. Он смог. Он спас целых три жизни.

Будто только сейчас у него ускоряется пульс за счёт огромного количества адреналина в крови, а всё тело немеет от осознания, что только что на самом деле произошло и как близко на самом деле он был к смерти: Арс же с лёгкостью мог там потерять сознание от невыносимого жара и большого количества угарного газа.

Голова снова наполняется мыслями, часть которых бьёт тревогу, а другая чуть ли не ревёт от облегчения, а мир — звуками: Арсений слышит сирену скорой помощи и причитания людей, видит мигалку пожарной машины и подбегающих к нему уже знакомых женщину и мужчину со своей дочерью на руках.

Протягивая женщине собаку, всё ещё находящуюся без сознания, он вымученно, но искренне улыбается, но под мокрой балаклавой этого не видно, а потому Арс, прокашлявшись, всё равно хрипло произносит:

— Надеюсь, с вами и вашим пёсиком всё будет в порядке.

— Спасибо, спасибо вам огромное, — дрожащим голосом и со слезами на глазах благодарит его та, после чего вдруг крепко его обнимает. — Вы наш ангел-хранитель, мы никогда вас не забудем, — уже тише, только для его ушей, говорит она и отстраняется, а её муж крепко пожимает арсеньевскую руку с невыразимой признательностью в глазах — Арсений, встретившись с ним взглядом, кивает ему.

Успокоившаяся спасением любимого питомца девочка дёргает папу за ворот футболки и, тыча в Арсову сторону своим маленьким пальчиком, спрашивает:

— Папа-папа, это ангел?

— Да, милая, ангел, — отзывается тот, не отводя от Арсения взора. — Самый настоящий ангел.

Арс, смущённо улыбаясь, вдруг так сильно проникается любовью и сочувствием к этой семье, оставшейся без крова, но всё равно находящей в себе силы улыбаться и держащейся рядом; расчувствовавшийся и не знающий, что это такое на него накатило, он не успевает ничего ответить, потому как к нему подбегает один из приехавших пожарных и, положив руку ему на плечо, заглядывает в глаза.

— Вы в порядке? Если чувствуете какое-то недомогание, можете пройти в карету скорой помощи — вам там окажут первую помощь, — инструктирует тот, но Арсений только мотает головой, мол, в этом нет никакой необходимости. — Я всё же настаиваю, чтобы вы прошли осмотр; если нет ничего серьёзного, вас быстро отпустят, — говорит пожарный, и Арсению приходится согласиться, раз уж на этом настаивают; в целом, если ему дадут плед (потому что он, очевидно, в шоке), будет не так уж плохо — в полумокрой одежде он начинает мёрзнуть.

Прежде чем удалиться к медикам, Арс смотрит в глаза каждому члену спасённой им семьи и кивает им на прощание, а те ещё раз его благодарят.

— Вы молодец, поступили как настоящий герой. Надеюсь увидеть вас в рядах наших доблестных защитников! — говорит ему вслед пожарный, и Арсений, обернувшись, зачем-то показывает ему большой палец.

О том, нахера он это сделал, Арсений думает всю дорогу до скорой и не находит ответа, а потому переключается на общение с санитарами, задающими ему ряд однотипных вопросов.

Где-то спустя минуту тот самый пожарный, пока его братья по деятельности, разогнав небольшую толпу зевак (часть из них действительно уходит, а другая остаётся стоять чуть поодаль и ведёт наблюдение за ситуацией — вместе с ними наблюдают и камеры их мобильных телефонов, направленных в арсеньевскую сторону, но тот не обращает на них внимания), наконец приступают к тушению пожара, присоединяется к Арсению — у него на руках пострадавший джек-рассел, которому он массирует грудную клетку.

Врачи, осмотрев Арсения и убедившись, что физически с ним всё хорошо (на удивление, он даже не подпалил свою одежду, несмотря на то что был буквально в нескольких сантиметрах от огня, — испачкал её, правда, так, что это хер отстираешь, зато, главное, сам цел и невредим), действительно дают ему плед и позволяют зайти внутрь кабины погреться, а сами переключают внимание на собаку — один из них бурчит, что они не ветеринары, а второй шикает на него и говорит, что жизнь есть жизнь, и неважно, человеческая она или нет.

Пожарный также забирается внутрь скорой, и они с Арсением, пока медики бьются за жизнь бедного животного, неожиданно обмениваются парой слов, а затем уже и вовсе непринуждённо болтают; снявший свой шлем белобрысый мужчина с большим шрамом на щеке, который совсем не делает его менее привлекательным, представляется Александром и оказывается очень улыбчивым и энергичным человеком и приятным собеседником, который помогает Арсению отвлечься от пережитого стресса, успокоиться и заземлиться.

Арс спрашивает своего нового знакомого, почему тот не участвует в тушении квартиры со всеми остальными, а тот отвечает, что неделю назад умудрился растянуть руку, а потому пока не может проявлять активного участия, но не ездить на вызовы просто не может; он работает внизу, на земле: отводит в сторону толпу, чтоб не мешала, общается с погорельцами и, вот, с новоявленными супергероями — Арсений, опуская глаза, смущённо улыбается.

В ответ Александр расспрашивает Арсения, кто он такой и откуда взялся, и проявляет особый интерес к вопросу, собирается ли Арс стать частью Супер-пуперов, на что тот неопределённо жмёт плечами и на грани слышимости шепчет, что вряд ли; Александр, храни его господь, не допытывается (возможно, из-за того, что Арсений похож на расплывшееся желе и отвечает почти так же вяло — исключительно ввиду усталости), а просто говорит короткое «Жаль» и переключается на другую тему.

Где-то в это время врачам наконец удаётся привести в чувство собаку, и у Арсения так отлегает от сердца, словно это его собственный пёс; они с Александром обмениваются улыбками, а дальше тот вместе с ожившим джек-расселом уходит к хозяевам, а Арс, посчитав, что его миссия на сегодня завершена, покидает карету скорой помощи и улетает.

Сил думать о том, что будет завтра (и не только завтра, но и вообще… что его ждёт впереди?) и как бы так вернуться домой, чтобы не спалиться, не остаётся, а потому Арсений приземляется где-то за полкилометра до дома и, спрятав крылья и стянув балаклаву, дальнейший путь проходит пешком, еле как волоча ватные ноги; только в лифте он вспоминает об оставленной на той крыше кофте и глубоко вздыхает, решая, что заберёт её в свой следующий вылет — в конце концов, это же не его последняя вылазка.

Несмотря на то что всё, чего он хочет в данный момент, — это рухнуть лицом в подушку и уснуть, оказавшись в квартире, Арсений первым делом идёт в ванную, чтобы оценить масштаб загрязнений на одежде — худи и штаны выглядят так, будто ими месяцами полы мыли. Арс бы, может, и попробовал их замочить, а потом засунуть в стиральную машину, но как объяснить это Антону, если тот вдруг заметит… Нет, в пизду такие риски — лучше уж раскошелится на химчистку.

Сбережения у него есть, так что не пропадёт, а пока что Арс кое-как запихивает грязные вещи в пакет и отставляет его за диван — завтра, пока Антон будет на учёбе, отнесёт это добро в соответствующее заведение, — а сам без сил падает лицом в остывшую за время его отсутствия подушку.

Такими темпами Арсений скоро окончательно собьёт так тщательно устанавливаемый режим и придётся восстанавливать всё заново, но сейчас не время об этом думать — как только его тело принимает лежачее положение, Арс тут же вырубается, проваливаясь в утягивающую пустоту.

Через несколько часов он просыпается оттого, что матрац на диване рядом с ним прогибается под чужим — тут и гадалкой быть не нужно, чтобы понять чьим, — весом, а на бедро осторожно ложится антоновская же ладонь.

— Арс, — шёпотом, несмотря на то что явная цель всех этих действий — пробуждение, зовёт его Шастун и слабо покачивает. — Уже полвосьмого — ты не проспишь? Тебе же к первой сегодня? — заботливо интересуется Антон, а Арсений, не открывая глаз и сделав над собой титаническое усилие, поворачивается к нему лицом и сонно бормочет:

— Я не пойду сегодня… Неважно себя чувствую.

— Ты заболел? — в мягком голосе слышатся тревожные нотки, и Шастун сейчас наверняка хмурится, а затем Арсений чувствует на своём лбу его прохладные пальцы и вздрагивает, открывая заспанные глаза, которые тут же противятся сему действию.

— Нет, я… Нет, — с заминкой отвечает Арс, сонно моргая и неловко отстраняясь от антоновских пальцев — тот, будто только сейчас придя в себя, сразу же подтягивает руку к себе. — Просто лёгкое недомогание, — выжимает из себя вялую улыбку. — Не волнуйся за меня, — Арсений вытаскивает руку из-под одеяла и проводит пальцами по Антоновому бедру, а тот вдруг ловит его ладонь и берёт в свою — Арс замирает, но не предпринимает попыток вырваться.

— Хорошо, — Шастун кивает и улыбается. — Отдыхай, — сжимает на пару секунд его ладонь крепче, а затем отпускает — Арсений не без сожаления прячет её обратно под одеяло и кутается в него сильнее, словно замерзает.

Антон смотрит в направлении коридора — он уже, должно быть, позавтракал (Арсений, видать, настолько сильно вымотался, что даже не проснулся от антоновской возни на кухне — пусть тот и старается всё делать как можно тише, но отсутствие перегородки всё же сказывается, а потому период его сборов в университет Арс проводит в полудрёме, а потом уже досыпает нормально, если требуется) и собирался идти в ванную, но решил сначала проведать Арса, и это очень мило, на самом деле, — однако уходить отчего-то не торопится.

Глаза снова закрываются — Арсений на это повлиять никак не может, — а Антон, что-то для себя решивший, вдруг ложится рядом с ним и смотрит с радостной улыбкой, словно только что произошло нечто совершенно потрясающее, что осчастливило его до невозможности; Арс встречается с ним заспанным взглядом и приподнимает брови, видя, что Шастуну прямо-таки не терпится этим чем-то поделиться.

— Он герой, Арс, — восторженным шёпотом выдыхает Антон и смотрит блестящими глазами, в то время как у Арсения сонливость как рукой снимает из-за нахлынувшего волнения. — Он ночью спас семью из пожара, — говоря это, Шастун выглядит так, будто Арсений спас его самого.

Прочистив горло, Арс как-то неловко отводит взгляд и подтягивается на разложенном диване повыше.

— И что… — восстанавливает зрительный контакт с травянистыми глазами. — Что будет теперь? — Незаметно прикусывает нижнюю губу и сглатывает волнительно.

Антон расплывается в ещё более широкой улыбке и, перевернувшись на спину, будто бы мечтательно смотрит в потолок.

— Дальше будет собеседование, — припомнив их самый первый разговор в эдовской машине, произносит он и поворачивает голову к Арсу. — Кто-то из Пуперов поговорит с ним, и потом будет известно, примут его или нет. Я очень надеюсь, что примут. Не могут не, — выдыхает, вновь переводя взгляд в потолок, а Арсений, смотря на его воодушевлённую улыбку, чувствует всё нарастающую тревожность за этот предстоящий разговор с кем-то из команды суперов — а можно его как-нибудь избежать?

Арсений не знает, откуда взялось это предчувствие, однако он отчего-то уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет, да и ему совсем не место среди Пуперов — ну правда, где они, высококвалифицированные настоящие герои со стоящими и действительно полезными способностями, и где он, супер, который вообще геройствовать не хочет?

Нет, Арс уже всё для себя решил и не собирается менять своё мнение по этому вопросу: ему не хочется становиться постоянным героем, это был разовый случай, но познакомиться и поболтать с кем-то из Пуперов, возможно, было бы неплохо.

— Ладно, — разрушая образовавшуюся тишину, произносит Антон и рывком принимает вертикальное положение. — Отсыпайся и пиши, если что, — прежде чем встать, тот проводит рукой по арсовскому плечу и заботливо ему улыбается, а затем поднимается и, напевая импровизированную мелодию, направляется в ванную.

Арсений ещё некоторое время глядит пустым взором в то место, где десяток секунд назад ещё лежал Шастун, и тревожно, с примесью печали думает о том, что он никогда не станет тем героем, которого так хочет видеть в нём Антон; Арсу искренне жаль его расстраивать, но…

Глубоко вздохнув, Арсений переворачивается лицом к балкону и, закутавшись в одеяло и подтянув к себе колени, предпринимает ещё одну попытку уснуть.

С того утреннего разговора проходит неделя.

Неделя, за которую толком ничего не происходит — не то чтобы Арсений, испугавшийся непонятно чего, избегает призрачно маячащего впереди собеседования, но всё-таки да. Избегает.

Ну почему всё должно быть так сложно? Зачем он вообще родился со суперспособностями? зачем ему выпала возможность попробовать, каково это, быть в небе? зачем он вмешался в жизнь той семьи — пожарные бы наверняка…

Нет-нет-нет — Арсений одёргивает себя и мотает головой, — это плохие мысли, и ему даже думать о таком не следовало: единственная вещь, о которой он не жалеет, — это спасение тех людей; если бы не он, их, возможно, сейчас не было бы в живых.

Об этом случае, о котором не поленились написать чуть ли не все админы новостных каналов, разумеется, узнал и Серёжа, единственный человек в этом мире, который знает об арсеньевских способностях и смог сложить два и два; он написал Арсению тем же утром (тот, правда, встал и, соответственно, увидел это сообщение только ближе к обеду, но это сути дела не меняет) и спросил, как тот себя чувствует, а Арс под приливом чувств взял и позвонил ему.

Матвиенко взял трубку практически сразу же, и Арсений даже представить не мог, насколько сильно, оказывается, соскучился по голосу своего лучшего друга; три часа за разговором пролетели буквально со скоростью света — за это время они старались потихоньку наверстать упущенное ввиду редкого общения, и Арс рассказал ему практически всё, кроме самого главного (невозможность быть до конца искренним с ним всё ещё заставляет сердце неприятно сжиматься, но Арсений сам выбрал такой путь — винить Серёжу глупо), а Серёжа, в свою очередь, рассказывает, как он там живёт-поживает.

Под конец разговора Арсений клятвенно пообещал писать почаще и, преисполненный светлой надежды, что их общение наконец наладится, сбросил трубку; также он пообещал Серёже подумать насчёт супергеройства — сделал он это скорее для того, чтобы тот не приседал ему на уши с этой темы, потому как Арс не собирается менять своё мнение.

За эту неделю Арсений не написал Серёже ни разу (впрочем, точно так же, как и сам Серёжа не писал ему), но искреннего желания как-то это исправить у него, если честно, так и не возникло — всё отодвигает на потом, а потом… забывает или занимается какими угодно делами, только не перепиской с другом.

Точнее, не перепиской с Серёжей, потому что с другим другом, Егором, они становятся всё ближе и ближе: они начинают общаться ежедневно, и их отношения плавно переходят из разряда «приятели-одногруппники» в разряд, близкий к дружбе — пока что Арсений Булаткина так назвать не может, но, если всё продолжит развиваться в том же темпе, совсем скоро это будет возможно.

С Егором ему искренне нравится болтать, с ним Арс чувствует себя весело и комфортно, спокойно и хорошо — одним словом, замечательно, и на фоне того, как Булаткин на сто процентов удовлетворяет его потребность в общении, желание писать кому-то ещё (кроме Антона, разумеется, — он для него исключение из всех правил) отпадает за ненадобностью; Арсений, конечно, испытывает чувство вины за в который раз не сдержанное обещание, но оно так мало по сравнению с другими переживаниями, что у него попросту нет ресурса тревожиться ещё и по этому поводу.

Одежда из химчистки вернулась к Арсению ещё в среду, но сегодня уже суббота, а тот её так и не надел снова; лопатки регулярно чешутся — так крылья просятся вырваться наружу, — да и самому уже надоело таскаться по бренной земле, но Арс давит в себе эти порывы и сам даже не может объяснить, зачем это делает.

Почему он стал так… бояться?

Лежать на сложенном диване, смотреть в потолок и бесконечно думать стало уже в какой-то степени привычным времяпрепровождением — Антон снова начал где-то допоздна пропадать и возвращаться домой ближе к ночи, так что особо себя развлечь нечем, и вот он лежит, лежит, лежит… Скучно до невозможности!

Арсений со стоном переворачивается на левый бок и заёбанно глядит на чёрный экран телевизора, затем переводит взгляд на часы, висящие на равном расстоянии от этого самого телевизора и кухонных навесных шкафов, — те показывают всего лишь полвосьмого; на автомате проскальзывает мысль: можно будет подождать ещё часик, чтобы солнце зашло и начало темнеть, а потом уже…

Сначала было одёрнув себя, Арсений тут же начинает злиться и решает: ну это в пизду — ещё он будет, блин, ради какой-то непонятной цели лишать себя главной радости в этой жизни.

С чего он вообще решил, что с ним действительно кто-то будет говорить? Потому что Антон и Егор так сказали? Конечно, они про супергеройскую жизнь в этом городе знают больше, чем Арс, но вдруг они ошибаются? Может, его уже вообще забыли за эту неделю, а он всё переживает!

Насчёт последнего, Арсений знает, что это неправда: он лично видел комментарии в телеграм-канале Пуперов, где чуть ли не каждый третий спрашивал про него, называя то НЛО, то ангелом, то крылатым челом, и с каждым днём таких комментариев, как ни странно, становилось всё больше.

Все с затаённым дыханием наблюдают за тем, что же будет дальше, и это давит сильнее, чем Арсений представлял: все эти люди, как и Антон с Егором, хотят, чтобы он стал героем и присоединился к действующей команде — с такими исходными данными сказать «Нет» будет не то чтобы трудно, сколько морально неприятно; ему не хочется расстраивать разом стольких людей, однако и против самого себя Арс пойти не может.

Дождавшись, как и было задумано, захода солнца и наступления сумерек и натянув поверх белого худи антоновское чёрное (та толстовка всё ещё валяется на его излюбленной крыше — если её оттуда, конечно, ещё никто не убрал), которое теперь негласно считается арсеньевским, он выходит из дома и быстрым шагом доходит до места, где обычно выпускает крылья наружу — с каждым разом всё тревожнее это проворачивать: Арсению постоянно кажется, что за ним все наблюдают и каждый уже знает, кто скрывается под белыми одеждами и балаклавой.

Но, когда он оказывается в воздухе, все проблемы уже кажутся глупыми и незначительными, и впервые за всю неделю Арс дышит полной грудью — как же он скучал по этому ощущению.

Сейчас уже даже не верится, что он действительно смог продержаться без полётов целый месяц с небольшим — вряд ли теперь получится провернуть такое, потому что Арсений даже неделю едва вытерпел: он без полётов загибается, как будто это уже давно стало базовой потребностью. И никогда ещё Арс не ощущал её так остро, как ощущает теперь, в этом городе и в этих обстоятельствах.

Арсений летает до тех пор, пока крылья не просят дать отдых, после чего, приятно уставший, но, посветлевший лицом и даже улыбающийся, он опускается на свою любимую крышу и, пока не забыл, сразу подбирает толстовку — сегодня с ним сумка через плечо (было бы многим удобнее взять рюкзак, но с крыльями особо не разгуляешься), куда Арс и засовывает вещь.

Привычно плюхнувшись на парапет и свесив ноги, Арсений с любопытством рассматривает город под собой — он ведь впервые делает вылет так рано; эпл вотч показывают красивое «21:21», и Арс, посчитав это знаком, улыбается и, прикрыв глаза, загадывает желание: не что-то конкретное, а абстрактное, но до боли искреннее «Пусть у меня всё будет хорошо».

Только Арсений успевает открыть глаза, как за спиной тут же раздаётся чей-то голос, отчего он чуть подскакивает на месте и тут же оборачивается на незваного гостя.

— Привет! — В человеке, который так нагло вторгся в его пространство и который сейчас убирает за спину свой сложившийся летающий скейт, Арс мгновенно узнаёт Санни, и голубые глаза непроизвольно округляются оттого, что тот сейчас правда стоит здесь и так солнечно ему улыбается. — Ой-ёй-ёй, прости, пожалуйста, я не хотел тебя напугать! — сразу же извиняется Санни, заметив арсеньевский испуг, и приподнимает руки на уровне ключиц в сдающемся жесте — Арсений в тот же миг прощает ему эту небольшую неосторожность за котячий взгляд и виноватый вид (в жизни это выглядит намного милее, чем в «Подземельях»; а ещё Санни в жизни оказывается прямо-таки здоровенным широкоплечим мужчиной — в нём, должно быть, все два метра роста есть, или это Арсению так кажется из-за того, что он сидит?).

— Подкрадываться со спины — не самое лучшее решение в таком случае, — не вкладывая никакого негатива в эти слова, хмыкает он и растягивает игривую усмешку — несмотря на подскочившее от неожиданности к горлу сердце, Арс искренне рад видеть перед собой именно этого человека: из всех Пуперов, что были в «ПЧК», ему в душу почему-то запал именно Санни.

Тот, делая пару шагов ему навстречу, фырчаще смеётся, будто Арсений сказал самую смешную в мире шутку (это не может не льстить — Арс и сам расплывается в неконтролируемой улыбке), и пару раз кивает.

— Да, надо было продумать этот момент, а то я чё-то… Извини ещё раз, — произносит Санни, а Арс только отмахивается и не отводит от него заинтересованного взгляда, изучая вживую его костюм-комбинезон белого цвета с жёлтыми пятнами будто от пейнтбола и нарисованными вразнобой небольшими солнышками — выглядят они так, будто Санни их сам рисовал, и это отчего-то умиляет, — но куда больше Арсению нравится его маска (он в «Подземельях» был в другой, сделанной специально в вампирском стиле: с каплями крови и паутиной): основной её цвет — тоже белый, но вокруг правого глаза нарисован солнечный диск, лучики которого тянутся к концам маски, и такая асимметрия выглядит уж больно красиво. — Не будешь возражать, если я нарушу твой покой на пару минут? Ну, может, на пару десятков, — добавляет, очаровательно улыбаясь, и Арсений только слабо качает головой, после чего отворачивается, предоставляя Санни полную свободу выбора.

Всего через несколько мгновений тот так же присаживается на парапет по левую руку от Арсения и смотрит на него заинтересованно, в то время как у самого Арсения в животе просыпается волнение от близости столь известного супергероя — одно дело представлять это на уровне глупых фантазий, и совсем другое, когда эти фантазии вдруг обретают материальное воплощение.

— Меня зовут Санни, — нарушает тишину этот самый известный супергерой, имя которого Арсений по сотому разу прокручивает в голове, всё ещё не в силах поверить, что это действительно происходит, — внешне, однако, он старается казаться невозмутимым (балклава, нужно признать, изрядно облегчает положение). — Как я могу обращаться к тебе? — следом спрашивает он, и Арсений, повернувшись к нему лицом, видит, как чужой взгляд скашивается на его крылья — Санни рассматривает их с любопытством и, кажется, даже восхищением, но почти сразу же возвращает взор на арсеньевское лицо, устанавливая с ним зрительный контакт. — Ой, какие у тебя глаза красивые, — с детской непосредственностью сразу же говорит Санни, сбивая с толку своей искренностью и неожиданностью этого комплимента, отчего Арс сначала глупо хлопает этими самыми красивыми глазами (как тот вообще умудрился что-либо рассмотреть ночью, при очевидном недостатке освещения? — тем не менее, Арсений нагло соврёт, если скажет, что ему неприятно), а затем расплывается в смущённой улыбке и на мгновение опускает голову.

— Спасибо, — снова взгляд глаза в глаза и тёплая улыбка Санни — уютный момент, в котором хочется задержаться подольше, но Арс так некстати вспоминает о чужом вопросе и отворачивается, смотря на собственные колени. — У меня нет имени, — он хотел произнести это безэмоционально, как сухой факт, но сам понимает, что почему-то на выходе оно прозвучало с ноткой грусти.

— Не придумал ещё?

Арсений, отводя взгляд, поджимает губы и едва заметно качает головой, отвечая про себя: «Не хочу придумывать». Хотя не то чтобы он прямо-таки ни разу об этом не задумывался — давно, ещё до переезда сюда.

— В сети тебя называют ангелом-хранителем, — мягко подсказывает Санни, а Арс хмыкает и смотрит на него с хитринкой.

— А как же «НЛО»? — фыркает он с усмешкой, а Санни, кажется (из-за маски на пол-лица сложно сказать наверняка), морщит нос.

— Бля, я надеялся, ты об этом не знаешь, — хихикая, сокрушается тот, а Арсений вопросительно приподнимает брови — Санни этого наверняка не видит, но молчаливую паузу истолковывает верно, объясняя: — Как-то это неблагозвучно звучит. Вдруг тебя это задевает, — его голос звучит так, будто эта тема для него действительно важна, и Арс не может не думать, что за котёночек этот Санни (причём что на экране, что в жизни — всё та же доброта и большие искренние глаза, но Арсению отчего-то нравится думать, что он особенный) и почему он такой хороший.

— Почему же? — удивляется Арс. — Это забавно, на мой взгляд, но я, если честно, не ожидал получить столько внимания к своей персоне.

— Ну а как тут по-другому? — очередь удивляться переходит к Санни. — Появился, значит, весь такой загадочный со своими этими крыльями роскошными и думал, что оставишь кого-то равнодушным? Ну не-е, это так не работает, — с забавной интонацией, из-за которой Арсений не может сдержать улыбки, говорит он.

— Про себя говоришь? — вдруг спрашивает у него Арс, слегка подаваясь корпусом вперёд, и сам же с себя удивляется: это что это, он флиртует с Санни? Хочется отмазаться и сказать, что тот первый начал его нахваливать и делать теперь уже замаскированные комплименты, но Арсению как будто бы даже и не хочется искать себе какие-то оправдания.

— Чёрт, я такой очевидный, да? — пойманный с поличным, он глядит на Арса исподлобья искренним взором, а на губах у него цветёт милейшая улыбка — нет, ну как один человек может вмещать в себя столько очаровательности, сколько вмещает среднестатистический котёночек (а они, как всем известно, являются сосредоточением всего самого милого, что существует в этом бренном мире)!

Поняв, что неприлично залип, Арсений приходит в себя и, запоздало смеясь, отворачивается; к собственной неожиданности, мгновением позже ощущает, как печёт щёки, и осознаёт, что Санни заставил его покраснеть своим невинным флиртом, — Арс не очень понимает свои реакции на этого человека, не понимает, что это с ним происходит, но на чувственном уровне превосходно осознаёт, что его подсознательно тянет к этому сгустку солнечной энергии, тщательно замаскированному под человека.

Арсений не хочет как-либо себя ограничивать в проявлении этого влечения — в конце концов, вероятнее всего, это их первая и последняя встреча тет-а-тет, и ему хочется взять от этого разговора всё.

Блин, нужно ещё обязательно будет выразить Санни свою признательность за клёвую игру в «Подземельях» (и, по возможности, передать благодарность и другим Пуперам)!

— Ты позднопроснувшийся? — после короткого молчания вновь первым заговаривает тот, и до нахмурившегося Арсения не сразу доходит, что речь идёт о суперспособностях. — Или ты недавно в городе? Я тебя здесь раньше не видел, — Санни, слегка прищурившись, наклоняет голову к правому плечу.

— Ты по-настоящему интересуешься, или это вопрос из вежливости? — сводит брови сильнее, тут же ощущая липкий страх в груди. — Вы разве не нарыли уже всю информацию про меня? — Арс не может быть в этом уверенным наверняка, но ему так не хочется, чтобы сказанное наобум оказалось правдой.

— Мы таким не занимаемся, — тут же отрезает Санни, быстрее чем Арсений успевает себя накрутить; из его голоса исчезает игривость и остаётся лишь сталь, от которой невольно хочется сделаться меньше. Впрочем, эта эмоция не задерживается надолго на чужом лице, и Санни неуловимо смягчается, но в глазах остаётся всё та же серьёзность, когда он продолжает: — Мы очень уважительно относимся к тайне личности каждого супера и никогда бы не стали под него копать. Нам вполне хватит той информации, которую расскажешь нам ты. Если захочешь рассказать, конечно, — тут из тебя никто и ничего клешнями тянуть не будет, — Санни улыбается уголками губ, тепло и успокаивающе, мол, ты можешь мне доверять, а Арсений теперь ощущает себя пристыженным оттого, что сморозил такую глупость.

— Спасибо, — тихо выдыхает он, отвернувшись, и спустя миг всё же добавляет: — И извини. Я не хотел… задеть вас.

— Пожалуйста и, хей, не извиняйся, — подсевший ближе Санни слабо пихает его в плечо и ободряюще улыбается, заглядывая ему в лицо. — Ты не знал, а для меня только в радость уверить тебя, что у нас в команде максимально серьёзно с этим. Твоей тайне личности ничего не будет угрожать, — убеждает его Санни, и Арсений может только кивнуть в ответ, подметив про себя, что тот говорит это так, будто Арс вот-вот собирается присоединяться к Пуперам, и ему лишь проясняют детали. — Так что? Ты не ответил на мой вопрос, — напоминает он, вновь отсаживаясь на приемлемое расстояние, и Арсений будто только сейчас замечает, что совсем не испытывал чувства дискомфорта, пока они находились так близко друг к другу — у него такое бывает крайне редко с людьми, которых он видит впервые в жизни, так что это… удивляет. Сильнее, чем должно и чем хотелось бы.

— А, — коротко выдыхает Арсений, пытаясь собрать мысли в кучку и отодвинуть анализ собственных чувств на задний план. — Да, — выдаёт следом Арс, тряхнув головой, и это ничуть не лучше — в глазах Санни он сейчас наверняка выглядит отсталым долбоёбом, но при взгляде на того Арсений видит лишь терпеливую согревающую улыбку и неуловимо успокаивается. — Я недавно приехал, да, — наконец отвечает он, а Санни кивает, как бы подтверждая свою догадку.

— Учёба, работа, командировка? — следом интересуется он, а Арсений — и в правду, блять, отсталый! ну что это с ним происходит? — хлопает глазами и переспрашивает; Санни, ничуть не сердясь и только улыбнувшись шире, повторяет медленнее и чётче.

— Учёба, — не подумав, буркает Арс и тут же напрягается, отвешивая себе мысленный подзатыльник: нельзя о себе ничего такого рассказывать!

— Заочник? — предполагает Санни, а Арсений, цепляясь за подкинутую им тростинку всеми конечностями, тут же подтверждает частым киванием, вызывая у своего собеседника смешливый фырк. — Восемнадцать есть, значит? — полувопросом выдыхает он, смотря на него с лёгким наклоном головы.

— Есть, — Арс — сам не знает, откуда в нём это, — кокетливо ведёт плечом и улыбается уголком губ, бросая на Санни игривый взгляд — тот то ли случайно, то ли намеренно сразу после этого облизывает губы. По спине между крыльями бегут мурашки, и Арсений отворачивается — Санни, улыбаясь себе под нос (Арс видит это боковым зрением), следует его примеру.

— И надолго ты здесь? — спустя несколько секунд молчания, Санни снова первым нарушает уютную тишину.

— Как минимум год точно буду, а там посмотрим, — так же негромко отзывается Арсений на выдохе и сам не знает, почему продолжает отвечать на все эти вопросы, зачем вступает в эту игру, как будто у него нет в планах ответить в конце концов отказом.

Санни в ответ задумчиво мычит, покачивая головой и слабо раскачивая правую ногу, а затем поворачивается к нему лицом и задаёт ещё один вопрос:

— Какие у тебя суперспособности?

— Чтобы знать, как меня, если что, обезвредить? — преувеличенно весело фыркает Арсений, а Санни с улыбкой только закатывает глаза, что лучше слов показывает, как сильно тот заблуждается; Арс хихикает, а затем, поёрзав на месте, отвечает нормально: — Мои крылья — моя суперспособность. — Быстрее чем приоткрывший рот Санни успевает что-либо сказать, он продолжает: — Не только летать могу, да. Это не самая полезная… Точнее, вообще бесполезная способность, но…

Арсений намеренно замолкает, решая, что лучшим решением будет продемонстрировать, и перекидывает ногу через парапет, садясь лицом к Санни, но не смотря на него: занят выбором мишени. Впрочем, много времени на это не уходит — почти сразу же, как оборачивается, Арс замечает каменную надстройку над крышей (с правой стороны в ней находится дверь, через которую сюда попадают нормальные люди) и, недолго думая, вытягивает руку и вместе с ней — левое крыло; в следующей же миг в эту самую надстройку с тихим бряком втыкаются три перьевых ножа — те настолько острые и тонкие, что без проблем застревают в кирпиче.

Арсений удовлетворённо улыбается, а Санни тут же подрывается с места и мигом оказывается у надстройки, с любопытством юного исследователя изучая представившуюся картину, — Арс в свою очередь наблюдает за ним с неизменным умилением.

Вдоволь на них наглядевшись, Санни с небольшим усилием вытаскивает верхний нож и, вертя его в руках и рассматривая ближе неровное зубчатое лезвие вытянувшегося и превратившегося в холодную сталь пера, возвращается на парапет; этот заворожённый восхищённый взгляд на таком небольшом расстоянии заставляет улыбнуться шире, а когда Санни поднимает этот взгляд на Арсения, того пробирает мурашками до мозга костей.

— Слушай, да твои крылья прямо-таки убийственно красивы, — выдыхает он, смотря ему в глаза, и Арсений снова смущённо отводит взор. — Можно себе оставить? — приподнимает руку с зажатой в ней рукоятью ножа. — Он не пропадёт, когда ты…

— Не пропадёт, — убеждает его Арс и, улыбнувшись, добавляет: — Можно. Не знаю, конечно, зачем он тебе, но окей, я не возражаю.

— На память, — отзывается тут же просиявший Санни — удивительно, как до сих пор в городе остаётся темно, когда рядом с Арсением так ярко светит человеческое солнце. — Люблю собирать красивое, — говорит он, а затем меняет позу и так же, как и было, свешивает ноги.

Ещё некоторое время Санни с восторженной улыбкой вертит в руках и любовно поглаживает изящными пальцами серебристую поверхность приобретённой вещи, словно это самое драгоценное сокровище, а затем, наконец, откладывает нож рядом с собой на парапет, по левую сторону, и возвращает всё своё внимание Арсению, который всё это время без единой мысли в черепной коробке и с нежной улыбкой на губах, что, слава богу, не видна из-за балаклавы, залипал на нём.

У Санни просто очень красивый профиль и привлекательная форма губ, оправдывается перед собой Арс, но это как будто делает ситуацию только хуже; ещё ни с одним человеком его знакомство не проходило таким образом: Арсений ни с кем не начинал флиртовать в первые же пять минут общения, ни на кого не залипал так неприлично долго, ничья личность не вызывал у него такого бешеного интереса и не интриговала до волнующего ощущения в груди, но Санни ему как будто… понравился сразу.

Понравился, разумеется, чисто в платоническом смысле — Арсений, правда, сомневается, что ему сможет кто-то понравиться настолько, чтобы вытеснить образ Антона из его сердца, и что он сам сможет переключить своё внимание на другого человека. По крайней мере, не в ближайшее время точно.

Санни, конечно, обладает потрясающей, светлой, по-настоящему солнечной энергетикой, он очень хороший, но, к сожалению, не настолько. К тому же, они едва знакомы — максимум, что Арсений к нему может испытывать на этом этапе, это симпатия, сильная симпатия. Дружеская. Ему бы хотелось иметь такого человека в своём окружении — жаль только, что эта их встреча будет первой и единственной, ведь им суждено идти разными путями по жизни.

— Что ты думаешь о нашей супер-пуперской команде? — спрашивает Санни, всё это время без зазрения совести его рассматривавший, и приходится вынырнуть из своих мыслей и снова включиться в диалог — не то чтобы это делать в тягость (наоборот, Арс только рад отвлечься). — Только честно. Точнее, я прошу тебя говорить честно. Здесь тебя никто не будет осуждать за мнение — каким бы оно ни было.

— Ваш отзыв очень важен для нас, да? — хмыкает Арсений, а Санни снова сыпется, будто в жизни ничего смешнее не слышал, и кивает пару раз.

— Да, именно так, — поддакивает он следом, и его фырчащий смех постепенно затихает; Санни смотрит на него неотрывно и таким взглядом, словно арсеньевское мнение по этому вопросу действительно является самым важным в мире.

Арс, отвернувшись, прочищает горло и, шмыгнув носом, ведёт плечом — он понимает, к чему начинает клониться их разговор и какой вопрос будет задан следующим (либо через парочку других подводящих вопросов), и грустно вздыхает: не хочется, чтобы их общение заканчивалось столь быстро — он ещё не успел согреться в обществе этого солнца.

— Ну, если честно, — наконец начинает говорить Арсений, — то я вас практически не знаю. Я никогда за вами не следил и только недавно посмотрел одно шоу с вашим участием, и то вы там были для меня скорее приятным дополнением, а не самоцелью просмотра. — Санни, подавшись корпусом слегка вперёд, одними глазами спрашивает, о каком шоу он говорит, и Арс, улыбнувшись уголками губ, отвечает: — «Подземелья Чикен Карри», — как только он это произносит, Санни радостно и протяжно окает, а в глазах появляется одобрение — Арсений не может не улыбнуться шире. — Хотел, кстати, поблагодарить тебя за такую клёвую игру. И твоих сокомандников тоже — я прям кайфанул от выпусков с вами. Собственно, поэтому и считаю, что вы крутые, — подводит он своеобразный итог и замолкает, глядя на смущённого таким комплиментом Санни.

Впрочем, тот не задерживается в этом настроении надолго и, поёрзав на месте, закусывает губу; смотрит на Арсения выжидающе несколько секунд, а затем отчего-то уже совсем не так решительно, как до этого, спрашивает:

— А ты не хотел бы… Ну… Стать частью этой крутой команды? — и смотрит исподлобья с нескрываемой надеждой на положительный ответ, который Арсений, увы, дать никак не сможет.

— Серьёзно? Вот так просто? — вместо этого спрашивает Арсений. — Я думал, что, чтобы пройти этот отбор, нужно сотворить какое-нибудь чудо света, — усмехается, чуть качая головой, а Санни, хмыкнув, не отводит от него взгляда и продолжает молчать, давая понять, что его вопрос вовсе не шуточный. — Ну правда, я же ничего особенного не сделал, почему ты предлагаешь это мне, а не кому-нибудь ещё? — с искренним непониманием спрашивает Арс, а Санни расширяет глаза и глядит на него охуевше.

— Как это «ничего особенного»? — тут же переспрашивает он с явным недоумением в голосе. — Ты семью из пожара спас!

— Собаку я спас, — бубнит Арсений, опуская взор. — А маму с дочкой просто спустил вниз.

— Ну охуеть, — Санни оказывается настолько сбит с толку его словами, что первые несколько секунд не может выжать из себя ничего, кроме этого, и с приоткрытым ртом хлопает глазами. — Если бы не ты, пожарные, возможно, не успели бы вовремя их вытащить, а собачка! Да ради собачки я бы сам туда полез, несмотря на то что пожаров боюсь до жути! — говорит тот, и на вопросительно-сожалеющий арсеньевский взгляд сбивчиво поясняет, а затем сам же себя одёргивает: — Это детский страх… Не важно, сейчас не об этом, — качнув головой, зажмуривается на миг. — В общем, неважно, что ты думаешь по этому поводу… — Осознав, как это звучит, Санни чертыхается себе под нос и агрессивно мотает головой. — Господи, как это отвратительно звучит… Прости, пожалуйста, я не это имел в виду! Конечно, важно, что ты думаешь! Щас я… Переформулирую, — обещает он, и Арсению впервые жаль, что балаклава мешает распереживавшемуся Санни увидеть его мягкую улыбку — Арс на него ничуть не обижается за непреднамеренную оговорку. — Короче, мы в любом случае расцениваем это как геройство; а ещё мы посовещались и решили, что были бы очень рады видеть тебя в наших рядах, так что… — улыбается уголками губ и смотрит ему в глаза со всё той же надеждой и будто бы мольбой — ну точно щеночек, выпрашивающий у хозяина ласки. — Что скажешь? — И замирает весь, прикусив нижнюю губу и перестав даже моргать.

— Я скажу, что я тронут до глубины души… — господи, как же сложно отказывать этим глазам! — но нет, — кажется, будто вместе с этим коротким отказом сдувается и сам Арсений, начиная уже сейчас испытывать чувство вины за по-настоящему растерянное выражение лица Санни, который, по всей видимости, такого поворота событий не предвидел никак; ну конечно, ему, должно быть, ни разу никто не отказывал, вот и удивляется. — Правда, мне очень приятно, но…

— Но почему?.. — хлопая большими глазами, спрашивает тот и бегает взглядом по арсовскому лицу, но неизменно возвращается к глазам — всё-таки это единственное, за что он может зацепиться и постараться выискать в голубых радужках так сильно интересующие ответы.

— Потому что я не как ты или другие Пуперы, Санни! — слегка повышает голос Арсений, хмурясь и буравя его упрямым взглядом. — Я не герой в привычном понимании этого слова, и я вот вообще не хочу им быть. Я эгоист, понимаешь? и мне свою жопу спасти важнее спасения остальных, я не…

— Ты спас три жизни — эти люди и пёс живы благодаря тебе, — вклинивается в его пламенную речь Санни, и Арсений трясёт головой и шумно выдыхает через нос.

— То, что я там тогда оказался, — чистая случайность, разовая акция, которая больше не повторится, и я не хочу, чтобы она повторялась.

— То есть, хочешь сказать, в следующий раз, когда ты увидишь людей в беде, ты правда пролетишь мимо? — следом спрашивает Санни и смотрит серьёзно и внимательно, будто в самую душу, — от этого взгляда мурашки бегут целыми стадами.

Этот зрительный контакт длится, по ощущениям, не меньше вечности, и Арс, едва заметно нахмурившись, первым отводит глаза и касается безымянного пальца левой руки в том месте, где обычно носит кольцо-печатку (перед вылетом он приучился снимать все, даже самые незначительные, опознавательные признаки, по которым его можно было бы вычислить) — сейчас его отсутствие отчего-то злит.

Или он злится на себя за то, что честный ответ получился совсем не таким, каким Арсений его ожидал увидеть. Эта правда не входило в его планы.

— Нет, — наконец выдыхает Арс совсем тихо, решая зачем-то не отрицать, а Санни тут же смягчается, улыбаясь уголками губ, — Арсений буквально всеми фибрами души ощущает, как тот доволен и как рад слышать такой ответ.

— Ну вот видишь, — начинает было Санни и улыбается более явно, но Арс не намерен сдаваться так скоро — он вообще сдаваться не планирует.

— Не вижу, Санни, — перебивает его Арсений и вновь втыкает в него прямой взгляд. — Я совсем не тот человек, который вам нужен. Вообще не тот. Я знаком с человеком, который идеально бы вам подошёл и по мышлению, и по типажу, и по всему на свете, но я — точно проигрышный вариант. У меня ведь даже силы дурацкие — ну какую пользу я смогу принести команде?

— У меня тоже! — вдруг соглашается Санни, и невольно опешивший Арсений хлопает глазами: он действительно не ожидал, что Санни считает свои способности тупыми. — Она мне не нравится, и я практически ей не пользуюсь, но Джиниус придумывает достаточно крутых штук, которые полностью компенсируют это и позволяют мне принимать активное участие в геройствах. Ты прав: мы не можем выбрать суперспособность, но только нам решать, как ей распоряжаться, — Санни вкрадчиво заглядывает в глаза замершему Арсу и улыбается так мягко, что сердце не может не откликаться. — Наличие у тебя суперспособностей открывает тебе путь к гению Джиниуса и его изобретениям, так что только тебе решать, воспользуешься ли ты этим шансом. Мы можем быть вместе недосуперами, — предлагает Санни, пожимая плечами так, будто бы говорит о сущем пустяке, хотя в его глазах явно читается, как много для него значило бы арсеньевское согласие.

Арсений первым отводит глаза и втягивает носом воздух, давая себе короткую отсрочку от ответа — а имеет ли она вообще смысл? Так почему-то странно осознавать, что сам Санни считает свою способность глупой и бесполезной, а самого себя — «недосупером», когда как он буквально самый популярный герой из всей команды, шоу и различные рекламы с которым снимаются с завидной регулярностью и которого все обожают.

Казалось бы, вот кто-кто, а Санни, этот человек-солнце, стоящий на страже безопасности города не первый год, никак не должен загоняться насчёт собственной значимости, но, как оказалось, и у него могут случаться затмения.

Это откровение почему-то завораживает и позволяет наконец посмотреть на Санни не как на известного героя из команды Пуперов, а как на реального человека, что скрывается под солнечной маской; который точно так же сомневается и боится, но всё равно геройствует, потому что не может не — это как минимум заслуживает уважения, а как максимум… Арсений прямо сейчас перманентным маркером записывает себя в список фанатов этого человеческого солнца.

— Это не единственная причина твоего отказа, так ведь? — после долгого молчания вновь заговаривает Санни — вопросительных интонаций в его словах, однако, крайне мало. — Что тебя по-настоящему тревожит? — тихо произносит он следом, попадая прямо в яблочко, а Арсений прикусывает внутреннюю сторону нижней губы и прикрывает глаза, дышит глубоко и неровно.

Молчание, по ощущениям, затягивается на целую вечность, но Санни терпеливо ждёт, когда Арс будет готов говорить, и всё это время не сводит с него глаз — Арсений этого не видит, но чувствует всеми фибрами души; странно, но чувство давления от этого взгляда не возникает от слова совсем — наоборот, тот словно в одеяло закутывает и успокаивающе гладит по голове.

— Я не хотел, чтобы всё получилось вот так, — изламывая брови, наконец признаётся Арсений и словно в трансе качает головой; его голос звучит загнанно и дрожит. — Не хотел привлекать к себе столько внимания, не хотел, чтобы обо мне узнали вы, не хотел совершать это геройство, я просто хотел разгрузить голову самым действенным способом. Я не хочу становиться героем просто потому, что у меня есть суперспособности, но и отказаться от полётов я не могу, иначе загнусь, — под конец своей исповеди он подтягивает ноги к себе и обвивает их руками, а затем утыкается носом между коленями и обнимает себя крыльями — от этого жеста, обычно дарующего успокоение, сейчас отчего-то становится так горько и грустно, что сердце невольно сжимается.

Чужая рука осторожно ложится на арсеньевское плечо, заставляя вздрогнуть, но тот так и продолжает сидеть в той же позе и мелко дышать — чёртова балаклава; Санни незаметно придвигается ближе.

— Почему ты летаешь? — вкрадчиво спрашивает он с ощущаемой вовлечённостью в голосе — сердце снова ёкает оттого, что кому-то правда не всё равно. — От чего ты разгружаешь голову?

Арсений, всхлипнув, будто вот-вот расплачется, поворачивается к нему лицом и, уложившись правой скулой на острое колено, смотрит в чужие глаза со всей накопившейся невысказанной болью, которая, как бы тщательно её ни прятали, никак не хочет исчезать; он с силой прикусывает губу.

— Ты можешь мне довериться — я никому не расскажу, — Санни кивает пару раз, пытаясь получить арсеньевское расположение, не догадываясь, что оно у него и без того есть.

К тому же, думает Арсений, это наверняка их первый и последний разговор, и, если очень постараться, можно представить или хотя бы притвориться, что Санни — не самый популярный супергерой во всей стране, а безликий собеседник, с которым они больше никогда в жизни не увидятся.

Существует ведь такая практика, как изливание души незнакомцу, и, говорят, это помогает, а Арсению облегчение чуть ли не жизненно необходимо, так что он мог бы… Мог бы доверить всё гложущее Санни — ему и только ему, потому что больше ни с одной живой душой Арс не сможет поделиться этим.

Санни, перекинув правую ногу через парапет, поворачивается к нему всем телом и смотрит большими честными глазами, показывая ещё и языком тела, что он готов, что он хочет его выслушать, и думать больше не приходится — Арсений делает рваный вдох.

— Я влюблён в человека, которого мне любить никак нельзя, — впервые вслух произносит он, и только от этих слов невыносимый груз с плеч падает.

Появляется даже какая-то совершенно неожиданная лёгкость, но вместе с тем и тяжесть оттого, что теперь это существует где-то помимо асреньевской головы и грудной клетки; теперь это что-то реальное, обладающее весом слов и букв, имеющее материальную оболочку — от этого не получится сбежать или проигнорировать, ведь теперь этот секрет знают двое.

Санни вдумчиво кивает и чуть опускает голову, смотря на него слегка исподлобья; бегает взглядом из одного Арсового глаза в другой и явно ждёт продолжения, но не давит, а ждёт, когда Арсений сам будет готов продолжить, а тот вдруг выпрямляется, расцепляет руки и копирует чужую позу, точно также садясь к нему лицом — иначе какой это откровенный разговор.

— Он тоже следит за супергероями, и, конечно же, он сразу узнал обо мне, — после небольшой паузы Арсений снова начинает свою исповедь. — Но я даже не предполагал, что он заинтересуется мной настолько, — усмехается грустно и опускает глаза на ромбообразное пространство между их с Санни ногами. — Я думал, что, если я совершу какое-нибудь геройство и попаду в вашу команду, у меня будет шанс, не знаю, познакомиться с ним в новом образе?.. — Арс пожимает плечами и говорит так, будто это не имеет для него никакой ценности, когда как на самом деле… — Это глупо, да? — поднимает болезненный взгляд на Санни и сразу же отвечает сам себе: — Глупо. В любом случае я уже отказался от этой идеи из-за того, что это было бы нечестно и жестоко по отношению к нему: эти отношения от начала и до конца были бы построены на лжи, потому что я не смог бы о себе рассказать ничего, что не выдало бы меня. Я бы никогда не смог в перспективе раскрыть ему свою личность, и рано или поздно нам пришлось бы расстаться, а он замечательный человек и не заслуживает, чтобы с его сердцем так игрались. Да и кто вообще сказал, что он полюбит меня так же, как я люблю его… — скатившийся в бубнёж Арсений резко замолкает, обрывая свою мысль, и встряхивет головой — Санни (пусть тот и сам спросил, но он не подписывался на такое) наверняка уже неинтересно слушать его любовную драму, и нужно уже заканчивать и этот подзатянувшийся рассказ, и эту встречу. — Я не хочу вступать в вашу команду, чтобы у меня не было соблазна и даже мысли о том, чтобы провернуть это всё, — на выдохе произносит он и смотрит на Санни, на лице которого застыло сочувствующее выражение, честными глазами. — И геройство, как видишь, я совершил не из чистых помыслов, — вспомнив, что Антон говорил, что суперов, которые гонятся за собственной выгодой, Пуперы к себе ни за что не примут, Арсений решает соврать, чтобы хотя бы так заставить Санни задуматься, что это приглашение в команду — не самая лучшая идея.

На самом же деле всё совсем не так: в тот момент Арс и думать забыл о каких-либо планах и выгодах и действовал лишь одним душевным порывом помочь, и он сам это прекрасно понимает, однако признаваться в этом не хочется.

Впрочем, в этом нет никакой необходимости: Санни вдруг поджимает губы и отрицательно качает головой, не сводя с Арсения внимательно взора.

— Поверь, мне доводилось пару раз иметь дело с суперами, которые совершали геройства в личных целях, — он неприязненно и даже презрительно кривится. — У них чуть ли не первыми же словами после приветствия был вопрос «Ну что, я принят?» — пародирует писклявый голос — от улыбчивого солнечного мальчика, каким его знает публика, не остаётся и следа.

Здесь как бы и без лишних слов понятно, как Санни относится к таким псевдодобродетельным персонам, но Арсений не может не спросить:

— Ты после такого сразу разворачивался и уходил? — чуть наклоняет голову к правому плечу и наблюдает с интересом за тем, как Санни, успокаиваясь, шумно выдыхает и расслабляет плечи.

— Нет, но очень хотелось, — после короткой паузы отвечает он, качая головой. — Давал им второй шанс и оставался: надеялся, что всё не так плохо и из этого может что-то путное выйти, но практически всегда жалел об этом решении. Сейчас бы уже ушёл без лишних разговоров, потому что у меня невозможно с этого горит. Какой смысл совершать добро, если за этим стоит только желание выпендриться и стать известным! — снова раздражаясь, выплёвывает Санни и отворачивается — его левая нога, висящая над пропастью многоэтажки, агрессивно трясётся, и Арсений только поджимает губы и кивает, молчаливо соглашаясь с ним; короткой вспышкой проносится мысль, что Антон, будь он здесь, наверняка поддержал бы это бубнение на таких индивидуумов. — В общем, если бы ты был из таких, поверь, это было бы видно сразу. Ты, несмотря на своё нежелание быть героем, не смог пройти мимо людей, которым нужна была помощь, и спас их. Ты настоящий герой, и ты сколько угодно отнекивайся, но факт остаётся фактом. У тебя доброе сердце, и, возможно, я слишком сильно на тебя давлю, но мне кажется, — Санни вдруг улыбается будто бы смущённо и поднимает всё тот же полный надежды взгляд, — мы могли бы неплохо сработаться.

В Арсении снова просыпается чувство вины за необходимость отказать этим щенячьим глазкам, и он, пусть уже не так уверенно, хочет было возразить, но Санни вдруг его перебивает:

— Можно я выскажу своё мнение? — и заглядывает ему в глаза в поисках разрешения, словно это самая важная вещь на свете.

Арсений, помявшись пару секунд, шестым чувством ощущает, что последующие слова что-то необратимо изменят, — ему бы аккуратно съехать с необходимости ответить, замять вообще эту тему, но он, словно заворожённый, всё же медленно кивает; Санни тут же приободряется, хотя старается этого не показывать и прятать улыбку, но выпрямленная спина и горящие глаза сводят все его старания на нет — он правда щеночек, которому показали любимую игрушку, и даже сейчас Арс не может с него не улыбнуться, слабо, одними уголками губ, но искренне.

— Я не берусь судить, и, возможно, я всё не так понял, но это выглядит так, будто ты себя, не знаю, наказываешь таким образом за свои чувства? — начинает говорить Санни, и Арсений тут же сводит брови, но сдерживает желание возразить: перебивать людей — невежливо, тем более он сам дал ему разрешение высказаться. — Ну, то есть как будто ты такой типа: «Нам с ним не суждено быть вместе, а значит, чтобы я больше не мечтал о нём, я открещусь от всех прелестей этого мира и буду глушить в себе каждую искру», а это же, ну, не совсем правильно, — сбивчиво объясняет Санни, активно жестикулируя.

Арсений хмурится всё сильнее: он отказывается, наоборот, в целях безопасности — будь у него такая возможность, он бы Антона и в жизни избегал (но, увы, этого никак не реализуешь, потому что они буквально братья и живут в одной квартире — здесь столкновения просто неизбежны, как было и у Титаника с тем айсбергом), но здесь у него возможность есть, и он хочет ей воспользоваться.

— Я почему-то уверен, что ты ему тоже дорог, и если бы я был этим человеком, я бы не хотел, чтобы кто-то из-за меня так себя ограничивал. Тем более ты сам сказал, что передумал приводить свою задумку в исполнение, так что насчёт этого можно не бояться. — Он замолкает ненадолго и улыбается с каждой секундой всё шире, а складка меж арсеньевских бровей наконец разглаживается. — Ты веришь в судьбу? — снова подаёт голос Санни, приподнимая брови, и продолжает тут же: — Потому что она прямо сейчас протягивает тебе руку и предоставляет уникальную возможность, которая выпадает далеко не каждому, а ты её отвергаешь, даже не раздумывая. Доверься Вселенной и позволь ей вести тебя по твоему жизненному пути — вдруг ты сейчас лишаешь себя чего-то важного? Не понравится, или поймёшь, что это правда не твоё, — спокойно уйдёшь, и никто тебя держать не будет. Ты ничего не потеряешь, если попробуешь, — с мягкой улыбкой произносит Санни, чуть качая головой, а Арсений, охваченный каким-то странным чувством, может только, забывая моргать и дышать, смотреть ему в глаза с растерянным выражением — сам не может понять и объяснить, что именно, но что-то в этих словах его зацепило и не отпускает до сих пор, несмотря на десятки придуманных ранее причин и объяснений.

Арсений верит в судьбу, но неужели его предназначением действительно может быть становление героем? А если бы… Если бы у него не было чувств к Антону, судьба также привела бы его на эту крышу и позволила поговорить по душам с Санни? Как бы он тогда вёл себя в этом разговоре? Приводил бы те же доводы про эгоизм, которые легко разбились бы солнечным «У тебя доброе сердце»? Чего Арсению хочется по-настоящему?

Санни, видя, что ему удалось заставить своего безымянного собеседника крепко задуматься о правильных вещах, улыбается тихо и радостно, гордясь собой, а затем, не разрывая зрительного контакта, залезает рукой в один из карманов на груди и достаёт оттуда что-то; спросив глазами разрешения, он осторожно касается арсеньевской руки и вкладывает в неё какой-то предмет, зажимая его в кулаке и накрывая сверху второй своей ладонью.

— Подумай об этом, ладно? — Санни, чьё лицо находится намного ближе, чем раньше, оттого, что они своеобразно держатся за руки, заглядывает Арсению, напрочь забывшему, как дышать, в глаза с самой настоящей просьбой и мельком поглаживает кожу его руки большим пальцем, а затем отстраняется; Арс, волнительно сглотнув, сразу же опускает голову и разжимает руку — в ней оказывается небольшой квадратный предмет чёрного цвета с зелёной кнопкой посередине. — Это кнопка, — озвучивает очевидное Санни, и Арсений поднимает на него глаза. — Нажми её, когда будешь готов встретиться и сообщить свой окончательный ответ, и я мигом примчу.

— В ней жучок? — нахмурившись, подаёт голос Арс — он не хочет, чтобы Санни подумал, будто он параноик, но становится тревожно.

— Да, но он включится только при активации кнопки — это чтобы я тебя сразу найти мог, — успокаивает его Санни, звуча достаточно убедительно, чтобы Арсений не сомневался в том, что он говорит правду. — Я понимаю, что ты можешь подумать, что мы так пытаемся вычислить твой адрес и личность, но это вообще не так. Если тебе некомфортно, мы можем…

— Я возьму, — вдруг сам для себя неожиданно соглашается Арсений, осторожно сжимая кнопку в кулаке, и улыбается. — Я верю тебе, — говорит он следом, и этот момент ощущается почему-то куда более значимым, чем он есть, словно речь идёт не про кнопку, а про что-то куда большее.

Санни смотрит на него с затапливающим теплом и неоправданно нежной улыбкой, расплываясь в лужу от этого внезапного признания, и кивает, выражая таким образом свою благодарность за доверие.

— Подумай над моим предложением, хорошо? — ещё раз просит Санни, и Арсений, выдохнув, даёт ему обещание. — Был рад с тобой познакомиться… — он произносит это с такой интонацией, будто хочет обратиться к нему по имени, но вынуждено останавливается, из-за чего предложение получается каким-то незавершённым; впрочем, он быстро выкручивается: — …Прекрасное создание. Буду очень ждать нашей следующей встречи.

Он дарит фыркнувшему Арсению ещё одну яркую улыбку, после чего легко поднимается и, направляясь к противоположному краю крыши, задирает рукав, чтобы открыть доступ к наручным часам.

— Санни! — окликает его Арсений, поворачиваясь к нему всем телом, пока тот не ушёл; он сразу же оборачивается, и его уголки губ тут же растягиваются, как будто он рад ещё ненадолго задержаться на этой крыше. — Можешь называть меня Ангел, — произносит Арс с тихой улыбкой, а Санни тут же начинает сиять так ярко и довольно, словно ему не имя назвали, а подарили путёвку на Мальдивы.

— До встречи, Ангел, — прощается Санни, окидывая его своим согревающим взглядом в последний раз, и у Арсения бегут мурашки оттого, как красиво это звучит из его уст.

— До встречи, — еле слышно вторит ему он, а в следующее мгновение, когда Санни забирается на парапет, перед ним вдруг открывается белый с переливающимся бирюзово-зелёным ободком портал — пусть Арс и видит такое впервые, но несложно угадать, что за это ответственна Йоуке.

Впрочем, его догадка тут же подтверждается, потому что, быстрее чем Санни успевает в него шагнуть, из портала высовывается белая макушка супергероини, которая, сразу же найдя Арсения взглядом, широко ему улыбается и машет миниатюрной ладошкой — ошарашенный таким поворотом Арс не сразу машет ей в ответ.

— Всё-всё, не смущай его, ему ещё надо подумать, — беззлобно бубня на свою подругу, Санни заталкивает её обратно в портал и, напоследок подмигнув Арсению, скрывается вслед за ней.

Только оставшись в одиночестве, Арс замечает, как быстро у него бьётся сердце и как часто он дышит; от ощущения кнопки в руке, свидетельствующей о том, что это всё произошло в реальности, а не во сне, на тонких губах непроизвольно растягивается дурацкая улыбка, а в голове, словно поставленная на репит аудиозапись, вертится лишь одно имя.

Впервые за эти полтора месяца — не антоновское.

Chapter Text

Последняя ночь уходящего сентября.

Арсений, подложив обе руки под подбородок, лежит на животе на своём разложенном диване и гипнотизирует взглядом маленький предмет перед собой — в темноте даже благодаря привыкшим к ней глазам сложно сказать, что эта вещь вообще имеет цвет и какие-то опознавательные признаки, но Арс, за эти пару дней часто крутивший её в руках и уже выучивший ту вдоль и поперёк, мог бы с лёгкостью воспроизвести даже оттенок этой кнопки, если перед ним бы поставили такую задачу и краски.

Все эти два дня после встречи с Санни он правда думал — очень много думал (Егор сегодня даже не меньше пяти раз обеспокоено спросил, что у Арсения случилось и почему тот такой задумчивый) — и вроде как… определился со своим ответом?

Насколько глупо соглашаться на это предложение только ради людей в команде (ну ладно, преимущественно ради Санни — кому он напиздеть пытается)? Ладно-ладно, шутка — это не основной, хотя тоже немаловажный, мотив его положительного ответа: слова Санни про судьбу действительно что-то ковырнули в Арсении, и он соврёт, если скажет, что не чувствует в глубине души отклика (на следующий же день этот отклик был едва уловимым, но сейчас он ощущается мощным магнитом, что тянет его на ту крышу).

Может, всё действительно не просто так и ему правда суждено оказаться в команде Пуперов в качестве полноправного её участника? Арс мог бы познакомиться и даже стать друзьями с этими крутыми людьми, с которыми наверняка было бы не страшно лезть на рожон и участвовать в спасении людей — там ответственность делится плюс-минус в равной степени, всегда есть подстраховка, и от понимания, что никто не бросит его одного, становится неуловимо спокойнее.

Тем более Антон хотел бы, чтобы Арс стал героем, и это только придаёт решимости, однако, с другой стороны, ему не хотелось бы разочаровать Шастуна своими неловкими геройствованиями; но опыт ведь приходит постепенно, и всему можно научиться, а значит, нужно лишь набраться смелости сделать первый шаг.

Антон вообще в последнее время напоминает огромную заряженную лампочку, и не так сложно срастить этот факт с тем, что Арсению ещё вчера сказал Егор: по фандому начали ползти слухи, что разговор между Санни и новым супером уже состоялся, — мол, Ангела (фанатам после его геройства уж больно полюбилось такое прозвище и НЛО кануло в небытие — что ж, зато им не придётся переучиваться, когда Арсения объявят официальным участником команды) снова видели в небе, и это, конечно же, непременно должно быть оно. В общем, фандом, несмотря на междоусобные споры, а порой даже полноценные ссоры, затаив дыхание, следит за развитием событий.

При мысли об Антоне, с которым они буквально пятнадцать минут назад друг другу пожелали спокойной ночи и разошлись по своим кроватям, его снова уносит не в ту степь: Арсений, опустив взгляд, расплывается в нежной улыбке, но та не задерживается на его лице надолго — почти сразу же он встряхивается и фокусирует взор на кнопке.

Внутренний импульс подталкивает его к действию, и Арсений всем своим существом ощущает: пора; полный решимости и детского нетерпения, он, захватив кнопку и стараясь не сильно шуметь (вероятнее всего, Антон ещё не успел заснуть, так что нужно быть в два раза аккуратнее — на волне предвкушения скорых и важных жизненных изменений, которые за собой повлечёт эта встреча с Санни, у него едва ли не из рук всё валится от нетерпения), быстро переодевается и покидает квартиру.

Ещё никогда Арсений не добирался до своего места перевоплощения так быстро: то и дело он срывался на бег из-за зуда в лопатках от крыльев, что так хотят вырваться на свободу и унести его подальше от тяжестей этого мира, на крышу к Санни, где хорошо и комфортно, даже несмотря на поднимаемые темы.

В предыдущую их встречу Арс думал, что они больше никогда не увидятся, и, наверное, ещё никогда не был так рад ошибиться; несмотря на то что пару дней назад он рассказал Санни очень личную вещь, которой вряд ли бы поделился при иных условиях, Арсений невероятно ждёт той минуты, когда они вновь увидятся — он, честно, понятия не имеет, что будет происходить в этот раз, но одно знает точно: ему хочется снова поговорить с Санни и провести больше времени в его компании.

На подлёте к крыше Арсений наконец нажимает на кнопку, что всё это время была зажата у него в руке, и, приземлившись, замечает, как в одном из углов устройства начинает мигать точно такая же зелёная лампочка, которую раньше вообще не было видно, — вероятнее всего, это и есть включившийся маячок.

Поначалу Арсений сидит на своём излюбленном месте, подстелив под задницу свою свёрнутую толстовку, но, достаточно быстро поняв, что он такими темпами рискует окочуриться (и даже крылья, которыми он себя обнимает, в этот раз не спасают) — ночка сегодня всё же не из тёплых, хотя это не то чтобы удивительно с учётом того, что всего через пару часов в свои права вступит октябрь и начнётся настоящая осень, — он начинает бродить по краю здания, чтобы не мёрзнуть от бездействия.

Пока ходит туда-сюда, Арсений всё вертит головой и всматривается в тёмный горизонт в попытке выглядеть Санни, который вот-вот должен появиться, но никаких приближающихся точек он всё никак не видит; конечно, тот, как и, судя по всему, в прошлый раз, может появиться из портала Йоуке, но это не так интересно — Арсу ведь нужно себя как-нибудь занять.

Как бы он ни старался отвлечься на что-то другое, мысли из раза в раз возвращают его к образу человеческого Солнца, и где-то под рёбрами возникает приятное волнение от скорой встречи — Арс уверен: тот уже с минуты на минуту появится.

Однако в это же время где-то на фоне он немало удивлён своим поведением и испытываемыми эмоциями, потому что они с Санни знакомы всего несколько часов, так почему Арсений ведёт себя как очарованный щенок? Никогда с ним такого не было, но началось, как только он переехал сюда: сначала с Антоном, потом с Егором, а сейчас, вот, с Санни.

Задумавшись, Арсений, смотрящий себе под ноги, упускает момент, когда справа от него вдруг из ниоткуда появляется Санни, стоящий на своём летающем скейте, а потому первый, чертыхаясь себе под нос, крупно вздрагивает и почти заваливается назад (спасибо хоть, что в сторону поверхности крыши), но Санни, смеясь с его реакции, тут же реагирует, хватая его за предплечье, и тянет на себя, помогая принять устойчивое положение.

Убедившись, что Арсений уверенно стоит, Санни его тут же отпускает, снова убирая руку за спину (он там прячет что-то, что ли?), и невинно улыбается, хлопая глазами, — за эту улыбку Арс в тот же миг прощает ему свой испуг и сразу смягчается, даже не начиная бурчать ради приличия, чтобы сгладить небольшую неловкость затянувшегося взгляда.

— Извини, что задержался, — наконец первым заговаривает Санни, и залипший Арсений словно ото сна пробуждается и промаргивается. — Я просто уже спать лёг, а потом до Йоуке доёбывался, и ещё нужно было в офис заскочить за кое-чем, но это ладно, — он отмахивается, ведя плечом, и всё так же держит руки за спиной — Арс догадывается, что там находится та вещь (или вещи), за которой он и мотался в офис. — Спасибо, что дождался. Рад тебя видеть, — выдыхает он, расплываясь в более широкой улыбке. — Ну что, расскажешь, что надумал? — наклоняет голову вперёд и заглядывает ему в глаза с беззлобной и такой красивой ухмылкой, от которой Арсений даже забывает про чувство вины оттого, что он выдернул Санни из постели (тот, однако, ничуть не выглядит недовольным, так что Арс позволяет себе надеяться, что Санни на него не в обиде).

— Прям так сразу к делу? — фыркнув, вопросом на вопрос отвечает Арсений, сходя с парапета, в то время как его собеседник, наоборот, делает шаг вперёд — его доска, лишившись веса своего хозяина, плавно поднимается к его специально вытянутой руке и, оказавшись в ней, складывается в аккуратный прямоугольник, который Санни убирает за спину, после чего тот так же спрыгивает с парапета.

— Ну да, а чё тянуть? — со всё той же улыбкой он нетерпеливо перекатывается с пяток на носки и смотрит на Арсения горящими глазами. — Не хочу показаться одержимым маньячеллой, но я все эти два дня не переставал думать об этом ни на минуту, так что бога ради не томи! — Санни чуть ли не подпрыгивает на месте — наверняка бы ещё сложил руки в умоляющем жесте, да зажатый в них секретный предмет не даёт такой возможности.

Арсений мягко хихикает с его поведения — такое ощущение, будто он уже знает, каким будет его ответ, и просто ждёт, пока Арс это озвучит, а потому, собственно, его лицо так ярко и светится от улыбки — и, решив и вправду не затягивать и не ходить вокруг да около, на чужое «Ну, Ангел, пожалуйста!» наконец выдыхает своё заветное «Да».

Улыбка Санни, хотя это казалось невозможным, становится ещё шире, и он приседает на несколько сантиметров, а затем по-ребячески подпрыгивает на месте пару раз — Арсений, на пару секунд откидывая голову, смеётся громче.

— О боже, он сказал мне «Да»! — левой рукой Санни машет на своё лицо, словно вот-вот расплачется, проводя параллель с настоящим предложением. — Ну ладно, не мне, а нам, — вновь убрав руку за спину, исправляется он, на миг возводя глаза к тёмному куполу неба с вкраплениями звёзд, и, продолжая, скатывается в едва различимый лепет: — Бля, извини, пожалуйста, я просто очень рад и начинаю нести какую-то херню, и, в общем, вот.

Санни, замолчав, но продолжая счастливо улыбаться, наконец достаёт спрятанный за спиной предмет и, держа тот обеими руками, протягивает с любопытством опустившему взгляд Арсению.

Предметом оказывается белая маска с рваными краями у висков, стилизованными под объёмные перья — вся она также украшена перьевым узором: они словно вырезаны серебряным стержнем, и это выглядит так красиво, что Арс, рассматривающий свой подарок, на несколько мгновений теряет дар речи и может только глупо хлопать глазами.

— Если не нравится, ты можешь потом сам с Джиниусом изменить дизайн, — уже не так уверенно подаёт голос Санни, и Арсений тут же поднимает на него взгляд. — Это я просто взял на себя смелость…

— Мне нравится, — Арс осторожно, словно она рассыпется на десятки мелких пёрышек от одного неосторожного движения, касается её и случайно задевает чужие тёплые пальцы — ни один из них от этого прикосновения не дёргается.

Взгляд глаза в глаза в этот раз вызывает мурашки, а тёплая улыбка Санни крадёт дыхание — несмотря на то что это буквально вторая их встреча лицом к лицу, есть в ней что-то такое знакомое и родное, что дарит ощущение покоя и безопасности, словно они уже тысячу лет знакомы.

Арсений, честно, немало удивлён этой эмоциональной связью, образовавшейся между ним и Санни всего за один ночной разговор, но ему как будто и не хочется ничего менять — это необычно, но… Его всё устраивает.

Может, он просто встретил одну из своих родственных душ на эту жизнь — вот и весь секрет (однако наверняка это узнать никак нельзя, и можно будет лишь в дальнейшем понять, есть ли у них и правда какая-то особенная связь, или это была лишь жалкая попытка Арсения оправдать хоть чем-нибудь свои непонятные чувства).

Санни почти сразу же отпускает маску, оставляя её в полном арсеньевском распоряжении, и только сейчас тот додумывается поблагодарить (а то это правда неприлично уже, да и Арсению по-настоящему хочется показать, как сильно ему приятно, что Санни так заморочился ради него):

— Спасибо тебе огромное, — Арс подносит маску к солнечному сплетению и смотрит на Санни полными благодарности глазами. — Я правда тронут до глубины души.

— Да не за что, — Санни легко пожимает плечами, заправляя руки в карманы своего костюма. — Тебе спасибо, что согласился. Ты не представляешь даже, как всех нас осчастливил этим. Ну, меня по большей части, но и других тоже — честно-честно, — смущённо убеждает его тот, и Арсений хочет было как-нибудь это прокомментировать или хотя бы спросить, что он такого особенного сделал, что все так рады, как Санни вдруг спрашивает: — Примеришь? — растягивает предвкушающую ухмылку и кивает подбородком на маску.

— Сейчас? — с большим удивлением, чем того подразумевает ситуация, переспрашивает Арсений, хлопая ресницами.

— Ну да, — Санни сразу же активно кивает. — Я глаза закрою. Вот, — произносит он уже с закрытыми глазами, и Арс на это лишь фыркает и смешливо вздёргивает бровь.

— Ты серьёзно? — интересуется Арсений, отчего-то уверенный, что Санни его так разыгрывает и сейчас, подурачившись, отвернётся по-нормальному, но Санни, не размыкая век, всё так же непоколебимо кивает ещё раз.

— Абсолютно, — невозмутимо подтверждает и на словах. — Ты что, мне не доверяешь? — на его губах снова расцветает игривая ухмылка, которая так напоминает Арсу его любимый эмодзи с решительным котиком и на которую тот вновь залипает (в этот раз даже неловкости особой не испытывает: Санни ведь этого не видит). — По-моему, взять кнопку с жучком было жёстче, чем это, — продолжает он, а Арсений фыркает, беззлобно закатывая глаза, и перенося вес на другую ногу.

— Ну да, конечно, нужно всего-то снять балаклаву, стоя лицом к тебе, — защищается он, испытующе глядя в закрытые глаза Санни — тот вроде бы и вправду не подсматривает. — С чего вдруг такие игрища на доверие пошли-то?

— Может, мне просто хочется пощекотать твои нервишки, — Санни весело — и абсолютно бессовестно — жмёт плечами и улыбается невинно, а Арсу остаётся только вскинуть брови от такого поворота, но вместе с тем в нём нет ни капли злости или хотя бы негодования от желаний этого человека.

Арсений снова хмыкает и, слегка качнув головой и в очередной раз удивившись про себя, к своей собственной неожиданности, принимает правила этой игры — остаётся только надеяться на чужие порядочность и умение держать своё слово.

Сначала Арс оглядывается по сторонам, убеждаясь, что за ними точно некому наблюдать, после чего, бесшумно вздохнув и не давая себе больше времени на размышления, одной рукой цепляется за край балаклавы и стягивает её слитным движением.

Наэлектризованные и, слава богу, не успевшие стать влажными от пота, как это происходит обычно, волосы топорщатся, делая своего обладателя похожим на одуван, и Арсений как-то слишком поздно задумывается о том, что после ношения балаклавы он всегда выглядит всратым прилизышем, однако метаться уже поздно.

В попытке хоть немного исправить положение Арс запускает руку в волосы, взлохмачивая и тут же приглаживая их, и пробует уложить нормально — в отсутствии зеркала сложно оценить результат своих стараний, так что остаётся верить, что его причёску можно назвать хотя бы не отталкивающей.

Всё это время Арсений не сводит напряжённого взора с плотно закрытых и чуть подрагивающих век Санни, уголки губ которого то и дело намереваются расплыться в ребяческой улыбке, но сдерживаются их обладателем, и в конце концов так и замирает перед ним.

В левой руке зажата снятая балаклава, в правой он осторожно держит маску, и его лицо в этот момент совершенно ничего не скрывает; так странно столько времени прятаться и трястись за собственную тайну личности, а сейчас со странным спокойствием и без тени страха стоять перед человеком — и уж каким человеком! самим Санни, — который в любой момент может открыть глаза и с лёгкостью заставить его обосраться, но Арсений как будто бы этого даже не боится?

Он почему-то точно знает, что Санни так не сделает, несмотря на то что это знание держится лишь на его честном слове, и, постойте, это что, реально безусловное доверие к совершенно незнакомому человеку, которого Арс лично видит второй раз в жизни? Это открытие оказывается очень неожиданным, и непонятно, откуда это вообще в нём взялось, но, что ж, ладно… Наверное. Нужно будет потом над этим подумать.

— Ты всё? — подаёт голос Санни и, судя по движению маски, приподнимает брови, и Арсений, вздрагивая и наконец-то выныривая из вороха мыслей, приходит в себя и, зажав балаклаву под мышкой, обеими руками прижимает маску к своему лицу.

На удивление, она садится идеально, словно и впрямь была сделана специально под его параметры, и почти даже не ощущается на лице как что-то лишнее — кажется, будто материал, из которого она сделана и который в руках ощущался достаточно жёстким, становится мягким и пластичным, приятно прилегая к коже.

— Ангел? Ты здесь вообще?.. — Санни звучит растерянно и совсем чуть-чуть приоткрывает левый глаз, чтобы удостовериться, что его не кинули; Арс, окончательно отмирая, отчего-то с волнением проводит руками по штанам и даёт добро на то, чтобы тот наконец открыл глаза.

Санни, широко улыбнувшись, тут же распахивает веки и находит взглядом изменившееся лицо — теперь к его жадному рассмотрению предстают более-менее приведённые Арсением в порядок волосы, а также нижняя часть лица, начиная от едва прикрытого маской кончика носа, и шея.

Арс думал, что Санни сразу же что-нибудь скажет — у него ведь даже рот приоткрыт — но тот, даже, кажется, дыхание задержав, стоит каменным изваянием, и лишь его глаза всё бегают по арсеньевскому лицу, изучают до мельчайших деталей.

Осознавать, что Санни на нём залип, так же странно, как видеть снег в мае (но вместе с тем, разумеется, и очень приятно), и Арсений немало этим удивлён, однако ему вдруг становится любопытно, как тот собирается из этой ситуации выкручиваться, а потому он прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не разулыбаться, а сам смотрит на Санни в ответ смущённо-кокетливым взглядом из-под ресниц.

— Вау… — спустя не меньше вечности наконец выдыхает Санни и останавливает взгляд на голубых глазах, дёргает уголком губ в мягкой улыбке. — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — Арс замирает с, по ощущениям, самым глупым выражением лица в мире, потому что у него просто нет подходящих выражений или эмоций, чтобы отреагировать на это хоть как-нибудь — он в ахуе, крепком таком и безвозвратном, он, как та собака в меме, где вокруг всё горит. Пиздец. Санни это сейчас серьёзно?.. — Шучу, — словно прочитав арсеньевские мысли, успокаивает его тот. — Или нет, — с невинностью и загадочностью улыбается шире и пожимает плечами. — В любом случае ты очень красивый.

Санни вдруг перестаёт стоять на месте и неторопливо обходит вокруг Арсения, скользя по нему изучающим взглядом, а тот, как мелкая зверушка у хищника под носом, может только стоять смирно и молча охуевать, пуча глаза в пространство перед собой, пока Санни прогуливается позади.

Когда тот, донельзя довольный, снова останавливается перед ним и их взгляды встречаются, Арс совершает над собой усилие, чтобы перестать выглядеть таким шокированным, и с несколько натянутой (но видит бог всему виной слишком уж внезапный… что это было? неужели в самом деле подкат?), но в то же время искренней улыбкой произносит:

— Спасибо, я… А-э, очень польщён, — он зачем-то прижимает руку к груди и чуть наклоняется, а Санни, беззастенчиво его рассматривая, начинает сиять ещё ярче. — А отвечая на твой вопрос… — что делать, кстати, совершенно необязательно, потому что едва ли его можно назвать реальным вопросом (это всё-таки, в первую очередь, был подкат), но Арсению, к его собственной неожиданности, отчего-то хочется об этом заговорить. — Скорее верю, — склоняет голову набок и заводит руки за спину, с прищуром глядя в тёмные из-за времени суток глаза Санни, который зеркалит движение Арсовой головы. Вообще, задай бы ему кто-нибудь такой вопрос в начале лета, никогда раньше не влюблявшийся Арсений ответил бы совсем по-другому, но теперешний Арсений, который фактически начал влюбляться в Антона буквально с первой же встречи с его повзрослевшей версией (да, конечно, они знали друг друга и до этого, но таким Арс его увидел впервые), мыслит несколько иначе. — Но это ведь не первая наша встреча, не так ли? — вскидывает брови и приподнимает правый уголок губ в хитрой ухмылке.

— Не первая, — отмирая, тут же соглашается Санни кивком, — но ты всё это время был в балаклаве.

— А, то есть ты влюбился во внешность, а не во внутреннее содержание? — в шутку обижается Арсений, после чего, вживаясь в роль, прижимает руку к сердцу и восклицает: — Санни, вы разбиваете мне сердце! — норовящие расплыться в стороны уголки губ выдают его шутливое настроение с потрохами, но Санни неожиданно серьёзно отвечает, глядя ему в глаза:

— Для меня личность человека непосредственно связана с его внешностью, и, если у него внутри говной воняет, то я в жизни не скажу, что он — лично для меня — красивый, сколь ангельски он бы ни выглядел снаружи. — Поняв, какое слово он ненамеренно использовал в своей речи, Санни хмыкает и улыбается. — Так что повторюсь, — чуть приподняв подбородок, говорит он, — ты очень красивый.

Теперь уже Арсению не хочется шутить и кокетничать — искренность и слова Санни заставляют расплыться в безразмерную лужу и почувствовать в области сердца такое тепло, от которого хочется пищать и по-детски скакать на одном месте; ещё никто и никогда не делал комплимент Арсовой внешности таким образом, и похер даже, что это ему говорит знаменитость, а не обычный человек, сейчас важно не это — важно то, как Санни ему улыбается и как смотрит своими честными и добрыми глазами (или вернее будет выразиться, любуется?).

— Я… — кое-как собрав себя в кучу, наконец произносит Арсений — и то получается не очень. — Спасибо, Санни. Спасибо, — глядит на него растроганно, стараясь хотя бы глазами выразить, как много это для него значит: словами получается из рук вон плохо. — Ты тоже очень красивый, — говорит Арс это не потому, что пытается повернуть комплимент в другую сторону (он это, если честно, терпеть не может), а потому, что совершенно искренне так считает, просто раньше у него как будто бы не было повода об этом открыто сказать.

Санни и правда очень привлекательный, почти в его вкусе, а если учитывать то, каким замечательным и вовсе не зазвездившимся он оказался в реальной жизни, при их непосредственном общении, им вообще можно было бы без особого труда очароваться на раз-два и влюбиться с первого взгляда — кто знает, может, если бы не Антон…

— Спасибо, — фыркает Санни, ухмыляясь. — Но это не совсем моя внешность. Как и твоя внешность теперь — не совсем твоя.

Арсений непонимающе хлопает глазами, а затем хмурится и спрашивает, что тот имеет в виду; вместо прямого ответа Санни подходит ближе и легко, это почти даже неощутимо, приобнимает его поверх крыльев, осторожно подталкивая к парапету — сам тоже шагает в нужном направлении, и Арс, конечно же, следует за ним.

— Давай я расскажу тебе подробнее про твою маску, — с загадочной улыбкой Санни стреляет в него глазами, и он оказывается так неожиданно близко — между их лицами нет и пятнадцати сантиметров — что Арсений закономерно смущается и отводит взгляд, несмотря на проснувшееся любопытство.

И Санни, как только они усаживаются на парапет (Арсений — снова на свою толстовку и подтягивает колени, сразу же обнимая себя крыльями, потому что ему вновь становится холодно — Санни, плюхнувшийся рядом, ближе, чем в прошлый раз, залипает на движении крыльев и говорит: «Замёрз? Я бы предложил объятия, но не хочу смущать тебя своей тактильностью», с чего Арс снова выпадает в осадок от неожиданности, а потом добавляет, что скоро у него появится суперкостюм, и больше мёрзнуть не придётся — звучит, если честно, как мечта: он ведь тогда сможет и зимой летать!), рассказывает ему про всё: что у маски есть какой-то хитровыебанный эффект, который заставляет окружающих воспринимать твою внешность с незначительными изменениями, что, по идее, сводит на нет — или, по крайней мере, значительно понижает шансы — возможность узнавания в том или ином Пупере своего знакомого (как этот эффект действует, Санни не объяснил — сказал только, что если его интересуют подробности, то он сможет уже в скором времени узнать всё напрямую от Джиниуса, который вряд ли будет против «выебнуться своей головастостью»), что у неё есть всякие встроенные приколы, такие, как выдвигающиеся в прорезях для глаз обычные стёкла, чтобы любые полёты были максимально комфортными, и тёмные стёкла с эффектами ночного видения для понятных причин, и что у неё есть какие-то радиоволны — их можно включать и выключать по собственному желанию, — которые смазывают лицо на сделанных исподтишка фотографиях, и таким образом владельца маски никто не сможет сфотографировать без его разрешения, что звучит достаточно круто.

Санни рассказывает ещё кучу вещей, включая и особенности его будущего суперкостюма (на примере своего показывает, какие приколы есть уже здесь), и Арсений, практически лицом к лицу столкнувшийся с гениальностью Джиниуса, теперь в полной мере понимает, что его геройское имя — ни черта не преувеличение, и оно абсолютно оправданно: тот реально пиздец головастый.

Арс заворожённо слушает его с приоткрытым ртом и распахнутыми шире, чем обычно, глазами, с любопытством изучая встроенные в маску функции и задавая много уточняющих вопросов, на которые Санни охотно отвечает, если может, а если нет, то отсылает к Джиниусу — кстати об этом:

— Давай договоримся, когда ты сможешь пригнать в офис, — Санни, перекинув ногу, как в прошлый раз, поворачивается к нему корпусом и словно от нетерпения с широкой улыбкой тарабанит руками о парапет. — Это в любом случае нужно сделать, чтобы обсудить все детали с Джиниусом и, ну, познакомиться с ребятами. Ты же теперь член семьи, — улыбка Санни становится более мягкой, а глаза блестят радостью. — Ты свободен завтра во второй половине дня? Не ночью, — предупреждающе приподнимает брови и руку с оттопыренным указательным пальцем. — Мы все любим спать.

Арсений хихикает, утыкаясь носом в своё левое крыло, и смотрит на Санни исподлобья смешливо.

— Хорошо, так уж и быть, — в шутку закатывает глаза и кокетливо покачивает головой. — Да, завтра свободен, — он кивает и ощущает в области солнечного сплетения приятное волнение от совсем уже скорой встречи с другими супергероями — подумать только, он правда находится в этой точке!

— Чудно! — Санни по-настоящему сияет. — Тогда подлетай завтра по этому адресу, — он достаёт из того же нагрудного кармана, где пару дней назад лежала кнопка, красивую визитку и протягивает её Арсению. — Где-то в полпятого норм будет?

— Да, — тот кивает, не отрывая взгляда от визитки, на которой с одной стороны красуется тонкий синий контур будто бы маскарадной маски, а на обратной написан адрес — ничего лишнего.

— Тогда договорились, — с улыбкой заключает Санни, единожды хлопнув в ладоши. — Я встречу тебя на крыше. Мы можем прикрыть иллюзией, если у тебя какой-то пунктик на ночные появления — или если ты просто не хочешь, чтобы о твоём посещении офиса знали.

Арсений поначалу думает сказать, что никакого пунктика у него особо нет, но потом думает, а зачем отказываться? и соглашается, снова кивая; заправляя волосы за ухо, он кончиками пальцев касается рваного края маски и, словно что-то вспомнив, возвращает взгляд на Санни.

— А у тебя случайно нет зеркала? Хочу посмотреть, как выгляжу в этом чуде науки, — объясняет он своё желание, и Санни вперёд ответа говорит, что выглядит Арс великолепно, снова заставляя того засмущаться.

— Не, зеркала нет, но ща, секунда.

Теперь указательным пальцем левой руки он просит подождать, а правой вжикает молнией переднего кармана на штанах, откуда спустя пару секунд достаёт телефон, айфон одной из последних моделей; включив камеру, он невозмутимо протягивает его Арсению, и тот, конечно, охуевая, осторожно берёт телефон в свои руки — главное, блять, не уронить: он же попросту не расплатится потом.

Всё ещё удивлённый Арс видит свой же охуевший вид на экране и старается стереть с лица эту эмоцию (ну он правда не ожидал, что тот так просто вручит ему свою личную вещь, которую сам Арсений малознакомому — да даже очень хорошо знакомому! — человеку с такой лёгкостью ни за что бы не доверил; к тому же не безрассудно ли для супергероя давать буквально свой телефон кому-то? — Арсений свой даже просто с собой брать боится), но Санни это, конечно же, замечает и, догадавшись о причине такой реакции, говорит:

— Это не мой телефон, если что, — кивает подбородком на айфон в арсеньевских руках — понятнее не становится. — Ну, точнее мой, но я в реальной жизни им не пользуюсь. Этот, можно сказать, рабочий, — фыркает, видя на Арсовом лице ещё большее замешательство. — У тебя тоже такой будет, — добивает он, и Арсений настолько удивлён, что его эмоции уже просто не могут отображаться у него на лице, а потому тот просто охуевше хлопает глазами, а Санни смеётся. — Да-да, можем себе позволить. Для нашей команды всё самое лучшее, — с весёлой улыбкой, но без шуточной интонации добавляет Санни, и Арсений, совершенно, если честно, не знающий, что сказать, наконец опускает взгляд на экран.

Видеть своё лицо с маской непривычно, и пару секунд уходит просто на осознание того, что это правда он — его лицо кажется ему предельно хорошо знакомым, но Санни говорил, что искажение внешности происходит только в сознаниях других людей, так что остаётся надеяться, что это правда работает; маска всё-таки действительно очень красивая, и — Арс вынужден признать (хотя не то чтобы это прямо-таки вынуждено) — ему вроде как правда идёт, просто выглядит очень уж непривычно. До сих пор сложно поверить, что он теперь действительно часть такой крутой команды супергероев.

Чувствуя внезапный прилив баловства, Арсений поднимает телефон выше, смотрит в экран исподлобья, высовывает язык в правом уголке рта, как нынче модно, и фоткает себя в таком виде, после чего сразу же блокирует телефон и передаёт тот фырчаще смеющемуся Санни.

— Вау, какой эксклюзив у меня теперь есть, — тот, ничуть не возражая против дурацкой фотографии в своей галерее, широко улыбается и убирает айфон обратно; Арсений прикусывает губу, чтобы не расплыться ещё сильнее. — Не хочешь, кстати, как-нибудь заанонсить своё вступление в команду в нашем тгк? — вдруг спрашивает Санни, и его рука замирает с собачкой от молнии в пальцах: вдруг телефон снова понадобится. — Я не настаиваю — просто…

— Ну, все всё равно всё узнают, а у вас фандом так вообще бешеный — в хорошем смысле! — когда дело касается поиска информации, — задумчиво выдыхает Арсений, а Санни фыркает и сыпется, часто кивая и подтверждая: «Это точно». — В таком случае пусть лучше узнают от нас, — с улыбкой подытоживает Арс, и Санни мелко и почти беззвучно хлопает в ладоши, а затем снова извлекает телефон. — А как ты хочешь?..

— Я в офисе твою маску сфотал, так что выложу её с какой-нибудь многозначительной подписью, — вводя пароль и, по всей видимости, заходя в телеграм, говорит Санни и поднимает взгляд на Арса, как бы спрашивая одобрения, а тот просто кивает.

Просияв, Санни начинает возиться с выкладкой, а Арсений с мягкой улыбкой неотрывно смотрит ему в лицо и от нечего делать гадает, как же тот выглядит на самом деле — он не похож буквально ни на одного человека в арсеньевском окружении, но мысль, что это всё равно может быть кто-то ему знакомый, заставляет остановиться: Арс чувствовал бы себя неуютно, если бы в него кто-то так вглядывался.

Не успевает замявшийся Арсений отвести взгляд, как донельзя довольный Санни с хитрющим выражением лица поворачивает экран телефона к нему; Арс невольно наклоняется ближе и видит новый пост в телеграм-канале Пуперов: под фотографией маски красуется надпись «Ой-ёй, чё творится» с парой смайликов с открытым ртом. Под публикацией уже куча самых разных реакций (причём самой популярной, сердечка, охваченного пламенем, уже под триста, и с каждой секундой становится только больше, несмотря на неранний час), а число комментариев растёт в геометрической прогрессии — такое количество вовлечённых людей невольно прошибает на мурашки и скручивает органы волнением.

Арсений хихикает — не без нервных ноток — и поднимает взор на Санни, который вновь находится очень близко и который стал выглядеть только довольнее — его лицо того и гляди скоро разойдётся по швам.

— Очень загадочно, — говорит Арс без единой попытки оскорбить Санни, но тот, прекрасно это понимая, и не думает обижаться: наоборот, он это, кажется, воспринимает как самый лучший комплимент и светит только ярче — Арсений, возвращаясь в прежнее положение, снова смеётся, но уже из-за Санни, который спустя мгновение присоединяется к нему.

Смех постепенно сходит на нет и образовывается уютная тишина, которую даже нарушать не хочется — до того комфортной она ощущается; однако, как только Арсений замолкает, у него снова пробуждается мыслительный процесс и он ощущает всё то же тревожное и одновременно с этим предвкушающее волнение.

— Подумать только: у меня будут фанаты… — озвучивает свою мысль Арс и неверяще качает головой, приподнимая брови и смотря вниз, на залитую оранжевым светом фонарей улицу.

— Они уже есть, Ангел, — тут же включается обратно в беседу Санни, и у Арсения в который раз бегут мурашки оттого, как мягко и красиво это имя звучит из его уст; иногда по взгляду солнечных глаз можно сказать, будто их обладатель и правда на настоящего ангела смотрит и с ним же общается. — Уверен, ты всех влюбишь в себя без памяти.

Арсений поворачивается к нему с теплейшей и благодарной улыбкой, стараясь одним взглядом передать, как много для него значит эта поддержка, а Санни с тем же выражением лица кивает.

Не разрывая зрительного контакта, Арсений укладывается скулой на собственную коленку и улыбается теперь одними уголками губ; в голове существует лишь один вопрос — почему Санни такой замечательный и за какие хорошие дела появился в арсеньевской жизни? — но озвучивает он совсем другой:

— Ты со всеми новыми суперами так носишься?

— Хочешь спросить, не особенный ли ты? — зря прямо в корень, который Арсений, конечно, озвучивать не собирался, но который в каком-то смысле подразумевал, спрашивает Санни и, прежде чем тут же выпрямившийся Арс успевает даже рот открыть, чтобы попытаться хоть как-то оправдаться (хотя не то чтобы это необходимо: это же Санни, с которым они уже успели пофлиртовать), продолжает: — Вообще, мы всегда стараемся оказать максимально тёплый приём каждому новому члену команды, чтобы он чувствовал себя комфортно, но, если честно… — заговорщицки понижает голос и зыркает на него блестящими глазами. — Да, лично я ни от кого в таком восторге не был. Так что, получается, для меня особенный, — Санни без всякого стеснения улыбается и склоняет голову в сторону — от этого внимательного прямого взгляда смущение румянцем растекается по скрытым маской щекам, и Арсений только и может выдавить из себя короткое «Почему?» — Скажем так, у меня есть основания быть твёрдо уверенным в том, что ты меня — и нас всех — ещё удивишь. А пока что я присматриваюсь к тебе и всё сильнее убеждаюсь, что присматриваться, определённо, есть к чему, — Санни чуть прищуривается, но Арсений упрямо его взор выдерживает, несмотря на то что щёки печёт и отвернуться хочется нестерпимо (он не привык так долго смотреть в глаза кому-либо — это жутко смущающе).

— И что же это за основания такие? — в свою очередь интересуется Арсений, зеркаля его наклон головы, и растягивает такую ухмылку, словно не чувствует ни грамма смущения.

Санни в ответ загадочно улыбается и с хитрым видом пожимает плечами, говоря: «Пусть будет секретом» — Арсению теперь только интереснее докопаться до истины, но в итоге, с трудом усмирив своё любопытство, он только качает головой и вновь утыкается в свою коленку — на этот раз подбородком; обнимает себя крепче в тщетной попытке устранить не прекращающуюся и только возрастающую дрожь.

— Ты ещё тут посидишь? — кажется, заметив арсеньевскую схожесть в данный момент с осиновым листочком на ветру, спрашивает Санни и, дождавшись кивка, продолжает: — А можно я с тобой? — с той же интонацией, как в завирусившейся песне, просит он, и у Арсения нет ни единого желания этому человеческому котёнышу отказывать — повернувшись к нему лицом, он радостно ему улыбается и кивает ещё раз.

— Конечно, можно, — ещё и на словах разрешает он и хихикает с того, как Санни сразу же приободряется и ёрзает на месте с прикусанной губой — приятно понимать, что не один Арс не хотел так рано расходиться.

Вновь укладываясь виском на всё ту же коленку, Арсений с приподнятыми в полуулыбке уголками губ и накатившей вдруг сонливостью, которая отодвигает на задний план стеснение, открыто рассматривает Санни, который сегодня, кажется, ни на секунду взгляда от него не отводит.

Через маленькую вечность на левый глаз медленно сползает чёлка, мешая и вынуждая прикрыть веки, и оставшимся правым Арсений улавливает движение чужой руки: сначала Санни останавливает свой внезапный порыв, но спустя мгновение, подавшись вперёд, всё же подносит пальцы — медленно, чтобы, если что, тот мог отстраниться, — к его лицу и осторожно поправляет чёрные волосы; замеревший Арс смаргивает нашедшее было наваждение, но, когда Санни опускает взгляд ниже, на его глаза, и дёргает краешком рта, мурашками прошибает до самого позвоночника, а из лёгких испаряется воздух, словно его там никогда и не бывало.

Боже.

Арсений сглатывает и с силой прикусывает внутреннюю сторону щеки, силясь найти, но так и не находя хотя

бы одного оправдания тому, как в груди волнительно замирает сердце.

— Так значит, ты у нас Ангел, да? — с откровенно игривой ухмылкой вдруг спрашивает Санни, и кивнувший Арсений слишком поздно осознаёт, к чему это было сказано. — И не больно тебе было с небес падать на нашу грешную землю? — продолжает тот, и Арс, тщательно сдерживая стремящиеся расползтись в стороны уголки губ, в шутку закатывает глаза.

— Ну, у тебя есть скейт и гравитация — можешь попробовать, — ухмыляясь, Арсений пожимает плечами, а Санни, ничуть не обиженный таким ответом, смеётся и подаётся на пару секунд ближе к нему, склоняя кудрявую голову.

Вновь выровнявшись, он с весёлой улыбкой смотрит на Арсения и некоторое время молчит, видимо, в поисках темы для продолжения разговора — пусть молчание и ощущается достаточно комфортным, поговорить всё же хочется больше.

— На кого ты учишься? — подаёт голос Санни, и конкретно так залипший в пространство Арс не сразу понимает, о чём его спрашивают, но, когда это понимание наконец приходит, он хмурится — наваждение и правда сходит на нет, и резко становится неуютно. Арсений, снова выпрямившись, ёрзает на месте и прочищает горло.

— Ты считаешь правильным суперу делиться такой информацией? — спрашивает он в свою очередь, скользя взглядом по тёмному горизонту.

— А почему нет? — не видя в своём вопросе ничего такого, Санни жмёт плечами. — Это же толком ничего о тебе мне не говорит.

— И всё же я бы не хотел, чтобы такую информацию обо мне знали. Вообще любую информацию обо мне, — уточняет, качнув головой. — То же и к другим суперам относится: я не хочу в процессе общения узнать в тебе или ком-то ещё своего знакомого.

Вероятность этого, конечно, довольно мала, но одна только мысль о том, что под солнечной маской может скрываться даже просто какой-нибудь рандомный парень с арсеньевского университета, делает достаточно некомфортно и заставляет скукурузиться — нет, не надо ему такого счастья.

— Но мы же не в «Ледибаг», где все герои учатся в одной школе и никому это не кажется странным, — фыркает Санни, усмехаясь и задирая левую ногу на парапет — сразу же кладёт локоть на коленку, а другой рукой цепляется за оголившееся запястье. — Мы живём в огромном городе с численностью жителей больше десяти миллионов, а ещё с учётом того, что ты только недавно приехал, шанс, что мы вообще хоть раз виделись в реальной жизни, просто микроскопический, — он сопровождает свои слова жестом: подушечки большого и указательного пальцев находятся крайне близко друг к другу. — Я знаю личности некоторых Пуперов, и все их имена и лица я слышал и видел впервые в жизни, — пожимает плечами, но, видя всё ту же непреклонность в голубых глазах, Санни, вздохнув, отступает. — Ладно, допустим, и как ты хочешь? — спрашивает следом он, искренне желая понять Арсову позицию. — Ты мне интересен, и я хочу узнать тебя, но по-твоему выходит, что мы не должны общаться совсем, — произносит тот с нотками грусти и ведёт плечом, а Арсений в который раз мельком удивляется его открытости и заинтересованности в нём, Арсении, — подумать только!

— Нет, почему, — тот отрицательно качает головой. — Просто я сразу говорю, что на подобные вопросы правды от меня можно не ждать. И тебя я тоже прошу искажать и недоговаривать любую личную информацию о себе.

— Короче, пиздеть но без фанатизма? — делает — впрочем-то, верный — вывод Санни, и Арс, замявшись на мгновение (звучит это всё-таки не очень, но он же делает это из банальных соображений о безопасности — и не только своей собственной), всё же кивает. — То есть в твою систему кардиган… Ой, блять, координат, — забавно оговорившись, Санни морщится и активно мотает головой, а Арсений, не сдержавшись, улыбается, но большего себе не позволяет — Санни и правда очаровательный. — В общем, это, — выделяет интонацией, — ты считаешь правильным? — делая отсылку на арсеньевский вопрос, с которого это всё началось, спрашивает он и смотрит ему в глаза внимательно

Прежде чем ответить, Арсений сглатывает небольшой ком в горле и нервно прочищает горло: разумеется, он не считает это правильным, а если с моральной точки зрения смотреть — это вообще пиздец кромешный, но, опять же, это делается исключительно в целях безопасности, а не потому, что Арсений пытается казаться чересчур загадочным.

— Нет, — выдыхает он наконец и тут же всем своим существом ощущает чужую вскинутую бровь. — Я правда понимаю, как это выглядит, но мы же суперы, Санни. Не знаю, так ли ты печёшься о тайне своей личности, но для меня это действительно важно, — прижимает правую руку к грудной клетке и даже приободряется, когда видит смягчающиеся черты лица напротив. — Я хочу быть для тебя Ангелом, а не человеком под маской Ангела, и хочу знать тебя как Санни. Пожалуйста, не воспринимай мою просьбу в штыки, — изламывает брови и смотрит на него глазами кота из «Шрека»: будет очень обидно, если этот разговор испортит зарождающуюся между ними дружбу — Арс бы этого очень не хотел.

— Я не обижаюсь, ты чего? — чуть ли не с нежностью произносит Санни, похожий в этот момент на котёнка-невдуплёныша, и, отпустив своё запястье, касается правой рукой арсеньевского плеча, словно ему важно и на физическом уровне показать, что всё в порядке. — Хорошо, раз для тебя это так принципиально, я не буду с тобой до конца честным, — в противовес тому, как говорят обычно, обещает он, и Арсений ему благодарно улыбается.

— Тебе не обязательно врать вообще во всём — только в вещах, которые напрямую касаются твоей личности, — ещё раз проясняет Арсений, потому что он не хочет, чтобы неискренность пропитывала всё их общение — только необходимую её часть, и Санни кивает, произнося на выдохе: «Да я понял, да». — Я ведь именно из-за этого не стал пытаться познакомиться с тем человеком. Потому что это были бы отношения, построенные на лжи. — Санни, хотевший было уточнить, про что он говорит, сам всё вспоминает, и если бы Арсений смотрел на него, а не на город под ногами, то увидел бы, как тот на пару тонов грустнеет — вот только сочувствие ли этому причина? — Я и не думал с кем-то сближаться, будучи супером, но, раз уж теперь я часть вашей команды… — произносить это всё ещё странно (но по-хорошему странно), и Арсений делает небольшую паузу, ещё раз осознавая это и чуть приподнимая уголки губ, — быть отшельником уже вряд ли получится. Это те условия, на которых я хочу и могу общаться с другими суперами. — Замолчав и переведя взгляд на Санни, Арсений улыбается более явно, а тот вдруг прищуривается.

— А если кто-то из команды захочет и тебе свою личность открыть? Или я, — на его губах проступает ухмылка и он наклоняет голову к правому плечу.

— Это другое, — прямо как в меме, говорит Арсений, и Санни весело фыркает. — Нет, смотри, — качнув головой, Арс перестаёт себя обнимать и спускает левую ногу вниз — впрочем, он тут же жалеет об этом решении, потому что отсутствие того небольшого количества накопленного тепла остро даёт о себе знать: всё его тело вмиг покрывается мурашками, и Арсений ёжится, но своего положения не меняет — по крайней мере, не сейчас. — Одно дело, когда ты скрываешь свою личность ото всех, но выдаёшь личную информацию о себе, а другое — когда ты скрываешь личность от общественности, но внутри команды не строишь из себя кого-то другого — тогда ноль вопросов вообще.

— То есть ты нормально отнесёшься к тому, что я в теории — если между нами, конечно, всё будет хорошо и я буду неебически тебе доверять — когда-нибудь открою тебе свою личность? — спрашивает Санни, и Арсений не может понять, насколько серьёзно тот это говорит: в тёмных глазах отчётливо видны смешинки, но вместе с этим Санни как будто бы и правда интересен его ответ. Втягивая носом воздух, Арс поджимает губы и неловко улыбается, пожимая плечами. — Ты говорил, что не хочешь знать, — с непонятным весельем говорит он и вновь прищуривается, вглядываясь в Арсения внимательней.

— Я не знаю, Санни, — сдаваясь, он откидывает голову назад и страдальчески изгибает брови. — Мы общаемся всего второй день — давай не будем загадывать, — просит он, возобновляя зрительный контакт, и Санни, ничуть не обидевшись, улыбается солнечно и кивает.

Арсений благодарно приподнимает уголки губ и вновь подтягивает к себе ноги, пока его не стало трясти от холода — Санни сопровождает это сочувствующим взглядом; Арс, если честно, сейчас не отказался бы от согревающих объятий Солнца, даже несмотря на собственное смущение от этих мыслей, но заговорить об этом сейчас кажется слишком неловким и неуместным.

Конечно, он в любой момент может сказать «Пока-пока» и загадочно улететь восвояси, но дело в том, что этого делать Арсений не хочет, и даже температура воздуха не сможет отбить у него желание провести ещё немного времени в компании Санни — пусть тот и не совсем настоящее солнце, но он умеет согревать душу таким образом, каким у настоящего и в жизнь не выйдет.

Опустившись виском на свою коленку, Арсений смотрит на о чём-то задумавшегося Санни — сейчас тот самый редкий момент, когда его взгляд не примагничен к Арсу, — с едва уловимой улыбкой и, шмыгнув носом, решает нарушить тишину и наконец ответить на его вопрос.

— Мне не нравится моя специальность, — негромко произносит Арсений, и Санни тут же смаргивает свою задумчивость и включается обратно в диалог — через пару секунд до него доходит смысл этих слов, и радость оттого, что Арс продолжил начатую ещё давно тему, тотчас проявляется на его красивом лице.

— А чего так? Понял, что не твоё? — участливо интересуется Санни; Арсений, отведя взгляд и упираясь теперь подбородком в то же колено, тяжело вздыхает и качает головой.

— Я ещё до поступления это прекрасно понимал, но родители настояли, а они не те люди, с которыми стоит вступать в спор. Так что я просто… подчинился, — приподнимает на секунду плечи и ощущает, как на душе от всей этой темы снова что-то неприятно скребётся. — У меня кишка тонка поступить на то направление, на которое я хочу, — хмурясь, не без разочарования в себе самом выдыхает Арс.

— И это мне говорит человек, который без защиты сунулся в огонь, — хмыкает Санни, и Арсений поворачивается к нему лицом — его взгляд ярче всяких слов выражает то самое «Это другое». — Ты очень смелый, Ангел, и только тебе — а не твоим родителям и кому-либо ещё — решать, какой будет твоя жизнь. Я, конечно, не знаю всей твоей ситуации, но буду надеяться, что всё сложится наилучшим для тебя образом и ты перепоступишь туда, куда хочешь, — говорит ему Санни и улыбается искренне, а Арсений смотрит на него в ответ с невозможным теплом в глазах и в который раз задаётся вопросом: сколько же света в этом замечательном человеке и чем Арсений его, такого замечательного, вообще заслужил?

Почти сразу же после этого Арс ловит себя на желании на пару секунд прислониться головой к чужому плечу — нет сомнений: будь оно в доступной для этого близости, он бы непременно так и сделал — в жесте немой благодарности, но, к сожалению, Санни сидит не рядом и провернуть это никак не выйдет (можно, конечно, попросить его придвинуться, чтобы они, как в их первую встречу, сидели плечом к плечу, но это нещадно убило бы весь вайб и романтику таких мимолётных прикосновений, так что остаётся только мельком взгрустнуть по этому поводу и пообещать себе, что в другой раз — обязательно).

— Спасибо, Санни, — спустя не меньше вечности наконец выдыхает Арсений, и тот легко кивает в ответ.

Они ещё немного болтают об арсеньевской учёбе (тот вуалирует всё, как может, однако врать практически не приходится, когда он говорит о своих чувствах от этой самой учёбы и своих одногруппниках, и разумеется, всем этим он делится уже в других формулировках, а не тех, что были использованы в аналогичном разговоре с Антоном — просто на всякий случай; пусть тот их диалог никто не слышал, а Санни — и подавно, но Арсению так спокойнее), а потом переключаются на другие темы: земные и философские, важные и совсем пустяковые, но неизменно приятные в обсуждении — а может ли вообще быть иначе, когда у тебя такой чудесный собеседник?

Слишком увлечённый беседой Арс совершенно теряет счёт времени и приходит в себя только, когда короткая стрелка на его эпл вотч уже почти достигла единицы — пиздец, два с половиной часа пролетели, как одно мгновение; Арсений бы с радостью остался и наподольше, но, во-первых, Санни за последние пять минут зевает уже тринадцатый раз, и по нему в целом видно, что он бросает все силы просто на то, чтобы держать слипающиеся глаза открытыми (несмотря на то что сам Арсений ощущает себя бодрым огурцом, его организм считает иначе: с каждой минутой всё сильнее клонит в сон — как бы ему не вырубиться прямо по дороге домой); во-вторых, им обоим уже реально пора расходиться, чтобы успеть хоть чуть-чуть поспать перед новым днём, а в-третьих, Арсений скоро задубеет от опустившейся ещё сильнее температуры.

Арсению по поводу сна можно не переживать: он ещё полчаса назад для себя решил, что завтра никуда не пойдёт — дистанционно лекции послушает, конечно (вернее, просто включит их на фон и будет благополучно досыпать), но на большее с его стороны рассчитывать точно не стоит, — но за способность Санни жить эту жизнь Арс всё-таки волнуется — ему ведь ещё работать нужно (кстати об этом: Арсений, наверное, никогда не забудет, с какой хитрющей улыбкой Санни ответил на его случайный вопрос — правда, Арс в процессе так увлёкся разговором, что забылся и прямо спросил, учится тот или работает; то ли его улыбка была вызвана ярким противоречием арсеньевского поведения, то ли тем, что его сама по себе смешит необходимость соврать, но, в любом случае, он знает, что Санни не был честен — или нет: это было слишком просто и слишком подозрительно одновременно).

Ещё раз проговорив время встречи завтра — хотя уже сегодня, получается, — они прощаются и расходятся: Санни с лицом провинившегося котёнка делится, что бедная Йоуке всё это время не спала и ждала, пока завершится их встреча, и ему слишком неловко каждый раз её напрягать, но она, в свою очередь, говорит, что ей совсем несложно помочь и что она как раз пока начнёт глядеть сериал, просмотр которого всё откладывала из-за работы (в общем, сумбурно делится тревожащим, пока печатает сообщение этой самой бедной Йоуке — Арсений из-за использованного Санни эпитета и сходства начальных букв шутит про шекспировского бедного Йорика, после чего с какой-то особенной, ни на что не похожей радостью наблюдает за тем, как вмиг переключившийся Санни звонко смеётся, склоняясь чуть ли не вдвое; с таким поплывшим от смеси удовольствия, удовлетворения и гордости за самого себя лицом Арс стоит каждый раз, когда ему удаётся рассмешить Антона — и вот теперь, видимо, главную звёздочку этого города, ну чем не достижение?).

Арсений вместе с ним дожидается, пока откроется уже знакомый ему портал и из него снова высунется макушка довольно бодрой для такого позднего часа Йоуке — та всё так же радостно ему улыбается и машет рукой.

— Жду не дождусь, когда мы с тобой познакомимся поближе! — говорит она, не сводя полных предвкушения глаз с Арсения, который приподнимает уголки губ и кивает, мол, это абсолютно взаимно, и только потом переводит взгляд на Санни, что снова выглядит как пристыженный щеночек, который вот-вот расплачется; обращается уже к нему: — Да всё в порядке, Солнце, ну ты чего? — её интонации похожи на материнские, и это почему-то умиляет; Арс смотрит в профиль Санни и просто не может сдержать улыбку — какой же он… — Пойдём, свет мой, — с терпеливым вздохом Йоуке протягивает ему руку, и Санни, бросив на Арсения последний взгляд, вкладывает в неё свою ладонь.

— До встречи, Ангел, — дёргает краешком рта, и арсеньевские губы сами собой растягиваются шире.

— До встречи, Санни, — убирая руки за спину и на миг приподнимаясь на носочках, Арсений отвечает на его прощание и тут же ловит на себе заинтересованный взгляд Йоуке, которая почти сразу едва заметно усмехается и переключает внимание на Санни, утягивая того следом за собой в портал.

Прежде чем окончательно исчезнуть, Санни машет ему рукой, и Арсений мягко смеётся, махая ему в ответ; сердцу в эти мгновения так тепло, что Арс напрочь забывает о внешнем холоде, и, оставшись в одиночестве, ещё несколько секунд стоит с дурацкой улыбкой, от которой болят щёки, — звёзды сегодня невозможно красивые.

А одна звезда, самая яркая из всех существующих и так сильно непохожая на остальные, — особенно.

×××

Весь день с самого его пробуждения в арсеньевской душе хозяйски обосновывается взрывающееся фейерверками предвкушение, а по соседству с ним располагается волнение — Арс мог бы его назвать приятным, но это было бы неправдой: от этого волнения противно скручивает всякий раз, когда взгляд скашивается к часам в углу экрана, время на которых каждый раз всё ближе и ближе к заветным пяти часам.

День знакомства с командой — важное мероприятие, и хочется не ударить в грязь лицом и создать о себе хорошее впечатление, чтобы Пуперы не пожалели о своём решении. Хотя, может, так было бы только лучше. С другой стороны, тогда и общение с Санни наверняка прекратится… Нет, определённо надо постараться всех там очаровать.

Антон ещё в начале девятого ушёл на учёбу (Арсений так крепко спал, что этого даже не услышал, вопреки своему обыкновению, но оно, в принципе, и неудивительно: он вернулся домой в полвторого и вырубился сразу же, как только голова коснулась подушки, и даже мысли о грядущем событии не занимали его воображение, зато сегодня, вот, они решили по полной отыграться) и оставил на кухонном столе записку, где желал Арсу доброго утра и говорил, что вернётся только после восьми, так что Арсений может не стесняться мельтешить по дому туда-сюда, обнимая себя обеими руками и бесконечно покусывая губу, и изредка материться себе под нос.

В общем, у Арсения стресс.

К трём с половиной часам мандраж только усиливается, и Арс чуть ли не насильно себя усаживает на заправленный диван и берёт в руки телефон в надежде отвлечься; зайдя в телеграм, он видит парочку новых сообщений от Егора (ох, блять, его щенячий восторг, который обрушился на Арсения первым же делом, как только он появился в сети, нужно было видеть — Булаткин, узнав, что в его любимой команде случилось крылатое пополнение, заспамил их с Арсом чат стикерами с радостными котятами, и тот по ту сторону экрана хихикал и умилялся с его реакции; наверное, присоединиться к героям стоило если не ради Санни, то ради счастливого Егора — определённо), но куда больше внимания привлекает канал Пуперов с непрочитанным уведомлением (Арс подписался на них, как только продрал глаза, — думал об этом ещё ночью, но по пришествии домой силы его окончательно покинули).

Арсений тыкает на него и видит пост от Миража со следующим содержанием:

«Закон офиса №349

Когда Санни чего-то очень ждёт, он напоминает бешеного золотистого ретривера — только хвостика не хватает»

Понимание, что это, очень вероятно, из-за него там Санни носится по офису, как ураган, почему-то слишком сильно согревает сердце, и Арсению становится неуловимо спокойнее: Санни ждёт его, и он будет рядом, а значит, можно не переживать так сильно.

Воспоминания об их вчерашне-сегодняшних посиделках вызывают нежную улыбку, и Арсений, откидывая голову на спинку дивана, блокирует телефон и точно так же себя приобнимает за плечи — поплывший взгляд не фокусируется ни на чём конкретном и смотрит будто сквозь пространство; на душе мурчит примерно миллион прелестнейших котят, когда Арс вместо тревожного «Господи, а как с ними со всеми подружиться?» переключается на «Скоро я увижусь с Санни!», и сразу становится так хорошо и расслабленно, что даже дыхание в норму возвращается. Сердце, правда, бьётся по прежнему быстро, но это уже от мыслей о встрече с ним.

Мечтательно вздохнув, как обычно вздыхают влюблённые, думая об объекте своих нежных чувств, Арсений тут же ловит себя на этом и вмиг, расцепив руки и выпрямившись, становится серьёзным — между нахмуренными бровями появляется складочка, а в голове — вопрос: какого хрена?

Нет-нет, это сравнение абсолютно неуместно: Арс просто не может быть влюблённым в Санни, это полнейший бред — во-первых, они знакомы всего ничего, а во-вторых, арсеньевское сердце уже полтора месяца как отдано одному Антону. Хотя, наверное, было бы здорово, если бы он влюбился в кого-нибудь, кто не был бы его кровным родственником.

От одного только допущения, что ему может понравиться кто-то другой, на душе что-то неприятно и даже больно скребётся, и вот уже от Арсовой улыбки не остаётся и следа — это наверняка жутко неправильно, но ему, несмотря ни на что, так не хочется переставать любить Антона: он же буквально самый лучший человек в арсеньевской жизни — где ещё такого найти?

И каким бы замечательным ни был Санни — это всё-таки явно не тот человек, который мог бы даже гипотетически выиграть в выборе между ним и Антоном. К тому же он супергерой, а арсеньевская позиция по поводу отношений между суперами и без всяких повторений ясна: для него важна честность, и Арс не сможет быть с человеком, которому будет вынужден врать без перерыва.

Но это всё, разумеется, чисто гипотетически — Арсений и думать не думает о каких-то отношениях с Санни; Арс был бы невероятно счастлив, если бы они с ним стали друзьями (собственно, вот это его нищенство не содержит в себе ни толики романтического — Санни интересует его только как друг, не более), но чего-то большего у них быть не может даже в теории.

Отрефлексировав эту тему, Арсений выдыхает спокойно и оставшиеся сорок минут до начала сборов переписывается с Егором — они болтают в основном о Пуперах и об Ангеле (тот всё ещё пребывает в восторге, и в записываемых им кружочках видно, как красиво блестят синие глаза и как широко растянута его идеальная улыбка — Булаткину слишком идёт быть таким заряженным), и Арс до сих пор не до конца осознаёт, что одно его существование в рядах Пуперов может заставить сотни людей испытывать столько же эмоций, сколько испытывает Егор.

Как бы потом не разочаровать всех этих людей… Нет — Арсений, мгновенно переставая думать в этом направлении, жмурится и мотает головой — они вчера с Санни обсуждали эту тему, и Санни, глядя ему прямо в душу, сказал, что верит в него и что постарается всегда быть на подстраховке, чтобы на Арса никто даже не думал гнать — выглядел он при этом весьма решительно и совсем не похоже на себя-солнышко обычного. Это всё-таки внушает какую-никакую уверенность: вряд ли кто-то посмеет негативно о нём высказаться, когда у него на защите стоит такой непоколебимый авторитет, как Санни (прикрываться им, конечно, тоже так себе, но на первое время, пока Арсений из маленькой заплаканной собачки не превратится в мощную собаку, которой преимущественно поебать на чужое мнение, сгодится).

К моменту, когда часы показывают пятнадцать минут пятого, уже полностью собранный Арс покидает квартиру и впервые за всё время его вылетов берёт с собой телефон — он, конечно, посмотрел по картам, где находится офис Пуперов, но добираться туда без навигатора не рискнёт: ещё ему не хватало заблудиться и опоздать в первый же день.

Ввиду того, что сейчас ещё божий день и на улицах достаточно много людей, по привычной схеме провернуть всё будет очень и очень трудно, а потому Арсений по лестнице (он точно знает: в лифте есть камера) поднимается хотя бы на пять этажей выше и выходит на общий балкон; внимательно вглядевшись в окна соседних домов и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Арс надевает маску и, выпуская крылья наружу, мгновением позже перепрыгивает через балконное ограждение. Главное, чтобы никто не заметил, из какого именно дома он вылетел, а остальное уже не так важно.

Лететь и при этом отслеживать дорогу в навигаторе не так удобно, как может показаться на первый взгляд (всё время присутствует страх уронить телефон, а потому Арсений сжимает его неадекватно крепко), но по мере приближения к офису его мысли перетекают совсем в другое русло и снова становится волнительно до поджимающихся внутренностей.

Наконец, на крыше вроде как нужного ему здания — Арс сверяется с картами, и да, это определённо оно — он замечает двух человек: белый с солнечными пятнами комбинезон Санни Арсений узнаёт мгновенно и просто не может не улыбнуться, а в его компаньоне в жёлто-чёрном костюме, подлетев ближе, он угадывает Миража.

Сунув телефон в карман, Арс плавно опускается перед ожидающей его парочкой, и первое, что он слышит, это шёпот Миража, прикрывшего рукой рот и говорящего: «Мамочки родные, реально ангел!», отчего Арсений тепло смеётся.

— Хей, я Мираж, но можно без церемоний просто Эллиот, — с небольшим — кажется, итальянским — акцентом, который придаёт ему только больше шарма, представляется этот самый Эллиот, протягивая правую руку, и Арсений, невольно охуевая от такой лёгкости, с какой тот раскрыл свою личность буквально первому встречному, и тщетно стараясь это скрыть, со словами «Приятно познакомиться» пожимает его тёплую ладонь и наконец переводит взгляд на Санни, что снова прячет руки за спиной.

— Привет, — выдыхает Арсений и тут же расплывается в улыбке ещё сильнее — вот-вот послышится треск разошедшегося по швам лица.

— Привет, — вторит ему Санни с тем же выражением, и вдруг у него буквально из ниоткуда появляются два золотистых уха и хвост, который очень активно мечется от одной ноги к другой — Арсений смотрит на этот самый хвост огромными глазами, не сразу сращивая, кто за этот прикол ответственен, зато Санни, проследивший за его взглядом, догадывается сразу: развеивая правой рукой иллюзию этого помела, он грозно зыркает на Эллиота. — Мираж, бля! — он хмурится, но видно, что всё это напускное, а Арсений хихикает, поднося руку ко рту.

— А что Мираж-то сразу? — поднимая руки в сдающемся жесте, так же в шутку возмущается Эллиот. — Я просто показываю то, что скрыто от глаз других! — оправдывается он и продолжает, обращаясь уже к внимательно его слушающему Арсению, который даже брови приподнимает: — Нет, правда, ты бы видел, как он тут носился, — кивает на Санни головой. — Весь офис на уши поднял и…

— Эллиот! — с интонацией ребёнка, мама которого выдала с потрохами все его секреты какому-то рандомному дяденьке, обиженно возмущается Санни и даже ногой топает; Арсений, прикусывая губу, изо всех сил старается сдержать смех, чтобы не ухудшать положения бедного Санни, которому и без того неловко.

— Да всё, молчу я! — Эллиот «застёгивает» себе рот и выбрасывает ключик себе за спину; впрочем, он, опять косясь в арсеньевскую сторону, тут же нарушает данное им обещание — подносит прямую ладонь ко рту и специально громким шёпотом произносит: — Ты просто ему очень нравишься, и он немножко стесняется…

— Так, всё! — не выдерживает немного покрасневший Санни и той же правой рукой несильно толкает смеющегося Миража в плечо — Арсений смотрит на него с умилением и лёгким смущением одновременно. — Иди-ка давай лучше скажи всем, что мы скоро придём, — он всё так же подталкивает его, не особо сопротивляющегося, к расположенной неподалёку от них двери, что ведёт внутрь здания.

— Да иду-иду, не кипятись, — фырчит Эллиот, а затем, когда его отпускают, он вдруг исчезает — Санни, будто только этого и ожидавший, закатывает глаза; спустя пару секунд бархатистый голос вновь появившегося Эллиота раздаётся чуть позади Арсения, и тот вздрагивает от неожиданности, сразу же оборачиваясь. — На самом деле, ты всем нам здесь очень нравишься, и мы все в душе золотистые ретриверы. У нас давно новеньких не было, так что мы все в предвкушении. Добро пожаловать в семью, Ангел, — Мираж похлопывает его по плечу и добродушно улыбается, и растроганный Арсений не может не ответить ему тем же.

— Спасибо, Эллиот, — Арс на пару секунд накрывает чужую руку своей. — Надеюсь, мы подружимся.

— Да по-любому, — Эллиот с непоколебимой уверенностью кивает. — Не боись, мы не кусаемся, — он ещё раз хлопает его по плечу и после этого, насвистывая под нос какую-то мелодию, удаляется — на этот раз с концами.

Они с Санни наконец-то остаются наедине — в животе растекается уже знакомое предвкушение, когда Арсений, медленно втягивая носом воздух, поворачивается лицом к нему, тепло улыбающемуся, и находит своими глазами его — оказывается, те всё это время были зелёными, и это красиво.

Зелёный, говорят, успокаивает — теперь понятно, почему Арсению было так хорошо и комфортно рядом с ним.

— Какие у тебя глаза красивые, — вспомнив его же слова, Арс нарушает молчаливое разглядывание друг друга, и солнечная улыбка невообразимо теплеет, а эти самые красивые глаза смотрят на него так, словно он стал самым прелестным котёнком, а не просто сказал вполне очевидную вещь.

— Ты не поверишь, но я думал об этом же, — тепло смеётся Санни, качая головой, и выдыхает следом: — Намного красивее, чем ночью.

Арсений мог бы состроить из себя дурачка и пошутить, что они всё ещё говорят про глаза Санни, но ему не хочется сводить на нет этот прелестный комплимент; засмущавшись и снова поплыв, Арс прикусывает губу и на несколько секунд опускает голову, чтобы хоть немного собрать лицо в кучку и не лопнуть от того количества тепла в его душе, которое появляется, кажется, просто от пребывания в одном пространстве с Санни.

— Кстати! — через некоторое время молчания что-то вспоминает тот и расплывается в шкодливой улыбке. — Я же теперь официально могу тебе говорить, что ты супер-пупер, — подмигивает ему Санни, и Арс просто не может не рассмеяться с такой милой двусмысленности. — И ещё, — вдруг продолжает тот и, перестав прятать руки за спиной, протягивает Арсению бумажный стаканчик с, предположительно, горячим шоколадом в нём. — Это тебе, — говорит он и смотрит исподлобья с лёгким смущением. — Я хотел взять тебе кофе, но не знал, какой ты пьёшь и любишь ли вообще, так что дальше был выбор между какао и горячим шоколадом, но я решил не рисковать и выбрал, как мне кажется, беспроигрышный вариант, — смущённо объясняет Санни, и Арсению с каждым его словом всё сильнее хочется орать оттого, какой он хороший. Блять, он правда такой замечательный существует? Это точно не арсеньевская галлюцинация? — Надеюсь, у тебя нет непереносимости лактозы или сахарного диабета, а то будет неловко, — закончив, Санни чуть кривится, смотря на него с сомнением и ожиданием вердикта, а Арсений, поджимая губы, качает головой и всё ещё старается сдержать целую лавину чувств: Санни хотел его порадовать и заморочился с этим горячим шоколадом, а сейчас, когда Арс, ненамеренно касаясь его пальцев, перенимает в свои руки напиток, сияет как самое настоящее солнце и улыбается во все свои тридцать два кошачьих зуба.

— Спасибо большое, — искренне благодарит его Арсений и все ещё не может поверить, что это правда происходит с ним; видимо, вот что значит быть для кого-то особенным. Арсений делает небольшой глоток и улыбается — шоколад идеально горячий, он согревает душу ещё и физически, что позволяет чувствовать себя закомфорченным на всех уровнях. — М-м, очень вкусно! — говорит он, поднимая глаза на сияющее лицо напротив, и улыбается, облизнув верхнюю губу.

— Хорошо, — Санни довольно кивает и делает шаг ему навстречу. — Рад, что тебе понравилось, — прячет руки в карманы и перекатывается с пяток на носки, пока Арсений делает ещё пару глотков — хочется, конечно, растянуть удовольствие, но это так, блин, вкусно, что оторваться невозможно! Санни смотрит на него ещё пару секунд тёплым взглядом, а затем склоняет голову к правому плечу и бодро спрашивает: — Ну что, готов окунуться в закулисье супер-пуперской жизни?

Арсений поджимает губы в улыбке и, изгибая брови, с небольшой заминкой всё же кивает, а затем признаётся:

— Страшно немного, — приподнимая плечи и сильнее поджимая крылья, он словно пытается стать меньше, а Санни, подойдя ближе и достав руку из кармана, мягко касается его плеча и успокаивающе поглаживает.

— Не переживай, Ангел, я буду рядом, — он аккуратно и достаточно приятно чуть сжимает его плечо, а потом ненавязчиво подталкивает в сторону входа в здание. — Тебе там все рады, и все хотят с тобой познакомиться, так что я уверен, что всё пройдёт хорошо. Эллиот правильно сказал: мы все здесь такие же люди — просто со суперспособностями — и мы не кусаемся, — Санни улыбается подбадривающе, проводя вверх-вниз по арсеньевской лопатке — совсем рядом с крылом, однако его основания он так и не касается (тот вообще как будто боится их трогать? — наверное, он просто не уверен, можно ли так, и не хочет причинять дискомфорт, но у Арсения буквально из ниоткуда возникает иррациональное желание, чтобы Санни провёл ладонью по крылу — прикосновения к ним всегда ощущаются по-другому, прикольнее, чем к другим конечностям, и ему просто любопытно).

— Я понимаю, но мне хочется создать о себе хорошее впечатление, — глядя на Санни с котёночным выражением лица, бубнит Арс, и тот одними глазами его спрашивает, мол, ну ты серьёзно?

— Если судить по моему впечатлению после нашей первой встречи, то ты просто не умеешь создавать негативное, — уверенно говорит Санни, и где-то Арсений уже слышал похожие слова — наверняка и Антон в этой ситуации сказал бы ему что-то похожее, и от воспоминаний, как Шастун верит в этого нового героя, становится тепло.

Ладно, он сделает это ради Антона, потому что ради одной его котячьей улыбки Арс готов горы свернуть, а побороть стеснение и страх — и подавно.

Арсений, конечно, не представляет, как Антон сможет узнать и о его посещении офиса, и о том, как Арсений на нём держался (да и рассказать это ему не получится ни при каком раскладе), но мысль о том, что тот бы им гордился, делает своё дело: Арс расправляет плечи и приподнимает уголки губ.

Chapter Text

Арс с Санни, который убирает руку с его плеча только тогда, когда они оказываются внутри, спускаются по небольшой лестнице и в итоге оказываются у лифта — нажав на кнопку, Санни поворачивается к Арсению лицом и говорит:

— Прежде чем пойти знакомиться, нам нужно будет подписать кое-какую бумажку — мы её обновляем каждый раз, когда к нам кто-то присоединяется. Это формальность, но она необходима, чтобы никто ни о чём не беспокоился — и ты в том числе: вся команда перед твоим приходом её уже подписала — осталось только тебе. — Лифт приезжает аккурат под конец объяснения, и, прежде чем войти в кабину, Арсений с серьёзным видом кивает и получает тот же жест вкупе с доброй улыбкой в ответ.

В лифте Санни нажимает нужную кнопку — какую конкретно, Арс не видит, потому что вместо этого залипает на чужих руках с длинными тонкими пальцами и думает, что сюда потрясающе вписались бы какие-нибудь кольца, — и встаёт к перпендикулярной арсеньевской стене на расстоянии в метра полтора; Арс поднимает взгляд на лицо Санни — тот, конечно же, уже смотрит на него.

— Как ты после вчерашнего? — спрашивает Арсений, когда двери лифта закрываются и он трогается с места. — Выспался хоть немного? — смотрит на Санни виновато, потому что это из-за него тот вернулся в кровать намного позже, чем планировал (да, конечно, Арсений не ответственен за чужой выбор, он не удерживал Санни рядом с собой на привязи, и тот добровольно с нескрываемым удовольствием проводил с ним время, но что-то всё равно неприятно грызёт его изнутри), а тот с весёлой улыбкой морщит нос и качает головой.

— С утра пиздец варёный был, но к обеду вроде как раздуплился, — выдыхает он, упираясь затылком в зеркальную поверхность лифта. — Но к вечеру, на адреналинчике от встречи с тобой, стало совсем замечательно. Храни господь энергетики, — фыркает Санни, приподнимая правый уголок губ и вновь находя взглядом арсеньевские улыбающиеся глаза. — А ты как? — спрашивает он следом и, судя по всему, явно не для галочки; Арс уже было открывает рот, чтобы ответить, как лифт останавливается и его двери плавно разъезжаются в стороны. Санни, выходящий вперёд него, пользуется этой заминкой и продолжает: — Я вообще, честно, удивляюсь, как тебе удаётся так поздно ложиться и при этом так потрясающе выглядеть на следующий день. Я, если посижу дольше обычного, по утрам — да и весь оставшийся день тоже — обычно похож на недобитого зомбака, который то ли застрелится, то ли расплачется, — говорит тот, расширяя глаза и снова вставая чуть ли не вплотную к нему, и Арсений тепло смеётся (а вообще Санни явно прибедняется: он очень даже красиво выглядит для человека, безбожно нарушившего свой график сна).

Санни взмахом правой руки указывает на первую же дверь по левую сторону от них, а другой рукой снова мягко касается Арсеньевой лопатки.

— Ты просто не видел мои мешки под глазами, — фырчит тот в ответ и с интересом осматривает представившееся его взгляду пространство длинного коридора с десятками закрытых дверей.

Они подходят к нужной, и Санни, дёрнув за ручку, входит первым, после чего делает жест правой рукой, мол, прошу; Арс, отпивая горячий шоколад, оказывается в помещении, похожем на обычный кабинет какого-нибудь руководителя отдела, но всё детально изучить ему не удаётся: Санни, взявший со стола планшет с закреплённым на нём листом (вероятно, каким-то договором), поворачивается к Арсению и смотрит ему в глаза прямым взглядом — понятное дело, Арс сразу же концентрирует всё внимание на нём.

— Ты уже знаешь, что мы все здесь очень серьёзно относимся к чужой личной жизни и праву на сохранение тайны личности, так что мы просим всех новеньких подписывать соглашение о неразглашении, — Санни наконец разворачивает от себя и передаёт планшет Арсению. — Ты здесь по-любому рано или поздно узнаешь реальные имена некоторых героев — да ты уже про Эллиота узнал — и я уверен, что ты со своими взглядами и так не стал бы распространяться, но, как я уже сказал, эта формальность необходима. — Он поджимает губы, растягивая слегка напряжённую улыбку, но смотрит на Арсения с доверием. — Просто на всякий случай: при нарушении этого соглашения — если ты вдруг где-нибудь или кому-нибудь сболтнёшь реальное имя кого-то из команды — начнётся без преувеличений пиздец, в котором, поверь, ты не хочешь участвовать. Никто, конечно, не будет тебя физически наказывать, но будет очень неприятное судебное разбирательство и на тебя повесят огромную сумму моральной компенсации, от которой ты не сможешь сбежать, даже если больше никогда не наденешь маску. Так что лучше правда держать рот на замке, — Санни, приподнимая брови, расширяет глаза и кивает пару раз, но, видя испуганное лицо Арсения (разумеется, у того не было и единой мысли раскрывать хоть чью-то личность, но всё равно, честно признаться, очко конкретно так сжалось), тут же меняет выражение лица на заботливое и обеими руками берётся за его плечи. — Ты только не пугайся, ладно? Ничего из этого не случится, потому что ты адекватный и не будешь никого раскрывать. Так ведь? — смотрит исподлобья внимательно, как будто с маленьким ребёнком разговаривает, и обычно Арсения подобное злит, но сейчас помогает заземлиться и выдохнуть.

— Да, — коротко подтверждает он, кивая легка дёргано, а Санни улыбается светло и поглаживает вверх-вниз по его плечам.

— Ну вот видишь, — мягко произносит тот и выпрямляется, — тогда вообще не о чем переживать. Можешь щас почитать, что там написано, а потом подписать. Там уже есть все подписи, и для полной коллекции скрепышей не хватает только твоей, — кивает подбородком на документ, и Арсений, переставая так волноваться, улыбается. Скрепыши, блин. — Тебя, если что, никто не вынуждает раскрывать свою личность — просто вдруг такое всё же произойдёт, — жмёт плечами, и Арс поднимает на него взгляд. — Не переживай, эта тайна умрёт вместе с человеком — или людьми — которому ты захочешь открыться: распространяться о чужих личностях запрещено даже внутри команды. В общем, сплошное уважение и гарантия безопасности, — подытоживает Санни, переплетая пальцы на уровне паха и улыбаясь шире, а Арсений, кивнув, делает ещё один глоток шоколада — всё ещё вкусный до опиздения. — Тебя защитят, даже если какой-то ебанат-фанатик каким-то образом вычислит твою личность и растреплет это всем — мы, конечно, предупреждаем наших поклонников таким не заниматься и не совершать необдуманных действий, за которые они потом пиздец как поплатятся, но бывают и такие индивидуумы, — хмурясь, он смотрит в сторону и кривится, словно от боли, — его носогубные складки напрягаются, пока Санни криво поджимает губы.

— Суровые вы ребята, — хмыкает Арсений с некоторым восхищением: такая озабоченность лично его и чужой безопасностью не может не радовать; Санни сразу же возвращает на него своё внимание.

— Конечно, это неигры — здесь всё серьёзно, — с соответствующим выражением лица произносит он, и Арс не может сдержать улыбку. — Вообще, так-то мы добрые челы, позитивные, — продолжая, фыркает Санни, — но когда дело касается наших людей… — Втягивает воздух через зубы и, приподнимая брови, качает головой. — С нами лучше не связываться, — произносит он и улыбается так добродушно, словно не он только что угрожал каким-то третьим лицам, которые хотят нарушить чужую приватность; Арсений отвечает ему тем же и наконец опускает глаза на планшет.

Потягивая шоколад, он окидывает взглядом единственный лист с одиннадцатью подписями внизу и принимается изучать текст, написанный понятным языком с юридическими терминами и не содержащий в себе никакого мелкого шрифта — всё из этого ему уже рассказал Санни, так что какой-то новой информации Арсений для себя не находит.

Никаких подвохов он не обнаруживает и ещё раз самому себе мысленно проговаривает, что ничего из этого он делать не собирается, а значит, никакие страшные последствия, названные Санни и описанные на бумаге, ему не грозят; закончив чтение, Арс поднимает голову и, пристроив почти приконченный стаканчик шоколада на кофейный столик в углу кабинета, просит ручку, чтобы расписаться в пустующей строке, оставленной специально для него.

Санни хватает двумя пальцами нужный предмет из специальной подставки под канцелярию и подаёт Арсению.

— Присядь, чтоб удобней было, — кивает на пару мягких стульев возле столика, и Арс, переняв ручку, действительно садится.

Зависнув ненадолго — не ставить же ему свою настоящую подпись: тут у всех, кроме, неожиданно, Гудкова и Биг Рашн Босса, которые, судя по всему, поставили свою реальную роспись, нарисованы какие-то закорючки или небольшие рисунки (Мим, вон, вообще хуй нарисовал, прости господи, а Санни — солнышко) — Арс старательно выводит перо, а рядом, по чужому образцу, подписывается своим геройским именем.

Санни, удовлетворённо промычав, забирает у Арсения и ручку, и планшет и откладывает всё на стол, а Арс в это время поднимается, не забыв захватить свой напиток и ощущая, как снова разгоняется пульс, и нервно теребит штанину.

— Мне стоит спрятать крылья? — спрашивает он у развернувшегося Санни, непонятливое выражение лица которого нужно видеть.

— Зачем? — искренне недоуменно спрашивает тот и добавляет: — Они красивые, зачем их прятать? — хмурится, медленно подходя ближе и смотря на арсеньевские крылья в попытке понять, что с ними не так.

— Не знаю, вдруг мешаться будут… — Арсений неловко дёргает плечами и поджимает крылья ближе к себе.

— Не-ет, Ангел, ты чего? — Санни активно мотает головой и смотрит на него, как на котёнка, запутавшегося в клубке пряжи. — Если твои крылья и будут мешаться, то только тем, что будут приковывать к себе все восхищённые взгляды. Правда, Ангел, скрывать такую красоту — преступление, на мой взгляд, — говорит тот с искренней улыбкой, и Арсений, честно, восхищается его умением вывернуть буквально что угодно в комплимент; смущённый, он прикусывает губу и опускает голову, ощущая, как в области сердца разливается тепло, а Санни останавливается на расстоянии шага от него.

— Если бы я умел краснеть крыльями, они бы уже давно были все красные от твоих слов, — бурчит Арсений, едва не начиная водить кончиком кроссовки по полу и стеснительно заламывать руки, но Санни всё равно разбирает его бормотание и фырчаще смеётся, наклоняясь ближе к нему и касаясь своей рукой Арсовой в месте выше сгиба локтя.

— Хорошо, я буду знать, что в душе ты прекрасный фламинго, — говорит он и чуть тянет за собой в направлении выхода, и Арсений, стараясь не раскраснеться ещё сильнее и не заорать в голос от невыносимого поведения Санни, что, судя по всему, не планирует останавливаться, отвлекается на шоколад и допивает его парой глотков.

Арсу, безусловно, очень, очень приятно, но он не привык получать столько внимания от таких очаровательных и симпатичных мужчин (а с учётом того, что это не просто обычный мужчина, а популярный, известный буквально во всех уголках страны супергерой, Арсений вообще до сих пор в трихуе, что умудрился обратить на себя внимание человека такой величины — и не просто внимание, но ещё и тысячу и один комплимент в придачу).

Санни тормозит Арсения у самого выхода в коридор и выглядывает из кабинета, а затем с широкой улыбкой поворачивается обратно.

— Ну что, готов? — с только возросшим энтузиазмом спрашивает его Санни и перебирает пальцами по арсеньевскому плечу от нетерпения, и тот, ощущая приятное волнение в животе оттого, что уже совсем скоро произойдёт, прикусывает нижнюю губу и кивает пару раз.

Санни на миг приподнимается на носочках, выражая тем самым свою радость, и забирает у Арса пустой стаканчик, отставляя его на комод, и Арсений, благодарно кивнув, хихикает, а затем они вместе выходят в коридор.

На секунду Арсу кажется, будто он попал в какой-то другой коридор, потому что здесь вдоль стен развешены фестивальные флажки, у потолка и на полу находится целая куча беловатых с золотыми блёстками внутри воздушных шаров с длинными хвостиками, а прямо посередине коридора в метрах пяти от них стоит куча людей — и в масках, и без них, — которые сразу, как только Арс с Санни выходят из кабинета, начинают петь на манер деньрожденческой песни: «С присоединением тебя, с присоединением тебя, с присоединением, наш Ангел, с присоединением тебя!» Санни, стоящий рядом, поёт, кажется, громче всех и выглядит самым счастливым в этом помещении — такое ощущение, что, если вырубить всё электричество, ничего не изменится, потому что он своей чудесной улыбкой осветит всё пространство.

Закончив петь, все хлопают, а Турбо русич и Мистер Болталкин, стоящие в первом ряду, взрывают хлопушки, разливая ещё больше золота по коридору (выглядит, конечно, эффектно и очень красиво, но Арсу становится мельком жаль тех, кто будет это всё убирать), и до невозможности растроганный Арсений прижимает обе руки к быстро-быстро бьющемуся сердцу и улыбается так нежно, как никогда не улыбался; глаза против воли увлажняются, и Арсений, поднимая голову, промаргивается, чтоб не разреветься от наплывших чувств.

Пуперы, конечно же, замечая это, с умилённым «О-о» подтягиваются к нему — первой подбегает и крепко его обнимает Ведающая, следом за ней это делает Санни, пользуясь незначительным расстоянием, и все остальные также облепляют Арсения со всех сторон, заключая в кокон безусловной любви и поддержки (кто-то сзади — кажется, Болталкин — прижимаясь к его крыльям, восторженно шепчет, какие они мягкие, и Арс не может не хихикнуть); нет, такими темпами он точно слезу пустит.

Санни, чьё лицо сейчас намного ближе обычного, с тёплой улыбкой глядит ему в глаза и одними губами произносит: «Добро пожаловать»; Арсений, поглаживает его одной рукой по спине и разнежено улыбается.

— И так будет с каждым, — с шуточной угрозой говорит, кажется, тот же Болталкин, и все Пуперы, включая теперь и Арсения, смеются и потихоньку отлипают от обнимательного эпицентра.

Ведающая снова начинает хлопать, и к ней вскоре присоединяются все: и остальные герои, и сотрудники офиса, которые небольшой толпой стоят на том же месте; Арсений делает оборот вокруг своей оси, чтобы каждому посмотреть в глаза и каждому улыбнуться, и, остановившись в прежнем положении, лицом к Ведающей и полубоком к Санни, когда аплодисменты постепенно стихают, произносит:

— Ощущаю себя новогодней ёлкой, если честно, — с широкой и чуть неловкой от количества направленного на него внимания улыбкой Арс приподнимает плечи и ещё раз оглядывает всех, мысленно благодаря каждого и мельком отмечая, что среди пёстрых масок и суперкостюмов не видит чёрно-белого Мима — может, ещё какого-нибудь скрепыша не хватает, но Арсений не успевает этого заметить, потому что отвлекается на фырчащий смех Санни, что сильно выделяется на фоне остальных, и смотрит на того лучистым взором.

Ведающая глядит на Санни пару секунд заинтересованно, а затем возвращает своё внимание на новое лицо в их команде и громко говорит:

— Так, всё, давайте знакомиться! — её звонкий голос мгновенно останавливает хихиканье, и только после этого на её лице появляется ослепительная улыбка. — Олеся, — она представляется настоящим именем (Арсений снова удивляется: второе его знакомство с новыми сокомандниками, и второй человек называет своё реальное имя) и протягивает ему свою миниатюрную ладонь. — Рада наконец с тобой познакомиться. У тебя замечательная энергетика, — продолжает Олеся, и Арсений, пожимая ей руку, говорит, что это очень взаимно.

— Дима, — следом свою крепкую ладонь ему протягивает стоящий рядом со своей соведущей Турбо русич, после чего следует крепкое рукопожатие и, опять же, тщательно скрываемый ахуй с арсеньевской стороны и его же попытка ничем не выдать своего удивления (не очень удачная, потому что Санни, что не сводит с него сияющего взгляда и который за эту пару встреч более-менее изучил его мимику, весело фыркает и сразу опускает голову, чтобы это скрыть — тоже не очень удачно, потому что от Арсения это не ускользает).

— Рычащее здравствуйте от Мистера Болталкина, — правой рукой тот показывает жест кошачьей лапы, и Арс просто не может не порадоваться наличию хоть какой-то тайны; следом за ним представляются Йоуке и Джиниус, который, к арсеньевскому удивлению, в отличие от всех остальных, вообще без маски стоит.

Они оба называются своими супергеройскими именами, и теперь получается, что Арсений знает личную информацию почти половины окружающих его Пуперов, а Санни, Йоуке, Джиниус и Болталкин всё так же остаются для него загадкой — что ж, пусть так и остаётся; сейчас Арс вспоминает, что, помимо Мима, не хватает ещё мишки Берендея — интересно, а они скрывают свои личности?

После знакомства и обмена рукопожатиями не только со всеми членами команды Пуперов, но ещё и членами их большой команды, что помогает им со съёмками и выпуском контента и в большинстве своём остаётся за кадром — все они кажутся крутыми и позитивными людьми, рядом с которыми будет приятно проводить время и с которыми Арсению на самом деле хочется познакомиться поближе, — Олеся предлагает всем присутствующим Пуперам пойти попить чай с праздничным тортом, и все они перетекают в кабинет отдыха с большим уютным диваном и кофейным столиком.

Джиниус с такой инициативы сливается, оправдываясь, что ему ещё нужно подготовить всё необходимое к ангельскому приходу, но Олеся всё равно всучает ему кусок торта, чтобы хотя бы у себя поел.

Пока происходит это шуточное препирательство и разрезание торта, Санни выделяет момент и, безбожно нарушив арсеньевское личное пространство и слегка касаясь его руки своей грудной клеткой (вообще, как человек, который довольно щепетильно относится к своему комфорту и нарушению границ чужими людьми — он даже Егора в своё пространство впустил только недавно, — он позволяет подобное только Антону и — вот теперь уже — Санни и почему-то совсем не испытывает порыва нахмуриться и отойти подальше; он понятия не имеет, почему рядом именно с этими двумя людьми у него напрочь отрубается чувство дискомфорта, но едва ли станет возражать против), негромко говорит ему на ухо:

— Нам с тобой нужно будет потом к нему наведаться, чтоб обкашлять некоторые моментики.

Арсений, даже не дёрнувшись от приятного полушёпота, всё равно достаточно резко поворачивает к нему голову — как следствие, они — боже! — сталкиваются носами; Арс, кажется, краснея и моргая от неожиданности, почему-то каменеет и не может пошевелиться, глядя в глаза так близко находящегося Санни, что совсем слегка подаётся назад и улыбается так солнечно, словно ничего не произошло, и одновременно так хитро, словно именно это и было задумано.

— Ты со мной будешь? — спрашивает Арсений, не в силах оторваться от гипнотизирующих травянистых глаз.

— Ну конечно, — тот сразу же кивает и — неожиданно — на мгновение кончиками пальцев (сквозь худи, но всё же ощутимо) касается Арсовой талии; Арсений сглатывает и выдавливает из себя ответную улыбку (она искренняя, но эту искренность нужно ещё умудриться рассмотреть под толстенным слоем ахуя).

— А уже можно шутить про «снимите номер», или ещё рано? — громким шёпотом Эллиот советуется с Болталкиным, который с озабоченным выражением лица задумывается над этим вопросом, поглаживая пальцами свой подбородок.

— Да иди ты, — тут же отстраняясь от Арсения и запуская руки в карманы, фырчит Санни — все, привлечённые фразой Эллиота, хихикают и с интересом поглядывают на них двоих — а Арс только улыбается, ничуть не обижаясь на такую шутку и смотря на Миража, делающего вид, будто он здесь не при делах, смешливым взглядом.

Проходящий мимо Джиниус со всё-таки всучённым ему куском торта указывает на Арсения пальцем и говорит, что ждёт; тот кивает ему в ответ и после его ухода оборачивается на Санни, смотря на того котёнком-невдуплёнышем и спрашивая одними глазами, куда ему можно приткнуться, — Санни тут же осторожно берёт его под локоть и тянет за собой в уголок дивана.

— Как ты? — интересуется он заботливо, когда они усаживаются, и заглядывает ему в глаза.

— Просто потрясающе! — негромко и с искренним восторгом отвечает ему Арс, поглаживая собственные колени и ёрзая на месте. — Они все такие крутые, что я прям… — улыбается шире, чуть качая головой и оставляя небольшую прозрачную недосказанность повиснуть между ними, и лицо Санни, по ощущениям, вот-вот треснет от излучаемого им света.

— Я рад, что ты здесь, — выдыхает тот, бодая Арсову коленку своей, после чего поднимает взгляд: подошедшая Йоуке протягивает им обоим блюдца с тортом — кажется, это Красный Бархат — и спрашивает у них, кто какой чай будет.

Через пару минут, когда все Пуперы умещаются на диване (исключением являются неразлучные Эллиот и Болталкин, которые устраиваются прямо на полу перед чёрным кофейным столиком), они начинают чуть ближе знакомиться с Арсением, задавая ему примерно те же вопросы, что задавал Санни в первую их встречу, а иногда — достаточно личные, но в таком случае Арс лжёт, не колеблясь, и вроде как даже выглядит при этом естественно — один только Санни, догадываясь обо всём, поглядывает на него с хитрым прищуром, но ничего не говорит.

Когда чаепитие медленно клонится к своему завершению, Санни, смотрящий на Олесю и будто бы что-то вспомнивший, вдруг мычит, даже подпрыгивая на своём месте, и старается прожевать кусок обалденно вкусного торта побыстрее.

— Олесечка! — громче обычного произносит Санни, растягивая широкую улыбку, и после её «Да, котик?» продолжает: — У нас же есть замечательная традиция для новеньких! — он переводит горящий взгляд на Арсения, который вопросительно смотрит на него в ответ, а затем — на Олесю, которая, понимающе улыбнувшись, сразу отставляет блюдечко с недоеденным тортом и тёмную кружку с белым котиком в ведьминской шляпе на столик и вытирает руки о бархатистые фиолетовые штаны суперкостюма, а затем протягивает Арсению правую руку и просит вложить в неё свою ладонь; Арс слушается, но растерянными глазами всё равно возвращается к Санни, ожидая от него объяснения происходящему. — Олеся каждому даёт небольшой совет-дефис-напутствие в начале супергеройского пути, — говорит он, и Арс, понятливо кивая, с резко возросшим интересом и волнением переводит всё внимание на Ведьму.

Олеся, беря его ладонь своими двумя, чуть наклоняется к ней и сосредоточенно прикрывает глаза, обращаясь внутрь себя и прислушиваясь к своим ощущениям — в этот момент в комнате образуется идеальная тишина и никто не решается издать ни звука: всем интересно, что же она скажет Ангелу.

Наконец, глубоко вдохнув, она открывает глаза — на миг Арсению кажется, будто голубые радужки отливают лиловым цветом, но после первого же её моргания этот отлив исчезает.

— Не бойся любить и проявляться, — начинает Олеся, проникновенно и со всей серьёзностью глядя ему в глаза, и Арсений, словно загипнотизированный, не может от неё оторваться. — И будь уверен: всё будет хорошо. В жизни всё идёт своим чередом, так что лови момент и не противься судьбе, — произносит она, после чего сразу же отпускает Арсову руку и, как ни в чём не бывало, возвращается к оставленному торту.

Арсений, переживая наплыв мурашек оттого, как эти слова в нём отзываются, котёнком-невдуплёнышем поворачивается к Санни, который, неверно истолковав его взор, приподнимает обе руки в сдающемся жесте и говорит: «Это не я, честное слово», имея, наверное, в виду часть про судьбу (или про любовь — чёрт его знает, но иногда кажется, что он симпатичен Санни не просто как друг); Олеся, усмехаясь, смотрит на того таким красноречивым взглядом, будто именно он и причастен, — Арсений, не до конца понимая, что происходит, всё равно благодарит её за совет и мысленно обещает обязательно ему последовать.

А может, она, сама того не зная, говорила про Антона? В том смысле, что Арс может не бояться его любить и что, может быть, однажды это выльется во что-то большее… Сердце от подаренной надежды снова разгоняет свой темп, и задумавшийся и выпавший из возобновившегося — на этот раз между Пуперами, которые обсуждают свои какие-то дела, — разговора прикусывает губу и старается не улыбаться так явно.

Весь охваченный своими мыслями, он не замечает, что Санни, точно так же не участвующий в полилоге, с интересом украдкой то и дело бросает долгие взгляды на арсовский профиль.

Олеся, медленно отпивающая чай, переводит глаза с одного на другого и обратно — её уголок губ едва заметно ползёт в сторону; опустив глаза, она прячет проявляющуюся улыбку в своей кружке и чуть качает головой, когда сидящая между ней и Арсом Йоуке спрашивает, всё ли хорошо — ох, никто даже не представляет насколько.

После чаепития Санни утаскивает Арсения, успевшего ещё раз со всеми обняться и попрощаться (сегодня они больше сюда не вернутся, так что неплохо было бы сказать всем пока-пока), обратно в коридор, а оттуда — к лифту; нажав на самый нижний, вроде как минусовой, этаж, Санни встаёт на то же место, как и когда они здесь ехали в первый раз.

Всё ещё мысленно пребывая в той комнате в комфортной обстановке с его новыми (первыми в жизни, между прочим! — и сразу таким крутыми) коллегами и смакуя оставшееся послевкусие — не от торта, хотя и тот был очень вкусным — от знакомства с ними, Арсений с любопытством смотрит на Санни: ему вдруг становится интересно…

— А твою личность кто-нибудь знает? — прищурившись на один глаз, Арс сразу озвучивает свой вопрос и склоняет голову вбок; уголок его губ сам собой ползёт в сторону оттого, как Санни, судя по всему, не ожидавший этого, но отнюдь не сбитый с толку, глядит на него исподлобья и, хмыкнув, улыбается.

— Да, — к арсеньевской неожиданности, тот всё же кивает — мельком Арсений испытывает признательность и благодарность за то, что Санни всегда прямо отвечает на все его вопросы, какими бы они ни были (потому что сам Арс сливался бы как минимум с половины из них) — и без всяких дополнительных жестов и уточнений продолжает: — Знает Олеся и Джиниус. Но Олеся так-то знает личности всех нас, потому что ей часто приходят видения с нашим участием, причём не всегда они связаны с геройством — там вполне может быть что-то из нашей реальной жизни. Так что… если вы вдруг когда-нибудь останетесь наедине, можешь не строить из себя героя: она очень многое про тебя знает и знала наверняка ещё задолго до твоего появления у нас, — Санни улыбается шире, внимательно и с особым удовольствием следя за реакцией, проявляющейся в виде охуевше расширившихся голубых глаз.

— Реально? — Арсений следом хмурится и наклоняет голову вперёд — отчего-то возникает ощущение, что Санни сейчас засмеётся и ткнёт в какую-нибудь спрятанную камеру, заснявшую его замешательство.

Но Санни только поджимает губы в улыбке и кивает пару раз. Пиздец.

— Я могу представить, что ты чувствуешь, — начинает тот, вставая ближе к Арсению и смотря на него с заботой и сочувствием. — Мне самому поначалу было как-то неуютно, потому что я никому открываться не хотел, а тут приходит какая-то Ведьма и говорит, что знает чуть ли не всю твою подноготную, а ты сидишь в ахуе, как тот котёнок в меме с бомбой, — Санни фыркает, и Арсений, глядя на него снизу вверх, просто не может не улыбнуться в ответ. Лифт доставляет их на нужный этаж и выпускает наружу; Санни, вышедший первым, поворачивается лицом к Арсению и продолжает: — Просто знай, что Олеся тебе не враг и эти видения, наоборот, могут тебе помочь когда-нибудь: она предупреждает, если ты можешь чего-то избежать или на что-то повлиять. И да, ей самой некомфортно оттого, что она так «подглядывает», — Санни показывает руками кавычки, — за чужими жизнями, но не она выбирала себе способность.

Арс, взглянувший на эту информацию под указанным Санни углом, действительно выдыхает и понимающе кивает: да уж, суперсилы иногда — та ещё загадка мироздания, с которой приходится просто смириться, ведь повлиять на неё никак не получится (спасибо хоть, что Арсению его суперспособности нравятся, а то всё могло быть и хуже).

— А Джиниус? — спрашивает он дальше, ведомый неутихающим любопытством, следуя за Санни по коридору к, должно быть, лаборатории этого самого Джиниуса. — Он как узнал?

— Я сам ему рассказал, — обернувшись через плечо, Санни очаровательно улыбается. — Но это прям супердавно было, ещё задолго до создания Пуперов. Года три-четыре назад? — прикидывает он, и Арсений так удивляется, что едва в ногах не путается — Санни, раз за разом разъёбывающий его всё новыми и новыми открытиями, смеётся и уже привычно касается арсеньевского плеча, мол, осторожнее, не спеши так. А как же так вышло?.. Получается, они… — Мы знакомы в реальной жизни, — подтверждает тот Арсову догадку и коротким поглаживанием завершает прикосновение, опуская руку. — Он помнит меня ещё тощим пятнадцатилетним пиздючонком, мечтающим попасть в дивный мир юмора, — Санни с ностальгией улыбается, глядя перед собой, а затем переводит этот до безумия тёплый взор на Арсения, который, наверное, слишком сильно умиляется этим словам.

Ему вдруг становится так интересно узнать эту сторону жизни Санни, когда тот был щуплым подростком с другими мечтами, хочется расспросить его поподробнее, но следом Арсений осознаёт, что он сам перекрыл себе доступ к этой информации своей просьбой не говорить правды; на миг становится досадно, но Арс достаточно быстро от этого отмахивается: им всё равно нежелательно сближаться больше положенного, так что оно и к лучшему. Наверное.

Наконец они подходят к белой массивной двери со стеклянной вставкой на уровне головы, и Санни без стука открывает её, шагая первым в просторное светлое помещение со всяким оборудованием и различными склянками, и приглашает Арсения зайти следом — он с любопытством глазеет по сторонам, пока не находит взглядом фигуру Джиниуса в противоположном конце самой настоящей лаборатории.

— О, вы пришли, — тот, обернувшись, отрывается от дел и с улыбкой устремляется к своим посетителям. — Ещё раз здравствуйте, — Джиниус по-джентельменски чуть наклоняет корпус вперёд и снимает воображаемую шляпу — Арсений, смешливо выдохнув через нос, с широкой приветливой улыбкой копирует его жест.

— Здравствуйте-здравствуйте, — произносит Арсений и переводит взгляд на Санни, что с крайне довольным видом замирает сбоку от них.

— Ещё раз поздравляю с присоединением к нашей супер-пуперской команде, — складывая руки за спиной, Джиниус смотрит на Арса по-отцовски тепло, хотя они знакомы буквально всего ничего; тот растроганно улыбается и искренне его благодарит. — Так, ладно, чё-то мы всё не о том треплемся, — отбросив сентименты, Джиниус перестраивается на рабочий лад, и Арсений невольно даже плечи распрямляет. — Сделаю вид, будто мне этот, — кивает подбородком на Санни, — не прожужжал все уши про тебя и спрошу сам: какие у тебя суперспособности? — На Санни, возмутившегося в процессе обиженным «Эй!», Джиниус обращает внимание только после того, как договаривает свой вопрос до конца, и смотрит на того красноречивым взглядом, который без слов спрашивает, мол, а ты чего хотел? — А что «Эй», Санечка, что «Эй»? Хочешь сказать, не ты у меня тут два часа назад сидел на столе и ножками болтал, рассказывая мне вообще всё о нём и даже то, что не очень-то к делу относится?

— Да бля, П… — кажется, даже покрасневший Санни чуть было не называет его реальное имя, однако вовремя себя тормозит, кидая смущённый взгляд на замершего Арсения, которому одновременно и неловко за то, что неловко Санни, и смешно и который вроде как тоже заливается румянцем: тот правда присел своему другу на уши с восторженным рассказом о нём? Похоже, Арс явно недооценил свою «особенность» для Санни — да даже до сих в это всё верится слабо и ощущается каким-то приколом. — Джиниус! — заканчивает своё возмущение Санни и в этот момент правда напоминает обманутого ребёнка, сжимающего кулачки и топающего ножкой; помимо прочего, он постоянно косится на Арсения, как бы проверяя его реакцию, но тот только смотрит в одну точку между Джиниусом и Санни и отчаянно желает слиться со стеной — тут же как раз всё белое, как и арсеньевский прикид. — Я про всех тебе восторженно пизжу, если ты не заметил, — произносит следом нахохлившийся Санни, и Арс наконец-то поднимает на него взгляд.

— Но в этот раз — особенно восторженно, — добивает Джиниус с полуулыбкой и, когда видит, как Санни снова возмущённо открывает рот, приподнимает ладони в успокаивающем жесте. — Всё-всё, не кипятись — мы здесь не за этим собрались, — тот снова возвращает внимание на Арсения, неловко замершего и не знающего даже, что и думать (наверное, это всё своеобразные дружеские приколы, на которые не стоит обращать сильно много внимания, но это всё-таки несколько подозрительно, что уже два человека — или три, если считать Олесю, потому что сам Санни слегонца странно отреагировал на её слова — намеренно смущают Санни перед Арсением именно таким образом); тот старается улыбнуться так, словно этого диалога не было, а смущённый Санни, поднеся пальцы ко рту и приобняв себя другой рукой под солнечным сплетением, отворачивается и медленно отходит к столу у стены.

Они с Джиниусом провожают его взглядами, а затем тот машет на Санни рукой и подзывает Арсения ближе к себе; он невесомо касается Арсовой лопатки, ведя его в глубь лаборатории, и Арс на грани сознания не может не отметить, как по-разному ощущаются прикосновения Джиниуса и Санни: первый касается его потому, что это скорее необходимость, а второй — потому, что хочет; а ещё тактильный контакт с Джиниусом прерывается сразу, как только пропадает необходимость, а Санни может задерживать свою руку на Арсении бесконечно долго без всякой на то необходимости, и что самое удивительное, Арс против этого нисколько не возражает.

Прежде чем с головой уйти в обсуждение важных вещей с Джиниусом, Арсений ещё раз бросает взгляд на широкую спину и белый с отросшими корнями затылок Санни и задаётся вопросом: неужели Санни и для него в каком-то смысле тоже стал особенным? Но как это возможно за такой короткий срок? И какая у Арсения причина считать его особенным? — у Санни ведь есть там свои какие-то основания.

Мотнув головой, Арс переводит фокус внимания на Джиниуса — тот смотрит ему в глаза с уже знакомой полуулыбкой и заинтересованным прищуром, из-за чего Арсений ощущает себя пойманным с поличным, но не позволяет этому чувству выразиться румянцем на щеках и переводит тему, спрашивая, о чём же с ним хотят поговорить. Джиниус — спасибо ему за это огромное — никак не комментирует арсеньевское поведение и сразу понятливо переключается на рабочие вопросы.

Они с Арсением сначала вдвоём, а потом с присоединившейся к ним офисной дизайнеркой, представившейся Машей, обсуждают все детали его будущего костюма (по сути, тот всё время будет рядом, буквально на арсеньевском запястье, но в замаскированном виде: Арс, узнав, что маскировать костюм под видом браслета или фенечки — достаточно частая практика у Пуперов, просит поместить свой в тонкую прозрачную нить с пломбой, и Джиниус, озадаченно почесав маковку, обещает подумать, как это организовать, и уверяет замявшегося Арсения, что для него нет ничего невозможного и что его не просто так зовут гением).

Маша в течение их обсуждения с учётом арсовских пожеланий делает наброски того, как это всё будет выглядеть на деле, и снимает с него все мерки, а потом Джиниус ещё раз рассказывает ему про функции и костюма, и маски и выдаёт Арсению небольшой, примерно с ладонь, прямоугольный коробок, в котором находится надевающийся на зуб наушник и несколько разноцветных шариков диаметром в два-три сантиметра, которые могут пригодиться в различных ситуациях «на поле боя» и о содержании и использовании которых ему подробнее расскажет Санни — да, Джиниус, закончив с Арсением и пообещав, что через неделю костюм будет полностью готов (но пару раз на этой самой неделе нужно будет примчать на примерку, но это вообще как два пальца об асфальт — Арс только рад будет ещё раз поговорить с таким остро- и просто умным, забавным человеком) с многозначительной улыбкой отсылает его обратно к Санни.

Тот, сидящий на столе и залипающий в своём супергеройском телефоне, сразу же начинает сиять, как только замечает движущегося в его направлении Арсения, и подрывается с насиженного места, убирая гаджет в карман и с искренним интересом спрашивая, что они там с Джиниусом напридумывали.

Арсений отвечает ему уклончиво, с хитрой улыбкой, потому что хочет, чтобы тот сам всё увидел через неделю, на финальной примерке, на что Санни только смиренно кивает, не предпринимая ни единой попытки всё-таки выудить из него информацию — такое безусловное уважение арсеньевских воли и желания, проявляемое пусть и далеко не впервые, просто не может не трогать до глубины души.

— Кстати! — переводя тему, Санни расплывается в широкой улыбке и уже привычно приподнимается на носочках — Арсению так нравится эта его очаровательная привычка, проявляющаяся в моменты крайнего предвкушения, и он просто не может не улыбнуться ему в ответ. — У меня для тебя кое-что есть! Ну, точнее, это теперь по праву принадлежит тебе, а я просто передаю, но короче! — Санни, мотнув головой, останавливает сам себя и оборачивается на стол, берёт оттуда что-то, и сразу же разворачивается, протягивая Арсению его новый телефон. — Вот, — с таким довольным видом, будто это не он, а ему дарят, говорит тот, — твоя супергеройская скрижаль. — Арсений, умилённо улыбаясь, хихикает с отсылки на «Подземелья» и принимает в руки эту самую скрижаль; пока он включает новенький айфон и попадает сразу на домашний экран — гаджет ведь пока ещё не запаролен, — Санни продолжает: — В нём уже есть всё необходимое, но, если тебе что-то понадобится, ты можешь сам позже это скачать. Аккаунт в Телеграме у тебя уже есть, в пуперские чат и канал ты добавлен, а ещё в качестве бонуса персонально тебе, — он комично подмигивает, — в твоей галерее есть эксклюзивная фотокарточка от некоего меня.

Арсений, заинтересованный таким бонусом, сразу же заходит в галерею, где видит единственное фото: Санни, сидя вроде как в этой самой лаборатории, запечатлел себя сверху и с высунутым языком в правом уголке рта, как сфоткался сам Арс на его телефон вчера — теперь, получается, у них есть парные фотокарточки, и это почему-то слишком греет сердце.

Он поднимает светящийся взгляд на Санни и, по ощущениям, вот-вот лопнет от переполняющих его чувств; зрительный контакт длится не меньше вечности, после чего Арсений, более-менее успокоившись, спрашивает:

— То есть я прям могу что-нибудь написать в ваш канал? — а сам уже заходит в телеграм, где видит несколько чатов: два закреплённых (как раз общий канал и общий приватный чат героев), а все остальные — личные чаты с каждым из Пуперов, и тычет на нужный — в нижней части экрана вместо привычной полоски о включении или выключении звука уведомлений появляется строка ввода сообщений.

Даже не верится.

Взгляд невольно цепляется за последнее сообщение Миража со сравнением Санни с золотистым ретривером, и Арс снова расплывается умилённой лужицей, вспоминая ещё и о недавней иллюзорной визуализации Эллиотом этого сравнения (довёл дело до конца, так сказать).

— Прям можешь, — весело подтверждает Санни и делает крошечный шаг ему навстречу, с любопытством заглядывая в экран телефона — удобнее было бы встать рядом, но он, видимо, не возражает наблюдать и в перевёрнутом виде.

Арсений думает над тем, что бы такого отправить, ровно три секунды, а затем тыкает на значок микрофона, чтобы он сменился на камеру, и начинает записывать кружочек: показывая только верхнюю часть лица, специально расширяет глаза и пару раз хлопает ресницами — Санни, которого нет в кадре (но это ненадолго), но который всё прекрасно видит, в этот момент фырчаще смеётся, а в следующий Арс уже наклоняет телефон, чтобы запечатлеть и его. Санни, влезающий в кадр точно так же на пол-лица, идентично хлопает глазами, и Арсений — теперь уже он хихикает — на этом завершает съёмку; кружочек, отправившись и прогрузившись, тут же начинает собирать сначала десятки, а затем уже и сотни реакций — Арс, не сдержав любопытства, тыкает на появившиеся комментарии, где все в основном орут и шлют стикеры с забавными котами.

— Поздравляю, вы взорвали жопы! — из другого конца лаборатории кричит Джиниус, получивший, видимо, уведомление, и Арс с Санни одновременно сыпятся, обмениваясь такими взглядами, будто они и правда в чём-то нашкодили.

— Пойдём? — через десяток секунд спрашивает у него Санни, уже привычно касаясь плеча, а Арсений, убрав телефон в карман, кивает ему с широкой улыбкой, после чего прощается с Джиниусом и Машей и позволяет Санни вести себя к лифту.

По пути на Арсов супергеройский телефон — как бы не перепутать и не вытащить ненароком свой настоящий, что лежит в другом кармане, — приходит уведомление из общего канала: Турбо русич снял похожий кружочек, а Мим кинул комбинацию эмодзи, состоящую из двух глаз и губ посередине; Арс смешливо выдыхает и, светясь ярче ламп в этом коридоре, убирает телефон обратно.

— А где Мим, кстати? И Берендей, — наконец задаёт он интересовавший его с самого попадания в офис вопрос и смотрит на Санни с лёгким наклоном головы и никуда не исчезающей полуулыбкой.

— Они оба сегодня заняты, к сожалению, — с грустной моськой даёт ответ Санни и тут же добавляет, чтобы не возникло недопонимания, но от этого становится только забавнее: — Не друг другом, — приподнимает указательный палец и то ли в шутку, то ли всерьёз выглядит напуганным — Арс кое-как подавляет глупый смешок и кивает. — Ещё и Босс с Гудком сегодня тоже не в офисе, но с ними тебя тоже познакомить надо обязательно. Они наши дорогие продюсеры, если ты не знал, — с доброй улыбкой на удивлённый взгляд голубых глаз поясняет Санни, а Арсений охуевает ещё сильнее: пиздец, кто бы мог подумать, что эти вселенные пересекаются не только на экране в «Подземельях», но и в реальной жизни — почему-то в голове не укладывается, что эти люди прям вот по правде работают вместе над одними проектами и что сам Арс с ними тоже будет работать.

— Фанючка «ПЧК» внутри меня сейчас пищит ультразвуком, переваривая эту информацию, — сообщает ему Арсений и следом за фырчащим Санни шагает в прибывший лифт — тот сразу нажимает на самый верхний этаж, и Арс мельком ловит грустинку оттого, что время пребывания в офисе подходит к концу, однако тут же себя утешает: это ведь не последний его визит сюда, к тому же он теперь, как ему сказали, имеет полное право появляться здесь в любое время дня (не ночи — ночью офис закрыт, за исключением, конечно, каких-то нештатных ситуаций) и все ему будут рады.

— Прибереги свой восторг для Босса — он это любит, — оборачиваясь и занимая всё то же место в кабине практически напротив него, говорит Санни, а Арсений, усмехнувшись и до сих пор не веря, что ему правда представится возможность пожать руку такому великому во вселенной «Подземелий» человеку, кивает. — Слушай, насчёт той ситуации в лаборатории Джиниуса… — после недолгого молчания Санни, неловко уткнувший взгляд в пол, нарушает тишину и снова делает паузу.

Арс, догадываясь, о чём пойдёт речь, внимательно смотрит в опущенное лицо и не может не думать, что, получается, всё это время, пока они с Джиниусом и Машей бурно обсуждали, Санни прокручивал в голове тот смущающий диалог и представлял, как бы потом объясниться перед Арсением, чтобы они оба не чувствовали себя неудобно. Это понимание почему-то превращает сердце в горячую лепёшку, и Арс против воли приподнимает уголки губ в умилённой улыбке — Санни всё ещё очаровательный, в этом плане всё стабильно и без изменений.

— Всё правда не совсем так, как выглядит, — он качает головой и всё же поднимает тёплый и будто виноватый взгляд. — Дело в том, что я сказал Джиниусу о своей ма-аленькой, буквально воттакусенькой, — он практически соединяет подушечки большого и указательного пальцев, поднося их к правому глазу и смотря на Арсения сквозь образовавшуюся щель, — симпатии к тебе. И Джиниус, видимо, решил брать ситуацию в свои руки, — продолжает он с фырком и беззлобным зкатыванием глаз.

Арс невольно охуевает от такой открытости; несмотря на то что всё — к этому моменту так точно — было достаточно очевидно, он всё равно не ожидал, что Санни будет настолько прямолинеен, а потому замирает наверняка с глупейшим выражением лица. А если смотреть шире этой ситуации, то это впервые кто-то (важно ещё и кто конкретно! — сразу привлекательная во всех смыслах знаменитость, по которой буквально полстраны сохнет) признаётся Арсению в пусть и «воттакусенькой», но всё-таки симпатии. Вау. Охуеть. Арсений может только пялиться на Санни во все глаза и беспомощно моргать, не будучи способным в полной мере осознать происходящее.

Санни, однако, его растерянность принимает за что-то другое и тут же приподнимает обе руки на уровень ключиц.

— Если что, я помню, что ты уже влюблён в того человека, и ни на что не претендую, — он качает головой и глядит большими честными глазами — невозможно ему не поверить. Когда первый шок отходит на второй план, возвращая Арсению способность мыслить не звуками, а словами, на его место приходит лёгкая неловкость: нужно же что-то сказать, как-то отреагировать, потому что молчать кажется ужасно невежливым, но он понятия не имеет, что ему нужно сказать и… — Не-не-не, ты не обязан мне ничего отвечать, — Санни трясёт руками и на автомате подходит ближе, отталкиваясь от стены; он заглядывает Арсению в глаза с доброй улыбкой и дарит спокойствие только своим присутствием в его поле — тот также приподнимает уголки губ и кивает.

Всё Арсеньево существо в этот момент хочет сжать его в благодарных объятиях, потому что ему невероятно приятно оттого, что такой замечательный человек, как Санни, испытывает симпатию к такому «простому смертному» Арсению, и он даже подаётся вперёд, отрываясь от стены, но именно в этот момент лифт так некстати останавливается — идеальный момент оказывается бессердечно убит внешними обстоятельствами.

Они обмениваются улыбками с некоторой долей неловкости, после чего Санни по-джентельменски вытягивает правую руку, указывая на открывшиеся двери и приглашая Арсения выйти первым.

Оказавшись в коридоре, ведущем к огороженной решёткой лестнице на крышу, Арс разворачивается к Санни лицом и, найдя нужные слова, которые не звучат так кринжово, как все остальные варианты, всё же говорит:

— Мне льстит, что я немножечко симпатизирую такому человеку.

— Да брось, — отмахивается Санни, открывший им путь на крышу специальным пропуском, и оборачивается на Арса, чуть качая головой и вроде как морща нос. — Я не прям «такой», — поднимаясь по ступенькам выше, возводит глаза к потолку и улыбается слишком светло для этого затемнённого пространства, — чтобы об этом так говорить.

— Ой-й, — Арсений закатывает глаза и смотрит в затылок отвернувшегося, чтобы открыть дверь на крышу, Санни красноречивым взглядом. Выйдя следом за ним на уже знакомую крышу и установив зрительный контакт, Арс продолжает: — Не прибедняйся. Не люблю, когда действительно стоящие люди себя недооценивают, — глядит на него серьёзно, но практически сразу смягчается, когда Санни расплывается в растроганной улыбке и глядит на Арсения с нежностью.

Вот чёрт — до него, кажется, до сих пор полностью не дошло — он же реально нравится Санни. Ну ладно, пока что ещё не нравится, а просто симпатичен, но… А что, если в будущем это действительно перерастёт во что-то большее?

Арсений отвечает на его улыбку своей смущённой и краснеет, отводя глаза и прочищая горло — это… Это очень непривычно знать наверняка, что у кого-то есть к тебе особенные чувства.

— А ты куда сейчас? — нарушая повисшую тишину, внезапно интересуется Санни, и Арсений тут же возвращает на него удивлённо-непонятливый взгляд. — Ну, то есть ты домой сейчас? У тебя есть какие-то планы на остаток вечера, или ты свободен? — секунда, и вот уже Санни со своим полным надежды взглядом исподлобья и парой вьющихся белых локонов, выпавших из общей причёски походит на милого котёночка, которому отказать не получится даже под страхом смертной казни.

Арсений, понимая, к чему тот клонит, растягивает кокетливую улыбку и, ведя плечом, говорит, что свободен; травянистые глаза тут же загораются предвкушением.

— А ты не хотел бы в таком случае… погулять? Со мной, — слегка отрывисто произносит Санни, не сводя с него бегающего взгляда, и очаровательно прикусывает губу в ожидании ответа.

— Ты приглашаешь меня на свидание? Или это просто прогулка? — сразу, так сказать, на берегу, уточняет Арсений, чтобы исключить возможное недопонимание, и Санни расплывается в светлой улыбке.

— Это тебе решать, — он расправляет плечи, и по его спокойному выражению лица Арсений считывает, что Санни устроит любой вариант из этих двух, но он не такой наивный, чтобы не понимать, какой расклад был бы для него предпочтительнее.

— Просто прогулка, — наконец произносит подзалипший Арсений, переплетая пальцы на уровне паха, и с толикой вины улыбается, а Санни только кивает и просит дать ему минутку на то, чтобы написать Йоуке: не хочется самому спускаться за оставшимся в офисе скейтом.

Пока сосредоточенный Санни организует себе доставку необходимого предмета, Арсений всё это время безотрывно смотрит на него, сосредоточенного и не замечающего этого, и всё не может перестать проговаривать про себя: «Вау, я правда нравлюсь этому человеку».

Где-то через полминуты по левую руку от Санни появляется портал, из которого высовывается одна только рука Йоуке и зажатый в ней скейт в сложенном виде — зажав тот у себя под мышкой, Санни ловит ладонь подруги и оставляет на тыльной стороне поцелуй в благодарность; из портала тут же высовывается сама Йоуке с озорной улыбкой и щёлкает фыркнувшего Санни по носу.

— Хорошо вам провести время, мальчики, — переведя взгляд с него на Арсения, она подмигивает ему и улыбается шире, а Санни с шуточным ворчанием наигранно пихает Йоуке в плечо, и та исчезает в собственном портале.

Санни смотрит на Арсения с немыми извинениями во взгляде за эту сцену, на что тот лишь понимающе улыбается и качает головой, мол, ничего страшного.

— Ну что, полетели? — спрашивает Арс, расправляя крылья, и с отдельным удовольствием замечает, как у Санни от такого простого действия восхищённо приоткрывается рот, пока он проходится взглядом по белоснежным перьям.

— У тебя же наушник с собой? — отлипнув спустя несколько минут и кинув вниз раскрывшийся и зависнувший в десяти сантиметрах от крыши скейт, Санни переводит глаза на обладателя столь роскошных крыльев и берёт с пояса уже знакомую Арсению небольшую коробочку. — Надевай. Самое время протестировать, — дождавшись его кивка, произносит Санни и, беззвучно открыв крышку, извлекает из своей коробочки зубной наушник — Арс, в точности повторяющий за ним, всё ещё не до конца понимает, как по нему можно общаться, однако Санни, словно слыша его мысли, приходит на помощь с объяснением: — Микрофон у тебя в маске. Тапни два раза по правому виску, чтобы включить, и также — чтобы выключить. Эфир у всех общий, так что перед обращением к кому-то нужно звать по имени, чтобы человек понимал, что это адресовано ему. Щас мы, конечно, вдвоём и это делать не нужно, но это так, на будущее, чтоб ты знал, — вставая на скейт, говорит ему Санни, и у Арсения словно двоится звук в ушах: он слышит Санни и в жизни, и через надетый наушник, принцип работы которого всё ещё остаётся для Арса чем-то сродни чуду.

— Окей, — Арсений кивает, а затем, поймав взгляд зелёных глаз, дёргает уголком губ в ухмылке и в следующее мгновение, расправив крылья, взлетает вверх.

Арсу всегда нравилось ощущение полёта, но сейчас оно ощущается по-особенному потрясающе; может быть, это потому, что впервые кто-то разделяет с ним это чувство — меньше чем через пять секунд не растерявшийся Санни равняется с ним и поворачивается к Арсению с озорной улыбкой.

— Мы на твою крышу? — спрашивает он, держась на расстоянии, чтобы не мешаться широкому размаху крыльев, и получает в ответ кивок; травянистые глаза то и дело скашиваются на ближнее к нему крыло, и от этого почему-то приятно. — Не будешь против, если я куплю нам мороженое? — следом интересуется он, и кто Арсений такой, чтобы отказываться от такого щедрого предложения? Погода сегодня достаточно приятная и вполне позволяет порадовать себя холодным лакомством. — Тогда следуй за мной, — обрадовавшийся Санни дарит Арсению тёплую улыбку и вырывается вперёд — и как он только не боится свалиться со своей тонюсенькой дощечки?

Немного подумав, Арсений решает задать этот вопрос и вслух (а почему, собственно, он должен отказываться от этой идеи? — Санни ведь ни на один его даже самый тупой вопрос не отреагировал закатыванием глаз или тяжёлым вздохом) и наконец тапает по маске в нужном месте, чтобы включить микрофон; несмотря на то что в этом нет совершенно никакой необходимости, Арс взмахивает крыльями сильнее и оказывается прямо над Санни, что задрал голову и глядит на него с ребяческим восторгом в глазах.

— Не боишься свалиться со своей ласточки? — улыбается уголком губ и, чтобы Санни было удобнее, уходит в бок — лишь бы не разрывать зрительный контакт.

— Ну, во-первых, у меня кроссовки с ней сцепляются, а во-вторых, — Санни широко улыбается, делая небольшую паузу. — Я позволяю себе надеяться, что ты меня подхватишь.

— Ну разумеется, — фыркает Арсений, вновь отлетая на достаточное расстояние; несмотря на то что это прозвучало как-то несерьёзно, он говорит чистую правду: вряд ли он сможет на лету удержать вес Санни, но обеспечить им более-менее мягкую посадку на ближайшую крышу уж точно сможет и из кожи вон вылезет при необходимости.

Именно сейчас, когда Арс невольно представляет падающего со своего скейта и беспомощно хватающегося руками за воздух Санни с искривлённым от страха лицом, становится по-настоящему не по себе, но он не успевает накрутиться слишком сильно: отвлекается на появившийся в ушах голос.

— Не переживай, Ангел, у меня всё под контролем, — убеждает Санни и тепло его улыбки греет даже на расстоянии. — Я на этой штуке не первый год стою и ни разу даже намёка на потерю равновесия не было, — качает головой и выглядит до того самоуверенным, что Арсению и правда становится спокойнее. — Нам сюда, — вдруг говорит Санни и резко уходит вниз, и наступает уже очередь Арса его догонять — ухмыльнувшись, он принимает этот своеобразный вызов и следует за ним с небольшой заминкой; Санни оборачивается на него с весельем в глазах.

Они приземляются у входа в Ленту, и Арсений оборачивается на изумлённых их внезапным появлением людей — две девушки достаточно забавно округляют глаза, и, пока одна из них тычет пальцем в буквально с неба свалившуюся парочку, другая достаёт телефон для понятных целей.

— Пойдём, — убравший скейт себе за спину Санни берёт Арса под руку и тянет к автоматическим дверям, из которых то и дело выходят люди — все без исключения смотрят на них с Санни как на пришельцев, и это почему-то слишком сильно забавляет; Арсений, безоговорочно следующий за Санни, поворачивает голову в его сторону и прячет улыбку в собственном плече — тот, мельком глянув на Арса, точно так же ему улыбается и, наклонившись поближе, говорит на ухо: — Сейчас Мираж со своими способностями был бы очень кстати.

Арсений, выпрямляясь, смеётся и кивает, после чего как ни в чём не бывало переводит взгляд на бесконечные высокие прилавки с сотнями различных продуктов и приборов и позволяет Санни вести себя, куда ему только заблагорассудится.

Пройдя мимо десятка рядов, чуть ли не в другой конец магазина, они наконец доходят до холодильников с мороженым — Арс уже хочет было ознакомиться с имеющимся ассортиментом, но Санни указывает на большие розовые банки и говорит выбирать любое, потому что ему и так все вкусы нравятся; Арсений, проглатывая комментарии о том, что оно же дорогущее, и желание предложить разделить цену поровну (это глупо, потому что Санни сам предложил его угостить и указал на вполне конкретное мороженое, а значит, по идее, прекрасно всё осознаёт), выбирает пралине — тыщу лет уже не ел — и достаёт из холодильника нужное ведёрко.

На кассе они собирают собственную очередь из фанатов и просто неравнодушных людей, которые просят о фотографии и приветствуют Арса как нового члена Пуперов; Санни ни одному из них не отказывает в селфи и фоткается с каждым желающим — Арсений, с которым точно так же неожиданно много людей хочет заиметь общий кадр, мельком посматривает на Санни, позирующего для очередного невидимого затвора камеры со своей котячьей улыбкой и двумя пальцами в символе мира, до тех пор, пока не настаёт их очередь расплачиваться; Санни оплачивает покупку белой именной картой с принтом солнца и между делом говорит Арсению, что и ему такую заведут, когда тот начнёт сниматься в их шоу.

Девушка на кассе тоже просит их оставить автограф, и Санни миролюбиво соглашается, расписываясь на их чеке: пишет своё супергеройское имя на английском и уводит хвостик последней буквы в горизонтальную плоскость, а потом рисует над этим хвостиком половину солнышка и лучи от него и с довольным видом передаёт ручку Арсению — тот в оставшемся правом уголке рисует стрелочку к солнечному автографу и пишет заглавную букву «А» с двумя восклицательными знаками.

Санни, с интересом смотрящий ему через плечо, хихикает, а затем неожиданно акает ему на ухо, озвучивая написанное Арсением, а тот вздрагивает и смотрит на него наигранно возмущённым взглядом, отчего Санни смеётся ещё сильнее.

— Пойдём! — радостно выдыхает он и, подцепив их банку мороженого и помахав всем столпившимся у кассы людям на прощание, снова берёт Арсения под руку — вскоре они оказываются на улице и практически сразу улетают, не задерживаясь больше в кругу собравшихся и явно их поджидающих фанатов. Уже в воздухе Санни вновь включает микрофон, и Арс слышит: — Ну что ж, поздравляю с новым эксириенсом, — он светит широкой улыбкой и не сводит с Арсения блестящих глаз.

— Ты всегда соглашаешься на фото? Не заёбывает? — в свою очередь интересуется Арс, потому что ему, если честно, что-то вот совсем не вкатило стоять с приклеенной улыбкой и уделять внимание каждому фанату.

— Заёбывает, и многие у нас потому и отказываются, но я всегда стараюсь соглашаться, да, — говорит он, глядя прямо перед собой, и наступает очередь Арсения безотрывно на него смотреть. — Я, конечно, не понимаю прикола селфи с какой-то звездой — по мне, так лучше об объятиях попросить, — но для людей это важно. К тому же для них это практически единственная возможность увидеть нас вживую, так что мне хочется, чтобы у наших поклонников остались положительные воспоминания от этой встречи, — Санни тепло улыбается, встречаясь глазами с арсеньвскими и пожимает плечами, а Арсений в свою очередь в который раз убеждается в том, какой же Санни замечательный — этот мир не заслуживает его, такого хорошего. — Мы, может, в мае следующего года снова автограф-сессию замутим, а пока так, — он поджимает губы в доброй улыбке, а Арс, не отводящий от него заворожённого взгляда и едва не забывающий крыльями махать, может лишь хлопать ресницами и бесконечно удивляться тому, сколько же света таится в этом человеке.

И всё-таки как же прав был Санни, когда выбирал для себя такое супергеройское имя: он ведь действительно солнце, в обществе которого невозможно не согреться и который своими лучами задевает всех и каждого, не оставляя никого равнодушным. Да и как тут останешься, когда рядом с тобой находится самый настоящий генератор света и доброты.

Арсению несказанно повезло, что он имеет возможность с ним общаться и даже дружить. И он симпатичен этому человеку — всё ещё в голове не укладывается.

Заприметив «свою» крышу, Арсений радостно окает, а Санни на это смешливо фырчит и ускоряется; Арс не отстаёт и первым ступает на парапет, а Санни, замедляясь, делает полукруг на скейте и после этого сходит на крышу, подходя к Арсению и глядя снизу вверх в голубые глаза — в таком положении Арсений его выше на целую голову.

Убирая скейт правой рукой, Санни джентельменски подаёт левую Арсению, и тот, мельком усмехнувшись, вкладывает в неё свою ладонь и спрыгивает с парапета — преимущество в росте вновь возвращается на солнечную сторону; рука у него большая, тёплая и слегка влажная, но Арса, на удивление, это нисколько не смущает, и он не спешит отнимать свою конечность из мягкой хватки.

Санни улыбается ему как-то по особенному (Арс даже объяснить не может, но вайб очень отличается от того, как он улыбался, когда они только летели сюда) и почти сразу же отпускает его руку; Арсений хмыкает, отвечая на его улыбку, и вскоре отворачивается, прикусывая губу и чувствуя, как сердце в груди замирает — почти точно так же, как с Антоном, но Арс гонит от себя эту мысль.

Спустя пару секунд Санни опускается рядом с ним и протягивает Арсению металлическую ложку с цветочным узором на ножке, напоминая снять наушник, а следом открывает банку мороженого — оно слегка подтаяло, пока они стояли на кассе и добирались сюда, но это не критично; Арс зачерпывает первую ложку и довольно мычит — Санни наблюдает за ним с приподнятыми уголками губ, после чего и сам пробует.

Арсений, смакуя потрясающий вкус мороженого, рассматривает город, освещённый лучами медленно склоняющегося к горизонту солнца — от ночной тишины и умиротворения нет и следа, но тем не менее ему всё равно как-то спокойно и очень-очень хорошо — даже сложно угадать почему.

Он, жмурясь от солнца, улыбается и переводит взгляд на облизывающего губы Санни, чуть наклоняет голову и подтягивает к себе правое колено, вешая на него руку.

— И всё-таки есть что-то особенное в ночных прогулках, скажи? — произносит Арс, отправляясь за новой ложкой мороженого, и без церемоний отправляет её в рот — не хочется наглеть, но удержаться просто невозможно. — Днём совсем не тот вайб. — И по хер, что уже вечер и вообще закат, вон, скоро.

Санни улыбается и, задержав на нём взгляд, согласно кивает; проглотив мороженое и снова облизнув губы, он произносит негромко:

— У меня теперь запах ночи только с тобой и будет ассоциироваться. — Он поворачивается к замершему Арсению лицом и несколько долгих мгновений вдумчиво смотрит ему в глаза. — Свобода, покой и… — Санни замолкает, оставляя свои слова повиснуть между ними, и оттого Арсению только интереснее узнать, что же там должно было быть после этого загадочного «и».

Впрочем, он достаточно быстро понимает, что Санни продолжать, по всей видимости, не планирует, однако ответ Арсений всё же находит в неуловимо улыбающихся травянистых глазах, слишком красиво подсвечиваемых солнцем — Арс благодаря этому даже рассматривает коричневый ободок вокруг зрачка.

Вот верно Жуковский писал, что словами чувства выразить невозможно (в стихотворении, правда, речь про природу шла, но тут можно и Тютчева с его легендарным «Как сердцу высказать себя?» вспомнить, потому что ситуация в любом случае та же), вот и Санни не может подобрать третье подходящее слово: его просто не существует. Но его молчание и тёплый взгляд в сочетании с мягкой улыбкой говорят намного понятнее слов.

— Как романтично, — выдыхает Арсений и сам улыбается, чуть склоняя голову вбок.

— Знаешь, в твоей компании другие мысли в голове и не появляются, — следом произносит Санни с красивой усмешкой, и Арс только фыркает, улыбаясь шире, и зачерпывает мороженое.

Когда он уже отправил ложку в рот, Санни вдруг отворачивается, прижимая тыльную сторону ладони к месту меж бровями, и извиняется непонятно за что; Арс хмурится и смотрит на него растерянно.

— За что ты просишь прощения? — искренне непонимающе спрашивает он, а Санни смотрит на него взглядом побитой собаки.

— Я просто… — Делает судорожный выдох, и Арсений еле сдерживает себя от того, чтобы не накрыть его руку своей в попытке перебить нервозность заботой. — Я не хочу, чтобы моя симпатия к тебе стала какой-то преградой для нашего общения. Мне не хочется тебя отталкивать, потому что я правда хотел бы с тобой дружить. Если тебя смущает моё вот это вот, я заткнусь, честно…

— Не-не-не, Санни, всё норм, всё хорошо, — перебивая, Арс всё-таки касается его плеча, как неоднократно делал сам Санни, и улыбается подбадривающе. — Меня не смущает «твоё вот это вот» и нисколько не отбивает желание с тобой общаться. Правда, — смотрит искренне в успокоившиеся травянистые глаза и кивает неосознанно как бы в подтверждение своих слов; Санни шмыгает носом и, улыбнувшись с благодарностью, тоже кивает — даёт понять, что арсеньевские слова своей цели достигли.

— То есть ты мне сейчас даёшь официальное разрешение на флирт, я правильно понимаю? — от прежнего состояния Санни вновь не остаётся и следа, и вот он уже с озорством в глазах ухмыляется и заигрывающе приподнимает брови пару раз — Арс понимает это по прыгающей маске; скопировав его выражение лица, тот опирается рукой на парапет рядом с банкой мороженого и наклоняется ближе к Санни, останавливаясь в пятнадцати сантиметрах от его лица, — сам не знает, что им движет, но останавливать себя почему-то не хочет.

— Можем даже документально заверить, если хочешь, — обворожительно говорит он и хлопает глазами, а Санни смешливо морщит нос и прикусывает губу.

— Такой ты, конечно… — выдыхает тот, качая головой, и, снова недоговорив, опускает глаза на мороженое.

— Какой? — интересуется выпрямившийся Арс, неосознанно улыбаясь шире и не отрывая заинтересованного взгляда от Санни, который, однако, его любопытства не удовлетворяет — только качает головой, мол, неважно, и Арсений решает не докапываться; так уж и быть, пусть хранит свои секреты.

— М, кстати! — вдруг мычит Санни, нарушая образовавшуюся комфортную тишину, разбавляемую отдалёнными звуками проезжающих внизу машин, отчего Арсений невольно вздрагивает, зато сразу же обращает на него внимание. — Хотел спросить: как ты относишься к шипперству? — интересуется он следом, приподнимая брови, и Арсу не удаётся сдержать смешок: потрясающий перевод темы — или, наоборот, её продолжение? Санни, поняв ход арсеньевских мыслей, словно испуганно расширяет глаза и мотает приподнятыми руками. — Не, я не в этом смысле! — спешит оправдаться он, а Арсений только смеётся, прикрывая рот рукой. — Честное слово, — добавляет ещё зачем-то — по нему видно, как неловко тот себя чувствует из-за возникшей двусмысленности.

— Я понял, не переживай, — успокаивает его Арс и снова касается рукой его плеча, невесомо проводя по жёлтому пятну на белой ткани комбинезона пальцами — такое ощущение, будто они с Санни в плане прикосновений махнулись местами; Арсений сам, если честно, не знает, откуда вдруг вылезло это неосознанное желание прикасаться к нему, но не то чтобы его это напрягает. — К шипперству, как к явлению, нейтрально отношусь, хотя многое зависит от пейринга, — наконец отвечает ему Арсений и, зачерпнув мороженое и поднеся ложку ко рту, продолжает: — На своей шкуре не сталкивался.

Санни поджимает губы в сочувствующей и одновременно весёлой улыбке, а его взгляд доходчивее любых слов говорит: «Столкнёшься». Арсений отвечает ему практически тем же выражением лица с приподнятыми бровями.

— Я просто хотел предупредить, чтоб ты был готов, что тебя по-любому с кем-нибудь зашипперят. Прям вот по-любому, — с непоколебимой уверенностью и особым выражением произносит Санни и со всем чувством качает головой.

Арсений, глядя на него с интересом, прищуривается и, кажется, уже догадывается, с кем его могут зашипперить (особенно учитывая то, как они засветились вдвоём в Ленте, покупая банку мороженого явно не для всей компании Пуперов) — ответ, как говорится, прямо под носом.

— И с кем же тебя шипперят? — моргнув, он переводит фокус внимания на другой вопрос и улыбается, прищурившись на один глаз; Санни весело фыркает и беззлобно закатывает глаза.

— С Мимом, — признаётся тот, и Арсений кивает самому себе: то, что он и без того, в принципе, знал только что официально подтвердилось (он ещё по «ПЧК» понял, что динамика у этих двоих достаточно интересная и яркая).

— И что, есть основания? — спрашивает Арс быстрее, чем успевает это отследить.

Это очень сильно странно и ещё сильнее непонятно, какого вообще хера, но он вдруг чувствует в груди неприятное ощущение, похожее на… ревность? Словно ему неприятна одна мысль о том, что между Санни и Мимом действительно может что-то быть. Арсений понятия не имеет, что это такое, но это ощущение, на удивление, не исчезает сразу же, как появилось.

— Мне для друга, — добавляет спустя секунду Арс, пытаясь свести всё в шутку, но на самом деле здесь и доля правды есть: Егор, несмотря на то что регулярно бубнит, что якобы «отношения» Минни (так называется их пейринг в фандоме) высосаны из пальца и являются очевиднейшим фансервисом, наверняка не отказался бы знать всё наверняка, так что это для него Арсений добывает информацию. Честное слово.

Санни смеётся и бросает на него красноречивый взгляд из-под ресниц — пусть уж лучше он думает, что Арсений с ним флиртует, нежели совершенно неуместно ревнует (подумать, блять, только — с чего это вообще вдруг стало его так парить?).

— Нет, но кого это нынче ебёт, правда? — весело спрашивает Санни, и Арсений с ним не согласен: его — неожиданно — ебёт; не совсем в том смысле, но всё же. — Но я могу понять, откуда это взялось: мы ведь с ним стояли у истоков, с нас начались Пуперы, и люди видят в этом романтику и троп «От друзей к возлюбленным», — Санни рассказывает это всё совершенно беззлобно и даже без стёба.

Арс, если честно, даже удивляется такому принятию своего положения: он не может знать наверняка, но что-то ему подсказывает, что на месте Санни он бы совсем не был похож на идущего к реке по уровню преисполненности в своём сознании. Однако от мысли, что его партнёром по любовному несчастью может быть Санни, Арсения почему-то не корёжит — ему странно, но он как будто не сильно против.

А ещё ему фоново становится стыдно за то, что он, молодец такой, вступил в команду, а сам даже не удосужился узнать историю её создания; Арс обещает себе исправиться и при удобном случае задать такой вопрос Санни — пусть это немного неловко, но кто ему расскажет лучше человека, который был там с самого начала и изнутри всё видел.

— В принципе, шипперов можно понять, потому что у нас же внутри команды никто не встречается между собой — не потому, что это запрещено, у нас такого запрета вообще нет, а просто как-то так вышло, что все вторые половинки Пуперов, если таковые имеются, — это немедийные люди, и фандом их, понятное дело, не знает. Вот им и остаётся выражать всю свою любовь с помощью нас с Мимом. Вообще, если так посмотреть, то им по большей части нужны просто образы для своего творчества, а не реальные люди. Мне вообще кажется, что они по приколу это делают, хотя некоторые прям на серьёзных щах верят в наши высокие чувства, — продолжает Санни, весело фырча, и Арсений в какой-то момент ловит себя на том, что он его слушает буквально с открытым ртом, и, мельком пройдясь языком по губам, растягивает их в улыбке — нужно же дать хоть какую-то обратную реакцию. — Хотя, знаешь, иногда так странно видеть арты, на которых ты сосёшься — а то, бывает, и ебёшься — со своим лучшим другом, — Санни, поворачиваясь к нему лицом, широко улыбается, а затем и смеётся, качая головой; да уж, Арсений может представить, какой спектр чувств они испытывают от таких картин.

— И вас это не напрягает? — с нескрываемым удивлением спрашивает он и во все глаза смотрит в солнечный профиль.

— Не-а, — отфыркивается Санни, облизывая ложку. — У нас нет и никогда не было друг к другу романтических чувств, так что мы даже как-то всерьёз это не воспринимаем. Как говорится, чем бы фандом ни тешился, — он беззаботно пожимает плечами и качает головой. — Мы, конечно, иногда дурачимся, флиртуем и играем в фансервис, но это всё приколы ради приколов. Хотя мы как-то на корпорате по-пьяни немножко пососались… — вдруг выдаёт Санни, наигранно неловко расширяя глаза и отводя взгляд, а Арсений удивлённо вскидывает брови и буравит его висок красноречивым взором; спустя пару секунд Санни сыпется и приподнимает обе руки. — Так получилось: нам чё-то стало интересно, и вот… — оправдывается он будто бы с виноватой улыбкой. — Зато после этого мы только сильнее убедились, что в романтическом плане друг друга не привлекаем — и слава богу, честно говоря, — заканчивает свою коротенькую историю, и Арсений растягивает весёлую ухмылку и отворачивается к горизонту.

Узнавать такие достаточно интимные детали жизни Санни достаточно любопытно, даже несмотря на странно скребущееся внутри чувство во время рассказа об этом поцелуе — зато сейчас между ними точно ничего нет, думает Арс и неуловимо успокаивается. Что это такое и почему с ним происходит, он даже думать не хочет — что-то ему подсказывает, что это лихо лучше не будить.

— Короче, нам с Мемом несложно, а фанатам приятно, так что так и живём, — Санни подводит итог своего рассказа про шипперство и фансервис, и Арсений тепло улыбается — не верится даже, что он это говорит, но он правда так считает:

— Вашим шипперам повезло, — он кивает неосознанно. — Да не только шипперам, но и вашим поклонникам в целом. Вы все замечательные люди, и я искренне рад присоединиться к вашей команде, — произносит Арс, и Санни расплывается лужицей умиления, глядя на него нежнейшим взглядом; решив, что это подходящий шанс всё узнать, Арсений, смущённо опустивший взгляд, прочищает горло. — Санни, а ты можешь рассказать, как начались Пуперы? А то я так и не удосужился узнать, но мне правда очень интересно! — смотрит на Санни глазами кота из «Шрека». — Извини, пожалуйста, что я так…

— Ты серьёзно щас извиняешься? — явно опешивший Санни даже вперёд подаётся и с искренним недоумением заглядывает ему в лицо; Арсений, всё ещё чувствуя себя неловко, криво поджимает губы — взор Санни смягчается, но тот всё равно не понимает, откуда вообще у Арсения взялось чувство вины за подобные вещи. — Да брось, Ангел, в этом нет ничего такого, за что стоило бы просить прощения, — Санни слабо пихает его в плечо и улыбается подбадривающе. — Никогда не поздно узнать что-то, чего ты раньше не знал. К тому же ты верно поступил, когда спросил об этом меня: кто ж ещё тебе выдаст достоверную информацию, кроме первоисточника? — с весёлым фырком спрашивает он, и Арсений только сильнее убеждается в правильности своих доводов насчёт Санни: тот действительно совершенно нормально отреагировал (и даже распинал арсеньевские загоны в придачу — ну не золотой ли?) и почти точь-в-точь воспроизвёл его мысль про конкретного рассказчика этой истории. — Устраивайся поудобнее, — кивает ему Санни.

Арс, напоминая самому себе радостного щенка, разворачивается к нему лицом и перекидывает левую ногу через парапет; Санни, улыбнувшись, копирует его позу и пододвигает мороженое поближе к Арсению, посчитав, видимо, что тот скромничает и потому не ест.

— В общем, — начинает Санни свой рассказ, и Арс приподнимает брови в жесте искренней заинтересованности, попутно зачерпывая новую порцию мороженого. — У нас с Джиниусом ещё до переезда сюда была мысль-дефис-мечта создать свою команду супергероев, но в нашем родном городе суперы были, если честно, откровенно так себе, — Санни в шутку морщится, — так что мы, понятное дело, сидели на жопе ровно. А потом Джиниус переехал сюда, я тоже через пару лет, когда школу окончил, подтянулся и случайно познакомился здесь с Мимом — так и завертелось, — тёплая улыбка трогает его губы, и Арсений не может не ответить тем же. — Многие щас даже не знают, что Джиниус тоже с самого начала был с нами, и думают, что только мы с Мимом всё это начали. Меня, честно, печалит такое отношение к нему, мол, если он не вылезает из лаборатории, значит, он не так важен, но это же не так совсем! — Санни хмурится и качает головой; смотрит на Арсения со слабым возмущением (понятное дело, оно направлено не на него, а на людей, преуменьшающих значение Джиниуса для Пуперов) и тяжело вздыхает. — Он очень много сделал для всех нас, а лично для меня — ещё больше; он мне как Шредер для черепашек-ниндзя: мой наставник и просто один из самых близких людей на этой планете, — продолжает Санни, и Арсений не может сдержать улыбку от его трогательного отношения к своим друзьям.

— Джиниус крутой, — произносит Арс, чтобы как-то поддержать этот диалог, а Санни часто кивает, мол, вот и я о том же! — А вы с Мимом знаете личности друг друга? — следом спрашивает он, склоняя голову к левому плечу и заинтересованно прищуриваясь.

Санни, к Арсовому удивлению (тот почему-то думал, что всё в точности до наоборот), улыбается и отрицательно качает головой.

— Мы с ним так долго знакомы, что хранить тайну своих личностей друг от друга для нас уже стало своеобразной традицией, — объясняется он, и Арс может только задумчиво хмыкнуть в ответ — необычный подход, но тоже, разумеется, имеет место быть.

— И что, тебе совсем не любопытно узнать, кто он на самом деле? — Арсений сам не знает, почему ему вдруг становится так интересна эта тема, но поделать с этим ничего не может.

Санни с беззлобной усмешкой вздёргивает бровь — они только вчера с ним говорили на подобную тему, а сегодня Арсений задаёт такой почти что провокационный вопрос, — но практически сразу же очаровательно улыбается и мелко качает опущенной на пару секунд головой; когда зрительный контакт с голубыми глазами, в которых красиво сверкают искры смешинок (изначально Арс не вкладывал ничего такого в этот вопрос, но после осознания, о чём подумал Санни, ситуация действительно становится забавной), возобновляется, он улыбается уже совсем по-другому и отвечает:

— А что мне это знание даст? — Санни жмёт плечами и прищуривается на правый глаз. — Конечно, я думал когда-то раскрыть ему свою личность, — опережая арсеньевский вопрос, произносит тот и наконец ныряет ложкой в мороженое — Арс понятливо возвращает ведёрко на середину. — Ладно бы, если бы от этого зависело количество времени, которое мы проводим друг с другом — я имею в виду встречи и в реальной жизни, без масок, — но от этого правда ведь ничего не поменяется: я и так почти всё свободное время в офисе провожу и, соответственно, с Мимом вижусь чуть ли не чаще, чем с моим сожителем, — он фыркает, отправляя мороженое в рот, а Арсений вдруг цепляется за вкинутый им факт.

— Сожителем? — переспрашивает так, будто это имеет хоть какое-то значение для разговора, и спустя мгновение сам же себя отчитывает: он не должен выпытывать у Санни личную информацию! У них же договорённость была, ёбан бобан… С улыбкой кивнувший Санни, однако, точно так же посылает эту договорённость на хер. — И в каких вы с ним… отношениях? — ещё один не прошедший фильтрацию мозгом вопрос сбегает наружу, и Арсений сам от себя в ступор впадает: нет, ну на кой член ему понадобилась эта информация?! Господи, ну почему он в обществе этого человека совершенно не умеет держать язык за зубами!

Санни, явно не ожидавший такого вопроса, смотрит на него с удивлением в мельком расширившихся глазах — на его лице за эти несколько секунд сменяется целый калейдоскоп эмоций, однако он достаточно быстро берёт себя в руки.

— Дружеские, — наконец произносит он с усмешкой, подаваясь корпусом вперёд. — Я бы даже сказал, он мне как брат, — усмешка перетекает в искреннюю широкую улыбку, и видит бог: у Арсения когда-нибудь от этих братско-дружеских отношений начнёт перманентно дёргаться глаз; понятно, конечно, что Санни выбрал такую формулировку, чтобы обозначить тотальное отсутствие влечения к своему сожителю, но он случайно угодил прямо в арсеньевский триггер. — Для себя интересуешься? — следом преувеличенно беззаботно спрашивает Санни, и Арс не позволяет растерянности замереть на его лице дольше, чем на мгновение.

— Ага, ищу варианты, где перекантоваться можно, если чё, — он растягивает ухмылку и держит лицо кирпичом, хотя и без того понятно, что это лишь шутка. — Вы со своим сожителем отпадаете, — на губах расцветает милая улыбочка.

— А, то есть, если бы я один был, ты бы ко мне подкатил? — Санни, прекрасно понимающий, что это — не более чем шуточный разгон, наигранно изумляется, вскидывая брови, а затем прочищает горло и подносит к уху руку так, будто это телефон. — Алло, Володя? Братан, мы больше не можем жить вместе, — говорит тот в воображаемую трубку, а Арс сыпется, опуская голову, и на периферии сознания надеется, что тот только что не назвал реальное имя своего сожителя, а взял какое-нибудь рандомное с потолка; спустя секунду Санни присоединяется к его смеху и расплывается в очаровательнейшей улыбке. — А если серьёзно… — после небольшой паузы он вдруг смотрит на Арсения уже без смешинок в глазах, будто и вправду волнуется. — Тебе же есть, где жить, да? — видно, что он и сам сомневается в адекватности своего вопроса, но его небезразличный вид вызывает только тепло в области солнечного сплетения, а не желание закатить глаза и мысли в духе «Какой же ты тупой» — будь на месте Санни кто-нибудь другой, кто у Арсения не вызывает ни одной положительной эмоции, он бы наверняка не стал сдерживаться от сучливых комментариев.

— Я приезжий студент, где же я могу жить? — включая весь свой актёрский талант, вслух задумывается Арсений и, отводя взгляд, постукивает указательным пальцем по подбородку.

— В общаге? — почему-то спрашивает, а не утверждает Санни и замирает с радостной улыбкой, глядя на Арса во все глаза в ожидании, когда тот похвалит его за верное предположение — ну точно щеночек. Арсений, наигранно ахая и возвращая глаза на лицо напротив, приоткрывает рот и неполностью заслоняет его рукой, а Санни, сияя ярче, мягко смеётся и обещает: — Не переживай, эта тайна умрёт вместе со мной, — он прижимает ладонь к сердцу.

Арсению вдруг становится жутко стыдно: Санни ведь думает, что Арс сказал ему правду — открылся, хотя говорил, что подобного от него ожидать не стоит, — когда как на самом деле тот специально пустил его по ложному следу; но этот приступ, слава богу, не длится долго, и Арсений достаточно быстро приходит к выводу, что в его лжи нет ничего предосудительного — Санни был обо всём предупреждён практически с самого начала.

И всё же намеренно вводить его в заблуждение неприятно — как будто и ему, и себе в душу насрал.

— Тяжело было из общаги сбегать по ночам? — с каким-то даже сочувствием спрашивает Санни, возвращая увязшего в неприятных мыслях Арсения на крышу, и тот мелко трясёт головой и вновь отодвигает всё на задний план — потом, потом, всё потом, а сейчас участливый Санни ждёт ответ на свой вопрос.

Залезая ложкой в ведёрко — ещё чуть-чуть и оно уже будет наполовину пустым, — он пожимает плечами и качает головой, бурча себе под нос: «Да не то чтобы».

— Ну ничего, щас вы с Йоуке законнектитесь, и твоя жизнь станет в тысячу раз проще, — обещает ему Санни, и Арсений поднимает на него вопросительно-заинтересованный взгляд. — Она наша палочка-выручалочка — я даже думать не хочу, как бы мы сейчас обходились без неё, потому что я прекрасно помню то время, когда она ещё не была в нашей команде и это был кошмар, — он, расширив глаза, качает головой. — То, как мы все шкерились, чтобы нас никто не запалил… — Сделав многозначительную паузу, Санни передёргивает плечами и морщится, вызывая у Арсения усмешку: больная тема для всех супергероев; иногда очень хочется и вправду жить во вселенной «Ледибаг», где Маринетт может забежать за любой фонарный столб и перевоплотиться и никто на неё внимание не обратит. — Короче, смотри, — ёрзая, наконец продолжает Санни, и Арс вскидывает брови, действительно внимательно его слушая, — Йоуке благодаря своей способности может телепортировать нас в любые места, если знает, как они выглядят. И здесь есть удобный хак: ей не обязательно видеть эти места вживую — достаточно просто фото, — он красноречиво смотрит на Арсения, одним взглядом спрашивая, мол, смекаешь, о чём я? — В общем, ты ей кинь фотку какого-нибудь угла, из которого тебе было бы удобно попадать в офис, и больше не придётся шкериться. Я, например, ей свой толчок сфоткал, — беззастенчиво признаётся Санни, и Арсений просто не может сдержать смешок: это почему-то звучит слишком забавно.

Поднося расслабленную руку ко рту, Арс прячет свою улыбку и кивает пару раз — способность Йоуке действительно незаменима в этом плане, и Арсений будет невероятно благодарен ей за помощь; нужно потом подумать, какой угол можно будет для неё запечатлеть (подкинутая Санни идея с туалетом, конечно, клёвая, но в арсеньевском случае вряд ли сработает: он ведь живёт с Антоном, который по-любому бы заметил его пропажу, сделай Арс так при нём, так что лучше не рисковать), а пока ему хочется побыть в мире реальном, а не мысленном.

— У тебя один сосед в комнате? — возвращаясь к предыдущей теме, продолжает свой расспрос Санни, и Арсений, улыбнувшись уголками губ, кивает. — Это в него ты влюблён? — Слишком откровенный вопрос сбивает с толку — Арсений невольно напрягается, а Санни, видимо, ляпнувший не подумав, чертыхается себе под нос и глядит на него виновато. — Чёрт, прости, пожалуйста, я что-то… Извини. Это личное, — он мило жмурится и мотает головой, чувствуя себя ужасно неловко — Арс всем своим существом ощущает его скованность. — Ты не обязан отвечать, — добавляет он, осмеливаясь взглянуть на смягчившегося и успокаивающе улыбающегося ему уголками губ Арсения, который просто кивает: само собой разумеется, он не обязан отвечать — он и не будет.

— Всё в порядке, — качнув головой, выдыхает Арсений и заглядывает в щенячьи глаза напротив, стараясь и взором донести до Санни эту простую мысль; тот рассеянно кивает и продолжает есть мороженое — Арс невольно подмечает, что движения его рук не такие гладкие и изящные, как обычно.

Снова образовывается тишина. Арсений, прикусывая нижнюю губу, задумывается об Антоне и пожелании Олеси, которое он неразрывно связывает со своей влюблённостью; интересно: а Олеся знает даже про Арсовы чувства к собственному брату, или, чтобы это увидеть, её способностей всё же не хватает? Может, имеет смысл конкретнее спросить её, что она имела в виду…

Арсений, опуская глаза и незаметно хмурясь, ощутимо расстраивается от своего приподнятого настроения, потому что он снова, блять, надеется, снова ждёт непонятно чего — неужели он правда думает, что что-то в Антоне перещёлкнет и тот станет по-другому смотреть на Арса? Глупость, да и только.

Так, нужно срочно на что-то отвлечься, пока он окончательно не съехал в яму самобичевания за собственную неправильную влюблённость; Арс фокусирует взгляд на Санни и озвучивает наконец вопрос, который возник у него ещё во время чаепития:

— Каким было твоё напутствие от Олеси? Тебе его делали вообще, или это только тем, кто присоединился после неё?

— После Олеси присоединился только Болталкин, — Санни, уже отошедший от своего проёба, весело улыбается, наблюдая за арсеньевской реакцией (тот, на долю секунды расширив глаза, понятливо акает). — Но да, Олеся по доброте душевной каждому дала дружеский совет.

— И каким был твой? — Арсений приподнимает уголки губ и склоняет голову вправо.

— «Гори, но не сгорай, солнечный мальчик. Помни, что твой свет нужен в первую очередь тебе самому, а потом уже остальным». Вроде даже дословно, — с мягкой довольной улыбкой говорит Санни, вызывая у Арсения желание растянуть умилённое «Оу-у». — В своё время она очень мне помогла — не могу словами выразить, как именно она на меня повлияла, но в тот вечер было такое ощущение, будто в душе что-то перевернулось и я больше никогда не буду прежним, — Санни тепло смеётся, прикладывая руку к грудной клетке, и Арсений, наблюдающий за ним по-настоящему очарованно, очень понимает его: слова Олеси и её проникновенный взгляд в тот момент просто не могли не ковырнуть что-то глубоко внутри. — Хотя в моменте меня смутила выбранная ею формулировка, — вдруг добавляет Санни, опуская глаза на мороженое.

— Какая? — Арс непонимающе хмурится, и, когда он ещё раз прокручивает в голове сказанное Санни, ответ приходит к нему одновременно с тем, как тот отвечает:

— Солнечный мальчик. Ну, ты, думаю, знаешь, кого обычно называют солнечными детьми. — Санни криво и несколько неловко поджимает губы, а Арс, шумно выдыхая, словно нехотя кивает — он, если честно, даже не задумался об этом: это прилагательное в его голове имеет только одно значение (ну, помимо прямого), и оно неразрывно связано с этим удивительным человеком. — Нет, ты не подумай, я не имею ничего против детей с синдромом Дауна, — тут же оправдывается Санни, вновь прижимая ладонь к сердцу, и Арсений кивает пару раз — он и не собирался думать о чём-то таком. — Просто это не самое приятное в мире, когда тебя называют солнечным в том самом смысле. А некоторые, вообще ничего не стесняясь, и вовсе прямо дауном называют, — Санни хмыкает, едва уловимо кривясь, а хмурящийся Арсений не может сдержать неприятного удивления.

— Какой пиздец, — сочувствует он, обеспокоено глядя на Санни. — Поверить не могу, что у такого чудесного человека есть хейтеры, — совершенно искренне признаётся он, приподнимая брови и качая головой; люди и их замашки, по всей видимости, никогда не перестанут его удивлять.

Нет, ну правда, как можно ненавидеть такого прекрасного, милого, заботливого и комфортного Санни? Он и как человек замечательный, и как супер обалденный, и как медийное лицо невероятно кайфовый (даже если Арс судит по одним «Подземельям», это не меняет сути дела), а чего стоит только его безусловное уважение к окружающим — Санни наверняка ни за что бы не позволил себе высказаться подобным образом о другом человеке не только в медиа-пространстве, но и в реальной жизни с друзьями.

Санни, сразу же поднимая на Арсения взгляд исподлобья, расплывается в очаровательной улыбке и, проглотив мороженое, фырчит короткое «Засчитано»; Арс смотрит на него с наигранным осуждением.

— Да эй, я ведь серьёзно! — прикоснуться к Санни сейчас кажется необходимостью, а потому Арсений, безоговорочно следующий за этим порывом, подаётся вперёд и слабо толкает чужое плечо — Санни, нисколько не пытаясь избежать тактильного контакта, весело отфыркивается. — Ты буквально один из самых светлых людей, которых я встречал за всю свою жизнь; ты же буквально большое, тёплое и комфортное солнышко! Слово «солнечный» лучше всего тебя описывает! — с жаром произносит Арсений, не разрывая зрительного контакта, но, смутившись, на всякий случай уточняет: — Ну, в правильном смысле.

— Я понял, — Санни кивает с успокаивающей улыбкой и светит нежностью в глазах. — Спасибо, Ангел, — искренне благодарит он, и от этого взгляда травянистых глаз сердце сжимается до размеров крошечной ракушки, а все остальные внутренности безбожно плавятся. — Я очень рад, если ты правда так думаешь.

— Что значит «если»? — с шуточным возмущением доёбывается Арсений — в его взоре появляется секундная строгость: он не позволит этому человеку сомневаться в собственной исключительности (ну, или, по крайней мере, не в его смену). — Я правда так думаю!

Санни, приподнимая руки, безоговорочно капитулирует и тепло смеётся, смотря на него со всё той же признательностью — этим взглядом можно без труда топить вечные льды; Арсений, чувствуя себя как никогда спокойно и расслабленно, греется под этими лучами и мягко улыбается, не отрываясь от зелёных радужек.

Арс с Санни задерживаются на этой крыше ещё на полчаса; пока они болтали на всякие суперские темы (Санни рассказал ещё несколько историй про начало супер-пуперства и про то, кто в какой последовательности присоединился и как это было) и попутно доедали практически окончательно превратившееся в жижу мороженое, солнце неумолимо приблизилось к горизонту — максимум через десять минут оно спрячется окончательно.

Арсений, прищурившись, переводит взгляд с настоящего солнышка, на слепящий и кажущийся в подмётки Санни не годящимся солнечный диск, на треть спрятавшийся за какой-то многоэтажкой, и расстроенно вздыхает, незаметно прикусывая нижнюю губу; Санни, догадавшийся, что это может значить, решает уточнить:

— Тебе пора?

Когда Арс вновь поворачивается к нему, то натыкается на самый что ни на есть щенячий взгляд — отражение своего собственного, потому что покидать этот комфортный мыльный пузырь не хочется от слова совсем; он поджимает губы и нехотя кивает.

— Домашка сама себя не сделает, к сожалению, — Арсений говорит и смотрит на Санни так виновато, будто это его выбор ебаться со сраным докладом к завтрашнему семинару (он, как всегда, откладывает всё на последний день, а потом в итоге засиживается допоздна, пытаясь на подпалить антоновскую квартиру своей горящей жопой); Арс бы с куда большим удовольствием сожрал ведро ненавистной рыбы, вот честное слово.

— Ну ничего: ты же теперь в команде, и мы с тобой будем видеться с завидной регулярностью, — Санни, как обычно, лучше всех находит правильные слова, чтобы приободрить повесившего нос Арсения, и тот не может не улыбнуться. — Не беспокойся, я ещё успею тебе надоесть, — фырчит он и, перекинув ногу через парапет, поднимается; несмотря на понимание того, что это было сказано скорее в шутку, Арсений, вставший следом за ним, не может не отреагировать на такое «обещание» закатыванием глаз и грозным взглядом.

— Ты мне не надоешь, Санни, — максимально серьёзно произносит Арс, встречаясь с ним глазами, после чего выдыхает и подходит к нему ближе, замирая на расстоянии полутора шагов. — Я искренне очень рад нашему знакомству и надеюсь, в скором времени мы станем хорошими друзьями. Мне бы правда этого хотелось, — борясь с откуда-то вылезшим смущением, признаётся он и чуть опускает голову, но зрительного контакта со становящимся всё более ласковым взором Санни не разрывает.

— Это абсолютно взаимно, Ангел. Я уже с нетерпением жду нашей следующей встречи, — выдыхает тот с теплейшей улыбкой, и Арсений, также улыбаясь, кивает ему в ответ. — Обнимемся на прощание? А то ты уже со всеми обняться успел, а со мной — всё никак, — Санни говорит это с весёлой улыбкой на пухлых губах, благодаря которой всё можно перевести в шутливый упрёк, но в таких красивых, подсвечиваемых закатным солнцем зелёных глазах читается самая настоящая котячья просьба: Санни и правда хочет с ним обняться, и отказывать ему совсем не хочется (да и не получится при любом раскладе).

Арсений с умилённым выражением лица охотно разводит руки в стороны, приглашая его, тут же так очаровательно обрадовавшегося (сейчас ему и правда идеально подошли бы собачьи ушки и болтающийся туда-сюда хвост — Санни действительно является хуманизацией прелестного золотистого ретривера), поближе к себе; если честно, то Арс и сам не до конца понимает, как так вышло, что они до сих пор не обнялись — да, конечно, у них были сегодня групповые объятия, во время которых они с Санни были не так уж далеко друг от друга, но это всё-таки совсем не то же самое.

— Сразу уточнение во избежание неловкости, — прежде чем преодолеть эти полтора шага между ними, тот выставляет вперёд указательный палец и со всей серьёзностью смотрит в голубые глаза. — Для тебя комфортнее короткие объятия или долгие?

Во взгляде мелькает волнение — оно же заметно и в дёрганом движении рук, когда Санни как бы приглаживает штаны своего суперкостюма — и, господи, какой же он… У Арсения слов и дыхалки не хватит, чтобы описать, насколько этот человек трогателен в своей заботе о чужом комфорте и насколько сильно такая внимательность плавит всё Арсово существо.

— Долгие, — отвечает Арсений после небольшой паузы, во время которой он пытался заново собрать свою личность по крупицам.

Он вообще, раз уж зашла речь, терпеть не может эти короткие, будто бы дежурные, сделанные чисто для галочки объятия — по его мнению, если уж и совершать такой трогательный жест, то делать это нужно по-нормальному, с душой, а иначе какой в нём смысл? Люди ведь обнимаются не только для того, чтобы стать ближе физически, но и чтобы оставить на душе отпечаток присутствия другого, небезразличного им человека, чтобы в сердце сохранилось это тепло. Лучше уж совсем не обниматься ни с кем и никогда, если эти объятия будут походить на телодвижения вялой рыбёшки.

Поэтому да, с Санни ему по-настоящему хочется обниматься долго и крепко — с его ростом и размахом рук это должно быть как минимум жутко комфортно.

— А тебе? — почти сразу же уточняет Арсений: это, конечно, весьма маловероятно, но вдруг этот вопрос был намёком на то, что Санни как раз сторонник этих вялых недообъятий? Хотя, при всём уважении, он совсем не похож на такого извращенца.

— С клёвыми людьми всегда приятно обниматься подольше, — так просто выдыхает Санни, убирая руки за спину, будто стишок на утреннике в детском саду собирался рассказывать, и Арсений не может не расплыться снова: даже это Санни умудрился вывернуть в комплимент ему.

— В таком случае предлагаю не тянуть, — опустивший было руки Арс вновь их поднимает и приглашающе сгибает и разгибает пальцы.

Санни, словно только этого и ждал, тут же делает широкий шаг и в следующий миг сгребает Арсения в и правда безумно уютные объятия; он обнимает поперёк спины, почти сразу под основанием крыльев, а Арс закидывает руки на его широкие крепкие плечи, отмечая про себя, как же здорово сейчас ощущается их разница в росте.

С людьми, которые выше тебя, всегда по-особенному приятно обниматься, и до сегодняшнего дня таким человеком для Арсения был только Антон, но теперь, вот, появилась ещё одна тактильная шпала (со всей любовью и уважением — Арс никого не оскорбляет); однако, какими бы комфортными ни были объятия с Санни, они не идут ни в какое сравнение с антоновскими: Шастун для Арсения — самый лучший, и его в арсовских глазах просто невозможно превзойти в чём бы то ни было.

Хотя если постараться быть хоть чуть-чуть объективным и не примешивать к этому своё особое отношение к Антону, то не исключено, что в сопоставлении комфортности объятий вполне мог бы выиграть Санни, но, к сожалению или к счастью, арсеньевская влюблённость даёт Шастуну нехуёвое преимущество во всех сравнениях.

Через маленькую вечность, не зная, что сделать с крыльями и куда их деть (стоять просто так почему-то кажется неловким), Арсений зачем-то обнимает Санни ещё и ими — выглядит это так, будто они оба теперь находятся в коконе, оберегающем от вторжений внешнего мира и лишних глаз.

— Ой, мы в домике, — оторвавший голову от Арсового плеча Санни очаровательно вертит ею, с детским восторгом разглядывая массивные крылья, находящиеся совсем рядом с его лицом, а Арсений отчего-то смущённо (возможно, из-за того, что они так и не разорвали объятий и всё ещё находятся очень близко друг к другу — Арс буквально грудной клеткой чувствует чужое размеренное сердцебиение) улыбается и исподлобья глядит на такого милого в своей непосредственности Санни.

Через пару секунд тот переводит свой лучистый взгляд с белоснежных перьев на лицо напротив и вдыхает, забывая, как выдохнуть; Санни смотрит на него так, будто видит впервые и, кажется, даже не моргает, боясь спугнуть это хрупкое мгновение, и Арсений замирает точно так же, как ослеплённый фарами олень.

Хотя почему фарами? — Солнцем.

Правая рука Санни сползает на Арсову талию, прижимая ещё ближе к себе, и вроде слегка подрагивает — или тому это просто кажется? — а его сердцебиение, впрочем, ровно как и арсеньевское, ускоряется.

Арсений — сам не знает зачем, это получается скорее неосознанно — первым опускает взгляд на чужие пухлые и приоткрытые губы, и мысль о том, что эта ситуация просто идеальна для первого поцелуя, возникает в его голове бесконтрольно, как-то сама собой.

Дыхание окончательно спирает, и Арс, к собственному удивлению, вдруг кристально чётко осознаёт, что он ждёт того, что может произойти. Чему логично было бы произойти.

Однако вместе с этим неправильным желанием (от которого, тем не менее, жар в животе распространяется только сильнее) на задворках сознания вспыхивает страх — и вовсе не оттого, что он не умеет целоваться и наверняка облажается, выставив себя не в лучшем свете, а оттого, что он вообще допустил такую мысль: во-первых, арсеньевское сердце принадлежит Антону, с которым…

С которым у него ничего и никогда не выйдет — едко комментирует про себя Арсений, в который раз неприятно отрезвлённый этим пониманием. С Антоном, несмотря на всё его желание, у него никогда не будет первого поцелуя, и вряд ли Арс будет до конца жизни хранить ему верность — просто это такой период, а Санни…

Он замечательный, но вряд ли у них что-то может сложиться: во-первых, они ведь теперь в одной команде, и им наверняка предстоит через многое пройти бок о бок, а во-вторых, Санни — супергерой, причём очень популярный, и Арс уже тысячу раз для самого себя повторил, что ни за что не сможет вступить в отношения с супером.

И всё же, несмотря на это всё, Арсений просто не может заставить себя не смотреть в травянистые глаза, что находятся на таком мизерном расстоянии от его собственных.

— Ангел… — шепчет Санни, и, боже, Арс ощущает его горячее дыхание на своих губах. Боже. Он сглатывает, после чего вновь приоткрывает пересохшие губы. Санни облизывает свои и дышит глубже, словно ему тяжело говорить. И Арсений весь замирает — то ли от желания, то ли от страха услышать то самое подразумеваемое продолжение.

Проходит ещё пара бесконечно долгих секунд, прежде чем Санни растерянно моргает и сглатывает, на миг отводя глаза — тот самый момент утекает сквозь пальцы, но Арсений бегает взглядом по чужому лицу, словно не верит в это, словно надеется, что ещё может что-то произойти; возобновив зрительный контакт, Санни с никуда не девшимся желанием в глазах (теперь к нему, правда, подмешивается множество других чувств и эмоций, за пеленой которых Арсению не удаётся его разглядеть) выжимает из себя улыбку.

— С тобой очень приятно обниматься, — говорит Санни и, вопреки своим словам, мягко отстраняется; сжавшаяся было пружина напряжения в арсеньевском животе не то что распрямляется — она исчезает вовсе, словно её и не было никогда, а сам Арсений вдруг испытывает разочарование. Да, это определённо оно.

О том, что между ним и Санни промелькнула искра (Арсению же не показалось, что тот также хотел его поцеловать?) и он вроде как даже хотел, чтобы эта искра переросла во что-то большее, Арс подумает когда-нибудь второго никогдабря. Нужно поскорее забыть о произошедшем и больше никогда не возвращаться к этому моменту ни в воспоминаниях, ни в разговорах с Санни.

Практически тут же Арс скашивает взгляд на растянутые в искренней улыбке губы Санни и чувствует его фантомное дыхание на нижней части собственного лица — реакция в виде горящих под маской щёк не заставляет себя долго ждать, и Арсений, вспыхнувший спичкой, испуганно опускает глаза и выдавливает из себя короткое «Взаимно», чтобы не делать ситуацию ещё более неловкой своим молчанием.

Жесть, они же правда почти поцеловались! Арсений не может удержать тот безумный поток мыслей, следующий сразу за осознанием, которое будто только сейчас в полной мере бьёт обухом по голове и скручивает живот в том самом волнительно-предвкушающем чувстве, — он словно пытается собрать разлившуюся воду руками, но проку от этого, конечно же, никакого.

Интересно, а как бы это… Блять, нет-нет-нет, нужно срочно прекращать думать об этом. Этого не было, а значит, оно ни на что не влияет и, вообще, всё ложь, пиздёж и провокация — нужно забыть как мутный сон под утро и никогда не вспоминать.

Они с Санни как-то скомкано прощаются — тот предлагает воспользоваться помощью Йоуке и телепортнуть его в укромное местечко поближе к дому, но Арс отказывается: во-первых, не хочется напрягать Йоуке в первый же день их знакомства, а во-вторых, ему просто жизненно необходимо побыть одному и остыть (он точно взорвётся, если пробудет рядом с Санни, который не сводит с него взгляд котёнка-невдуплёныша, ещё хотя бы минуту) — и Арсений вскоре улетает.

Но, несмотря на успешность физического побега с места неслучившегося преступления, душой и мыслями он всё ещё находится в том моменте, когда улыбка Санни медленно сходит с губ и тот смотрит на него как на северное сияние; и осознание, что Арс его привлекает в романтическом ключе, подбрасывают ещё больше поводов для размышлений.

Арсений боится, что он каким-то образом дал Санни надежду на шанс, что было бы просто отвратительно с его стороны, учитывая все эти разговоры о влюблённости в другого человека и убеждения о недопустимости отношений с суперами.

Он понимает, конечно, откуда берутся все эти мысли про отношения, но Арсению хочется поскорее вернуть себе душевный покой и равновесие и снова быть в любви к одному Антону (без всяких там «быть не против» поцеловаться с первым встречным, кто уделил ему внимание) — эти чувства тоже не обречены на счастливый финал, зато это уже хорошо изученная тропинка, которую Арс ни на что и ни за что не хочет менять.

Чтобы обрести это самое душевное равновесие и вытеснить из головы произошедшее между ним и Санни ему хватает лишь увидеть Антона, который возвращается домой на пару часов позже и который приветствует мигом вскочившего с дивана Арсения широкой улыбкой и крепкими объятиями — цепляясь за него обеими руками, Арс прячет поплывшее лицо в его плече и думает только об одном: вот так — правильно.

И ничто и никто не заменит для него это чувство.

Антон сегодня тоже задумчивый — Арс, переместившийся с ноутбуком на кухню, чтобы побыть рядом с Шастуном, пока тот ужинает, замечает его то и дело залипающий в пространстве взгляд и иногда дёргающиеся вверх уголки губ — но на Арсов вопрос он даёт очень размытый ответ: «Да так», ведя плечом и качая головой, мол, ерунда, не обращай внимания.

Арсений понятливо кивает и больше не доёбывается, давая Антону спокойно подумать о своём загадочном «да так», а сам, отвлекаясь от почти доделанной презентации, украдкой смотрит в его опущенное лицо и прячет влюблённую улыбку в прижатой ко рту руке.

И как он только мог хотеть целоваться с другим, когда в мире существуют эти губы? Да, Арс никогда не сможет их поцеловать, но мечтать, как говорится, не вредно.

Больно, но не вредно.

Не вредно, думает Арсений, мечтательно вздыхая и глядя на откусывающего полкотлеты Антона, как на восьмое чудо света — всё-таки этот человек, определённо, самый прекрасный в этом мире.

Тем же вечером — точнее, уже ночью — Арсений, лёжа на своём разложенном диване под одеялом и осторожно косясь в сторону коридора (это действие не имеет никакого смысла, потому что Антон правда ушёл спать и в квартире стоит идеальная тишина; в любом случае, даже если тот вдруг выйдет из своей комнаты, Арс успеет всё спрятать — переживать ему не о чем), достаёт из тайника свой супергеройский телефон — ему вдруг вспомнилось, что Санни говорил про возможность завести инсту, если Арс вдруг захочет публиковать какой-то индивидуальный контент вне пределов канала Пуперов, и ему приспичило реализовать это именно сейчас.

Нужное приложение уже установлено, и Арс просто тыкает на разноцветную иконку, переходя на приветственный экран, предлагающий ему войти или зарегистрироваться — тут и гадалкой быть не нужно, чтобы угадать, какую опцию тот выбирает.

К его удивлению, никнейм «angel» оказывается свободен и даже не приходится добавлять каких-нибудь вспомогательных символов и цифр, что просто не может не радовать; когда предлагают поставить аватарку, Арс на автомате тыкает на «выбрать из галереи», забывая, что этот телефон совершенно пуст.

Или не совсем: послушно открывшаяся галерея напоминает ему о существовании единственной фотографии на этом устройстве, и Арсений думает ровно три секунды, после чего берёт и устанавливает дурацкую фотку Санни себе на аватарку — ему похуй, он так чувствует.

Закончив с настройкой своего аккаунта, Арс покидает инстаграм и переходит в телеграм, с некоторым удивлением обнаруживая Санни онлайн (ему показалось, что тот, как и Антон, старается ложиться достаточно рано, а сейчас уже почти одиннадцать) и с вмиг растянувшейся улыбкой переходя в их диалог, где пока что висит один приветственный стикер от Санни, брошенный им ещё в три часа дня.

«Привет! Как ты записан в инстаграме?» — набирает Арсений, решая сразу перейти к делу, и сердце волнительно ёкает, когда его сообщение оказывается сразу прочитано — это приятно.

Санни кидает ссылку на свой аккаунт, и Арс сразу же на него подписывается и кидает точку ему в директ, чтобы тот мог отличить его от других подписчиков.

Почти сразу же после уведомления о взаимной подписке Санни присылает Арсению два скрина: на первом шапка арсеньевского профиля, а на втором — профиля Санни, где Арс видит на аватарке дурацкую фотку самого себя и хихикает, морща нос и испытывая лёгкое смущение оттого, что эту фотокарточку уже очень скоро увидят миллионы.

«Вупсень и Пупсень — супер-пуперская версия, — кидает ему вдогонку Санни, и Арс хочет было по привычке отправить стикер с котиком, но натыкается только на базовые наборы — придётся всё заново настраивать под своё удобство; эмодзи с решительным котиком приходят на помощь, и после небольшой паузы он всё же кидает их. — Не будешь против, если мы парный пост с этими фотками замутим?»

«Только за))»

Вновь зайдя в инстаграм, Арсений с прикушенной в глупой улыбке губой обновляет страничку Санни до тех пор, пока там не появляется свеженький пост — спустя мгновение на нём появляется арсеньевский лайк вместе с кучей других; возможность комментирования у Санни ограничена, исключая определённый круг лиц, однако почти сразу под постом появляется комментарий от Олеси: «Аватарки восторг, мальчики))», и Арсений не может не рассмеяться, уткнувшись лбом в подушку.

На его новенький аккаунт тут же набегает волна первых подписчиков — Арсений даже моргнуть не успевает, как их становится уже полтысячи; всё ещё не верится, что это происходит на самом деле.

Вернувшись в чат с Санни — Арсений не видит смысла сдерживать желание пообщаться с ним немножко перед сном, — он спрашивает, не перегнул ли с установкой чужой фотографии на аватарку, на что получает в ответ уверения, что всё классно и это его решение, наоборот, заставило Санни похихикать — «Прикол же!»; а ещё он то ли в шутку, то ли всерьёз предлагает в следующий раз, когда они увидятся, сделать общую фотку в таком же стиле.

«Ты вообще, я смотрю, решил начать свой супергеройский путь с подрыва жоп фандому, — отправляет он следом с эмодзи улыбающегося котика. — Я пока не заходил в твиттер, но я прямо вижу, как там всё полыхает адским пламенем))»

Арсений, улыбаясь так широко, что лицо грозится разойтись по швам, морщит нос и на пару секунд отворачивается, утыкаясь носом в собственное плечо, обтянутое свободной спальной футболкой; отчего-то накатывает смущение — не то чтобы он такой дурачок и не понимал, какую реакцию это может вызвать у определённой части фандома, но он ведь отдавал отчёт своим действиям.

Если их с Санни реально начнут шипперить, то Арсений может гордиться тем, что непосредственно приложил к этому руку; мда уж, становится стыдно за своё неумение думать наперёд (но Санни вроде как оценил и правда не возражает, несмотря на то что точно так же осознаёт последствия, а значит, наверное, всё не так уж плохо) — Арс даёт самому себе обещание впредь быть ответственнее.

«Ты чего не спишь, кстати? — спрашивает Арсений, оставив эмоции стыда и смущения в прошлом и вернув своё внимание на экран. — Я думал, ты из тех, кто рано ложится», — сообщения сразу помечаются двумя галочками, и Санни начинает что-то набирать — Арс снова ловит себя на том, что он неосознанно расплылся в улыбке и прикусил губу в ожидании чужого ответа.

«Да я тут с Мимом заболтался… Делился с ним впечатлениями от сегодняшнего дня, — отправляет ему Санни с многозначительной скобочкой, как бы намекающей, что впечатлений сегодня было предостаточно; Арсений уже было хочет что-то ответить, как Санни вновь начинает печатать, и он решает подождать. — И, возможно, это глупо, но я надеялся, что ты зайдёшь, — добавляет Санни со смайликом с блестящими глазами, и у Арса в грудной клетке разливается невообразимое тепло: ну что за чудо? — Бля, извини, я кринж», — присылает он вдогонку, вызывая у Арсения желание дистанционно щёлкнуть ему по лбу, чтоб не говорил такие глупости.

«Ты не кринж! — первым делом разуверяет его Арс, а затем с флиртующими скобочками на конце набирает следом: — Теперь ясно, куда и к кому меня так настойчиво вёл зов сердца»

Санни присылает ему стикер с котиком, перебирающим лапками, и Арсений, просмотрев набор, тут же добавляет его к себе — ну наконец-то у него в арсенале появилось хоть что-то стоящее.

Следом Санни признаётся, что «тупанул и не спросил ещё на крыше», как Арсению ребята, как офис, что понравилось, а что — нет, что он вообще обо всём произошедшем думает и как относится — в общем, черёд делиться впечатлениями переходит к Арсу, и тот охотно и честно (то есть совершенно не скрывая свой щенячий восторг) отвечает на все заданные вопросы.

Когда эта тема подходит к концу, Санни находит новую, и в итоге они с Арсом, забывая обо всём на свете, болтают практически до полуночи — за десять минут до начала нового дня Арсений, спохватившись, отправляет себя и эту звёздочку спать; Санни кидает плачущий стикер (этот набор Арс тоже пиздит себе), но соглашается, что уже точно пора на боковую, и они тепло прощаются, обещая попереписываться в другой раз.

Счастливая улыбка не сходит с арсеньевских губ, пока он засыпает, проматывая перед глазами события второй половины дня и особенно выделяя моменты общения с замечательным Санни, который, определённо, сделал Арсению этот день.

Арс, расплываясь ещё сильнее, искренне благодарит самого себя за то, что принял решение присоединиться к команде Пуперов — сейчас Арсений понимает: он сделал правильный выбор.

Через несколько дней, когда вернувшийся с учёбы Арсений лежит на диване и бессмысленно залипает в потолок, случается то самое, чего он так опасался, но в то же время смиренно ждал: это неизбежно должно было произойти.

Он ведь теперь полноценный супергерой. Ну почти — станет им вот уже совсем скоро.

Пуперский телефон, лежащий в валяющемся на полу рюкзаке вибрирует несколько раз подряд, и Арсений, тут же сползая с дивана, чертыхается оттого, что забыл выключить звук уведомлений (пока он в университете, где толком никто, кроме Егора, не знает, как выглядит арсеньевский телефон, Арс позволяет себе иногда побыть онлайн со своей магической скрижали) — хорошо хоть, он подал признаки жизни сейчас, когда Антона нет дома, а то было бы совсем не здорово врать ему и выкручиваться из ситуации: его настоящий телефон ведь рядом с ним на диване лежит.

Арсений извлекает гаджет из внутреннего кармана и первым же делом отключает вибрацию, а уже потом проверяет уведомления; в личном чате Пуперов висит чьё-то пересланное сообщение с краткой информацией о плане «Перехват» машины с подробным описанием нужного автомобиля и следом сообщение от Мима, что они с Санни уже мчат на место.

С быстро колотящимся сердцем он заходит в личный чат с Йоуке, где висит парочка сообщений и фотка угла в его подъезде (Арсений всё же определился с местом, откуда будет проходить телепортация) и где появилось одно новое:

«Идёшь?» — спрашивает Йоуке и, судя по тому, что она никуда не выходит из сети, прямо сейчас ждёт ответа; один этот короткий вопрос заставляет внутренности стянуться в тугой узел и пробуждает миллион мурашек по всему телу.

«Страшно», — подрагивающими от волнениями пальцами честно признаётся он и поднимается с пола, оборачиваясь на комод — его суперкостюм пока что ещё не готов, — где лежит заветный свёрток с ангельским нарядом.

Тот случай с пожаром был чистой случайностью, когда у него отключился мозг и Арс действовал исключительно на инстинктах, но сейчас его голова очень даже хорошо работает — вот только совсем не на пользу своему обладателю: десятки тревожных вопросов заставляют сомневаться в своих силах и снова откидывают Арсения в то состояние, которое было перед присоединением к Пуперам.

Ну правда, чем он там сможет помочь своим умением летать и, может быть, парой перьевых ножей? — Арс прямо так и говорит Йоуке, а сам тем не менее, пока та печатает, подходит к комоду и выдвигает нижний ящик, извлекая оттуда свой извечный наряд.

«Да брось, Ангелочек, ты со всем справишься! Ты забыл, что ты теперь Супер-пупер? Тебе теперь по силам всё, что угодно! К тому же парни будут рады видеть тебя на поле боя (и они же подхватят, если что!). Ты не один, Ангел, и ты не бесполезный, вот увидишь», — сообщение приходит аккурат в тот момент, когда Арсений наполовину натянул свои белые поношенные треники, и он его читает прямо так: сидя на диване с голыми бёдрами, но прикрытыми голенями, — для полной комичности ситуации (разумеется, со стороны, потому что самому Арсу сейчас смеяться не хочется — не время для этого) ему не хватает лишь разреветься от такой поддержки.

«Хорошо», — Арсений зачем-то пару раз кивает в экран.

«Я горжусь тобой, Ангел! Скажи, когда мне открыть портал», — отвечает ему Йоуке, и Арс, чувствуя себя намного спокойнее и увереннее, блокирует телефон и больше не тормозит с переодеванием.

Чуть больше чем через минуту Арсений с простым чёрным рюкзаком, в котором находится его запасная — гражданская (как будто он просто отошёл из квартиры погулять на случай, если Антон вдруг вернётся) — одежда, оказывается в офисе и оставляет свои вещи в специальной комнате в ящике с собственным геройским именем.

Выйдя из комнаты в коридор, он сразу же наталкивается на Йоуке, которая ободряюще ему улыбается и приобнимает в знаке поддержки, пока быстро проговаривает, куда откроет портал и что нужно будет сделать Арсению.

Когда перед ними наконец появляется белый со светло-бирюзовым ободком портал, Арсений волнительно выдыхает через рот и, мелко взмахнув крыльями, решительно шагает первым — Йоуке идёт следом за ним.

Они оба оказываются на крыше, и Арсений по указке Йоуке практически сразу находит взглядом Мима, который на своём скейте преследует белую машину и, судя по вытянутой руке, кажется, стреляет по автомобилю из невидимого пистолета — не очень успешно: все колёса целы.

Арсений надевает наушник и сразу же слышит голос Санни, предупреждающий о том, что там впереди люди и «этого еблана нужно срочно замедлять»; переглянувшись с Йоуке, которая делает рукой соответствующий жест — «Вперёд-вперёд!» — Арсений срывается с места и прыгает с крыши.

Оказавшись на удобном расстоянии от нужного автомобиля, он выпускает из правого крыла три перьевых ножа, которые с негромким лязгом втыкаются в заднюю часть машины, а одно — протыкает заднее колесо; авто начинает вилять, но водитель, который был готов к такому повороту, быстро возвращает управление, но скорость сбавляет — стараться сбежать уже бесполезно.

— Хор-ро-ош! — одобрительно рычит Мим в наушнике, задирая голову и обмениваясь с Арсением быстрым взглядом, а Санни, также заметивший его присутствие, радостно зовёт его по имени (не с целью окликнуть, а просто так).

Арсений, возвращая себе серьёзность, смотрит вперёд и видит в метрах пятидесяти пешеходный переход, на который выходит молодая девушка, не посмотревшая по сторонам и не увидевшая несущуюся прямо на неё машину, и чертыхается себе под нос, взмахивая крыльями и ускоряясь, постепенно обгоняя автомобиль, но этого всё равно недостаточно.

Йоуке, предупредившая в наушнике, открывает для него портал, телепортируя поближе к пешеходному переходу, и Арсений буквально за пять секунд до трагедии — потому что, наконец-то увидев всё, она впадает в ступор и замирает прямо посреди дороги, успевает подхватить девушку — крепко прижимая её к себе, на эмоциях он достаточно резко говорит той о необходимости соблюдения правил при переходе дороги.

Пока Арсений относит её на безопасное расстояние и убеждается, что с ней всё в порядке, не считая накрывающую истерику от осознания былой близости смерти, он пропускает момент успешной остановки автомобиля; видит только, что из машины, со стороны пассажирского сидения, выходит Йоуке, а следом за ней — но уже с заднего — вылезает Турбо русич, который, словно котёнка, вытягивает с водительского места преступника и заламывает ему руки в наручниках, чтобы даже не думал рыпаться, — и когда они только появиться на нём успели?

Арсений, кивнув всем собравшимся вокруг него людям и ещё раз сказав обнимающей его и рыдающей девушке впредь быть аккуратней, осторожно отлепляет её от себя и после небольшого разбега взлетает, чтобы побыстрее добраться до своих сокомандников.

Он опускается на небольшом расстоянии от стоящих в стороне Санни и Мима, который смотрит на него с весёлой однобокой ухмылкой, так не сочетающейся с одинокой слезой, нарисованной рядом с левым глазом, и частью выгнутой в грустной улыбке дуги, как в смайлике со скобочками вместо рта (вся левая сторона лица у Мима скрыта белой маской, а правая пусть и замазана толстым слоем грима, который похож на тот, что обычно наносят себе реальные мимы, вот только этот выполнен нарочито небрежно, однако это выглядит достаточно красиво и цепляюще — сразу передаёт характер этого супергероя, но всё-таки совершенно открыта; даже зная, что маска слегка меняет внешность своего носителя, Арсений бы не отважился на что-то подобное, а Миму, видимо, совсем похую).

— Бог ты мой, я что, в раю? — смешливо интересуется он, мельком оборачиваясь на Санни, который неотрывно глядит на Арса светлейшим радостным взглядом — тот отвечает ему тем же. — Оправдываешь звание Ангела-хранителя? — с фырком следом спрашивает Мим, кивая затылком куда-то в сторону спасённой девушки, и Арсений с улыбкой только пожимает плечами, мол, как-то так; Санни пихает друга под рёбра, чтобы не смущал Арса, и тот наконец перестаёт шутить и протягивает ему руку. — Приятно познакомиться, крылан, я Мим, но, думаю, ты и так знаешь, — Арсений пожимает раскрытую ладонь и говорит, что это очень взаимно.

— С первым командным геройством, Ангел, — с теплом поздравляет его Санни, заключая Арса в крепкие приветственные объятия, и тот, улыбаясь и бормоча искреннее «Спасибо», приподнимается на носочках и кладёт подбородок ему на плечо.

— О, да, кстати, поздравлямба! — снова подаёт голос Мим, похлопывая отстранившегося от Санни Арсения (хотелось бы пообниматься подольше, но нынешние условия для этого, к сожалению, не слишком подходящие) по плечу. — Ты теперь официально влажная мечта любой девчонки, — заявляет он всё с тем же весельем в голосе и, стрельнув взглядом в фыркнувшего Санни, добавляет: — И мальчишки.

— Иди в жопу, — реакция от этого самого мальчишки не заставляет себя долго ждать, и Санни пихает его в плечо; Арсений не может сдержать улыбки, хоть это всё ещё несколько смущающе.

— Ну так нагибайся — чё стоишь? — с развязной ухмылкой отвечает ему Мим, забывая уже, кажется, про Арсово существование.

А дальше, к арсеньевскому ахую, Санни с грацией кошечки действительно наклоняется, даже не сгибая ноги в коленях, а Мим, улыбнувшись шире, отвешивает ему смачный шлепок по ягодицам.

Ясно, у Арсения теперь ноль вопросов, почему их шипперят.

— Во придурки, да? — появившийся словно из ниоткуда Мираж закидывает руку прихершему Арсению на плечи и смотрит на дурачества этих двоих так привычно, будто ему этот мир давно уже абсолютно понятен. — Заканчивайте давайте ваши брачные игрища — вас снимают как минимум десять телефонов, — чуть повысив голос, говорит Эллиот, и хихикающие между собой Санни с Мимом выпрямляются, подходя ближе, а Арсений, смотря на ярчайшую солнечную улыбку, ловит себя на мысли, что ему хочется быть на месте Мима и точно так же смешить Санни.

Из появившегося рядом с ними портала выходят Йоуке и Турбо, который прямо с метафорического порога заявляет, что первое геройство Ангела необходимо отпраздновать, а Йоуке предлагает устроить общий сбор и завалиться в их любимый KFC.

Через несколько минут они с присоединившимися к ним Ведьмой, Джиниусом и Болталкиным большой и замаскированной эллиотовскими иллюзиями компанией вваливаются в общепит — Арсений первым делом, чтобы никому не мешаться, втягивает крылья; пока Санни с Мимом делают огромный заказ на всех, все остальные поднимаются на второй этаж ресторана, чтобы занять их любимое место у окна, где поместятся все — Болталкин с помощью своей способности просит сидящую там парочку пересесть за соседний столик, и те безропотно исчезают.

Они рассаживаются на высокие стулья — слева от Арсения находится Йоуке, а справа — Мираж, и его полностью устраивает такая компания по соседству — и в ожидании заказа непринуждённо и негромко болтают, обсуждая грядущие съёмки «Громкого вопроса» и решая, кто же будет участвовать в игре; Арс, положив подбородок на соединённые руки и не вмешиваясь, слушает их разговоры с тёплой улыбкой и тихим смехом, когда Эллиот вступает в забавную перепалку с Болталкиным.

Наконец приходят Санни и Мим с несколькими вёдрами острых крылышек, картошки фри и по-деревенски, а также стрипсами, байтсами, несколькими бургерами и восемью стаканами газировки — в их четыре руки это добро, понятное дело, не помещается, и всё донести им помогает один сотрудник — и все Пуперы встречают их предвкушающим улюлюканьем.

Мим садится напротив Йоуке, а Санни падает по правую руку рядом с ним, на краю стола и по диагонали от Арса, и первым делом встречается взглядом с ним, счастливо ему улыбаясь — тот, мельком глупо радуясь, что Санни про него не забыл, отвечает ему тем же.

— Всем приятной трапезы, господа! — Мим с хлопком соединяет ладоши и потирает их друг о друга, с широкой улыбкой оглядывая одуряюще пахнущий ассортимент вкусностей и первым подтягивая к себе с Санни ведро картошки фри.

— Ну что? — хватаясь за свой напиток, Санни поднимает стакан и оглядывает весь стол лучистым взглядом, в конечном итоге останавливаясь на Арсении. — За первое геройство нашего Ангела?

— За пиздатейшее появление! — подхватывает Мим, глядя Арсу прямо в душу одобрительным взглядом светлых глаз и цепляющей ухмылкой на выкрашенных в чёрный губах, и точно так же приподнимает стакан.

Следом за ними каждый говорит Арсению что-то приятное, и после этого все дружно чокаются вместе с виновником импровизированного торжества, который тщетно пытается скрыть нахлынувшие чувства к этим людям.

Все начинают потихоньку есть и обсуждать что-то своё, и Арсений пользуется возможностью познакомиться поближе с Мимом и спрашивает подробнее про его суперспособности, на что тот с готовностью отвечает и даже демонстрирует: видимой только для него палкой пододвигает арсеньевский напиток, а потом ею же тычет самому Арсению в плечо, вызывая у него широкую улыбку. «В общем, в рот я ебал законы физики и логики», — подытоживает свой рассказ Мим, и Санни, наблюдающий за их разговором, фырчаще смеётся, встречаясь взглядом с такими же улыбающимися глазами Арсения.

Следом за этим его втягивают в свой разговор Эллиот с Димой, и Арсений, кажется, ещё никогда так часто не смеялся, как он делает это сегодня.

На секунду выпадая из разговора, он отпивает свою колу и ещё раз оглядывает тёплым взором всех сидящих за столом — по пути Арс снова встречается глазами с Санни, который то и дело поглядывает на него, с кем бы они ни разговаривали в данный момент, что каждый раз вызывает мурашки, — и эта мысль появляется в его душе как-то сама собой.

Эти люди ощущаются как настоящий дом, как то самое чувство, о котором пела Монеточка, и в их компании Арсений чувствует себя по-настоящему на своём месте; как будто он всю жизнь бродил в кромешной тьме, а потом чудесный солнечный луч вывел его в новую, совершенно другую жизнь с потрясающими людьми в ней.

Впервые с момента переезда сюда появляется ощущение правильности всего происходящего, и у Арсения от испытанного в этот момент облегчения и благодарности Вселенной — ему больше не надо бояться и искать правильных людей, которым можно без страха довериться и с которыми чувствуешь себя на сто процентов комфортно, — чуть ли не слёзы на глаза наворачиваются.

Санни, замечающий его состояние, одними губами, чтобы не привлекать внимания спрашивает, всё ли в порядке, и Арсений пару раз мелко кивает и улыбается, шмыгая носом, — он даже не представляет насколько.

Наконец-то Арс нашёл то, что так долго искал, своё место и своих людей, и теперь даже сердцебиение ощущается правильным.

Ещё раз встретившись с Санни глазами, он улыбается ему так ярко, как только может, и вновь вливается в беседу.

Chapter Text

Если честно, Арсений с одной лишь божьей помощью дождался воскресенья, их с Егором единственного выходного, на который они наметили совместный просмотр первого сезона «Тейбл Тайма».

Антон ничуть на возражал против того, чтобы Егор пришёл к ним, только предупредил, что он тоже сегодня будет дома, так что, если это не станет проблемой… Арсений тогда уверил его, что никакой проблемы в этом нет (и не было никогда, потому что сам Арс только рад шастуновскому присутствию; да и к тому же Антон хоть сможет увидеть того, благодаря кому его брат ещё не выпилился из-за учёбы), и с превеликой радостью сообщил Егору, что всё в силе.

Когда Арсений по возвращении домой после тех до ужаса уютных посиделок с Пуперами в KFC написал Егору, что да, он охуеть какой фанат супергероев и что им необходимо срочно посмотреть как можно больше единиц контента с ними, тот был по-настоящему счастлив — в записанном сразу же кружке он даже выдавил из себя скупую мужскую слезу радости.

Сошлись на том, что сегодня они посмотрят первый «Тейбл Тайм», в следующее воскресенье — второй, а потом можно будет устроить заплыв по «Громкому вопросу», по «Натальной карте» и по многочисленным влогам; можно будет по ролям перечитать телеграм-канал Пуперов с самого его основания или ещё раз пересмотреть выпуски «Подземелий» с ними — в общем, вариантов масса, а контента так вообще непочатый край.

Арсений сам с собой зачем-то условился, что первый контент с Пуперами он должен непременно посмотреть именно с Егором, что сам за эти почти два дня даже одним глазком не посмотрел ни один выпуск чего бы то ни было — хотя так хотелось, что хоть на стену лезь!

Спасало лишь то, что в субботу Арс сразу после учёбы отправился в офис на примерку почти готового суперкостюма и ещё раз оказался в окружении стольких потрясающих людей — ему так не хотелось никуда оттуда уходить, что в девять часов они с Санни едва ли не последними покинули офис, а потом ещё час, пока Арс окончательно не замёрз (ёбаный октябрь с его похолоданием), они бродили по крышам.

Арсений чувствует, как с каждой новой встречей всё сильнее привязывается к этому месту, этим людям и этому солнечному человеку. К последнему, пожалуй, он привязывается больше всего — не то чтобы это удивительно или хоть сколько-нибудь неожиданно.

Если честно, Арс и захотел начать смотреть все шоу Пуперов преимущественно из-за Санни, потому что ему хочется узнать того поближе (вряд ли в том же «Громком вопросе» Санни показывает себя настоящим — это шоу всё-таки нацелено на другое, — но хотя бы посмотреть на него красивого лишним не будет; в конце концов это тоже определённая грань его личности, с которой Арсению было бы интересно познакомиться), а когда он — совершенно случайно (хотелось включить выпуск и самому увидеть состав впервые, но тут ему на глаза попалась обложка) — узнал, что в первом сезоне «Тейбл Тайма» есть и Санни, и Мим…

Арсений ещё никогда ничего не ждал с таким предвкушением (хотя нет, ждал: это чувство похоже на то, что появляется перед каждой встречей с реальным Санни) — и вот наконец дождался: Егор уже поднимается в лифте, а Арс, нервно топчущийся у входной двери, предупреждает находящегося у себя Антона, чтоб тот был готов.

Когда звонок подаёт признаки жизни, Арсений едва ли не подпрыгивает на месте оттого, что ну вот уже, совсем скоро! и для приличия ждёт пару секунд, прежде чем наконец-то открывает дверь.

Это ведь ещё и их первая с Егором встреча не в пределах университета, так что Арсений, помимо прочего, искренне рад его видеть; пока они крепко обнимаются, из своей комнаты выходит Антон, чтобы также поздороваться и познакомиться с Булаткиным, и вместо «Привет, добро пожаловать» он присвистывает, замирая посередине коридора.

— Нихуя, — искренне удивляется Антон, и Арсений оборачивается на него котёнком-невдуплёнышем, а сам Егор чуть прищуривается, не зная, как ему реагировать на такое своеобразное приветствие; травянистые глаза, отлепляясь от рассматривания егоровского лица, находят арсеньевские, и Антон наконец поясняет свою необычную реакцию: — Почему ты не предупредил, что у нас в гостях будет знаменитость?

Арсений, ещё сильнее ничего не понимая, сводит брови и поворачивается к Егору, который в свою очередь сразу расплывается в широкой и понимающей улыбке и заправляет волосы за ухо в флиртующем жесте, мол, да, я.

— А что происходит?.. — дезориентированно спрашивает Арс, беспомощно переводя взгляд с одного на другого, и никак не может сообразить, откуда Антон может знать его одногруппника.

— У него самый популярный аккаунт по Пуперам, — говорит Антон с расплывающейся улыбкой. — Каждый уважающий себя фанат должен знать Булку Кридовскую, — он подходит ближе, чтобы пожать Егору руку и представиться.

— Ты и на мой канал подписан, получается? — с лёгким смущением спрашивает Егор, отпуская антоновскую руку и глядя на него снизу вверх с искренней радостью, а Арсений рядом с ними всё ещё стоит в ахуе, что всё так совпало.

— Ну конечно! — тут же кивает Антон, отходя на пару шагов назад, к комоду. — В твиттере ты показался мне приятным человеком, и, подписавшись на твой тгк, я только сильнее в этом убедился.

— Спасибо, — Егор со смущённой улыбкой опускает взгляд в пол.

— А почему ты мне не говорил? — пользуясь возможностью, Арсений задаёт этот немаловажный вопрос и старается, чтобы это не звучало так, словно он обиделся (хотя что-то внутри всё-таки неприятно кольнуло).

— Ну, ты же не был в фандоме, и я не думал, что тебе будет такое интересно… — с выражением лица, похожим на тот эмодзи с большими блестящими глазами, объясняется Егор, и Арсений тут же смягчается, потому что тот полностью прав: в начале их знакомства Арсу реально было побоку на Пуперов. — Извини, Арс, я тебе сейчас же выдам все свои аккаунты и даже закрытку, — обещает Егор, касаясь его плеча рукой и вызывая у Арсения мягкую улыбку.

— А можно мне тоже на закрытку, раз такая пляска? — вновь подаёт голос Антон, и Егор смеётся, кивая, мол, так уж и быть.

— Кто твой любимчик? — следом спрашивает он у Шастуна, с интересом склоняя голову набок.

— Мим, — выдыхает Антон, и Егор, называя его красавчиком, снова пожимает ему руку; Арсений с этого тихонько хихикает. — Но я сейчас ещё присматриваюсь к Ангелу: он кажется мне достаточно интересной личностью, — вдруг продолжает Антон, и вот уже Арс начинает напоминать обосравшегося котёнка оттого, что заговорили об этом слишком уж неожиданно, а так для него шастуновская заинтересованность вовсе не новость.

— Ой, Ангел для меня пока тёмная лошадка, — отвечает Егор, перенося вес на левую ногу и стреляя взглядом в Арсения, который изо всех сил старается делать вид, будто это не его сейчас обсуждают. — Хотя за их взаимодействиями с Санни наблюдать достаточно… — Егор растягивает красивую ухмылку, — интересно. Твои ставки: когда они начнут встречаться? — интересуется с хитрым прищуром — стоять с каменным лицом становится всё сложнее. — Я думаю, до конца года прям точно.

Арсений еле как подавляет смешок — вот Егор удивится, когда его ставка не то что не сыграет, но и вообще не оправдается, потому что они с Санни не начнут встречаться никогда.

— Кто знает, — со спокойной улыбкой Антон пожимает плечами, и они с Егором одновременно переводят глаза на Арсения, что в этот момент даже спину выпрямляет на автомате.

— А ты уже определился с любимчиком? — возвращаясь к предыдущей теме, спрашивает Егор, и его уголки губ вновь растягиваются, а антоновский взгляд прямо-таки загорается любопытством.

— Пуперы все очень клёвые люди, но у меня фаворит однозначно Санни, — не видя смысла скрывать эту информацию, признаётся Арс, и то, как умилённо улыбается ему Антон, останется у него в памяти очень надолго.

— Не могу осуждать, — Егор с понимающей улыбкой разводит руки в стороны. — Санни — котичек прелестный, и я тоже его люблю, но у Мима находится моё сердце.

Антон, пару раз кивнув, выглядит таким довольным, будто это ему приятностей наговорили, а не Санни — а жаль: Арсений бы очень хотел сказать Антону, что он самый чудесный в мире котичек и ни один Санни его в этом никогда не превзойдёт.

На пару секунд образуется тишина, которую прерывает Антон: спохватившись, что Егор всё ещё стоит на пороге, он говорит ему проходить и чувствовать себя как дома, а сам уходит на кухню, чтобы поставить им чайник.

— А он ничё такой. Секси, — разувшийся Егор, приподнимается на носочках, чтобы сказать это Арсению на ухо, а тот — к сожалению, быстрее чем успевает сообразить, как странно и подозрительно это будет выглядеть со стороны, — втыкает в Булаткина убийственный взгляд с намёком на ахуй; Егор, слава богу, видит в этом не то, что было непреднамеренно заложено Арсением, и, отстраняясь со смехом, приподнимает обе руки в сдающемся жесте. — Спокойно, я не планирую к нему подкатывать, — он обезоруживающе улыбается, и Арсений, глубоко вдыхая (сам не знает, что на него нашло, что он так резко обозначил запретность этой территории для Егора — да и не только для него; и похер, что он сам на эту территорию не имеет никакого права), неуловимо расслабляется.

— Мим не поймёт? — переводя всё в шутку, беззлобно усмехается Арсений, а Егор с тем же выражением лица закатывает глаза.

— И это тоже, — всё-таки говорит он, вызывая у Арса весёлый фырк.

Егор не относится к тем самым — ебанутым (извинений не будет — Арсений не понимает и не принимает такое явление в принципе) — фанатам, которые на серьёзных щах надеются и верят, что между ними и их любимой звездой может случиться великая любовь; несмотря на то что он действительно испытывает что-то вроде влюблённости, Булаткин толком нигде об этом не распространяется (он и Арса посвятил в эту тайну буквально вчера, когда тот напрямую спросил о егоровских глазах-сердечках, с которыми он смотрел на Мима на фотографии с недавних пуперских посиделок в KFC — всё ещё охуеть, что Арсений был там лично) и даже не пытается, упаси господь, донести это до самого Мима. Ну и не надеется всерьёз ни на что, понятное дело.

— Ты не хочешь ему предложить с нами посмотреть? — продолжает Егор, откладывая животрепещущую тему с Мимом до лучших времён. — Мне кажется, он не будет против, — беря Арсения под руку, Егор по-хозяйски ведёт его на кухню и, прежде чем Арс даёт ему ответ (впрочем, он совершенно не возражает — да он только за, если честно: как можно быть против провести лишние несколько часов в шастуновской компании? — чтобы Антон присоединился к их посиделкам), спрашивает у Шастуна, залезшего в шкаф в поисках печенек к чаю. — Антон, мы тут первый «Тейбл Тайм» посмотреть решили… Если тебе вдруг нечего делать, можешь глянуть с нами.

Антон оборачивается на них и вопросительно смотрит на Арсения, словно только от него зависит шастуновское согласие, и тот мягко улыбается и слабо кивает, давая понять, что он будет только счастлив; Антон также широко улыбается и переводит взгляд на Егора.

— Я с радостью приму ваше предложение, — говорит он, и у Арсения на сердце теплеет: как же давно они с ним ничего не смотрели и вот наконец вспомнят былое, а Егор к этому — прекрасное дополнение. — Вы начинайте тогда смотреть без меня, а я ща дела доделаю и присоединюсь к вам. К началу второй игры точно должен успеть, — предупреждает Антон, доставая для них кружки и, коснувшись Арсового плеча и пожелав им с Егором приятного чаепития, уходит к себе в комнату.

Попив в итоге кофе и цикорий, а не чай, Арс и Егор некоторое время возятся с подключением егоровского телефона к телевизору, после чего наконец, задёрнув шторы, чтобы не отсвечивало, падают на разложенный диван и Булаткин достаёт принесённую упаковку попкорна — намечается потрясающее времяпрепровождение (для полного счастья не хватает только растянувшегося рядом Антона).

Сердечный пульс с самых первых секунд длиннющего видео на шесть с лишним часов подскакивает, и Арсений неосознанно и очень, очень радостно улыбается оттого, что он правда наконец-то смотрит контент, произведённый Пуперами; когда в кадре появляются все участники первого сезона — Санни, Мим, Мираж и Йоуке — Арсений чувствует себя самым счастливым, а когда Санни светит своей солнечной улыбкой, которую Арс за эти дни общения с ним так хорошо выучил, в душе случается маленький взрыв самых положительных эмоций, из-за которых он едва не пищит по-девчачьи.

Антон, закончив с делами и по пути заскочив в туалет, присоединяется к ним ближе к концу первой игры и, обойдя диван, ложится справа от Арсения, смещая его в середину, и с точностью исполняя егоровский наказ («Вы вдвоём в обнимку, а то тут и так тесно» — всё-таки для троих здоровых мужиков этот диван действительно маловат): перекинув руку через его грудную клетку, Антон устраивает голову на Арсовом плече и фырчаще смеётся вместе с Егором над шуткой Мима.

Арс не смеётся лишь потому, что все его мысли в этот момент сосредоточены на том, чтобы усмирить сердцебиение, ускорившееся от такой близости с Антоном, и желание развернуться к нему всем телом, уткнуться в отросшие, чуть вьющиеся волосы носом и дышать шастуновским запахом целую вечность без всяких перерывов; не сдержавшись, Арсений правой, просунутой под чужим телом рукой всё же зарывается в мягкие волосы на затылке, а Антон в качестве реакции на это в шутку мурчит и потирается щекой о футболку — Арсений хихикает, накрывая свободной рукой его предплечье, и поглаживает горячую кожу кончиками пальцев.

Антон — большой обнимательный котик, и Арсений на самом деле так признателен этому узкому дивану, благодаря которому он может провести несколько часов в объятиях самого дорогого ему человека в этом мире.

Перебирая антоновские волны (Арс сам не знает, откуда в нём столько смелости, но Антон вроде как совершенно не возражает, так что грех не воспользоваться своим положением и не сделать ему приятно таким незатейливым образом — кто знает, когда ещё представится такая шикарная возможность безнаказанно и почти без подозрений его касаться?) и возвращая внимание на экран телевизора, где сейчас крупным планом показывают сосредоточенного Санни, Арсений вдруг осознаёт, что они оба с Антоном — крашенные блондины; раньше он, конечно, видел это, но будто не сопоставлял эти два факта друг с другом — Арс понятия не имеет, что даёт ему это знание, но да, прикол, забавное совпадение.

После пятой игры Антон предлагает сделать перерыв и всем вместе поужинать, и Арсений с Егором сразу же соглашаются: во-первых, попкорн уже давно прикончен и больше из снеков закинуть в себя нечего, да и хочется уже поесть нормальную еду, а во-вторых, после трёх с половиной часов практически неподвижного лежания было бы неплохо чуть размяться.

Пока Антон отходит в туалет, а Арсений разогревает им на троих еду, Егор, пристроившийся к одной из столешниц, с интересом расспрашивает последнего, как ему «Тейбл Тайм», и в процессе обсуждения признаётся, что это самый любимый проект из всех выпускаемых Пуперами и что он с большим нетерпением ждёт третий сезон.

Когда они проходятся по игре каждого участника и наконец доходят до Санни, специально оставленного напоследок, как самый лакомый для Арсения кусочек, во время того, как Арс делится своими впечатлениями и говорит, что тот открылся для него с новой, азартной, стороны, Егор неожиданно распахивает глаза, будто что-то вспомнил, и шумно втягивает воздух ртом.

— О-о, блять, ты же не знаешь! — с блеском в глазах, чем-то напоминающим маниакальный, Егор выпрямляется и, поднеся руку ко рту, смотрит на Арсения так, будто сейчас поделится с ним самой главной загадкой Вселенной. — Хочешь прикол про твоего Санни? — спрашивает он следом и, не обращая внимания на арсеньевский смущённый — «Не мой он» — бубнёж, продолжает сразу же: — Он, короче, Hasnuts. — Антон в этот момент выходит из туалета и, щёлкнув выключателем, бредёт к ним — Арс с Егором оборачиваются на него, после чего Булаткин возвращается к оставленному в замешательстве Арсению: — Треки записывает, причём достаточно крутые — хоть это и не совсем мой вкус, но я слушал, и это прям охуенно, бро.

— Вы про что? — упав на стул, вклинивается в их разговор Антон и переводит взгляд прищуренных глаз с Арса на Егора и обратно.

— Про Ореха, — с улыбкой поясняет Булаткин и на миг хмурит брови, уточняя: — Ты же шаришь, да?

У Антона забавно округляются глаза, и он прочищает горло, прежде чем кивнуть.

— А в каком стиле он?.. — отвлекаясь от залипания на Шастуна (сейчас тот самый редкий случай, когда ему больше интересно другое), спрашивает Арсений и сам не может себе ответить, отчего вдруг так забилось сердце.

— Электронная. Чё-то похожее на «Prodigy», — говорит Егор с улыбкой, и Арс, приподнимая брови, застывает с этим удивлённым выражением лица и переводит взгляд на Антона, как бы желая поделиться с ним своим шоком и спросить, почему он, если знал, не рассказывал ему об этом раньше.

— Блять, — не сдержавшись, полушёпотом выдыхает Арсений, хлопая глазами, и качает головой, всё ещё не в силах поверить. — Это моя любимая группа и направление, — Арс находит взглядом егоровский, и уголки его губ неосознанно растягиваются в улыбке.

Интересно, Санни хоть когда-нибудь перестанет его удивлять?..

— О-о, ну это точно судьба, — смеётся Егор, хлопая Арсения по плечу.

Когда Арс немножко приходит в себя, он начинает засыпать Егора вопросами, как так вышло и откуда это вообще стало известно, а тот охотно и подробно обо всём рассказывает и даже предлагает что-то включить, но Арсений отказывается: ему почему-то хочется найти и послушать треки в одиночестве; так и проходит их ужин — Егор, успевая одновременно и есть, и трещать без умолку, посвящает Арсения в эту историю, а Антон слушает его с улыбкой и очевидным интересом, но в повествование не вмешивается.

После затянувшихся на целые сорок минут посиделок на кухне они возвращаются к просмотру и укладываются почти так же, как и лежали: Егор балдеет на более-менее свободном пространстве, а Антон предлагает Арсению махнуться местами (обнимающий и обнимаемый); теперь уже Арс устраивается у него на плече, стараясь подавить глупую улыбку, потому что замечает егоровский взгляд, устремлённый на них, а не на экран, а Антон крепко его обнимает и, не сдержавшись, чмокает в лоб. Арсений отфыркивается, всё-таки улыбаясь, и на пару секунд прикрывает глаза — даже если Егор что-то и заметит, похуй.

Всю шестую игру, когда у него в душе перестают так громко мурчать котята и он может сосредоточиться на чём-то кроме мыслей, как же здорово и приятно лежать в обнимку с Антоном и как ему дальше существовать без таких посиделок, Арсений смотрит практически безотрывно на одного лишь Санни и на репите про себя повторяет, что тот действительно занимается музыкой, причём в арсеньевском любимом направлении.

Всё ещё не верится (однако это не из-за недоверия Егору и фандому в их доводах, а из-за очень сильного удивления — Санни поистине невероятный человек, и Арсению так сильно хочется с ним поговорить на этот счёт, но, если тот до сих пор не сделал официального заявления, что Hasnuts это он и есть, вряд ли этот разговор будет уместен), но Арсений одновременно с этим в жутком восторге, и ему очень сильно не терпится дождаться момента, когда он наконец познакомится с его творчеством.

Из-за постоянно возвращающихся к этой теме мыслей Арсений шестую игру запоминает достаточно плохо, но под конец возвращается в реальность и очень радуется за победившего Санни — такой он всё-таки котёночек чудесный, и Арсу так хочется надеяться, что тот вынесет все оставшиеся игры и одержит верх в финале, потому что ради этих сияющих ярче солнца глаз сам бы Арсений начал поддаваться.

Но Санни, к сожалению, не побеждает — выигрывает Йоуке, и эта победа оказывается абсолютно заслуженной, так что Арсений если и печалится, то только из-за щенячьего взгляда расстроившегося Санни, а так он искренне радуется за умничку Йоуке.

После титров с фотосетом, где, помимо участвующей четвёрки, присутствует почти весь состав команды, и теплейшей песней, исполненной самими Пуперами, они втроём ещё с четверть часа обсуждают весь сезон и разгоняют какие-то приколы — Антон практически с каждой арсеньевской шутки в голос смеётся, и Арсений просто не может не смотреть на него сверкающими влюблёнными глазами, забывая, что Егор всё ещё с ними и всё это видит.

Когда короткая стрелка на циферблате подкрадывается к десяти часам и Егор начинает собираться домой, Антон — и Арсений к нему в этом присоединяется — предлагает ему остаться здесь на ночёвку, но Булаткин отнекивается и обещает, что как-нибудь в другой раз — обязательно.

Арсений вызывается хотя бы проводить его до метро, и вот на это Егор с радостью соглашается (теперь, правда, Антон за него волнуется, потому что ему не нравится, что Арс в одиночку будет шастать ночью по улицам — ах, знал бы Антон, что у Арсения это не то чтобы редкая практика…).

По пути они снова обсуждают «Тейбл Тайм» (Егор вкидывает пару спойлеров про следующий сезон, и Арсений снова включает режим агрессивного ожидания следующего воскресенья), альтер эго Санни и даже затрагивают Антона — Егор говорит, что никак не ожидал встретить своего подписчика подобным образом и что это вообще был единственный раз, когда его кто-то так узнал.

Когда до спуска в метро остаётся всего пара десятков метров, Егор, странно поглядывающий на Арсения всю дорогу, наконец решается спросить:

— Слушай, а вы с Антоном… А-э… Точно братья?

Арсений от такого вопроса слегонца впадает в ступор и даже чуть было не путается в ногах, хотя они и так идут достаточно медленно, но, мысленно дав себе леща, промаргивается и отвечает:

— Ну да, — жмёт плечами и глядит на Егора из-под нахмуренных бровей. — А что?

— Вы просто не похожи и…

— А, — так вот в чём дело. — Так мы троюродные, — как ни в чём не бывало Арсений приподнимает уголки губ в расслабленной улыбке; Егор, чуть закидывая голову назад, понятливо растягивает первую букву алфавита, но всё равно выглядит так, будто что-то недоговаривает. — А что такое? — не может не спросить Арсений, подозрительно сужая глаза.

Егор что, всё-таки влюбился в Антона и хотел бы к нему подкатить, но его смущает, что Арсений всё время будет рядом? — эта мысль отзывается чем-то неприятным внутри, и Арсу очень хочется верить, что это не так.

— Да так, — Егор с улыбкой морщит нос и качает головой. — Я, наверное, просто спать хочу, вот мозг и страдает хуйнёй, — Булаткин и правда выглядит немножко усталым, и Арсений, забивая хер на этот странный разговор, заботливо спрашивает ещё раз:

— Точно не хочешь у нас остаться? — указывает большим пальцем себе за спину в примерном направлении их высотки.

— В другой раз, — с мягкой улыбкой обещает Егор, касаясь арсеньевского плеча. — У тебя всегда есть Антон, если ты хочешь с кем-то поютиться на диване. Вы с ним прекрасно ладите, — его улыбка перетекает в игривую усмешку, и Арсений, незаметно расширяя глаза, выжимает из себя несколько неловкий смех и просто на всякий случай спешит срулить с этой темы.

Они с Егором тепло прощаются у самого входа в метро, и Арсений ещё раз его искренне благодарит за то, что тот согласился на совместный просмотр; Егор в ответ благодарит Арсения и говорит, что с нетерпением ждёт их следующих посиделок; напоследок они долго и крепко обнимаются, и Арс со спокойной душой и счастливой улыбкой возвращается домой.

Ещё не ушедший спать Антон встречает Арсения практически на пороге: они сталкиваются на повороте на кухню, и последний вздрагивает от неожиданности и невольно хватается за сердце — виновник этой эмоции фырчит и в успокаивающем жесте касается его плеча.

— Тихо, не пугайся, — поглаживает сквозь арсеньевское худи и улыбается, а Арс действительно сразу же расслабляется. — Я просто хотел попросить дать знать потом, как тебе треки Хэзнатса, — с очаровательнейшим выражением лица говорит Антон, глядя на него котёночным взглядом исподлобья, и Арсений сразу же согласно кивает несколько раз (он, если честно, и не думал, что для Антона арсеньевское мнение в таком вопросе имеет хоть малейшее значение).

Арсений обещает обязательно с ним всем поделиться, но не сегодня, и отправляет зевающего Антона в кровать — он и так засиделся уже; Антон, тепло улыбнувшись, приобнимает его напоследок, а затем шаркающей походкой направляется в ванную комнату.

Арс ещё пару секунд с глупым (влюблённым) выражением лица стоит на месте, тупо смотря на закрывшуюся дверь, после чего наконец приходит в себя и срывается с места — бразды правления его телом теперь уже точно передаются любопытству, которое больше не сдерживается внешними обстоятельствами.

Приближаясь к дивану, он мельком вспоминает, как ещё совсем недавно они с Антоном и Егором лежали здесь и тепло смеялись со всего происходящего на экране, и это воспоминание отзывается чем-то настолько тёплым внутри, что Арсений прижимает руку к грудной клетке, чтобы хоть как-то успокоить взволновавшееся сердце.

Арс редко когда чувствует себя на сто процентов счастливым, но этот вечер… Он определённо займёт важное место в памяти как один из самых светлых моментов его жизни.

Достав телефон из кармана и упав на диван, Арсений берёт с подлокотника свои наушники, и, пока он надевает их, его глаза цепляются за пропущенное сообщение от Серёжи — что-то в груди неприятно ёкает: Арс снова про него забыл и не писал, несмотря на то что обещал. Они оба обещали.

«Ты всё-таки решил присоединиться к Пуперам? Ты молодец, Арс, горжусь тобой!» — написал ему Серёжа почти час назад, а Арсений, всецело увлечённый Антоном и Егором, даже не увидел этого уведомления.

Первый порыв — смахнуть уведомление и ответить когда-нибудь потом — он игнорирует и переходит в чат с другом: нужно ответить хоть что-нибудь (Арс же не скотина последняя, чтобы такое динамить); на удивление, Серёжа оказывается онлайн и сразу же читает отправленное Арсением сообщение:

«Это неожиданно получилось, я сам не ожидал) Спасибо! Слушай, Серёжкинс, я сейчас спать иду, так что давай я тебе завтра всё подробненько расскажу»

Арсений надеется, что хоть это обещание он сдержит; дождавшись от согласного на такой расклад Серёжи короткого «Хорошо», Арс сразу же, без всяких промедлений, наконец-то отправляется слушать треки, созданные самим Солнцем.

Ознакомившись со всеми имеющимися шестью треками, которые он безоговорочно добавляет в свой плейлист и под которые будет существовать в ближайшие несколько дней, Арсений даже не ожидал, что ему настолько понравится; он понятия не имел, что Санни на самом деле такой талантливый — с этого дня Арсений словно другими глазами на него смотрит.

С ним так сильно хочется поговорить об этом: о его видении музыки, о том, что его вдохновляет создавать такие шедевры и как приходят идеи, какую музыку он сам слушает и так далее, и выразить свой нескончаемый восторг и восхищение, потому что Арс очень сильно хочет, чтобы Санни знал, насколько он особенный, неординарный и удивительный человек.

Честное слово, Санни самая удивительная личность из всех, что Арсению доводилось когда-либо встречать — он, если честно, и представить не мог, что кто-то за такой короткий период сможет заинтересовать и поразить его настолько сильно.

Конечно, самым особенным в том самом плане для Арсения был и остаётся Антон, и пусть этих двух людей сравнивать глупо и абсолютно бессмысленно, потому что они оба совершенно разные (ну ладно, может, в некоторых моментах и поведенческих привычках и похожи, но не то чтобы это не было бы свойственно ещё куче людей, помимо них), но Арс в этот момент, слушая на повторе один из особо понравившихся треков, признаёт, что всё-таки Санни интересует его сейчас куда больше, чем кто-либо другой.

Арсению ещё никогда не было так любопытно узнать чей-то внутренний мир, и ещё никогда ему не хотелось видеться с кем-то настолько часто и сильно, чтобы прямо трясло от предвкушения этой встречи — и это всё его заставляет чувствовать один только Санни, который случайным солнечным лучом возник в арсеньевской жизни и стал эпицентром всего самого хорошего, что происходит с ним в последнее время.

Он засыпает прямо так: с включенной лампой, одетый в уличную одежду и лишь наполовину накрытый пледом и с наушниками с ебейшими треками, звучащими у Арсения в голове нон-стопом. И с улыбкой — конечно же, с улыбкой.

Завтра, разумеется, никто никому не пишет и никто ни с кем не говорит; ну, точнее Арсений-то практически без умолку болтает с Егором о Санни, а потом уже и с самим Санни и другими Пуперами, вот только нужному человеку он так и не пишет — думает об этом с утра во время завтрака, но потом это просто-напросто вылетает из головы.

Зато после пар Арс отправляется в офис, потому что Джиниус кинул весточку, что костюм уже готов (раньше прогнозируемого на целый день!), можно пригонять на финальную примерку и, если всё будет в порядке, в дальнейшем носить его с гордостью — разумеется, Арсений не собирается упускать возможность вновь оказаться в этом чудесном месте и встретиться с Санни (Арс отказывается признаваться себе в том, что этой встречи он ждёт даже больше обретения своего собственного навороченного суперкостюма).

Костюм — полностью белый из искусственной кожи с серебряными вставными элементами в виде молний карманов и похожий чем-то на байкерские — оказывается просто идеальным; Арсений, одетый в базовые шорты-велосипедки и простую футболку в облипку (всё того же белого цвета — специально по его просьбе), выдающиеся всем Пуперам в качестве единственной допустимой одежды под низ, под внимательным присмотром Джиниуса несколько раз активирует и «сворачивает» суперкостюм, и когда тот, тщательно проверив, заявляет, что всё работает идеально, Арс чувствует себя самым счастливым — в порыве чувств сжимая тёплую руку весело улыбающегося Джиниуса, от всего сердца благодарит его, на что в ответ получает потрёпывание по плечу и подгоняй к «скучающему без него Санни».

А дальше Арсений, посещающий офис — так же, как и Санни, — практически ежедневно, постепенно вливается в супергеройскую тусовку, становясь её неотъемлемой частью, и ещё сильнее сближается с Санни, с которым они частенько выбираются погулять по крышам только вдвоём.

С каждым днём пребывания в компании этих людей Арсений всё сильнее убеждается в том, что Санни был безоговорочно прав, когда говорил, что Арс из-за своего отказа может упустить что-то важное, потому что сейчас тот чётко понимает и чувствует: здесь он и правда на своём месте, именно сюда его и вёл жизненный путь — сейчас в правильности происходящего нет никаких сомнений.

За следующие полторы недели Арсений вместе со своими сокомандниками (хотя здесь стоит назвать участников в обратном порядке: основную работу выполняли-то как раз эти самые сокомандники, а Арс был на подстраховке с наименьшим количеством участия, но все — а особенно Санни на пару с Йоуке — хвалили его так, будто он в одиночку весь мир спас) участвует ещё в двух геройских вылазках, и, в целом, если это и значит быть героем и Супер-пупером, то Арсений действительно зря переживал.

Также он начинает потихоньку выстраивать отношения с фанбазой, активничая в общем пуперском канале и выкладывая на свою страничку в инстаграме целых пять фотографий (две из них — одиночные селфи, ещё две — совместные с Санни, а одна оставшаяся — общая фотокарточка со всей командой), а ещё Арсений регистрируется-таки в твиттере, быстро сообразив, что основная движуха всегда происходит именно там (да и неплохо было бы обо всём знать изнутри и понимать, как понравиться аудитории).

Насчёт последнего, кстати, Арсений был и остаётся очень удивлён: ему казалось, что нужно пахать и пахать, чтобы заслужить хотя бы благосклонность фандома, и какой же мощный разрыв шаблона у него произошёл, когда ему, настроившему свою ленту на супергеройский лад, сразу же в лицо прилетели хвалебные твиты с его фотографиями или просто скринами его сообщений, в которых люди говорили, что «уже любят этого пернатыша прелестного».

Находится, правда, и несколько умников, которые считают, что Ангел, как новый Пупер, ничего особенного из себя не представляет и пытается выехать и набрать аудиторию за счёт намного более популярного Санни — после этих слов, как говорится, в фандоме начинается сущий кошмар, и Арс сначала с отдельным удовольствием читает, как за него заступаются другие фандомные, а потом преспокойно отправляет тех придурошных в блок.

Преспокойно, потому что у них с Санни был разговор насчёт хейтеров и тот предупредил, что они также по-любому появятся, ведь всем угодить невозможно, и посоветовал просто не обращать внимания — как сказал вклинившийся в их диалог Мим, похуй, что говорят крысы за спиной у крылатой кисы. Вот Арсений и решил этого принципа придерживаться: ещё не хватало начать загоняться из-за того, что кто-то там о нём плохо думает — главное, что Санни и весь остальной состав Пуперов считает его хорошим человеком, чего нельзя сказать об этих хейтерах.

В общем, с момента официального присоединения к Пуперам Арсений напоминает самому себе мем с коровой в поле, потому что ну правда, какова же всё-таки жизнь! Арс давно себя таким живым и заряженным не чувствовал, как в компании этих людей, вписавшихся в его жизнь так органично и здорово, что он не понимает, как это так они не были рядом всегда.

Арсений даже моргнуть не успевает, как календарь на экране блокировки показывает уже середину октября — кажется, будто эти увлекательнейшие полмесяца пронеслись за один миг.

Сегодня ровно две недели с той ночи, когда он сообщил Санни о принятии решения стать частью его команды, и того дня, когда он впервые побывал в офисе и перезнакомился со всеми, и Арс просыпается со стойким намерением сделать Санни что-то приятное: в конце концов, это всё случилось благодаря нему.

Именно поэтому перед прибытием в офис он договаривается с Эллиотом, чтобы тот прикрыл Арсения иллюзией, пока он забежит в кафе за горячим шоколадом (чтобы как-то отблагодарить его за помощь, Арс вместо изначально двух покупает три стаканчика и один вручает умилившемуся Эллиоту — он говорит, что не стоило, но напиток всё-таки принимает), а затем уже в одиночестве (Мираж сказал, что ему нужно за чем-то там забежать к Джиниусу) поднимается на лифте на нужный этаж. В кабине Арсений всё же не выдерживает и пробует шоколад из своего стакана: он не может позволить себе принести Санни какую-то херню! — только убедившись, что с шоколадом всё в порядке и он достаточно вкусный, Арс позволяет себе выдохнуть.

Успокоить сердцебиение это, по правде говоря, не помогает от слова совсем — такое ощущение, будто он не приятность Санни делает, а предложение руки и сердца, не менее. Это шутка, конечно же — в этом жесте нет ни капли романтики (чисто крепкая мужская дружба — не как в мемах, не анальная!), и Арсений не сомневается в том, что Санни расценит это именно так, как нужно.

Наконец лифт, доставив его на нужный этаж, распахивает свои двери, и Арсений оказывается в коридоре — умеренно быстрым семенящим шагом он направляется в комнату отдыха, потому что чаще всего Санни находится именно там.

На пути открывается дверь мужского туалета, вынуждая Арса замедлиться: он едва не налетает на выходящего человека; подняв взгляд на его лицо, Арсений от неожиданности охуевше расширяет веки: менее чем в метре от него стоит и смотрит ему в глаза сам Роман Каграманов — нет, Арс, конечно, знал, что в этот офис захаживают всякие известные личности, но не был готов повстречаться с кем-то так скоро.

— Ой, офигеть, здравствуйте! — спустя три неловкие секунды всё же произносит Арсений, растягивая искреннюю широкую улыбку и кивая вместо рукопожатия (руки у него всё ещё заняты шоколадом); Роман с его оригинального приветствия смеётся и также улыбается.

— Офигеть, привет! — в арсеньевском стиле здоровается тот. — Давай на «ты» сразу, ладно? — Арсений согласно кивает (хотя уже сейчас понимает, что перестроиться будет сложно, но он очень постарается), и Рома сразу продолжает: — Ты же тот новый Супер, да? Ты хорошенький, я за тобой слежу!

Ошарашенный этим внезапным признанием Арсений пару раз глупо хлопает глазами, ощущая, как в груди что-то взрывается фейерверком: ого, такое вообще возможно? Охуеть.

— Спасибо, — Арсений его смущённо благодарит и смотрит тёплым взглядом. — Я тоже ваш… то есть твой фанат.

— Тогда мне особенно приятно с тобой познакомиться, Ангел, — Рома на секунду касается его плеча в месте чуть выше локтя, пока Арс говорит, что это очень взаимно. — Крылья обалденные! — делая пару шагов назад, он указывает рукой Арсению за спину, а тот ещё раз его благодарит. — Мне сейчас гримироваться нужно бежать, увидимся ещё!

— Окей, — Арс с улыбкой кивает и ещё пару секунд стоит возле туалета, смотря умчавшемуся Роме вслед и переваривая только что произошедшее — охуеть, и это теперь его жизнь.

Очнувшись, он промаргивается и возобновляет прежний путь в комнату отдыха, хотя теперь уже возникают сомнения насчёт нахождения Санни там: сегодня, судя по приехавшему в офис Роме, съёмки «Громкого вопроса», а значит, Санни, участвующий в абсолютно каждом выпуске этого шоу, вряд ли сидит сложа руки; Арс не знает, как здесь протекают съёмки, — это для него новый опыт, но догадаться, что Санни по-любому где-то носится с приготовлениями, несложно.

На входе в комнату отдыха он снова сталкивается с кем-то (да что ж такое! — почему именно сегодня он разучился встречать людей нормально, на расстоянии?), и на этот раз этим кем-то оказывается Мим — вот он-то как раз Арсению и нужен.

— О, привет, — с улыбкой здоровается Арс, отходя на шаг назад, чтобы не стоять с Мимом так близко — он, в отличие от Санни, не обладает пассивной суперспособностью, позволяющей без дискомфорта с арсовской стороны находится в его личном пространстве.

— Дарова, крылатка, чё как? — спрашивает он с привычной однобокой ухмылкой на выкрашенных в чёрный губах, приваливаясь плечом к дверному косяку.

— Всё хорошо. А ты не знаешь случайно, где Санни? — сразу переходит к делу Арсений, не давая этому смол-току перерасти в большой: шоколад такими темпами в ледышку превратится, прежде чем доберётся до рук нужного человека.

— В гримёрке прихорашивается, — Мим, слава богу, сразу даёт ответ на вопрос, и Арсений на самом деле очень благодарен, что не приходится эту информацию из него клешнями тащить, но выражает свою признательность лишь одной улыбкой и кивком. — Ты к нему с гостинцами? — Мим кивает на шоколад, и его ухмылка приобретает очень хорошо Арсу знакомый оттенок, с которым Мим обычно подкалывает Санни, когда речь заходит об Арсении, и вот уже, видимо, и самого Арсения. — А второй кому? Мне, что ли? — он наигранно удивляется, прижимая правую ладонь к сердцу, а левой в шутку тянется к одному из стаканов в Арсовой руке, а тот, фырча, сначала на автомате уводит её назад, но потом, когда Мим точно так же смеётся и больше не пытается посягнуть на чужую собственность, Арс что-то так задумывается…

— А знаешь… — выдыхает он, смотря на вопросительно вскинувшего бровь Мима, и прищуривается на мгновение. — Да, тебе, — всё для себя решив, Арсений протягивает охуевшему Миму шоколад — в конце концов, чем меньше сладостей он ест, тем ему же лучше.

К тому же это было бы странно, если бы они с Санни только вдвоём в сторонке хлебали этот напиток — они же не на свидании каком-нибудь. Да, отдать свой шоколад Миму, определённо, было хорошей идеей.

— Серьёзно? — по-настоящему и даже как-то по-детски удивляется тот, неуверенно перенимая стаканчик, — видимо, реально не рассчитывал на такое развитие событий; Арсений утвердительно кивает с широкой улыбкой. — Бля, братан, спасибо огромное, — Мим с хлопком и достаточно крепко пожимает хихикающему Арсу ладонь. — Никогда твоего добра не забуду — пойду поставлю свечку онлайн за твоё благополучие, — продолжает он, и Арсений не может сдержать смеха: прав Санни, когда называет своего друга Мемом, потому что ну как тут ещё на него реагировать.

— Да брось, это всего лишь горячий шоколад, — умилённо говорит Арсений, когда тот всё-таки сгребает его в объятия, похлопывая по лопатке рядом с основанием крыла и поглядывая на стаканчик в своей левой руке — упаси господи разольётся.

— Считай, что ты им растопил моё сердце. — Отстраняясь, Мим шмыгает носом и делает вид, будто смахивает нарисованную на маске слезу, и Арсений, если честно, до сих пор в шоке с такой реакции на простой, казалось бы, дружеский жест; пусть он слегка переигрывает, но Арс видит, что ему искренне невероятно приятно получить этот шоколад.

Мим — самый настоящий человек контрастов, который в один момент может развязно ухмыльнуться и грязно пошутить, а в следующий — чуть ли не до слёз растрогаться из-за пустякового презента, и главное и в том, и в этом состоянии он совершенно естественен, что не может не удивлять и не завораживать.

Эта покупка однозначно стоила того, чтобы узнать, что Мим может быть и таким прелестным котиком — Арсений оценивает эту его грань на десять умилённых Егоров из десяти.

В качестве благодарности Арс просит Мима напомнить ему, где находится гримёрка, и, получив наводку, наконец-то отправляется к Санни — он и так уже невозможно задержался со всеми этими внеплановыми (но прикольными — этого у них не отнять) остановками.

Санни действительно находится в гримёрке — не замечая заглянувшего Арсения, он вместе с Берендеем весело болтает с гримирующимся Ромой; с замершим сердцем и неконтролируемо растянувшейся улыбкой Арс проскальзывает внутрь — первым его замечает Берендей, который сразу же кашляет и пихает Санни в бок.

Тот сначала смотрит на друга непонимающе, но после кивка в арсеньевскую сторону его травянистые глаза сразу же находят голубые, а сам Санни отталкивается от стола со всякими приблудами для наведения красоты и вмиг оказывается подле Арсения, уже привычно (однако от этого менее приятно не становится ничуть) говоря, что выглядит он потрясающе.

— Это тебе, — прежде чем уже расставивший руки в стороны Санни успевает его обнять, Арсений протягивает стаканчик и видит, как практически сразу же меняется чужое лицо: Санни умилённо выгибает губы и изламывает под маской брови, моргая втрое чаще обычного.

— Ты купил мне горячий шоколад? — перенимая из арсовских рук напиток, он поднимает растроганный взгляд на Арса. — Да ты мой хороший, спасибо тебе большое, — Санни крепко обнимает его одной рукой за шею, а Арсений в свою очередь, довольно и счастливо улыбаясь (его миссия на сегодня выполнена с разгромным успехом!), обхватывает его поперёк спины и в зеркале напротив видит собственное поплывшее выражение лица оттого, как Санни его назвал.

Они замирают в таком положении на несколько бесконечно долгих секунд, и, несмотря на то что он ещё вот вообще не наобнимался, Арсению приходится отстраниться, потому что, во-первых, с момента его прихода в гримёрке образовалась тишина, и все присутствующие здесь люди (в том числе и Гудков, их продюсер, блять) с интересом смотрят в их сторону, а во-вторых, взгляд Берендея, пересёкшийся с арсеньевским, был очень уж красноречивым.

Санни точно так же сразу отстраняется, но руку с арсеньевского плеча никуда не убирает и глядит ему в глаза так, будто они реально одни в этом помещении и во всём мире.

— Спасибо, Ангел, мне очень приятно, — ещё раз благодарит тот, солнечно улыбаясь, и Арс радостно ему кивает. — А себе чего не взял? — заботливо спрашивает Санни, опустивший взгляд на его пустые руки.

— Да я купил, но решил Миму отдать, — признаётся Арсений со смущённой улыбкой и сам не понимает почему, но прямой тёплый взгляд травянистых глаз становится отчего-то сложно выдерживать.

— Скажи честно: это он у тебя отжал, а ты его зачем-то прикрываешь? — шутит Санни, наигранно подозрительно прищуривая глаза, и Арсений смеётся, на пару секунд наклоняясь к солнечной груди — ткнулся бы лбом в его ключицу, как любит делать сам Санни (эта его милая привычка обнаружилась где-то с неделю назад, и теперь количество прикосновений к Арсу с его стороны возросло едва ли не вдвое, потому что как-то так получается, что он вечно смешит Санни, а тот реагирует прикосновением на каждую шутку), но в таком положении не очень удобно — да и на них всё ещё смотрят, но сейчас, когда он находится под прицелом светлых зелёных глаз, это как будто забывается и становится неважным.

— Да не, я просто чё-то перехотел, — Арсений пожимает плечами и не поддерживает шуточный разгон Санни только потому, что дурачиться у всех на виду кажется неловким, но в другой ситуации он бы обязательно сказал, что, если честно, еле ноги унёс после того, как Мим его заломал прямо в коридоре, а Санни наверняка бы сказал, что обязательно проведёт с Мимом серьёзную беседу, как в том меме с украденным браслетом с котиком… Да уж, Арсений практически сразу же начинает жалеть, что упустил такое забавное развитие диалога.

— Жесть, вот это у тебя сила воли, — хихикает Санни, широко улыбаясь и приподнимая брови. — Сокровище же было прямо у тебя в руках! — он шевелит своей, в которой бережно зажат стаканчик, после чего подмигивает Арсению. — Но, если всё же захочешь, можешь обращаться: я обязательно угощу, — Санни ещё раз приподнимает шоколад и отпивает, а Арс тепло улыбается и кивает с благодарностью — вряд ли он воспользуется столь щедрым предложением (он всё-таки для одного Санни это покупал, и пиздить даже незначительную часть напитка кажется ему недопустимым кощунством), но это мило.

Санни зовёт его устроиться на небольшом диванчике в углу, и Арсений соглашается, но перед этим он наконец-то здоровается со всеми в гримёрке, пожимая мужской части руки и приобнимая болтающую с Сашей (всё ещё охуеть, что Арс может на «ты» общаться с Гудковым и Боссом, с которыми он познакомился вот буквально полнедели назад) Йоуке.

Усевшись рядом с Санни, Арсений встречается глазами с Ромой, который с интересом глядит на него через зеркало и который всё-таки не может сдержать своего любопытства:

— Извините, что я так об этом спрашиваю, — начинает он, и Санни так же переводит своё внимание на Рому, — но вы, мальчики, правда вместе, получается? Златокрылые — так вас вроде называют — всё же канон?

Рома добродушно улыбается, чуть прищуриваясь, и явно не закладывает в свой вопрос ничего плохого, но Арсений всё-таки чувствует мимолётный укол раздражения и смущения: ну вот с какого хуя все так уверены, что между ним с Санни что-то есть? Неужели они дают реальные поводы?

Арсений после того случая с парными аватарками (да, у него на аве до сих пор стоит чужая фотография, но это сейчас не имеет значения) стал реально следить за своими словами и действиями, но количество шипперских постов в одной птичьей соц. сети всё равно растёт не по дням, а по часам. А теперь это ещё и вышло за пределы этого приложения в звёздную тусовку — замечательно, блять, просто потрясающе.

— Нет, мы просто друзья, — пока Арсений пытается сохранять нейтральное выражение лица, Санни берёт ситуацию в свои руки и сдержанно, но искренне улыбается — Арс в этот миг невольно на нём залипает. — Наши якобы отношения — это лишь выдумки фанатов. Ангел, конечно, красавчик, но романтически он меня не привлекает, — Санни с широкой улыбкой качает головой и кидает быстрый взгляд на Арсения, морща нос и улыбаясь персонально ему — со стороны это наверняка выглядит как шуточное извинение за свои слова, когда как на самом деле сюда вложена совсем другая мысль: не обращай внимания, это всё ложь, пиздёж и провокация.

Арс, которого его слова про отсутствие романтического влечения совершенно иррационально неприятно ковырнули, успокаивается, когда видит в травянистых глазах всё те же чувства, и благодарно улыбается ему уголками губ; Санни бодает коленкой арсеньевскую и возвращает фокус внимания на Рому.

— А-а, я понял, — произносит тот после небольшой паузы и практически сразу после этого разворачивается на крутящемся стуле, поднося руку ко рту. — Блин, извините, пожалуйста, так неловко теперь, — Рома действительно выглядит пристыженным, и Санни с Арсением одновременно ему говорят, что всё в порядке.

— Правда, всё норм, ты же не знал, — уже в одиночку продолжает Санни, тепло улыбаясь и кивая как бы в подтверждение своих слов, и Арс перенимает выражение лица Санни, чтобы показать Роме, что на него никто не в обиде.

Впрочем, уже через минуту этот разговор забывается, и, пока происходят финальные подготовки к съёмкам и мимо них туда-сюда снуют люди, Арсений с Санни негромко болтают, уютно, соприкасаясь плечами, устроившись на диване.

Когда приходит время начинать, Санни зовёт Арса понаблюдать за шоу вживую — от такого предложения просто невозможно отказаться, и Арсений даже в первых рядах оказывается: Мим любезно занял для него место рядом с собой и — как он шепнул Арсению — специально с шикарным видом на Санни (Арс в ответ лишь улыбнулся, закатив глаза, и искренне поблагодарил его — не за стратегическую позицию, а за милый жест; он правда рад, что они с Мимом потихоньку начинают сближаться: Арсению кажется суперважным заслужить признание лучшего друга Санни, да и ему самому, конечно, хочется дружить с Мимом).

Гудков, ещё раз проверив, всё ли в порядке, отсчитывает секунды до начала сьёмки, и после произнесённого им «Поехали!» начинает твориться магия: в наушниках включается музыка, под которую Санни с яркой улыбкой, то и дело стреляя глазами в Арсения, энергично двигается, а потом в нужный момент уже привычно кричит: «Это "Громкий вопрос"!» — Арс одними губами проговаривает это вместе с ним и счастливо улыбается оттого, что он правда вживую смотрит на создание программы, которую он всю неделю до этого дня смотрел взахлёб в свободное время.

Арсений не сомневался, что Рома будет хорошим гостем, но убедиться в этом на практике оказывается особенно приятно; практически всё шоу Арс хохочет без перерыва, то и дело приваливаясь к плечу ржущего рядом Мима и разгоняя с ним какие-то общие приколы на основе шуток снимающихся.

Час с лишним съёмок проходит с огромным кайфом, и по окончании Санни, ещё раз поблагодарив Рому за то, что пришёл, сразу же направляется к Арсу с Мимом — последний после одного лишь солнечного взгляда понятливо сливается, подходя к Йоуке, а Санни берёт ничуть не сопротивляющегося Арсения под руку и вместе с ним выходит в коридор.

По пути в комнату отдыха Арсений светит широкой улыбкой и с горящими глазами отчего-то полушёпотом делится с Санни своими впечатлениями от увиденного; тот с таким же довольным видом слушает его восторги и приятно фырчит, склоняясь ближе к арсеньевскому лицу.

Зайдя в нужную комнату, Санни прикрывает за ними дверь и первым падает в угол дивана — Арсений, втягивая крылья, с удобством устраивается рядом с ним и продолжает свою пламенную речь:

— Нет, это правда удивительно! — широко распахнутые глаза встречаются с травянистыми, тепло ему улыбающимися. — Я, признаюсь, только недавно начал смотреть ваши шоу и вот уже буквально через неделю я вижу, как снимается одно из них вживую! Просто вау! — Арс приподнимает брови и словно неверяще качает головой, а Санни мягко смеётся.

— Привыкай — теперь ты неотъемлемая часть этого процесса, — отвечает тот, касаясь своей коленкой Арсовой, а затем отрывает корпус от спинки дивана и упирается локтями в бёдра; Арс, замечая перемену в его настроении, тоже на всякий случай выпрямляется: кажется, намечается какой-то разговор. — Кстати про это, — подтверждая арсеньевскую догадку, произносит Санни и смотрит ему в глаза внимательно, улыбается уголками губ, а тот невольно замирает. — Мы планировали сегодня снять ещё один выпуск «Громкого вопроса», и Саша попросил меня поговорить с тобой на этот счёт. Как ты смотришь на то, чтобы стать главной звездой этого выпуска? — сразу озвучивает свой вопрос Санни и теперь глядит на Арсения выжидающе, с надеждой.

Арс, несмотря на то что предполагал, что такой разговор однажды произойдёт, всё равно оказывается к нему не готов; он глупо хлопает глазами и вдыхает, задерживая дыхание и не зная, что сказать.

Арсений соврёт, если скажет, что ни разу не представлял себя на месте кого-то из участников этого шоу и что ему не было любопытно оказаться там и поиграть с Пуперами в «Громкий вопрос», но тот факт, что это будет проходить под прицелами камер… напрягает, мягко говоря. Арсению страшно облажаться (понятное дело, всё будет монтироваться, но речь идёт о более глобальном значении), страшно не понравиться многомиллионной аудитории Пуперов, страшно показать себя не в лучшем свете и…

— Ангел, спокойно, тебя никто не заставляет, — видя его смятение, Санни показывает открытые ладони, после чего осторожно касается Арсовой руки — тот и не заметил, как начал нервно растирать собственную кожу, а Санни заботливым жестом вмиг перекрывает внешние проявления тревожности. — Ты имеешь полное право отказаться, и никто не будет…

— Не-не-не, я бы очень хотел, честно, — перебивает Санни Арсений, как заворожённый смотрящий на солнечную ладонь, что до сих пор лежит на его собственной, — но мне страшно, — он всё же поднимает глаза на чужое лицо, потому что признаваться в этом Санни не страшно — Арс чувствует, что его поймут и поддержат и что лучшего собеседника для этого разговора просто не существует. — Мне кажется, у фандома слишком много надежд и ожиданий на мой счёт, и я боюсь… Боюсь их не оправдать, — из-под изломанных бровей Арсений смотрит на Санни с искренними опасениями. — Вдруг выпуск с моим участием будет самым ужасным за всю историю существования шоу?

— Ангел, — произносит Санни на выдохе с такой нежной улыбкой и теплотой во взгляде, что Арсений мгновенно покрывается мурашками.

Он почти забывает про всё тревожащее, когда Санни увереннее берёт его руку в свои и приятно сжимает, поднося ближе к своему лицу (неосознанно возникает мысль, что ещё чуть-чуть, и Санни поцелует тыльную сторону ладони, и это вызывает уже знакомое чувство волнительного ожидания в животе, о котором Арсений, впрочем, старается не думать).

— А вдруг выпуск с твоим участием будет настолько охуенным, что станет у всех самым любимым? — спрашивает Санни, перестраивая арсеньевский вопрос на позитивный лад, и глядит на Арса так, словно у него нет ни единого сомнения, что именно так всё и будет. — Комментарии во всех наших соц. сетях завалены просьбами снять тебя хоть где-нибудь, и я уверен, наши поклонники будут счастливы увидеть тебя где-то кроме инсты и телеги. Это же целое шоу с твоим участием! — вдохновлённо, словно это он тот самый воодушевлённый фанат, днём и ночью мечтающий об этом, выдыхает Санни и своей солнечной улыбкой постепенно с концами прогоняет тьму загонов из арсеньевской души.

Санни переводит взгляд на его руку в своих (Арсений будто только сейчас осознаёт, что это прикосновение — полностью осознанное, а не около-случайное, как все до этого, и ему бы смутиться оттого, что от этого слишком веет неуместной в их случае и очень уж компрометирующей романтикой, но Арс отчего-то просто не может, не хочет даже отнимать у Санни свою ладонь) и влюблённо улыбается, поглаживая Арсову кожу, из-за чего того до мозга костей пробирает — в каждом солнечном жесте и взгляде видятся и ощущаются особенные чувства к Арсению, и это каждый раз почему-то трогает до глубины души и вызывает неописуемый трепет, но сейчас это въёбывает с новой силой.

Может, потому, что раньше они никогда не держались за руки так долго и таким образом, будучи при этом наедине.

— Я знаком с тобой почти три недели и за это время успел узнать тебя как удивительного человека со своей прекрасной планетой в голове, и, поверь, ты просто не можешь не нравиться людям, — Санни, смотря на Арсения тем самым — «Ты самый лучший» — взглядом, тепло улыбается и чуть крепче сжимает его руку, согреваемую не только теплом прикосновений, но и дыханием, потому что он наклоняется ближе — вместе с этим замирает и арсеньвское сердце. — Тебе достаточно просто быть собой, чтобы дело уже было у тебя в шляпе, а весь мир — у твоих ног. Ну, или я, — добавляет Санни смешливо, и Арсений чувствует, как краснеет — ничего не может с собой поделать, — и улыбается смущённо, глядя на него с практически той же нежностью. — В общем, не подумай, что это какая-то манипуляция, но я правда был бы очень рад, если бы ты согласился, — говорит Санни, отпуская Арсову руку ему же на бедро, и вновь откидывается на спинку дивана, а Арсений, ощущая, как кожу в местах, где его так приятно касался Санни, неприятно холодит, инстинктивно хочет вернуть его тёплые руки обратно — ну вот зачем он его отпустил? так хорошо ведь сидели! — И Мим очень хотел с тобой сняться, так что он тоже обрадуется.

— А мы погуляем потом? — ни к селу ни к городу спрашивает Арсений, приподнимая брови: он вдруг всем своим существом ощущает, что ему эта прогулка просто жизненно необходима (Арс всё ещё ищет удобный момент, чтобы спросить про солнечное музыкальное увлечение, и может, сегодня тот самый день), и ему очень хочется, чтобы Санни согласился. — Мы в смысле ты и я. Вдвоём, — на всякий случай уточняет Арсений, чтобы не возникло недопонимания (вдруг Санни подумал, что он и Мима на этот променад хочет взять), и видит, как на чужом лице тут же расползается умилённая улыбка.

— Конечно, Ангел, — практически без раздумий соглашается Санни, и рядом с арсеньевским сердцем взрывается маленький радостный фейерверк. — Ты же знаешь, я с радостью. С огромной радостью, — проговаривает он, прижимаясь своей коленкой к Арсовой и глядя на него чуть исподлобья, а сам Арсений отвечает ему тихой радостной улыбкой.

— Тогда я согласен, — с серьёзным видом кивает Арс, отчего Санни фырчаще смеётся, на пару секунд наклоняя корпус к нему; Арсений, расплываясь в бесформенную лужу от этого звука, мажет взглядом по его темечку с прилично отросшими тёмными корнями — даже не верится, что раньше у него на голове было целое облако русых кудряшек (они мелькают в первом сезоне «Тейбл Тайма» и в большей части выпусков «Громкого вопроса», а потом в один момент исчезают и появляется уже знакомая Арсению белизна), потому что ему так идёт нынешняя причёска, что сложно вообразить его с другой.

— Какие жертвы, — фырчит Санни, выпрямляясь и возобновляя зрительный контакт, а Арс в очередной раз ловит себя на мысли, какая же красивая у Санни улыбка — и вправду солнечная, потому что согревает до невозможности.

— Ради прогулки с тобой некоторые убивать готовы, так что я, считай, малой кровью отделался, — продолжает его разгон Арсений, глядя в травянистые радужки и вызывая новую волну смешливого фырчания.

— Сходим в парк? — отсмеявшись, вовлечённо предлагает Санни. — Или ты по крышам, как обычно, хочешь?

— Боюсь, если мы пойдём в парк…

— Не-не-не, мы Миража попросим нас прикрыть, и никто нас не потревожит, — верно поняв арсеньевскую мысль, перебивает его Санни, кивая головой куда-то в сторону коридора, а Арсений коротко акает.

— А ему норм так будет? — прежде чем согласиться (а он реально не против сменить локацию — их крыша, конечно, хороша, но Арсений слишком давно не гулял ногами по земле, а в такой приятной компании грех не посетить новое место), уточняет Арсений с проклёвывающимся сомнением: как это вообще выглядеть будет? Они с Санни идут вдвоём, а Эллиот, напевающий песенку из мема про третьего лишнего Стива, шагает рядышком?

Нет, что-то как-то такой расклад Арсению не очень нравится — не то чтобы он имеет что-то против Эллиота (точнее это вообще не так! Арсений на самом деле обожает этого человека и его приколы), но всё-таки ему хочется провести время с Санни вдвоём, без лишних глаз и ушей. Может, в таком случае действительно стоит выбрать привычные им обоим крыши?

— Да, конечно, — Санни часто кивает. — Мы иногда его просим помочь в таких делах, так что вряд ли он и теперь откажет. Я очень, — выделяет это слово, стреляя в Арсения выразительным взглядом исподлобья, — убедительно его попрошу. Я просто очень хочу показать тебе одно из моих самых любимых мест, — делится Санни, и если у Арсения и остались какие-то сомнения насчёт такой инициативы, то сейчас они исчезают с концами, потому что ну как можно устоять перед этими щенячьими глазами? Да и бессмысленно отрицать, что Арсу теперь очень-очень любопытно посмотреть на место, которое занимает отдельный уголок в солнечном сердце.

— Хорошо, — Арс тепло улыбается, давая согласие на локацию для их прогулки, и с особым удовольствием наблюдает, как красиво загораются от радости травянистые радужки — всё-таки Санни и вправду очарователен в своей искренности и выражении своих эмоций. Очаровательный и очень красивый. — А кто ещё с нами сниматься будет? — отлипнув взглядом от Санни, интересуется Арс, перестраиваясь на рабочий лад (с ума сойти: это ведь теперь правда его работа, приносящая реальный заработок!).

— А с кем ты хочешь? — вопросом на вопрос отвечает Санни, наклоняя голову к нему, и только Арсений открывает рот — он в своих любимчиках давно уже определился, — как тот добавляет: — Кроме тех, кто щас снимался.

Арс точно так же захлопывает рот: ясно, в таком случае, к сожалению, Йоуке отпадает, но Мираж остаётся свободным для выбора; на место пятого участника Арсений хочет позвать Джиниуса, и они вместе с согласившимся с его выбором Санни отправляются в лабораторию — Джиниус говорит, что они все пожалеют об этом решении, но, к всеобщей радости, принимает их предложение.

Во время грима и непосредственной подготовки к съёмкам, когда все участники уже сидят за столом, а крю настраивает камеры и цепляет снимающимся на футболки микрофоны-петлички, Арсений находится в состоянии волнительного ожидания: заламывает под столом руки и то и дело покусывает нижнюю губу.

Сидящие по правую и левую руку от него Санни и Мим, которые разгоняют что-то между собой и в разговор которых Арсений вслушивается, то и дело хихикая, помогают снизить уровень стресса до самых малых значений.

Когда Гудков предупреждает о готовности в минуту, Санни, улучив момент, наклоняется к Арсению ближе и, вновь соприкасаясь с ним коленями под столом, напоминает, что он рядом и в случае чего обязательно подхватит; Арс благодарно ему улыбается и кивает с уверенностью, что всё пройдёт замечательно.

— Ты смотри только не врежься ни в кого, — негромко говорит Арсению Санни, притягивая его за локоть поближе к себе, когда они проходят по дорожке парка мимо женщины с коляской. — Благодаря Миражу нас как бы не существует для всех этих людей, — объясняет он, встречаясь взглядом с голубыми глазами, и Арс понятливо кивает.

Практически сразу после успешного завершения съёмок (все, во-первых, отметили, что Арсений отлично справился, из-за чего игра получилась сочной и команда одержала заслуженную победу, а во-вторых, Санни назвал этот выпуск своим самым любимым из всех, а Мим, к арсеньевской неожиданности, и вовсе сказал, что Арс замечательно вписался бы в постоянный состав к Санни, и все наблюдающие за съёмкой согласились с этими словами, потому что в течение шоу по-настоящему раскрылся их коннект: Санни и Арсений практически безошибочно друг друга понимали и славливались меньше чем за секунду, договариваясь об ответе и в оставшееся время объясняя другим) Арсений, Санни и Мираж с помощью незаменимой Йоуке и её портала оказались у самого входа на достаточно крупную территорию парка.

Санни вместе с Арсением уходят вперёд, а Мираж, попивая вновь купленный ему Арсением в качестве благодарности за прикрытие бабл-ти, бредёт в метрах тридцати от них; Арс поначалу постоянно на него оборачивается и испытывает чувство вины за то, как некрасиво это выглядит со стороны, но потом, когда Санни терпеливо убеждает его в том, что Эллиот точно ни за что и ни на кого не обижается, успокаивается и отвлекается на разговор, напоминая себе, с какой целью затеяна вся эта прогулка.

Сперва они обсуждают съёмки, вспоминая особо смешные моменты, и Санни ещё раз хвалит Арсения за крутую игру и как бы невзначай бросает, что он мог бы правда подумать над мимовскими словами про постоянный состав; «Честно, я с огромным удовольствием снимался бы с тобой ещё и ещё», — говорит ему Санни, положа руку на сердце, и смущённый Арсений обещает ему подумать (в конце концов, это всего лишь мысли, а не финальное принятие решения, которое, к тому же, от него никто и не требует).

Когда они постепенно съезжают на другие, более личные, темы, Арсений, увидев в этом свой шанс, решает аккуратненько вырулить на нужную своим ненавязчивым вопросом:

— Слушай, я всё хочу у тебя спросить, чем ты занимаешься в свободное от работы и геройства время? — говорит он, глядя Санни в лицо и невинно хлопая глазами. — То есть… есть ли у тебя какие-нибудь хобби или просто занятия…

— Та-ак, кто-то всё-таки скачал твиттер и нашёл там интересную, но не подтверждённую официально информацию про меня? — с весёлой улыбкой на губах сразу же пробивает его Санни, и ладно, возможно, то, что Арсению, считающему себя мастером завуалированности, ошибочно кажется элегантным намёком, на самом деле является слоном в посудной лавке в мире намёков. Или это просто Санни научился читать Арсения, как открытую книгу, потому что подобное происходит далеко не в первый раз. А может, и всё сразу.

Чувствующий себя пойманным с поличным Арс смеётся, прижимаясь на пару секунд к угловатому плечу Санни, и не видит смысла как-то скрывать этот факт и отнекиваться: интерес поговорить с ним на эту тему очевидно перевешивает всякую неловкость.

— Так это правда? — поднимая полные воодушевления глаза на Санни, наконец спрашивает он. — Хэзнатс — это ты?

Сомнений в этом у Арсения, на самом деле, нет совершенно никаких, потому что в твиттере он действительно по егоровской наводке нашёл целый тред, где всё по полочкам разложено, да и в треках в некоторых моментах отчётливо слышится его голос, так что…

Вместо словесного ответа Санни растягивает широкую и хитрющую улыбку и смотрит на Арсения с искрами игривости в травянистых глазах, и по одному его виду всё ясно без слов: это точно он.

В целях предотвращения треска лица от широкой улыбки Арсений прикусывает нижнюю губу и на несколько секунд отворачивается, чтобы глубоко вдохнуть и выдохнуть: Санни заставляет его чувствовать слишком много восторженных чувств.

— А ты слушал треки? — следом уже с совсем другими, котёночными, взглядом и интонацией спрашивает Санни, и Арсений, наверное, слишком активно кивает. — И как тебе? — он улыбается так робко и словно замирает весь в ожидании арсеньевского ответа.

Тот факт, что ему по-настоящему важно, чтобы именно Арсению нравилась его музыка, слишком сильно плавит. Собственно, Арсений и не собирается скрывать свой щенячий восторг и планирует высказать Санни всё, что он думает о нём и его талантливых лапках (или корректнее будет называть его руки лучиками? — Санни ведь солнышко).

— Если честно, я всю эту неделю только под них и существую, — выдыхает Арс, качая головой и расширяя глаза. — Мне так сильно зашло, что просто ебать, я в ахуе, — прижав руку к груди с быстро бьющимся сердцем, признаётся Арсений, вызывая у Санни фырчащий смех и такой тёплый взгляд, что Арс вот-вот таять начнёт.

Собрав всё своё самообладание в кулак, Арсений ещё где-то с минуту нахваливает Санни и его светлую голову — в общем, комфортит того по полной программе, пока очень смущённый Санни сам не просит Арсения остановиться, потому что его вот-вот смоет этой лавиной комплиментов; Арс тогда насыпает ещё парочку сверху — он вообще-то только начал и даже близко не закончил! — и послушно затыкает этот нескончаемый поток восхищения, переводя тему в несколько иное русло:

— Почему ты не признаешься всем, что это правда ты? Все — ну, в смысле фандомные — и так же всё знают.

— Ну… — Санни растягивает будто неловкую улыбку и глубоко вздыхает — Арсений, терпеливо ожидая его ответ, с лёгким наклоном головы вглядывается в ровный профиль. — Когда я только начал этим заниматься, я и не думал скрываться, — наконец начинает Санни, и Арс кивает пару раз, чтобы показать заинтересованность. — Но потом я понял, что хочу, чтобы мои треки нравились людям не потому, что их создал я, а потому, что они крутые сами по себе. Потому что, когда у тебя уже есть прогретая аудитория, речи об объективности как будто не идёт, — поворачиваясь к нему, Санни приподнимает уголок губ в улыбке и добавляет: — Но все всё равно всё узнали, так что…

— Постой, ты считаешь необъективным, что стольким людям в фандоме нравится твоя музыка? — спрашивает у него Арсений и, видя, как Санни поджимает губы и морщится на один глаз, захлёбывается вдохом: ну обалдеть, приплыли. — Санни! — почти что возмущённо зовёт его Арс, а тот сразу же моргает и смотрит своими большими глазами в арсеньевские. — Я не могу, конечно, говорить за других, но мне все эти треки нравятся, потому что, во-первых, это моё любимое направление в музыке, а во-вторых, они реально очень, очень стоящие, и я бы по-любому добавил всё в свой плейлист, даже если бы не знал, кто за ними стоит. А то, что их создал ты, лично для меня делает их в тысячу раз лучше, — признаётся Арсений, глядя на него проникновенно, и мягко улыбается уголками губ. — Клянусь, Санни, ты самый удивительный человек из всех, что мне когда-либо доводилось встречать, — сам для себя неожиданно выпаливает Арсений, из-за чего начавший было что-то говорить Санни теряется и смотрит на него котёнком-невлуплёнышем.

— Я… Ты… Ты правда считаешь меня самым удивительным?.. — со смесью неверия и радости спрашивает он, бегая глазами по арсеньевскому лицу.

Арсений, смущённый собственной несдержанностью, вроде как даже краснеет, но, с другой стороны, он же правда так думает — почему бы Санни наконец не узнать об этом? Он же тоже для Арса особенный (в другом, не романтическом, смысле, но всё-таки).

— Да, — в конечном итоге выдыхает Арсений с искренней улыбкой и лёгким смущением, а травянистые глаза напротив затапливает нежностью. — Ты не перестаёшь удивлять меня с самого первого дня нашего знакомства, — продолжает Арс, чувствуя, как всё его существо подталкивает к этим откровениям. — Сначала тем, каким добрым и комфортным ты оказался в жизни, потом ты стал первым человеком, который признался мне в чувствах, а сейчас выясняется, что ты ещё и музыку охуенную создаёшь! Мне каждый раз кажется, что я уже не могу восхищаться тобой ещё сильнее, но потом ты берёшь и доказываешь, что бесконечность — реально не предел, — практически на одном дыхании произносит Арсений, и под конец его пламенной речи Санни берёт его за запястье и тянет на себя, в одно мгновение сгребая в крепкие объятия.

Арс, счастливо улыбаясь до цепной реакции микровзрывов в грудной клетке, прикрывает глаза и прижимается щекой к его плечу, так же крепко обнимая это тёплое солнце в ответ; в этот момент забывается весь окружающий их мир с его звуками и вставший как вкопанный Мираж и существуют только эти объятия и два ускоренно бьющихся сердца, находящихся всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

— Спасибо, Ангел, — спустя, по ощущениям, целую вечность негромко произносит Санни и трётся щекой о чёрные волосы, отчего Арсений весь покрывается мурашками. — Ты даже представить не можешь, как много твои слова для меня значат, — говорит он, прижимая Арса только крепче к себе, а тот улыбается ярче и ставит подбородок ему на плечо, вдыхая солнечный запах Санни.

Он, кстати, не прав: Арсений прекрасно может представить — столько же (если не больше) для Арса значат антоновские слова и мнение; он их чуть ли не в абсолют возводит и безусловно уважает, даже если имеются некоторые расхождения с позицией самого Арсения.

— Я знаю, что ты не любишь переводные комплименты, — продолжает Санни через некоторое время, выпрямляясь, чтобы смотреть ему в глаза, и продолжает так же крепко прижимать его к себе (в последнее время для Арса стало уже привычным такое положение, так что сейчас смущения он не испытывает от слова совсем; только то волнительное чувство, которое фоново присутствует каждый раз, когда Санни находится в одном пространстве с ним, и особенно ярко проявляется вот в такие моменты, стягивая внутренности в узел непонятного предвкушения), — но я абсолютно то же самое могу сказать и про тебя, — он улыбается тепло-тепло и любовно скользит взглядом по арсеньевскому лицу. — Ты самый удивительный, самый необычный, самый красивый и просто самый лучший человек на свете. Спасибо, что присоединился к нам и позволил мне тебя узнать, — до мурашек искренне и без всякого смущения признаётся Санни и средним пальцем правой руки осторожно поправляет упавшую Арсению на глаз чёлку, отчего всё внутри него подбирается и замирает, как тогда, на крыше перед неслучившимся поцелуем (на самом деле, это ощущение проявляется далеко не второй раз — с начала октября такие ситуации происходят с завидной регулярностью, так что Арс почти уже научился игнорировать то, как перехватывает дыхание и как часто бьётся сердце). — Сегодня ровно две недели, как ты Супер-пупер, кстати, — возобновляя зрительный контакт, солнечно улыбается Санни, а Арсений отчего-то расплывается в бесформенную лужу.

— Ты помнишь?.. — с полувопросительной поплывшей интонацией произносит он и чуть наклоняет голову, думая: да откуда же ты такой хороший взялся?

— Конечно, помню! — как само собой разумеющееся выдыхает Санни и кивает. — Как не помнить один из лучших дней в моей жизни? — из-за широкой улыбки вполне можно всё списать на шутку, но по теплейшему взгляду ясно, что эти слова очень близки к истине, и Арсений ничего не может с собой поделать: смущается и смотрит на Санни точно так же, как на лучшее, что с ним случалось.

Арс не знает, сколько они так стоят, глядя друг другу в глаза, пока его внимание не перетягивают непонятно откуда взявшиеся и выплывающие из-за чужой спины сердца всех цветов радуги и не только, а вишенкой на торте является табличка с надписью «Kiss him!» с неоново-розовыми стрелками, указывающими на Санни; тот, кстати, точно так же сначала переводит взгляд куда-то за Арсения, а потом, цокая, закатывает глаза и показывает Миражу средний палец.

— Не обращай внимания, — вновь смотря Арсу в глаза, Санни качает головой и мягко проводит по его плечу, и Арсений с понимающей улыбкой кивает. — Пойдём? — кивает в глубь парка, где среди увядающе-рыжих деревьев скрываются уединённые беседки.

— Пойдём, — согласно выдыхает Арс, и они, как ни в чём не бывало, продолжают свою прогулку.

Перед глазами, правда, всё ещё держится та сцена, где Санни поправляет его волосы — почти так же, как и две недели назад, — и Арсений, чтобы отвлечься хоть на что-нибудь, переключается на мысли о Мираже; обернувшись на него, Арс вдруг снова испытывает чувство вины за то, что он там бредёт в одиночестве и наверняка скучает.

Подумав немного, Арсений предлагает Санни позвать Эллиота к ним, потому что ему всё же совестно, и Санни после попытки ещё раз доказать, что Миражу совершенно нормально быть в таком положении и он ничуть не страдает, всё-таки соглашается, вот только…

— Ангел… — как-то неловко зовёт его Санни, когда Арсений в который раз оборачивается на Эллиота с желанием его позвать, и тянет за запястье, привлекая к себе внимание голубых глаз. — Ты же его зовёшь не из-за того, что тебе неловко находиться со мной наедине? — спрашивает он с щенячьим взглядом, и Арс тут же хмурится: откуда он это взял вообще?

— Нет, ты чего? — Арсений активно мотает головой. — С чего вдруг такие мысли?

— Ну, вдруг я борщанул чутка… — опуская глаза, Санни делится тревожным предположением, а Арс, расплываясь в успокаивающей улыбке, берёт его руку в свою и поддерживающе сжимает.

— Ты не борщанул, всё хорошо, — убеждает Арсений, ловя чужой взгляд. — Я ведь изначально предлагал тебе вдвоём погулять, но теперь с нами Мираж, и мне неловко, что он там один. Это не из-за тебя, правда, — он улыбается шире, приподняв брови, и, дождавшись просветления на лице Санни, отпускает его руку.

— Хорошо, — он кивает и в следующую секунду останавливается, поднимая руку и жестом подзывая Эллиота к ним — безмолвно, чтобы не привлекать внимание ничего не подозревающих людей.

— Что? — ускоривший шаг Эллиот вскоре оказывается рядом и, с виноватым видом показывая открытые ладони, обещает: — Я больше не буду, честное слово!

Арсений фырчаще смеётся, бросая взгляд на Санни, который в ответ приобнимает Миража и предлагает присоединиться к ним — тот, конечно же, соглашается.

Не проходит и пяти минут, как Эллиот всё же поёт ту самую песенку из мема про Стива — всё, как и предполагал Арсений; наигранно возмущённое «Мираж!» с обеих сторон не заставляет себя долго ждать.

Chapter Text

Арсения тянет к Санни так, будто на них двоих повесили самые мощные в мире магниты, улавливающие друг друга даже на расстоянии нескольких километров.

Он не может до конца понять причины такой внезапной почти что одержимости и может лишь потакать своим бессознательным желаниям видеться с Санни чаще (хотя они и так видятся уже практически ежедневно, потому что Арсений стал сразу после учёбы прилетать в офис), общаться с ним на всевозможные темы или уютно молчать в его компании, узнавать того с новых сторон, касаться по поводу и без, обнимать дольше и крепче обычного, смешить до фальцета и очаровательного топанья ногами, смотреть безотрывно, ловя каждые слово и жест, и просто быть рядом.

Конечно, в этом нет ничего такого, что фанаты и весь офис настойчиво пытаются им приписать, и Арсений непоколебимо уверен: между ними нет и не может быть ничего, кроме дружбы (ну, за скобками в этом утверждении, разумеется, остаётся тайная влюблённость Санни в него — Арса это не напрягает от слова совсем, потому что Санни своё слово держит и действительно даже не пытается намекать на то, что они могли бы стать ближе, чем есть сейчас).

Арсений не может испытывать к этому человеку никаких чувств, кроме исключительно платонических, по уже тысячу раз обговорённой причине: они оба супергерои; этот барьер кажется Арсу таким же нерушимым препятствием, как и обсидиан в «Майнкрафте» на режиме выживания, а потому он, даже если и захотел бы (а он не захочет: у него ведь уже есть Антон, который вызывает в арсеньевской душе весь спектр положительных и самых что ни на есть романтических чувств), не сможет упасть в Санни.

В последнюю неделю Арс слишком часто крутит эту мысль в голове и слишком часто невольно задумывается об их вымышленных отношениях с Санни, в которых так уверены чуть ли не поголовно все пуперские поклонники; Арсений сам не знает, почему до сих пор заходит в твиттер и читает все эти ванильные разгоны про их взаимодействия (стоит ли говорить, как сильно их число возросло после выхода «Громкого вопроса» с его участием? Арсению в тот чудный вечер показалось, что его снесёт этой волной писка и умиления, а также вырезок, где они с Санни якобы «по-особенному» друг на друга смотрят), но остановиться отчего-то не может.

В любом случае, пока он приходит к однозначному (чёткому, уверенному и ясному, как день, «Нет, я не влюблён в Санни») ответу, волноваться не о чем. Арс ведь про себя и свои чувства знает лучше остальных, даже если ему пытаются навязать обратное, и никакие вырезки со взглядами и мимолётными касаниями из «Громкого вопроса» и влогов Миража его не смущают — в них нет ничего такого.

Они с Санни как-то раз даже обсуждают это: тот заботливо интересуется, не напрягает ли Арсения такой ажиотаж вокруг их дуэта и ещё зачем-то просит прощения, словно он и его настоящие чувства к Арсу всему виной и, если бы их не было, всё было бы совсем по-другому; Арс честно признаётся, что шипперы его скорее смущают, нежели напрягают, потому что он ожидал что-то подобное (по итогу, правда, реальность превзошла — в негативном смысле — все ожидания, но да ладно), и старательно убеждает Санни, что его вины в этом нет совершенно никакой и что, если это цена за их общение, Арсений без проблем её выдержит.

Отказываться или существенно сокращать общение с замечательным человеком только потому, что кучка (пусть даже это достаточно внушительная многотысячная кучка) людей считает, что вы с другом ежесекундно взглядами и касаниями друг другу признаётесь в любви? Да хера с два — Арсений же не идиот, в самом деле, чтобы так просто лишиться одного из самых ярких лучиков (да даже не лучиков — целого солнца) в своей жизни.

Но да ладно, это всего лишь лирика (Арсений всего лишь думает об этом и проговаривает себе это всё по несколько раз в сутки каждый день на этой неделе), так что не будем здесь надолго задерживаться — к чему снова об этом заговаривать, если всё уже давно ясно как день?

Несмотря на то что Арс уже перестал искать причины для посещения офиса (пусть ему и говорили, что он может находиться здесь просто потому что, Арсению для собственного спокойствия нужно было придумать собственную причину — часто они сводились к одной солнечной улыбке и тёплым зелёным глазам), сегодня эта причина появляется сама собой: Гудков в общий личный чат Пуперов пишет, что они все приглашены на костюмированную вечеринку селеб в хэллоуинскую ночь и что физические приглашения будут храниться у него в кабинете — если есть возможность, можно подойти сегодня и забрать, — а также говорит о необходимости согласовать с Машей (и, если потребуется, с Джиниусом) свои идеи для костюмов, чтобы всё точно успели подготовить.

В общем, в офисе Арсений оказывается при первой же возможности — как только заканчивается последняя пара, он крепко обнимается и прощается с Егором, а потом с помощью Йоуке телепортируется прямо из туалетной кабинки, предварительно дождавшись момента, пока он будет в туалете совершенно один и никто не заметит его исчезновения, — и первым же делом в коридоре встречает вездесущего Миража.

— О, наш мотылёк прилетел, — с радостной улыбкой говорит тот и, подойдя ближе, пожимает арсеньевскую руку.

Мотыльком первой начала его звать Олеся (на Арсов закономерный вопрос почему она с лёгким пожатием плеч просто ответила: «Ты же летишь на свет» — чей именно свет имелся в виду, наверное, можно и не уточнять), а все остальные постепенно подхватили (даже, к арсеньевскому удивлению, Мим! — от него это, правда, звучит как «мотылямбдель», но не суть) — единственным человеком из Пуперов, кто его так не называет, является Санни, но Арсений прекрасно видит ту тихую солнечную улыбку, когда кто-то так называет Арса при нём. Да и самому Арсу нравится это прозвище — оно милое и правдивое, что уж там.

— А Санни здесь? — первым же делом после приветствия спрашивает Арсений с горящими глазами и невольно расплывающимися в улыбке уголками губ.

— Не-а, — Эллиот непринуждённо мотает головой, и Арс, никак не ожидавший услышать такой ответ, слишком резко падает духом — его словно ледяной водой окатили, — а внутри становится непонятно пусто: он так надеялся увидеть сегодня Санни, но… — Но ты погоди расстраиваться — может, придёт ещё, — заметив арсеньевскую смену настроения, Эллиот подбадривающе касается его плеча и смотрит с сочувствием.

Арсений же, поняв, как наверняка странно выглядит со стороны (серьёзно, он будто скучающий по своему хозяину щеночек), берёт себя в руки и мелко встряхивает головой, сбрасывая слишком внезапно и очень уж неуместно накатившую тоску.

— А Мим? — следом спрашивает Арс, приподнимая брови.

Будь на месте Эллиота этот самый Мим, он бы обязательно прокомментировал арсовский первый вопрос в духе «Ты хотя б вид сделал, что здесь не только ради него бываешь»; с каких пор внутренний голос Арсения разговаривает голосом Мима, он предпочитает не думать.

— Его тоже нет, к сожалению, — выдыхает Эллиот, качая головой, и продолжает: — Нас сегодня мало вообще: только я, Олеся, Димка, Берендей и Джиниус, а остальные хер знает где, если честно, — прикладывая руку к груди, делится с ним Мираж, и Арс понятливо кивает. — Они в комнате отдыха, если чё, — указывает большим пальцем себе за спину. — Я вообще в туалет шёл, но так тоже там тусуюсь. Приходи, — он с тёплой улыбкой похлопывает Арса по плечу, после чего уходит по направлению к туалету.

Арсений пару секунд смотрит ему вслед, после чего переводит взгляд в противоположную сторону, на комнату отдыха, и, подумав пару секунд, всё-таки идёт туда; поздоровавшись со всеми, он плюхается на диван рядом с держащим в руках геймпад Джиниусом и переводит взгляд на экран телевизора с запущенной Фифой — Арс нихера в футболе не понимает, но ему и не нужно шарить, чтобы смеяться с забавных джиниусовских ругательств и его шуточных препирательств с Димой, его временным противником.

Залипая в одну точку на экране, Арсений задумывается о Санни и о своей собственной слишком странной реакции на его отсутствие — он ведь тоже человек, и у него есть личная жизнь за пределами офиса; он не обязан быть здесь ежедневно, а Арс не должен этому так сильно удивляться и тем более, блять, грустить, просто…

Наверное, ему просто хотелось провести время с Санни (возможно ли соскучиться по человеку, с последней встречи с которым не прошло и двадцати четырёх часов?) и он расстроился, что сделать это теперь не получится. Хотя, может, Арс излишне драматизирует и Санни действительно появится, просто попозже? Арс будет на это надеяться.

До этого всякий раз, как он навещал офис, Санни уже был здесь как его неотъемлемая часть — вот у Арсения и сложилось обманчивое впечатление, что Санни, видимо, заняться нечем. Какая же это дурость! Арс вообще не должен насчёт этого париться, а должен воспринимать это абсолютно спокойно, чтобы потом не сидеть вот так и не злиться на самого себя за совершенно неподобающую реакцию.

Вспомнив о сообщении Саши, Арсений покидает комнату отдыха, а затем направляется в его кабинет, где и проводит следующие пятнадцать минут, болтая с Гудковым на разные темы, как давние знакомые; не забыв забрать приглашение, Арсений дальше неприкаянным привидением шастает по офису — на небольшой кухоньке наводит себе кофе и идёт туда, где гарантированно сможет побыть в тишине и одиночестве.

Проходя мимо комнаты отдыха, он замечает, что Джиниус, Берендей и Эллиот куда-то испарились и сейчас там сидят только Олеся и её парень Максим из креативной группы.

Хотя даже если бы Олеся была там одна, а Арсений не хотел побыть в одиночестве, он бы вряд ли осмелился составить ей компанию: Арс до сих пор не отошёл от того случая, когда он, непреднамеренно оставшись с Олесей наедине, решил зачем-то проверить слова Санни и спросил у неё, точно ли она знает какую-то информацию, касающуюся его личной жизни, а та в ответ начала закидывать его фактами — она и имя его назвала, и сказала, что он где-то в августе сюда переехал, что учится на первом курсе вместе с парнем по имени Егор, что живёт вместе со своим троюродным братом Антоном, и «Или ты ещё и про свои особенные чувства к нему от меня услышать хочешь?»; Арсений, чуть ли не до смерти смущённый слишком внезапно зашедшим не туда разговором (блять, она правда знает об арсеньевской неправильной любви к собственному брату!), превосходно усвоил урок, что эту девушку лучше не брать на слабо, и до сих пор, вот, её избегает: слишком неловко это было.

В очередной раз вспомнив об этом, Арсений, вмиг ставший похожим на хуманизацию смайлика с черепом, встряхивается и ускоряется, словно кто-то — Олеся — за ним гонится; наконец оказавшись в нужном кабинете и прикрыв дверь, он разваливается на синем диване и, переводя взгляд на потолок, выдыхает весь имеющийся в лёгких воздух.

Да уж, Арсений даже не думал, что простое отсутствие Санни может привести его в такой раздрай; немного подумав, он тянется за телефоном — необязательно ведь быть рядом, чтобы общаться, — и пишет Санни что-то глупое вроде «Ого, оказывается, ты не живёшь в офисе». Несмотря на то что тот не появляется в сети ни через секунду, ни через минуту или пять, от одного только факта существования этой дурацкой смс-ки на арсеньевских губах появляется улыбка и настроение хоть на чуть-чуть, но всё же поднимается.

Потягивая наведённый кофе, Арсений бессмысленно залипает в супергеройском телефоне, скачивая туда пару игр, и ничего его не трогает ровно до тех пор, пока не приходит уведомление из пуперского канала; тут же переходя по нему, Арс видит сообщение от Миража со следующим содержанием:

«Закон офиса №352

Когда солнце не заглядывает в офис, где-то грустит один ангел»

Прочитав это сообщение с бесконтрольно растянувшейся улыбкой, Арсений беззлобно закатывает глаза и глубоко вздыхает, чтобы в следующую секунду громко позвать Эллиота по геройскому прозвищу — это уже классика жанра, что, когда тот выкидывает очередной прикол (причём не только в сторону Санни с Арсением, но и по отношению к другим членам Пуперов тоже — он же шутник, каких поискать), офисные стены сотрясает протяжное «Мираж!» из разных уголков, в то время как виновник сего клича обычно под подлую еврейскую музыку тут же испаряется.

Поначалу Арс хочет дать ему лёгкий нагоняй за такие приколы (пусть Эллиот и написал правду, но вместе с этим он подкинул твиттерским очередной повод написать о том, какая же у Ангела с Санни любовь, раз они друг без друга не могут), но потом вдруг думает: а почему бы и нет? В конце концов, как говорят, не можешь победить — возглавь.

А дальше Арсений объединяется с не ожидавшим этого Эллиотом и договаривается с ним о том, чтобы тот как будто бы исподтишка сфоткал его, сидящего на этом самом диване и утирающего несуществующие слёзы бумажным платочком — Мираж в эту авантюру с радостью вписывается; после небольшой фотосессии и успешного дропа получившейся и одобренной Арсением фотокарточки Эллиот сидит с ним ещё пару минут, а затем, когда заглянувший Джиниус зовёт его попиздиться в «Mortal Kombat», отчаливает — Арс всё так же остаётся в этом уютном закутке.

Когда он, допивший кофе и глянувший на время (уже почти пять часов, и дело близится к закату), начинает задумываться над тем, что пора бы ему уже возвращаться домой, раз Санни, по всей видимости, так и не появился на горизонте — даже сообщение арсеньевское не прочитал, вопреки своему обыкновению (Арс, разумеется, на него не сердится ни в коем случае, просто он привык, что обычно Санни отвечает в первые минуты после отправки или максимум в течение часа, а тут…) — к нему вдруг заглядывает Биг Рашн Босс, одетый в обычную повседневную одежду, и Арсений, всё ещё не привыкший к подобному, первые несколько мгновений молчаливого зрительного контакта смотрит на него как на привидение.

— Дарова, Ангел, — своим обычным голосом произносит Игорь, приподнимая правую руку, и входит в пространство кабинета. — Не помешаю пиздостраданиям по твоему мужику? — в своей привычной манере спрашивает он с усмешкой и падает в кресло напротив Арсения, глядя на него с интересом, угадывающимся в лёгком наклоне головы.

— Не помешаешь, потому что ни пиздостраданий, ни мужика у меня не имеется, — со сдержанно-сучливой улыбкой отвечает ему Арсений и с некоторым вызовом приподнимает брови.

И всё же, несмотря на внешнюю браваду, Арс удивлён, что Игорь следит за уведомлениями в канале Пуперов: у него сложилось впечатление, что БРБ — достаточно отстранённая ото всех личность (хотя с тем же Санни, например, они прям подружки-пожружки, но Арсений этому не то чтобы удивлён: нужно быть совсем уж чёрствым асоциальным сухарём, чтобы не подружиться с этим солнышком), однако он будет искренне рад ошибиться, если это окажется неправдой.

Игорь, будто бы с уважением поджимая губы, кивает и продолжает с некоторой задумчивостью смотреть на Арсения; тот, преодолевая неловкость, выдерживает его взгляд и лишь вопросительно вскидывает бровь: становится жутко любопытно, что же Игорю могло от него понадобиться в этот погожий (на самом деле пасмурный и дождливый — типичная погода для третьей декады октября) денёк.

— Нравится он тебе? — бесцеремонно интересуется тот (судя по всему, для утоления личного любопытства, а не для выуживания какого-то компромата), на миг прищуривая глаза, и Арсению только чудом удаётся сохранить нейтральное выражение лица — ну нихуя себе, когда это он успел на допрос попасть?

— Очень, — тем не менее честно признаётся Арсений. — Как человек и как друг, разумеется. А тебе разве нет? — дёргает бровями и расплывается в милой улыбочке, глядя Игорю прямо в глаза с ясно читающимся в них намёком: если он продолжит развивать эту тему, Арсений просто встанет и уйдёт — Босс, конечно, клёвый, но все эти разговоры о чувствах, которых нет и в помине, уже порядком раздражают.

— Ладно, проехали, я о другом вообще побалакать хотел, — опережая следующий арсеньевский вопрос, Игорь мотает головой и подтягивается в кресле, ёрзая, и по тому, как загораются его глаза, Арсений понимает, что намечается что-то интересное. — Напомни-ка мне, как ты относишься к «ПЧК», чтобы не попасть в мой личный список пидорасов, — вновь развалившись на своём месте, просит Игорь, а Арс негромко смеётся с выбранных им формулировок.

— Смотрел каждый выпуск и обожаю «Подземелья» всей душой, — положа руку на сердце, выдыхает Арсений и вновь хихикает, когда видит чужой одобрительный кивок; вообще, Арс всё это говорил ему ещё во время знакомства (только в более ярких формулировках, потому что он всё ещё поверить не мог в происходящее), но, с другой стороны, Игорь не обязан это всё помнить — у него и своих забот наверняка немало. — А что? — закономерно спрашивает Арсений с полуулыбкой, склоняя голову к правому плечу и прищуриваясь на один глаз.

— Да тут просто выпуск с твоим… ой, прошу прощения, — ненатурально исправляется Игорь, и Арс с улыбкой беззлобно закатывает глаза, — не твоим мужиком намечается вторым мотором…

А вот этого, кстати, Арсений не знал: когда во время той их прогулки неделю назад дропнули билеты, Санни без колебаний купил им двоим места на первый мотор и предлагал купить лично Арсению ещё и на второй, потому что составить компанию он, к сожалению, не сможет (сейчас вспоминается, что причину Санни так и не назвал, но теперь становится понятно почему: он, наверное, хотел, чтобы это стало для Арсения сюрпризом, или он просто-напросто не может разглашать эту информацию по какой-то договорённости со своими продюсерами), но Арс отказался, а Санни почему-то не стал настаивать — если бы Арсений тогда знал, что вечерний мотор будет с ним, он бы сам за любые деньги купил билет, а сейчас, спустя неделю после дропа, уже поздно: всё давно раскупили.

Неужели Игорь клонит к тому, что Арсений всё же сможет попасть на этот мотор и посмотреть на развитие сюжета нежно любимой им вампирской ветки? Да он душу за это продать готов!

— Та-ак… — намекающе подталкивает его Арсений к продолжению и сам ёрзает на месте от предвкушения, смотрит на Игоря во все глаза, хоть и старается держать себя в руках, а собственные эмоции — под контролем.

— Короче, без долгих предисловий, — хлопает обеими руками по подлокотникам Игорь, и Арсений подаётся корпусом вперёд и хлопает ресницами. — Мы с Гудком подумали, что клану Балан в новом приключении не помешает новый союзник. Например, ты, — соединяет обе руки и направляет указательные пальцы на оторопевшего и замершего с приоткрытым ртом Арса. — Чё скажешь? — укладывает руки обратно и по-доброму ухмыляется, с особым удовольствием впитывая арсеньевский ничем не прикрытый шок — нет, правда, он совсем не ожидал, что ему предложат попасть на этот мотор в качестве гостя. Гостя на своём самом любимом шоу — ебануться можно.

— Вы серьёзно это?.. — до конца не веря в происходящее, спрашивает Арсений и ощущает себя как никогда растерянным: нет, правда, он совершенно не ожидал. Прям вот вообще. Охуеть.

— Ага, — невозмутимо кивает Игорь, а Арсений, осознавая, какой шанс ему выпал, испытывает практически нестерпимое желание встать и немножко пройтись по кабинету, чтобы как-то выплеснуть хоть капельку от того взрыва эмоций, но вместе с этим он уверен: ноги его не послушаются, а потому Арсу остаётся только сидеть и глупо хлопать глазами, то открывая, то закрывая рот. — Устроим сюрприз мальчику? — на его лице появляется хитрая ухмылка, и смотрит Игорь соответствующе: наверняка прекрасно знает, что лучшим сюрпризом для Санни является обожаемый им Ангел, и действительно хочет его порадовать. — Ну так чё? Ты согласен?

Так и не найдя слов, Арсений лишь часто кивает, потому что, конечно, он, блять, согласен на такое предложение — даже не раздумывая согласен, это вот прямо то самое однозначное «Да!»

Игорь улыбается и поднимается с кресла, подходя ближе к также зачем-то вскочившему Арсению — это второй после Санни человек в офисе, на которого Арс смотрит снизу вверх, — и одобрительно хлопая его по плечу.

— Я с превеликим удовольствием донесу эту благостную весть до наших, а тебя я жду через неделю у нас в офисе, — той же рукой указывает на Арсения, и тот кивает; первый шок наконец начинает сходить на нет, и он может искренне радостно улыбнуться и поблагодарить Игоря за такую инициативу — для Арса, как настоящего фаната, это и вправду значит целый мир. — Бреганов, кстати, как раз недавно про тебя спрашивал — вот он точно обрадуется добавившейся работёнке, — продолжает вдруг Игорь, а Арсений, расплываясь в бесформенную лужу, испытывает необычайный трепет, потому что — ого! — сам гейм-мастер знает о его существовании (это абсолютно иррациональное умиление, потому что, ну конечно же, он знает, как и буквально вся страна; и всё же это охренительно приятно, что бы там ни говорил голос разума)! Арс лишь надеется, что не доставит им всем много хлопот с придумыванием нового персонажа. — Билеты на первый мотор есть у тебя? — уточняет следом Игорь с таким видом, будто, если Арс сейчас ответит отрицательно, для него не будет проблемой раздобыть такое сокровище.

— Да, Санни нам купил, — кивает Арсений без задней мысли, но, когда наконец соображает, Игорь уже кидает на него красноречивый взгляд — Арс с той же бравадой, что и в начале разговора, его выдерживает. — А ты сам-то будешь? — запоздало интересуется он, когда Игорь уже направляется к выходу из кабинета, и тот оборачивается, глядя на Арса с незаметной ухмылкой.

— Нет, я ж сдох, — невозмутимо пожимает плечами. — Это был мой последний заезд, — делая отсылку на свои собственные слова в прошлом выпуске вампирской ветки, Игорь тем не менее ухмыляется более явно.

— Но Дан Балан не зря же собрал твой прах в солевую одноразку! — парирует Арсений, зеркаля чужое выражение лица и склоняя голову вбок. — Буду надеяться, что этот прах в праховницах ещё выстрелит, — фыркает он и с гордостью видит, как Игорь, подавляя смешок, выпячивает нижнюю губу, мол, неплохо — ура, Арс практически смог рассмешить Босса!

— Поживём — увидим, — только и произносит Игорь, после чего ещё раз машет Арсению на прощание и уходит, оставляя его одного осмысливать только что произошедшее.

От прежнего меланхоличного настроя теперь нет и следа: в арсеньевской голове освободившееся место мгновенно занимают представления будущего вечера с прохождением очередного испытания вместе с Санни, Сашей и — Арсений всё-таки очень на это надеется, потому что «Подземелья» без БРБ не могут считаться полноценными — Боссом под боком. А если с ними ещё и Джиниус как СуперБикДикГан будет? Боже, это будет просто потрясающе! — Арс едва ли не пищит, обнимая себя обеими руками, чтобы хоть как-то успокоиться: ему ведь нужно держать язык за зубами, чтобы не испортить сюрприз.

Арсений с особым предвкушением представляет себе лицо Санни, который узнает, что Арс мало того, что всё-таки останется на второй мотор, так ещё и будет сидеть рядышком с ним как полноправный игрок — одуреть можно, честное слово! Арс и мечтать об этом не мог!

В разгонах о том, как это будет и какое же приключение для них подготовит великолепный гейм-мастер, проходит арсеньевский путь домой — попрощавшийся со всеми и попросивший Йоуке переместить его в ближайший к офису парк, он решает прогуляться и всё это время улыбка не сходит с его лица, словно это физически невозможно.

Ему так сильно хочется поделиться своей радостью с Антоном, который точно такая же фанючка «Подземелий» (и Ангела — что уж тут отпираться), как и сам Арсений, но, к превеликому сожалению, этого сделать не получится по вполне понятной причине. И тем не менее Арс всё равно хочет предложить ему пересмотреть вампирскую ветку, и чтобы освежить события в памяти, и чтобы провести лишние пару вечеров с Антоном — давно они ничего вместе не смотрели, а так можно будет начать хоть сегодня!

В общем, домой Арсений мчит на всех парах — несётся на тех же крыльях, только теперь уже невидимых.

На подходе к нужному подъезду Арсений замечает прекрасно ему знакомый припаркованный автомобиль — Антон сегодня явно наведывался к Эду и, по всей видимости, скоро предложит Арсу куда-то съездить на днях, и от этой мысли арсеньевское настроение становится ещё лучше.

Ну какой же прекрасный — даже несмотря на то что во всех смыслах пасмурный — сегодня день!

Отперев дверь ключом, Арсений первым же делом слышит антоновский заливистый смех, невольно расплываясь в улыбке (это его самый любимый на свете звук — он не может по-другому реагировать), и сразу после этого крупно вздрагивает от неожиданности, потому что из-за угла к нему выбегает непонятно откуда взявшаяся — Антон решил завести им собаку?.. — белая чихуахуа и в лучших традициях этой породы начинает крыть его хуями на своём собачьем. Действительно, как Арс, блять, посмел вернуться в свой собственный дом!

— Так, фу, нельзя! — следом из-за того же угла в коридор выходит хозяин этой прелести и грозит ей пальцем; Арсений не знает, что вообще здесь происходит и с чего он больше в шоке — на вышедшего следом за внезапными гостями Антона Арс глядит с искренним недоумением. — Имей совесть, он здесь живёт вообще-то.

Парень наклоняется и берёт свою действительно успокоившуюся собаку на руки, а затем поднимает взгляд на замершего на пороге и приветливо улыбается — у Арсения, только сейчас осознавшего, что перед ним стоит тот самый Эд, про которого он столько слышал, в этот момент в мозгах что-то странно коротит: Арсу почему-то кажется, что он его уже где-то видел. Возможно, это из-за той фотографии на антоновском столе, из-за чего создаётся ощущение, что эдовское лицо он видит не впервые, — забавный диссонанс, на самом деле.

— Ну привет, Арсений, — с беззлобной ухмылкой здоровается Эд, протягивая ему правую руку, но не для классического рукопожатия, а так, как обычно здороваются так называемые братаны; спустя мгновение заминки Арс также здоровается и с характерным хлопком жмёт чужую худую и тёплую ладонь. — Рад наконец с тобой побрататься, — говорит он, отступая на шаг назад и отпуская собаку — та теперь, не воспринимая Арсения за врага, принюхивается и начинает бегать вокруг него.

Разувшись и присев на корточки, Арс сначала даёт ей понюхать свои пальцы, а затем, как и всякий уважающий себя человек на его месте, без зазрения совести начинает с ней сюсюкаться; несмотря на то что Арсений не очень любит чихуахуа из-за не сопоставимой с их размером агрессии и излишней голосистости, конкретна эта особь теперь кажется ему не такой уж плохой — вон, даже хвостиком виляет, позволяя себя погладить.

— Как тебя зовут, прелесть? — обращаясь больше к Эду или Антону, спрашивает Арс, осторожно беря обеими руками миниатюрную мордочку и глядя в чёрные собачьи глаза — пока она вертелась перед ним, Арсений успел рассмотреть, что это, вообще-то, он.

— Лупа, Лупик, — отвечает — вопреки ожиданиям — Антон и, фыркнув, точно так же присаживается на пол и чухает пёсью холку — всё арсеньевское внимание автоматически приковывается к Антону и его котячьей улыбке.

— Залупик, — не остаётся в стороне Эд, облокотившийся на комод и наблюдающий за этой картиной; Арсений теперь, кажется, понимает, с какой целью было выбрано такое имя: очевидно, чтобы всегда было за кем присмотреть и за кем что-то сделать. Арс уважает такого рода приколы и неиронично с них хихикает.

Чухая подставленное пузо Лупика, Антон наконец поднимает взгляд на Арсения, затем смотрит на Эда, облокотившегося на комод, прямо как в меме с Райаном Гослингом, и снова находит глазами арсеньевские.

— Я думал, мы с Эдом закончим раньше, чем ты вернёшься, но мы чутка заболтались, — словно с извиняющейся улыбкой произносит Антон и безмолвно просит прощения, что не предупредил о посторонних в их квартире.

— Мы ваще-то, если так уж посмотреть, даже не начали ни хуя, — с ухмылкой встревает Эд, перебивая открывшего рот Антона, и переводит взгляд на Арсения, продолжая: — Ты прикинь: приехал его красить, а свой наборчик юного парикмахера дома оставил, — бубня на себя, он забавно вскидывает брови к короткому ёжику волос, и Арс просто не может сдержать улыбки; Антон рядом сыпется, и Арсений мгновенно приковывается взглядом к нему — не может не. — Завтра ко мне поедем, — возвращая внимание к Антону, поднявшему на него глаза, Эд отталкивается от комода и подходит ближе к ним. — Дело доделывать надо, а то на твою башку уже без слёз не взглянешь, — бесцеремонно зарывается в антоновские волосы и треплет их, пока Антон задирает голову и с улыбкой морщит нос — в этом простом жесте так сильно чувствуется их близость и тёплое отношение друг к другу, что Арс на миг залипает, смотря на татуированную руку в отросших русо-белых волосах.

— То-то, я смотрю, ты в туалет часто бегаешь сегодня — рыдаешь там, поди, в три ручья бедненький, — точно так же подкалывает его Антон, получая в ответ по-детски высунутый язык; динамика их взаимоотношений (по крайней мере, на данный момент) чем-то напоминает динамику Мима и Санни и…

Да что ж такое! Сегодня как будто все мысленные дороги в арсеньевской голове ведут к Санни — даже сейчас, когда Арс сидит рядом с человеком, в которого влюблён, он думает о другом и нежно улыбается, как идиот, думая, что Санни уже давно мог ему ответить, а Арсений, с самого разговора с Игорем не проверявший супергеройский телефон, пропустил это и теперь неизвестно через сколько сможет добраться до нужного чата.

— В общем, Эдик уже собирается уходить… — намекающе подавая голос, Антон выдёргивает Арсения из мыслей о Санни, а тот, встряхнувшись, фокусирует взгляд на Шастуне, которого вновь перебивает Эд:

— Вообще, раз уж такая пляска, я думал у вас остаться переночевать. Так лень домой переться, — возводит глаза к потолку, после чего смотрит на наверняка жутко дорогие… А, нет, не дорогие: когда Эд вновь опускает опускает руку, Арсений замечает, что у него на часах розовый принт с Хэллоу Китти — он-то думал, у Эда какие-нибудь новомодные ролексы, но теперь убеждается, что тот определённо шарит за стиль. — Пустите двух сироток переночевать? — строя щенячьи глазки, Эд соединяет ладони в умоляющем жесте и бегает взглядом от Антона к Арсению и обратно.

Антон, растягивая первую букву алфавита, точно так же обращается к Арсу и смотрит на него вопросительно, мол, как ты на это смотришь, словно это не Шастун — хозяин квартиры и не ему предстоит делить с Эдом спальное место; Арсений, не имеющий ничего против Эда и его присутствия здесь (пусть он и ощущает себя слегка скованным оттого, что они буквально только что познакомились, однако это наверняка пройдёт: Арс всё сильнее убеждается, что Эд — свой в доску человек, с которым может быть комфортно, но просто не сейчас), жмёт плечами и улыбается, с особой нежностью наблюдая, как сразу же расцветает Антон, поднимая глаза на Эда и кивая ему.

— Ты голодный? — обращаясь к Арсению, Шастун смотрит на него с лёгким беспокойством и, когда тот отвечает, что не отказался бы от ужина, тепло улыбается. — Мы KFC заказывали, и я тебе оставил несколько крылышек и картошку, — кивает подбородком на кухню, а Арс, точно так же кивнувший в ответ, последний раз потрепав пузо балдеющего Лупы поднимается с колен и уходит в ванную.

— Я это, так подумал, — подаёт голос Арсений, смывая мыльную пену водой, — дверь он оставил открытой, так что его должно быть нормально слышно. — Антон, может, пересмотрим вампирскую ветку «ПЧК»? — вытерев руки, Арс выходит из ванной и глядит на выпрямившегося Шастуна с надеждой. — Можно даже сегодня, если Эд согласится составить нам компанию, — переводя взгляд на оного, Арсений растягивает очаровательную улыбку и очень надеется, что Эд…

— Бля, да, давайте, — Арс не успевает додумать мысль, как тот сразу же активно кивает. — Я очень сильно за, — он улыбается и выжидающе смотрит на Антона — последнее слово остаётся за ним; тот, понятное дело, может только согласиться.

Пока Арсений ужинает, а Эд, вместе с Лупиком на бёдрах вальяжно развалившись на диване, залипает в телефоне, Антон просит дать ему пятнадцать минут и убегает в магазин и на пункт выдачи заказов; стрельнув глазами в ничего не подозревающего Эда, Арс решается осторожно достать из лежащего рядом на стуле рюкзака супергеройский телефон и действительно обнаруживает там новое сообщение от Санни — оно отправлено всего минуту назад, вот это у Арсения мощная интуиция!

На лицо тут же внаглую лезет дурацкая улыбка, которую Арс тщетно пытается подавить (несмотря на то что Эд полулежит затылком к нему, он всё равно может в крайне неожиданный момент повернуться), когда переходит по уведомлению и видит пересланное то самое сообщение из канала Пуперов, несколько строчек плачущих эмодзи и…

«Мой Ангел, прости, пожалуйста, я только увидел твои сообщения, — ещё несколько рёвиков придают окрас искреннего сожаления солнечным словам, и, пока Санни продолжает что-то печатать, Арсений, как загипнотизированный, смотрит на первые два слова в предложении и не может понять, почему в груди что-то волнительно ёкает: у него словно вообще не возникает никаких претензий к Санни за то, что тот назвал Арса своим, — наоборот, это вызывает внутри странный трепет и прилив нежности. — Ты что-то хотел?» — следом отправляет Санни с милыми эмодзи со слезящимися глазами.

«Да нет, просто хотел провести с тобой время, — признаётся Арсений, потому что скрывать ему, в общем-то, нечего. — Ничего срочного и важного, правда»

«Я тоже хотел бы с тобой увидеться, Ангел! — отвечает Санни, и Арс расплывается в умилённую лужу, морща нос и на пару секунд отворачиваясь от экрана. — Только ко мне сегодня родственники приехали, так что я в ближайшее время в офисе не появлюсь. Буду сидеть дома и строить из себя прилежного мальчика, — Санни кидает вдогонку стикер с грустной собачкой — Арсений, если честно, чувствует этого пёселя всей душой, потому что как это они с Санни не увидятся ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра… Арсений снова ощутимо расстраивается — спавшая после разговора с Игорем тоска натягивает с новой силой, — и Санни, словно чувствует это в Арсовом молчании, спешит приободрить его: — Но мы всегда сможем переписываться! Я буду периодически «сбегать в туалет», так что пиши всё что хочешь! Я буду рад всему от тебя, ты знаешь»

Арсений правда это знает — ни один человек в мире так не радуется его сообщениям и просто его существованию, как радуется Санни, потому что Арс для него и правда самый особенный в этом самом мире, — и очень хочет сказать, что оно работает в обе стороны: общение с человеческим солнцем так плотно вошло в арсеньевскую жизнь, что без него будет как-то совсем уныло и темно.

«Ты тоже пиши! Но обнимашки с тобой, конечно, ничего не заменит; (»

«Да ты мой хороший, — с умилёнными смайликами кидает ему Санни, и у Арсения от этого ласкового прозвища внутри такое тепло растекается, что даже щёки опаляет. Его хороший. И почему только Арса ничего не смущает, а наоборот, ему как будто даже нравится и хочется, чтобы Санни называл его так ещё и ещё, хоть это и странно и непонятно, и, вообще, лучше об этом, наверное, не думать. — Вот увидимся через неделю, и я тебя так заобнимаю, что ты ещё пощады просить будешь!»

Арсений улыбается так ярко и так широко, что у него лицо скоро треснет — честное слово; сердце бьётся часто-часто, а его обладатель чувствует себя самым счастливым — только Санни умеет поднять его настроение до такого уровня и согреть своими лучами даже через экран мобильника.

Арс надеется, что Санни будет так добр действительно исполнить данное им обещание, — он будет очень ждать их встречи.

«О, кстати! — вспомнив, что через неделю вообще-то съёмки с их участием, пишет Арсений. — У меня для тебя сюрприз будет!»

«Какой?» — тут же интересуется Санни, отправляя следом забавный стикер, где одна собака в упор смотрит на другую собаку и от которого Арсений не может сдержать смешок, сразу же маскируя его под кашель.

— Будь здоров! — желает ему Эд, даже не оборачиваясь, и Арс с некоторой напряжённостью благодарит его; смотрит ещё пару секунд в тёмный затылок, убеждаясь, что Эд слишком увлечён листанием рилсов в Инсте, после чего возвращается к чату с Санни.

«Увидишь, — только и отправляет Арс с игривым эмодзи, а Санни в ответ кидает тот же стикер с грустной собачкой. — Тебе понравится! Я на это очень надеюсь, по крайней мере…»

«Мне всё с тобой связанное нравится, Ангел, — сразу присылает Санни, и Арс практически видит, каким взглядом тот глядит в экран телефона: с лёгким осуждением (чтоб не загонялся из-за ерунды и не говорил глупостей) и бескрайней нежностью; становится так спокойно, словно Санни это всё ему в лицо говорит, при этом обнимая его так же, как и тогда, в парке (эта сцена почему-то слишком крепко застряла в памяти, всплывая на поверхность по сотне раз за день). Арсений скучает по нему, даже сейчас, когда общается с ним — ну не дурак ли? — Я не знаю, что меня ждёт, но я уже заранее в восторге))»

Арсений, расплываясь в нежной улыбке, подпирает подбородок рукой и мягко вздыхает, думая о том, как же ему повезло иметь такого человека в своей жизни; а ещё он вдруг осознаёт, как же сильно ему на самом деле хочется поговорить с Санни и даже неважно, о чём этот разговор будет, лишь бы он не кончался, — Арс испытывает острое желание поинтересоваться, как у Санни прошёл день и чем он занимался; кто конкретно к нему приехал и какие у него отношения с семьёй; живёт он в частном доме или в квартире; есть ли у него домашние животные и, если есть, как их зовут; как у него дела на работе и какие планы на вечер. Это желание настолько сильно, что Арсений аж сам себе удивляется: никогда ещё он не испытывал чего-то подобного.

Санни, благо, после недолгого молчания сам подкидывает тему для разговора — ей становится приближающаяся хэллоуинская вечеринка — и спрашивает, собирается ли Арсений идти (а он собирается, если пойдёт Санни) и есть ли у него какие-нибудь идеи для своего образа.

Они обсуждают эту тему до тех пор, пока Санни не пишет, что ему уже пора идти (мол, неприлично так долго в туалете сидеть и ко мне там уже ломятся), и Арсений не без сожаления с ним прощается, пообещав писать и взяв с него то же обещание.

Через пару минут возвращается Антон, и Арс не может не порадоваться, что его внезапный приход не прервал их переписку, а то и ему пришлось бы запираться в туалете, лишь бы продлить общение с Санни ещё на чуть-чуть — Арсению этих десяти с хвостиком минут было преступно мало и хочется многим больше.

Но ладно — утешает себя Арс — сейчас он будет смотреть на красивого Санни из первого вампирского выпуска, и дай бог это поможет заполнить странную пустоту внутри оттого, что они сегодня так и не увиделись. И не увидятся ещё неделю — заебись. Арсений встряхивается (цель ведь была найти что-то хорошее в ситуации и приободриться!) и переключает внимание на пришедшего Антона, что, переодевшись в домашнее, идёт подключать нужную аппаратуру для просмотра и пинает Эда, чтобы не лежал просто так, а помог разложить диван.

Слушая вполуха их шуточную перебранку и доедая остатки уже остывшей и не очень-то вкусной картошки, Арсений, следя за Антоном, даже не думает, что хочет быть на эдовском месте и разгонять с Шастуном какие-то общие смехуёчки, потому что все его мысли заняты, как ни странно, Санни и очередном приколе, который они с ним задумали. Арсений ещё никогда так сильно не хотел ускорить время — впервые он всерьёз сожалеет, что ему не досталась такая суперспособность.

Вечер просмотра двух выпусков «ПЧК», плавно перетёкший в ночь, прошёл просто замечательно: все трое, несмотря на то что это не первый их просмотр, уссались со смеху и просто классно провели время — даже арсеньевское настроение в который раз поднялось из-за чудесного Санни в первом выпуске (Арс, правда, на протяжении всего этого выпуска периодически залипал на солнечных кудряшках и выпадал из реальности, думая одну-единственную мысль: какой же Санни чудесный — это почти что невыносимо; а ещё он пытался представить, каково будет сидеть за этим самым столом и находиться прямо в гуще событий, а не наблюдать за ними со стороны — всё ещё не верится, что это произойдёт всего через неделю).

После песни сироток в конце второго выпуска, которой Эд, не стесняясь, подпевал чуть ли не во весь голос, чем вызывал смех у Антона с Арсением, этот самый неудавшийся певец заявляет:

— Так, всё, валите к себе давайте: мы с ебёнком спать будем, — подтягивает к себе пса, который последние часа полтора, сдавшись, мирно дрых в ногах своего хозяина, и чмокает его, сонно моргающего, в лоб, а Арсений, приоткрыв рот, переводит вопросительный взгляд на Антона: Арс так-то не возражает снова оказаться с ним в одной постели, но не будет ли возражать против такого расклада сам Антон?

— Пойдём, — фырчит тот, принимая вертикальное положение и похлопывая Арсения по бедру ближе к колену. — Эд всегда тут спит, когда у меня ночует, и ты у него этот диван не отожмёшь даже под дулом пистолета, — с широкой улыбкой Антон поднимается и кидает смешливый взгляд на Эда, который в ответ с довольным видом демонстративно устраивается поудобнее на освободившемся диване.

— А вы вообще разве не вместе спите? — впрочем, Эд практически сразу приподнимается на локте и смотрит на них обоих с искренним недоумением. — Пиздец ты жмот, Шаст, ты бы ещё его на коврике у двери поселил и косточку выдал, — с непонятным возмущением говорит тот, и Арсений невольно охуевает, расширяя глаза и стреляя взором в собирающегося оправдываться Антона, и решает сказать сам за себя: он же не маленький ребёнок, в конце концов.

— Не-не-не, всё норм, — приподнимая руки на уровне солнечного сплетения и тряся ими, уверяет его Арс. — Мне, наоборот, комфортнее одному спать, так что я вообще не возражаю, — он улыбается и кивает для большего убеждения, видя, как Эд перестаёт хмуриться. — К тому же ты сам наверняка знаешь, как шикарен этот диван.

— Вот именно, — поддакивает в шутку насупившийся Антон, и Арсений не может сдержать смешок. — Я бы не позволил Арсу спать на сплошных пружинах, так что не надо мне тут это. А то щас сам на коврик пойдёшь, ясно? — грозя пальцем, с крайней серьёзностью заявляет Шастун, в то время как Эд по-детски показывает ему язык, после чего переводит взгляд на Арсения.

— Тогда извиняй, малыш: мне надо спать либо одному в позе морской звезды, либо в обнимку после жаркого секса, а мы с Тохой таким больше не занимаемся, так что увы и ах. Хотя тут без ахов, получается, — добавляет, усмехаясь, Эд и невинно пожимает плечами, а Арсений, тщетно стараясь скрыть удивление от вкинутого факта и одновременно с этим пытаясь понять: это правда или очередной прикол, утыкается красноречивым взглядом в Антона, который, улыбаясь, закатывает глаза и кладёт руку ему на плечо.

— Ой, всё, пойдём от него, — фырчит тот, весело морща нос, и тянет несопротивляющегося Арсения к коридору. — Спокойной ночи, любимый! — прежде чем скрыться за углом, приторно, но тем не менее искренне желает ему Антон.

— Сладких снов, любовь моя! — точно так же отвечает Эд и посылает воздушный поцелуйчик им с Арсением. — Вы там это тоже, — вдруг продолжает он, после того как Антон с Арсом уже ушли в шастуновскую комнату, — если кувыркаться будете, то потише!

— Эд! — охуевший Антон мгновенно оборачивается на коридор, а Арсений, точно так же шокированный, утыкает взгляд в стенку, по другую сторону которой находится Эд — ебать у него шутки, конечно. — Стыд имей: мы родственники вообще-то!

— Ой, да кому и когда это мешало, — всё так же невозмутимо отзывается тот, и Арс только молча вскидывает брови — ёб твою мать, чё происходит. В словари пора официально добавить эдовское имя как синоним слова неожиданность.

— Выграновский, блять! — рычит Антон, и с дивана тут же раздаётся примирительное «Всё-всё» и хриплый смех, дающий понять, что особых угрызений совести он не чувствует; с глубоким вздохом он вновь поворачивается к так и продолжающему неловко пялиться в стену и желающему провалиться сквозь землю Арсению (хотя, казалось бы, ничего такого не произошло, но реакция Антона достаточно показательная, чтобы снова загнаться насчёт своих чувств — хотя сейчас эти загоны будто не трогают его так сильно, как могли бы затронуть ещё недели три назад).

Неуютно.

Антон, морща нос, смотрит Арсению в глаза и качает головой, мол, он дурень, не обращай на него внимания; Арс выжимает из себя блёклую улыбку и тут же зевает (время-то уже почти полночь) — Шастун тут же начинает суетиться и отправляет его умываться, а сам пока расправляет кровать и включает бра со своей стороны, погасив при этом верхний свет.

Когда Арсений выходит из ванной и пропускает туда Антона, перед тем как лечь, он заруливает на кухню, чтобы забрать оттуда рюкзак, и на обратном пути желает залипающему в телефон Эду спокойной ночи — тот отвечает ему тем же и искренней улыбкой впридачу.

Прикрыв дверь и забравшись под одеяло с той же стороны кровати, где спал в прошлую их ночёвку, Арсений залезает в супергеройский телефон: ему приспичило обязательно написать Санни и тоже пожелать ему доброй ночи — он же без этого, блять, уснуть не сможет.

Арс сам не понимает, откуда у него взялась агрессия на самого себя за безобидное и даже в какой-то степени милое действие, которое наверняка будет приятно Санни, и откуда вылез страх показаться слишком навязчивым (раньше это его почему-то не тревожило от слова совсем, а тут…), — наверное, он просто эмоционально вымотался за эту бешеную по количеству событий вторую половину дня и уставшая психика подкидывает ему вот такие приколы. Не очень прикольно на самом-то деле.

Написав и отправив сообщение, Арсений ещё с минуту сидит в чате, гипнотизируя надпись рядом с фотографией солнечного профиля (присутствует какая-то глупая надежда, что сейчас она сменится на «В сети» и Арс сможет урвать ещё пару минут общения с Санни перед сном), но Вселенная, к сожалению, остаётся равнодушна к его мысленным просьбам, и Санни онлайн так и не появляется.

Утешая себя мыслью, что тот, в отличие от некоторых, наверняка уже давно спит и видит десятый сон, Арс засовывает телефон поглубже в рюкзак, перед этим на всякий случай ещё раз проверив выключенную вибрацию.

Поворачиваясь на левый бок, лицом к двери, Арсений словно и не испытывает ожидаемого трепета от второй ночёвки с Антоном, словно ему предстоит спать не с Шастуном, в которого он, вообще-то, влюблён, а с тем же Лупиком.

Опять же, всему виной наверняка общая вымотанность, из-за которой у Арсения банально нет сил на лишние волнения; ещё три недели назад он бы возмутился — как это «лишние»?! (речь же идёт про Антона! — всё, с ним связанное, не может быть лишним и малозначимым!) — из-за амёбной направленности своих мыслей, но сейчас ему как-то даже… всё равно?

Вздыхая, Арсений жмурит глаза, и перед полусонным сознанием возникают фрагменты из первого вампирского выпуска, солнечный смех и широкая улыбка Санни — Арс просто не может не улыбнуться этим воспоминаниям и сам невольно удивляется, как одна лишь мысль об этом чудесном человеке может поднять настроение.

Из коридора через не до конца закрытую дверь доносится щелчок замка ванной, и через пару секунд на пороге своей комнаты появляется Антон — на этот раз не в одних трусах, а ещё и в спальной футболке; он, встретившись с Арсением глазами, мягко улыбается и плотно закрывает за собой дверь, отрезая их от остальных звуков, после чего направляется к кровати.

Дёрнув шнурок бра и погрузив комнату в темноту, он также забирается под одеяло и бодренько спрашивает:

— Будем обниматься? Или спать?

У Арсения внутри так знакомо что-то шевелится, и, разумеется, он, расплывшийся в широкой улыбке, тут же подползает к Антону, забираясь к нему под одеяло и бормоча, что одно другому никак не мешает, — Шастун, фыркнув, крепко его обнимает, и становится совсем хорошо и уютно; уткнувшись лбом ему в шею, Арс непроизвольно вдыхает запах антоновского геля для душа и привычно даёт по жопе мысли, как было бы славно прикоснуться губами к его горячей коже.

Короткий ассоциативный ряд, выстроившийся в Арсовом мозгу за мгновения, заставляет вспомнить весьма неоднозначные эдовские слова, следующие после словосочетания «жаркий секс» — Антон что, забыл упомянуть, в какого рода отношениях они находятся с Эдом, или просто не захотел упоминать в принципе? Может ли тогда Арсений спросить об этом сейчас?

Подумав, что ему, впрочему-то, нечего терять, Арс решает всё-таки попробовать — была не была.

— А вы с Эдом…

— Так и знал, что ты спросишь, — смеясь, перебивает Антон, и от его тёплого дыхания, колышущего волосы, по спине волной пробегаются мурашки. — Да. У нас с ним было, — спустя небольшую паузу всё-таки подтверждает он, а Арсений заинтересованно поднимает голову — глаза ещё не привыкли к темноте, и это действие, по сути, бессмысленно, но ему надо. — Но, знаешь, это было в духе типа «Братан, я так тебя люблю, давай потрахаемся». У тебя никогда не было такого? — спрашивает Антон, а Арсений отрицательно качает головой.

Ему и близко не знакомо желание заняться сексом с другом из-за очень сильного чувства дружбы — Арс всегда хотел, чтобы его первый раз произошёл с любимым человеком, в которого он будет безумно влюблён и которому будет вселенски доверять, и он планирует придерживаться этого плана.

— Бля, я только щас понял, как странно это звучит, — Антон, широко улыбаясь (это чувствуется в голосе), качает головой, словно сам себе удивляется. — Особенно с учётом того, что романтических чувств я к Эду никогда не испытывал и не испытываю, но тогда вот я понял, что хочу лишиться девственности с ним. Для меня это прям огромный жест доверия был, — признаётся Антон, и Арсений понимающе кивает: даже как-то радостно знать, что для Шастуна секс не только про физическую близость, а про что-то намного большее — пусть тот и переспал со своим другом. — В общем, мой первый — и пока что единственный — сексуальный опыт произошёл с Эдом. Это было на новогодних каникулах в начале этого года, мы переспали всего два раза, но сколько там оргазмов было… — вновь качая головой, смеётся Антон. — В полноценный так называемый секс по дружбе у нас это не переросло, потому что я всё-таки романтик и мне хотелось, чтобы дальше всё было только по любви. Любви романтической, разумеетсяя, — словно отвечая на так и не заданный вопрос, разъясняет Антон, а Арс только молчаливо кивает.

Он, к собственному удивлению, обнаруживает, что даже не ревнует особо — да, ему не особо приятно это слышать и завидуется Эду оттого, что такой шанс выпал именно ему, но в остальном… Арсений как будто бы отреагировал точно так же, если бы Егор рассказал ему о подобном опытом с тем же самым Эдом. Словно это и не человек, в которого Арс влюблён, говорит.

— На самом деле я очень рад, что всё произошло именно так и мой первый раз был с лучшим другом, а не с любовью всей моей жизни, — после небольшой паузы продолжает Антон, и Арсений промаргивается, выныривая из каких-то странных мыслей и фокусируясь на смысле шастуновских слов. — Потому что я даже не представляю, как бы я нервничал, если бы у меня с любимым человеком наметился секс, а я девственник. Мне кажется, я бы так волновался, что у меня даже не встал бы, — фырчит он, а Арсений, невольно улыбаясь (Антон всё-таки очаровательный в выражении своих чувств), вскидывает бровь — словно чувствуя это, Антон произносит: — Шучу: встал бы, конечно, но я по-любому был бы на жёстком нервяке из-за страха сделать что-то не то и опозориться.

— А с Эдом ты не волновался? — спрашивает, впрочем-то, очевидное Арс.

— Ваще нет, — Антон мотает головой и улыбается. — Ну, сначала было стрёмно снять трусы, но это дело наживное, — смеётся он, а Арсений только хмыкает: понимает его превосходно. — Не знаю, мы с ним весь процесс шутили и ржали, так что скованности я особо не чувствовал.

Антон замолкает на некоторое время, наверняка вспоминая то время; Арс, не торопя с продолжением рассказа, неотрывно смотрит на приподнятые уголки губ напротив и не может понять: почему же вся эта история с сексом с Эдом его ни капельки не напрягает? Даже приколовые отношеия Мима и Санни вызывают у него больше эмоций, честное слово, а ведь Санни для Арсения даже романтического интереса не представляет (собственно, как и Мим)!

— Да-а, это были клёвые два дня, — наконец выдыхает Антон, вызывая у Арсения фырк, и вопросительно мычит. — Чего ты? — спрашивает он весело, а Арс только качает головой, мол, ничего важного. — В общем, я искренне благодарен Эду за то, что у нас с ним такое было, потому что теперь-то я точно себя увереннее чувствовать буду, если дело до постели дойдёт.

— Судя по твоим словам, человеку, у которого будет первый раз с тобой, невероятно повезёт, — выдыхает Арсений ему в подбородок и улыбается уголками губ, даже не думая — может, потому, что это всё равно что несбыточная мечта и он наконец-то с этим смирился, — о том, что хочет быть этим самым человеком. — Ну, или не только первый раз, но и секс в принципе. Звучишь как комфортный и внимательный партнёр, — на выдохе призносит Арс, прикрывая глаза и чудом подавляя желание зевнуть: начинает постепенно клонить в сон.

— Искренне на это надеюсь, — с теплом в голосе отзывается Антон, неосознанно прижимая Арсения к себе ближе — тот ёрзает, удобнее устраиваясь в его объятиях. — А ты сам как? Было уже? — вдруг спрашивает Антон, а Арсений, совешенно этого не ожидавший, тут же распахивает глаза. — Или ты, как я, романтик и ждёшь своего человека?

Арс, ощутимо краснея (благо, в ночи этого не видно), жёстко напрягается и лежит так пару мгновений, открывая и закрывая рот, но после выхода из этого ступора наконец удосуживается хоть как-то ответить:

— Я не буду обсуждать эту тему с тобой! — невольно повышая голос и вылезая за пределы полушёпота, смущённо отказывается Арсений, чем вызывает у Антона тёплый смех; по арсеньевской реакции, должно быть, всё и так понятно, но это всяко лучше, чем обсуждать дела постельные, лёжа в постели с Антоном.

— Хорошо-хорошо, — сразу же отступает тот и успокаивающе поглаживает его по спине. — Я верю, что ты обязательно встретишь своего человека, с которым тебе будет максимально комфортно и который будет с тобой нежен и аккуратен, — ведя ладонью выше, куда-то к седьмому позвонку, искренне шепчет Антон, а Арсений, опуская взгляд в темноту между их телами, шмыгает носом и дёргает уголком губ.

Задумывается невольно о Санни: вот он со стопроцентной вероятностью утопил бы Арсения в заботе и относился бы так же бережно, как относятся к самой дорогой на свете вещи. Как относятся к любимому человеку.

Сознание, получившее определённый вектор мыслей, без всякого сопротивления рисует картины, как Санни, целуя его в шею, нависает над ним, а сам Арс выгибается, подставляясь под мягкие губы; как Санни выцеловывает внутреннюю сторону арсеньевского поднятого бедра, постепенно подбираясь к бугорку в трусах, а Арсений испытывает то самое, так хорошо ему знакомое, чувство предвкушения, когда дыхание ускоряется и внутренности завязываются бантиком.

Арс дёргается невольно оттого, как легко это всё представить и как странно он сам на это реагирует; облизывая внезапно пересохшие губы, Арсений жмурится и старается думать о чём угодно, только не о чужих губах, которые, как назло, настойчиво не желают покидать его голову именно сейчас.

Блять, с хуя ли он вообще об этом задумался, если ни разу в жизни даже близко подобную детализацию в такого рода мыслях не допускал (тем более если главным действующим лицом в них является Санни! — даже натыкаясь в твиттере на рейтинговый контент с участием их обоих, Арсений только кривился и глаза закатывал, так откуда это всё повылезало сейчас!), и как теперь отключить думалку?

Безбожно покрасневший, он сильнее зарывается носом в антоновскую шею, словно это поможет спрятаться от слишком внезапного, нанесённого собственным сознанием прямо поддых солнечного удара, а Антон только перекладывает руку ему на затылок и мягко поглаживает.

— Спокойной ночи, Арс, — желает Антон, укладывая подбородок на его макушке и, по всей видимости, не желая от него отлепляться, как в прошлый раз, — вау, они и правда будут спать в обнимку. — Я очень рад, что ты у меня есть, — признаётся он следом, а Арсений наконец-то отвлекается от всех смущающих мыслей и расплывается в искренней улыбке.

— Я тоже, — выдыхает Арс, прижимаясь ближе к Антону. — Мне очень повезло с тобой.

Шестым чувством Арсений ощущает антоновскую яркую даже в темноте улыбку, и в мгновение все остальные чувства словно притупляются, после чего и вовсе отключаются; через пару минут вымотавшийся Арс благополучно засыпает в уютных Антоновых объятиях, и всю ночь ему снится блаженное ничего.

Просыпаться рядом с Антоном в комфортное время без всяких будильников — звучит, конечно, как мечта, ставшая на денёк реальностью; глядя на умиротворённо посапывающего на расстоянии вытянутой руки Антона, Арсений нежно улыбается, но думает почему-то о том, что ему хочется пожелать доброго утра Санни (может быть, он уже что-то написал ему с утра и в их чате висит парочка непрочитанных сообщений?), и руки прямо так чешутся в желании потянуться к зарытому на дне рюкзака телефону, но при ком-то (даже если этот кто-то сладко спит) он не собирается так рисковать.

После совместного завтрака, во время которого Эд с Антоном решили отвезти Арсения в университет, они в том же составе засели смотреть ещё один выпуск вампирской ветки и едва не пропустили время, в которое им нужно выйти, чтобы успеть к началу арсеньевских пар (свои же пары они сегодня благополучно проёбывают — Арс их не осуждает, но завидует).

Только усевшись в машину на пассажирское сидение, Эд приказывает Антону врубить его «любимого Хэзнатса», а тот, расплываясь в улыбке, послушно исполняет эдовское требование и стреляет взглядом через зеркало заднего вида в Арсения, расположившегося на заднем сиденье вместе с Лупиком; Арс только рад такому прекрасному выбору музыкального сопровождения.

Октябрь сегодня балует солнечным деньком и отсутствием остоебенившего дождя, что просто не может не добавлять настроения; Арсений искренне улыбается, глядя то в окно на сменяющиеся друг другом здания и автомобили, то на Антона и Эда, покачивающих головами в такт битам его любимого трека, и чувствует себя счастливым.

В который раз залипнув на широкую улыбку Эда, появившуюся от очередной антоновской шутки (Арс, пребывающий в своих мыслях, даже не пытается вклиниться в их диалог), Арсений вдруг ловит себя на мысли, что, если бы эти двое испытывали друг к другу романтические чувства, из них вышла бы неплохая пара.

Только подумав об этом, Арс сразу же отводит взгляд и удивлённо приподнимает брови, но практически сразу понимает: он действительно так думает — неужели это и правда то самое смирение со своим положением, которого Арсений так долго ждал?

Тихо усмехнувшись и убедившись, что на него точно никто, кроме Лупика, не обращает внимания, он тянется к супергеройскому телефону (на рискованность сего действия становится вдруг поебать, потому что желание написать Санни перевешивает все доводы разума) и быстро набирает ему сообщение, добавляющееся ко всем непросмотренным предыдущим.

«Прибежал в очередной раз сказать, какая же твоя музыка охуенная!»

Как и ты сам, мысленно продолжает Арсений и, смущённо улыбнувшись и прикусив губу, откладывает телефон.

Chapter Text

Наступления этого дня Арсений ждал даже больше, чем собственного дня рождения в детстве, потому что сегодня он наконец-то увидит Санни. Ну, и «Подземелья» с их участием снимутся, разумеется.

Возможно, по объективной шкале значимость этих событий стоит разместить в другом порядке, но по арсеньевской субъективной всё расположено именно так.

Они с Санни переписывались действительно каждый день, но Арсению было чертовски мало тех небольших отрывков времени, что удавалось выделить Санни, занятому семейными хлопотами, но Арс не жаловался: в конце концов тот мог вообще пропасть на неделю и не давать никаких вестей о себе, однако он находил время для общения с Арсением, а это уже дорого стоит.

В общем, мысли о Санни не покидают арсеньевской головы ни днём, ни ночью, и Арс даже не представлял, что может так сильно по кому-то соскучиться. И чем дольше они не видятся, тем сильнее становится его солнечная болезнь — звучит ужасно, но у Арсения острый недостаток витамина «Саннин», и ему срочно надо это восполнить непосредственно встречей с его Солнцем.

Зато тот, по кому Арсений так яростно скучал раньше, теперь практически постоянно рядом: Антон вдруг решил заранее сесть за курсовую, из-за чего на этой неделе всё свободное от универа время проводил дома, общаясь с Арсом почти так же плотно, как в августе.

Раньше тот бы просто упился от радости — и Арсений, честно, пробовал выжать из себя больше эмоций, больше восторга по этому поводу (ведь так должен реагировать каждый влюблённый человек, да?), — но на фоне скучания по Санни это воспринялось не так ярко.

Да и только ли в Санни дело? Может, он просто… Нет, не может быть, Арсений всё ещё влюблён в Антона; просто сейчас, наверное, гормоны слегка подуспокоились и его чувства переходят к состоянию любви, где нет этих эмоциональных горок и щенячьего восторга по каждому поводу. Наверное. По крайней мере, именно так себе всё объясняет Арсений. А с Санни у него исключительно дружба, разумеется, — просто на всякий случай повторим, как мантру, и пойдём жить жизнь дальше.

Иногда Арсению кажется, что у него в голове завёлся противный критик, перед которым нужно чуть ли не ежеминутно оправдываться за собственные чувства и каждый всплеск эмоций, если он становится излишне подозрительным и выходит за какие-то пределы допустимого. Ему не нравится, но это помогает контролировать свои чувства и быть уверенным в них и в том, что всё остаётся как прежде.

В общем, в таком тотальном контроле и жажде личной встречи, которая произойдёт в этот знаменательный день, и прошла арсеньевская неделя.

Даже не верится, что он действительно находится здесь, в святая святых, также известной как офис «Чикер Карри», и, волнительно покусывая губу, сидит в уютном кресле в одном из кабинетов на втором этаже (Гудков назвал это переговоркой, где проходит подготовка к предстоящим съёмкам на уровне обсуждений, что вообще на этих съёмках будет); вместе с ним здесь находятся Гриша и Вадим (сценаристы «Подземелий», которых раньше Арс видел только в подкастах с вопросами подписчиков и с которыми он был невероятно рад познакомиться вживую), Саша Бреганов и Саша Гудков, а также Русич и Ведающая, с которыми, как выяснилось, будет первый мотор.

Втроём (Арсения решили взять за компанию, чтобы потом не вести разговор лично с ним) они проходят инструктаж от создателей и знакомятся со своими карточками персонажей, после чего каждый придумывает себе имя или же заимствует из предложенных вариантов; Арс, с восторгом рассматривая нарисованную версию себя, берёт имя Вампидап и хихикает с него ещё долго.

После всех прослушанных рекомендаций Арсений ещё раз жмёт руки Грише, Вадиму и Бреганову, после чего покидает кабинет с широкой улыбкой и практически сразу же слышит мимовское «Да кто это тут у нас пожа-аловал».

Арс тут же замирает, из-за чего идущий позади Дима практически сталкивается с ним, но Олеся вовремя оттягивает его в сторону, и смотрит вниз, на первый этаж, где видит только-только вошедшего Санни, который всем приветливо улыбается.

— Да ты ещё и покрасился! — подходя ближе, Мим треплет его по голове, и Арсений слышит, как Санни будто смущённо отфыркивается, что его мама заставила. — Ну привет, красота! — перестав мучать белые волосы, Мим сгребает его в крепкие объятия — Санни точно так же обнимает друга в ответ, — и только после этого Арсений очухивается.

Наконец перестав стоять истуканом на месте, он тут же устремляется вниз по лестнице — примерно в это же время от Санни отстраняется Мим — и с радостным «Санни!» буквально влетает в оного, забрасывая обе руки за шею; Санни, охая и привычно обнимая его под основанием крыльев, для сохранения равновесия на автомате делает пару шагов назад, едва не врезаясь в стеклянную входную дверь позади себя.

— Боже, Ангел!.. — смеётся Санни, уже осознанно прижимая его ближе к себе, и только сейчас Арсений позволяет себе выдохнуть, утыкаясь носом в широкое плечо и втягивая носом так хорошо знакомый солнечный запах. — Ты сегодня особенно сногсшибателен, — мурлычет он ему на ухо, и Арс в мгновение покрывается мурашками и прячет улыбку в шершавой ткани чужого суперкостюма.

— Ой, ой, ты на него ещё с ногами заберись, — в своей манере со слышимой усмешкой комментирует Мим, отходя к диванам, и добавляет, указывая на них пальцем: — И засоситесь обязательно!

Арсений не видит, но наверняка знает, какой взгляд Санни воткнул в Мима — сразу после этого тот затыкается и больше ничего не подпёздывает; Санни глубоко вздыхает и перекладывает руки на Арсовой спине удобнее, потираясь щекой о его плечо в жесте, мол, не обращай внимания.

Арсений, не зная, что им движет (скорее всего, виной этому внезапный прилив бунтарства, выражающийся в игривом «А вот возьму и сделаю», и похуй, что на них сейчас пол-офиса чужих людей смотрит), реально берёт и задирает ногу, прижимая её к солнечному боку, а Санни, словно не имеет ничего против, подхватывает его под коленом — вот тут-то и просыпается голос разума, и Арс, хихикая, отстраняется и опускает ногу.

Встречаясь взглядом с Санни и быстро осматривая обновлённый цвет отросших волос, Арсений про себя отмечает, как же охуенно тот выглядит и как же ему идёт эта причёска, и может только негромко, чтобы никто не подслушивал, сказать:

— Я соскучился по тебе.

Санни, и без того смотревший на него со всей нежностью мира, растекается в невозможно трогательной улыбке и вновь притягивает Арсения к себе, обнимая так тепло, что даже айсберг на арсеньевском месте бы растаял.

— Я тоже очень по тебе скучал, мой хороший, — шепчет тот, а Арс смущённо улыбается, прикрывая глаза и беззастенчиво наслаждаясь приятными поглаживаниями по спине.

— Бля, я один эту прелюдию вижу, или… — начинает было кто-то (кажется, Мираж) достаточно громким шёпотом, но оказывается перебит Олесей:

— Чш-ш, не мешайте им! — шикает она, но Арсений, краснея, всё равно отстраняется от Санни, который на весь этот посторонний шум не обращает никакого внимания, потому что они и правда что-то увлеклись.

— Погуляем? — невозмутимо предлагает Санни, кивая затылком на выход позади себя; Арсений, думая не больше секунды, сразу же соглашается. — Хорошо, я тогда ща поздороваюсь со всеми и приду, — говорит Санни, расцветая вместе с улыбкой, и, погладив Арса по плечу, отходит к диванам.

Арсений, следуя за ним, падает на другой конец дивана от Мима и, словно кот за своим хозяином, наблюдает с приподнятыми уголками губ, как Санни пожимает руку Миражу и как обнимается с Йоуке и Олесей.

Когда Санни исчезает из поля видимости на втором этаже, Арс наконец-то переключает внимание на своих дорогих сокомандников и обнаруживает, что они все на него смотрят: Олеся — с умилением, Йоуке — с тщательно подавляемой улыбкой, Мираж — с игриво вздёрнутой бровью, а Мим — с нескрываемой ухмылкой (когда Арс пересекается с ним взглядом, тот со смешливым фырком закатывает глаза и сразу же отворачивается — не чтобы не смущать, а чтобы глубокомысленно задуматься о своём); впрочем, стоит Арсению вопросительно приподнять брови, как все тут же отворачиваются и начинают разыгрывать чрезмерную занятость своими делами.

Санни возвращается через минут пять (и всё равно извиняется, что задержался, — Арсений уже просто не знает, как вывозить всё своё умиление от поведения этого человека: ну какой же он хороший, просто слов нет!) и, как и было обещано, забирает Арса гулять — только вдвоём, без Миража в качестве прикрытия.

Вылезшее было смущение оттого, что они не собираются входить в режим скрытности (в преддверии съёмок «Подземелий» в голове есть место только таким формулировкам) и их по-любому спалят вместе, практически тут же гасится самим Арсением: какая разница, кто их там увидит, если для него имеют значение только Санни и то, как он провёл эту неделю с семьёй?

Арс спрашивает его об этом сразу после поступившего предложения зайти в кофейню неподалёку, а потом уже засесть на какой-нибудь крыше (тут их аж целых три на выбор — Арсения, регулярно имеющего дело с высотой, если честно, неиронично пугает и одновременно восхищает высота этих домов) до тех пор, пока не наступит время отправляться на место съёмок (то есть у них на всё про всё есть ещё примерно минут сорок), и Санни, тепло улыбнувшись, с удовольствием и едва уловимой светлой грустью в глазах ему рассказывает про свою семью.

Несмотря на то что Арсений идёт без крыльев (из-за этого, кстати, ничем не скрытую кожу в специальных вырезах на суперкостюме холодит промозглый, уже почти что ноябрьский ветер, но функция подогрева не даёт замёрзнуть совсем — ещё бы уши не превращались в ледышки и было бы совсем замечательно), чтобы не привлекать лишнего внимания, почти все проходящие мимо люди их замечают — действительно, сложно ведь не заметить два белоснежных пятна — и узнают, но Арс и Санни не обращают на них внимания, даже когда в кофейне их вполне ожидаемо начинают снимать сначала исподтишка, а потом уже и в открытую.

Санни всё же соглашается сделать пару фото с фанатами, пока им готовят горячий шоколад, а Арсений только наблюдает за ним с умилённой улыбкой — сам же он соглашается только расписаться вместе с Санни на чеке для бариста, как тогда, в магазине при покупке мороженого.

Выйти при условии набившихся внутрь зевак, желающих хоть одним глазком увидеть популярных суперов, оказалось не так-то просто — Арсений, испытывая внутреннее раздражение от тотального неуважения фанатами личного пространства своих кумиров, не проявлял это внешне только благодаря Санни, который всё это время держал его за руку, чтобы их не разъединили, и вместе с сотрудниками несчастной кафешки буквально расчищал им путь.

— В такие моменты начинаешь особенно ценить возможность посещать общественные места без маски, — всё-таки оказавшись на улице и пробираясь через оставшуюся реденькую толпу, говорит ему на ухо Санни с широкой улыбкой; Арсений стреляет в него охеревшим взглядом расширенных глаз и одними губами говорит, что это был пиздец, а тот в ответ только смеётся и тянет его за руку туда, где места побольше.

Арс в который раз удивляется тому, сколько же света и доброты сосредоточено в этом человеке, — сложно поверить, что его эта ситуация нисколько не вывела из себя и не заставила усомниться в моральных принципах собственных фанатов (потому что Арсения, блять, ещё как да — быть настолько охуевшими, чтобы не видеть личных границ абсолютно не знакомых им людей, нужно постараться), но, по всей видимости, всё именно так и есть и Сани действительно самое настоящее солнышко.

Это понимание каким-то странным образом влияет и на Арса, заставляя выдохнуть и отпустить ситуацию, и через пару секунд он искренне улыбается, крепче сжимая тёплую руку в своей, и выпускает на свободу крылья — как только Санни достаёт и становится на свой скейт, они оба взмывают в небо, оставляя безликие камеры далеко на земле.

Санни за счёт большей манёвренности вырывается вперёд — Арсений, однако, и не пытается его обогнать: пусть ведёт — и первым сходит на крышу ближней к офису «ЧК» высотки; оставив свой стаканчик с шоколадом на парапете, он устремляется к средних размеров пакету из какого-то магазина, откуда через мгновение извлекает плед, — подлетевший Арс наблюдает за его действиями с удивлением и лёгким недоумением.

— Я подумал: будет неплохо добавить немного романтики в серые будни, — расстилая плед на шершавой поверхности крыши и доставая ещё две плоские подушки (вероятно, чтобы сидеть было не так жёстко), — и решил устроить нам дружеское свидание, — сидя на корточках и поднимая взгляд на подходящего ближе Арсения, Санни светло улыбается, и тот не может не ответить ему тем же. — А, я ж ещё клубнику раздобыл! — залипший Санни промаргивается и снова залезает в пакет, доставая оттуда небольшой лоток клубники, а Арсений пялится на него с искренним удивлением: где он нашёл клубнику в конце октября? — Говорят, с шоколадом вкусно. Надеюсь, не обманули, потому что я не пробовал, — с очаровательным фырком говорит он, наконец усаживаясь на подушку, и Арсений, решив перестать стоять столбом и расправляя крылья, чтобы не подметать ими пол (иногда их размер и правда создаёт неудобство — зато красиво), присоединяется к нему и тепло улыбается.

Они, потягивая остывающий шоколад и поедая клубнику, возвращаются к разговору о родственниках Санни, а после тот интересуется, что за эту неделю произошло у Арсения и что интересного было в офисе во время его отсутствия, и наступает арсеньевская очередь всё рассказывать (напрягая память, он пересказывает особенно забавные моменты офисной жизни и эллиотовские приколы, накидывая сверху ещё и своих шуток, с которых Санни ярко сыпется — Арс ловит себя на мысли, что сам бы нацепил костюм клоуна, лишь бы продолжать его смешить и видеть такую реакцию).

Продолжаются их уютные посиделки (или дружеское свидание, как выразился Санни) до тех пор, пока Йоуке не пишет — на всякий случай им обоим, хотя даже ежу понятно, что они вместе (в смысле время проводят вместе — вы не подумайте), — что уже пора отправляться на локацию съёмок; обменявшись полными сожаления (но вместе с тем и понимания) взглядами, они и правда начинают потихоньку собираться.

Впрочем, арсеньевское настроение мгновенно подлетает до высочайших отметок, когда он вспоминает, куда они собираются и какой сюрприз поджидает Санни ближе к вечеру — с ума сойти, до этого остались считанные часы! Благо, что свою широкую улыбку можно объяснить для Санни без лишних переживаний, что его вот-вот раскроют, ведь причина, казалось бы, лежит на поверхности.

Меньше чем через пять минут Арсений и Санни, а также Гудков, Бреганов, БРБ, Олеся, Дима и Мираж с помощью незаменимой Йоуке наконец оказываются на локации съёмок; участники первого мотора отправляются на грим, а всех остальных провожают в комнату отдыха; Арс и Санни не задерживаются там надолго (переодеваются только в предложенную повседневную одежду, чтобы не привлекать внимание белыми костюмами, в которых их все тут же узнают) и вскоре отправляются гулять по закулисью — уже бывавший здесь Санни проводит ему небольшую экскурсию, стараясь не мешать суетящейся с приготовлениями съёмочной команде).

Когда наступает время рассаживаться в зрительном зале, они под прикрытием Миража, который для окружающих стирает им маски с лица, занимают свои места в самом последнем ряду с левого края; по соседству с Арсением находится пока что залипающая в телефон (кажется, в твиттере) девушка, которая скользит по ним безразличным взглядом, а после вновь отворачивается к гаджету — маскировка удалась на ура.

Когда через пару минут выходит Гудков, Арсений, ёрзая на месте от предвкушения и прикусывая губу, поворачивается к уже смотрящему на него Санни и с горящими глазами широко ему улыбается, делясь своей радостью.

— Спасибо тебе ещё раз за возможность увидеть это всё своими глазами, — наклоняясь ближе к его лицу, Арс негромко благодарит его и с мизерного расстояния видит, каким затапливающе-тёплым становится взгляд травянистых глаз.

— Всё для тебя, Ангел, — шепчет в ответ Санни и поглаживает тыльную сторону его ладони двумя пальцами.

Отчего-то смущённый, но вместе с тем не желающий отстраняться и прерывать зрительный контакт Арсений всё же подаётся назад и переводит взгляд на сцену с декорациями — боковым зрением он видит, что Санни всё ещё продолжает на него смотреть с приподнятыми уголками губ, и от этого почему-то переёбывает сильнее, чем, по идее, должно; Арс волнительно сглатывает и хочет уже было зачем-то вновь повернуться к нему, как Санни также отворачивается — зато он двигает правую ногу ближе к Арсению, чтобы ненавязчиво соприкасаться с ним, и тот расплывается в улыбке, прижимаясь к солнечному колену своим.

Когда на сцену выходят Босс, Русич и Ведающая, Арсений вместе с остальным залом аплодирует им так, будто впервые видит, и Санни мажет по нему тёплым и радостным взглядом, ощущая и разделяя весь его восторг от пребывания в этом месте; с самого начала приключения Арс сидит с широченной улыбкой и всё ещё поверить не может, что история создаётся прямо у него на глазах.

В один момент, спустя примерно час от начала игры, Санни в очередной раз наклоняется к его уху и со смешливой улыбкой шепчет:

— Вас заметили. — На непонимающий взгляд Арсения (очень уж эта фраза вне контекста происходящего за столом, и тот не не сразу соображает, к чему это было сказано) он кивает куда-то вправо по диагонали, и Арс, посмотрев в указанном направлении, сразу же встречается взглядом с девушкой, которая огромными глазами пялит на них, но тут же отворачивается, поняв, что и её тоже заметили.

Прикрытие Миража спало примерно через минут двадцать после того, как все расселись, а потому заметить их, не самую очевидную (ввиду смены одежды — маски-то на месте всё равно) мишень, не то чтобы нереально; но теперь, если один человек уже знает, что они здесь, вопрос времени, когда об этом узнает весь оставшийся зал: та девушка сейчас делится этим со своей подругой и наверняка просит не оборачиваться, но она её не слушает.

Арсений и Санни, неотрывно глядящие на них, одновременно (честное слово, они не планировали и не договаривались, а просто случайно засинхронились!) перебирают пальцами в приветственном жесте, как только они обе вновь смотрят на них, после чего те, явно смущённые, сразу же отворачиваются; переглянувшись друг с другом, Санни и Арс так же одновременно сыпятся, случайно стукаясь лбами, но не обращая на это никакого внимания.

На одном из затянутых моментов обсуждения игроками их последующих действий Арсений, предварительно отвернув экран телефона от своей соседки и, как следствие, придвинувшись ещё ближе к Санни, заходит в твиттер, где ему первым же делом в лицо прилетает свежая — с пылу с жару, блять, — сделанная исподтишка фотография их с Санни шушуканий с подписью «Задняя парта, мы вам не мешаем???»; зачем-то переходя в реплаи, Арс видит кучу комментариев в духе «Они специально на галёрку сели, чтобы сосаться, сто проц» и «Уи-и, златокрылые мальчики на свидании!»

Арсений, хмурящийся всё сильнее, по-мазахистски и дальше продолжал бы это читать, если бы не Санни: он, глядящий туда же, накрывает экран телефона своей широкой ладонью и опускает тот на Арсово бедро.

— Забей, Ангел, — говорит Санни с мягкой улыбкой, встречаясь с ним глазами. — Они всё равно продолжат видеть в любых наших действиях романтический подтекст, и мы, увы, никак не сможем на это повлиять, — качнув головой, он смотрит в самую, кажется, душу, донося до раздражённого арсеньевского сознания простую истину и ненавязчиво заставляя его слушать и, что более важно, слышать. — Давай просто наслаждаться приключением, хорошо? Мы же за этим сюда пришли, — напоминая об этом, он улыбается шире, а Арсений, делая глубокий вздох, всё же блокирует и убирает куда подальше телефон: Санни всецело прав. — Понимаю, это сложно, но давай представим, что мы здесь одни?

Санни нежно сжимает арсеньевскую руку, и Арсений, переворачивая ладонь, также поглаживает его пальцы и со смиренной улыбкой кивает: рядом с ним просто невозможно надолго задержаться в негативном состоянии, и Арс очень благодарен Санни за то, как он разгоняет все тучи над головой и возвращает к свету.

С теми же приподнятыми уголками губ и уже с совсем другим настроем Арсений кивает и переводит взгляд на сцену, больше не пытаясь выискать пялящихся на них людей в зрительном зале, а через некоторое время укладывает голову на плечо Санни, и ему алмазно поебать, как это выглядит со стороны, — куда важнее то, что Арс слышит негромкий фырк и следом чувствует, как Санни прижимается щекой к его макушке, так хорошо и так правильно. И становится совсем хорошо.

Оставшаяся часть мотора проходит спокойно и стабильно весело — у Арсения приятно горят ладони от постоянных аплодисментов, побаливают щёки от широкой улыбки и шея от лежания на солнечном плече, с которого он периодически поднимался, но куда всегда возвращался через несколько минут, а мочевой пузырь настойчиво просит проследовать в нужную комнату (во время мотора они с Санни выходили всего раз, и тогда все, кто ещё не успел узнать об их присутствии здесь, смогли увидеть их лично, но Арсения это уже не сильно волновало).

Санни предлагает ему уйти чуть раньше завершения съёмок, и Арсений с радостью принимает это предложение: не хочется сейчас быть в эпицентре налетевшей толпы фанатов — они же не выберутся потом оттуда; первым делом они идут в туалет, а потом в гримёрке дожидаются звёзд первого мотора и — преимущественно, конечно, Арсений — выражают им свой восторг насчёт прошедшей игры.

После небольшого обсуждения они идут смывать грим, а Санни предлагает Арсению перекусить в KFC неподалёку — такая инициатива оказывается воспринята крайне положительно арсеньевским знатно проголодавшимся животом, а потому они быстренько делают заказ в приложении (за него снова, не спрашивая, расплачивается Санни, и это приятно ровно на столько же, насколько и смущающе) и, укутавшись в капюшоны и натянув посильнее кепки, отправляются за своим заказом.

По пути Арс ещё раз искренне благодарит Санни за билеты и вообще за всё, что тот для него делает, а в ответ он лишь улыбается солнечно и приобнимает Арсения на ходу, поглаживая по спине — даже от таких незатейливых прикосновений Арс по-настоящему млеет и неосознанно жмётся к Санни ближе.

Забрав уже приготовленный к их приходу заказ, они находят свободный и более-менее отдалённый столик и садятся в закуточке — людей, слава богу, не так уж много, и пока что никто не обращает на них внимания, но капюшоны всё равно лучше не снимать.

— Приятного аппетита, — желает Арсений глядящему на часы на экране телефона Санни, после чего с проснувшимся озорством спрашивает: — Торопишься куда-то? — Арс прекрасно знает, что у них на обед есть максимум двадцать минут, а потом им обоим нужно вернуться и готовиться к съёмкам; живот вновь волнительно сводит, а по спине бегут мурашки томительного предвкушения: их мотор уже так скоро!

— Да, мне надо… — начинает было Санни без задней мысли, поднимая взгляд на Арсения, но останавливает сам себя и смотрит на него, невинно хлопающего ресницами, задумчиво. — У тебя есть планы на вечер? — вместо ожидаемого продолжения спрашивает Санни, наклоняя голову к левому плечу и отправляя в рот пару палочек картошки фри.

— Совершенно свободен, — с обольстительной улыбкой врёт Арсений: всё равно по итогу они будут заняты одним делом; Санни с явным облегчением радостно подкидывает брови и подаётся корпусом вперёд, прижимаясь грудью к столу.

— Можно доверить тебе тайну? — заговорщицким полушёпотом спрашивает он, и Арсений, делая заинтересованный вид, точно так же наклоняется вперёд и пару раз кивает. — Сейчас будет сниматься продолжение вампирской ветки. Я там буду, — произносит он, дёргая уголками губ, а Арс — ему точно нужно было поступать на актёрский, потому что ну эта игра! — расширяет глаза и приоткрывает рот, изображая почти искреннее удивление. — Короче, мы щас, когда вернёмся, я могу поговорить с Сашами, чтобы тебе разрешили посидеть вместе с гейм-мастером в будке, — продолжает Санни, выпрямившись и схватившись за стаканчик с колой. — Ну, это если ты вдруг захочешь посмотреть, — превращаясь на секунду в милого котёночка, следом уточняет Санни, отчего Арс смотрит на него с теплом, расплываясь в трогательной улыбке.

— Буду невероятно рад, — выдыхает он и, не прерывая зрительный контакт, с хитринкой в глазах обхватывает трубочку губами, делая небольшой глоток; Санни, даже не подозревающий, какой сюрприз его ждёт, светло улыбается и точно так же отпивает из своего стакана.

А дальше, после их возвращения в здание, начинается череда тупейших намёков с арсеньевской стороны: например, он напрашивается вместе с Санни на грим «чисто по приколу», потом «чисто по рофлу» переодевается в съёмочный светлый джемпер и обтягивающие джинсы, а также примеряет стилизованную под это шоу маску (ему якобы хочется разделить всю эту мрачно-вампирскую атмосферу) и, разумеется, просто так до последнего не отходит от Санни с Джиниусом ни на шаг (а ведь Санни периодически заботливо напоминает о том, что пора бы уже занять своё место в будке рядом с гейм-мастером).

Если честно, Арсений от этого всего получает особое удовольствие, потому что Санни ну совершенно очаровательный и даже с такими, казалось бы, очевиднейшими намёками ничего не подозревающий сапожок, который на все эти Арсовы приколы реагирует с лёгким удивлением, но практически сразу их поддерживает, из-за чего в итоге Арс ощущает себя пранкером, разыгрывающим наивную и доверчивую бабулечку.

Мираж, хвостиком следующий за ними по всему закулисью, начиная с самого их возвращения, на камеру крупным планом снимает всё недоумение и реакции Санни, единственного человека, который до сих пор не в курсе, что Арсений будет полноценным участником этого мотора, и едва сдерживает смех — Арс, временами слыша его смешки, маскируемые под кашель, сам едва ли не теряет невозмутимое выражение лица.

И вот, когда Гудков уже вышел прогревать зал, в коридоре топчутся четверо: взволнованный Санни, то и дело поглядывающий то на часы, то на Арсения, сам Арсений, пофигистичный Джиниус и Мираж, снимающий это всё на камеру.

— Ангел, тебе бы уже… — в который раз заводит свою песнь Санни, и Арс, стрельнув глазами в Эллиота, что мелко мотает головой (ему хочется довести этот кринж до конца), уже было открывает рот, чтобы он, бедный, больше не мучался, но на помощь вдруг приходит Джиниус:

— Санечка, — произносит тот, глядя на Санни снисходительным взглядом. — Посчитай, пожалуйста, сколько стульев на сцене и скажи, кто где сидеть будет, — просит Джиниус и торопит слишком нерасторопного Санни, который явно не въезжает, зачем это нужно, но всё-таки подходит к выходу на сцену (волноваться, что кто-то из зала его увидит, не приходится, потому что Эллиот, помимо выполнения функции оператора, ещё и прикрывает их всех иллюзией).

— Ну, слева Гудок, потом ты, потом я и… Стоп, — Санни без задней мысли начинает отвечать, после чего вдруг непонятливо хмурится и оборачивается на Джиниуса — ура, мыслительный процесс запущен! Арсений невольно улыбается, прикусывая нижнюю губу. — Вампирбек же умер, Игорь не будет с нами сниматься… А чей тогда это стул? С нами кто-то будет сниматься?

— Солнце моё, ты совсем аля-улю, блять? — с родительскими интонациями прямо спрашивает Джиниус, и Арсению всё же не удаётся сдержать смешок; Мираж точно так же ржёт, уже не скрываясь, а Санни наконец-то поворачивается к ним лицом — у него на лбу практически виден значок загрузки.

Встречаясь взглядом с Арсением, Санни словно пытается поделиться с тем своим удивлением оттого, что с ними, оказывается, будет кто-то третий, а затем до него наконец-то доходит.

Одновременно с Арсом видя эти распахнувшиеся в осознании глаза и округлившийся рот, Эллиот радостно растягивает победное «Е-е-е!», а Арсений, которого Санни тут же хватает за плечи и чуть трясёт, широко улыбается и открыто смеётся.

— Ангел?! Правда ты, что ли?! — спрашивает Санни, крепко, но всё так же аккуратно вцепляясь в него пальцами, и Арсений может только кивнуть несколько раз, не прекращая хихикать с его реакции. — Жесть, а как так получилось? Когда тебе это предложили? А как вообще… Почему ты мне ничего не сказал? А кем ты будешь? А что…

— Санни-Санни-Санни, тише, угомонись, — фырчит Арс, поднимая руки и поглаживая чужие плечи в месте чуть выше сгиба локтя — тот, в отличие от Арсения, в одной футболке, и прикосновение кожа к коже особенно приятно. — Во-первых, сюрпри-из! — он на миг отрывает ладони от тёплой кожи и трясёт ими с ослепительной улыбкой, а Санни, не сдержавшись, притягивает Арсения к себе, заключая в крепки объятия и покачиваясь.

Сам уже забыв, что хотел сказать, Арс, расплываясь уже не в смешливой, а нежной улыбке, располагает руки на широкой спине и притирается ближе к Санни — словами не передать, как же ему нравится обниматься с этим большим солнцем с огромным размахом рук; ладно-ладно, Арсений всё же признаёт, что объятия Санни всё-таки комфортнее, чем все остальные. Комфтортнее, чем антоновские.

— Ну всё, всё, оторвитесь друг от друга хоть на минуту, — подошедший Джиниус похлопывает Санни по лопатке. — Щас уже на сцену идти, а вы тут лобызаетесь. — Отстранившийся Санни смотрит на Джиниуса с наигранным осуждением, но, когда переводит взгляд на Арсения, тут же начинает сиять ярче солнечного диска.

После этих слов их буквально через полминуты представляет Саша, но, прежде чем они все выходят, Санни успевает шепнуть Арсению, что он безмерно счастлив такому третьему гостю и что сюрприз действительно удался — это был буквально самый лучший сюрприз в его жизни; Арс сам, по ощущениям, вот-вот лопнет от слишком большой концентрации светлых чувств: он так сильно горд и рад, что правда смог сделать приятное Санни.

Их встречают такой волной оваций, что Арсения, не привыкшего быть по эту сторону, но всегда в глубине души мечтавшего о таком внимании, чуть ли не сносит; он приветливо всем улыбается, окидывая зал горящим взглядом, и усаживается на стул между Джиниусом и Санни — до сих пор поверить не может, что правда здесь находится и они сейчас правда будут проходить какое-то приключение все вместе.

После начала съёмки, когда Саша представил всех сидящих за столом и когда гейм-мастер начинает рассказывать предысторию их сегодняшней миссии, у Арсения по всему телу бегут крупные мурашки, а сердце бьётся так быстро, как ещё никогда не билось, и он то и дело ловит восторженные и поддерживающие взгляды Санни на себе, одно присутствие которого рядом помогает успокоиться и не переживать так сильно.

Шестое чувство подсказывает, что мотор пройдёт по меньшей мере охуенно, и Арс наконец перестаёт тревожиться и отпускает себя.

После мотора, который был полон положительных эмоций, смеха, волнения за удачный исход приключения и который закончился уже после полуночи, Арсений и Санни, посидев немного с командой «Подземелий» и обсудив приключение, отправляются на ночную прогулку по крышам — тысячу лет уже так не делали, а тут Санни сам предложил, и кто Арс такой, чтобы отказываться?

Они своим ходом добираются на ту же крышу — там остался их плед, на который они благополучно приземляются; Санни, усевшись на свою подушку, непонятно откуда достаёт ещё один лоток клубники.

— Продолжим наше свидание? — спрашивает он с красивой ухмылкой, и Арсений, открывший было рот, чтобы поправить его (это же всё-таки дружеское свидание, а не обычное романтическое), точно так же его и захлопывает.

Он вдруг понимает, что ему не хочется исправлять Санни и добавлять это дурацкое «дружеское», которое ощущается таким же нелепым, как ношение листка с рандомного куста вместо полноценных трусов — они так же буквально ни хуя не прикрывают.

Он вдруг понимает совершенно чётко и ясно, что ему больше не хочется натягивать сову на глобус, пытаясь всеми силами убедить себя и окружающих в том, что их отношения до сих пор находятся в разряде дружеских.

В конце концов, Арсений, кажется, единственный человек, который продолжает быть в этом уверенным, но, может, уже настало время перестать врать себе и посмотреть правде в глаза?

В чём же заключается правда? Да в том, что Арс уже довольно давно очевиднейшим образом плывёт с Санни и ведёт себя ещё хуже, чем с Антоном; пора ведь уже признать, что Санни сейчас для Арса тот самый человек, с которым хочется проводить время, которого хочется касаться и обнимать, с которым хочется просто быть рядом. И с которым ему искренне хочется быть вместе.

Осознав это всё за какую-то долю секунды, Арсений, замерший с так и не донесённой до приоткрытого рта клубникой, смотрит на Санни уже совсем другими, наконец-то прозревшими глазами и ощущает, как ускоряется сердечный ритм.

Арсений не помнит, не знает даже, что раньше ему мешало прозреть и понять, что Санни для него уже давно не просто друг, сокомандник и кто угодно иной, потому что Санни для Арсения особенный в том самом смысле, и от этого осознания бегать больше не получится, да и не хочется совсем.

Арс, не сводя глаз с поднявшего взгляд и привычно тепло улыбнувшегося ему Санни, всё же откусывает в каком-то трансе половину клубники и жуёт, даже не чувствуя её вкус; практически сразу же следом за осознанием приходит и решимость действовать — Арсений больше не хочет и не может скрывать свои совсем не дружеские чувства к Санни, а полная уверенность в их взаимности развязывает руки и убивает в зародыше всякий страх.

— Санни, — прикончив клубнику и пристроив хвостик на расстеленной рядом салфетке, зовёт его Арсений и, дождавшись вопросительного мычания, придвигается ближе к Санни, который сопровождает его перемещение удивлённым, но ничуть не возражающим взглядом и сам, принимая правила игры, меняет своё положение — между их телами сейчас не больше десяти сантиметров. Прежде чем продолжить, Арсений, охваченный внезапным приливом искристой радости, растягивает уголки губ в лисьей улыбке и мажет взглядом по такому, на самом деле, красивому лицу напротив, а когда вновь встречается взглядом с тёмными из-за столь позднего часа омутами, наконец выдыхает: — Ты мне нравишься, — так просто и так открыто признаётся Арс и сам же себе удивляется: даже с учётом абсолютной взаимности с кем-то другим он всё равно бы волновался, а в случае с Санни всё всегда так легко, хорошо и спокойно, а главное — ощущается донельзя правильно. — Я такой идиот, что только сейчас это понял, — Арсений, словно сам себе не верит, смеётся и качает головой.

— Ангел, — произносит Санни с укором, беря его руку в свои и мягко сжимая, — не обзывай себя. Ты самый лучший из всех, — влюблённо улыбнувшись и не отводя взгляда от Арсовых глаз, подносит его ладонь к губам и нежно целует тыльную сторону, пока сам Арсений смущённо краснеет. Отстранившись, Санни вдруг растягивает игривую усмешку и, переплетая их пальцы рук, и с явными флиртующими нотками в соблазнительно пониженном голосе спрашивает: — И что же мы будем с этим делать? — и смотрит с пляшущими бесенятами в глазах — Арс впервые видит его таким, открыто и беззастенчиво флиртующим, и его безбожно ведёт.

Арсений, вновь придвигаясь ближе, сокращает между ними расстояние до невозможного — ещё чуть-чуть, и на голову ему залезет — и на секунду опускает взгляд на чужие губы и прикусывает свою нижнюю; в животе разливается слишком знакомое тепло предвкушения, и теперь-то Арс наконец понимает все причинно-следственные связи: он буквально жаждет однозначно романтического взаимодействия с Санни, Арсению его хочется во всевозможных смыслах, и сейчас он не сможет устоять.

— Ну, для начала мы могли бы поцеловаться, — выдыхает Арс, игриво ведя плечом и стреляя в Санни взглядом из-под ресниц, а тот фырчит, чуть наклоняя голову вбок.

— Иди сюда, мой хороший, — подзывает его Санни, свободной рукой касаясь арсеньевской шеи, и это единственное, что нужно было услышать Арсению, чтобы решительно податься вперёд одновременно с Санни и прижаться к его губам.

Сейчас не возникает даже никакого подобия тревожной мысли, что он не умеет целоваться и вот-вот может опозориться: Арс всего себя вверяет Санни, позволяя делать с собой всё, что тому только заблагорассудится, и как никогда чётко чувствует правильность происходящего — вот так всё и должно было быть с самого начала.

Санни, зарываясь рукой в тёмные волосы, целует его так нежно и так осторожно, как сам наверняка давно хотел, а Арсений с той же нежностью и всеобъемлющей любовью отвечает ему, ощущая, как в животе взрываются фейерверки от любого касания солнечных рук, и отчаянно желая быть ещё ближе, потому что Арсу мало, слишком мало.

Проходит всего ничего, как Санни отстраняется и улыбается до боли в сердце влюблённо — в его зелёных глазах плещется вся теплота в мире, а зрачки по форме напоминают сердечки, и Арсений глядит на него в ответ точно так же и чувствует себя самым счастливым на свете.

Арсений, ведомый желанием вновь почувствовать чужие губы на своих (господи, он теперь ведь зависимым станет — уже сейчас возникают мысли обвить Санни всеми конечностями и никогда не отпускать), прикрывая глаза, подаётся вперёд и…

И просыпается, обнаруживая чуть приподнятый над матрацем собственный корпус и ускоренно бьющееся сердце — в таком положении Арсений и осознаёт, что это был всего лишь сон, а не реальность, в которую так хотелось верить, потому что ему было так хорошо там, в объятиях Санни.

Первая мысль — это лечь обратно, принять ту же позу и досмотреть прекрасный сон, а потом до него в полной мере доходит, что конкретно ему приснилось.

Арс тут же распахивает ещё секунду назад слипающиеся глаза и, пребывая в полнейшем ахуе, смотрит в тёмный потолок, где слишком явно видит ту самую улыбку Санни.

Ёбаный пиздец, ему правда снилось, что они целовались и, главное, что у самого Арсения были при этом романтические чувства к Санни, словно именно так всегда и было; Арс, чьё сердце до сих пор бьётся необоснованно быстро, покрывается мурашками и чувствует в животе то самое чувство из сна — теперь, когда он может проследить явную логическую связь, становится уже совсем не весело, и сразу же следом за этим чувством возникает испуг, потому что он правда может провести неутешительную параллель.

Нет-нет-нет, это всё какая-то чушь! Ну не может Арс быть влюблён в Санни, когда его сердце уже отдано Антону — это, во-первых, неправильно, а во-вторых, просто невозможно! Невозможно же?..

Нет, этот сон — не больше чем бред уставшего после выматывающих (однако измотанность организма, разумеется, вовсе не отменяет того, как круто это было) съёмок сознания, и ему стоит забыть это как какую-то бессвязную нелепицу.

По окончании съёмок и после недолгого обсуждения они с Санни попрощались и с помощью Йоуке разошлись по домам, где благополучно легли спать каждый в свою кровать — вот в такой реальности Арс предпочитает жить; не было никакого ночного свидания на крыше, не было никакой клубники, не было никакого осознания и последующего признания и поцелуя, прости господи, тоже никакого не было.

И нет, этот сон точно не является каким-нибудь потаённым желанием (и уж тем более — страхом) подсознания, это явно какое-то недоразумение, несмешной прикол того же подсознания, но никак не что-то, что стоит воспринимать всерьёз и над чем можно было хотя бы задуматься.

Арсений всё ещё любит одного лишь Антона и словно в доказательство самому себе пытается представить его лицо в надежде, что чувства к Шастуну перебьют непонятную дробь в груди, но у него как назло ничего не получается: перед глазами упрямо возникает улыбающийся Санни — арсеньевское сердце ёкает, а его обладатель жмурит глаза и мотает головой, пытаясь избавиться от чужого образа, который подобно пятну, появляющемуся лишь от одного взгляда на солнце, так же не желает исчезать.

Арс упрямо заставляет себя думать об Антоне, буквально силой выуживает из памяти связанные с ним моменты и надеется, что вот сейчас-то почувствует то самое ощущение правильности (при всей никуда не девающейся неправильности с моральной точки зрения), но вместо этого ощущает только чувство вины за то, что ставит под сомнение, казалось бы, очевидное.

Или что-то, что когда-то было очевидным, а сейчас почему-то нуждается в доказательствах.

Эта мысль неприятно бьёт под дых, и Арсений ещё сильнее жмурится и, шумно выдыхая, закрывает лицо руками; нет, ему точно нужно хорошенько проспаться, чтобы мысли вновь стали ясными и перестали путаться — и чтобы на этот раз не было никакой непредвиденной хуйни во снах.

Арсений, агрессивно пыхтя, недовольно переворачивается на другой бок и удобнее подминает под себя подушку; практически сразу же, как только он более-менее расслабляется и разглаживает морщинку меж бровей, мозг предательски подкидывает ему ту сцену поцелуя, и Арс тут же распахивает глаза, принимая вертикальное положение.

— Блять… — тихо шепчет он, растирая лицо обеими руками и понимая, что этой ночью ему, видимо, не судьба поспать — а жаль, потому что не хочется быть на сегодняшней вечеринке варёным овощем.

Тяжело вздыхая, Арсений переводит бездумный взгляд на окно, и через пару секунд в глазах загорается отблеск осмысленной идеи: кажется, в этой ситуации поможет только проветривание головы его любимым и реально действующим способом — может, ввиду долгого (уже месяц прошёл с последнего раза!) отсутствия такой практики всё это и началось.

Приняв решение, Арс решительно свешивает ноги с разложенного дивана и направляется к комоду — в том самом пакете вместе со старой одеждой теперь хранятся базовые шорты и футболка, надевающиеся под суперкостюм, а также маска; быстро одевшись, он жмёт на пломбу незаметного браслета, и суперкостюм в несколько секунд «разворачивается».

Так и не включая света — он за эти два с половиной месяца выучил эту квартиру так, что может в ней буквально с закрытыми глазами ориентироваться, а потому в лампочках нет никакой необходимости, — Арсений идёт в коридор, где цепляет свои ключи, и у самой двери оборачивается на антоновскую комнату.

Сейчас дверь туда приоткрыта, потому что Антон сегодня ночует у своего друга (не у Эда, а у какого-то Димы, с которым они знакомы уже тысячу лет), и Арс испытывает импульсивное желание зайти туда панасенковской походкой, но он глушит этот порыв — как-то неправильно заходить в личные апартаменты без разрешения их хозяина — и покидает квартиру.

Вопреки своему обыкновению, Арсений летит не на их с Санни крышу, а на ту, где произошло их дружеское свидание и которая находится едва ли не на другом конце города, однако сейчас расстояние не имеет никакого значения — всё меркнет перед арсеньевским компасом, что зовёт его туда.

Ему нужно быть там сейчас — и всё тут.

Меньше чем через десять минут Арс достигает своей цели и ступает на чёрное шершавое покрытие крыши примерно в том месте, где был расстелен их с Санни плед; немного подумав, он втягивает крылья и присаживается прямо на пол — всё равно костюм, во-первых, с подогревом, а во-вторых, такой хернёй не запачкать, поэтому за свою задницу в обоих аспектах можно не беспокоиться.

Арсений смотрит перед собой так, словно Санни сидит прямо напротив, и протяжно вздыхает, пока сердце наливается чем-то тяжёлым и тянет куда-то — только не вниз, а к несуществующему солнечному миражу.

Хотел бы Арсений, чтобы Санни правда был здесь и у них было настоящее свидание (просто свидание, без всяких прилагательных, его характеризующих, в которые и без того никто не верит)? В любой из всевозможных вселенных он бы ответил безоговорочным согласием, если бы там не существовало Антона.

И всё же даже при наличии Антона в этой вселенной Арсений всё равно однажды чётко хотел, чтобы Санни его поцеловал — тогда, на крыше в первый вечер октября; однако позже Арс, бесконечно думающий об этом, был несказанно рад, что они оба тогда смогли удержаться и не поддались магии момента: это могло если не испортить, то изрядно осложнить их взаимоотношения (друзьям всё-таки не положено романтично целоваться на фоне заката).

Хотя всё это бессмысленно — Арсений, как бы ни пытался убежать, всё равно оказался в той точке, где ему снится этот несчастный поцелуй и его тело весьма однозначным образом на это реагирует.

Арс опускает глаза и, сгорбливая плечи, мгновением позже подтягивает к себе колени, после чего утыкается носом в ямку между ними и прикрывает глаза, ощущая себя маленьким запутавшимся котёночком.

Санни замечательный: он буквально самый добрый человек с огромным, любящим весь мир сердцем, с ним комфортно до умопомрачения и весело до боли в животе, он привлекателен во всех смыслах — это бесполезно отрицать; Санни буквально идеален, и в него невозможно не влюбиться, однако есть одно «но».

Один-единственный минус, что даже не относится к Санни напрямую, но который играет для Арсения ключевую роль: Санни — это не Антон, что является для Арса средоточием всего самого хорошего и в чьём распоряжении находится его сердце.

Подумав об этом, Арсений хмуро усмехается, выпрямляясь, и со злостью глядит перед собой; он ощущает себя сраным клоуном, честное слово, потому что даже это единственное «но» не помешало всему арсеньевскому существу полюбить Санни — он просто не мог не.

Арсений по-настоящему влюблён в него, причём в данный момент это ощущается в разы сильнее, чем чувства к тому же Антону. И он больше не может бежать от этой простой истины.

Вопреки тревожным ожиданиям, никакая тяжесть осознания не ложится на плечи — наоборот, становится даже как-то легче оттого, что Арс наконец-то честен с самим собой и не пытается выдумать очередное опровержение очевидному.

Его подсознание действительно было полностью право: Арсений реально такой идиот, что так поздно это понял и признал — ну правда, сколько бы ещё он пытался избежать неизбежного, если бы не этот сон, заставивший наконец отключить свои психи и включить голову?

Ни у кого друзья не вызывают столько самых разных реакций, сколько вызывает у Арсения Санни, — взять хоть любого из Пуперов, да того же самого Джиниуса, с которым Арс искренне хочет дружить, и ни один из них не провоцирует появление почти что обжигающего тепла в области живота и интереса, граничащего с маниакальной одержимостью, в основе которых всё это время лежала, конечно, любовь. Ну, не любовь, а пока что только влюблённость, но сути дела не меняет.

Пока что влюблённость? — ловит себя на мысли Арсений и сам же удивляется, как легко и практически незаметно эта формулировка вклинилась в общий поток. А чёрт его знает на самом деле, поживём — увидим.

На контрасте с моментом осознания Арсовых чувств к Антону и тем стягивающим внутренности в один тошнотворный ком страхом собственное будто безусловное принятие своих чувств поражает; да, конечно, сравнивать их не совсем корректно, потому что контекст в первом случае говорит сам за себя (сравнил, блять, инцест и нормальный, вписывающийся в рамки общепринятой морали романтический интерес), но это всё равно показательно в том плане, что в обоих ему по разным причинам нельзя влюбляться, но отношение к проваленным попыткам чуть ли не кардинально разное.

Однако в своё оправдание Арсений хочет сказать, что и Антон, и Санни являются самыми светлыми и хорошими людьми из всех, кого он знает, и ими обоими невозможно было не очароваться по самое не хочу. А Арсений как будто бы и не очень-то сильно сопротивлялся.

Вспоминая их сегодняшнее — реальное, а не выдуманное — свидание с Санни, Арс смущённо опускает глаза, расплываясь в слабой, но искренней в своей неконтролируемости улыбке и опирается щекой на колено; прилично отросшая чёлка вновь закрывает обзор, отчего Арсений невольно вспоминает, как Санни любит ненавязчиво поправлять непослушные арсовские волосы, и, совсем смущённый, прячет лицо в собственном плече словно от самого себя.

Да уж, диагноз действительно очевиден, потому что с такой улыбкой о «просто друге» не думают.

Арсений сидит в таком положении некоторое время, пока нахлынувшие воспоминания о его Солнце не сходят на нет и перестают изнутри греть живот и грудную клетку, после чего поднимает голову и замирает от удивления.

В воздухе совсем рядом с ним, кружа в медленном танце, тут и там падают первые снежинки, и это зрелище чарует своей красотой — возникает иррациональное ощущение волшебства и сказки, словно сама природа посылает ему знак: всё будет хорошо и всё обязательно встанет на свои места. Задирая голову и улыбаясь, как безумец, Арсений хочет верить и верит этому ощущению всем своим существом.

Всё ещё пребывая в состоянии детского восторга, Арс достаёт из кармана на бедре телефон и, практически не глядя, заходит в чат с Санни — из-за частоты их переписок путь сюда выработался до автоматизма; начав записывать кружок и мазнув взглядом по камере, он около пяти секунд молчит и смотрит на падающий снег, а затем перемещает телефон в горизонтальное положение, направляя камеру на затянутое облаками небо — на тёмном фоне лишь едва-едва виднеются микроскопические снежинки.

— Снег пошёл, представляешь? — возвращая телефон в прежнее положение, негромко произносит Арсений и улыбается уголками губ, вновь смотря по сторонам. — В прошлом году я пропустил первый снег, а в этом — застал самый первый, — фыркает он, переводя взор в объектив, и глядит так тепло и нежно, будто это Санни, а не дурацкий гаджет в его руках. — Жаль, ты эту красоту не видишь, — выдыхает Арс и отправляет получившийся кружок, крутя в голове последнюю мысль, которую озвучить не хватило смелости.

«Жаль, что ты не рядом».

Арсений вздыхает и ложится на спину, прикрывая глаза.

Вернувшийся домой только в начале пятого утра Арсений просыпается, когда короткая стрелка на часах уже перевалила за одиннадцать — у него уже давно начались пары, а он только глаза продрал; с тяжким страдальческим полувздохом Арс с трудом принимает вертикальное положение и трёт правый глаз тыльной стороной ладони, ощущая себя скомканным листом бумаги, завалявшимся на дне мусорного бака: всё тело ломит, а Арсений лишь надеется, что к вечеру это пройдёт и не будет мешать наслаждаться вечеринкой.

Всё произошедшее ночью кажется нереальным, и Арсений около тридцати секунд тратит на то, чтобы просто осознать, что было сном, а что им не было.

Тогда всё ощущалось сильно по-другому, и если ночью у него было состояние лёгкости и влюблённости, то сейчас в полной мере накатывает тревожность: Арс понятия не имеет, что ему следует делать со своими чувствами.

Арсений думает об этом весь день: пока поздно завтракает, пока чистит зубы, пока тщетно пытается переключиться на телефон и листание смешных видосов в инсте и, конечно же, пока собирается на вечеринку; к вечеру эти мысли достигают своего апогея и становятся практически неотличимыми от осиного роя: и те, и те создают невыносимый шум и превосходно нагоняют страх.

Как только Арс представляет их сегодняшнюю неизбежную встречу с Санни, у него мгновенно скручивает живот, а по коже пробегается противный холодок.

Арсений боится, что выдумал себе эту влюблённость, чтобы отвлечься от несчастливой любви с Антоном, и на самом деле любит Санни реально чисто платонически; ему бы радоваться, если всё правда окажется так, а Арс почему-то грустит (ну, дурень — не иначе), и это лучше всего доказывает, что чувства эти для него вовсе не нежеланны и он хочет испытывать именно их, как бы это ни было нелогично и чревато неприятными последствиями.

Это ведь тоже разобьёт ему сердце рано или поздно: их с Санни гипотетические отношения точно так же, как и в случае с Антоном, не имеют права на существование, и тому на самом деле есть тысяча причин, главная из которых та, что они супергерои — именно она порождает целый ворох проблем.

Несмотря на то как много и как часто они общаются с Санни, Арсений на самом деле не имеет ни малейшего понятия, что из того объёма информации является правдой, а что Санни выдумал, как его и просили; Арсу вдруг начинает казаться, что он совсем не знает Санни — ну конечно, они дружат всего месяц, как этого может быть достаточно? Как он вообще смог влюбиться в кого-то за такой небольшой срок?

Хотя какая-никакая симпатия к Санни у него возникла ещё в первые минуты их знакомства, и, если бы не Антон, кто знает, куда бы всё это вылилось: может, они бы уже давно были вместе на радость всем фанатам.

Эти самые фанаты (и не только они: за ними же буквально все волей-неволей наблюдают и имеют какое-то своё очень ценное субъективное мнение), кстати, как и вообще то, что они практически всё время находятся в публичном поле, напрягают пиздец как сильно: кажется, что в их взаимоотношениях бесцеремонно копаются все, кому не лень, отчего ценящий своё личное пространство и, как и всякий человек, имеющий право на неприкосновенную частную жизнь Арсений чувствует себя крайне некомфортно.

Когда они с Санни сойдутся — то есть не «когда», а «если», конечно; Арс не знает, почему подумал об этом в такой формулировке, — это будет обсуждать каждая собака, а если разойдутся… Арс вообще молчит о том, что они в одной команде и им ещё хрен знает через что предстоит пройти — вот правы руководители, которые запрещают заводить романы с кем-либо в коллективе, Арсений это сейчас всем своим существом чувствует, — так что лучше правда не допускать ничего такого: неизвестно, какими у их действий будут последствия.

Он даже боится представить, как пройдёт их сегодняшняя встреча с Санни и вечеринка в целом, если в душе такая гремучая смесь, состоящая из «господи, блять, как же хочется» и «это пиздец, нам нельзя ни в коем случае»; а с учётом того, что Арсений видел, что Санни в течение дня ему что-то писал, но так и не ответил ни на одно сообщение, всё будет гораздо веселее.

Арс оказывается в офисе минута в минуту в крайний допустимый срок — Джиниус попросил их всех быть к семи, чтобы за три часа все точно успели нарядиться; он, немного задержавшись на пороге, входит в комнату отдыха, превратившуюся в суетное хэллоуинское гнездо, и с приветливой улыбкой здоровается со всеми, привлекая к себе внимание всех присутствующих.

Некоторые здороваются с ним в ответ, некоторые, отвлекаясь от своих дел, машут рукой, а Санни, которого Арсений нашёл взглядом сразу же, как вошёл, молча смотрит с явным беспокойством — даже стоящий неподалёку Мим не шутит что-то типа «О, а я думал, ты в какой-то билборд въебался», переводя с него на Санни заинтересованный взор, а значит, тот поделился с другом своими переживаниями и дело очень, очень плохо.

Арсений сглатывает и криво неловко улыбается Санни (но и немалое количество искренности также присутствует в этой улыбке — Арс правда очень рад его видеть, у него аж на душе отлегает, но вместе с тем на него накатывает неимоверный стыд за собственный игнор: он не должен был так поступать и заставлять волноваться за себя; Санни знает, что что-то не так — иначе с чего бы Арсу возобновлять ночные прогулки? — и наверняка хочет узнать, в чём дело и что случилось… И, о господи, он идёт сюда.

Невольно расширяя глаза и выпрямляя спину, Арсений ощущает, как вместе с тем подскакивает к горлу сердце: Санни сегодня какой-то нереально красивый, и хрен поймёшь, дело в обнаруженной влюблённости или в по-особенному уложенных белых волосах.

— Ты в порядке? Всё хорошо? — ненавязчиво беря его под локоть (если ещё пару дней назад Арс не обратил бы на это особого внимания — до того солнечная тактильность стала привычной — то сейчас он кое-как сдерживает желание пискнуть и невольно одёрнуть руку, хотя, если честно, так и хочется прижаться ближе), первым же делом с неподдельной озабоченностью спрашивает Санни и заглядывает ему в глаза.

Он слишком хороший — это почти невыносимо.

Арсений растерянно кивает пару раз, косясь в сторону суетящихся Пуперов, которые нет-нет да и поглядывают на них: не хочется, чтобы сокомандники думали, что у него какие-то проблемы, а потому Арс улыбается шире и ярче, глядя на недоверчиво прищурившегося Санни, что не сводит сканирующего взгляда с его лица.

— Точно? — уточняет тот, но по глазам ясно: нихера Арсению не поверили; словно точно так же не желая продолжать этот нарисовывающийся разговор при свидетелях, Санни оборачивается — Арс боковым зрением замечает, как Мим кивает ему на выход, мол, да иди ты и поговори с ним, — и принимает решение тут же. — Пойдём погуляем, — произносит Санни, мягко подталкивая его к коридору, и Арсений послушно выходит. — Если Джиниус спрашивать будет, скажите, что мы на пару минут отойдём, — просит Санни, перед тем как окончательно покинуть помещение, не дожидаясь, пока кто-то ответит: в целом, в этом действии не было особой необходимости — Мим по-любому и так бы их прикрыл.

— Мы на крышу? — больше просит, чем спрашивает Арс, глядя в лицо повернувшегося Санни.

— Куда захочешь, Ангел, — с заботливой улыбкой отзывается тот и отпускает арсеньевскую руку, пропуская его вперёд.

Всю дорогу до крыши, пока идут по коридору к лифту и пока поднимаются на последний этаж, они молчат; Арсений, украдкой бросающий частые короткие взгляды на обманчиво кажущегося расслабленным и спокойным Санни, продумывает, как и в каких формулировках будет объясняться за сегодняшние ночные похождения, потому что не рассказывать же ему настоящую причину!

Снова вспомнив о том поцелуе во сне, Арсений закашливается на вдохе и ещё сильнее краснеет, наклоняя корпус, из-за чего Санни, подходя ближе и касаясь кончиками пальцев его крыла, обеспокоенно спрашивает, не заболел ли он; в ответ Арс только мотает головой и выпрямляется, неловко улыбаясь — господи, ну почему он такой очевидный!

Оказавшись на крыше первым, Арсений глубоко вдыхает по-зимнему морозный воздух — весь выпавший ночью снег уже растаял, но стало ощутимо холоднее — и, пока Санни прикрывает за ними дверь, бредёт к парапету; освещение здесь откровенно так себе, но это даже создаёт какую-то атмосферу откровенности и интимности.

— Ангел? — подаёт голос замерший чуть позади Санни — Арс затылком ощущает его взволнованность. — Ты уверен, что у тебя всё хорошо? Ты снова летал ночью. Я помню, ты говорил, что таким образом разгружаешь голову, и я подумал, что произошло что-то плохое, и я… — он останавливает сам себя и будто нервно мотает головой. — В общем, если тебе нужен слушатель, то я всегда здесь и готов поддержать тебя в чём бы то ни было, — подходя ближе, Санни с мягкой улыбкой заглядывает ему в глаза, и у Арсения неконтролируемо сжимается сердце. — Это опять из-за него? — его уголки губ опускаются, а на лице Санни, несмотря на явные старания это скрыть, проблесками пробивается грусть. — Из-за того человека, в которого ты влюблён?

— Нет!.. — быстрее чем успевает подумать, восклицает Арсений и наконец поворачивается к нему всем телом — Санни, видимо, не ожидавший такого буйства отрицания, явно удивлённо хлопает глазами и думает наверняка не о том. — Нет, я не… — хочет сказать, что не то имел в виду, но сам же себя тормозит и на автомате подносит руку к лицу, словно пытается почесать бровь сквозь маску. — В смысле нет, это не из-за него, — Арсений активно мотает головой, чувствуя себя непроходимым неловким идиотом, но Санни это воспринимает совершенно нормально и успокаивающе тепло улыбается. — Я просто волновался насчёт вчерашних съёмок и не мог уснуть — ничего особенного, честно, — на ходу сочиняет Арс и приподнимает уголки губ — получается вроде как даже правдоподобно: судя по всему, Санни ему без колебаний поверил и расслабился.

Он первым присаживается на парапет и похлопывает по месту рядом с собой, куда через мгновение приземляется и втянувший крылья Арсений, пододвигаясь к Санни ближе, чем того требует ситуация, но все видимые и невидимые границы личного пространства между ними уже давно размылись; к тому же сейчас так нужно, так очень сильно хочется, и Арс слишком слаб, чтобы противостоять этому желанию.

— Почему ты волновался, мой хороший? — с участием интересуется Санни, наклоняя голову и заглядывая в опущенное лицо рассматривающего город под ногами Арсения, а тот не может сдержать улыбки от ласкового обращения: на душе каждый раз становится невероятно тепло, когда Санни называет его своим хорошим или своим ангелом.

Ещё чуть-чуть, и Арс правда в лужу расплывётся, и тут даже никакие напоминания от мозга, что нужно держать себя в руках и не палиться, не помогают — все замечания пролетают мимо влюблённого сердца без какого-либо выхлопа.

— Ну, вдруг я не понравлюсь публике, — уже не так уверенно продолжает свою ложь Арсений, попутно ощущая, как этой лжи как таковой становится всё меньше: его ведь правда это волнует, просто не в такой степени, как реальный повод для полёта. И только сейчас Арс с удивлением отмечает, что в это мгновение практически не стрессует и не переживает: казалось бы, присутсвие рядом с тем, о ком он с утра без страха и подумать не мог, должно действовать соответствующим образом, но вместо этого Санни действует как мощное успокоительное — Арсений тревожится не больше влюблённого, что находится в одном пространстве с человеком, который ему очень нравится. — «Подземелья» — важный для меня проект, у которого есть своя, не пуперская, аудитория, и мне хотелось бы им тоже понравиться.

Арсений, не поднимая взгляд, слабо царапает ногтем шов костюма на бедре и по правде начинает по новой волноваться; Санни, видя это, уверенно накрывает его руку своей, прерывая неосознанные движения и мягко сжимая — по всему телу бегут мурашки; до конца не понимая, что делает, Арс переворачивает ладонь и сплетает свои пальцы с тёплыми чужими, пока внутри распускается цветок настоящего счастья.

— Мой Ангел, не переживай на этот счёт, пожалуйста, — произносит Санни, и это уже второе попадание за последние пару минут прямо в арсеньевское слабое сердце — дайте уже кто-нибудь золотую медаль этому стрелку. — Ты подарил «Подземельям» замечательного персонажа, и благодаря тебе приключение получилось куда более красивым и артистичным. Я уже вижу все эти восторженные писки-визги после выхода выпуска в сеть, потому что он реально охуенный. И ты охуенный. И если никто не будет петь серенады в твою честь, то это буду делать я, — приложив свободную ладонь к грудной клетке, торжественно обещает Санни, а Арсений не может не рассмеяться с такого очаровательного заявления.

С яркой и откровенно влюблённой улыбкой (он уже бросил попытки держать себя в руках — всё равно нихера не получается; да и как тут получится, когда рядом с ним такое солнечное чудо) он бодает плечо Санни своим — между их лицами не более десяти сантиметров, однако Арсений даже и не думает отворачиваться. Всё равно тут же повернётся обратно: на Санни невозможно не смотреть.

— Твои писки-визги для меня самые важные, — отключив мозг и, по всей видимости, чувство стыда (божьего, разумеется), доверительно сообщает ему Арсений и глядит в тёмные глаза напротив как-то по-особенному нежно — это всё ещё жутко непривычно, на самом деле, но ощущается… Ощущается очень здорово.

— Тогда я предоставлю их тебе в полном объёме, не сомневайся, — Санни отвечает ему тем же, и вот теперь Арсений на все сто уверен: это точно флирт; он обрадованно улыбается и стреляет игривым взглядом из-под ресниц, и на некоторое время между ними возникает уютная тишина.

Санни со всё так же приподнятыми уголками губ переводит внимание на их сплетённые пальцы и поглаживает своим большим ребро Арсовой ладони — это первый раз, когда они так откровенно держатся за руки, и он просто не может не вызывать целый сноп искр влюблённости внутри и волну тепла внизу живота.

Это самая настоящая загадка дыры, как Арсений не понял всё намного раньше вчерашней ночи — его реакции на Санни ведь очевиднее некуда как для него самого, так и для всех окружающих.

Арсений также опускает взгляд на их руки и нежно улыбается, а затем внутри всё обваливается, когда он вспоминает, что им нельзя так друг друга касаться и сближаться сильнее, чем они есть уже: это чревато последствиями — Арс ведь целый день об этом думал!

Но, видимо, его старания убедить себя в плачевности этой затеи прошли даром, потому что на каждый аргумент Арсений может найти другой, кажущийся более весомым.

Сейчас за ними никто не наблюдает, отчего никакой скованности нет и в помине.

Сейчас существует и имеет значение только настоящее, и Арсению хочется брать от него всё, не думая, что будет потом.

Сейчас Арс точно знает, что Санни — самый лучший человек на свете и что он очень-очень ему нравится (собственно, это абсолютно взаимно), а больше знать ему и необязательно.

— Санни…

— М?

— А можно я притворюсь, что замерзаю, а ты снова предложишь меня обнять?

Санни тепло смеётся, пока Арсений тщетно пытается подавить улыбку и замирает весь: прокатит или нет?

— Конечно, мой хороший, иди сюда, — ярко улыбаясь, Санни, разъединив их руки и чуть отодвинувшись, перекидывает правую ногу через парапет приглашающе разводит руки в стороны, а Арсений, просияв, наверное, с излишним энтузиазмом придвигается к нему, падая спиной в тёплые объятия; Санни сразу же обвивает его торс руками, крепко прижимая к себе, и вновь сплетает их пальцы — Арсению так хорошо, что он вот-вот замурчит от удовольствия. — Так лучше? — спрашивает Санни, обжигая шею горячим дыханием, отчего Арс невольно вздрагивает и покрывается мурашками.

— Намного, — довольно выдыхает Арсений, ёрзая и устраиваясь удобнее, и отключает голову, чтобы никакие мысли не мешали наслаждаться моментом.

Моментом, в котором Санни ласковым котом притирается щекой к Арсовым волосам и выдыхает носом практически в самую шею и в котором хочется остаться навсегда.

Их «пара минут» (на столько они, помнится, отпрашивались) как-то совершенно незаметно превращается аж в сорок; в итоге за ними через портал Йоуке приходит, по всей видимости, получивший нагоняй Мим, из-за которого Арс и Санни отлетают друг от друга чуть ли не на другие концы крыши (но Мим всё равно всё видел) и который в отместку сочно их прожаривает — зато это срабатывает, и виновники едкого стендапа пулей устремляются в портал, обмениваясь быстрыми смешливыми улыбками (не-а, им ни капельки не стыдно).

Сборы проходят в темпе, но более-менее спокойно (за исключением, разве что, момента, когда Арс решает пофлиртовать с Санни и шутит, что был бы не против, если бы тот присоединился к нему в душе, чтобы помочь смыть специальную краску с крыльев — их выкрасили в красный, чтобы создать закос на демонические); где-то за час до мероприятия часть уже готовых Пуперов садится играть в карточные игры — полностью собранные Санни и Арсений в образах Миши и Капучина соответственно присоединяются к ним спустя полчаса от начала — и всё оставшееся время беззаботно ржут и просто замечательно проводят время. Также они успевают провести шуточную церемонию награждения за костюмы, и свою награду получают все — им вдвоём с Санни досталась общая наградка за «Самые командные» наряды, и Арсения такое положение дел вполне устраивает.

В общем, на момент телепортации в нужную локацию у всех как минимум хорошее (а лично у Арсения — и вовсе потрясающее) настроение и выкрученная на всю готовность жёстко тусить всю ночь напролёт (это, конечно, сильное преувеличение, потому что сама вечеринка будет длиться около трёх часов, но вот тут уже у Арса энтузиазма не так много — он так и говорит Санни, что вряд ли продержится до конца, а тот в ответ активно кивает: ему тоже не очень комфортно находиться в таких местах со столькими людьми по соседству, но долг любимца публики обязывает).

Вечеринка встречает их кровавой дорожкой, где каждого новоприбывшего снимают несколько профессиональных фотографов (Пуперы потом, конечно же, делают несколько совместных фотокарточек — они же всё-таки одна большая семья) и где нет ни одного журналиста, а после неё — громкой музыкой и цветным светом перемещающихся туда-сюда прожектеров; ведущим по счастливому стечению обстоятельств оказывается Рома Каграманов, загримированный под стильного зомби, — он со сцены приветствует прибывших супергероев, отчего пришедшие раньше гости обращают на них своё внимание.

Все постепенно разбредаются в разные стороны и вливаются в общую тусовку, и даже Арсений, пока Санни утащила пообщаться косплеющая Харли Квинн Клава Кока, находит себе компанию: замечает Чеботарёва и Жизневского и просто не может пройти мимо — подходит к ним, не давая стеснению остановить его, и после выраженного им восхищения (потому что Арс совершенно искренне является их поклонником) между ними завязывается непринуждённая беседа.

После них Арсений знакомится ещё с несколькими селебрети, которые в жизни оказываются настоящими душками (вопреки их наигранно устрашающему внешнему виду), и, в целом, просто прекрасно проводит время, но в течение всего общения фоново ощущается непонятное скучание по Санни — несмотря на достаточно большое количество интересных людей в этом помещении, единственный человек, с кем ему по-настоящему интересно и хочется общаться, это именно Санни.

Арс осознанно влюблён в него всего один день, но он и представить не мог, что уже сейчас будет походить на ту самую влюблённую нищенку, как их обоих называют фанаты; конечно же, он ничего не может с собой поделать и, пусть это преимущественно бесполезно, время от времени пытается отыскать взглядом белобрысую макушку с рожками.

Они встречаются у бара через сорок минут от начала — не специально, просто Вселенная в который раз столкнула их лбами — и улыбаются друг другу так, будто тысячу лет не виделись; Санни, наклоняясь ближе к его лицу, с искренним интересом спрашивает, с кем Арсу удалось познакомиться и поболтать, а тот с щенячьим восторгом делится с ним не только именами, но и собственными впечатлениями от этих бесед — Санни слушает это всё с искренне радостной улыбкой, вдумчивыми кивками и лучистым взглядом, что не отрывается от арсеньевского лица ни на секунду.

Заказав себе два бокала шампанского, они перемещаются в более укромный закуток, где музыка не так сильно долбит по ушам и где можно поболтать, не напрягая при этом голос, и продолжают свой разговор про селебрити — в принципе, если вся оставшаяся часть вечеринки пройдёт вот так вот, то Арс точно останется до конца.

Санни и простое общение с ним вызывает у Арсения целый ворох положительных эмоций, ещё и выпитое шампанское приподнимает настроение, и он даже не пытается скрыть свой поплывший, откровенно любующийся взгляд и нежную улыбку с прикушенной губой; ему так хорошо сейчас рядом с Санни, что совсем не хочется возвращаться в реальный мир из этого комфортного мыльного пузыря, и ни о чём думать тоже не хочется.

Но одна мысль всё же маячит у него на периферии сознания: это приятно, иметь возможность открыто смотреть на нравящегося человека и в кои-то веки не прятать свои чувства, как постоянно было с Антоном.

С Санни всё по-другому, и Арсению, если честно, это ощущение очень нравится; с ним Арс не боится и чувствует себя защищённым, а это чувство дорогого стоит.

Арсений в миллионный раз за ночь засматривается на Санни, думая, какой же он чудесный и как же ему хорошо рядом с этим человеческим солнцем, и аккурат в этот момент слышит вступительные ноты песни «I will always love you» (она включается сразу после слов Ромы о том, что пусть они сегодня и всякая нечисть и прочие злодеи, но человеческие чувства им всё же не чужды); от неожиданности Арс даже отрывает корпус от спинки диванчика, на котором они с Санни сидят последние полчаса, и хихикает, вызывая вопросительный солнечный взгляд.

— Эта песня, — улыбаясь, Арс указывает в направлении открытой двери, ведущей в основной зал, где и проходит всё веселье. — Я на выпускном в девятом классе придумал себе, что это «моя» песня, под которую я обязательно должен станцевать с любимым человеком. Знаешь, что-то типа особых песен для влюблённых парочек, — укладываясь обратно на спинку дивана, он фыркает и морщит нос. — До сих пор ни с кем так и не станцевал, — выдыхает Арсений, приподнимая уголки губ, и слишком поздно осознаёт, как двусмысленно это звучит.

— В таком случае, — прокашлявшись, Санни, несмотря на видимое смущение, с решимостью во взгляде поднимается с дивана и замирает перед удивлённым Арсением, — предлагаю это исправить, — он красиво улыбается и протягивает свою открытую ладонь догадавшемуся о его намерении Арсу. — Потанцуешь со мной, мой Ангел? — спрашивает Санни и смотрит на него с нежностью и непоколебимой уверенностью в своём решении, а Арсений…

Арсений пугается, потому что это предложение потанцевать — открытое, пусть и иносказательное, признание в любви, и, если Арс примет его сейчас, это будет означать, что он так же открыто признаёт свою влюблённость в Санни перед ним и готов к разговору, что положит начало чего-то большего, чем просто дружба, между ними.

Но Арсений ещё не готов: на него по новой накатывает сомнение в собственных чувствах и во всём к ним прилагающемся, о чём он безостановочно думал всё утро; единственное, в чём Арс твёрдо уверен, — это что ему хорошо рядом с Санни, но вдруг это всё же не настоящая влюблённость, а фейковая? Да и в любом случае, даже если и не фейковая, им же просто нельзя быть вместе! Из этих отношений не выйдет ничего хорошего, потому что они оба не смогут быть друг с другом честны.

— Санни… — бегая взглядом от его руки к глазам, произносит резко севшим голосом Арсений и подаётся вперёд, глядя на него с растерянностью и искренним сожалением.

Арс прекрасно понимает, почему Санни, обещавший к нему не подкатывать, осмелился на этот шаг (всему виной поведение самого Арсения, которое и дало Санни вполне логичные основания считать, что его чувства взаимны — и он, впрочем-то, абсолютно прав, но арсеньевские тараканы пока что препятствуют их возможному счастью), но видеть потухший огонёк надежды в травянистых глазах и то, как у него от одного короткого слова стекает с лица мягкая улыбка, оказывается совершенно не готов — у него буквально разбивается сердце оттого, как Санни тут же, словно обжёгся, отдёргивает и сжимает руку в кулак.

— Блять, прости, я… Мне показалось, что ты… — лепечет Санни, жмурясь и так и не заканчивая начатую мысль, и нервно проводит по волосам, делая шаг назад. — Мне лучше уйти, — прижимая ту же руку к месту между бровями, он было разворачивается и успевает отойти на пару шагов, как Арсений тут же вскакивает и устремляется за ним: он обязан всё исправить, обязан хотя бы объясниться перед ним.

— Санни! — нагнав его, Арс хватает солнечное запястье и останавливает того. — Постой, подожди, пожалуйста, не уходи! — просит он, уже обеими руками удерживая и так остановившегося Санни, и смотрит ему в глаза умоляюще. — Мы можем поговорить?

Санни, бегая взглядом по арсеньевскому лицу, криво поджимает губы и рассеянно кивает — нужно быть совсем идиотом, чтобы не увидеть, насколько ему неловко от этого признания, которое пошло совсем не по плану, но Арс искренне надеется, что ситуацию ещё можно исправить, внеся в неё хоть какую-то определённость.

— Я знаю одно место, пойдём туда, — опуская глаза, бормочет Санни и тянет Арсения за собой в противоположном направлении от основного зала; тот практически сразу же отпускает его запястье и глядит ему в затылок побитой собакой: господи, он так сильно перед ним провинился — если бы Арс лучше себя контролировал, такого недопонимания и неловкости не возникло бы вовсе.

Около двух минут у них занимает путь в дальний туалет, куда вряд ли кто-то заглянет и их потревожит, и от мысли, что они с Санни совсем-совсем наедине, скручивает в волнении живот — на этот раз в этом волнении ровно ноль предвкушения и сто процентов страха, потому что нужно вести взрослые разговоры и говорить словами через рот о собственных противоречивых чувствах.

Санни по-джентельменски пропускает его вперёд, и прежде чем развернуться к нему лицом, Арсений ловит свой беспокойный взгляд в идеально чистом зеркале над раковинами; макияж — чёрные губы и чёрно-красные подведённые глаза, эти рожки в волосах и неестественного цвета крылья — кажутся жутко лишними и неуместными для такой ситуации, но откладывать этот разговор просто нельзя.

— Ангел, прости меня, пожалуйста, я непроходимый еблан, — сразу, как только за ними закрывается дверь, начинает извиняться Санни, обнимая себя руками и глядя в пол. — Прости меня, если сможешь, я так не хочу, чтобы эта глупость похерила нашу дружбу; мне просто показалось, что я тебе тоже нравлюсь и… Блять, — он резко одёргивает себя. — Я идиот, — Санни весь сдувается и, нервно закрыв лицо руками, отворачивается лицом к стене, а у Арсения бьётся на мириады осколков сердце от желания сгрести этого большого котёнка в объятия и никогда не отпускать.

— Санни… — ломающимся голосом зовёт его Арсений, делая пару шагов навстречу к нему и испытывая практически невыносимое чувство вины. — Ты не идиот, — качает головой и делает паузу, задерживая дыхание, перед тем как наконец впервые произнести это вслух. — Тебе не показалось. У меня есть… чувства к тебе, — с небольшой заминкой, но всё же озвучивает самое «страшное». — Я понял это сегодня ночью, — Арсений не видит, но всем своим существом ощущает мелькнувшее в травянистых глазах понимание. — И я не хотел тебе это говорить, потому что неправильно: давать тебе надежду непонятно на что, когда я сам ещё ни в чём не уверен, и боже! — зажмурившись, Арс сквозь маску касается переносицы и обнимает себя рукой поперёк торса.

Санни, перестав выглядеть как провинившийся и забившийся в угол щеночек, поворачивается к нему лицом и смотрит проникновенно-заворожённым взглядом, словно не может поверить в реальность происходящего.

— Я буду говорить честно. Ты заслуживаешь знать правду такой, какая она есть. Хотя бы сейчас, — вновь открыв глаза, Арсений решительно смотрит в лицо напротив, в каждой чёрточке которого слишком явно читается надежда, и храбрится, чуть вскидывая подбородок. — Я всё ещё влюблён в того человека, и мне кажется, что это нескоро пройдёт, потому что мы с ним близко общаемся, — практически сразу Арс всё же не выдерживает и опускает взгляд, а Санни, наоборот, не отрывается от него ни на миг и медленно подходит ближе, сокращая видимую и невидимую дистанцию между ними; от него снова начинает пахнуть спокойствием и в голове тишиной, и Арсений с удивлением про себя отмечает, что уже нервничает не так, как ту же минуту назад. — Это наверняка началось сильно раньше, но я только вчера понял, что чувства, которые я испытываю к тебе, не совсем похожи на дружеские. Я боюсь называть эти чувства влюблённостью, боюсь вообще говорить о них тебе, потому что мне страшно, что я ошибаюсь, — Арс поднимает пронзительный взор на Санни и смотрит так открыто и честно, как не смотрел никогда; сейчас он не пытается быть кем-то другим, кем на самом деле не является, не пытается быть знакомым Санни Ангелом — сейчас он просто Арсений, настоящий, такой, какой есть. — Вдруг я выдумал себе эту идеальную любовь на фоне несчастной? — качая головой, он приподнимает плечи и шумно выдыхает, хмурясь и отводя взгляд. — Я… Я не знаю, Санни. Я тотально в себе запутался, а ты такой хороший и заслуживаешь намного большего и лучшего, чем вот такие непонятки, и я правда пойму, если после всей этой херни ты…

— Ангел, — с нежной строгостью перебивает его Санни и делает последний разделяющий их шаг; с небольшой заминкой он всё же проводит тыльной стороной пальцев по Арсовой скуле и приподнимает его лицо за подбородок. — Пожалуйста, не говори такие глупости, мой хороший, — уголки накрашенных губ приподнимаются в ласковой улыбке, и Арс, глядя в солнечные глаза, что смотрят на него с такой любовью, забывает, как дышать и вообще существовать. — У меня уже есть это лучшее, о котором ты говоришь, — поглаживая большим пальцем арсеньевский подбородок, продолжает Санни, и весь его вид говорит о том, что это Арсений — то самое его «лучшее». Арсу неиронично хочется плакать от такого отношения к себе — разве он заслуживает этого человека в своей жизни?.. — Если тебе нужно время, чтобы подумать и разобраться в себе, то я без проблем…

— Нет, Санни, ты не понимаешь, — сбрасывая с себя оцепенение и мотая головой, Арсений делает шаг назад и с разбегу ныряет в прежнюю тревожность. — Это ни к чему не приведёт, потому что мы не можем быть вместе. — Он поджимает губы и смотрит с искренним сожалением на то, как меняется чужое выражение лица; не дожидаясь озвучивания очевидного вопроса, повисшего в воздухе между ними, Арс сам даёт ответ: — По той же самой причине: это будут отношения, построенные на лжи, потому что мы оба супергерои.

— Если для того, чтобы быть с тобой, нужно раскрыть свою личность, я хоть сейчас готов, Ангел.

— Я не готов, Санни, — без промедления отвечает Арс, изламывая брови, и перехватывает чужую руку, потянувшуюся было к собственной маске. — И не уверен, что когда-либо буду готов. — Арсений сникает, отворачиваясь к зеркалу, и на миг залипает на то, как гармонично они выглядят рядом друг с другом; рост, телосложение, внешность, цвет волос и чёрно-красные костюмы и маски обоих сочетаются между собой просто превосходно, и это не может не торкать.

Арс с усилием отводит взор, когда Санни берёт его руку в свои и аккуратно поглаживает — надо бы забрать её из этого нежного плена, ведь Арсений и так слишком многое себе позволил, но сил воплощать задуманное у него нет, ровно как и желания; он смотрит на сплетение их пальцев и ощущает, как где-то на дне грудной клетки растекается знакомое тепло.

— Ты сказал, что боишься называть свои чувства ко мне влюблённостью… — спустя, по ощущениям, вечность, негромко и задумчиво подаёт голос Санни, прекращая поглаживания и просто прижимая Арсову руку к ускоренно бьющемуся сердцу, как самое драгоценное сокровище, а тот поднимает на него взгляд. — Это потому, что ты хочешь, чтобы это правда было так, да? — смело спрашивает Санни и смотрит на Арсения так, будто от этого по меньшей мере зависит его жизнь; тот рвано выдыхает и, изогнув брови, приоткрывает рот, но Санни, словно предчувствуя, перебивает его: — Просто ответь, Ангел.

Арсений захлопывает рот и заворожённо смотрит в чужое лицо — сначала в глаза, а потом на не скрытую непривычно чёрно-красной маской его часть, — после чего опускает взгляд на их сплетённые руки, и сердце в груди предсказуемо замирает.

Хотел бы Арс, чтобы его чувства к Санни на самом деле оказались влюблённостью, несмотря на весь пиздец, который может произойти в дальнейшем? Хотел бы иметь возможность касаться и смотреть на него так же, как сейчас? Хотел бы по-настоящему и без страха любить самого лучшего человека на свете и быть любимым им взаимно?

— Да, — выдыхает Арсений, не видя смысла юлить и врать (он всё-таки обещал быть предельно честным сейчас), но также и прекрасно понимая, что это всё возможно в любой другой, но только не в этой вселенной.

В этой вселенной у него слишком много заёбов и тараканов, которые рано или поздно наверняка отпугнут Санни — и это ещё одна причина, почему им лучше даже не думать в этом направлении. Арсений восстанавливает зрительный контакт с потеплевшими в холодном освещении туалета глазами и поднимает безвольно висевшую до этого правую руку, делая шаг вперёд — теперь они стоят практически вплотную, и единственной преградой между ними является их же сплетение рук — накрывая ею тыльную сторону солнечной ладони.

— Вне всяких обстоятельств ты мне очень нравишься, Санни, — искренне признаётся Арсений полушёпотом; его почему-то потянуло на откровенности, и хочется во всех подробностях рассказать Санни о том, как именно тот на Арса влияет и какие чувства в нём вызывает. — В других условиях мы бы уже давно целовались на этой вот раковине.

Санни сначала охуевше вскидывает брови, а затем одновременно с Арсением переводит взор на раковину — оба невольно представляют, как это могло бы выглядеть, и конкретно так подвисают на несколько долгих секунд.

Возникшая в арсеньевской голове сцена, как он, прижимаемый весом Санни к чёрной мраморной поверхности, жмётся к нему ближе и, господи, целует его, выглядит до того привлекательной и желанной, что у Арсения сердце пропускает удар, и тот, краснея, спешно отводит взгляд.

— Спасибо за эту картину, — произносит Санни, возвращая своё внимание на краснеющего Арса и искренне улыбается. — Я теперь до конца жизни буду об этом думать.

Арсений не может удержаться и хихикает, тыкаясь лбом в чужую ключицу, а Санни, освободив правую руку, перекладывает свою тёплую ладонь ему на шею и поглаживает кожу указательным пальцем; улыбка стекает с лица так же быстро, как и появилась, и Арс шумно выдыхает, прикрывая глаза.

Ему ведь так легко претворить эту мечту в жизнь: нужно просто поднять голову, привстать на носочках и мягко врезаться в чужие губы — его ведь не оттолкнут, а только притянут к себе со всей нежностью, и, блять, Арсению так сильно этого хочется, что у него лоскутами рвётся сердце.

Кого он, блять, пытается наебать этой ложью про неопределённость в собственных чувствах, когда всё и так ясно, как день: Арсений в Санни по уши, и ему даже не особо хочется что-то с этим делать.

— Мне точно нужно время, — после тяжёлого вздоха озвучивает очевидное Арсений, соглашаясь с предложением о необходимом времени на принятие решения, и выпрямляется, смотря Санни в глаза с поджатыми губами, зато решительным взглядом.

Всё его существо тянется к этому человеку, и игнорировать это теперь, когда Арс знает, чем оно объясняется, и делать вид, будто между ними ничего не происходит, будет ой как непросто.

— У нас правда могло бы что-то получиться, Ангел, — перекладывая руку ближе к лицу и поглаживая большим пальцем Арсову линию челюсти, без капли сомнения в голосе говорит Санни, и Арсений несколько раз слабо кивает. Он знает это и, очевидно, хочет всем сердцем, но мозг, как заведённый, продолжает твердить: «Нельзя: это плохо закончится». — Подумай об этом, ладно? — спрашивает Санни с мягкой улыбкой, и Арс снова кивает.

— Хорошо, — словами через рот соглашается Арсений, но практически сразу морщится словно от боли и опускает взгляд. — Это ужасно с моей стороны давать тебе надежду, когда она, скорее всего, не оправдается, — искренне сокрушается он.

— Ангел, посмотри на меня, — Санни только касается его подбородка, но голову Арсений послушно поднимает сам и виновато смотрит в ласковые травянистые глаза. — Давай договоримся, что мои чувства и мои надежды — это моя зона ответственности и мои проблемы, если что-то там не сложится. Ты к этому отношения никакого не имеешь, и тебе не нужно ещё и по этому поводу беспокоиться, мой хороший, — Санни светло улыбается, глядя на него с неприкрытой — хотя что уж тут теперь прятать — любовью, и возвращает руку на арсеньевскую. — Я приму любое твоё решение и искренне буду рад любому раскладу, потому что просто иметь тебя в своей жизни для меня уже предел мечтаний. А в какой именно роли, уже не так важно. Правда, — он кивает для пущей убедительности, хотя Арсений и так не сомневается в его честности.

Кажется, он вот-вот расплачется от искренности этих слов, а потому, чтобы Санни не видел его с глазами на мокром месте, Арсений расцепляет их руки и крепко обнимает его, притираясь щекой к его ключице — рубиново поебать, если из-за этого смажется макияж, ему сейчас вот так жизненно необходимо.

— Спасибо, — выдыхает Арсений, жмуря глаза и рвано выдыхая. — Независимо от моего ответа я хочу, чтобы ты знал, как сильно я ценю тебя и всё, что ты для меня делаешь. Ты замечательный и правда заслуживаешь самого лучшего, — шмыгая носом, Арсений сжимает его так крепко, что вот-вот задушит, но Санни не жалуется, позволяя делать с собой всё что угодно.

Они обнимаются не меньше вечности, но на момент отстранения Арсению всё равно недостаточно и хочется больше, но это неправильно — не при статусе передружбы и недоотношений; Санни, придерживая за плечи, заглядывает ему в лицо и одним взглядом спрашивает, всё ли в порядке, и Арс, ощущая себя одновременно разбитым и странно спокойным, выдавливает блёклую улыбку.

— Давай проговорим, к чему мы пришли, — предлагает Санни, а Арсений, бездумно кивает, поправляет полы чужого пиджака и приглаживает воротник с красивой брошью в виде солнца — наличие этой детали, этой своеобразной константы у него на груди почему-то успокаивает. — Мы оба друг другу нравимся, но тебе нужно время на принятия решения, что мы будем с этим делать. Ты берёшь паузу на подумать, а я жду следующего такого разговора. Всё так? — в голосе и в тоне Санни не слышно какого-либо упрёка, но Арсений всё равно смущается оттого, как погано это звучит.

— Всё так, — бесцветно подтверждает он, поднимая взгляд на солнечное лицо, где сразу появляется поддерживающая улыбка.

— Хорошо, — кивает Санни, проводя вверх-вниз по его плечам. — Тогда я буду смиренно ждать, сколько потребуется. Нам, наверное, лучше не общаться некоторое время, да? — с сомнением предполагает тот, и Арсений практически не раздумывая соглашается: ему, определённо, нужно побыть одному. — Да? Хорошо, — Санни, безусловно принимая арсеньевскую волю, миролюбиво улыбается и сразу делает шаг назад, как бы давая понять, что он уже соблюдает его желание дистанцироваться; Арсений глядит на него с немым сожалением и надеется, что эта дистанция между ними не навсегда. — Ты ещё побудешь здесь, или тебя проводить? — указывает большим пальцем себе за спину, вопросительно приподнимая брови.

— Побуду здесь. Спасибо, — приподнимая уголки губ, неловко отвечает Арсений и убирает руки за спину.

Санни кивает и, бросив на него последний долгий взгляд, выходит из туалета, оставляя Арсения наедине с самим собой и ворохом противоречивых чувств; сразу, как только за тем закрывается дверь, Арс шумно выдыхает, ссутулившись и перестав держать лицо, и бредёт к раковине.

Смотря на себя в отражении, такого отстранённого и потерянного, он задаётся лишь одним вопросом: когда всё успело стать таким сложным?

Арсений всегда был сторонником того, чтобы при принятии решения слушать в первую очередь своё сердце, а потом уже доводы разума, но как быть, если сердечный зов ведёт его в дебри сложных решений и большой, слишком большой ответственности — а главное, нет никаких гарантий, что всё выгорит? если ведёт туда, где всё заранее обречено на так себе финал? Как, блять, объяснить это сердцу?!

Развернувшись спиной к зеркалу и присев на край раковины, Арсений закрывает лицо руками и качает головой. Очень сильно хочется с кем-то поделиться этой ситуацией, спросить совета со стороны, но среди Пуперов у него нет близких друзей, на кого Арс смог бы выплеснуть свои переживания, а тому же Егору он не может рассказать по понятным причинам. Мелькает мысль поговорить с Серёжей, но Арсений тут же её отметает: после столь долгого молчания это будет неуместно и странно, да и ему не то чтобы хочется — былого уровня доверия между ними уже нет, а потому банально как-то неуютно изливать душу именно Серёже.

Было бы клёво, если бы существовал человек, который мог бы с хирургической точностью по полочкам разложить арсеньевские мысли и переживания, мог бы сказать, как он должен и как не должен себя вести и что — чувствовать, указать, как правильно существовать и что думать, чтобы жить было легко и приятно, а не вот это вот всё.

Буквально через две секунды после этого умозаключения над арсеньевской головой загорается невидимая лампочка пришедшей идеи, отчего Арс тут же распахивает глаза и смотрит перед собой удивлённым взглядом — и как только раньше не догадался?

Олеся! Она же благодаря своей способности наверняка знает (пусть это и несколько некомфортно), как у них там всё сложилось с Санни, так что, может, стоит спросить её совета?

Приняв решение и переборов неловкость от необходимости с ней взаимодействовать, Арсений достаёт из кармана телефон, который буквально у него в руке вибрирует, сообщая о новом сообщении — по необыкновенному истечению обстоятельств от Олеси.

«Ты должен сам принять это решение, — пишет она, и Арсений мельком удивляется оттого, что у неё уже было знание, что он ей напишет; вероятно, Олеся знает и весь контекст, и это всё ещё смущает (но, опять же, она не выбирала себе такую способность). — Но я тебе уже всё сказала, что должна была сказать», — отправляет она вдогонку и выходит из сети, а Арс вдруг преисполняется благодарностью к ней: Олеся отвлеклась от тусовки, только чтобы написать ему, и это очень ценно само по себе.

А слова её Арсений прекрасно помнит: не бояться любить и позволить жизни расставить всё по своим местам. Только вот имеют ли смысл эти слова в данных обстоятельствах? Вдруг это всё же было не про Санни?

Скорее всего, Арсений просто сказочный баклан.

Он покидает туалет спустя пять минут после ухода Санни и возвращается в зал, где происходит всё веселье; не проходит и десяти секунд, как Арс снова неосознанно начинает искать Санни в толпе танцующих людей, но вместо этого находит только Мима, косплеющего Уэнсдей (прям в платье и в длинном парике с двумя косичками), и Русича в образе тёмного бога славянской мифологии, которые вместе отжигают на танцполе.

Около трети часа Арсений неприкаянным приведением шатается туда-сюда, но в конце концов решает: пора бы ему уходить — часы на телефоне показывают первые минуты ноября, и это уже значительно дольше, чем Арс планировал пробыть здесь изначально.

Сначала он хочет просто тихо исчезнуть, но, вспомнив о предложении Санни проводить его, замирает у одного из выходов из основного зала и после недолгих раздумий всё же достаёт телефон — плевать: если у него есть возможность урвать ещё пару минут в компании Санни перед наверняка долгой разлукой, Арсений предпочтёт ею воспользоваться.

«Я ухожу. Проводишь меня?» — отправляет ему Арс и прикусывает губу, практически сразу же думая, как глупо с его стороны надеяться, что Санни в разгар тусовки заметит сообщение.

Но, вопреки тревожным ожиданиям, тот появляется в сети буквально через несколько секунд и заходит в чат — Арсово сообщение помечается двумя галочками.

«Конечно! Где ты?» — сразу же набирает Санни, и Арс не может сдержать радостной улыбки оттого, что он согласился.

«У выхода справа от бара»

«Секунда, ща подойду», — отвечает Санни и выходит из сети; Арсений также блокирует телефон и, засунув его в карман, волнительно сглатывает — они виделись буквально меньше получаса назад, но Арс всё равно волнуется и мельком радуется, что не струсил и всё же написал ему.

Похер, что будет завтра — сейчас ещё можно побыть откровенно влюблённым, и Арсений не может отказать себе в этой слабости.

Санни находит его меньше чем за минуту и улыбается Арсению как ни в чём не бывало, подходя ближе и протягивая руку, чтобы коснуться его плеча, но тут же себя одёргивая и вместо этого просто указывая на выход; эта секундная заминка, на которую сторонний наблюдатель не обратил бы и внимания, громче всяких слов кричит об изменениях в их взаимоотношениях.

Тот справедливо рассудил, что Арсу нужно не только время, но и перерыв в их — хотя бы тактильных — взаимодействиях: не хочется перетягивать одеяло чужого выбора на себя. Арсений, с одной, рациональной, стороны, это всё, конечно, понимает и считает правильным, но с другой, отвечающей за чувства стороны, ему не хочется, чтобы что-то менялось и Санни — даже на минимальный срок — от него отстранялся.

Они в молчании, что из уютного вполне ожидаемо (однако оттого не менее грустно) превратилось в неловкое, неспешно идут рядом, изредка случайно или не очень задевая друг друга руками, и вскоре оказываются на крыше, где они гарантированно смогут побыть одни, без посторонних глаз мимокрокодилов. Арс понятия не имеет, какими правдами и неправдами Санни достал сюда доступ, но очень сильно ему благодарен.

Без суперкостюма на улице прямо-таки холодно — Арсений мгновенно покрывается мурашками, зябко ведя плечами, — но этот минус перекрывается слабеньким плюсом: с чёрного неба хлебными крошками падает снег, завораживая и вселяя неуловимое спокойствие.

— Ты до конца останешься? — спрашивает Арс, переводя взгляд на вставшего рядом Санни, что забавно отфыркивается от приземлившейся ему на нос снежинки, и неосознанно улыбается.

— Ага, тут осталось-то всего ничего уже, — кивает Санни, кидая взгляд на наручные часы. — Да и интересно, чей же костюм признают самым пиздатым, — фыркает он, заправляя руки в карманы официальных брюк.

— Если это будет не Мим, я умываю руки, — с широкой улыбкой говорит Арс, а Санни, заливаясь своим чудесным фальцетным смехом, наклоняет на пару секунд корпус вперёд. — Не зря ж он весь вечер в колготках проходил, — продолжает свой разгон Арсений, лишь бы Санни не прекращал светить, и смотрит на него блестящим, полным нежности взором, понимая в этот момент как никогда ясно: Арс действительно влюблён в этого человека и правда не хочет с ним расставаться ни сейчас, ни когда-либо потом.

Отсмеявшись, Санни выпрямляется и глядит на Арсения лучисто, согревая своей улыбкой каждую клеточку его тела, и что-то под сердцем ёкает от какой-то особенной красоты этого момента и одного конкретного Солнца.

— Ангел, — зовёт его Санни с уже другим, более спокойным, настроением, и Арс, вопросительно приподнимая брови, перестаёт так явно залипать. — Можно я тебе, пожалуйста, скажу кое-что? Просто потом это уже может быть неуместно, но я… Мне важно, чтобы ты это знал, — он робко приподнимает уголки губ, и вкупе со взглядом исподлобья это даёт невероятный умилительный эффект. — Это тебя ни к чему не принуждает, разумеется, это просто мои мысли и чувства, которые мне хочется донести до тебя. Ты не возражаешь? — уточняет Санни и смотрит с такой надеждой, что Арсений, даже если и хотел бы, не смог бы ему отказать.

Арс примерно догадывается, что речь пойдёт о чувствах, и оттого, что это впервые произойдёт в открытую, он весь покрывается мурашками размером со слона; холод, снегопад и звуки ночного города отходят на второй план — весь арсеньевский мир сужается до травянистых подведённых глаз, глядящих на него так искренне, что сердце щемит.

Арсений после небольшой паузы кивает, а Санни сразу же сдержанно, но с неподдельной радостью улыбается — всё ещё самый очаровательный в мире.

— Сегодня ровно месяц, как ты часть нашей команды, и я всё ещё невероятно благодарен тебе за это, — начинает свою речь Санни и делает крошечный шаг ближе. — С твоим появлением многое изменилось — по крайней мере, для меня всё просто с ног на голову перевернулось. Мне уже начало казаться, что я разучился влюбляться, но с тобой моё сердце вспомнило, как это. Любить, — произносит он с собой интонацией, а Арсению от чистоты и искренности его слов хочется разреветься. — Ты потрясающей человек, Ангел, и я так сильно благодарен судьбе за то, что мы встретились. Я счастливчик уже просто потому, что имею тебя в своей жизни, но, если ты вдруг всё же решишь дать нам шанс — что ты делать, кстати, абсолютно не обязан — то, господи… Я буду просто самым счастливым человеком не только на этом свете, но и во всей галактике, — Санни, слабо качая головой, улыбается будто бы опьянённо и глядит на Арсения так, словно он самый особенный в мире. Самому Арсению отчего-то слабо верится, что он может иметь для кого-то такую ценность, но потом Санни смотрит на него вот так, и Арс ему верит. Верит, что он — самый лучший.

Арсений правда вот-вот расплачется от слишком сильных чувств к этому человеку, и он не выдерживает: шагает вперёд и снова утыкается носом в тёплую шею, прикусывая губу, чтобы ненароком не всхлипнуть; Санни своей любовью и нескрываемой нежностью творит с арсеньевским сердцем невозможные вещи и даже не подозревает, какое именно влияние оказывает на его хрупкое ранимое существо.

Санни бережно прижимает Арсения к себе и — тот уверен, что ему не показалось, — оставляет мимолётный поцелуй в его уложенных волосах, отчего плакать хочется только сильнее.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, насколько ты особенный для меня, — продолжает Санни уже тише, зарываясь одной рукой в Арсовы кудри на затылке и пуская мурашки по всему его телу. — Я говорю это не для того, чтобы тебя к чему-то склонить, а просто… Я приму любое твоё решение и буду рад любому раскладу, честно. Просто спасибо, что ты есть, — немного скомкано заканчивает Санни, отстраняясь и смотря в арсеньевские глаза, в которых собрались слёзы, что никак не желают уходить. — Не плачь, мой Ангел, ты заслуживаешь всех этих слов, — полушепчет Санни с нежной улыбкой, располагая руки на Арсовых скулах и ласково проводя большими пальцами по маске — жаль, эти прикосновения практически не ощущаются. — Мне хочется сказать куда больше, но, мне кажется, я и так тебя смущаю своей прямотой, — он тепло смеётся, прикрывая глаза, однако почти сразу же возвращая полный любви взгляд на Арсения, что держится буквально из последних сил. — Как мне понять, что ты будешь готов к разговору? — Санни вовремя переводит разговор в другое русло и отпускает арсеньевское лицо, но дальше не отходит ни на шаг.

— Я… появлюсь, — вспомнив, как дышать, тихо произносит Арсений и всё не может перестать бегать взглядом по чужому лицу.

— Ты пропадёшь сейчас? — переспрашивает Санни, приподнимая брови, и Арс пару раз молча кивает. — Хорошо, — выдыхает он, приподнимая уголки губ в быстрой улыбке.

Они вновь замолкают на некоторое время, залипая друг на друге. Рядом неспешно падает снег, и где-то вдалеке сигналят машины.

Никуда уходить совершенно не хочется, и Арсению по-настоящему страшно, что такое может больше не повториться, а потому хочется навсегда запомнить этот момент, вбить его себе в память посекундно и никогда-никогда не забывать.

— Всё, давай пиши Йоуке, пока я не поплыл окончательно и…

Арсений, не зная, что им движет, вдруг приподнимается на носочках и, прикрыв глаза, отчаянно прижимается к приоткрытым губам Санни.

Поцелуй (если это вообще можно так назвать) длится всего пару секунд, и Арс отстраняется быстрее, чем Санни успевает вообще сообразить и ответить ему, но, боже, как же это было! У Санни тёплые и очень мягкие губы, а ещё у Арсения только что произошёл первый поцелуй.

— Ого, вау, я… Вау — Санни забавно хлопает глазами, приоткрывая рот и совершенно не зная, что сказать, и невольно подносит руку к губам, касаясь нижней, а Арсений краснеет от собственной смелости, которая улетучилась со скоростью света. И немножко оттого, что ему хочется ещё. — У меня теперь точно этот вечер из головы не выйдет, — он улыбается и выглядит по-настоящему смущённым и по-тихому счастливым.

— До встречи, — булькает краснючий Арсений, а затем отходит и, взмахнув мощными крыльями, тут же ретируется с места преступления.

Знает наверняка, что Санни смотрит ему вслед, и после того, как набирает высоту, закрывает лицо руками, глуша в них беззвучный крик.

Парадоксально, но в ночь кошмаров, когда они притворялись другими людьми и носили другие маски, велись самые искренние и честные разговоры.

Chapter Text

— Всё? Все готовы?

— Да, капитан! — не сговариваясь, Арсений и Егор одновременно отвечают Антону в такой формулировке, после чего переглядываются и хихикают, пока Антон им в ответ широко улыбается.

— Давайте тогда на выход потихонечку, — опустив взгляд на телефон в руке и сверившись со временем, говорит он и направляется к полке с обувью. — Арс, метнись за медовиком, пожалуйста, — уже скрывшись из виду, просит тот из коридора, и Арсений, вскинув брови, спешит исполнить поручение — было бы совсем не круто забыть результат нескольких часов их пыхтений.

На балконе стоит уже приготовленный красивый торт в специальной переноске, так что остаётся просто его забрать и перенести из пункта А в другой пункт А — Антону; тот, подарив Арсу ещё одну тёплую улыбку, благодарит его и вжикает молнией на куртке.

Когда все наконец одеваются и оказываются готовы выходить, Егор, подцепив подарочный пакет со звякнувшими внутри бутылками, берёт Арсения, несущего другой пакет с подарками, под руку и уходит вместе с ним вперёд, чтобы вызвать лифт, пока Антон возится с закрыванием квартиры.

К моменту, как они выходят из подъезда, такси уже подъезжает, так что им даже не приходится топтаться в ожидании — вот что называется идеальным таймингом; Антон садится вперёд, к водителю, а Егор с Арсением удобно устраиваются сзади — оставшееся свободное место почётно занимает медовик, который Арс придерживает на всякий случай, чтобы тот даже не думал куда-то укатиться: они должны доставить торт в целости и сохранности до сегодняшнего именинника, а Эд пусть уже делает с ним всё, что душе захочется.

Приглашение на тусу в честь эдовского дня рождения Арсений получил через Антона — с учётом того, что после той ночёвки Арс Эда больше не видел и не общался с ним, он был немало удивлён тем, что Выграновский зачем-то хочет видеть его на своём празднике жизни (потом, правда, Антон объяснил, что Эд — сам по себе человек общительный, так что, чем больше людей в его доме и чем громче тусовка, тем он счастливее) — а затем, посоветовавшись с ним, позвал и Егора как их с Антоном общего плюс один.

Вместе они вчера вечером спонтанно решили приготовить эдовский любимый медовик и под включенный на фон «Громкий вопрос» готовили до самой ночи; этот вечер, где они, перепачканные в муке, ярко улыбающиеся, непринуждённо болтающие о всякой ерунде и смеющиеся над шутками Пуперов и друг друга, определённо, станет одним из самых тёплых и драгоценных арсеньевских воспоминаний, о которое он будет греться холодными ночами.

С Антоном взаимодействовать всё ещё немного странно: Арсений вроде как к нему остывает, но иногда нет-нет да и торкнет с его прикосновения или очередного долгого взгляда, и сердце как в старые добрые пропускает удар, а дыхание дестабилизируется.

Вообще, быть влюблённым в двух людей одновременно (которые ещё и похожи немножко между собой — Арсу даже кажется, что он шизеть начинает, когда в очередной раз змечает какое-то сходство в их характере и поведении; пиздец, это ж насколько он упал в Санни, что начал его видеть буквально во всех и даже в Антоне!) — странно.

С того разговора с Санни прошло уже почти пять дней, а Арсений всё ещё не придумал, что с этим делать.

Совсем ничего не придумал и ни с чем так и не определился — его, конечно, никто не подгоняет (да и зачем ему кто-то, если он и сам превосходно умеет капать себе на мозги), однако Арсению хотелось бы уже прийти к согласию между сердцем и разумом как можно скорее. Хотя бы ради самого себя.

Не желая вновь уходить в эти дебри и сидеть с постным лицом, Арсений отвлекается на разговор с Егором; они договариваются с ним о том, что будут смотреть в эти выходные — к этому обсуждению вскоре присоединяется и Антон, накидывая свои варианты, и становится уже не до любовных переживаний.

В атмосфере уютных разговоров они подъезжают прямо к воротам красивого частного дома из серо-чёрного кирпича. Не забыв взять все свои пакеты, они выходят из такси и вскоре беспрепятственно оказываются на территории праздника и веселья.

В саду на лавочках среди цветов и на бортиках небольшого фонтана парочками или небольшими группами сидят несколько человек, а некоторые даже без курток курят на крыльце и пьяно смеются (вечеринка сейчас в самом разгаре, по всей видимости); пока троица по тропинке проходит к дому, Арсений невольно задумывается, кто из этих людей является эдовским знакомым или даже другом, а кто пришёл сюда буквально с улицы, почти как Егор.

Чем ближе они подходят к дому, тем гроче начинает звучать музыка, но, только оказавшись внутри, Арсений ловит флешбэк на ту самую вечеринку — в этот момент как раз играет песня, которая больше всего запомнилась с того вечера. Ну хоть не «I will always love you», и на том спасибо.

Эд, которому Антон заранее написал об их приезде, встречает их в прихожей широкой улыбкой и блестящими от некоторого количества алкоголя в организме глазами; первым делом тот обнимает шагнувшего к нему навстречу Антона, повисая на нём любвеобильной коалой, и тепло смеётся, пока Антон так же крепко его сжимает в ответных объятиях.

— Это тот самый Эд? — наклоняясь к Арсению, громким шёпотом, чтобы сквозь играющую музыку было слышно, спрашивает Егор, а тот в ответ кивает, переводя взгляд на Булаткина, что откровенно пялится на Эда. — Вы почему мне не сказали, что он такой пиздатый? — с небольшим количеством обвинительных интонаций.

— Серьёзно? — Арсений удивлённо вскидывает брови, а Егор, не отрывая глаз от Эда, часто кивает и растягивает улыбку.

— Прям вот мой типаж, — говорит он и прикусывает нижнюю губу, а Арс возвращает взгляд на отстранившегося от Антона Эда, которому это самый Антон сейчас дарит их с Арсением подарок.

Почему-то что-то внутри так и подбивает спиздануть про Мима, про которого Егор тут же забыл, как только на горизонте замаячил симпатичный парень, но потом, смотря на Эда, Арс вдруг ловит себя на мысли, что они с Мимом чем-то даже похожи: оба с первого взгляда могут показаться грубоватыми и самовлюблёнными, но каждый при своём Санни (в данном случае своеобразным солнцем для Эда является именно Антон) превращается в сладкую булочку с корицей и самого ласкового в мире котёночка.

— Пиздец, Арс, я, кажется, потёк, — продолжает тот и волнительно сглатывает, заправляя свои кудряшки за уши и опуская голову, чтобы оценить свой внешний вид: чёрное сетчатое просвечивающее боди с пододетым под низ кроп-топом, прикрывающим самое интересное, и чёрные штаны со строгими стрелками выглядят просто потрясающе, в чём Арсений и спешит его убедить, успокаивающе поглаживая по спине.

Эд же в это время чуть ли не с головой залезает в пакет с подарком, после чего, рассмотрев беглым взглядом всё содержимое, выныривает оттуда совершенно счастливым и, не сдержавшись, снова крепко обнимает Антона.

— Бля, ща, секунду погодь, — почти сразу, правда, Эд отстраняется, будто что-то вспоминает, и, вручив Шастуну свой бокал с небольшим количеством жидкости на дне, цвет которой в царящей полутьме рассмотреть достаточно проблематично, куда-то отходит.

Эд возвращается буквально через десяток секунд, держа в руке хорошо Арсению знакомые ключи от собственной машины, и в двух ладошках протягивает их Антону.

— Вот! На, дарю, — заявляет он, счастливо улыбаясь, а Антон — его лица Арсению, к сожалению, не видно, потому что он с Егором стоит позади, так что остаётся только догадываться, какой спектр эмоций там отображается — наверняка пялится на него огромными глазами.

— Ты, блять, укуренный совсем, что ли? — спрашивает Антон, приседая и заглядывая Эду в глаза, а тот только отфыркивается и мельком показывает ему средний палец.

— Сам ты укуренный, — ржёт Эд и буквально пихает ключи Антону в грудь — прямо в морду одной из собачек на его рубашке. — Слушай, ты ж не думаешь, что я только щас это придумал? — меняя выражение лица на серьёзное — даже взгляд словно совсем трезвый становится, — спрашивает Эд и вздёргивает бровь. — Бери, дядь, она давно уже твоя. И я на ней не езжу всё равно. Бери.

Несколько бесконечно долгих секунд длится эта борьба взглядов на жизнь, и одна песня уже успевает смениться другой, когда Антон всё же нерешительно прижимает руку к эдовской и перенимает — теперь уже свои — ключи.

Охуеть.

— Я правильно понимаю, — подаёт голос точно так же знатно охеревший Егор, — что он в свой день рождения подарил Антону свою машину? — в его голосе сильно больше вопросительных интонаций, чем один вопросительный знак может в себя вместить, и Арсений его ахуй чувствует всей душой.

— Ага, — так же отзывается Арсений, не в силах осознать только что произошедшее; домой они, по всей видимости, будут возвращаться на уже антоновской — с ума сойти! — машине. Пиздец. Ебануться.

— Арсю-юха! — ещё раз обняв шокированного Антона и похлопав того по спине, Эд слишком резко переключает внимание на Арсения, так что приходится собраться и перестать выглядеть так ебануто; выпрямляя спину, он тут же расплывается в искренней улыбке и приобнимает Эда, который достаточно крепко сжимает его в ответ.

— С днём рождения! — поздравляет его Арсений, поглаживая по лопатке и мельком встречаясь взглядом с развернувшимся к ним Антоном. — Это тебе от нас троих, — когда Эд разрывает объятия, Арсений презентует испечённый медовик, от вида которого у Эда забавно округляется рот, а сам он взглядом блестящих глаз мажет по ним троим.

— Ебать, вот это реально тема! — перенимая переноску с тортом, Эд на секунду снова оборачивается на Антона. — Через полчаса на кухне встречаемся — будем чай хлебать, — говорит он во всеуслышание, возвращая внимание на согласно кивнувшего Арсения, однако долго на нём не задерживается, практически сразу переключаясь на так и стоящего рядышком Егора.

Не сводящий с Эда взгляда Арс видит, как в серых глазах вспыхивает интерес, а на губах расцветает ухмылка, — специально впитывает чужие эмоции, чтобы потом отчитаться Егору в мельчайших подробностях (присутствует ощущение, что тот обязательно доебётся до Арсения с этим вопросом и устроит настоящий допрос с пристрастием, требуя едва ли не посекундного пересказа).

— А ты у нас?.. — забывая уже про Арсения, Эд подплывает к Егору и приобнимает его за талию правой рукой — ну охуеть.

— А я у нас Егор, — представляется тот с обворожительной улыбкой, выкручивая на максимум свою привлекательность, и только ближе прижимается к чужому боку; Эд откровенно рассматривает Егора, даже не пытаясь скрыть полное удовлетворение во взгляде, отчего Арс, медленно шаг за шагом отошедший к Антону, аж чувствует себя неловко.

— Я Эд, будем знакомы, — он протягивает Егору левую ладонь, которую тот неловко, но с искренней радостью пожимает в ответ. — Приятно, приятно, — довольно тянет Эд, расплываясь в более широкой улыбке, а Егор, кокетливо стреляя в него взглядом из-под светлых ресниц, не оставляет сомнений в том, что это абсолютно взаимно. — Ну пойдём, мы с тобой поближе познакомимся, а эти пусть тут, — буквально рукой махая на так и стоящих рядом и в молчаливом ахуе наблюдающих за началом новой лав стори Антона и Арсения, Эд даже не смотрит в их сторону и, по-хозяйски прижимая ни капли не сопротивляющегося и реально поплывшего с такой уверенности Егора ближе к себе, уводит его в глубь дома. — Всё, чао, у меня тут планы нарисовались. Через полчаса на кухне! — напоминает перед окончательным уходом Эд и, по всей видимости, действительно планирует посвятить всего себя интригующему знакомству.

Когда они отходят на несколько метров, Егор оборачивается на Арсения и делится с ним восторженной улыбкой, а в движении приподнятых на миг бровей легко читается, что он сам этого не ожидал, а Арс, спохватившись, приподнимает уголки губ и показывает ему большие пальцы.

Вот оно как, оказывается, у нормальных людей происходит.

— Я в ахуе, это чё такое щас было вообще, — первым подаёт голос Антон, комментируя вообще всё сразу, и переводит взгляд с ушедшей новообразовавшейся парочки на ключи в своей левой руке, а потом поднимает осоловелые глаза на Арсения, что только качает головой и приподнимает на пару секунд плечи — если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое, как говорится. — Окей. Ладно. Хорошо, — забавно вскидывая брови, пытается осознать он, и уже более-менее отошедший Арсений наконец отлипает и, направляя внимание на Антона, хихикает.

— Пойдём торт в холодильник поставим? — бодая его локтем в бок, смешливо предлагает Арсений, после чего Антон, встрепенувшись, рассеянно кивает несколько раз и, всё ещё немного подтормаживая, перенимает у него медовик.

Антон, знающий этот дом, как свои пять пальцев, без проблем выводит их на кухню, где в потёмках сидят несколько человек и меланхолично потягивают бухло, и, расчистив место в холодильнике, ставит туда их кулинарный шедевр, а также предупреждает всех здесь находящихся, что «Выграновский жопу откусит тому, кто попытается сожрать этот торт», — в ответ ему нестройно гудят, после чего Антон, кивнув самому себе, берёт Арсения под руку и ведёт в зал.

Здесь вся мебель сдвинута к стенам, а само помещение сейчас представляет собой импровизированный танцпол; слева находится диджейская установка, за которой стоит, вероятно, нанятый Эдом музыкант, а несколько цветных прожекторов создают эффект настоящей вечеринки в каком-нибудь элитном клубе.

Был бы Арсений любителем подобных мероприятий, ему бы наверняка понравилось, но сейчас ему хочется только поморщиться от слишком высокой громкости музыки и уйти в какое-нибудь другое, более спокойное, место; Арс поначалу думал, что они с Антоном сейчас постоят на пороге, понаблюдают за всеобщим весельем, как в том меме с «Некрасивое» и «Мне тоже не нравится», но потом Антон вдруг с озорной улыбкой педлагает потанцевать, а Арсений, удивившись, но практически сразу переняв чужой настрой, вдруг соглашается неожиданно даже для самого себя.

Танцуя и во весь голос вместе с Антоном подпевая звучащим песням, Арс отпускает себя и чувствует то самое пресловутое счастье, когда видит чужую яркую даже в темноте улыбку; ему с Антоном хорошо до невозможности, но это «хорошо» не по-влюблённому, а прям вот по-семейному, как Арсений часто чувствует себя в компании Егора.

Несмотря на то что Арсений обещал себе отключить голову и не думать ни о чём весь сегодняшний вечер, именно в этот момент он чётко осознаёт, что Антон теперь уже точно не представляет для него любовного интереса и что сам Арс в своей любви к Антону окончательно успокоился. Сейчас арсеньевское сердце волнует только Санни, а романтические чувства к Антону постепенно идут на спад, пока однажды со временем не угаснут совсем — это логично и правильно. И Арсения такой расклад полностью устраивает.

Чуть закинув голову назад, он искренне смеётся от того чувства лёгкости, появившегося сразу после этого осознания; Антон смотрит на него лучистым взглядом, а Арсений улыбается ему счастливо, чувствуя, как всё больше деталей сложного пазла наконец становятся на свои места — картинка уже почти собрана.

Полчаса, наполненные смехом и танцами, проносятся за одно мгновение — к моменту, когда наступает пора собираться на кухне, Арсений, отжигавший и за эту, и за прошлую вечеринку, чувствует себя приятно подуставшим; попить сейчас чай с тортиком будет очень кстати.

У самой двери на кухню они встречаются с Эдом и Егором, которого тот всё так же приобнимает за талию, но уже другой рукой, поглаживая сетчатый бок (сам же Егор выглядит ещё более довольным и чуть ли не светится изнутри — Арсению так любопытно узнать, что между ними произошло за эти полчаса…), и видеть их вместе всё ещё удивительно и непривычно: Арс с Антоном даже подумать не могли, что случайно сведут своих друзей.

— Все на выход, — отлипая от Егора и пару раз хлопая в ладоши для привлечения внимания, по-хозяйски командует Эд пригревшимся здесь полутора землекопам и зажигает приглушённый тёплый свет.

— Вообще или только… отсюда? — прервавшись на пьяную икоту, спрашивает один из парней.

— Отсюда, Витёк, — смешливо ухмыляется Эд, оборачиваясь на своего, по всей видимости, приятеля. — Но лично ты можешь ещё и на хуй сходить, если хочешь, — ржёт он, похлопывая закатывающего глаза Витька по спине вдогонку и вызывая у наблюдающей за этим действом троицы, для которой здесь и расчищают территорию, улыбки.

Когда все лишние наконец оказываются за закрытой дверью и в пространстве кухни становится в разы тише и уютнее, Эд идёт ставить чайник, а Егор цепляет Арса под локоть и тянет в сторону выхода на террасу.

— Вы тут пока готовьтесь, а мы пошушукаться отойдём, — говорит Егор, задерживая взгляд на обернувшемся Эде, который тут же расплывается в беззлобной усмешке — знает наверняка, что будет главным действующим лицом этих шушуканий.

— Ну пошушукайтесь, — с толикой снисходительности он ведёт бровью и переводит взгляд на Антона. — У нас тут тоже темка животрепещущая нарисовалась, — фыркает он, а Антон, поджимая губы, чтобы не заржать из-за забавности происходящего, отворачивается к Арсению и кивает ему, мол, идите.

Через балконную дверь они попадают на террасу — здесь в уютной обстановке, сидя на дубовых диванчиках с мягкими подушками, или стоя у толстых деревянных перил, или устроившись на ступеньках, болтают или, наоборот, сидят в тишине несколько человек.

Только оказавшись на улице, Арсений ёжится и покрывается мурашками от холода, невольно вспоминая их последний разговор с Санни на крыше — тогда, правда было холоднее за счёт минусовой температуры, а сейчас просто неприятно, но вполне терпимо; всё же проскользнувшая предательская мысль о Санни и том поцелуе заставляет смущённо опустить взгляд и задержать дыхание.

Арс, вопреки своим намерениям, не отгоняет эти воспоминания и позволяет им преобразоваться в кажущееся важным умозаключение: было бы славно, если бы Санни был здесь. Арсений по-настоящему этого бы хотел.

Они не виделись вживую и никак не общались уже пять дней, и Арс, если честно, очень соскучился.

Егор, выбрав место посвободнее, тащит несопротивляющегося Арсения к перилам, и, добравшись до своей цели, ловко забирается на перекладину, а Арс становится рядом, опираясь на неё и с интересом заглядывая в чужое, буквально сверящееся лицо.

— Ну что? — Арсений мягко подталкивает его к началу повествования, а Егор, мыслями пребывающий всё ещё там, с Эдом, счастливо улыбается и мелко тарабанит руками о бёдра.

— Я в ахуе, — честно признаётся Егор, но его улыбка говорит сама за себя: этот ахуй, определённо, исключительно положительный. — Короче, когда мы от вас ушли, мы немножко познакомились, тыры-пыры, потом он мне устроил румтур по дому и показал территорию — у него тут пиздец секси, на самом деле, я хочу здесь жить, — смеётся Егор, почёсывая нос, а Арсений улыбается — он, конечно, весь дом не видел, но в тех местах, где он успел побывать, очень даже круто. — Потом мы пошли в кальянную; Эд там снова всех выгнал, и мы сидели вдвоём курили кальян и болтали. Блять, Арс, это был так клёво, я так поплыл!.. — С полустоном Егор сгибается и прячет лицо в ладонях, уперевшись локтями в бёдра, — Арсений ловит себя на мысли, что тот невероятно милый в своём смущении и что они оба даже похожи в своих реакциях на небезразличных им людей. — Он гладил мою ногу и сжимал, господи, так охуенно сжимал, что у меня там чуть не встал, честное слово, — смущённо мотая так и не поднятой головой, продолжает Егор, отчего Арс всё же хихикает, пихая его рукой в колено — толком не знает зачем, но на его языке это поддерживающий жест. — А ещё он за Пуперов шарит, представляешь! — а вот это уже заставляет его оторвать руки от лица и по-восторженному широко распахнутыми глазами уставиться на Арсения, а тот, одобрительно опуская уголки губ, с серьёзным видом кивает.

— Надо брать, — вся его серьёзность тут же улетучивается после чужого «Да вообще!», и Арс смеётся, прислоняясь лбом к егоровскому плечу на пару секунд, и, подняв взгляд, видит, как очаровательно улыбается Егор, смотря расфокусированным тёплым взглядом куда-то вниз. — А Мим? — всё же спрашивает Арсений после недолгого молчания и с любопытством заглядывает в опущенное лицо.

— А что Мим? — с той же интонацией переспрашивает Егор, поворачиваясь к нему, и наигранно удивлённо приподнимает брови — Арс вдруг даже испытывает неловкость за свой кажущийся теперь неуместным вопрос. — А можно влюбиться в двоих? — слишком неожиданно озвучивает свою мысль Егор, и так точно попадает в Арсову проблему, что тот аж давится вдохом, неловко маскируя это под кашель. — Потому что, мне кажется, я уже, — похлопывая Арса по спине, продолжает тот.

Арсений может только кивнуть пару раз. Когда-нибудь он станет менее очевидным. Обязательно. Но Егор, благо, сейчас слишком сосредоточен на своём, так что Арсовой заминке не придаёт особого значения и не видит в ней никакого второго дна.

— Мим — это прекрасная, но недостижимая мечта, — после недолгого задумчивого молчания говорит Егор, блёкло усмехаясь и вновь опуская глаза. — Просто образ, который нравится мне сильнее, чем должен. А Эд — реальный человек, который — по первому впечатлению, по крайней мере, — мне очень нравится, — Егор снова расплывается в смущённой улыбке, делающей его таким очаровательным и красивым, что невозможно не засмотреться. — И я ему тоже вроде понравился…

— Вроде? — переспрашивает Арсений с фырком. — Ты в этом ещё сомневаешься? — с искренним удивлением вскидывает брови и смотрит в профиль мило краснеющего Егора, что снова прячет лицо в ладонях и сквозь пальцы зыркает на Арса.

— Ты правда так думаешь? — бубнит он, и Арсений, улыбаясь шире, с уверенностью кивает: глаза, как известно — зеркало души, а эдовские взгляды на Егора достаточно прозрачны. Если это не ярчайшее проявление заинтересованности, то Арсений даже не знает, что тогда может быть ею.

Убирая руки от лица, Егор прижимается щекой к собственному плечу, а Арсений в образовавшуюся паузу переводит взгляд на тёмное небо с едва различимым из-за мутных, как тюль, облаков вкраплением звёзд и думает о том, кто ему самому очень нравится.

Это даже забавно, в каких похожих ситуациях они оказались с Егором, вот только тот между супергероем и обычным человеком готов выбрать второго, а Арсений, наоборот, думает сделать выбор в пользу первого; разумеется, у этих выборов очень разный контекст и сравнивать их не совсем корректно, и всё же это забавно, как они оба меняют ориентиры, когда на горизонте появляется Он.

— Только, знаешь… — снова подаёт голос Егор, и Арс, вынырнув из омута мыслей, возвращает всё внимание ему и вопросительно мычит. — Это, конечно, ничем не обоснованно, но Эд же богатый… У него, блять, несколько охуенных тачек в гараже, и одну из них он щас Антону подарил! И просто… Вдруг он так же, как многие богачи, к любви относится? — озвучивает свой риторический вопрос Егор и искренне жалобно выгибает брови. — Не хочется быть чьей-то игрушкой на ночь. — Опуская голову, Егор криво поджимает губы, а прекрасно понимающий — у самого такая мысль проскальзывала — его переживания Арсений в жесте молчаливой поддержки тычется лбом ему в плечо.

Егор, светло и благодарно улыбнувшись, приобнимает Арсения этой рукой, а тот, подходя ближе, обвивает его талию и прячет холодный нос в чужой шее; расслабляясь в его уютных объятиях, Арс ловит себя на мысли, что он очень рад иметь такого друга, как Егор, — поступить на ненавистный экономический факультет стоило хотя бы для того, чтобы познакомиться с этим чудесным человеком.

В таком положении их застаёт Антон, выглянувший на террасу, чтобы позвать обратно в дом, а потому приходится друг от друга отлепиться и проследовать за белым, правда, не кроликом, а котиком — антоновская улыбка вкупе с волосами вызывает только такие ассоциации.

— Садитесь, гости дорогие, — с интонациями милой хозяюшки из сказок говорит Эд, слепя широкой улыбкой; Егор, разумеется, тут же расплывается, отодвигая все тревоги на задний план и сосредотачиваясь на настоящем.

Антон смешливо фырчит, обходя стол, и усаживается ближе к стене, а Арсений, недолго думая, следует хвостиком за ним и садится рядом — Егор же занимает место напротив Антона; Эд выставляет извлечённые из шкафа кружки с дурацкими принтами и заглядывает в другой шкаф с чайными принадлежностями.

— Ты какой чай будешь, заец? — спрашивает Эд, оборачиваясь на Егора через плечо, и растягивая красивую ухмылку.

— Какой нальёшь, милый, — с толикой иронии, но искренней улыбкой отзывается тот, а Арсений изо всех сил старается удержать взлетевшие было брови на месте.

— Ебать у них флирт элитный, — наклонившись к его уху, шепчет Антон, и теперь уже Арсений пытается не заржать, прикусывая губу.

Эд отправляет Егору воздушный поцелуй, который тот ловит и прижимает к сердцу, после чего с тем же вопросом (только уже без каких-либо прозвищ) обращается к Арсению — у Антона, понятное дело, не спрашивает, ведь предпочтения своего лучшего друга за годы их общения выучил превосходно.

Наполовину порезанный торт и блюдца с чайными ложкамт уже ждут на столе, так что, как только Эд в два захода переносит все кружки, они сразу начинают своё чаепитие; по мере опустошения чашек расстояние между Егором и Эдом всё сильнее сокращается, а в конце концов эдовская правая рука (несмотря на явное неудобство из-за необходимости орудовать левой) и вовсе исчезает под столом — несложно угадать, какое применение ей находят (а Егор с этого применения явно балдеет, то и дело расплываясь в смущённой и одновременно с этим игривой улыбке и только сильнее приваливаясь к чужому боку).

Арсений — впрочем, ровно как и Антон, судя по красноречивым взглядам, которыми они периодически обмениваются, — чувствует себя третьим лишним, когда эти двое затягивают зрительный контакт и о чём-то хихикают между собой.

Именно сейчас Арс в полной мере осознаёт, что чувствовали Пуперы и вообще все в офисе, когда он и Санни вели себя примерно так же — это даже смешно, честное слово, что закон кармы всё-таки работает, и теперь Арсений ощущает все те любопытство и неловкость.

В целом, если исключать все эти моменты эдовского и егоровского взаимного залипания друг на друге, то посидели они просто замечательно — Арс много смеялся и испытывал чувство тотального комфорта, что для него в компании больше двух человек обычно нехарактерно; однако с этими людьми привычные законы почему-то не работают — невольно складывается ощущение, что они уже тысячу лет друг с другом знакомы и далеко не первый раз вот так собираются на чьей-то кухне.

Второй раз за время пребывания в этом городе Арсений чувствует себя на своём месте в компании своих людей — только если первый раз это ощущение возникло в обществе супергероев, то сейчас Арс нашёл свой покой и в так называемом миру. И это чувство просто не может не греть сердце.

После чаепития они, объевшиеся обалденно вкусного медовика, расходятся в разных направлениях почти теми же составами — Егор с Эдом удаляются куда-то на второй этаж, Антон отлучается в туалет, а Арсений возвращается в общий зал, где до сих пор отжигают особо активные.

Уже не чувствуя прежнего запала, Арс не задерживается там надолго и некоторое время бродит по первому этажу, изучая незнакомые территории, пока в один момент не находит выход на задний двор; метнувшись кабанчиком за своей курткой, Арсений решает посидеть на улице — непрекращающаяся музыка начинает давить на виски, так что проветриться и отдохнуть от постоянного шума будет лучшим решением.

Выйдя через стеклянные раздвижные двери на задний двор, Арс обнаруживает слева от себя ту самую террасу и более-менее сращивает расположение комнат в доме; проходя в глубь сада, где вдоль вымощенной булыжником извилистой тропинки тут и там натыканы небольшие фонарики, что не дадут потеряться, он полной грудью дышит свежим воздухом и улыбается своим мыслям.

Блуждая по немаленькой территории, в конечном итоге Арсений находит мягкие качели, которые чудесным образом ещё никто не облюбовал, и, справедливо посчитав это знаком свыше, удобно устраивается на них; шмыгнув носом и сильнее закутавшись в расстёгнутую куртку, он выдыхает и разом расслабляется, прикрывая глаза и слегка покачиваясь.

Хорошо и спокойно. Бестревожно.

Под веками сам собой вырисовывается образ Санни, сопровождаемый мыслью, как бы было круто, будь он здесь и существуй возможность сейчас привалиться к его плечу и не знать никаких забот. Арсений улыбается — почти без тянущего чувства в груди. Арсений правда очень по нему соскучился и позволяет себе надеяться, что это взаимно.

Сейчас желание, чтобы Санни просто оказался рядом, превышает все — видимые и уж тем более невидимые — придуманные «нельзя». И ведь в арсеньевских силах всё это изменить, вывести их отношения на новый, романтический, уровень.

Арсений, по внутренним ощущениям, всего в шаге от принятия этого нелёгкого решения, но что-то — какой-то дурацкий хиленький внутренний барьер из страхов и миллиона тревожных опасений — не даёт ему перенести вес на другую ногу и стать частью столь заманчивого будущего.

Да и даже если Арсений всё же пойдёт на попятную, это всё равно ничего, по сути, не изменит.

Они с Санни не перестанут волшебным образом друг другу нравиться и так и продолжат находиться рядом, в одной команде, а фанаты так и продолжат их шипперить, потому что они видят и чувствуют, что между ним и Санни есть что-то (теперь Арсений не может их в этом винить: упёртым бараном, не желающим принимать правду такой, какая она есть, был он сам, а не поклонники, которые в каком-то смысле оказались намного умнее и проницательнее) — всё, чего Арсений так опасается по-любому останется в его жизни, и остаётся задать справедливый вопрос…

А стоит ли эта игра в недотрогу свеч? Арсений ведь ничего не теряет, если хотя бы попробует — в конце концов, его к Санни тянет не просто магнитом, а чем-то, что намного сильнее — их связь ощущается мощнее земного притяжения, а внутренний голос соблазнительно шепчет, что он может приобрести куда больше, чем потерять по итогу.

Так что… может, им действительно стоит попробовать? Всё ещё раз обговорить, тщательно взвесить это решение и попробовать делать друг друга счастливыми, будучи полноценной парой? У Арсения сердце к горлу подскакивает от одной только мысли об этом, но сейчас он чётко понимает: это не от страха, это от какого-то предвкушения даже, что ли.

Арсений этого правда хочет, даже несмотря на все возможные «но».

— О, вот ты где, — вклинивается в его мыслительный поток внезапно подошедший Антон, и Арс будто сонно промаргивается, фокусируя на тёмном силуэте взгляд; на руках у Антона оказывается Лупик, который одним своим видом вызывает улыбку. — Не возражаешь, если я нарушу твой покой? — неуверенно и оттого очаровательно спрашивает Антон, и Арсений знает: если он сейчас ответит отрицательно, Антон тут же извинится и уйдёт в неизвестном направлении.

Но Арсений ему отказывать не хочет, а потом смещается с центра качелей ближе к правому краю и с приподнятыми уголками губ хлопает по освободившемуся месту; искренне обрадовавшийся Антон, спустив на землю Лупу, который сразу же убегает в кусты, присаживается рядышком и глубоко вдыхает уже почти ночную прохладу.

— Тоже звуковой передоз? — спрашивает Антон через некоторое время, нарушая уютную тишину, когда Арсений вновь прикрывает глаза и принимает прежнюю позу, и тот согласно мычит, не меняя своего положения ни на сантиметр. — У меня тоже, — выдыхает Антон и, судя по звукам шуршащей куртки, принимает похожую на арсеньевскую позу. — Вышел хоть немного в себя прийти. По-интровертски не понимаю, как Эд вывозит стольких людей на квадратный метр, — с искренним удивлением продолжает Антон, а Арсений только хмыкает, улыбаясь, и мысленно соглашается с ним на все сто, хоть интровертом и не является.

Между ними вновь образуется комфортная тишина; Арсений размеренно дышит через нос и прислушивается ко всем звукам вокруг, пока в голове у него блаженная пустота и безмыслие, — а ещё он каждой клеточкой своего тела ощущает на себе антоновский взгляд и, когда спустя пару минут всё же открывает глаза и поворачивается к нему лицом, убеждается в этом, сразу же встречаясь с тёмными глазами.

На удивление, сердце даже не спотыкается, а сам Арсений со спокойствием удава приподнимает уголки губ в мягкой улыбке и поддерживает зрительный контакт.

— Мне нравится кое-кто, — сам для себя неожиданно признаётся Арсений; антоновские брови взлетают к белым волосам в искреннем удивлении, а их обладатель аж отрывает корпус от спинки качелей и смотрит на Арса с неподдельной радостью.

— Правда? — от его широкой улыбке что-то ёкает в груди, и Арсений, так же улыбаясь, утвердительно кивает; даже от одного факта, что этот диалог происходит, он ощущает, как с плеч сваливается бремя вынужденного одиночества — Арс по-настощему счастлив, что всё-таки смог с кем-то этим поделиться. И не просто с кем-то поделиться, а именно с Антоном — как будто он таким образом окончательно закрывает гештальт с влюблённостью в него и двигается дальше. — И кто же это? Кто-то с университета? — с блеском в глазах и девчачьим азартом расспрашивает Антон, поворачиваясь к Арсу всем корпусом и бессловно демонстрируя готовность внимательно слушать.

— Ага, — согласно мычит Арсений, только сейчас понимая, что плохо продумал легенду для этой влюблённости: не может же он выложить Антону всю правду. — Да, это парень с потока. У нас совместный английский, — на ходу сочиняет Арс и опускает глаза. — Мы с ним не так давно близко общаемся, но я втрескался в него по самое не хочу, и я ему тоже очень нравлюсь. Он замечательный, буквально самый лучший и светлый человек из всех, кого я знаю, и мне хочется быть с ним, но там есть один сдерживающий фактор, который меня достаточно сильно стопорит.

Арсений решает умолчать, что таких факторов аж несколько и косвенно ссылается только на тот, где у них с Санни в любом случае будут тайны друг от друга.

— У него уже кто-то есть? — с участием предполагает Антон, подаваясь корпусом вперёд, а Арсений возвращает на него взгляд и отрицательно качает головой. — Он что, топит котят? — театрально вдыхает Антон, прижимая руку к груди, отчего Арс сыпется и также мотает головой. — Или он уголовник в бегах?

— Нет же, Антон! — фырчит Арс, широко улыбаясь, и на миг приваливается к его плечу. — С законом у него всё, наоборот, как раз очень даже!

— С юрфака, что ли? — с усмешкой спрашивает Антон, прищуривая глаза, а Арсений, смеясь, поддакивает — он же не знает, какая у Санни специальность, так что нельзя исключать и такой вариант. — Так и что это за препятствие такое? — уже серьёзно интересуется Антон, внимательно глядя в арсеньевское лицо, пока тот заминается и отводит взор.

— Ну там… есть, — бурчит Арсений, начиная ковырять нижнюю собачку на куртке.

— Ладно, — отступает Антон и понимающе улыбается — Арс всё ещё невероятно благодарен за то, что ни Антон, ни Санни никогда бы не стали против его воли вытягивать из Арсения ответ. — Послушай… — начинает было Антон, но тут же делает оговорку: — Если ты, конечно, хочешь услышать моё мнение… — Арсений кивает, и Антон, повторив его жест, продолжает: — Я недавно где-то наткнулся на мысль, что если тебе будет грустно и тяжело без этого человека, то нужно бороться за эти отношения. Ну или хотя бы положить им начало в твоём случае. Если он тебе правда нравится, то, я считаю, в мире нет ничего такого, что нельзя было бы преодолеть при обоюдном желании. В жизни не всегда всё получается легко и просто, но если ты чувствуешь, что этот человек может сделать тебя счастливым, то нужно обязательно попробовать. Не выгорит — ну и ничего страшного, жизнь на этом не остановится, и ты непременно встретишь своего человека, — заканчивает Антон, глядя ему в глаза с теплотой, а Арсений смотрит на него, как заворожённый, потому что видит в Шастовых словах самый яркий знак от Вселенной: «Попробуй, — говорит она антоновскими устами, — ты ничего не теряешь», и Арс наконец-то внимает её словам. — Что думаешь? — спрашивает Антон с мягкой улыбкой, склоняя голову набок.

— Думаю, что ты абсолютно прав, — шмыгая замёршим носом, произносит Арсений всё так же заворожённо и смотрит на Антона с искренней благодарностью: вот он, его последний шаг к принятию решения. Есть в этом даже что-то символичное, что именно Антон, его прошлая любовь, советует не бояться и открыть сердце для новой. — Я… Попробую, — Арс улыбается искренне, с настоящим облегчением и ощущает внутри искрящееся чувство предвкушения будущего разговора с Санни — им ещё многое предстоит обсудить, но Арсению уже не терпится сделать этот шаг навстречу его Солнцу и обрадовать того своим решением.

— Правда? — с неподдельной радостью переспрашивает Антон, вскидывая брови. — Это чудесно, Арс! Расскажи потом обязательно, как всё пройдёт — я хочу знать всё в мельчайших подробностях! — с горящими глазами заядлой сплетницы продолжает Антон и даже придвигается ближе, так что теперь они соприкасаются коленками, а Арсений смеётся, прикрывая рот в лёгком смущении.

— Хочу его поцеловать, — вдруг делится почти что сокровенным Арсений, держа обе руки на своих горящих румянцем щеках.

— Поцелуй, это дело хорошее, — со знанием дела — всё ещё удивительно осознавать, что опыт в этой сфере к нему пришёл во многом благодаря Эду, — кивает Антон и весело фыркает.

— Я не умею, — шёпотом выдыхает Арсений и, повернувшись к нему, смотрит на Антона жалообным взглядом котёночка-невдуплёныша. — Вдруг я облажаюсь по полной программе и он больше никогда не захочет со мной общаться…

— Арс-Арс-Арс, стой, стоп, отмена, — немножко испугавшись волны арсеньевских загонов, тормозит его Антон и прикасается на пару секунд к его бедру, успокаивающе поглаживая. — Ты, главное, языком ему в глотку не пытайся залезть, и всё точно будет хорошо. Там всё правда не так сложно, как может показаться, так что не нервничай ты так, — улыбается по-доброму и чуть качает головой. — Пусть сначала он поведёт, а ты потом подстроишься. Блин, если бы мы не были родственниками, я бы предложил тебе на мне потренироваться, — смеётся Антон, а Арсений совершенно не успевает отследить резкую смену выражения собственного лица и, прямо как в старые добрые, охуевает без шансов выхуеть обратно.

Одна мысль о том, что Антон только что в своей голове допустил возможность их поцелуя (не в этой, а в какой-нибудь другой вселенной), нехило так прошибает разрядом тока всё тело, на миг возвращая Арсения в начало-середину сентября, когда вот такие антоновские вкиды были чуть ли не обычным делом. Пиздец.

Раньше Арсений — сентябрьской как раз версии — пренепременно отреагировал бы соответствующим образом (более ярко то есть), но сейчас, невольно представляя, как это могло бы выглядеть, он даже ловит себя на ощущении внутреннего сопротивления такому раскладу.

Арсению хочется, чтобы его первый настоящий поцелуй (то всё же было несерьёзным — хотя Арс невероятно много чувств и даже надежд туда вложил — и даже по-детски невинным чмоком) был с Санни — ни на что другое он не согласится, потому что, если честно, даже соблазна не испытывает.

Арсений уже выбрал Санни — и сердцем, и головой, и никто другой ему в том самом смысле не нужен.

— Ладно, извините, проехали, — машет руками Антон после нескольких секунд громкого молчания, а Арс, прикусывая нижнюю губу и не отрывая взгляд от своих бёдер, поддерживающе мычит — да, лучше им срулить с этой дорожки. — Я вообще… — Антон делает небольшую паузу, растягивая губы в искренней, отчего-то счастливой улыбке и коротко зыркает на Арсения. — Тоже влюблён кое в кого, — заканчивает он свою мысль, и теперь уже наступает очередь Арса удивлённо вскидывать брови.

— Реально? — спрашивает прямо как сам Антон недавно, а тот в ответ часто кивает.

У него по-настоящему трещит лицо и взгляд горит ярче тысяч огней — зеркало шастуновской души очень ясно даёт понять, что он в этом человеке по уши, и Арсений искренне рад за него. Честно. Без всякой ревности, а просто так — просто потому, что Антон достоин быть счастливым.

Арс помнит тот их разговор в первую совместную ночёвку (боже, тогда он ещё был влюблён в Антона и плакал из-за этого, а сейчас оно ощущается таким странным и далёким, словно и не с ним и не в этой жизни происходило), когда Антон поделился своим страхом, что его сердце разучилось романтически любить, а тут оно нежданно-негаданно всё случилось. Вселенная о них обоих позаботилась, получается.

— И как у вас? — искренне интересуется Арсений, наклоняя голову к правому плечу.

— Думаю, шансы есть, — Антон с той же широкой улыбкой морщит нос, кивая пару раз, после чего фырчаще смеётся и переводит будто мечтательный взгляд на тёмное небо — Арсений, недолго думая, повторяет за ним. — Знаешь, так забавно получилось… — начинает Антон, и Арсений, вновь прикрывая глаза и откидываясь на спинку качелей, вопросительно мычит. — Я во время влюблённости себя обычно по-другому веду, а тут я прям сразу сказал, что он мне симпатичен, и потом не скрывал это особо. Там, конечно, тоже не всё так просто было, но, не знаю, мне казалось, что я прям вижу ответные чувства — и вот недавно это подтвердилось. — Арс всё же приоткрывает один глаз и смотрит в профиль по-тихому счастливо улыбающегося Антона, и у него на сердце теплеет от одного наблюдения за этой картиной.

Антону идёт любить.

— И вы теперь вместе? — полушёпотом.

— Не знаю, Арс, — выдыхает Антон, пожимая плечами и поворачиваясь к нему; в его глазах плещется вся нежность мира, которую он наверняка припас для того особенного человека, и безусловное принятие ситуации. — Очень на это надеюсь, — Антон приподнимает уголки губ, и Арсений отвечает ему тем же.

— Он полный дурак, если упустит тебя — сори нот сори, — через некоторое время заявляет Арсений, отчего Антон сразу же сыпется, приваливаясь к чужому плечу.

— Спасибо, мой хороший, — подняв голову, искренне благодарит его Антон, а Арсения слегка переёбывает от этого солнечного обращения из шастуновских уст — да уж, Вселенная точно посылает ему знаки, что он сделал правильный выбор. Вот так всё и должно быть. — Поедем домой? — вдруг спрашивает Антон после некоторого времени уютнейшего молчания.

— А так можно? — с удивлением переспрашивает Арс: он-то думал, ещё как минимум час здесь пробыть придётся чисто из уважения к Эду.

— Конечно, — как собо самой разумеющееся произносит Антон. — Эд знает, что я не любитель подобного движа, да и он сам проповедует личные границы и зону комфорта, так что никто ни на что не обидится. К тому же он уже нашёл себе приятную компанию на вечер, и я сомневаюсь, что кто-то заинтересует его сильнее, — играя бровями, Антон стреляет в Арсения красноречивым взглядом, а тот только фыркает, прекрасно понимая, о ком идёт речь.

— Тогда поехали, — не видя смысла играть на несуществующую камеру и убеждать Антона, что ему очень нравится здесь находиться (во всяком случае, если бы здесь не было миллиона незнакомых людей и громкой музыки, то расклад по-любому сыграл бы по-другому), соглашается Арсений и вслед за Антоном поднимается с качелей.

Вместе они заходят в дом, чтобы отнести Лупика обратно в эдовскую комнату, а затем идут в гараж за антоновской старой-новой машиной (Антон достаточно забавно забывает, что у него теперь есть собственный автомобиль, к тому же ещё и такой пиздатый — Арсений же, наоборот, весь вечер держит эту информацию в голове и периодически всё так же с неё выпадает в осадок — и ещё более забавно долго материт Эда, потому что «да он ебанулся!», а потом ещё столько же рассыпается ему в любви и благодарностях, когда наконец садится за руль и неверяще проводит по нему пальцами).

Когда Антон отписывается Эду, что они с Арсом уехали и забрали машину, не получая в ответ никакого сообщения и даже двух галочек (впрочем, неудивительно, что Эд не замечает нового уведомления: он занят кем-то более увлекательным), они наконец покидают территорию вечеринки и праздника, и Арсений позволяет себе выдохнуть и окончательно расслабиться.

Смотря в окно на проплывающие мимо дома, Арс невольно вспоминает их последний разговор с Егором, прежде чем Эд снова перетянул на себя всё его внимание, и переводит задумчивый взгляд на Антона, что включает на фон тихую музыку со своего телефона и откладывает его в сторону.

— Вы с Эдом говорили что-нибудь про Егора на кухне? — всё же решается спросить Арсений, потому что ему действительно это важно: не хочется, чтобы Эд случайно сделал больно арсеньевскому близкому человеку.

— Эд только о нём и говорил, — расплывается в хитрой улыбке Антон и, не дожидаясь уточняющих вопросов от Арсения (а они обязательно последовали бы), сдаёт друга с потрохами: — Сказал, что прям вкрашился и Егор ему по-настоящему интересен. Типа Эду даже трахнуть его не хочется, — говорит Антон, а Арсений скептически вскидывает бровь. — Ну то есть хочется, наверное, — спешит исправиться тот, мотнув головой, — но не сейчас, а в перспективе. С Егором ему хочется на свидания походить, узнать его сначала, а потом уже в постель тащить. Вот, как-то так, — заканчивает Антон, выруливая на большую дорогу, а Арсений, внимательно глядя в ровный профиль, чуть щурит глаза.

— То есть я могу не волноваться, что моего мальчика поматросят и бросят? — с интонацией курицы-наседки уточняет Арс, а Антон смеётся, качая головой.

— Можешь не волноваться. Эд, если влюбляется, очень внимательный и верный партнёр, так что с ним Егор точно будет в безопасности. Если он сам, конечно, того желает.

— Желает, — вторит ему Арсений и сразу же ловит тёплую антоновскую улыбку.

— Бля, это, конечно, самый неожиданный дуэт этого вечера, но я буду искренне рад, если они сойдутся — ну или подружатся хотя бы, — Антон жмёт плечами, мол, не так важно. — Появится больше поводов собираться вместе — сегодня же вообще замечательно посидели, — продолжает он, и Арсений, улыбаясь, согласно кивает.

Да, сегодня действительно получилось прекрасным, и что-то Арсению подсказывает, что дальше будет только лучше — его ведь теперь ждёт разговор с Санни и их весьма вероятное счастливое совместное будущее.

Арс больше не колеблется и не сомневается — в ближайшие дни случится тот самый разговор.

×××

Весь следующий и бóльшую часть после следующего дня Арсений, пребывая в совершенно одухотворённом расположении души, всё свободное время проводит в подборе нужных формулировок для признания Санни, продумывая их будущий диалог в мельчайших ответвлениях и отбирая самые лучшие формулировки: ему важно, чтобы всё получилось идеально, а потому Арс действительно много себя и своих эмоций вкладывает в этот процесс.

Арсений все эти полтора дня источает мягкий внутрений свет и чуть ли не искрится бенгальским огнём — каждое его действие или даже взгляд бессловно говорят о любви, а также желании и готовности действовать.

Когда Арс наконец обретает уверенность, что всё продумано от начала и до конца, и приходит к согласию со своим внутренним голосом, он решает больше не тормозить: тот самый разговор должен произойти сегодня.

На часах уже семь часов, и Санни уже может быть не в офисе (или он вообще там сегодня не появлялся — этот вариант тоже нельзя исключать), а потому, чтобы не прогадать, Арс собирается написать тому и назначить встречу на их крыше — сам Арсений уже здесь, так что останется только не откинуться оттого, как часто бьётся охваченное волнением сердце, и просто дождаться его. Арсений даже думает о Санни с придыханием.

Перестав ходить кругами по крыше, Арсений замирает и, прикусив губу, тянется к телефону в заднем кармане на молнии; все его планы тут же летят в тартарары и улыбка мгновенно стекает с лица, когда он видит сообщение в супергеройском чате, где появляется вся информация, связанныя с геройствами, и который в этот раз вызывает в тысячу раз больше тревожности.

Взрыв в общестенном месте. Есть жертвы. Много пострадавших.

Липкий страх сжимает горло в тиски и скручивает живот, и сердце бьётся ошеломительно громко, пока в ушах звенит, но уже не от радости и предвкушения встречи, а от неподдельного животного ужаса.

Арсений не помнит, как пишет Йоуке, не помнит, как оказывается на месте происшествия и видит полуразрушенное, местами полыхающее здание, куда то и дело заходят Пуперы, помогая всем пострадавшим покинуть здание и либо дойти до прибывающих карет скорой помощи, либо с помощью Йоуке оказаться сразу в приёмном отделении реанимации или травмпункте — в зависимости от состояния пострадавшего.

Вид выводимых или выносимых Пуперами людей в покрытой гарью, местами разорванной одежде, с кровоподтёками на лице и конечностях заставлет сердце сжаться от боли за них и вместе с тем вызывает неописуемую по своей мощи ярость: тот, кто ответственен за это преступление, сам заслуживает оказаться на месте этих невинных жертв. Арсений не представляет, какой бесчувственной мразью нужно быть, чтобы стать способным на причинение вреда стольким людям.

Арсений стоит на одной точке всего пару секунд, после чего срывается с места, куда его перенесла Йоуке, и направляется прямо в обугленные руины. Прямо на входе внутрь он сталкивается с Санни, несущим на руках девушку без сознания; его хмурое сосредоточенное лицо светлеет на пару тонов, когда их взгляды пересекаются, — несмотря на весь происходящий пиздец, Санни искренне рад видеть Арсения, и Арсений про себя может сказать то же самое: за эту неделю, что они не общались, он по Санни страшно соскучился.

— Привет, — с приподнявшимися в слабой улыбке уголками губ выдыхает Санни с заметным облегчением и замедляет шаг.

— Привет, — с такой же едва заметной улыбкой. — Ты в порядке? — сразу следом спрашивает Арсений, ещё раз окидывая его всего беглым взглядом и убеждаясь, что хотя бы внешних повреждений у Санни не наблюдается.

Тот, приоткрывая рот, оглядывается на то, что когда-то было красивым фасадом, и, вернув взор на Арсения, качает головой, словно до сих пор не может поверить в случившееся — Арс его в этом прекрасно понимает.

— Я… нормально, — жмурится, на мгновение роняя голову, после чего вновь задвигает эмоции на задний план и сосредотачивается на насущных делах. — Там внутри Джиниус, он скажет, что делать. Надевай наушник, — говорит он и, бросив на ответственно кивнувшего Арсения последний короткий взгляд, спешит к одной из карет скорой помощи.

Арс мгновение смотрит ему вслед — это его не оправдывает, но он правда соскучился по Санни и сейчас просто не может насмотреться, — а затем, перешагивая через куски разрушенного бетона и шурша разбитым стеклом под подошвами, устремлятся в эпицентр пиздеца; по пути он надевает наушник и сразу получает доступ к общему эфиру.

Арсений вместе с другими Пуперами — сегодня здесь почти все: нет только Мистера Болталкина — помогает многочисленным пострадавшим оказаться снаружи, пока в один момент через несколько минут Йоуке не замирает посреди развалин с негромким «Блять», которое, однако, тут же привлекает внимание всех Пуперов.

— Чё такое? — сразу реагирует Джиниус, направляясь к ней, а Йоуке поднимает на того перепуганный взгляд.

— Гоша пишет про нападение на оружейный склад, — объясняет она, когда Джиниус оказывается рядом, показывая ему экран телефона с тревожным сообщением; никто об этом вслух не говорит, но у каждого в голове проносится догадка: взрыв — это просто приём отвлечения внимания от настоящей цели. У Арсения едва ли в глазах не темнеет от ненависти к ответственным за это нелюдям, когда Йоуке говорит, что и там тоже есть жертвы.

— Кого отправить? — спустя пару секунд напряжённого молчания Джиниус советуется со стоящей рядом Ведьмой, и та, не колеблясь, называет всего три имени: Ангел, Мим и Санни. — Втроём? — удивлённо, но без сомнения переспрашивает Джиниус, не глядя подзывая к себе жестом замершего в паре метров Арсения.

Олеся кивает, переводя глаза на Арса, и в её взгляде тот видит беспокойство, смешанное с уверенностью, что именно так всё и должно быть, и — почему-то сочувствие и извинение, выражающееся в мимолётно поджатых губах.

Когда названная троица собирается вместе, Йоуке своим порталом подкидывает их поближе к месту происшествия, но до самого склада они добираются самостоятельно; Мим по пути заряжает молчаливо-напряжённых спутников небольшой мотивационной речью в своей неповторимой манере, что щас они всех разъебут и ебальники всех виновников покрошат нахуй, — Арсений, приподнявший уголки губ и почувствовавший хоть что-то кроме всепоглощающей боли за пострадавших и ярости к сделавшим это, искренне благодарен Миму за такую передышку.

Через пару минут они наконец оказываются на месте — мрачный склад встерчает их обманчивыми тишиной и спокойствием, и Арсений пугается невольно пришедшей мысли, что кричать здесь больше некому, и тут же жмурится, мотая головой: нет, он верит, что эти бессердечные твари оставили хоть кого-то в живых.

Оружейный склад представляет собой не то чтобы большое двухэтажноее здание-коробку с одним-единственным входом; Мим, выбиваясь вперёд, ведёт за собой Санни и Ангела, которые приземляются вслед за ним с противоположной от входа стороны.

Убрав свой автоматически складывающийся скейт за спину, Мим подходит к стене практически вплотную и делает вид, будто открывает дверь, а затем в приглашающем жесте указывает рукой на стену, мол, проходи.

Арс, втянувший крылья, смотрит на эту картину с явным недоумением, а Санни, мельком улыбнувшись с его сложного лица, касается его под лопаткой раскрытой ладонью — даже сейчас, в состоянии высокого эмоционального напряжения, это прикосновение, настолько долгожданное, что не описать словами, вызывает мурашки и заставляет нутро довольно урчать.

— Пойдём, там дверь, — с ощутимым теплом в голосе произносит Санни и первым шагает прямо в стену — на удивление, он не бьётся бесполезно лбом о бетонную поверхность, а словно проходит сквозь неё и исчезает, как будто там реально есть какая-то дверь.

Мим, довольно ухмыляясь оттого, что ему удалось впечатлить Арсения очень уж необычным приминением своей способности, ещё раз дёргает рукой, безмолвно поторапливая, и, после того как тот наконец проходит в невидимую дверь, устремляется за ним.

Они все оказываются в просторном, хорошо освещённом помещении с рядами высоких двухметровых стеллажей с различным оружием; сверху находится неполный второй этаж, соединённый мостом посередине, с которого открывается прекрасный обзор на происходящее внизу.

— Я ж говорил: в рот я ебал законы логики, — наклоняясь к арсеньевскому уху, с той же ухмылкой фыркает Мим, а Арс невольно вздрагивает, оборачиваясь на него, и дёргает уголком губ в улыбке — становится жутко интересно, а может ли Мим реально «уйти в текстуры», изобразив, что спускается по невидимой лестнице, как делают реальные мимы?

— Всё, ребят, давайте не отвлекаться, — привлекает их внимание Санни, говоря приглушённо: здесь практически открытое пространство с наверняка хорошим эхо, и Арс — впрочем, как и Мим, — тут же собираются. — Вы давайте на второй этаж, а я на первом всё осмотрю. На связи.

— На связи, — сосредоточенно кивнув, Мим цепляет Арсения за локоть и ведёт за собой.

Арс, без сопротивления семеня за ним, оборачивается на Санни и ощущает, как всё внутри сжимается от волнения: а вдруг с ним что-нибудь случится, а его даже защитить и подстраховать будет некому? А как Арсений в случае чего сможет помочь Миму своими дурацкими способностями? Он же как бесполезный балласт — только помешает своим присутствием и отвлечёт от обезвреживания преступника, — почему вообще Олеся решила отправить его?

Видимо, он думает слишком громко (или это ускорившееся дыхание его выдаёт), потому что Мим, пока они потихоньку, чтобы их шагов не было слышно, поднимаются на второй этаж по найденной лестнице, находит его руку и поддерживающе сжимает Арсову ладонь.

— Не ссы, крылатка, всё норм будет, — смотрит с непоколебимой уверенностью и, кажется, совсем ни о чём не переживает. — Я тебе щас щит скастую, ты с ним ходить будешь, понял? — И, прежде чем Арсений начинает протестовать, Мим, отняв у него свою конечность, сжимает ладонь в кулак, а затем берёт невидимый предмет обеими руками и протягивает Арсу.

— А ты? — недоумевающе шепчет тот, поднимая взгляд на чужое лицо, выражение которого лишено всяких сомнений. — Мим, давай ты… — Арсений не успевает договорить, потому что Мим, закатив глаза, буквально пихает щит ему в грудь так, что у Арса не остаётся шансов его не взять, и невозмутимо продолжает подъём по лестнице — Арсений, перехватив щит правильно (это, кстати, тоже удивительно: доселе Арс не имел никаких взаимодействий с создаваемыми Мимом предметами, а тут он держит в руках невидимое, но явно ощущаемое творение чужой фантазии, имеющее свой вес и текстуру, и это просто охуеть) вынужден проследовать за ним, чтобы не отставать.

Для него было бы куда предпочтительнее, если бы Мим использовал свои способности — они всё-таки достаточно сильно ограничены: тот не может создать две вещи одновременно, если это изначально не спаренные предметы типа обуви — для защиты самого себя, а не Арсения (у того хотя бы крылья есть, которыми можно прикрыться, даже если они и пострадают), потому что так получается, что Арс вдвойне защищён, а сам Мим остаётся без ничего.

Арсений, однако, всем сердцем надеется, что всё будет в порядке и все целыми и невредимыми завершат эту крайне ответственную миссию по нейтрализации преступника.

Ах, как было бы славно, если бы все надежды оправдывались.

Всё происходит слишком быстро — ни Арсений, ни Мим даже не успевают сообразить, как вдруг буквально из ниоткуда на расстоянии в пять метров перед ними сначала возникает оружие, а в следующую секунду раздаётся череда выстрелов, главной мишенью которых являются они с Мимом.

Арсовы крылья, словно бессознательно стремятся защитить своего обладателя, отрастают за мгновение, а сам Арсений, рефлекторно втягивая голову в плечи и поднимет выше щит, пока мощные крылья дополнительным щитом закрывают всё остальное тело от летящих в него пуль.

Слышится противный лязг металла, Арс вскрикивает от острой боли, прошибающей крылья, а потом всё вдруг смолкает: видимо, закончились патроны в магазине. Арсений, пользуясь образовавшейся паузой, перестаёт прикрываться и щитом и крыльями и, заметив краем глаза движение слева от себя, поворачивается к Миму.

К Миму, в районе живота которого алыми бутонами расцветают пятна крови и который тут же сдёргивает маску и зажимает себе рот рукой, чтобы не издавать ни звука: созданный им щит не должен никуда исчезнуть.

Ужас осознания произошедшего — Мима ранили! Ранили, блять, из-за него! — накатывает на Арсения сокрушительной волной, но щелчок перезарядки не даёт сосредоточиться на стремительно бледнеющем (вторая половина лица, не выкрашенная в грим, скоро по цвету станет похожа на такой же лист бумаги) и сползающем по стене Миме.

Адреналин бьёт в голову, и Арс, определяя примерное расположение этого грёбаного супера-невидимки, с силой швыряет в него тяжёлый щит, попадая, судя по тому, как эта мразь сдавленно охает, куда-то в грудь или в шею — в результате уёбок теряет концентрацию на поддержании невидимости, являя миру своё волосатое голое тело, и по инерции отшатывается назад, едва не падая от силы удара, — и следом из правого крыла выпускает пять перьевых ножей. Те в долю секунды преодолевают разделюящее их с целью расстояние — два пролетают мимо, царапая бедро и рёбра слева, но три других попадают в цель: одно воткнуто в область сердца, другое вошло точно меж бровей, а третье — в место над правой бровью, почти у самой линии роста волос — все лезвия всажены крепко, по самую рукоять.

Преступник издаёт жалобный стон, после чего его взгляд тускнеет и тот окончательно заваливается там же, где и стоял; Арсений, часто дыша и ощущая нервный мандраж на кончиках пальцев, ещё пару секунд смотрит на обмякшее тело, пока Мим не возвращает его в реальность харкающим звуком.

Арс тут же приходит в себя и буквально падает на колени рядом с Мимом, у которого весь подбородок испачкан кровью и который гордо улыбается ему окровавленными зубами — впервые Арсений видит эту улыбку полностью, а не только её правую половину.

— Нет-нет-нет-нет-нет, Мим, нет, держись, пожалуйста, — тараторит Арс, дрожащими руками накрывая его живот в попытке зажать аж несколько ран — ткань мимовского суперкостюма основательно пропитана кровью, запах железа в воздухе кружит голову; Мим, кашляя и болезненно хрипя, пытается перехватить его руки, но Арсений не слушается, продолжая безостановочно твердить одно сплошное «нет-нет-нет» и чувствуя себя беспомощным ничтожеством, действия которого привели к такому результату. — Почему, почему ты не взял щит себе, я же!.. — Арсений захлёбывается вздохом, ощущая, как всё внутри буквально сжимается в один сплошной ком чувства вины.

— Не реви, чудо, — отрывисто — потому что сложно говорить — произносит Мим и морщится от очередного болезненного спазма, после чего вновь закашливается, а Арсений, сам не заметивший, как начал плакать, и до этого словно не ощущавший горячих слёз, сжимает его окровавленную руку до боли и подносит к лицу. — Это было… моё осознанное решение, — с трудом выговаривает он и переводит дыхание, прерывисто втягивая носом воздух. — Ставка сыграла. Ты… — вновь прерывается на кашель, — крутой — респект тебе и уважуха, братан, — Мим растягивает губы в улыбке, глядя мутными глазами на Арсения, который отрицательно качает головой и только сильнее плачет. — Ты не виноват в этом, лады? Всё норм, — он часто кивает, а Арс, всхлипнув, перебивает его, зовя по имени, но Мим его перебивает: — Меня Эд зовут, кстати, — хрипит тот и чуть качает их с Арсом сплетением рук, а тот, на миг переставая рыдать навзрыд, только сейчас смотрит в чужое лицо и наконец-то видит его.

Видит Эда, на дне рождения которого они ещё позавчера были с Антоном и у которого в том же доме сейчас находится Егор, ждущий его возвращения, чтобы продолжить их довольно затянувшееся (однако их самих это нисколько не смущает) свидание.

Эда, который прямо сейчас улыбается ему кровавой улыбкой, больше похожей на оскал, и который теперь медленно умирает на арсеньевских руках.

Осознание, что по его вине вот-вот не станет человека, уход которого ударит и по Антону, ведь Эд его лучший друг, и по Санни, ведь тот также дружил с Эдом в образе Мима, и по Егору, и по эдовской семье, и ещё по огромному количеству людей, кто был знаком с этой замечательной личностью, бьёт обухом по голове, и Арсению так плохо, что сердце вот-вот не выдержит и разорвётся.

— Послушай… — просит, продолжая Эд, прерывая арсеньевскую попытку полезть за телефоном и вызвать подмогу, потому что «они заняты и всё равно не успеют». — У меня есть друг… Антоха Шастун, запомни! — оттопыривает палец и смотрит внимательно в блестящих от слёз глазах. — Пусть скажет Егору, что я Мимом был… Он фанатеет по мне, — он улыбается как безумец и даже смеётся, но гримаса боли тут же искажает его лицо, и Эд, отвернувшись, снова кашляет, захлёбываясь, кровью — от этой картины всё внутри идёт трещинами. — И скажи ему…

— Ты сам скажешь! — сопротивляется Арсений, не в силах поверить, что Эд реально может умереть и оставить этот мир и всех любящих его людей, и именно в этот момент с лестницы с противоположной стороны этажа вбегает обеспокоенный Санни.

Тот сканирует взглядом пространство на наличие угроз, но замечает только мёртвое тело бывшего преступника и своего лучшего друга, полулежащего у Арсения на коленях.

— Что у вас… — начинает было Санни, но его глаза испуганно расширяются, когда он понимает, что вся эта кровь принадлежит Миму, и тут же подбегает ближе, точно так же падая рядом с тем на колени и беря чужое бледное лицо — границу грима уже почти не видно — в свои руки. — Эд?.. — шокированно спрашивает Санни, явно узнавая его, а тот уже совсем слабо улыбается ему и дёргает одной бровью — хочет сказать что-то, но из горла вырывается только хрип и бульканье крови.

Эд закрывает тяжелеющие веки, а Санни хлопает его по щекам, пытаясь привести в чувства, и часто нервно дышит.

— Эд, милый, пожалуйста, только не отключайся, я сейчас, мой хороший, я сейчас! — Санни поднимается с колен и дрожащими, также испачканными в чужой крови руками достаёт телефон и набирает Джиниусу — не нужно быть гадалкой, чтобы понимать это.

Арсений, корчась от новой волны слёз, с силой прикусывает губу и прижимается лбом к эдовскому, беззвучно трясясь и прижимая слабеющее тело ближе к себе. Ему так сильно жаль и так хочется всё исправить, но осознание, что это невозможно разрывает душу.

— Вы двое… — шепчет Эд, и Арс, чуть отстраняясь, весь обращается в слух. — Поговорите, блять, уже и будьте… — болезненный кашель, — счастливы, сука, до конца своих дней. Заебали тупить, — сквозь зубы в своей излюбленной грубо-любовной манере говорит тот, а Арсений даже улыбнуться сквозь слёзы не может.

— Эд… — всхлипывает Арс, вновь прижимаясь к нему, и заключает их обоих в кокон из крыльев, роняя слёзы на его лоб и переносицу и не желая отпускать его ни в каких смыслах.

В этот момент перестают существовать все звуки окружающего мира — даже солнечные отрывистые реплики перестают быть различимыми — и остаются только эдовское едва уловимое дыхание и оглушительный стук собственного сердца, отчаянно желающего, чтобы Эд сам жил долго и счастливо до конца своих дней; Арсений даже не замечает, в какой момент Санни завершает разговор и снова оказывается рядом — единственное, что он до ужаса боится заметить, — это в какой момент, ещё секунду назад живой человек превратится в бездыханное тело.

Арсений не слышит солнечных бормотаний, не понимает даже, сколько времени проходит, прежде чем Эд вдруг резко отличающимся от того, предсмертного, голосом произносит «Стоп» и пытается приподняться.

— Да уйдите, бля, — всё-таки отпихнув от себя Арсения и высвободив свои руки из чужих хваток, он совсем не по-болезненному резво принимает сидячее положение и с сильно нахмуренными бровями ощупывает свой живот, словно пытается что-то там найти. Арс с растерянным непониманием переглядывается с таким же охуевшим Санни, только сейчас замечая, что тот тоже плакал, и смотрит потом то в эдовский профиль, то на окровавленный живот. — Да бля, — снова матерится Эд, после чего касается цепи на шее, сворачивая повреждённый суперкостюм и оставаясь в чёрных базовой футболке и шортах, точно так же пропитанных кровью.

На футболке в районе живота красуется аж три дырки, но рассмотреть конкретнее не удаётся, потому что Эд тут же задирает ткань, оголяя татуированный и — к сильнейшему удивлению наблюдающих за этим действом Санни и Арсения — полностью целый и невредимый (не считая оставшихся разводов крови) живот.

— Какого… — с полными недоумения интонациями и расширенными в ахуе глазами произносит Эд, ощупывая пальцами те места, где были раны, и поднимает ошарашенный взгляд на Арсения, который смотрит на него точно так же. — Ты чё со мной сделал?! — охеревше и оттого словно с предъявой спрашивает тот. — Я уже видел свет в конце тоннеля, а тут бац, и бодрячком! — так и продолжая неосознанно водить рукой по чудом выздоровевшему животу, Эд выглядит как олицетворение ахуя, а Арсений от шока, смешивающегося с неожиданностью и непониманием, даже слова выговорить не может.

— Это что, прикол какой-то? — ещё больше не догоняющий происходящее Санни хмурится и переводит загнанно-злой взгляд с одного на другого. — Вы меня так разыграть решили? Блять, я…

— Не-не-не, тих-тих, не разгоняйся: я реально тут ласты откидывал, без приколов, — успокаивает его Эд, тряся руками и глядя в глаза Санни, который всё же тетяет прежний запал. — Я хуй знает, как и чё произошло, но либо у меня появились новые способности, либо кто-то из вас что-то недоговаривает, — Эд, а следом за ним и Санни переводят заинтересованные взгляды на Арсения, который до сих пор потрясён настолько, что с трудом понимает смысл чужих слов и не осознаёт, что это всё происходит с ним прямо здесь и прямо сейчас — в голову словно ваты напихали. — Ты спас меня? — утвердительно, но вместе с тем и вопросительно произносит Эд и дёргает уголком губ. — Ты спас меня, чел! — уже с другой, радостной, интонацией говорит тот, после чего вдруг крепко обнимает Арсения.

Он прижимает Эда к себе чисто рефлекторно и неосознанно и встречается всё тем же потерянным взглядом с Санни, на лице которого потихоньку начинает проявляться улыбка — тот уже начинает осознавать, что всё позади и с Эдом действительно всё в порядке, а Арсению кажется, что его по новой накрывает истерика.

— Пиздец, ты реально мой ангел-хранитель, получается, — остранившись, Эд берёт арсеньевское лицо в свои руки и смотрит ему в заплаканные глаза с совсем небольшого расстояния. — Бля, я бы тебя засосал даже, но Санёк не заценит, — Эд мажет взглядом по Арсовым приоткрытым губам и опускает руки, а Санни, тут же подтверждая его слова, фыркает и пихает ржущего Эда в плечо. — Всё, дайте я себя в порядок приведу, а то ща эти придут, — говорит тот, отмахиваясь от внимания к своей персоне, после чего создаёт невидимую тряпку, протирая запачканный подбородок и заодно смывая весь белый грим.

Его руки едва заметно потряхивает — несмотря на внешние весёлость и невозмутимость, которые сменили предшествующий им шок, Эд всё же нервничает, однако сам этого может даже не осознавать.

Спустя буквально пару секунд с момента, как тот водружает маску на место (теперь, когда Арсений знает, кто под ней скрывается, он всё равно видит в изменённых чертах лица эдовское и удивляется, как мог не догадываться раньше) в паре метров от них появляется портал, из которого следом друг за другом выходят Олеся, Джиниус, Русич, Мистер Болталкин и сама Йоуке.

Поднявшийся вместе с Санни, который сразу отходит к прибывшим, Арсений, не отходя от Эда, прикрывает его крылом, чтобы он мог продолжить начатое без лишних глаз, и только сейчас замечает, что белоснежный цвет крыльев куда-то исчез — вместо него теперь грязно-белый, почти что серый, а некоторые отдельные перья и вовсе чёрные.

Арсений отвлекается от рассматривания изменений в своём внешнем виде, когда Эд котом трогает его ногу, привлекая внимания, и протягивает невидимую влажную тряпку уже ему; заторможенно её приняв, Арс обтирает лицо и руки, смывая с них подсыхающую кровь, свидетельствующую, что всё только что произошедшее было здесь, в реальности, и что Эд правда был в полушаге от смерти.

— Ну как ты? — незаметно подошедшая Олеся своим вопросом заставляет вздрогнуть; она присаживается на корточки перед Эдом и поглаживает его по обтянутому футболкой плечу.

— Пересрал пиздец, — вопреки смыслу своих слов, Эд широко улыбается — и, разумеется, как только он начинает говорить, созданная им тряпка испаряется из арсеньевских уже чистых рук. — Я не осознал ещё, если честно, — обронив улыбку, он со спокойной серьёзностью качает головой. — Приду домой — по-любому накроет и буду рыдать в подушку до трёх ночи.

— Егор утешит, — приподнимая уголки губ, успокаивающе уверяет Олеся, а Эд вместе с невольно подслушивающим Арсением только удивлённо вскидывает брови.

— До пизды интересно, конечно, каким это образом он в поле зрения твоего третьего ока попал, но я, пожалуй, даже спрашивать не буду, — Эд качает головой, отмахиваясь от хихикающей Олеси, а Арс, наконец вытеревший стоящие в глазах слёзы и шмыгнувший до сих пор текущим носом, тоже слабо улыбается.

— Вот и правильно: интереснее ведь самому всё узнать, верно? — Олеся похлопывает Эда по плечу, после чего элегантно поднимается, поправляя невидимые складки на юбке своего суперкостюма.

Это правда любопытно, откуда Олеся узнала о Егоре сначала как об арсеньевском одногруппнике и друге, а теперь — как об эдовском… новом знакомом? романтическом интересе? или уже любовнике? Арс не общался с Егором со вчерашнего дня, поскольку тому эти дни вообще не до переписок было, и ему, конечно, невероятно интересно узнать, чем их свидание по итогу закончится.

Теперь — судя по всему — оно завершится признанием Эда, что Егор всё это время был влюблён именно в него (это вообще отдельная тема для разговора, и Арс только сейчас в полной мере осознаёт, что даёт ему знание личности Мима — это ж просто охуеть), и отстирыванием вещей и самого Эда от его же крови.

Перед глазами невольно снова проносится та сцена с захлёбывающимся собственной кровью и умирающим Эдом, и ушедший было ком в горле снова образуется на том же месте, а к глазам по новой подступают слёзы; Арсений хоть и понимает, что всё уже позади и Эд сейчас жив и здоров, всё равно не может себя сдержать, а потому прижимает руку ко рту и отходит к перилам, не желая привлекать к себе лишнего внимания.

Он даже не слышит, как Олеся вмиг оказывается рядом, зато чувствует, как она мягко берётся за его локоть, разворачивая к себе лицом, и заключает в крепкие поддерживающие объятия, в которых Арсений сейчас особенно нуждается; однако вместе с ощутимым облегчением это прорывает хлипкий барьер, и он, наклоняясь к Олесе и поджимая крылья, всхлипывает и смаргивает слёзы.

— Тише, Арс, всё закончилось, всё хорошо, — шепчет Олеся, успокаивающе поглаживая его по спутанным волосам, а тот даже не дёргается оттого, что она назвала настоящее имя вместо супергеройского — даже не замечает этого сейчас. — Ты со всем справился и всех спас, ты огромная умница. Это всё нужно было, чтобы твои способности проявились, — отстранившись, Олеся смотрит на Арсения снизу вверх и по-матерински стирает слёзы с его маски и лица. — Ты же понимаешь, что это ты его спас? — забавно уточняет она, кивая на поднявшегося и вновь облачившегося в безбожно испорченный суперкостюм Эда, и приподнимает брови.

Её стратегия переключить арсеньевское внимание на другое срабатывает превосходно — Арсений, глубоко вдохнув и выдохнув, ещё раз шмыгает носом и слабо кивает пару раз.

— Я умею вытаскивать людей с того света?.. — с сомнением и заплаканной хрипотцой спрашивает он, вытирая мокрое место над губой.

— Ты ангел-хранитель. В человеческом обличии, — с тёплой улыбкой поясняет Олеся. — Ты ещё мог не обратить внимания, но ты заметил, что в тебя стреляли, а твои крылья целые и невредимые?

Арсений, только сейчас об этом вообще вспомнив (будем честны, на фоне всего произошедшего резанувшая крылья боль, которая, на удивление, больше его не беспокоила, слишком легко затерялась), переводит взгляд на правое крыло и слегка расправляет его — оно и правда не отзывается болью, и никаких следов от пуль или коровоподтёков там нет и в помине.

— Они неуязвимы? — озвучивает очевидное Арс, удивлённо хлопая мокрыми глазами, а Олеся с мягкой улыбкой утвердительно кивает.

То есть, получается, он всё равно чувствует боль, но сам урон никакой им не наносится? Любопытно, нужно будет исследовать этот момент — Санни ещё в начале октября говорил, что, если возникнет потребность разобраться в своих способностях или просто потренироваться, можно обратиться к Джиниусу, что теперь уже точно сделает Арсений в обозримом будущем.

— На этом всё? Больше у меня ничего нет? — решает сразу спросить Арсений, чтобы потом — мало ли — никаких сюрпризов больше не было.

— Не-а, — коротко мотает головой Олеся и пожимает плечами, продолжая: — Ну или мы оба пока что не знаем об этом. У тебя все способности связаны с крыльями: ты умеешь летать, ты можешь защищаться и защищать, как щитом, ты можешь атаковать ножами и в буквальном смысле спасать от смерти. Ты настоящий ангел-хранитель, милый, — Олеся смотрит на него снизу вверх с таким теплом и гордостью, что невозможно не улыбнуться в ответ — совсем слабо, но искренне до щемящего сердца.

— Они поэтому потемнели? — вместо слов благодарности (Арсений позволяет себе надеяться, что Олеся всё видит в его взгляде или хотя бы своим ведьминским чутьём ощущает всю эту невыраженную признательность). — Потому что я… — в горле снова встаёт неудобный ком, и Арс возводит глаза к потолку: это действительно было очень страшно, и ещё долго будет преследовать его в кошмарах; Олеся вновь обнимает его, успокаивающе поглаживая под крыльями. — Я принял на себя эдовскую смерть?

— Конечно, — говорит она, когда отстраняется. — Им, как и тебе, нужно время, чтобы переварить случившееся.

Как по команде, арсеньевские глаза магнитятся к месту, где ещё недавно лежал Эд и где осталась пугающая лужа его крови, а потом Арсений находят взглядом позади Олеси убитое им тело, которое Пуперы в какой-то момент успели накрыть чёрным пакетом. По спине и руками пробегаются противные мурашки, а к горлу медленно подкатывает тошнота от тяжести осознания, что он теперь, получается…

— Не-не-не, Арс, не смотри туда — смотри на меня, — поняв, куда направлен его взор, Олеся ловит арсеньевское лицо руками и даже приподнимается на носочки, лишь бы установить контакт с остекленевшими глазами. — Ты настоящий герой, а этот ушлёпок всё равно не сдался бы без боя. Ты всё сделал правильно, ты защищал как минимум две жизни, и это тебя полностью оправдывает.

Арсению страшно. Страшно, что об этом кто-то — вся страна, например, — может узнать, и тогда клеймо убийцы не отстанет от него никогда. С одной стороны, он понимает, что уёбок не заслуживал жизни — даже в заточении — после всего, что натворил, но, с другой стороны, какого хрена Арс возомнил себя право имеющим? Как ему с самим собой теперь договориться и не сойти с ума?

— Арс, ты не виноват в этом, — Олесин голос вновь выдёргивает его из болота мыслей. — Было бы лучше, если бы на его месте оказался ты? Или, может быть, Эд? — она пристально смотрит в голубые глаза, а Арс, представляя такой исход, со страхом отрицательно мотает головой, насколько позволяют держащие его лицо руки. — Ты спасал вас. Тебя в жизни никто не обвинит, поверь нам. Теперь мы будем тебя защищать, хорошо? — спрашивает Олеся, ещё раз проводя пальцами по Арсеньевой маске, а тот, глубоко вдыхая через нос, кивает пару раз.

Внизу по направлению к выходу (если Арсений, конечно, правильно соориентировался в пространстве) идут Русич с, по всей видимости, сообщником этой мрази, который в данный момент без сознания висит на его крепком плече, и Мистер Болталкин, который о чём-то переговаривается с идущим рядом Санни; тот, словно почувствовав на себе взгляд, поднимает голову и безошибочно находит глазами арсеньевские — на его губах появляется мягкая поддерживающая улыбка, а Арсений может только думать о том, как же ему жаль, что всё вышло именно так.

Вместо комфортного разговора о чувствах получилась целая катастрофа — не по их воле, разумеется, но Арсения эта ситуация задела вовсе не по касательной и сломала что-то внутри него.

Как бы Арсений хотел, чтобы всё произошедшее было лишь жутким кошмаром, что закончился бы с наступлением утра, но это, сожалению, неотвратимая реальность, с которой придётся смириться и с которой нужно будет научиться жить.

— Ну что, пойдёмте? — подаёт голос вернувшийся вместе с Эдом и Йоуке Джиниус, а Олеся со вздрогнувшим Арсением оборачиваются к ним и нестройно соглашаются.

Олеся, словно чувствует, что ещё нужна Арсению как моральная поддержка, не отходит от него ни на шаг и ненавязчиво поглаживает по спине под крыльями; они чуть отстают от вырвавшейся вперёд троицы, и Арс, всё так же думающий о своём изначальном плане на этот день, но теперь конкретно в нём сомневающийся, решает не держать это в себе, а посоветоваться с той, кто обладает неоспоримым авторитетом в вопросах будущего и удачных исходов.

— Олесь… — негромко зовёт её Арс, когда они уже спустились по лестнице, и та вопросительно мычит, сразу же сосредотачивая своё внимание на Арсении. — Мне стоит поговорить с Санни сегодня?

— Делай, как задумал, Ангел, — с участием, а не на отъебись, как обычно воспринимается эта фраза, произносит Олеся, улыбаясь уголком губ. — Как ты хотел?

— Я сегодня хотел, но потом это сообщение о взрыве… И то, что здесь произошло… — так и не сумев подобрать нужного слова для всего случившегося пиздеца, Арсений жмурится. — Вряд ли сейчас подходящий момент для любовных признаний, — опустив взгляд, выдыхает он и криво поджимает губы.

— Подходящих моментов не существует, милый, — ласково замечает Олеся, разговаривая с ним как будто с ребёнком, но, на удивление, сейчас это совсем не раздражает. — Сидеть и ждать у моря погоды — тоже, конечно, хорошо: глядишь, чего и добьёшься, но ещё лучше ни от чего не зависеть и самому решать, что и когда должно происходить. Он ждёт тебя, Ангел, — заглядывает ему в глаза и проводит рукой по плечу. — И будет ждать ещё долго, но в твоих силах сократить это ожидание. И для этого не нужны никакие суперспособности, — она подмигивает, забавно приоткрывая рот, а Арсений улыбается ей — с теплом и решительностью: Олеся, бесспорно, права, и ему пора осуществить задуманное.

Со склада они выходят все вместе — со стороны это, должно быть, выглядит очень кинематографично; впрочем, несколько вроде как профессиональных камер их действительно снимает — Арсений практически сразу замечает пару мигающих полицейских машин и небольшую толпу журналистов, что, завидев Пуперов, сразу оживляется.

Мистер Болталкин уже было устремляется к ним, чтобы охладить чужой пыл, но Эд вдруг увязывается за ним и таки даёт небольшое интервью для прессы; в своей небольшой речи он говорит, что один из преступников был убит при попытке оказать сопротивление и что в результате этой миссии было бы на один труп больше, «если бы не Ангелочек мой любимый» — обернувшись, Эд подзывает Арсения к себе и, когда тот не без неловкости подходит, закидывает руку на его плечо.

— Вот он — настоящий герой, распространите, — похлопывая другой рукой по Арсовой груди, с гордостью говорит тот, пока сам «герой» выглядит как обосравшийся котёнок-невдуплёныш (нервы всё ещё шалят, а упомянутое Эдом убийство заставляет снова напрячься: пусть он и не сказал, кто конкретно убил уёбка, но Арсений по-настоящему боится, что все сейчас же догадаются и начнётся пиздец планетарных масштабов).

Журналисты наперебой задают ещё кучу вопросов, но Эд, уже сказавший всё, что хотел сказать, отходит вместе с Арсением в сторону, оставляя неудавшихся интервьюеров на растерзание Болталкину, который одной лишь фразой их успокаивает и заставляет заняться своими делами.

— Спасибо ещё раз за спасение, Ангел, — чуть ли не впервые не коверкая его имя и без каких-то смехуёчков, искренне благодарит Эд и кладёт руку на Арсово плечо, смотря прямым и серьёзным взглядом ему в глаза. — Я никогда этого не забуду и по гроб жизни буду тебе обязан. Спасибо, — Эд ещё раз произносит это слово пробирающим до мозга костей полушёпотом, а Арсений только прикусывает нижнюю губу, чтобы снова не разреветься (в таком состоянии ему многого не нужно, чтобы вновь удариться в слёзы, но сейчас, перед другими Пуперами, не хочется выставлять себя размазнёй — тем более с Эдом уже всё хорошо).

Арсений, не сдержавшись, сгребает Эда в объятия и говорит ему на ухо, что очень рад, что тот в порядке — Арс просто не простил бы себе иной исход.

Эд, пару раз хлопнув его по спине, отстраняется намного раньше, чем хотелось бы, но Арсений не смеет того задерживать: им обоим сейчас тяжело, и если Арс желает приклеиться к Эду суперклеем и не отлипать ближайшие пару часов, пока подсознательно не примет мысль, что ему больше ничего не угрожает, то сам Эд вполне оправданно может хотеть побыть в одиночестве.

Все потихоньку стягиваются к Йоуке, собираясь расходиться по домам, и Арсений, всё так же стоящий в стороне, пару раз сжимает и разжимает руки в кулаки, после чего наконец решается окликнуть Санни, пока он ещё здесь.

— Санни! — зовёт его Арс, и тот, отвлекаясь от разговора с Джиниусом, мгновенно поднимает на него вопросительно-обеспокоенный взгляд; Арсений кивает головой в сторону, безмолвно прося подойти, а Санни, что-то буркнув понятливо улыбнувшемуся Джиниусу, сразу направляется к Арсу, словно ничего не может быть важнее него сейчас.

— Что-то случилось? — оказавшись рядом, первым делом спрашивает Санни и с волнением вглядывается в его лицо.

— Мы можем поговорить? — не давая смущению остановить себя, просит Арсений и смотрит на Санни снизу вверх с нищенским выражением лица — сейчас их разница в росте ощущается намного сильнее, чем обычно, и Арса вновь охватывает благоговение, как было и раньше в обществе этого человека.

— Сейчас? — его глаза загораются осознанием, а маска вместе с бровями подпрыгивает в удивлении, и Арсений пытается найти на его лице хоть что-нибудь — например, раздражение и недоумение оттого, что он выбрал такое время, — но, кроме эмоции неожиданности, действительно не видит ничего; после уверенного арсеньевского кивка солнечное удивление сменяется решительностью: если Арсений так хочет, то он готов. — Пойдём, — Санни, зеркалящий его жест, касается Арсового плеча и оборачивается на оставшихся только вдвоём Йоуке и Джиниуса, давая им отмашку, чтобы те не ждали.

Йоуке, правда, решив им помочь, окликает отвернувшегося обратно Санни и создаёт рядом с ними портал — даже маленький ребёнок догадается, куда он ведёт; войдя в портал друг за другом, Арс и Санни действительно оказываются на их крыше — в знакомой обстановке Арсению становится ощутимо легче и спокойнее, однако нервное напряжение, к сожалению, так и не отпускает, оставаясь внутри закрученной пружиной, что вот-вот выстрелит.

— Как ты, мой хороший? — первым делом с ощутимыми волнением и заботой спрашивает Санни, поворачиваясь лицом к Арсению, и в жесте молчаливой поддержки поглаживает его плечо. Не видящий смысла строить из себя сильного и независимого, Арс, замявшись лишь на мгновение (на фоне их последнего разговора и того, что они не виделись неделю, у него снова появился блок на прикосновения, который, впрочем, достаточно легко разрушается при необходимости), шагает ближе к Санни и через мгновение падает в крепкие, оберегающие от внешнего мира и от всех его невзгод объятия. — Иди сюда, маленький, — шепчет Санни, сильнее прижимая Арсения к себе, и правой рукой поглаживает его по волосам. — Сильно испугался?

Арсений, изо всех сил старающийся не разреветься снова от такой искренней, ощущаемой каждой клеточкой тела заботы, сжимает губы в тонкую полоску и кивает, не отрываясь от чужого плеча; мысль, подгоняющая к необходимому им обоим разговору словами через рот, однако, заставляет взять себя в руки и, глубоко вздохнув, отстраниться.

— Я за тебя переживал, — дрожащим голосом начинает Арсений, опуская взгляд, и продолжает практически сразу же, не давая Санни что-либо ответить: — Переживал, что с тобой что-то случится, пока мы разъединены. Я понял, что не прощу себе, если ты пострадаешь, — Арсовы руки ползут выше по чужому суперкостюму и останавливаются на уровне ключиц. — Ты дорог мне, Санни, — Арсений поднимает глаза и сразу же находит взором заворожённые травянистые. — И я очень боюсь тебя потерять. Я подумал… Да, я согласен, — не разрывая зрительный контакт, Арс приподнимает уголки губ и кивает, ощущая, как тяжести на сердце становится немного меньше: он так рад наконец сказать это тому самому человеку. — Я влюблён в тебя, Санни. И если ты всё ещё не передумал, я правда готов попробовать, — признание по уже протоптанной дорожке сходит с языка легко и даже приятно, как правда у Иешуа, и Арсений улыбается и смотрит на Санни со всей нежностью, что в нём только есть, пока тот со всё тем же благоговейным удивлением глядит на Арса, как на одно из чудес света. — Прости, пожалуйста, что я говорю это всё именно сейчас, когда…

— Не-не-не, не извиняйся, мой Ангел, всё хорошо, — останавливая его заведомо неправильные мысли, Санни качает головой и неосознанно берёт арсеньевские руки в свои, после чего мягко улыбается. — Пусть этот ужасный день хотя бы закончится хорошо, — в его интонации есть что-то от вопроса, и Арсений, внутренне успокаиваясь, согласно кивает. — Я не передумал, — после небольшой паузы продолжает Санни и одновременно осторожно и уверенно берёт арсеньевское лицо в свои руки — любовь в солнечном взгляде топит всё его существо. — И я сейчас правда самый счастливый человек на свете, — ласково поглаживая Арсову кожу по контуру маски, полушёпотом выдыхает Санни, и Арсений не может перестать улыбаться.

— Мы теперь вместе, получается? — шёпотом спрашивает Арсений, ощущая, как от одного лишь этого вопроса восторженно сжимается, после чего пускается в пляс его сердце: вау, они и правда к этому пришли.

— Получается, так, — чуть наклонив голову в сторону, вторит ему Санни, и они оба одновременно расплываются в совершенно влюблённых улыбках и отчего-то хихикают.

— После таких диалогов обычно следует поцелуй, — больше в шутку, нежели серьёзно (хотя от одной мысли об этом в животе возникает тянущее чувство предвкушения, а осознание, что этот поцелуй — и не один! — рано или поздно уже прям вот точно произойдёт, подкашивает коленки), с долей смущения говорит Арс и практически сразу же чувствует, как вспыхивают щёки, когда Санни фырчит и на миг опускает взгляд на его губы.

— Ты хочешь поцеловаться? — с толикой удивления спрашивает тот, сползая руками ниже, на Арсову шею, и вновь смотрит на его приоткрытые губы, задерживая взор на несколько бесконечно долгих секунд. — Можно я тебя поцелую? — уже без намёка на шутку просит разрешения Санни, поднимая взгляд на голубые глаза, и Арсения переёбывает этот ненастойчивый, но полный искреннего желания взор.

Большим пальцем Санни поглаживает его подбородок под нижней губой и неуловимо подаётся вперёд, сокращая расстояние между их лицами, но не предпринимая попыток именно поцеловать: ждёт арсеньевского согласия; Арсений же, ощущая волнительную дрожь под рёбрами, прерывисто выдыхает и бегает взглядом по лицу напротив.

— Я не умею, — совсем тихо шепчет Арс и быстро облизывается — он настолько же сильно хочет, чтобы Санни его поцеловал, насколько боится всё запороть; сам дышит чаще и глубже и придвигается ближе на пару сантиметров, касаясь кончиком носа солнечного и неотрывно смотря на его пухлые губы.

— Нестрашно, — чуть мотнув головой (со стороны это выглядит как голубиный поцелуй носами), мурчит Санни — его дыхание обжигает. — Сейчас научишься, — он заглядывает в Арсовы глаза и тепло улыбается, а затем прикрывает веки и преодолевает оставшееся меж их лицами расстояние, а Арсений даже дыхание невольно задерживает.

В момент соприкосновения их губ, нежного и осторожного, у Арсения что-то взрывается внутри, в области сердца, и всю его грудную клетку затапливает солнечным жаром любви; Санни, прижимая обнимающего его Арсения ближе к себе, посасывает и, прикусывая, оттягивает Арсову нижнюю губу, заставляя того шумно выдохнуть через нос.

Через пару десятков секунд, когда Санни, на миг отстранившись, меняет наклон головы, Арсений, более-менее понявший механику (всё действительно оказывается совсем не так сложно, как он предполагал), и сам начинает активничать, а не только принимать ласку, теперь уже в полной мере отвечая на поцелуй.

Когда он коротко лижет и прикусывает солнечную нижнюю губу, Арс чувствует, как Санни слабо, чтобы случайно не прервать всё, улыбается в поцелуй, и его накрывает такой волной любви, что становится сложно дышать; у Арсения вот-вот откажет сердце, которое и без того бьётся со знатными перебоями.

Переложив одну руку на Арсову талию, Санни притягивает его к себе — теперь они стоят вплотную друг к другу, и тот чувствует, что солнечное сердце стучит в унисон с его собственным, так же быстро, — и, господи, это не исчезающее даже спустя десяток секунд давление на поясницу… Арсений вот-вот расплавится и превратится в способную только булькать от любви лужицу.

Он и сам жмётся к Санни ближе и обнимает крепче не только руками, но и крыльями, заключая их в пернатый домик, как тогда, в начале октября, когда они едва не поцеловались в первый раз; прошло, по ощущениям, не меньше вечности с того вечера (ну точно никак не месяц с небольшим), когда Арсений впервые засомневался в своих чувствах к Санни, и, как бы он ни пытался отнекиваться, всё равно оказался здесь, в этой — однозначно, самой лучшей из всевозможных — точке.

Со временем их поцелуй из нежного и почти по-детски невинного становится активнее и горячее — в каждом движении губ и языка без всяких слов читается, что оба слишком долго этого ждали и вот, наконец, дорвались.

Отстраняться совсем не хочется, потому что, как ни парадоксально, но чем дольше они с Санни целуются, тем больше становится арсеньевская жажда, однако это сделать всё же приходится: ещё чуть-чуть, и Арсений правда начнёт возбуждаться; Санни, судя по всему, думающий ровно о том же, первым разрывает поцелуй — его громкое дыхание, мешающееся в одно целое с ускоренным сердцебиением, оглушает.

С ума сойти, они реально только что поцеловались! Да ещё и как поцеловались — это был самый охуенный первый настоящий поцелуй из всех возможных!

— Ща, погоди, дай мне минутку, — просит Санни, тщетно пытаясь отдышаться, и смотрит в арсеньевские глаза поплывшим взглядом со зрачками-сердечками. — Пиздец, если ты не умеешь целоваться, то я бразильский таракан, — качая головой, следом выдыхает тот, а Арсений, на пару секунд прижимаясь лбом к солнечной ключице, тепло смеётся.

— У меня был очень хороший учитель, — поднимая голову, Арс стреляет в него кокетливым взглядом из-под ресниц, после чего фырчит и смущённо морщит нос, когда расплывшийся в умилённой улыбке Санни чмокает в самый его кончик.

— Блин, я правда твой первый поцелуй, — с тем же умилением в голосе произносит Санни — не спрашивает, а проговаривает вслух, чтобы осознать и снова разъебаться; Арсений, глядя его бесконечно добрые и невозможно ласковые глаза, сам весь искрится и на миг даже приподнимается на носочках, вызывая у Санни тёплый фырк.

— А слабо стать последним? — с дерзко-решительной ухмылкой спрашивает Арсений, отчего не ожидавший этого Санни вскидывает брови и смеётся, но его нежный взгляд говорит обо всём громче слов.

— Только если ты не сейчас умирать собрался, — фырчит Санни и вновь опускает взгляд на Арсовы губы, проходясь языком по своим, — дыхание сбивается, прямо как в первый раз (да уж, Арсению потребуется некоторое время, чтобы к такому привыкнуть). — А пока что позволь мне стать твоим вторым, третьим и так далее по списку, — в самые губы выдыхает ему Санни, поглаживая линию челюсти большим пальцем, после чего они вновь сливаются в долгом поцелуе.

Прижимая Санни ближе к себе и в который раз прикусывая его губу, Арсений до сих пор, если честно, не может до конца осознать, что он правда целуется с Санни.

С тем самым Санни, с которым они теперь по-настоящему вместе. С тем самым Санни, который трогательно влюблён в Арсения чуть ли не с первого взгляда и которому Арсений наконец в полной мере ответил взаимностью. С тем самым Санни, который бесцеремонным вихрем ворвался в арсеньевскую жизнь и с появлением которого поменялось так много, что устанешь перечислять.

Арсений не может выразить словами, как сильно он благодарен за одно лишь существование Санни, не говоря уже о том, как много тот для него делает, потому что этот чудесный человек является всем тем, о чём пела Монеточка в припеве «Селфхарма»; он ощущается как арсеньевская зона комфорта, способная заставить забыть об ужасах внешнего мира и согреть не только внешне, но и внутренне.

Арсений не хочет, чтобы их поцелуй когда-то заканчивался: он в полной мере распробовал это дело и уже ощущает себя зависимым, ещё и Санни так охуенно целуется, что голова идёт кругом, а колени становятся совсем мягкими — вот-вот подогнутся, но Арс не боится упасть, ведь Санни его точно поймает.

На этот раз, однако, первым отстраняется именно Арсений, чувствуя себя счастливым и зацелованным по самое не хочу (хотя он хочет — и хочет ещё долго-долго); его припухшие губы приятно покалывает, и Арс улыбается, вновь встречаясь взглядом с Санни и сглатывая скопившуюся слюну — тот факт, что в ней теперь есть примесь солнечной… Арсению он слишком нравится (факт или Санни — не так уж важно, всё равно смысл не потеряется).

Санни сгребает Арсения в объятия, утыкаясь носом в его волосы и оставляя пару коротких поцелуев в спутанных волнах; утыкнувшись холодным носом в горячую шею, Арс тихо улыбается и успокаивается, прикрывая глаза: он в безопасности.

Они стоят так, легонько покачиваясь из стороны в сторону, некоторое время: Санни убаюкивающе поглаживает Арса по голове, пока тот — это получается неспециально, как‐то само собой — мыслями возвращается на этот проклятый оружейный склад, который едва не унёс жизнь антоновского лучшего друга.

Перед глазами против воли всплывает вид того ублюдка с вошедшими в его плоть Арсовыми перьевыми ножами, и Арсений жмурится в попытке уйти от этого страшного образа, но вместо этого он только физически отстраняется от Санни, который сразу замечает перемену в его лице и настроении и взволнованно спрашивает, что случилось; мотнув опустившейся головой, Арс предлагает присесть и, нехотя покинув уютные объятия, первым направляется к их излюбленному месту на парапете.

Дойдя до цели, он почему-то замирает спиной к Санни и, погружённый в свои мысли, смотрит на город под их ногами; из потока мрачных дум Арса выдёргивает чужое осторожное прикосновение к его крылу — Санни дотрагивается только до одного или двух перьев, и арсеньевское крыло словно самостоятельно пододвигается ближе, чтобы солнечные пальцы зарылись в мягкое оперение глубже — Арсений нисколько не возражает.

— Мне не кажется? Они чёрные? — спрашивает Санни, выходя в поле арсеньевского зрения и обеспокоенно заглядывая ему в глаза. — Как это произошло?

Арсений, повернувшись к Санни, пару секунд бегает взором по его лицу, после чего с оттяжкой сглатывает и опускает глаза: неприятно возвращаться к этой теме, но, наверное, всё же стоит это сделать — всё проговорить и отпустить.

— Олеся сказала, я забрал эдовскую смерть себе, — тихо отзывается Арсений и с задумчиво-отстранённым видом расправляет правое крыло, ещё раз вглядываясь во вкрапления чёрных перьев — над головой вспыхивает невидимая лампочка догадки. — Или это следы от пуль. В нас же стреляли, — вновь подняв голову, Арсений пожимает плечами, а Санни опускает расширившиеся в неподдельном испуге глаза на арсеньевский торс.

Его когда-то также белоснежный суперкостюм в районе живота, груди, а также на бёдрах и особенно концентрированно на коленях заляпан тёмными пятнами крови — эдовской, но несложно угадать, о чём подумал Санни.

— Господи, ты ранен? — со слышимым беспокойством в голосе спрашивает он и делает шаг ближе, протягивая руку к окровавленному торсу, но не касается его, замирая в нерешительности: боится сделать больно.

— Не-не-не, я как раз успел прикрыться, — Арсений ловит его руку и успокаивающе сжимает; Санни ощутимо выдыхает и словно сам сдувается: опускается на парапет, и Арс повторяет за ним, втягивая крылья и пододвигаясь сразу к нему вплотную. — У меня крылья неуязвимые, оказывается, представляешь? Это Мим там беззащитным остался, — с небольшой паузой тяжело выдыхает Арсений: всё ещё корит себя за то, что не впихнул ему щит силой — это сэкономило бы им изрядное количество нервных клеток. С другой стороны, однако, так бы они не узнали о всех аспектах арсеньевских сил, и, может, Олеся права и всё действительно должно было произойти так и никак иначе.

И всё равно это страшно — у Арсения до сих пор перед глазами стоит картина захлёбывающегося своей кровью Эда, который был буквально в миллиметре от смерти.

Его снова начинает потряхивать от нервов, и Санни как нельзя вовремя заключает Арсения в свои крепкие объятия и, уткнувшись холодным носом в шею, обещает, что больше никогда и никуда их одних не отпустит; Арс, с благодарностью принимая эту поддержку, прижимается щекой к белым волосам и обнимает Санни в ответ, поглаживая того по голове и прикрывая глаза.

Сейчас, пока Арсений пропускает сквозь пальцы мягкие осветлённые пряди отросших за месяц волос, в памяти всплывает солнечное нерешительное «Эд?..», когда Санни только обнаружил их там, на залитом кровью полу, и только теперь, в более-менее спокойной обстановке, получается наконец обратить должное внимание на этот факт и состыковать всё в голове.

— Ты знал его? Точнее знаешь!.. — спешит исправить свою по-настоящему жуткую в этом контексте ошибку Арсений и крепко жмурится из-за собственной оплошности, а Санни, чувствуя его напряжение, расслабляюще поглаживает проводит рукой по Арсовой спине и отрывается от него.

— Да, мы… учились вместе, — Санни, что отвечает явно быстрее, чем успевает подумать и принять взвешенное решение, заминается на пару секунд — Арсений даже гадать не хочет, правда это или всё же ложь, потому что не это сейчас важно.

Важно то, что Эд и для Санни в реальной жизни имеет какое-то — судя по его дрожащему голосу в тот момент, явно не последнее — значение и что ему было по-настоящему страшно его потерять не только как Мима, но и как просто Эда.

И если исходить из этого, назревает вопрос: какова вероятность, что Санни — уже без маски, разумеется, — был на эдовской вечеринке пару дней назад? Арсению лучше перестать думать в этом направлении.

— Спасибо, что спас его, Ангел, — негромко продолжает Санни, отрываясь от арсовского плеча и находя своими глазами голубые, и у Арсения невольно сжимается сердце от этого взгляда. — Он… — хмурясь и отводя взор, Санни прерывисто выдыхает — ему также тяжело осознавать произошедшее. — Он хороший человек. И мир бы действительно много потерял, если бы его не стало, — Санни смотрит на небо, и Арсений замечает блеснувшие в его глазах слёзы; в жесте немой поддержки он обеими руками сжимает солнечную ладонь в своих и оставляет на ней пару смазанных поцелуев. — Я правда очень рад, что с вами обоими всё в порядке сейчас. Даже думать не хочу, что я мог потерять кого-то из вас сегодня, — его голос всё-таки предательски срывается на последних словах, и наступает уже арсеньевская очередь заключить его в кокон нежных объятий.

— Солнце… — со сжавшимся сердцем выдыхает Арсений, зарываясь пальцами в его волосы, и притирается к нему ближе. — Всё позади, — шепчет Арс ему на ухо и закрывает слезящиеся глаза.

Они сидят так около пяти минут, не произнося ни единого слова и не совершая никаких телодвижений, и это на самом деле так невероятно ценно, что Арсений и Санни нашли друг в друге поддержку и опору в такой непростой период, что хочется плакать. Арсений не хочет его отпускать — ни сейчас, ни вообще когда-либо.

Он не замечает, в какой момент всё же начинает плакать, но остановиться уже не может; Санни же, сразу уловивший изменения в чужом дыхании и пульсе, распрямляется и с прежним заботливым беспокойством заглядывает в Арсовы глаза.

— Я убил его… — не дожидаясь вопроса, дрожащим голосом произносит Арс и прикусывает на миг губу, отрицательно качая головой — даже его организм отказывается принимать такую страшную реальность. — Убил человека…

— Ангел…

— Я ничем от него не отличаюсь, — Арсений хочет уткнуться лицом в ладони, но Санни берёт их в свои руки и подаётся вперёд, чтобы не терять зрительный контакт.

— Мой Ангел, это не так, это неправда, — он, глядя в заплаканные глаза полным сочувствия и сожаления взором, качает головой. — Это уже не человек был, а самое настоящее чудовище. Он забрал несколько жизней ради своей больной цели, а ты действовал по необходимости. Об этом никто не узнает, но даже если бы и узнали, не осудили бы тебя, потому что ты всё сделал правильно. Ты не убийца, Ангел. Любой из нас поступил бы так же на твоём месте.

Арсений вслушивается в его слова заворожённо, позволяет этим простым истинам пробраться сквозь возведённые стены и впускает их прямо в беспокойное сердце — он верит Санни и мозгом прекрасно понимает, что он прав, но на душе всё равно не становится сильно легче, к огромному арсеньевскому сожалению.

Хотя от него и не требуют, чтобы он сиюминутно отпустил ситуацию и пришёл в норму: все понимают, в каком положении тот оказался, и Арсений знает наверняка, что он не остался с этим наедине — у него ведь есть поддержка в лице Санни и Олеси, Эда, в конце концов.

Арсений шмыгает текущим носом и приваливается к плечу Санни, что сразу же его обнимает и целует в лоб.

— Мне страшно, — честно признаётся Арс ломающимся шёпотом и получает ещё несколько тёплых поцелуев чуть ниже линии роста волос.

— Я знаю, — так же негромко отзывается Санни и только крепче прижимает его к себе. — Правда знаю. И ты знай, пожалуйста, что я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе с чем бы то ни было.

— Спасибо, — оторвавшись от него, Арсений смотрит в любимые глаза с неимоверной благодарностью — Санни даже не представляет, насколько Арсу важно слышать эти слова и всем своим существом ощущать исходящую от него поддержку. Для Арсения это значит буквально целый мир.

— Не за что, — Санни мягко улыбается уголками губ.

Арсений с ним не согласен — вообще-то, очень сильно есть за что! — но вступать в спор совсем не хочется: банально не до того сейчас. Он обязательно научит Санни не обесценивать себя и свою помощь, но это будет когда-нибудь потом.

Вновь привалившись к его ключице, Арсений ещё раз прокручивает в голове последние солнечные слова и задумывается над выбранной им формулировке: не «понимаю», а именно «знаю»; и это добавление — «Правда знаю» — наталкивает на закономерный вопрос: Санни уже бывал на арсеньевском месте?

— Ты убивал когда-нибудь? — озвучивая своё предположение, Арсений нарушает уютную тишину и поднимает взгляд, но видит только чужую линию челюсти и подбородок.

Санни, покусывая нижнюю губу, долго молчит, и Арсений уже хочет извиниться, что вообще поднял эту тему, как тот всё-таки отвечает:

— Однажды, — негромко выдыхает Санни; Арс, изгибая брови и ощущая тяжесть на сердце, медленно выпрямляется и смотрит в его профиль с искренним сочувствием. — Это было чуть больше года назад; тогда тоже была пиздецовая ситуация со стрельбой, и, если бы я не вмешался, пострадал бы Мираж. Я не хотел его убивать, но я нанёс ему травмы, не совместимые с жизнью, и он погиб ещё до приезда копов и скорой, — Санни, хмурясь, неотрывно глядит вниз — у Арсения невольно сжимается сердце от его мрачного вида в этот момент.

Он может только предполагать (и то, вероятно, не угадает), каково тогда было Санни с его отношением к геройству и к людям в целом. Лишить кого-то жизни — даже конченного уёбка и тем более по неосторожности — это морально очень и очень тяжело (если ты, конечно, адекватный человек, а не наглухо отъехавший, лишённый всякой человечности маньяк).

Эта информация — что Санни точно так же, как и Арсений, в мгновение принял такое сложное и ужасающее своей необратимостью решение — вовсе не пугает и ни в коем случае не меняет арсеньевского мнения о нём; Санни для него всё так же остаётся самым добрым и хорошим человеком во всём мире, а факт убийства на это никак не влият. Наоборот, он лишь показывает обратную, темнейшую сторону их деятельности и напоминает в который раз, что супергеройство — это далеко не хиханьки-хаханьки и красование в суперкостюмчиках для визжащих фанатов, это что-то намного, намного серьёзней, и теперь Арсений в полной мере понимает насколько.

— Я боюсь своих сил, но, если кому-то из наших — да и не только из наших — будет угрожать опасность, я без колебаний их использую, — продолжая, Санни решительно поднимает взгляд и смотрит прямо перед собой, словно бросает вызов всем невидимым врагам, однако через пару секунд всё же неуловимо смягчается, переводя потеплевший взгляд на Арсения; тот накрывает солнечную ладонь своей в жесте немой поддержки, и Санни с благодарностью улыбается. — Я тогда очень тяжело это переживал и даже ходил к психологу, так что я правда понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Ты не один в этом, Ангел, и я понимаю, что только моей поддержки может быть недостаточно, так что, если будет нужно, мы можем поискать для тебя хорошего специалиста, чтобы тебе как можно скорее стало легче.

Санни крепче сжимает его руку в своих, а арсеньевские глаза вновь наполняются горячими слезами — только на этот раз не из-за страха и потерянности, а из-за колоссального количества тепла и заботы, что он получает от небезразличных ему людей: сначала от Олеси, а теперь от Санни, который с безусловным принятием и любовью стирает скатившуюся как-то незаметно для самого Арсения слезу.

— Это пройдёт, — обещает ему Санни, и Арс, прикусывая губу, пару раз кивает.

Санни улыбается ещё мягче и, подавшись вперёд, оставляет целомудренный поцелуй на Арсовом лбу — не на лишённой нервных окончаний маске, а сразу над ней, чтобы Арсений это прикосновение почувствовал и ощутил заложенный в него смысл; словно по волшебству, Арсу действительно становится ощутимо легче, как будто Санни смог забрать часть его боли с собой и вместо неё оставил своё спокойствие и смирение.

— Вряд ли от этого груза получится избавиться навсегда, но с этим можно научиться жить, — переложив руку с Арсовой скулы на его же ладонь, продолжает Санни, и Арсений весь обращается в слух. — Меня это убийство уже почти никак не трогает, только вот… Помнишь, мы как-то говорили про хейтеров? — вдруг спрашивает Санни, и Арс утвердительно кивает — он даже помнит, когда это было и что этой теме предшествовало (впрочем, помнит, как и вообще любую мелочь, которая так или иначе касается Санни, — просто не может не). — Это мой самый жесточайший триггер, когда какие-то умники говорят, что наши фанаты поклоняются убийцам и культивируют идею безнаказанного убийства.

Арсений сначала надеется, что ему просто послышалось (потому что ну не может же кто-то в самом деле так думать и так говорить!), но по серьёзному виду Санни совсем нельзя сказать, что он шутит, а потому Арс закономерно застывает с эмоцией искреннего шока на лице и — уже который раз — разочаровывается в человечестве.

— Они правда так говорят?.. — на грани слышимости переспрашивает он, потому что не может в это поверить, и после чужого утвердительного кивка прижимает ладонь ко рту, переводя невидящий взгляд на тёмное небо. — Пиздец, какой же пиздец… — Арсений растерянно качает головой и фокусирует полный сочувствия взор на Санни, который блёкло и неискренне улыбается ему уголком губ в жесте, мол, да, ты абсолютно прав: это кромешный пиздец. — А фандом… Они знают, что вы..? — после нескольких секунд оглушительной и впервые неуютной тишины спрашивает Арсений, проглотив вставший в горле ком, и весь замирает, не сводя глаз с поджавшего губы Санни.

— Они… догадываются, — с небольшой паузой всё же отвечает тот, после чего тяжело вздыхает; Арсений поглаживает тыльную сторону его ладони большим пальцем — ему так сильно жаль, что невозможно подобрать слова. — Понятное дело, мы не выносим такое на публику, но, я думаю, что многие — если не большинство — понимают, что реальность… более мрачная и жестокая, чем нам бы того хотелось, — Санни, смотревший будто бы сквозь него, наконец глядит Арсению в глаза и крепче сжимает его ладонь. — Мы не убийцы, Ангел, — произносит тот, а Арс сразу же кивает несколько раз: он в этом даже не сомневается, и ничто не сможет переубедить его в том, что все Пуперы поголовно — хорошие люди, искренности и добропорядочности намерений которых можно только позавидовать.

— Это так странно, — нахмурившийся Арсений качает головой и грустно усмехается, а Санни вопросительно заглядывает ему в глаза. — Ещё до того как мы втроём отправились на склад, я думал, что эта мразь после такого не заслуживает жизни, а теперь, когда я же его и убил… Мне правда жаль, что всё так вышло, — Арсений, вновь привалившись к Санни, прячет лицо в его шее, а тот сгребает его в крепкие объятия и оставляет несколько поцелуев в арсеньевских спутанных волосах.

Некоторое время они сидят в таком положении, пока Арсений беззвучно смаргивает слёзы — удивительно, что у него ещё есть чем плакать, потому что, по ощущениям, он уже всю душу выплакал, — а Санни бархатистым полушёпотом говорит ему что-то хорошее и успокаивающее на ухо и поглаживает пальцами голую кожу на спине в специальных прорезях под крылья.

Арсений, шмыгая заложенным носом, отмирает и трётся кончиком носа о солнечную тёплую шею, чтобы хоть как-то выразить свою благодарность, потому что ему действительно становится легче. С Санни всё кажется не таким страшным и пугающим, всё кажется решаемым и преодолеваемым, и Арсений верит ему и этому ощущению всем своим существом.

Однако на фоне этого чувства облегчения ему жаль, что затеянный разговор о чувствах по итогу всё равно скатился во мрак и слёзы; Арсению становится стыдно за самого себя, что он всё же выбрал такое время и место для признаний в любви — лучше бы он и правда потерпел.

Хотя почти сразу же Арс понимает, что без этого разговора и без этого безусловного принятия, которым его окружил Санни, он бы отходил куда дольше, и неизвестно, когда бы в таком случае Арс рассказал о своих чувствах.

Всё-таки это, наверное, даже хорошо, что всё сложилось именно так, иначе он бы наверняка в себе замкнулся и всё стало бы в разы хуже и печальнее; а сейчас Арсений ощущает, что он действительно не остался один на один с этим, казалось бы, беспросветным пиздецом.

Санни и есть арсеньевский проводник к свету, и Арсений знает: вместе с ним за руку он выйдет из столь плачевного душевного состояния, и они обязательно преодолеют все трудности — уверенность в этом нерушима.

И всё же Арсения тянет извиниться за свою эмоциональность — просто на всякий случай — и он не может этому навязчивой мысли противиться:

— Прости, пожалуйста, что я так… — выдыхает Арс, и его голос звучит так, словно он простудился; Санни, отрываясь от него и пытаясь заглянуть в заплаканное лицо, вопросительно мычит. — Мы могли бы целоваться, а я тут сопли развёл, — вытирая тыльной стороной ладони щёку, Арсений выпрямляется и, смущённо улыбаясь, встречается взглядами с Санни, который смотрит на него и ласково, и с беззлобным укором одновременно. — В моей голове наше признание должно было выглядеть по-другому. — Он на миг поджимает губы, а Санни, качнув головой, с нежностью берёт арсеньевское лицо в свои руки и сам придвигается ближе, отчего дыхание вновь спирает.

— Зато как искренне это выглядит сейчас! — негромко и с неподдельной радостью, смешивающейся в одно с умилением, переубеждает его Санни и осторожно, вкладывая неимоверное количество любви в этот простой жест, поглаживает Арсовы скулы. — Я очень ценю, что ты не закрываешься от меня, а позволяешь видеть себя таким. Мой хороший, я готов и я хочу быть с тобой и в горе, и в радости, и для меня такое намного более значимо, чем поцелуи. Я хочу быть твоей поддержкой и опорой, твоей безопасной зоной, где ты можешь быть самим собой и не носить маску поверх ещё одной маски. Ты мне любым нравишься, мой Ангел, не извиняйся за себя и свои проявления, — ни на секунду не отводя взгляд от арсеньевских глаз, что находятся на расстоянии спичечного коробка от его собственных, говорит Санни, в то время как всё Арсово существо скручивает от любви к этому человеку.

Не в силах выразить всю свою благодарность за эти слова и поддержку, что ощущается буквально в каждом жесте и взгляде, Арсений подаётся вперёд, сокращая последние сантиметры между их лицами, и прижимается к ласковым губам Санни, что в тот же миг ему отвечают.

Ни в одном языке мира не существует нужных выражений, которые смогли бы описать арсеньевские чувства и признательность Санни, однако Арс всем сердцем надеется, что хотя бы на тактильном уровне через этот солоноватый от его слёз и до боли в сердце искренний поцелуй сможет донести это до Санни.

До Санни, вселяющего в него непоколебимую уверенность, что эта тёмная ночь обязательно пройдёт и наступит утро ясное, которое прогонит кошмары и высушит каждую пролитую слезинку.

Утро, в котором они с Санни всё так же будут вместе и будут счастливы.

Chapter Text

Изначально Арсений в это слабо верил, но время действительно идёт ему на пользу.

После всех событий на складе он берёт перерыв от публичности и на неопределённый срок пропадает из медиа-пространства, однако совсем в себя Арсений всё же не уходит: он общается с некоторыми Пуперами в личных сообщениях и в их общем чате, но вживую регулярно продолжает видеться только с Санни на их крыше, а также с Эдом, Олесей и Джиниусом (сначала по делам восстановления запачканного кровью костюма, а потом и просто так, потому что Джиниус — приятный собеседник, и они с Арсом уже давно поймали свою волну).

В их следующую встречу с Эдом, что происходит буквально спустя пару дней после того пиздеца и где они были только вдвоём, Арсений не отлепляется от него целых двадцать минут и только тогда окончательно убеждается, что с ним всё в порядке — Эд, обнимая его в ответ, с пониманием отнёсся к этому и нисколько не возражал, за что Арс ему отдельно очень благодарен.

Тот искренний разговор, что произошёл между ними в эту встречу, определённо, внёс весомый вклад в восстановление арсеньевского ментального состояния, да и просто по-человечески сблизил их — на фоне последних событий Арсений теперь в полной мере может назвать Эда своим другом и важным для себя человеком.

За несколько часов их общения Эд раскрылся для Арсения с совершенно новой, до этого неизведанной стороны, и он наконец лично узнал, почему Антон и Санни так ценят и очень сильно любят этого человека. Потому что Эд, настоящий Эд, который не носит маску ни буквально, ни в переносном смысле, на самом деле очень внимателен к чужим чувствам, а также искренен в своих, он вдумчивый, рассудительный и вовсе не безразлично-холодный, как поначалу казалось Арсению. Он впервые так сильно рад в чём-то ошибиться.

Какие темы они с ним только ни затронули за это время: поговорили и про всё произошедшее ещё раз, и про Арсовы проявившиеся суперсилы, и про убийство того ублюдка (тут Эд между делом в которых раз выразил восхищение арсеньевской меткостью; вообще, с его сероморальным подходом к смерти преступников и явным одобрением арсовского поступка — которое, впрочем, совершенно неудивительно: эта мразь его чуть на тот свет не отправила, и если бы не чудо... В общем, тотальное отсутствие осуждения и, наоборот, только благодарность с эдовской стороны абсолютно понятны, логичны и полностью оправданы — Арсений начинает неуловимо по-другому воспринимать эту ситуацию, и, конечно, ему становится легче), и про их собственные чувства насчёт этого, и про наконец-то случившийся между Арсом и Санни разговор, и даже про Егора поговорили немножко — Арсений решил воспользовался тем, что и Ангел теперь знает о его существовании, а Эд, на удивление, и этим без колебаний с ним поделился.

Про Эда с Егором вообще стоит отдельно поговорить. Их затянувшееся на почти четыре полных дня свидание закончилось только к вечеру девятого числа, когда Эд передал Егора в те же руки, из которых его и забрал; потом они с Антоном практически сразу ушли гулять, а Арсений остался вместе с Егором в квартире — именно тогда тот и рассказал Арсу в общих чертах всё про их времяпрепровождение, наполненное самыми положительными эмоциями, смехом, милостями, откровенными разговорами, объятиями, множеством поцелуев и отменным — со слов Егора — сексом, часто перетекающим в сон в обнимку.

В общем, всё максимально мило и сахарно и напоминает будни сладкой парочки (буквально, кстати, парочки: они уже больше суток официально вместе, и Арсений, если честно, до сих в ахуе с того, как быстро у них всё закрутилось, но Егор с Эдом выглядели и выглядят счастливыми рядом друг с другом, а это, однозначно, важнее каких-то общепринятых условностей), и всё бы ничего, если бы Арсений не знал наверняка, что вечером седьмого числа Егор при достаточно пиздецовых обстоятельствах (взять хотя бы то, что Эд завалился к себе домой весь в собственной крови и, помимо прочего, ошарашил ещё и тем, что едва не отправился на тот свет) узнал о том, что всё это время под маской Мима, человека, которым он восхищался и в которого был наивно влюблён, прятался Эд, его новый знакомый, который понравился ему с первого взгляда, — если это не судьба, то Арсений даже не знает, что тогда ею является.

Но тогда речь была не о судьбе, а о том, что Егор — Арс действительно очень, очень внимательно наблюдал за ним, следил за его словами и мимикой — ни одной своей эмоцией, ни одним нечаянно оброненным словом не дал понять, что посвящён в тайну личности одного из Пуперов (который, между прочим, его любимчиком является, что тоже немаловажно); Егор настолько хорошо играл роль неосведомлённой влюблённой нищенки, что Арсений в какой-то момент даже поверил ему и засомневался, а точно ли Эд раскрыл перед тем свою личность, однако после разговора с Эдом, который произошёл буквально на следующий день, стало кристально ясно, что в случае чего Егору можно доверить абсолютно любой секрет и не волноваться, что тот распиздит его как самую сладкую сплетню меньше чем через пять минут.

Разговор с Эдом положил начало пути арсеньевского восстановления — небыстрого, но верного; каждый член Пуперов (даже те, с кем Арсений лично практически не общается) так или иначе помог ему на этом пути, но именно Санни стал тем, кто всю дорогу держал его за руку и просто был рядом, когда Арс особенно остро в этом нуждался: Санни каждый день писал ему, спрашивая о его состоянии и отвлекая, если нужно, разговорами, и кидал всякие милые картиночки с влюблёнными котиками, однако не требовал от Арсения этих самых проявлений любви (они же встречаются! — Арс сам на этот счёт загонялся, что начало их отношений пришлось на период, где он напоминает разваренный и безостановочно рыдающий вареник) и не брал больше того, чем тот готов был дать.

Арсений не может выразить ни словами, ни чем-либо другим, как сильно он благодарен Санни за то, что тот буквально стал арсеньевскими защитой и нерушимой опорой, и за то, что сам Арсений не боится рядом с ним быть слабым, потому что не только знает, но и чувствует, что его любят не за эмоциональное состояние, а за то, кем он является.

Разумеется, с такой поддержкой и помощью квалифицированного специалиста ему просто не могло не стать легче: уже через две недели Арсений возвращается в офис и в свой аккаунт в инстаграме (фанаты, как сообщили ему Пуперы, очень здорово решили, что арсеньевское отсутствие связано с его личной жизнью, а не геройскими подвигами, так что никто и вправду ничего не подозревает), снова начинает активничать в общем телеграм-канале, а к концу месяца арсеньевские крылья возвращают себе свой белоснежный цвет, что свидетельствуют о том, что и они сами, и их обладатель полностью переварили произошедшее и пришли в себя — это стало финальным, определённо, радостным аккордом всей этой истории.

Но самым важным из всех положительных изменений (по крайней мере для самого Арсения оно ощущалось как настоящая победа) стало то, что Арс начал не только принимать, но и в равной степени отдавать Санни свою любовь, которой за это время скопилось так много, что можно с лёгкостью утонуть в ней.

Про их взаимодействия с Санни вообще стоит говорить отдельно, и Арсений, честно, может это делать бесконечно.

После того как они начали быть вместе как пара, прям вот по-настоящему, всё стало ощущаться по-другому: и переглядки, и обмен улыбками, и флирт что в жизни, что по переписке, и прикосновения, и объятия, и даже банальное нахождение в одной комнате друг с другом; у Арсения (да и у Санни тоже, что уж тут) отчего-то крайне плохо получалось себя и свой взгляд контролировать, потому что его глаза постоянно прилипали к Санни, а когда Арс на него смотрит, он просто не может не улыбаться, из-за чего в конечном итоге он, как придурок (влюблённый придурок!), стоял с уплывшим в неизвестные дали лицом и невероятным теплом в глазах, которым можно согревать всю Землю вместо солнца.

Неудивительно, что Пуперы, которым они с Санни решили изначально не сообщать о том, что они теперь вместе (было любопытно, сколько они продержатся в таких условиях), всё поняли буквально через пару дней после арсеньевского возвращения; это вообще получилось очень тупо: так как в офисе не так уж много мест, где можно было бы безнаказанно обжиматься без лишних глаз, Арсений затащил Санни в туалет, а тот в свою очередь прижал его, нисколько не возражающего, к мраморной поверхности с рукомойниками, мурча что-то про обещанные поцелуи на раковине, и сразу после этого утянул в поцелуй Арса, который только сильнее обнял Санни.

— Блять, вы бы хоть убедились, что здесь никого нет! — практически сразу после этого достался голос Димы из одной из кабинок, который заставил Арсения и Санни буквально отлететь друг от друга к тому моменту, как Русич, смыв за собой, выходит из самой дальней кабинке. Тот одарил их, пойманных с поличным и оттого плотно покрасневших, смешливо-недовольным взглядом, и, проходя к выходу, всё же сказал: — Рад за вас, ребят.

После этого забавного и одновременно неловкого инцидента об их отношениях знали уже все, но не то чтобы кто-то был сильно удивлён — наоборот, всеобщие подозрения только подтвердились, и это стало прекрасным поводом для новых подколок; теперь, правда, Арсений ни капли не сердился и, наоборот, только смотрел на Санни полным нежности взглядом и гордился тем, что эта причина для шуток вообще существует.

Причём изменения в их отношениях стали очевидны не только непосредственно с ними знакомым Пуперам, но и весьма посредственно наблюдающим за ними поклонникам — в птичьей социальной сети только и разговоров, что о том, как «златокрылые уж больно активно златокрылятся», которые теперь уж точно Арсения не раздражают (наоборот, им с Санни даже забавно наблюдать за их орами и предположениями, и они, по-доброму, но не без хитрецы хихикая, обмениваются друг с другом особенно понравившимися твитами).

О том, что «между Санни и Ангелом что-то явно произошло», Арсению как-то сообщает даже Егор, который никогда не являлся шиппером златокрылого дуэта, но у которого банально есть глаза и наблюдательность с умением анализировать — такие выводы он делает, не начитавшись визгов в твиттере, а со сложным лицом листая инстаграмные сторисы у Миража, где воркующие Арс и Санни умудрились засветиться аж несколько раз. На своём аккаунте Егор эту тему тактично обходит, не желая делать поспешных выводов, за что Арсений ему в тайне благодарен (не скажешь же ему об этом прямо: это будет как минимум странно и подозрительно), однако делится с ним своими подозрениями — и тут стоит сказать отдельное спасибо Эду, который, будучи внутри супергеройской тусовки и встречаясь с главным фанатом Пуперов, действительно ничего не рассказал Егору про тонкости взаимоотношений своих друзей. Арсений уже не знает, как уважать Эда больше, но этому, кажется, как и бесконечности, нет предела.

Ещё до того, как Арсений начал всё больше походить на себя прежнего, стало известно о проведении традиционного покерного турнира, участниками которого — так же по традиции — стали Санни, Мим, Олеся и Джиниус.

Арс поначалу боялся, что это мероприятие, про которое ещё в начале октября ему рассказывал Егор, пройдёт мимо него, но потом, когда моральное состояние значительно улучшилось и сам Санни за пару дней до покера спросил, не хотел бы Арсений поехать на турнир в качестве гостя, он понял: это судьба, и точно нужно ехать.

К тому же обстоятельства как нельзя кстати были на его стороне: Антон ещё за две недели до наступления декабря предупредил, что в первой декаде месяца уедет на целую неделю вместе с тем своим Димой на дачу к последнему (зачем туда ехать зимой — вопрос замечательный, но Арсу грех жаловаться, когда ему такой расклад только на руку) и уже ближе к концу ноября назвал точные даты — с второго по восьмое число, и всё складывается просто идеально, буквально тютелька в тютельку, ведь турнир начнётся третьего и закончится примерно в первые часы шестого числа.

Арсению даже не нужно было придумывать причину своего отсутствия дома, потому что Антона не будет, однако причину своего выборочного отсутствия на учёбе для Егора всё же пришлось придумать — Арс уже не помнит, что конкретно ему наплёл, но главное, что сам Егор в это худо-бедно поверил.

Хоть Санни и прошёл в финал в первый же день турнира (Арсений так радовался за него, словно это он сам победил и обеспечил себе проходку за финальный стол, и долго-долго поздравлял своего любимого чемпиона — правда, не на виду у всех, где их объятия могли попасть в объектив камер, а в номере Санни — пока не настала пора прощаться: тот устал после нескольких часов игры, а Арс неизменно предпочитал ночевать дома на случай, если Антон вдруг вернётся раньше планируемого), и Арсений мог бы весь следующий день прожить, как обычно, но он, как и положено влюблённой нищенке, предпочёл провести внезапный выходной рядом с Санни — вместе они пересмотрели пару старых фильмов и, облачённые во всё чёрное, с натянутыми капюшонами, кепками и карантинными масками, бродили по городу, любуясь видами и делая миллион фотографий — либо парные (по которым фанаты непременно поймут, кто, с кем и когда гулял — Арсений обнаружил в себе страсть к таким поддразниваниям, когда прямым текстом не говоришь, но всем и так всё понятно), либо совместные, но те уже для семейного архива.

Последний часы покерного турнира Арсений сидел как на иголках и волновался наверняка сильнее сидевшего за столом Санни — не сгрызть к чёртовой матери все ногти и не поседеть раньше времени ему помогла лишь выбывшая ранее Олеся, которая останавливала его от нервного хождения из стороны в сторону и успокаивающе поглаживала по спине.

Однако самое страшное и волнительное было только впереди: когда за столом осталось только трое, Санни, Мим и Игорь Джабраилов, Арсению казалось, что у него вот-вот остановится сердце, а когда ещё и Мима выбили... Противостояние конфетного дуэта Арс смотрел буквально сквозь пальцы и с зашкаливающим пульсом, пока вполне довольный третьим местом Эд рядом тайком переписывался с Егором и между делом убеждался, не пора ли ещё Арсения откачивать.

В итоге все потраченные нервы того стоили: Санни одержал заслуженную победу — Арсений аплодировал ему громче всех ровно до тех пор, пока его не сгрёб в крепкие объятия этот солнечный ураган; почти сразу же к Санни стянулись все желающие лично его поздравить, однако этот кадр с их объятиями для поклонников их пары оказался самым интересным материалом (оно, впрочем, и неудивительно, ведь Арс был буквально первым, к кому помчался Санни, только встав из-за стола).

После официальной части, когда камеры выключились и все желающие ухватить хоть капельку солнечного внимания потихоньку рассосались по номерам, Арсений ещё долго лично поздравлял своего победителя в полутьме номера Санни жаркими поцелуями, которые не переросли во что-то большее (под действием эмоций Арсений был бы охуеть как сильно не против — к тому же, когда он, буквально оседлав чужие бёдра и потираясь своим стояком о чужой, провёл так не меньше вечности, у него только мысли о том, как было бы круто отдаться Санни сейчас полностью и без остатка, и были) только из-за их общей усталости — в ходе последующего слегка смущающего разговора оба сочли данные обстоятельства не самыми удачными для их первого раза.

В ту ночь Арсений всё же сдался самому себе и наконец согласился остаться вместе с Санни до самого утра; принявшие по очереди душ и залезшие под одеяло, они перед сном, вдоволь нацеловавшись и приняв позу большой и маленькой ложек (Арсений в жизни никогда себя лучше не чувствовал, чем в тот момент, когда Санни крепко прижал его к себе и с неописуемой нежностью поцеловал в загривок; просто поразительно, как у него действительно не остановилось сердце от зашкаливающего уровня любви к этому человеку), обсуждали впечатления от прошедшего турнира и поговорили о предстоящих съёмках «Тейбл Тайма», в которых они оба примут непосредственное участие.

И вот, после полутора выходных дней (пришлось, к сожалению, в пятницу и в субботу прерваться и вспомнить наконец про учёбу), проведённых с Санни, они, отдохнувшие и заряженные на новые съёмки, с помощью чудесной Йоуке оказываются на заднем дворе эдовского дома, откуда вот-вот должны выйти этот самый Эд и Егор.

Когда Эд за неделю с небольшим до съёмок внезапно предложил Гудкову сделать этот сезон их любимого шоу не совсем обычным и позвать четвёртым участником кого-то из фанатов (как он тогда сказал, нужен кто-то активный, вовлечённый и известный в фандоме — «Булка Кридовская, например. Санёк, вон, на него подписан вообще!»), все слегонца офигели, а потом подумали-подумали — да и Арсений с Санни на ура восприняли это предложение — и приняли решение реально связаться с Егором для уточнения деталей.

Егор, конечно, знатно охуел (общение всё-таки происходило через официального представителя Пуперов, но даже в случае, если бы до него эту благостную весть донёс сам Эд, вряд ли его реакция сильно изменилась бы), однако по прошествии первой волны шока, разумеется, согласился; несмотря на то что ему нельзя было разглашать информацию о своём участии, Егор продержался буквально три дня, после чего, взяв с него слово держать язык за зубами, всё же поделился своим восторгом с Арсением — с учётом того, что он и без того это знал, было достаточно забавно строить удивлённый вид, однако радость подделывать всё же было не нужно: Арс сам вдохновлён не меньше оттого, что ему слишком интересно повзаимодействовать с Егором в образе Ангела и посмотреть, как тот в целом будет вести себя с Пуперами.

И вот этот долгожданный во всех отношениях день наконец настал; Арсений настолько заряжен, что буквально бьётся током, когда Санни его касается, после чего неизменно следует шутливый подкат в духе «Чувствуешь? Между нами пробежала искра». Арсений чувствует — и именно поэтому просто не может не рассмеяться и не прижаться к любимым губам в поцелуе, приникнув к Санни всем телом и повиснув на его шее.

Арсений на самом деле так счастлив с ним — сейчас даже в голове не укладывается, как он мог на полном серьёзе отказаться от Санни и от той самой искры между ними и никогда не почувствовать всего того, что он чувствует сейчас; сегодня ровно месяц с того момента, как они, поговорив, решили быть вместе, и Арс по-настоящему рад, что всё сложилось именно так и что он сам не струсил перед неизвестностью, потому что все пережитые страх и сомнения однозначно стоили того, чтобы он и Санни пришли к тому, что имеют теперь.

Арсений счастлив иметь возможность быть рядом с Санни, смотреть на него и без смущения касаться; счастлив иметь возможность прижаться к его боку и угодить в объятия, приподняться на носочках и получить — неважно куда: в губы, в нос, в щёку или в лоб — мягкий поцелуй; счастлив просто и неприкрыто любить и всем своим существом чувствовать, что его точно так же любят в ответ.

Когда Санни, отстранившись от Арсовых губ и держа его лицо в руках, трётся кончиком своего носа о кнопочный арсеньевский в голубином поцелуе, Арсений, улыбаясь ярче безумца, думает, что он, должно быть, самый везучий хер во всей Вселенной — а как иначе объяснить, что такой замечательный человек, как Санни, влюблён именно в него и что, несмотря на все невзгоды, они всё равно вместе?

Видит бог, если бы не обстоятельства, Арсений прямо сейчас утащил бы Санни в кусты, повалил бы на припорошенную снегом землю и валялся бы так с ним до скончания времён, но приходится всё же разорвать объятия и отойти друг от друга на приличное расстояние, когда они слышат, как со стороны парадного входа хлопает дверь, выпуская в зимний мороз Эда и Егора.

Быстро поцеловавшись в последний раз, они ускоренным шагом обходят дом и вскоре встречаются с этими попугаями-неразлучниками, которым, в отличие от Санни и Арсения, никакие предубеждения не мешают держаться за руки.

— Приве-ет! — первым подаёт голос Арсений, расплываясь в искренне широкой улыбке: несмотря на то что они с Егором виделись буквально вчера в университете, он по-настоящему рад его видеть как Арсений, но и ему как Ангелу это только на руку играет — приветливость и доброжелательность в начале знакомства (пусть оно у них и не первое, но Егору об этом знать необязательно) никогда не бывает лишней.

— Привет! — с неподдельным восторгом, который он явно старается скрывать и вести себя спокойно и который, однако, ярче звёзд горит в его глазах, вторит Арсению Егор и, расцепляясь с Эдом, на котором сейчас нет маски и который, помахав им в приветственном жесте, направляется вроде бы к гаражу, делает пару шагов навстречу протянутой арсеньевской руке. — Очень сильно рад с вами познакомиться, — говорит он, следом пожимая ладонь улыбающегося Санни, и бегает взглядом от одного лица к другому, явно не в силах поверить, что это реально происходит с ним в реальности, а не в каком-нибудь прекрасном сне. Арсений, не сводя с него радостого взора, не может сдержать хитрой улыбки оттого, что Егор не знает, что под маской Ангела скрывается его друг. — Спасибо ещё раз, что предоставили мне такой шанс! У меня до сих пор голова кругом, — Егор корчит забавную рожицу, чем вызывает тёплый смех — Арсений невольно мажет взглядом по фырчащему Санни, потому что обожает смотреть на его котячью улыбку и очаровательный прищур зелёных глаз — самая красивая (и дорогая сердцу) картина в мире, честное слово.

— Да не за что вообще! — отвечает ему Санни, в поддерживающем жесте касаясь егоровского плеча. — Тебе спасибо, что согласился. Я сам давно за тобой слежу и очень рад возможности с тобой наконец познакомиться, — продолжает он, и от вида того, как у Егора распахиваются глаза и отвисает челюсть, Арс просто не может сдержать смешок, который сразу маскирует под кашель, поднося руку ко рту и на пару секунд отворачиваясь.

— Во-первых, господи, какой пиздец, ты знал о моём существовании? — достаточно быстро отошедший от шока Егор вновь подаёт голос. — А во-вторых, я так и знал, что вы все сидите в твиттере! — с запалом детектива, чья версия по итогу оказалась верной, заявляет Егор и словно в обвинительном жесте указывает на хихикающего Санни, после чего переводит заинтересованный взгляд на Арсения, который лишь загадочно улыбается ему в ответ.

— Эу! — окликает их вернувшийся Эд, и все трое сразу на него оборачиваются. — Вы там если лобызаться закончили, можем выдвигаться. Давайте, в машине попиздеть успеете, — подходя ближе, говорит он и показывает экран блокировки своего телефона — на расстоянии в несколько метров ничего не видно, но вряд ли это действие имеет конкретное значение — скорее, Эд таким образом просто намекает на время (ехать им до локации всё-таки около часа). — Тачку завёл, так что милости прошу, — вытягивает руку в сторону гаража. — Чур, Санёк за рулём, а то я в рот это ебал.

Санни, понятливо улыбнувшись, согласно кивает (Арс мельком ловит себя на мысли, что это забавно, что в его присутствии Эд назначает рулевым своих лучших друзей) и наконец пожимает подошедшему Эду руку, приобнимая и похлопывая его по спине, после чего тот проделывает то же с Арсением и под конец вновь оказывается рядом с Егором, ныряя рукой под его расстёгнутую куртку и притягивая поближе к себе за талию, почти как тогда, на вечеринке в их первую встречу — Арс, глядя на них, просто не может не расплыться в улыбке.

Это всё ещё поразительно, на самом деле, как они познакомились, влюбившись друг в друга с первого взгляда, а потом выяснилось, что Егор из всех людей в этом мире умудрился попасть именно в того, кто ему нравился ещё задолго до этого знакомства. Вот правда, после этой истории хочешь не хочешь, а в судьбу поверишь (если до этого ещё не, конечно).

Кинувший быстрый взгляд на Санни Арсений хочет верить, что и им тоже по судьбе предначертано быть вместе.

— Пойдём? — превратившись в заботливую булочку, спрашивает Эд у Егора, заглядывавя ему глаза, а тот, расплывшись в улыбке, сразу же кивает. — Догоняйте, — на мгновение отвлёкшись от залипания на чужих губах и пройдясь взглядом по Санни с Арсением, бросает Эд, а затем вместе с Егором возвращается к машине.

Санни, беззлобно закатив глаза, фыркает и поворачивается лицом к Арсению — его взгляд тут же теплеет и ещё больше смягчается, а зрачки почти буквально превращаются в сердечки, и это просто не может не превращать Арса в булькающую от любви и смущения лужицу.

Не удержавшись, Арсений прикрывает их крылом так, чтобы ушедшим, если те вдруг решат подглядеть, ничего не было видно, и, приподнявшись на носочках, клюёт не ожидавшего этого Санни в приподнятый уголок губ; тот даже отреагировать толком не успевает, как Арс так же быстро отстраняется и, просияв, мягко хватается за солнечное запястье, после чего тянет за собой — не хочется отставать, а то Эд бурчать будет.

Прогревшаяся — и, к слову, наверняка жутко дорогущая, но и выглядящая соответствующе — тёмно-серая машина встречает их тёплыми сидениями (спасибо Эду, что подумал и об этом и включил подогрев) и извечным прохладно-мятным запахом ароматизатора; Санни, как и планировалось, занимает водительское место, а Арсений устраивается на соседнем пассажирском и на секунду ловит ощущение странного дежавю: снова эдовская машина, снова Арс на переднем сидении и снова смотрит влюблёнными глазами на того, кто сидит за рулём — только раньше здесь был Антон, а сейчас Санни. Да и сам Арсений не совсем Арсений из-за маски. Забавно.

Они потихоньку выезжают из автоматически закрывающегося гаража и через пару минут покидают территорию коттеджного посёлка. Вообще, добираться на машине от самого эдовского дома до места, где будут проходить съёмки, было вот вообще не обязательно (есть же их драгоценная палочка-выручалочка Йоуке, которая сегодня будет на локации и которой ничего не стоит переместить всех четверых туда же), но Эд подумал, что было бы неплохо, если бы до съёмок они достаточное количество времени провели вместе, познакомились с Егором и словили общую волну — и Санни, и Арсений с радостью восприняли это предложение, и вот они здесь.

Егор, удобно устроившийся в полуобъятиях Эда, негромко с ним переговаривается, и Арсений, сидящий полубоком, чтобы иметь возможность смотреть на Санни и на задний ряд, с умилённой улыбкой слушает их разговор и время от времени залипает на слишком красивом солнечном профиле и его котячьей улыбке, которая неизменно провоцирует арсеньевскую.

Санни, иногда вкидывающий пару фраз в разговор и фырчаще смеющийся, также переглядывается с Арсением, отвлекаясь от дороги и практически на каждом светофоре прилипая к нему глазами; не проходит и пятнадцати минут от начала их поездки, как Арс, забывшись, посылает Санни воздушный поцелуйчик — это вполне могло остаться незамеченным или в категории дружеского взаимодействия, если Арсений не выдал бы себя своей реакций: он, ойкнув, расширяет глаза и, смущённый, подносит пальцы ко рту, в кои-то веки поворачиваясь прямо по отношению к дороге.

Тщетно пытающийся подавить улыбку Санни косится на зеркало заднего вида; Эд, хохотнув, закатывает глаза и качает головой, а Егор, точно так же прекрасно всё видевший и слышавший, с лёгкостью выпутывается из чужих объятий и, облокотившись обеими руками на передние сидения, оказывается на одном уровне между Санни и Арсением.

Переведя блестящий искринкой взгляд с одного на другого, Егор с широкой улыбкой наконец произносит:

— Вы оба, кстати, можете при мне не играть в эту игру, — фыркает он, встречаясь взглядом с повернувшимся к нему Арсением. — Извините, конечно, за это откровение, но вы так скрываетесь, что весь интернет догадывается, что у кое-кого — не буду показывать пальцем — случился прорыв в межличностных отношениях, — Егор поворачивается от Санни к Арсению и обратно и одновременно похлопывает их обоих по плечу. — Поздравляю, кстати, — искренне говорит он, переставая прикалываться, и Арс просто не может не расплыться в улыбке — смущённой, но очень тёплой.

— Я вот даже не сомневался, что ты пренепременно всё поймёшь, — морща нос, однако с глубинным удовлетворением во взгляде (Арсений действительно был уверен, что Егор со своей проницательностью обо всём догадается с первых же минут, а потому он даже не удивлён) отзывается Арс.

— Я ещё в начале октября что-то подозревать начал, но если тогда присутствовали некоторые сомнения, то к текущему моменту их вообще не осталось, — делится Егор с довольным видом и хитрым прищуром синих глаз. — Вы только недавно сошлись, да? — и вновь с умилённой улыбкой уточняет тот, а Арсений вдруг ловит себя на жесточайшем желании поговорить с Егором об этом, потому что только в образе Ангела он может в полной мере поделиться всеми своими впечатлениями; он, задумавшись, так залипает на Егоре и собственном предвкушении от возможного предстоящего разговора, что Санни отвечает вперёд него:

— Месяц назад, — по-доброму улыбаясь, он поворачивается к Егору и, поймав арсеньевский взгляд, уже без страха быть застуканными посылает ему ответный воздушный поцелуй; даже от такого маленького действия Арсово сердце слегка подскакивает, а его обладатель расплывается во влюблённую лужицу — ну невозможно на Санни по-другому реагировать.

— Ой, примерно с нами в одно время, получается, — подмечает Егор, с лёгким удивлением вскидывая брови, и вновь устраивается в уютных объятиях притихшего Эда; Арсений поворачивается к ним лицом и с умилением смотрит, как Эд чмокает полулежащего на нём Егора в макушу и забирается руками под полы его расстёгнутой куртки. — Я вообще ставил на то, что вы по-любому начнёте встречаться раньше Нового года — и вот, — Егор с видом победителя разводит руки в стороны, мол, и вот мы где (о да, Арсений прекрасно помнит эту его ставку и свои собственные сомнения в тот момент, когда Егор сию мысль озвучил; как он там думал? что он и Санни не будут вместе никогда? Как же хорошо, что Арс тогда оказался не прав); Санни в этот момент фыркает и, прикусив губу в улыбке, слабо качает головой, но никак это не комментирует. — Жаль только, что не смогу похвастаться, что был прав. — Егор по-детски жалостливо выпячивает нижнюю губу, но Арсений знает, что это напускное, и непоколебимо уверен: тот будет хранить эту тайну до тех пор, пока Арс и Санни сами всем всё не расскажут, и только потом — хвастаться.

— Кому похвастаться? — наконец вмешивается в их разговор Эд, а Егор задирает голову, чтобы хоть краем глаза видеть его лицо.

— Антохе с Арсом, — отвечает тот, отчего этот самый Арс вздрагивает от неожиданности: слишком странно слышать своё имя (пускай и косвенно) в контексте текущей ситуации; как будто Егор и Эд, знающие Арсения в реальной жизни, вот-вот обо всём догадаются — однако ничего такого не происходит: Эд только хмыкает, а Егор возвращает голову в прежнее положение и смотрит на свои пальцы. — Я там единственный ставку сделал, Арс просто промолчал, а Антон сказал, мол, поживём — увидим. Ну и кто в итоге прав-то оказался? — фыркает он с довольной лыбой и тут же получает ещё один поцелуй в макушку.

— Да ты у меня ваще победитель по жизни, кисунь, — поддерживает его Эд, отчего Егор чуть ли не урчит, после чего поднимает глаза на наблюдающего за их нежностями Арсения. — Это наши друзья общие, если чё, — объясняет Эд, и это так мило с его стороны, что он захотел, чтобы они с Санни тоже были в контексте разговора. — С Тохой мы учимся вместе и в дёсны дружим, а Арсюха — его браток. Не по духу, но по крови, — Эд углубляется в подробности и даже не подозревает, что говорит это всё человеку, про которого и рассказывает. Ну ладно, пусть хотя бы Санни послушает и узнает, что в эдовском окружении существует некий Арсений, который и является его возлюбленным.

— Ты мне изменяешь, Эд? — с шуточным упрёком и нотками ревнивой жены в голосе интересуется Санни, намекая на «дружбу в дёсна» с незнакомым ему Антоном; Арсений, не сдержавшись, морщит нос и смеётся, роняя голову и стреляя в него искристым взглядом.

— Приходится, братан! — положа руку на сердце (хотя скорее на плечо — на груди ведь у него лежит Егор), подыгрывает Эд и качает головой.

— Они нас и свели, кстати, — возвращает разговор в прежнее русло улыбающийся с этих дурачеств Егор, также встречаясь взглядом с Арсением, который только улыбается и приподнимает брови, мол, да неужели? — Случайно вышло, — будто бы смущённо растягивая уголки губ, он вновь смотрит на Эда влюблёнными глазами — тот отвечает ему совершенно идентичным взглядом.

— Это клёво, — искренне выдыхает Арсений — он правда рад видеть ставших ему близкими людей счастливыми рядом друг с другом, а за Егора, который буквально со своей мечтой встречается, радостно вдвойне. — Вы друг другу подходите.

— Присоединяюсь! — наконец подаёт голос притихший Санни, и Арсов полный нежности взгляд сам собой к нему магнитится.

— Ой, спасибо, мальчики, — Егор кокетливо склоняет голову и ведёт плечом, а Эд молчаливо улыбается в своей манере, однако сейчас его улыбка не дерзкая, а, наоборот, полная глубокой благодарности — это персональное спасибо Арсению за то, что Эд выжил и у него вообще был шанс начать эти отношения; Арс, видя и улавливая заложенный в столь простой жест огромный смысл, так же молча кивает.

Вообще, если так посмотреть, Арсений является самым настоящим купидоном-сводником: это ведь именно он предложил Антону взять с собой на тусовку Егора, тем самым позволяя ему встретиться с Эдом; однако Арс не гордится тем, какой молодец и как славно всё устроил, он просто радуется, что всё, что ни делается, действительно к лучшему.

— Вы тоже очень здорово друг с другом смотритесь, — продолжает Егор, а задумавшийся на секунду Арсений вновь фокусирует на нём взгляд. — У вас, на мой взгляд, самая лучшая динамика в составе Пуперов.

— У меня ща жопа слипнется от количества сахарности в этой машине, — не успевает расплывшийся в умилённой улыбке Арсений поблагодарить, как в полилог снова вступает Эд, закатывая глаза и вызывая у всех тёплый смех. — Но это даже хорошо, знаете, — вдруг продолжает он, и Арс вопросительно приподнимает брови: чувствуется подводка к чему-то. — Я так подумал на досуге: раз уж мы все тут парочки, может, заебашим командный сезон? Типа мы с булкой против вас. Чё скажете?

Засуетившийся Егор зыркает на Эда с явной заинтересованностью (и предвкушением — об этом говорят его невольно приподнимающиеся уголки губ), после чего переводит вопросительно-любопытствующий взгляд на Арсения, который, в свою очередь, встречается глазами с Санни.

— А если приз неделимый? — спрашивает тот будто бы у Арсения, но обращается к Эду. — Как перстень в прошлом сезоне.

— Я думаю, вряд ли они будут повторяться, но, даже если так, не похуй ли? — невозмутимо жмёт плечами Эд. — Общим будет.

— Да и мы же как будто не ради приза всё это делаем? — подаёт голос Арсений и отчего-то звучит полувопросительно, хотя абсолютно в этом утверждении уверен.

На самом деле, Арс изначально не собирался охотиться за главным призом этого сезона — ну или, ладно, собирался, но не в привычном понимании этого слова: он хотел бросить все силы на то, чтобы помочь Санни победить; видеть его счастливую улыбку (особенно на фоне проигрыша в первом сезоне) было бы лучшей наградой для Арсения, а потому эдовская идея с объединением по парочкам играет только ему на руку и позволяет действовать открыто — всё для победы его любимого Солнца.

— Ну и всё тогда, готовьтесь, булочный дуэт, вам пизда, — подытоживает Санни, вызывая у Арсения мягкий смех.

— Вообще-то это мы вас разъебём! — возражает с заднего сидения Егор под эдовское важное «Да-да!», и теперь уже хихикают все.

В дружной атмосфере здорового азарта проходит оставшаяся часть их пути: они ещё некоторое время спорят, чья команда заберёт финальный приз, а потом наконец успокаиваются и чинно-мирно болтают на отвлечённые темы.

Арсений, внимательно слушая без умолку вдохновлённо трещащего Егора, оглаживает взглядом лица всех присутствующих и в который раз ловит себя на мысли, что он по-настоящему счастлив быть здесь, в компании этих замечательных людей, которые за столь короткое время стали ощущаться родной семьёй — для полного ощущения домашнего уюта здесь не хватает только Антона, но даже без него Арсению хорошо и спокойно.

Санни, повернувшись к нему на очередном светофоре, дарит Арсу нежную улыбку и спустя секунду всё же накрывает его бедро своей большой тёплой ладонью, поглаживая его пальцем сквозь плотную ткань джинс; Арсений внутри пищит ультразвуком от непередаваемого восторга, а снаружи только прикусывает губу и глубоко вдыхает, после чего цепляется пальцем за его мизинец и с трескающимся по швам лицом отворачивается к окну.

Арсений совершенно точно чертовски счастлив.

Арс совсем не следил за временем, но, когда видит знакомый ему по влогам дом, где и творится вся магия, он испытывает иррациональное тянущее чувство: хочется ещё хотя бы десять минут покататься в столь комфортной компании, но практически сразу Арсений вспоминает, что им ещё плюс-минус семь часов сидеть и играть в разные игры, и душевное равновесие быстренько приходит в норму.

Санни паркует машину рядом с тремя уже припаркованными; Эд, последние пять минут наводящий марафет (выбеливает правую половину лица — тут без изменений) под восторженно-влюблённым взглядом Егора, наконец заканчивает и водружает на место маску.

— Мираж там по-любому уже в курсе, что мы приехали, так что погнали делать вид, что мы все тут не ебёмся, — с извечной однобокой ухмылкой произносит Эд, стреляя глазами в улыбающегося ему Егора, а Санни весело фыркает и поворачивается к Арсению лицом, одними глазами спрашивая: «Пойдём?» Арс в ответ уверенно кивает.

Они все практически одновременно выходят из машины; Санни, дождавшийся, пока Арсений окажется рядом, притягивает его к себе за талию и ненадолго прижимается губами ко лбу, оставляя над самой маской мягкий поцелуй, — вновь поплывший Арсений в свою очередь чмокает Санни в линию челюсти и подбородок, после чего их губы наконец встречаются.

— Такие вы милые, мальчики, — егоровский смешливо-умилённый голос возвращает их в реальность — Арсений за эти пару секунд, если честно, умудрился забыть, что они с Санни здесь вообще-то не одни.

Арс, нехотя отлипая от Санни, встречается взглядом с Егором, в чьих синих радужках веселье сразу же отступает на задний плане, и ощущает, как щёки под маской слабо вспыхивают.

Эд, заёбшийся стоять на месте, закатывает глаза и уходит к калитке — Санни, ещё раз улыбнувшись Арсению и проведя по его плечу сквозь куртку рукой, увязывается следом за другом — Арсу и Егору не остаётся ничего кроме как последовать за ними.

Впервые за всё время их знакомства Арсений находится в состоянии напряжённости, но с самим Егором она связана лишь косвенно: нужно просто тщательно следить за собой и собственным языком, чтобы случайно не обратиться к кому-нибудь из Пуперов по реальному имени или чтобы банально не пошутить при Егоре их локальный прикол и не спросить, сделал ли он домашку на завтра.

Эд оказался прав: как только они оказываются на территории дома, словно из ниоткуда появляется Мираж с камерой в руках; Егор от неожиданности аж подскакивает, а Арсений рядом с ним смеётся с такой реакции и в успокаивающем жесте касается его плеча.

— Вот они, наши главные звёзды приехали! — с широкой улыбкой говорит Эллиот, направляя камеру на каждого, и Арсений приветливо машет в чёрный объектив, когда очередь доходит до него. — Настроение каково?

— Во! — одновременно отвечают все четверо, и Санни с Арсом, переглянувшись, смеются.

Мираж, на данный момент переставая снимать, наконец обнимается со стоящими ближе к нему Эдом и Санни, после чего, приобняв Арсения, наконец с радушием пожимает руку Егору.

— Привет и добро пожаловать к нам в гости! Ничего не стесняйся и чувствуй себя как дома, — говорит Мираж Егору, который только смотрит на него с неверием и благоговением одновременно и часто кивает. — Я тут буду с камерой бегать всё снимать, так что взаимодействие со мной, как всегда, приветствуется, — отпустив егоровскую руку, он проходится взглядом по всем находящимся рядом. — Я ещё потом у вас у всех перед съёмками возьму небольшое интервью для влога, а пока идите готовьтесь. Вы не голодные, кстати? Там ребята щас еду заказывать хотят — вас как раз ждали, — тараторит Мираж, указывая большим пальцем на дом позади себя. — Короче, ладно, разберётесь, идите уже, — в конечном итоге он, не дождавшись ответа, машет на них рукой и, пообещав их позже найти, уносится куда-то в направлении заднего двора — Санни прыскает, Эд с улыбкой закатывает глаза, а Егор с Арсением смешливо переглядываются.

— Пойдём, булка, экскурсию тебе устрою, — Эд шагает ближе, уверенно — прям как в меме — берёт его за руку и тянет в сторону входа — ничуть не сопротивляющийся Егор довольным щеночком подтягивается к нему поближе; Санни, проводив их взглядом и вернув фокус внимания на Арсения, весело фыркает.

— Пойдём, мой хороший? — кивает на только хлопнувшую входную дверь и глядит на него с невозможной нежностью; Арсений согласно улыбается и наравне с ним идёт к дому.

Рука сама тянется к солнечному локтю, чтобы привычно за него зацепиться, но он вовремя вспоминает, что на территории этого дома, пока они находятся на виду и легко могут попасть в объектив вездесущего Эллиота, тактильность и всякое «такое» взаимодействие нужно свести к необходимому минимуму, и одёргивает себя, для верности и вовсе сцепляя руки в замок.

Внутри оказывается тепло и уютно — Арсений здесь впервые, но у него с первых же секунд нахождения в этом пространстве возникает чёткое ощущение, что он вернулся домой.

Хотя в обществе Санни и других Пуперов, кажется, просто не может быть по-другому — обычно Арсений долго притирается к новым людям, но почему-то со всеми, кто так или иначе в больше или меньшей (как Антон и Егор, например) степенм связан с супергероями, механизмы его души не работают привычным образом, делая этих особенных людей исключением из правил.

Санни также проводит Арсению небольшую экскурсию по доступной территории (лестница, ведущая в зону подвала, где будут проходить сами съёмки, сейчас огорожена цепью и оттуда слышатся голоса съёмочной группы, настраивающей оборудование, — в общем, внизу работа идёт полным ходом) — параллельно они здороваются со всеми присутствующими и с некоторыми останавливаются ненадолго поболтать — и заканчивает её их временной комнатой на втором этаже, где они после съёмок будут ночевать и где сейчас можно оставить свои вещи.

Санни, однако, практически сразу извиняется и убегает к их креативным продюсерам, чтобы поговорить по поводу командного сезона, пообещав перед этим найти его позже, и Арсений, когда остаётся один, снимает с себя уличную одежду маскировочного характера (чтобы в них, пока они ехали в машине, не сразу узнавали супергероев — всё-таки им с Санни достаточно сложно спрятаться в белых костюмах) и облачается в суперкостюм.

В тепле в зимней одежде быстро становится жарко, а джиниусовские технологии превосходно регулирую температуру — всё равно потом он переоденется в съёмочный образ и ещё успеет попотеть, а пока можно и побалдеть.

Выпустив крылья на свободу — Ангел он или где, в конце концов; к тому же в нём присутствует желание покрасоваться перед Егором, который вживую его крылья ещё недостаточно рассмотрел, — Арсений покидает уютную спальню и направляется в соседнюю общую комнату.

У самой ручки его негромко окликает Егор, и Арс, невольно вздрагивая, сразу оборачивается.

— Ангел! Можно тебя на минутку? — отчего-то нерешительно спрашивает тот (Арсений сначала удивляется, но быстро вспоминает, что для Егора они знакомы чуть больше часа, а не три с лишним месяца, и оттого его осторожность более чем оправдана), мнётся у двери, предположительно, их с Эдом комнаты и бегает беспокойным взглядом по арсеньевскому лицу.

— Да, конечно, — охотно соглашается Арсений, стараясь не паниковать раньше времени: то, что Егор выглядит взволнованным, ещё не означает, что произошло что-то плохое.

Арс, возвратившись, кивком приглашает его в свою комнату, и Егор также заходит внутрь и прикрывает за собой дверь.

— Всё хорошо? — не сдержавшись, всё же спрашивает Арсений, поворачивающийся к нему и пытающийся по лицу прочитать ответ на свой вопрос.

— Да, да, всё нормально, — Егор как-то дёрганно приподнимает на миг уголки губ и кивает, неловко заламывая руки, а затем шумно выдыхает и наконец поднимает на Арсения свои ясные, решительно настроенные глаза. Арсений в ужасе. Ладно, это слегка преувеличено, однако он правда напуган егоровским поведением и совершенно не знает, чего ожидать. — Я знаю, что это триггерная тема для тебя, но я просто хотел сказать спасибо. Спасибо, что спас Мима. Спас Эда, — тише, почти шёпотом, добавляет Егор, чтобы никто, кроме Арсения не мог услышать его имени. — Мы на тот момент были знакомы всего два дня, но мне сейчас по-настоящему жутко от мысли, что его... что он... — Егор качает головой и возводит глаза к потолку. — Мим очень много значит для меня и для моего окружения, и ты не только его спас, но и всех нас. Спасибо тебе, Ангел. Без тебя у нас не было бы шанса, — в егоровских глазах блестят невольно набежавшие слёзы, и Арсению так сильно хочется его обнять и утешить, что он едва сдерживает собственный порыв.

— Ты и про убийство знаешь? — негромко спрашивает Арс, подходя на полушаг ближе.

Егор поджимает губы и, слегка нахмурившись и опустив взгляд, словно нехотя кивает — тяжёлая тема всё-таки.

— Да, — и вслух подтверждает он. — Мим хвалил твою меткость, — хмыкает, улыбаясь, Егор, но искреннего веселья в этом жесте нет и быть не может. Арсений вглядывается пристально в его лицо, пытаясь найти в знакомых чертах хоть малейший признак разочарования, отвращения или страха, но Егор опережает его тревожность: — Я не осуждаю тебя, если ты про это. Мне очень жаль, что тебе пришлось запятнать руки смертью этого ублюдка.

На этот раз Арс просто не может сдержаться — он не думает, как это странно будет выглядеть, и просто позволяет себе побыть не Ангелом, а Арсением. Арсением, которому уже не в такой степени, но всё же больно и страшно и которому нужна поддержка лучшего друга.

Арсений, сделав широкий шаг, крепко обнимает Егора и утыкается носом ему в плечо; спустя пару секунд оторопевший Егор располагает свои руки под основанием арсеньевских крыльев и словно успокаивающе поглаживает по спине.

— Спасибо, — выдыхает Арс, проморгавшись и согнав ненужные сейчас слёзы. — Ты даже представить не можешь, как много для меня значат твои слова, — искренне признаётся он, на миг прижимая Егора к себе ещё сильнее, и затем отстраняется, встречаясь с его ошарашенным взглядом: тот явно не понимает, почему вдруг мнение какого-то ноунейма обладает такой ценностью для самого Супер-пупера — то, что Егор не ставит между ними знак «равно», очень чувствуется, и Арсений намеревается это исправить.

— Пожалуйста? — растерянно отвечает Егор, однако почти сразу после этого хмурится и мотает головой. — Нет, это я тебя тут благодарить должен, не переводи стрелки! — с шуточной строгостью возражает он, и Арсений, светло улыбнувшийся, приподнимает руки в сдающемся жесте. — Отныне и навсегда ты мой любимый из Пуперов, — серьёзно заявляет Егор, и Арсений, честно, польщён до глубины души (хотя всё ещё считает себя не слишком впечатляющим в супергеройском плане — особенно в сравнении с теми же Пуперами, такими яркими и уникальными, — да и кто вообще может быть лучше Санни?) — выражает он эту благодарность тёплым, почти нежным взглядом.

— А как же Мим? — с весёлым фырком затем интересуется Арс.

— А он тоже любимый, но уже в другом смысле, — Егор расплывается в лисьей улыбке и ведёт плечом, стреляя в Арсения кокетливым взглядом.

На пару секунд они замолкают; Арс, не сводя с него тёплых глаз, задумывается о том, что ещё в октябре даже представить не мог, что будет взаимодействовать с Егором в образе Ангела, а теперь это происходит в действительности — всё как и предсказывала Олеся, — а потом наконец решается задать вопрос, который его мучает уже вот уже с месяц:

— Сильно удивился, когда узнал, что Мим — это Эд?

Арсений весь замирает от нетерпения услышать из егоровских уст полную историю произошедшего в тот злосчастный вечер, когда Эд вернулся домой, а Егор тут же забавно округляет глаза и, глубоко вдыхая, медленно качает головой.

— О-о, «удивлён» — это слишком мягко сказано, — наконец говорит тот и всё ещё смотрит на Арсения огромными глазами. — А с учётом того, что он пришёл ко мне весь в собственной крови, у меня чуть сердце не остановилось, честное слово, — прикладывая руку к груди, Егор приподнимает брови. — Да я и до сих пор, кажется, не до конца осознаю, что Мимом правда оказался человек, который мне с первого взгляда понравился. Хотя, с другой стороны, если так подумать, ничего удивительного в этом нет, — продолжая, фыркает он, и Арсений тепло улыбается: да, здесь точно не обошлось без вмешательства госпожи судьбы.

Обнаружив в Арсе благодарного слушателя и радуясь, что в принципе может этим хоть с кем-то поделиться (он прямо так и говорит, что очень хочет кричать на весь мир о своём везении, однако лучшему другу и вообще кому-либо другому рассказать не может из-за сохранения тайны эдовской личности — он даже подписчикам на своём щитпостном канале не говорил ничего про Эда просто на всякий случай; это всё ещё, конечно, очень забавно, что Булаткин, сам того не ведая, вываливает это всё своему лучшему другу, от которого же это всё и скрывал), Егор в мельчайших подробностях описывает свою реакцию и просто льёт слюни на Эда, после чего с искренним интересом расспрашивает Арсения про их отношения с Санни.

Шушукаясь и хихикая между собой, как настоящие подружки, они вскоре спускаются на первый этаж и по запаху вкусной еды находят кухню; там Арс с Егором с радостью присоединяются к Пуперам (в числе которых здесь только Русич, Мим и Мираж, а ещё чуть позже подтягиваются Санни и Йоуке, о чём-то перемигивающиеся друг с другом) и ребятам из креативной и съёмочной групп.

Вместе они около получаса едят заказанную еду, пьют чай и активно болтают (все трое — и Эд, и Санни, и Арсений — следят за тем, чтобы Егор не чувствовал себя лишним в компании с уже сложившимися дружескими отношениями, однако Егор превосходно справляется сам и практически без чужой помощи находит общий язык со всеми и очаровывает каждого своей обворожительной улыбкой), пока не наступает пора главным звёздам сегодняшнего дня идти переодеваться в съёмочный образ.

Как сообщил Арсению Санни, после разговора с Гудком было решено добавить в сезон изюминку в виде перекликающихся друг с другом костюмов, поэтому Маше и её помощнице пришлось срочно дорабатывать образы участников — храни господь их самих и их нервы.

Первыми в гримёрку отправляются Эд и Егор, а Санни с Арсением остаются ещё на пять минут на кухне — пока первые двое переодеваются, Эллиот, как и обещал, берёт небольшое интервью у златокрылого дуэта по отдельности и вместе (коалиция всё-таки) — ближе к концу своеобразного интервью эти попугаи-неразлучники возвращаются.

Цветовая гамма их нарядов — чёрно-белая с элементами красного: Эд в массивных берцах, обтягивающих и сильно рваных джинсах с высокой талией, в прорезях которых виднеются колготки в крупную сетку (собственно, они же выглядывают из-под пояса джинс, подчеркивая его талию), и сверху прямо на голый татуированный торс у него надет красный пиджак с приколотой белой розой к нему (судя по всему, искусственной, но выглядящей практически неотличимо от настоящей); на Егоре же отличающиеся только белым цветом берцы, обтягивающие чёрные джинсы с такой же высокой посадкой и укороченный белый пиджак (застёгнутый, в отличие от эдовского) с красными пуговицами и приколотой красной розой в том же месте, что и у Эда.

Да простит его Санни, но Арсений пиздец как сильно залипает на эту сногсшибательную парочку, застывшую в дверном проёме; хотя Санни явно его осуждать не собирается — сам на несколько долгих секунд подвисает, с приоткрытым ртом изучая образы их сегодняшних противников.

— Слышьте вы, гейские геи, — весело усмехается Эд, пока Егор смеётся, стреляя в него взглядом, — слюни подотрите и пиздуйте переодеваться, — кивает затылком куда-то позади себя и вальяжно проходит в кухню — Егор, словно они жвачкой друг к другу приклеены, притягивается к нему.

Закончив их интервью Миражу, Санни первым удаляется в гримёрку, а Арсений задерживается на пару минут, чтобы ещё и вслух выразить своё восхищение эдовским и егоровским образами — нет, они правда выглядят как с обложки модных журналов; Арс уже слышит, как фандом будет восхищаться прекрасной работой Маши и тем, как же отпадно выглядят сами Мим и Егор — и, ну, чтобы не смущать Санни, пока он там переодевается.

Когда Арсений оказывается в гримёрке, Санни уже надевает последний элемент одежды — красивый золотой бомбер; сам он одет в белые полуофициальные штаны, майку и золотые массивные кроссовки — к его белым кудряшкам такой образ подходит просто идеально, и, как бы пиздато ни выглядели Эд с Егором, именно такое западает в арсеньевское сердце и заставляет заново влюбиться в Санни.

— Какой ты красивый, — закрыв за собой дверь, Арсений с улыбкой подплывает ближе к Санни и, нырнув руками под расстёгнутый бомбер, притягивает его вплотную к себе, после чего приподнимается на носочках и прижимается к солнечным губам в мягком поцелуе.

Санни отвечает ему мгновенно, обнимая его за шею и зарываясь пальцами в чёрные волосы; если бы Арсений мог, обязательно бы замурчал от удовольствия, а пока что он, прижимая Санни ещё ближе, заключает их в кокон из собственных крыльев — Арсу слишком мало двух рук, чтобы обнимать его, а потому приходится компенсировать это ощущение единственным доступным способом.

Через пару минут Санни находит в себе силы отстраниться и, оставив ещё несколько плавящих внутренности поцелуев на Арсовых губах, подбородке и кончике носа, напоминает, что пора переодеваться — меньше чем через час они уже должны сидеть за тем самым столом, а до этого ещё нужно уложить волосы и припудрить носик в кресле у визажистов.

Арсений с преувеличенно грустным вздохом по-детски надувает губы — Санни, фырчаще смеясь, вновь чмокает его в кнопочный нос — и отходит к вешалке, где среди прочей одежды висит его сегодняшний образ, слегка подкорректированный Машей (слегка, потому что у них с Санни изначально были перекликающиеся друг с другом образы — они сами стали инициаторами такого дизайнерского решения, потому что если есть возможность оставить очередной намёк на то, что они вместе, то они просто не могут её упустить).

Они оба сегодня преимущественно в белом с золотыми элементами, и если у Санни это кроссовки и бомбер, то у Арсения — блестящие штаны и портупея поверх рубашки; выглядит просто сногсшибательно, и Арсу действительно не терпится предстать в таком виде перед камерами.

— У меня для тебя есть кое-что, — мурчит как-то незаметно подошедший сзади Санни, и залюбовавшийся Арсений невольно вздрагивает и оборачивается на него; взгляд голубых глаз любовно оглаживает улыбающееся лицо напротив — Арс и сам улыбается, потому что не может не, — и стекает на уровень солнечного сплетения, где Санни держит какой-то белый свёрток, повязанный золотой подарочной ленточкой.

Сердце ёкает, когда Арсений, переняв вещь из любимых рук и развернув её, понимает, что это красивый белый топ, сделанный специально для него (вырезы под крылья на спине сами говорят об этом), и он поднимает умилённо-благодарный взор на Санни.

— Это по моему наброску сшито. Мне кажется, тебе должно подойти, — объясняет тот через пару секунд, а Арсений, не разрывая зрительного контакта, прижимает вещь, явно сделанную с любовью, к быстро бьющемуся сердцу. — Если хочешь, можешь надеть на съёмки — к портупее он подойдёт, я специально под неё.. — Санни не успевает договорить, потому что Арсений, не в силах больше сдерживаться, прижимается к нему в объятиях.

— Я надену, — говорит Арс, прикрывая глаза, когда Санни, оставив мягкий поцелуй в чёрных волосах, нежно и крепко обнимает его в ответ. — Спасибо, моё Солнце, мне очень нравится, — поднимая голову, наконец благодарит его Арсений, и ответная солнечная улыбка плавит всё его существо.

— Носи с удовольствием, мой Ангел, — выдыхает Санни, после чего прижимается к арсеньевским губам в, к сожалению, недолгом поцелуе; он отстраняется преступно скоро и отходит на пару шагов назад, к дивану. — Всё, переодевайся, я не мешаю, — с миролюбивым видом, он приподнимает руки, а Арсений смешливо фыркает.

— Выходить ты не планируешь, я правильно понимаю?

— Только если ты прогонишь, — с лисьей улыбкой качает головой, а Арс только прищуривается с едва заметной ухмылкой.

— Если хочешь посмотреть и попускать на меня слюни, так и скажи, — расплываясь в весёлой улыбке и склоняя голову, говорит Арсений и прикусывает губу.

— Очень хочу, — на удивление, на полном серьёзе, без капли шуточных интонаций тут же произносит Санни, и Арсений даже тушуется. — Посмотреть и потрогать. Если можно, — теперь уже и он сам несколько смущается (на фоне того, как в последнюю ночь покерного турнира Санни смело и без всякого стеснения лапал его за жопу, прижимая до невозможности близко к себе, это стеснение сейчас выглядит достаточно забавно), однако не перестаёт смотреть с искренней надеждой на то, что Арсений ему позволит.

Арсений же, не желающий и физически не способный отказывать этим щенячьим глазкам, преодолевает собственное, так же некстати вылезшее смущение и, втянув крылья, без лишних слов приподнимает левую руку, нажимая большим пальцем на пломбу на своём прозрачном браслете — костюм сворачивается, и Арс оказывается перед Санни в базовых шортах и футболке.

Чтобы отвлечься от появляющегося румянца на щеках, Арсений, притворяющийся, будто он действительно один в этой комнате (помогает, если честно, слабовато: пристальный взор его молчаливого наблюдателя ощущается каждой клеточкой тела и заставляет сердце биться чаще), поворачивается спиной ко входу и быстро стягивает футболку и шорты, после чего отбрасывает их на стоящую в метре от него табуретку.

В момент, когда он снимает с вешалки свои золотые штаны, арсеньевской спины осторожно касаются пальцы бесшумно оказавшегося рядом Санни, из-за чего тот снова вздрагивает и покрывается мурашками.

— Я иногда забываю, что ты тоже человек, — негромко произносит Санни, проводя подушечками пальцев по Арсовым лопаткам, откуда вырастают белоснежные крылья, — а не прекрасный ангел, спустившийся ко мне с небес, — его мягкий, окутывающий бархатом голос вызывает внутреннюю дрожь во всём теле, и Арсений, сглатывая, шумно выдыхает и прикрывает глаза.

Санни подключает и вторую руку: спускается к пояснице, оглаживает талию и скрытые боксерами тазобедренные косточки, с нажимом проводит по животу и в конце концов по-собственнически прижимает к себе, поднимаясь обеими ладонями к грудной клетке, задевая по пути соски и утыкаясь носом в основание шеи; Арсений, откидывая голову на его плечо, комкает в руках ткань съёмочных штанов и тихо стонет оттого, что Санни выцеловывает и совсем слегка прикусывает нежную кожу. Сердце в груди бьётся оглушительно громко.

Через десяток секунд Санни настойчиво забирает из арсеньевских рук штаны и не глядя отбрасывает их к той куче на табуретке — одна штанина некрасиво свешивается на пол, но обоим на это сейчас глубоко наплевать; за талию развернув Арсения к себе лицом, Санни нетерпеливо его целует — Арсений с идентичной эмоцией, перекладывая ладонь на чужой затылок, отвечает ему в то же мгновение и жмётся ближе, пока любящие руки скользят вверх-вниз по всей спине.

Арс сам не успевает понять, как оказывается усажен на подзеркальный столик и вжат спиной в это самое зеркало; стоящий между его разведённых ног Санни целует его требовательно, горячо и головокружительно правильно, гладит его голый торс, мнёт бёдра, давит на поясницу, заставляя выгнуться, буквально вжимает в себя, и Арсений плавится под ним, как размятая глина, и полустонет в поцелуй.

В какой-то момент Санни отстраняется и смотрит на полулежащего под ним Арса поплывшими глазами — любуется, и это осознание словно током прошибает, опаляя щёки румянцем.

Только сейчас в полной мере Арс понимает, что правда находится перед Санни полностью — не считая трусов и кроссовок — голым и ему никуда не спрятаться и не закрыться: свести ноги и обнять себя руками ему не позволят, в то время как сам Санни полностью одет — такой контраст почему-то торкает ещё сильнее, и Арсений ещё сильнее смущается оттого, что начинает возбуждаться.

— Кто-то, помнится, говорил, что у нас мало времени, — усмехается Арсений с небольшим количеством сучливых интонаций в охрипшем голосе и тем самым приводит в чувство Санни, слишком залипшего на рассматривании распластанного под ним тела.

— Похуй, — он отрывисто мотает головой и обеими руками оглаживает покрытые тёмными волосками бёдра. — Господи, Ангел, какой же ты потрясающий... Я буквально молиться на тебя готов, — восхищённо бормочет Санни, проводя костяшками пальцев по арсеньевским покрытым мурашками бокам, и Арс прерывисто выдыхает, невольно втягивая живот, пока всё его существо замирает под этим взглядом траянистых глаз. — Знаешь, до тебя я не понимал, как можно настолько сильно кем-то восхищаться, что это становится физически сложно сдерживать. Ты даже не представляешь, сколько я об этом думал и сколько раз представлял, как целую тебя всего, с головы до пальцев ног, — продолжает Санни, вновь спускаясь руками на бёдра и приятно сжимая кожу, после чего наклоняется и прижимается губами к Арсовой шее — тот только хватает ртом воздух и, насколько это возможно, склоняет голову набок, предоставляя больше пространства для горячих поцелуев. — Какой же ты... — спускаясь ниже и сжимая бёдра ощутимее, между поцелуями Санни шепчет ему комплименты, отчего и без того красный Арсений смущается ещё сильнее. Достигнув уровня сосков, Санни посасывает и слабо прикусывает губами левый, и Арса гнёт дугой оттого, как это приятно, — первый громкий стон не заставил себя долго ждать.

Солнечные ни на секунду не прекращающиеся поцелуи, любовным фонтаном разбрызгивающиеся по часто вздымающейся грудной клетке, и прикосновения ласковых и наконец-то дорвавшихся рук, ощущающиеся везде и сразу, кажутся сбывшейся самой заветной мечтой, а сам Арсений чувствует себя ненормально счастливым — ещё чуть-чуть, и у него остановится сердце от передоза сильными положительными эмоциями и любовью к Санни.

Однако для полного и всепоглощающего счастья ему не хватает лишь возможности точно так же расцеловать Санни, потому что тот, по ощущениям, залез в арсеньевскую голову и озвучил его собственные мысли (с финала покера прошла всего пара дней, но Арсению не хватит всех имеющихся пальцев, чтобы сосчитать, сколько раз он представлял, как они с Санни в ту ночь всё же зашли дальше поцелуев).

Больше всего на свете хочется стянуть с Санни этот дурацкий — то есть, очень красивый, конечно, — бомбер и оставить его хотя бы в одной майке, чтобы получить доступ к его рукам, шее и ключицам (а лучше и от майки избавиться за ненадобностью), так что, пока Санни, с нажимом поглаживая рёбра большими пальцами и оставляя очередной засос там, где его точно будет не видно, Арсений нетерпеливо, однако осторожно (во избежание каких-либо повреждений наверняка неприлично дорогой шмотки, и пусть после вхождения в постоянный состав «Громкого вопроса» Арсово финансовое положение резко взлетело до небывалых значений — Арсений до сих пор в глубочайшем ахуе от цифры на своём супергеройском счёте — и в теории он может позволить себе компенсировать стоимость этой вещицы, всё равно аккуратность лишней не будет) снимает с него бомбер, укладывая тот кучей золота рядом с собой.

Обеими руками взяв солнечное лицо, Арсений поднимает то на уровень собственного и впечатывается в приоткрытые губы так голодно и жадно, словно с последнего из поцелуя прошёл по меньшей мере год; Арс, уже без стеснения выправив чужую майку из-за пояса штанов, ныряет руками под плотную ткань и, наконец-то касаясь горячей кожи солнечной спины, поглаживая её и слабо царапая, прижимает Санни ближе к себе.

Отстранившись от его губ, Арсений стекает поцелуями к линии челюсти и, когда Санни, прерывисто выдохнув, понятливо приподнимает голову, наконец получает доступ к его прекрасной шее — нежная и тёплая кожа, что пахнет так знакомо и по-родному, намного лучше всего того, что Арсова фантазия только могла придумать; меняющееся дыхание сверху по мере того, как Арсений хаотично зацеловывает, изредка прикусывая и еле как сдерживаясь от того, чтобы не оставлять следов, всё доступное ему пространство, кажется ему самым лучшим звуком на свете.

Так хочется заглянуть в солнечное лицо и увидеть, как оно выглядит сейчас, когда Арсений столь незатейливым образом доставляет ему удовольствие, но вместо этого он слепым котёнком вновь тыкается в ласковые губы Санни и внутренне громко мурчит оттого, каким удовлетворённым и залюбленным себя чувствует.

Санни, насколько это позволяет поза, оглаживает арсеньевские ягодицы и следом вжимает его в себя — Арсений буквально чувствует его возбуждение собственным и несдержанно мычит в поцелуй.

Если честно, это совсем не способствует успокоению или хотя бы заземлению, наоборот, оно только распаляет ещё сильнее — Арсений уже в том разжиженном состоянии, когда он настолько сильно хочет Санни, что готов отдаться ему прямо на этом косметическом столике (да, конечно, для своего первого раза он представлял более романтичную обстановку — ну или элементарно кровать, — но и так, в целом, очень даже охуенно).

Санни снова спускается смазанными поцелуями к шее и ключицам, и Арсений и без того громко дышит, однако, когда солнечная рука нерешительно — не знает, можно ли ему или нет, — сквозь трусы накрывает и чуть сжимает арсеньевский член, полноценно стонет в голос — вовремя остановить себя попросту не получается: все силы уходят на осознание, что Санни правда... Святой господь, Арсений сейчас и правда позорно спустит в трусы.

Продолжая охерительно приятно и с каждым новым движением всё увереннее поглаживать Арсения сквозь ткань, с нажимом потирая уздечку и надавливая на уретру, в области которой на серых боксерах образовалось тёмное пятнышко естественной смазки, Санни впечатывается в его губы своими и хоть так глушит арсеньевские задыхающиеся стоны.

Арсений столько всего чувствует в это мгновение, что его вот-вот буквально разорвёт на мелкие кусочки — ему так хорошо, что от этого даже плохо; он стонет прямо Санни в рот, обнимая его за шею и скрещивая за его спиной голые ноги, прижимает его ещё ближе к себе, сам выгибается навстречу и молится лишь об одном: чтобы это никогда не заканчивалось.

За дверью слышатся голоса и смех ребят из креативной группы, но ни Арсений, ни Санни даже не дёргаются: пройдут мимо, как и все до этого, к тому же они сейчас даже под угрозой быть застуканными физически не смогут друг от друга отстраниться — никакие стыд божий и смущение перед заставшим их в таком положении человеком не заставят Арсения оторваться от этих губ, что целуют его с таким напором и самоотдачей.

Однако их всё же прерывают — совершенно нагло и бесцеремонно: дверь с громким щелчком отворяется, и оба тут же разрывают поцелуй, устремляя недовольные взгляды на только что вошедшего, как оказывается, Миража.

Миража с телефоном в руках, камера которого направлена прямо на них; за секунду осознавший произошедшее и обосравшимся котёнком расширивший глаза Эллиот тут же опускает телефон и ойкает. Ойкает ещё раз и хватается за дверную ручку, шагая обратно за порог.

— Мираж! — рычит Санни вслед захлопывающейся двери, и Арсений аж вздрагивает оттого, как непривычно грозно это звучит. — Удали сейчас же!

— Сори, это прямой эфир! — приглушённо отзывается сбегающий с места преступления Эллиот, и на пару секунд в гримёрке повисает оглушительно громкая тишина, во время которой оба пытаются хотя бы примерно прикинуть, каких размеров пиздец сейчас вообще произошёл.

— Вот и настала пизда ежатам, — первым комментирует ситуацию Арсений, у которого от резкого прыжка адреналина в крови всё возбуждение сошло на нет, а повернувшийся в этот момент Санни утыкается ему лбом в плечо и, не сдержавшись, фырчаще смеётся; на удивление, у Арса нет и толики злости и вообще негативных эмоций по отношению к Эллиоту — возможно, он ещё не до конца переварил случившееся, однако сейчас ему по какой-то причине очень весело.

— Пиздец, так феерично спалиться могли только мы с тобой, — оторвавшись от его кожи, Санни с широкой улыбкой смотрит в Арсовы глаза и, приподнимая брови, качает головой.

— Ну что, ставим скрины из этого эфира себе на аватарки? — припоминая их самый первый отмоченный прикол, смешливо продолжает Арсений, а Санни, не успев отойти от одного, тут же охуевает от другого.

— А, ты то есть настолько всех разъебать намерен? — он слишком забавно смотрит на Арса исподлобья, и тот просто не может сдержать смех — вот теперь уже точно нервный.

— Бля, я уже вижу эти желтушные заголовки: «Скрывавшие свои отношения Санни и Ангел, не дождавшись начала съёмок, решили заняться этим прямо в гримёрке». — Нарисовав в воздухе обеими руками дугу, как делают в мультиках (и чтоб непременно появились блёстки!), Арсений всё же краснеет и закрывает лицо руками из-за всё-таки накатившего смущения: это же правда разлетится по интернету со скоростью света.

— А в твиттере будут просто. Бесконечно. Орать, — поддерживает его разгон Санни и с нежностью будто успокаивающе поглаживает Арсовы плечи. — Мы же только что буквально визуализировали их фанфики, — фыркает он с ощущаемой улыбкой в голосе, которую Арсений и видит спустя буквально пару секунд, когда Санни мягко, но требовательно отстраняет Арсовы руки от его лица и целует костяшки, заглядывая в глаза.

— Не ожидал я в таком виде предстать перед фанатами... — уже тише продолжает Арсений, качая головой, и в конце концов с глухим стуком упирается затылком в зеркало позади; они же с Санни и правда выглядели как стоп-кадр из какого-то порно, к тому же Арс ещё и голые ноги засветил... Это же и Антон, и Егор увидят... Господи, стыд-то какой!

— Этот твой вид — самый лучший из всех, что я видел, — сразу же отзывается Санни и чмокает его в линию челюсти, проводя ладонями по талии. — И я откушу Миражу или кому-либо другому жопу, если нас ещё раз прервут в такой момент, — выдыхает ему в кожу обещание и вновь выцеловывает Арсову шею, и тот, расплываясь в улыбке, обнимает Санни за шею одной рукой, а другой зарывается в мягкие белые волосы; выдыхает носом, снова обмякая в заботливо поглаживающих его везде и сразу руках.

Прекращать эти нежности совершенно не хочется, потому что они с Санни наконец друг до друга дорвались (да, не очень вовремя, но всё же), и Арсений всё обещает себе, что вот совсем скоро, вот сейчас, прямо сейчас всё закончит, однако солнечные поцелуи спускаются всё ниже, собственная грудная клетка начинает вздыматься чаще, и он снова начинает возбуждаться.

Здравый смысл в арсеньевских мозгах всё же восстаёт из пепла, и Арс, проделавший над собой усилие, что в миллионы раз больше титанического, на ощупь находит солнечный бомбер и пихает тот Санни в плечо.

— Всё, иди, а то опять до стояка зацелуешь! — Арсений наигранно хмурит брови, однако улыбка всё равно так и лезет на лицо: Санни, поднявший свои растерянные глаза котёнка-невдуплёныша, выглядит слишком очаровательно.

— А минусы будут? — впрочем, практически сразу он ухмыляется и вскидывает брови, но быстро сдаётся, стоит Арсению наигранно грозно на него зыркнуть исподлобья. — Ладно-ладно! — наконец перенимая свой бомбер, Санни приподнимает одну руку в сдающемся жесте и отходит на пару шагов назад — Арсению сразу же становится холодно.

Тот в один миг слезает в косметического столика и, сделав широкий шаг вперёд, падает в объятия Санни, после чего несколько раз целует его в шею в знак благодарности и прикрывает глаза, крепко прижимая его к себе; Санни тепло смеётся и так же обвивает Арсения руками.

— Спасибо, — искренне шепчет Арс, потираясь щекой о его голое плечо; он правда очень-очень сильно благодарен Санни за каждый поцелуй, оставленный на его коже, и вместе с тем испытывает чувство вины за то, что не смог в той же степени залюбить того в ответ — этот гештальт Арсению буквально жизненно необходимо закрыть в ближайшее время (возможно, даже этой ночью, если у них обоих останутся силы после многочасовых съёмок).

— Тебе спасибо, мой хороший, — мурлычет Санни ему на ухо и чмокает его в хрящик. — Ты самый разъёбный на свете.

Арсений смущённо улыбается ему в кожу и, отстранившись от него, сверкает глазами из-под ресниц; они оба одновременно подаются друг другу навстречу, чтобы в который раз встретиться губами, и что-то внутри грудной клетки лопается, заливая внутренности непередаваемым теплом.

Рядом с Санни Арсений чувствует себя самым счастливым человеком на свете — даже думать не хочется, как бы они (и больше всех — по глупости, разумеется, — сопротивлявшийся Арс в частности) жили без всего этого.

В который уже раз кое-как отлипнув друг от друга (ну что поделать, если они, будучи даже не то что в одном пространстве, а просто живя на одной планете, стремятся держаться рядом — и чем ближе, тем лучше), они расходятся: Санни падает на диван, а Арсений подходит к вешалке и, подняв с табуретки свои штаны, наконец начинает одеваться.

Аккурат в момент, когда он застёгивает предпоследний ремешок на портупее, в дверь гримёрки кто-то стучится — то ли Эллиот уже успел всех предупредить, чтоб были осторожнее, то ли кто-то сам по себе очень вежливый; Арсений и Санни одновременно произносят короткое «Да?», после чего дверь приоткрывается и в образовавшуюся щель заглядывает Егор. Его волосы уже по-съёмочному красиво уложены, а сам он широко улыбается, окидывая их двоих смешливым взглядом — ну точно уже всё знает.

— Там на трансляции только и вопросов, что о вас и вашем... интересном досуге, — сделав небольшую паузу, Егор играет бровями. — Не хотите дать пару комментариев общественности? — весело спрашивает он, опираясь на дверной проём; Арсений и Санни переглядываются — тот смотрит вопросительно, но по его виду в целом понятно, что он совсем не против этой идеи, и Арс в ответ только пожимает плечами, мол, почему бы и нет. — Всё равно уже скрываться не получится , — озвучивает промелькнувшую в арсеньевской голове мысль Егор, и Арсений, обменявшись с ним взглядами, улыбается.

Закончив с одеванием, Арсений и Санни быстренько гримируются и вскоре приходят в уютную гостиную, где на коричневом угловом диване развалился болтающий с подписчиками Мираж; Эллиот сразу же приободряется, когда видит этих двоих в компании Егора, и с радостью передаёт им телефон с включённым прямым эфиром, который смотрят около пятидесяти тысяч человек — просто невообразимое количество, кружащее голову.

Телефон отставляется на кофейный столик, а Санни вместе с Арсением усаживаются на диван (сразу вплотную друг к другу, потому что чё уж им выпендриваться теперь, когда все всё видели) напротив, а Егор падает сбоку, чтобы не быть в кадре: ему здесь светиться нельзя, он ведь главный сюрприз этого сезона.

— Всем привет! — с широкой улыбкой здоровается с подписчиками Санни, и Арсений также приветствует зрителей чисто на автомате, потому что невольно засмотрелся на солнечное отражение на экране (ну правда, зачем он такой красивый уродился!).

Это казалось невозможным, однако с их появлением и без того летящий чат разгоняется до ста комментариев в долю секунды, и теперь выцепить оттуда что-то просто нереально — хорошо, что у них есть Егор, который прошерстил часто задаваемые вопросы (причём не только на эфире, но и в других социальных сетях) и который с игривой улыбкой спрашивает:

— Ну что, готовы начать наше интервью?

Арсений, поворачиваясь к нему лицом, улыбается светло и одновременно с Санни произносит уверенное «Да»; Егор словно в предвкушении ёрзает на месте и, прокашлявшись, начинает:

— Что ж, начнём с самого очевидного, чтобы у всех сомневающихся подгорела ж... Ой, то есть, закончились аргументы, — наигранно оговаривается и тут же исправляется он, и Арс просто не может не хихикнуть с этой подъёбки некоторых особо яростно заблуждающихся личностей — ну какая же Егор иногда сука, и как хорошо они с Арсением в этом плане друг другу подходят. — Вы правда вместе? Прям по-настоящему? — и хлопает забавно распахнутыми глазами, подставляя обе руки под подбородок — блин, надо его всё-таки засветить в камеру, а то такая актёрская игра пропадает! Арсений его обожает, честное слово.

— Правда вместе, — отвечает за них двоих Санни, со всей нежностью мира смотрящий на повернувшегося к нему Арса, и так привычно и правильно берёт его за руку, сплетая их пальцы; Арсений просто не может не расплыться оттого, что можно наконец не сдерживаться и быть влюблёнными нищенками на виду у всех (хоть ему и нравились эти своеобразные кошки-мышки).

— Вот он, — отвлекаясь от любимых глаз, переводит внимание на телефон и указывает левой рукой на Санни, — буквально лучшее, что есть в моей жизни, — с улыбкой, но в то же время абсолютно серьёзно заявляет Арсений и через экран видит, как меняется выражение солнечного лица и как тот в умилении склоняет голову набок и надувает губы.

— Ангел... — растроганно зовёт его Санни, и Арсений просто не может не обернуться к нему.

— Правда, — выдыхает он, перекладывая свободную руку ему на щёку и улыбается теплее. — Ты для меня значишь целый мир, — шёпотом, потому что это признание не для публики, а для одно лишь Санни, которого Арсений безмерно любит; тот часто моргает и приоткрывает, тут же закрывая, рот, будучи не в силах что-либо сказать — так сильно Арс его выбил колеи своими словами, и это невозможно очаровательно.

Ему не нужно словесного подтверждения, чтобы знать и видеть в травянистых радужках абсолютно то же самое; Арсений, не сдержавшись, на пару секунд прижимается к его губам в нежном поцелуе и вспоминает о том, что за ними, вообще-то, все наблюдают, только когда Егор тактично покашливает.

— Если что, дорогие подписчики, мне точно так же неловко за этими двумя наблюдать, — говорит следом тот, и отстранившийся Арс снова смеётся, морща нос и стреляя в него взглядом. — Но мы рады за вас, мальчики. Будьте счастливы, — уже искренне желает им Егор, после чего единожды хлопает в ладоши, чуть подскакивая на месте — Арс бы вечность смотрел на него такого заряженного. — Итак, продолжаем!

Егор последовательно задаёт им вопросы касательно того, как развивались их отношения и так далее, и на большинство Санни с Арсением отвечают вполне себе честно и насколько это возможно подробно — оба друг о друге могут говорить бесконечно, — однако это не затягивается надолго: через десяток минут приходит Гудков и с радостным видом сообщает, что всё наконец-таки готово к началу.

Эфир завершается загадочными улыбками, и все четверо участников в кои-то веки допускаются к ведущей в подвал лестнице — туда, где будет твориться самая настоящая магия (и, возможно, происходить самые грандиозные ссоры).

У Арсения, рядом с Санни стоящего у первой ступеньки, в предвкушении сводит живот и поджимаются пальцы ног — он не в силах поверить до конца, что это действительно в самом деле происходит с ним; Санни, словно чувствуя исходящее от Арса волнение, берёт его за руку и успокаивающе сжимает — словно по волшебству, противный нервяк и правда проходит, оставляя после себя только радостное нетерпение.

— Ну погнали уже, давайте! — прямо-таки пышущий энергией Эд пару раз подпрыгивает на месте, после чего обеими руками со звонким шлепком даёт впереди стоящим — и, как ему кажется, безбожно тупящим — Арсению и Санни по задницам, чтоб шевелились уже.

Егор позади ржёт, а Арс только стреляет в этих двоих наигранно недовольным взглядом, после чего наконец первым ступает на приветливо скрипнувшую лестницу. Вот-вот начнётся третий сезон его самого любимого шоу.

Chapter Text

— Друзья, всем привет! Уже завтра Новый год, а на Новый год мечты должны сбываться, — Санни широко улыбается, разводя согнутые в локтях руки в стороны и глядя в свою камеру. — По крайней мере, мечту одного человека мы сегодня точно исполнили.

— Да, дело в том, что этот сезон будет не совсем обычным, — подхватывает Арсений, с весёлым огоньком в глазах переводя взгляд с Санни на широко улыбающегося Егора, что сидит напротив и — по задумке — пока что не светится на камерах. — В этот раз мы решили разбавить концентрацию супергероев в кадре и позвали...

— Какого-то ноунейма, — вставляет свои пять копеек Егор, и Арсений не может не посыпаться.

— Какого-то ноунейма позвали, как подсказывает мне мой суфлёр с противоположного угла, — возвращая взгляд на свою камеру, поддерживает его разгон тот, несмотря на то что вообще-то в корне не согласен с тем, что Егор является для всех сидящих за столом и для зрителей рандомным парнем с улицы. — А если серьёзно, то мы решили позвать к нам в гости, наверное, одного из самых ярых и преданных наших поклонников, который следил за Супер-пуперами с са-а-амого первого появления этих двоих и Джиниуса. Я думаю, что каждый фандомный человек рано или поздно сталкивался с его аккаунтом на просторах интернета, и все вы его, конечно, знаете и любите.

— Дамы и господы, — наконец вступает в игру Эд, поставивший условие, что именно он будет представлять Егора, и до этого расслабленно сидевший, откинувшись на спинку стула, и подаётся корпусом вперёд, с ухмылкой глядя в синие, светящиеся восторгом глаза, — вашему вниманию великий и неповторимый Булка Кридовская! — Егор, который теперь наконец-то появится у всех на экранах, счастливо улыбается и чуть приподнимает плечи к ушам. — В миру так же известный как Егорка. Просим любить — но не слишком, а то ревновать будем — и жаловать.

Арсений стреляет в него смешливым взглядом и едва сдерживается от того, чтобы прокомментировать это шуточной просьбой говорить только за себя — Санни, с которым Арс встречается глазами, судя по всему, думает о том же.

— Всем привет, — Егор широко улыбается и машет обеими руками в камеры. — Я до сих пор не до конца осознаю, что это всё не лихорадочный сон, и я... Я очень счастлив быть здесь, правда, — он с искренней признательностью во взгляде прижимает ладонь к сердцу и смотрит на каждого сидящего за столом, — спасибо вам огромное, что позвали. Я даже мечтать не смел.

— Если вы вдруг задаётесь вопросами, он сюда через постель попал, кстати, — поднеся руку рту, громким шёпотом делится со зрителями Эд, а егоровское выражение лица с умилённого забавно меняется на охеревшее, а затем — на возмущённое.

— В которую ты меня, между прочим, и затащил! — обвиняюще тычет в него пальцем Егор, а Арсений с Санни просто не могут сдержать смех и безбожно сыпятся с этих двоих — этот момент точно вырежут в монтаже, но как же классно, что этот прикол вообще появился.

Они ещё некоторое время уже вчетвером разгоняют личные приколы, которые точно не попадут в общий хронометраж, после чего наконец собираются и перестают игнорировать лежащие посередине стола два конверта (один из них является приветственным, а другой — финальным, до которого они доберутся ещё не скоро).

Егор на правах новичка зачитывает первое письмо, и игровой процесс потихоньку запускается — первую игру выпала честь приносить Арсению как ещё одному новенькому в этом проекте.

Если поначалу Арс ещё переживал по всевозможным поводам (начиная от страха всё запороть и заканчивая тем, хорошо ли он выглядит в кадре), то в течение первой же игры все переживания улетучиваются, словно их никогда и не было: он с головой погружается в процесс, искренне смеётся и просто кайфует, не замечая, с какой скоростью летит время — по ощущениям, прошло всего десять минут, а уже пора идти давать небольшое интервью по итогам игры. И так одно за другим, не успевая опомниться.

Девять с половиной часов пролетают не за одно, конечно, мгновение, но так прискорбно быстро, что к моменту вскрытия второго конверта и вынесения приза Арсений испытывает не сравнимое ни с чем по силе желание отмотать время назад, лишь бы съёмки не заканчивались так скоро.

Даже радость от их с Санни общей победы не перебивает эту так не вовремя вылезшую тоску — честное слово, если бы ему сказали, что камеры ничего не записали и нужно всё ещё раз переигрывать, Арс бы вот совсем не расстроился: в нём, несмотря на поздний час, энергия словно не тратилась, а только множилась

Но ладно, нужно ведь сосредотачивать своё внимание на хорошем, правда? Арсений и Санни и их коалиция (или коазлиция, как в разгаре игры их называли Эд с Егором) победили в этом сезоне и выиграли клёвый приз на двоих — Санни уже пошутил про то, что это станет их фамильной драгоценностью и будет переходить от поколения к поколению, и это — то, что Санни пусть и в шуточном контексте, но всё же говорит об их будущем как пары, — разбивает и вновь собирает воедино арсеньевское сердце. Ему очень хочется верить, что непременно так всё и будет.

По окончании съёмок, пока команда возится с камерами и разбирает часть реквизита, Арсений, Санни, Эд и Егор, а также подтянувшиеся к ним Мираж и Йоуке (Русич, по всей видимости, не дотерпел до финала и ушёл домой раньше), удобно устроившись на диване, обсуждают отснятый сезон и много-много смеются, припоминая особо забавные моменты.

Все расходятся ближе к трём часам ночи и только тогда стихают все разговоры и теряется в эхе громкий смех — дом погружается в умиротворяющую тишину, когда здесь остаётся только четвёрка участников сегодняшних игровых соревнований.

Ещё раз поздравив победителей с заслуженным выигрышем и пожелав им доброй ночи, Эд и Егор удаляются в свою комнату, а Арсений и Санни по очереди отправляются в душ.

Обтеревшись полотенцем и переодевшись в оверсайзную простую белую футболку, Арсений наконец идёт в их с Санни комнату, где тот его уже заждался.

Отворив дверь, он видит милейшую картину: замотанный по самый подбородок в пышное одеяло Санни лежит с плотно сомкнутыми веками, однако, когда слышит негромкий щелчок, сразу открывает глаза и мягко улыбается, по-котячьи потягиваясь; Арсений вот-вот завоет оттого, как ему нравится видеть вот такого, сонного и уютно-домашнего, Санни — хочется как можно скорее нырнуть к нему под одеяло, оплести всеми конечностями и никогда не отпускать.

Недолго думая, Арс воплощает свой план: гасит верхний свет, идёт, шаркая босыми ногами, к кровати и, обогнув её, наконец, забирается под одеяло со своей стороны; Санни переворачивается на левый бок, чтобы лежать лицом к Арсению — в темноте ничего не видно, но оба смотрят друг на друга с нежнейшими улыбками.

— Можешь бра включить? Хочу тебя видеть, — негромко просит Арсений: ему хочется ещё чуть-чуть поболтать с Санни перед тем, как они оба уснут.

— Я могу вот так, — так же приглушённо отзывается Санни, после чего достаёт из-под одеяла левую руку, укладывая её между их головами, и спустя пару секунд из центра его ладони поднимается размером с теннисный мяч сфера солнечной энергии, которая освещает приятным тёплым светом. — Не люблю свои способности, но в некоторых случаях они могут быть полезны. Например, когда лень переворачиваться, — говорит Санни с приподнятыми уголками губ, и, когда Арсений, наконец оторвав глаза от солнечной сферы, встречается с ним взглядом, замечает, что его привычно травянистые радужки теперь светятся бело-золотым, и даже рот от удивления приоткрывает.

Нет, Арсений, конечно, знал, что у Санни буквально горят глаза во время использования своих суперспособностей (ему это говорил Егор где-то в начале их знакомства), однако вживую он видит это впервые, и это выглядит ровно настолько же необычно, насколько и красиво.

Санни, угадывая наверняка, о чём Арс сейчас думает, улыбается понятливо, но в улыбке этой мало искренности и много какой-то неловкости, что ли: губы растянуты совсем слегка и поджаты, а в уголках светящихся глаз не расползаются лучики мимических морщинок.

Арсений, перестав так пялиться, придвигается ближе и, спросив взглядом и получив утвердительный кивок, осторожно берёт Санни за руку; смотрит ему в глаза уже без восхищения, но с сочувствием.

— Как ты обнаружил свои суперспособности? — спрашивает негромко, решая наконец затронуть эту тему: может, корень нелюбви к своим силам у Санни лежит здесь?

И судя по всему, Арсений попадает прямо в точку: Санни тихо охает, в неуловимом удивлении на миг приподнимая брови, и тяжело вздыхает, крепче сжимая арсовскую ладонь в своей.

— Если не хочешь, можешь не...

— Нет, нет, всё в порядке, — спешит заверить его Санни и вновь встречается с ним взглядом, что из хмурого превращается в успокаивающий и привычно тёплый. — Я расскажу. Эта история из той же оперы, почему я боюсь огня. — Арсений помнит, как Санни ему говорил об этом (хотя как говорил — скорее просто упомянул, а Арс почему-то запомнил, как запомнил и то, что этот страх у него из детства) в их самую первую встречу, когда восхищался его геройством. — Мне было три или четыре года, — после нескольких долгих секунд молчания наконец заговаривает Санни, и Арсений тотчас выныривает из воспоминаний, — я играл, кажется, в кубики у себя в комнате, а потом почувствовал какое-то жжение в ладонях. — Он опускает взгляд на их переплетённые руки, словно вспоминая то ощущение. — Тогда я впервые использовал свои суперспособности. Как ты можешь догадаться, ничем хорошим это не закончилось, — Санни хмуро смотрит в лицо напротив. — Начался пожар. Нужно было сразу позвать маму, но я долго тупил и смотрел, как огонь распространяется по ковру, а потом испугался, что меня наругают и не придумал ничего лучше, как забиться под кровать. — У Арсения до размеров пылинки сжимается сердце от сочувствия маленькому Санни: несложно представить, как страшно ему было лежать под кроватью и понимать, что он собственноручно загнал себя в ловушку, из которой никак не выбраться. — Я надышался дыма и отрубился, а потом очнулся уже в травмпункте. Всё закончилось относительно хорошо: мама, почувствовав запах гари, быстро среагировала и достала меня, уже отрубившегося, из-под кровати, но из-за этого у неё остался большой шрам на ноге. Из-за меня и моей глупости.

— Санни...

— Не надо, — мотнув головой, Санни крепче — но не до боли — сжимает Арсову ладонь и смотрит твёрдо. — Я знаю, что я был маленький и не мог этого знать, но это факт. Я не могу себя простить за то, что из-за меня пострадал мой самый близкий человек. Я боюсь... боюсь случайно сделать больно ещё кому-нибудь, кто мне дорог.

Арсений придвигается ближе и, осторожно подавшись вперёд, касается губами ребра солнечной ладони в немом жесте поддержки; Санни ему с принимающей благодарностью улыбается, слегка приподнимая уголки губ.

— Ты боишься огня в любых формах? — спрашивает Арс спустя несколько секунд тишины, переводя тему в соседнее русло: тему травм и вредоносного потенциала его суперспособности Санни развивать явно не хочет — да и самому Арсению тоже этого не хочется, что уж там.

— Ну нет, — Санни качает головой. — Нет такого, что я бьюсь в истерическом припадке от зажжённой спички или зажигалки — я ж курил раньше вообще, а там без этого никуда, — просто... Огонь в бытовых вещах норм, но мне не по себе, когда я вижу, например, более-менее крупные, так скажем, очаги. Типа костры или камины — я на них стараюсь не смотреть, а реальные пожары... Тут без комментариев. Не знаю, почему я никак не могу перебороть этот дурацкий страх, — он хмурится, болезненно зажмуривая глаза, и Арсений, не отрывая сочувственного взора от Санни, вновь подносит его руку к губам.

Сердце сжимается, и всё арсеньевское существо воет в желании если не полностью забрать себе этот страх, то хотя бы разделить его поровну, чтобы маленькому ребёнку внутри Санни не приходилось мучиться с этим одному; Арсений так сильно хочет ему помочь, но совершенно не знает, что он может сделать в этой ситуации, и из-за этого хочется тоскливо скулить подзаборным псом.

— Извини, я что-то мрачняка нагнал сильно, — вдруг извиняется Санни, морщась и потираясь щекой и носом о подушку, словно старается стереть с лица осадок всех прозвучавших слов.

— Нет-нет-нет, не извиняйся, пожалуйста, — Арсений чуть приподнимается (но не слишком, чтобы не задеть ненароком волосами солнечную сферу) и качает головой. — Спасибо, что поделился этим. Я очень ценю, — со всей серьёзностью и нежностью одновременно глядя в излучающие тёплый свет глаза, произносит Арсений, а Санни с той же благодарностью — «Спасибо, что выслушал» — смотрит на него в ответ.

— А ты? Как ты обнаружил свои крылья, мой хороший? — бодро, словно ничего и не было, следом спрашивает Санни и с искренним интересом приподнимает брови.

— Это было в деревне у моей бабушки, когда мне было лет шесть-семь, кажется, — Арсений прищуривается на один глаз, переводя взгляд в потолок. — У меня есть лучший друг... Или был... Или есть до сих пор?.. — запинается, хмурясь и ощущая уже забытое тянущее чувство лёгкого сожаления в груди, после чего крепко зажмуривается и встряхивает головой — сейчас не об этом. — Ладно, не важно. В общем, мы с ним бесились и залазили на берёзы, которые росли прямо перед забором. Я всегда был ребёнком с шилом в жопе и, конечно же, я залез на самый верх и сидел там хвастался, потому что Серёжка из-за маленького роста не мог достать до нужной ветки, — Арсений улыбается, вспоминая, как забавно выглядел Серёжа в тот момент и как сам Арс дразнил его гусеницей.

Он так увлекается рассказом о былых временах, что даже не замечает, что только что нарушил своё основное супергеройское правило: никаких данных и тем более имён из своей реальной жизни; что ж, даже если Арсений и обратил бы на это внимание, то махнул бы рукой: лёгкая сонливость и любимый Санни под боком развязывают язык, и один маленький факт из собственной биографии перестаёт казаться чем-то ужасным.

— Когда пришла пора спускаться, потому что меня вроде мама тогда позвала, я встал на слишком тонкую ветку; она не выдержала мой вес, и я с приличной высоту рухнул вниз. — Санни, сочувственно кривясь, втягивает воздух сквозь зубы и выдыхает тихое «бля», а Арсений растягивает понимающую улыбку. — И вот тогда-то у меня и появились крылья — я сам не понял, как это произошло: взмахнул ими пару раз, но только запутался ещё больше и в итоге жёстко приземлился на крыло. Больно было просто пиздецки, я даже вдохнуть несколько секунд не мог. До сих пор не понимаю, как я тогда... — вслух задаётся вопросом Арсений, а потом резко замолкает.

Его вдруг озаряет такой простой догадкой, что хочется хлопнуть себя по лбу: он не заработал себе никакой открытый перелом крыла только благодаря его неуязвимости (боль была такая, что искры из глаз чуть ли не сыпались, как и в момент, когда в них с Эдом стреляли, но травмы в итоге не осталось по той же причине — если бы Арсений тогда просто уделил сему обстоятельству достаточно внимания, то узнал бы о своих дополнительных способностях на десяток с лишним лет раньше; однако и его тоже можно понять: это сейчас Арсений воспринимает свои крылья как что-то родное, привычное и неотъемлемое, а тогда он так охерел от двух новых конечностей, что было немножко не до исследований).

— А, нет, понимаю, — спустя буквально пару секунд произносит Арсений, а Санни смешливо фыркает и зыркает на него вопросительно. — Да я удивлялся всегда: как у меня крыло целым и невредимым осталось, а сейчас наконец сообразил почему, — объясняет Арс, мельком думая о том, как же легко человеку не замечать очевидных совпадений, которые находятся прямо у него под носом, пока его этим самым носом в них не ткнут; Санни понятливо мычит и пару раз кивает. — В общем, мы с другом тогда знатно офигели и потом ещё долго пытались разобраться, как мне втянуть крылья обратно, — Арсений улыбается, когда вспоминает свои первые попытки подружиться с новыми частями своего тела и Серёжины огромные глаза, но следующая его фраза звучит с лёгким налётом грусти: — Он первый и до сих пор единственный человек, который знает обо мне.

— Вы не общаетесь сейчас? — негромко спрашивает Санни, и Арсений, несмотря на свой последовавший сразу за этим вопросом тяжёлый вздох, искренне рад, что он перевёл разговор в это русло: ни с Егором, ни с Антоном он почему-то никогда не обсуждал эту тревожащую тему в надежде, что всё как-то само собой разрешится, однако ему это было нужно.

— Скорее нет, чем да, — тихо выдыхает Арсений, прикрывая глаза. — Мы дружим с детского сада, он практически всю мою сознательную жизнь был моим самым близким человеком и лучшим другом, и я думал, что так будет всегда, но переезд сюда... — с языка чуть было не срывается «всё испортил», но Арс вовремя себя останавливает: потеря одного — пускай и такого важного — человека просто несравнима с тем, сколько он приобрёл после переезда (и брата, и нового лучшего друга, и прекрасную компанию, и любимого человека), так что лучше поискать формулировку более подходящую. — Расставил всё по своим местам, — заканчивает мысль Арс и, открыв глаза, приподнимает уголки губ в лёгкой, полной светлой грусти улыбке. — Я не знаю, что произошло, но мы почему-то забыли друг о друге? Я не писал ему, а он не писал мне, хотя мы обещали созваниваться не реже раза в неделю. Я иногда думаю, неужели он правда для меня ничего не значил? Хотя это бред: значил, и очень много. Или я дружил с ним только потому, что он был рядом, а когда я уехал, необходимость общаться исчезла? Я даже не знаю, хочу ли налаживать связь с ним или в этом нет никакого смысла, — к концу этого небольшого рассказа на сердце снова становится тяжело, и Арсений придвигается ближе к их с Санни сплетённым рукам, прислоняясь лбом к его пальцам, что сразу оживают, приятно поглаживая арсеньевскую кожу.

— Я очень хорошо понимаю тебя, мой хороший, — отзывается Санни, и Арсений осторожно поднимает взгляд. — Я уверен, что он и правда сыграл значительную роль в твоей жизни и ты его правда любил, но это нормально, когда даже такой человек вдруг теряет свою важность. Это очень грустно, но так бывает, и это абсолютно нормально. Не вини себя за то, что не можешь контролировать, мой Ангел. Ты в этом не виноват — просто такое случается, — Санни ему нежно и поддерживающе улыбается, а Арсений, ощущающий, как тяжёлый камень идёт трещинами и постепенно крошится, не может не ответить ему тем же. — Вам нужно просто поблагодарить друг друга за то, что вы были вместе так долго, и пойти дальше уже своими путями. Я тоже когда-то пытался цепляться за уже изжившееся себя общение и знаю, как это может быть больно. Так что пусть у вас с Серёжей всё закончится на более-менее положительной ноте.

Арсений сначала было удивляется, вместе с тем и напрягаясь, откуда Санни знает его имя, а затем понимает, что сам случайно оговорился и даже не заметил этого — до того ему спокойно в обществе Санни, что всякая тревожность за тайну собственной личности затихает.

В конце концов, рано или поздно они снимут маски друг перед другом — может, пора уже потихоньку отпускать себя? Тем более, что Санни врать и недоговаривать совершенно не хочется, так что пусть он знает хотя бы это имя.

— Спасибо, — одними губами произносит Арсений, с невероятной благодарностью смотря в тёплые глаза: это именно те слова, которые ему нужно было услышать, чтобы до конца увериться в том, что им с Серёжей настала пора сказать друг другу прощай.

— Пожалуйста, — Санни мягко улыбается, а Арсений, глядя на него неотрывно, может думать лишь о том, как же сильно любит этого человека и надеется, что он — тот самый единственный, которого Арс ждал всю жизнь.

Всё арсеньевское существо так и подмывает признаться Санни в любви теми самыми тремя важными словами, однако его останавливает неприятный укол сомнений: не рановато ли делать такие громкие заявления и не слишком ли Арсений спешит для человека, который находится в официальных отношениях буквально месяц? Не хочется выглядеть в глазах Санни одержимым (хотя вряд ли Санни мог бы даже подумать о таком — вот в чём Арс не сомневается, так в этом) и не хочется торопить события, так что пусть эта мысль ещё посуществует в пределах черепной коробки, а эти чувства укрепятся и дадут новые всходы в душе.

— Будем спать, мой хороший? — спрашивает Санни через полминуты молчаливого разглядывания друг друга, и Арсений согласно кивает: ему всё ещё хочется говорить с Санни (правда, тут и целой ночи достаточно не будет, не то что её жалкого остатка), однако становится всё труднее держать глаза открытыми.

Пока Санни, отняв свою руку, центром ладони поглощает созданную сферу, перевернувшемуся на другой бок и позволившему слипающимся глазам закрыться Арсению почему-то вспоминается Антон — он вроде так же задавал ему этот вопрос в похожей формулировке. Это правда забавно, как они с Санни похожи и отличаются одновременно. Или Арсений уже начал бредить в полусонной дрёме?.. Господи, как же хочется спать...

Спустя мгновение Санни прижимается к Арсению сзади, обнимая большой ложечкой и крепко прижимая к себе, и все мысли о всяких Антонах улетучиваются из головы и остаётся лишь одна — «люблю».

— Кстати, — подаёт голос Санни, и его горячее дыхание слишком приятно щекочет кожу, посылая по телу волну мурашек, — я хотел предложить тебе посмотреть первый выпуск вместе, когда он выйдет. Если у вас нет планов на вечер двадцать девятого числа, могу ли я пригласить вас на свидание? — спрашивает он с игривой улыбкой в голосе, и Арсений даже поворачивается к нему лицом, чтобы увидеть её самому, и изо всех сил пытается сдержать стремящееся расплыться лицо.

— Я с радостью приму ваше предложение, мистер, — подыгрывая ему, весело морщит нос Арсений и, не сдержавшись, бупает Санни в кончик носа. — Только, чур, с перерывами на поцеловаться, а то так неинтересно.

— Ну это разумеется, — сразу же отзывается Санни, ответственно кивая с серьёзным видом, после чего Арсений вмиг приподнимается и прижимается к его губам в поцелуе — опять не удержался, однако никто его за это не осудит: Санни в ту же секунду ему отвечает, и Арс чувствует себя самым счастливым на свете.

Им двоим потребовалось не менее десяти минут, чтобы вдоволь нацеловаться и наконец-то улечься в прежние позы; улыбка, однако, также у обоих долго не сходит с лица, пока Арсений и Санни, переплетённые всеми конечностями, мирно засыпают.

×××

Первая и размеренно-спокойная половина декабря постепенно сменяется второй и предпразднично-суматошной: возню с подарками для всех-всех-всех (из-за того, что его финансовое положение резко скакнуло вверх из-за участия в съёмках, появляется возможность подарить что-то не только ближайшим родственникам и друзьям, но и всем его немалочисленным знакомым в виде всех членов Пуперов) Арсений умудряется совмещать со встречами с Санни и подготовкой к сессии — слава богу, в течение семестра он заработал себе автоматы практически по всем дисциплинам, так что учёба не сжирает много времени и даёт наслаждаться этой искрящейся новогодним чудом атмосферой вместе с любимым человеком и лучшими друзьями в лице Егора и Эда.

К концу года Арсений, анализирующий всё произошедшее за этот двенадцатимесячный временной промежуток и подводящий собственные итоги, приходит к выводу, что, несмотря на то что моментами было и очень неприятно, и тяжело, и страшно, этот год всё равно выдался лучшим за всю арсеньевскую жизнь, а то, каким сейчас является сам Арс, однозначно, его лучшая версия.

Взять хотя бы то, что Арсений прошёл через всю срань с поступлением, переездом в незнакомый город, в который изначально вообще не хотел ехать, а в конце концов обрёл нечто настолько большое и значимое, что никаких слов и витиеватых выражений не будет достаточно, чтобы описать масштабы всех произошедших изменений.

Чем ближе наступление Нового года, тем становится отчётливее арсеньевское желание признаваться в любви всем и каждому, с кем он заканчивает этот и встречает новый год, но больше всего хочется благодарить, конечно же, Санни.

Если бы он не поверил в Арсения и его исключительные способности (не только те, что супер) ещё тогда, если бы не задавал весь этот ворох вопросов и не провоцировал говорить о личном, если бы не заинтересовал в себе и не убедил бы вступить в ряды Пуперов... Арсений даже не хочет думать, как могла бы сложиться его жизнь в таком — без всяких сомнений, отвратительном и без шуток ужасающем всё Арсово существо — случае.

Но думать об этом всём пока что всё-таки рановато: до Нового года осталось ещё целых два дня, и пока что можно переключиться на настоящее.

Настоящее, где Арсений через портал Йоуке оказывается в номере в хорошем отеле, который на ночь снял для них и их свидания Санни — чтобы только вдвоём, в тепле и без ощущения, что они вот-вот могут кому-то понадобиться и придётся друг от друга оторваться. Нет, в этот вечер и в эту ночь они принадлежат только друг другу, и Арсений не оторвётся от Санни даже под страхом смертной казни.

Тот стоит буквально в метре от места арсеньевского появления, улыбается ярче всех лампочек этого пространства, вместе взятях, и держит в руках крупный букет в фиолетовых оттенках.

Так вот зачем Егор совсем недавно ненавязчиво выведывал у Арсения, какие цветы ему нравятся.

Сердце в груди сжимается так сильно, что Арсу чуть ли не физически больно становится; он, делая шаг навстречу Санни, прижимает ладонь к груди и ощущает, как глаза невольно увлажняются — нужно проморгаться и поднять взгляд на потолок, чтобы и впрямь не расплакаться буквально с порога, но Арсений не может оторвать глаз от любимых травянистых.

— Санни... — едва слышно выдыхает он, даже не пытаясь сдержать уплывшее в дальние дали лицо — это буквально выше его сил.

— Это тебе, — сразу же после него подаёт голос Санни и протягивает Арсению этот красивейший букет. — Давно хотел подарить, и вот наконец.

Он улыбается так нежно и немножко робко, словно и вправду переживает насчёт того, понравится ли Арсению (а ему очень, очень сильно нравится!), что этот самый Арсений и вправду сейчас расплачется и вместе со слезами стечёт на пол, превращаясь в бесформенную лужицу любви к Санни.

Чем Арс умудрился заслужить его, такого чудесного и замечательного? Разве может вообще существовать в столь несовершенном мире настолько идеальный человек, который является олицетворением таких понятий, как доброта, любовь и искренность? И как вот этот человек может быть влюблён в такого несовершенного Арсения и делать для него такие маленькие, но значимые вещи?

Несмотря на то что он при всём желании не сможет забрать к ним с Антоном домой солнечный букет и что цветы будут служить украшением пуперскому офису, этот жест значит просто бесконечно много, потому что говорит в первую очередь о внимании и чистосердечном желании порадовать и сделать приятно.

— Спасибо, моё Солнце, — шепчет — потому что голосовые связки сейчас могут его подвести — Арсений, перенимая букет из чужих рук, и крепко обнимает Санни, приподнимаясь на носочках и утыкаясь носом в его шею, пахнущую до боли знакомо и уже по-родному.

— Тебе спасибо, что ты у меня есть, — прижимая Арсения ближе к себе, так же негромко мурчит Санни, после чего оставляет смазанный поцелуй на хрящике арсовоского уха — вкупе со смыслом солнечных слов пробирает до мурашек. Арсений поднимает голову, чтобы заглянуть Санни в лицо, смотрит в его светлые глаза и думает, что вот сейчас идеальный момент, чтобы признаться ему в любви; он уже даже набирает в грудь воздух и приоткрывает рот, как Санни, расплываясь в улыбке, спрашивает: — Ну что, будем смотреть?

Санни кивает вбок на красиво заправленную покрывалом богатого тёмно-коричневого цвета кровать (даже просто смотря на неё, чувствуешь мягкость одеял и матраца) и переводит взгляд на оную, а Арсений, приподнимая уголки губ (не получилось — ну и ладно, это ведь не последний день их отношений, чтобы на серьёзных щах из-за этого расстраиваться, в самом деле), не отрывает ни на секунду взгляд от любимого лица и всё же не выдерживает: переложив руку Санни на затылок, сам приподнимается на носочках и целует его, чтобы хоть так выразить всю хранящуюся в сердце любовь.

Через пару минут букет оказывается в вазе, так же предусмотрительно принесённой Санни, а они с Арсением — на и вправду мягчайшей кровати; пока Санни возится с включением и настройкой на нужный лад телевизора, Арс неотрывно его разглядывает, как коты наблюдают за своими хозяевами, и не может перестать крутить в голове мысль о том, как же ему повезло с этим человеком.

Наконец, когда всё готово к просмотру, Санни удобно устраивается рядом с Арсением, пристраиваясь к его боку большой ложечкой и обнимает — приятный вес солнечной руки чуть давит на грудную клетку.

Пока идёт рекламная интеграция с Санни в главной роли, этот самый Санни вдруг приподнимается на локте и прижимается губами к арсеньевской щеке, а затем ещё и ещё раз, постепенно зацеловывая всё арсеньевское лицо и вызывая у того смешливое фырчание и шуточные просьбы перестать (на самом деле внутри Арсений надеется, что это не закончится никогда).

Солнечный прилив любви не иссякает полностью, но становится тише только к моменту, когда четыре главных лица этого сезона «Тейбл Тайма» оказываются за столом, но ни Санни, ни Арсений на экран не смотрят — как вообще можно отвлекаться на внешний мир, когда прямо перед тобой находится лицо человека, которого ты любишь больше всего на свете?

— Мы же смотреть хотели, — шепчет Арсений практически в самые губы Санни и нежно поглаживает его по щеке, а тот, довольно жмурясь и расплываясь в яркой улыбке, ластится к Арсовой руке словно кот.

— Я и смотрю. На тебя, — отвечает Санни, приоткрывая один глаз — ну точно разнеженный кот, валяющийся летом на солнце, — и на это, конечно, сложно как-то возразить; как хорошо, что Арсений такими глупостями заниматься и не планирует.

Они целуются в течение всего вступительного разговора и отрываются друг от друга только после объяснения правил первой игры; Санни, сдавшись, по новой сгребает Арсения в объятиях и укладывается щекой на его плечо.

Арс видит краем глаза, что Санни продолжает смотреть на него внимательным взглядом, неуловимо отличающимся от того, что был ещё пару минут назад; однако Арсений, в кои-то веки действительно уделяя внимание происходящему на экране, не замечает ни этих изменений, ни слегка нахмуренных бровей.

Хотя и это непонятное настроение не задерживается у Санни надолго, и вскоре он также переключает своё внимание на телевизор, где потихоньку набирает темп первая игра.

×××

Арсений не очень понимает, как это произошло, однако в какой-то момент он оказывается у Санни на бёдрах, поддерживаемый под задницу солнечным руками и ими же прижимаемый к ощутимо крепнущему стояку; они горячо и увлечённо целуются, и Арсений, постанывающий Санни в рот и от приятных ощущений, и от нетерпения, сам потирается членом о чужой живот в исступлённом желании получить больше стимуляции.

Кажется, будто их комната незаметно превратилась в парилку с температурой под сотку градусов — жарко практически невыносимо, и Арсу так сильно хочется избавиться от дурацких суперкостюмов, чтобы быть с Санни кожа к коже.

Резко разрывая поцелуй, Арсений заглядывает Санни в глаза — его радужки такие же мутные, а зрачки ненормально огромные — и так и замирает. Желание наконец завести этот разговор нестерпимо зудит под рёбрами, там же, где рождается голос, но комок страха и неловкости застревает в горле и не даёт произнести ни звука — только судорожный выдох в солнечные приоткрытые губы.

— Ангел... — спустя целую вечность молчаливого смотрения друг на друга, шепчет Санни, что так же тяжело дышит, мажет поплывшим взглядом и с оттяжкой сглатывает.

Арсений невольно копирует его действия и мысленно буквально умоляет его завести эту пугающую тему первым, иначе Арс будет мяться целый вечер, и не факт, что даже к ночи решится наконец признаться, как же сильно ему хочется, чтобы их с Санни первый раз произошёл сейчас.

— А ты не хочешь, ну... — наконец повторно заговаривает Санни, и Арсений, не дожидаясь логического окончания этой смущающей мысли, выпаливает:

— Хочу!

Разумеется, он хочет зайти дальше, чем просто поцелуи и практически невинный петтинг. Разумеется, он хочет быть к Санни так близко, как ещё не был. Разумеется, он хочет испытать новые ощущения и хочет сам доставить удовольствие Санни. Разумеется, он хочет, чтобы его первый раз произошёл с самым любимым на свете человеком.

Разумеется, Арсений хочет всего этого, и желания Санни совершенно ничем от арсеньевских не отличаются — это чувствуется в его хаотичных поглаживаниях, когда их губы вновь встречаются.

— Сними, — негромко и сбивчиво выдыхает ему в кожу Арсений и рукой оттягивает ворот солнечного комбинезона, который, вообще-то, сам по себе очень красивый и очень Санни подходит, но сейчас раздражает своей неуместностью.

Санни понятливо убирает руки с Арсовой талии, чтобы щёлкнуть по предмету, «сворачивающему» суперкостюм, и через мгновение, когда оказывается под Арсением в чёрный футболке и шортах, возвращает ладони на их законное место.

— Теперь ты, — увиливая от арсеньевских, жадных до поцелуев губ, улыбается Санни и в травянистых глазах, помимо желания, короткой вспышкой проносится озорство — ещё в дурака на раздевание предложил бы сыграть, честное слово.

Арсений, решив не играть в кокетство и не тянуть долго, сползает с Санни и, нырнув пальцами под рукав, касается пломбы невидимого браслета — теперь они на равных; невольно проскальзывает ассоциация в связи с противоположными цветами их одежды и цветом волос, будто они инь и янь — так же идеально друг другу подходят.

Наигранно беспечно Арсений следом избавляется и от белья, оставаясь в одних бордовых боксерах, ничуть не скрывающих силуэта его возбуждения; старается делать это хоть сколько-нибудь красиво, но по факту получается скорее скомканно и неловко, совсем не как задумывалось, однако дыхание Санни всё равно становится тяжелее, а взгляд по-настоящему жадно облизывает открывшиеся участки голого тела — в огромных зрачках без всяких усилий читается немое восхищение, и это не может не льстить.

Повторяя за ним, Санни отрывает корпус от спинки кровати и подрагивающими от нетерпения руками также снимает сначала шорты, а затем и футболку, снова уравнивая их с Арсением положения.

Арс чувствует, как постепенно начинает полыхать лицо от закономерного вопроса, возникающего в голове, мол, хорошо, мы почти голые, а что теперь-то делать?

Сердце, кажется, вот-вот откажет от нехватки крови (всё опустилось в место не столь отдалённое), и непонятно откуда вылезший страх навязывает желание забиться в норку из одеял и не ступать на новую неизвестную территорию этих ваших сексов; Арсений вдруг кристально ясно осознаёт, что все волнения до этого были пустячными пустяками, когда как настоящее волнение на него накатывает только в этот момент.

Санни, наверняка чувствуя эту взрывоопасную смесь Арсовых эмоций, придвигается ближе и берёт его за руки — удивительно, но такой простой жест действует моментально и правда заземляет и успокаивает.

— Тише, всё хорошо. Мы можем остановиться в любой момент, если тебе будет некомфортно, — глядя Арсению в глаза уже не пожирающе, а с теплом и всеобъемлющей заботой, произносит Санни и дожидается его кивка. — Это же твой первый раз, да? — Снова кивок. — Чего бы ты хотел? В плане, что я могу...

— Что угодно, Санни, — крепче сжимая влажные пальцы, перебивает его Арсений. — Я не знаю, да и мне не особо важно, честно. Главное, что это делаешь ты, — уже без того сковывающего стеснения продолжает он и улыбается уголками губ — Санни копирует его жест и с этим невинным выражением лица кивает на изголовье кровати.

— Ложись, мой хороший.

Ладно, про исчезнувшее стеснение было преувеличением.

Арсений, сглотнув вязкую слюну и глубоко вздохнув, выполняет ласковый солнечный приказ и изо всех сил старается вести себя так, будто его вся эта ситуация вообще мало волнует и ничего он не боится; получается, судя по всему, не очень: устроившийся рядом Санни со всё той же нежной и понимающей улыбкой в успокаивающем жесте поглаживает его покрывающееся мурашками бедро, вызывая у Арсения прерывистый выдох.

Впрочем, это прикосновение за считанные секунды из вполне себе невинного превращается в более конкретное, с тем самым будоражащим контекстом: Санни не только глазами, но теперь и руками изучает открывшееся ему пространство для ласк — это же столько сантиметров нецелованной кожи!

Он, приложив совсем немного усилий, раздвигает шире арсеньевские ноги и слишком приятно сжимает, а затем легонько скребёт короткими ногтями внутреннюю сторону бедра. Арсений натурально захлёбывается воздухом, когда через пару минут таких вот поглаживаний Санни вдруг наклоняется и прижимается к местами покрасневшей коже губами — вот это уже слишком.

Арсений, поджимая пальцы ног и комкая в руках одеяло, с задержанным дыханием смотрит, как Санни, пересев и заняв место меж его разведённых ног, целует и лижет его кожу, легонько покусывает и хаотично оставляет засосы — каждый оставленный поцелуй всё сильнее приближает Санни к оттягивающему ткань боксеров члену, пока в конце концов он, подобравшись как нельзя близко к бордовой ткани, не поднимает взгляд, прошибающий всё арсовское тело слабым разрядом тока, и спрашивает коротко: «Можно?»

Вырванный из своеобразного транса Арсений часто кивает и снова с оттяжкой сглатывает, когда Санни, аккуратно подцепив резинку трусов, наконец снимает их и откладывает куда-то рядом с собой.

— У тебя красивый член, — обезоруживает искренним комплиментом Санни, и до жопы смущённый Арсений со страдальческим стоном закрывает горящее лицо руками: нет, это просто невыносимо. Санни тепло смеётся и, вновь наклонившись, оставляет крошку-поцелуй на уже не скрытую тазобедренную косточку.

Правда, уже через мгновение становится не до смеха, потому что Санни касается арсеньевского члена сначала лишь жарким выдохом, а затем уже проводит по нему рукой, заключив в неплотное кольцо пальцев; продолжая ему надрачивать, Санни погружает в рот головку, с нажимом проводя языком по уретре и слизывая капли естестественной смазки, и Арсений теперь уже стонет не от смущения — от удовольствия.

Он совершенно теряется во времени, растворяясь в новых и до одури приятных ощущениях, которые ему дарит Санни, и уже больше не зажимается, потому как всякое стеснение сейчас становится таким неважным, что можно было бы заплакать, будь Арсению до этого хоть какое-нибудь дело; он разводит ноги шире и зарывается рукой в белые волосы — не чтобы как-то контролировать его движения, просто... Просто.

Мозг плавится, как кубик льда в горячем чае, и получается мыслить самым примитивным образом — в голове то и дело мелькают несвязные обрывки желаний: «ближе», «больше», «глубже», «пожалуйста, господи, пожалуйста!..»

В один момент Санни отрывается от своего занятия и, продолжая дрочить ему рукой, вдруг оказывается у самого Арсового лица — Арсений видит его приближение сквозь мутную пелену на прикрытых глазах, — а уже через мгновение он прижимается к его губам в нетерпеливом поцелуе, на который Арс ему тут же со всем горящим в сердце пламенем отвечает, обеими руками прижимая его голову ближе.

Через несколько секунд — несправедливо быстро, как кажется Арсению, — Санни отрывается от его губ и носом ведёт линию от середины щеки до виска, оставляет там смазанный поцелуй и, наконец, приблизившись к уху, спрашивает:

— Сядешь мне на лицо? — его голос звучит убийственно хрипло и мурчаще.

Арсений в телевизоре, который они так и не выключили, заливисто смеётся (скорее всего, над шуткой Санни), а Арсений в жизни вот-вот скоропостижнется от действий всё того же Санни — господь всемогущий, какой же пиздец.

— Нет! — буркает Арс словно на автомате, даже не успев толком обдумать эту... просьбу? предложение? причину собственной досрочной смерти?

Мозг, правда, словно вражеский агент, наносит удар под дых и сразу же начинает активно думать в этом волнующем направлении, вываливая на Арсения с десяток картинок того, как это могло бы выглядеть; член от таких одновременно ужасно смущающих и оттого возбуждающих видений чуть дёргается в чужом кулаке.

Санни поддаётся назад и заглядывает в Арсово пылающее стыдом лицо, бегает мыльным взглядом от левого глаза к правому и обратно.

— Ты боишься или не хочешь? — будто бы расстроенно — мелькнувшее осознание, что Санни это не только для Арсения, но и для самого себя тоже попросил, бьёт обухом по голове и едва не останавливает сердце — уточняет тот, а Арс, уже, если честно, согласившийся, не может никак это согласие внятно проявить. — Ангел? — Санни, наверняка заметивший перемену в его взгляде, наклоняет голову и улыбается уголками губ. — Пожалуйста, мой хороший, сядь...

— Хорошо-хорошо! — перебивает этого чёртика в ангельском обличии Арсений и одной рукой на пару секунд прикрывая зажмуренные глаза. — Только не произноси это вслух, пожалуйста, ради бога, — бубнит Арс, чем вызывает тёплый (но не без нотки доброго безобидного подшучивания) смех у Санни.

Они меняются местами — теперь Санни укладывается на подушку, а Арсений, чтобы не кормить собственный стыд и не превращать ситуацию в ещё более неловкую, выбирает иную тактику поведения: Санни ведь тоже смущён — это видно невооружённым глазом, — но ведёт себя так, что по нему этого совсем не скажешь, и вот хрен знает, ему помогает уже имеющийся сексуальный опыт или он сам по себе такой, однако в любом случае Арсений тоже так хочет.

А потому Арсений, стараясь не встречаться глазами с улыбающимся Санни (а то вся тщательно выстроенная бравада грозится так же быстро рухнуть), переступает через его широкие плечи; Санни, переставая лежать солдатиком, располагает руки на арсеньевских бёдрах, лёгким давлением помогая принять тому желаемую позу.

Давление исчезает только тогда, когда выпрямившийся Арсений чувствует горячий язык, плашмя проходящийся по ложбинке и после разглаживающий складочки вокруг возбуждённо пульсирующего ануса; только теперь в полной мере появляется осознание, что Арс и правда сидит на лице у Санни — того самого Санни, с которым ещё не так давно он даже близко о чём-то романтическом подумать не мог.

Санни смелеет и вскоре скользит кончиком языка внутрь, и Арсений, уже не в силах сдерживаться, громко стонет и, одновременно и умирая от стыда, и желая получить больше, подаётся назад — Санни и сам толкается глубже и сильно сжимает арсеньевские расцелованные бёдра.

Мышцы, не привыкшие к такой нагрузке, горят от напряжения, но Арсений просто не может не подстраиваться под движения чужого языка и не водить кулаком по собственному члену.

Он забывается в удовольствии и не замечает момент, когда оргазм подкрадывается слишком близко, а потому внезапная разрядка становится для Арсения настоящей неожиданностью — смерма попадает Санни на грудь и пачкает ладонь, постепенно замедляющую движения.

Санни, не видящий, но понимающий, что произошло, по протяжному стону и дрожи в чужом теле, также замедляется и, чуть повернув голову, оставляет несколько поцелуев на арсеньевской ягодице; солнечные пальцы, до этого крепко сжимавшие Арсовы же напряжённые бёдра, расслабляются и теперь нежно поглаживают кожу.

Арсений, у которого от оргазма даже в ушах звенеть начинает и тело которого ощущается набитым ватой, стекает с Санни и садится рядом лицом к нему, но надолго в таком положении не задерживается.

После недолгого взгляда глаза в глаза, в котором содержится, пожалуй, слишком много всего, Арс приподнимается, подаётся вперёд и впечатывается в губы Санни, и всё равно ему, что этот рот только что был в непосредственной близости с его собственной задницей: этот рот сделал Арсению очень и очень приятно, что намного важнее чего бы то ни было.

— Спасибо, — когда заканчивается поцелуй, не размыкая век, выдыхает ему в губы Арсений и облизывает свои и без того увлажнённые губы.

— За что? — спрашивает Санни, будто ответ не лежит на поверхности, и до мурашек приятно почёсывает Арсов затылок; в его голосе слышится мягкая улыбка, которую Арсений и видит первым делом, когда открывает глаза.

— За самый охуенный оргазм в моей жизни, — расплываясь в ответной улыбке, уже без тени стеснения (с другой стороны, а что ему теперь стесняться? — он посидел у этого человека на лице!) мурлычет Арсений и левой рукой накрывает ничуть не опавший член Санни, с нажимом гладя его сквозь ткань боксеров. — Теперь моя очередь делать тебе приятно. — Арсений клюёт Санни в приподнятый уголок губ и пересаживается ему в ноги.

С небольшой помощью Арс избавляет его от трусов и заключает член в плотный кулак, после чего, проведя по нему несколько раз вверх-вниз и с особым удовольствием про себя отмечая, как меняется солнечное дыхание, наклоняется и погружает головку в рот.

×××

В комнате, где ещё недавно горел свет и слышался попеременно то смех, то стоны, теперь царит почти кромешная темнота — сквозь три незашторенных окна в пол проникают лунные лучи, достающие практически до середины одеяла, которым укрываются двое.

Они снова, как и в ночь после съёмок «Тейбл Тайма», засыпают вместе, однако пара отличий в том и в этом разе всё же присутствует: во-первых, они практически голые (после всего произошедшего они только сходили в душ — разумеется, также вместе, потому что в этот особенный вечер даже на десять минут расставаться не хочется, — и переодели запачканные предэякулятом трусы, забрались под одеяло, чтобы было теплее, и с той поры не вылезали), а во-вторых, в этот раз они засыпают не в позе большой и маленькой ложечек — сейчас Арсений лежит у Санни на груди, перекинув через него ногу и руку, и слушает его размеренное сердцебиение, пока Санни, обнимающий его обеими руками, лениво расчёсывает пальцами спутавшиеся чёрные волосы.

У Арсения в голове сами собой возникают строчки ванильных песен о любви — думать ни о чем другом просто не получается, когда Санни в который раз прижимается к его лбу губами и задерживается в таком положении на несколько долгих секунд; внутри всё плавится от чувств к этому солнечному человеку, и Арсений думает: сейчас — идеальный момент для того, чтобы наконец-то признаться Санни в любви.

Арс уже даже набирает в лёгкие воздух и поднимает взгляд, чтобы видеть хотя бы часть чужого лица, но его планам опять не суждено сбыться — Санни, также о чём-то думавший последние пару минут, заговаривает первым:

— У тебя есть какие-то планы на Новый год? — Этот вопрос, резко перебивший арсеньевские мысли и намерения, кажется настолько неожиданным, что Арсений полностью пропускает его смысл мимо ушей и непонятливо мычит — Санни спокойно повторяет и, не давая ответить, сразу же продолжает: — Просто мы тут решили в этом году отпраздновать нашей пуперской тусовкой, и я подумал, может, ты будешь не против к нам присоединиться? Или, хочешь, мы могли бы чисто вдвоём встретить, если...

Что там «если», Арсений уже никогда не узнает, потому что согласие на весь этот новогодний движ вылетает из него быстрее, чем он вообще успевает это осознать.

— Хочу, конечно! Я с радостью отпраздную со всеми вами! — В порыве чувств Арсений даже отрывается от солнечной грудной клетки, чтобы посмотреть ему в глаза — привыкшие к темноте зрачки без проблем находят свою цель. Санни расплывается в широкой и, безусловно, радостной улыбке, и Арсений просто не может не прижаться к его губам в недолгом поцелуе. — Мы же с тридцать первого на первое, я правильно понимаю? — по новой укладываясь на своё законное место, уточняет Арс, и Санни подтверждающе угукает.

— Эд Егора позвать хочет — ты не против? — осторожно спрашивает он следом, и Арсений, хоть Санни этого и не увидит, вскидывает бровь: как он может быть против присутствия своего лучшего друга и по совместительству партнёра другого своего друга?

— Я только за вообще! — живо соглашается Арсений, выводя средним пальцем у Санни на груди небольшое сердечко. — Егор классный.

— И я, и я того же мнения, — пародируя ослика Иа, отзывается Санни, и Арс тепло хихикает, прижимаясь к нему ближе.

Только сейчас задумывается об Антоне: вдруг он надеялся, что они будут праздновать вдвоём (или, возможно, как раз с теми же Эдом и Егором вместе), а сейчас ни Арсений, ни эти попугаи-неразлучники не смогут быть с ним в эту значимую ночь? На мгновение сердце сжимается от чувства вины, когда Арсений представляет, как расстроенный его поступком Антон пишет Эду, но снова получает отказ и решает праздновать один.

Арсений не хочет выбирать между ним и Санни (потому что чаши весов очевидно перевешивают в сторону последнего), но, если придётся, он должен будет остаться с Антоном: нельзя его бросать одного в такую ночь.

— Санни, — зовёт его погрустневший Арсений, и тот вопросительно мычит. — Я тебе завтра точно напишу, получится ли у меня, ладно? Я, правда, очень хочу, но надо этот момент согласовать кое с кем...

— Без проблем, мой Ангел. — Санни оставляет успокаивающий поцелуй в арсеньевских волосах, и тот отгоняет все тревожные мысли куда подальше: не нужно расстраиваться раньше времени из-за собственных ничем не обоснованных домыслов, а что действительно нужно, так это дождаться завтрашнего разговора с Антоном.

Прикрывший глаза Арс глубоко вздыхает и расслабляется и телом, и душой, однако об Антоне думать не перестаёт — отчего-то вспоминается их разговор во вторую совместную ночёвку, когда тот рассказал про свой сексуальный опыт с Эдом и когда Арсений, будучи — уже не так сильно, конечно, но всё же — ещё влюблённым в Антона, совершенно внезапно подумал в этом, сексуальном, контексте не об объекте своей неправильной любви, а о Санни, чувства к которому зарождались уже давно (тогда они только начали наконец проявляться — сейчас Арс понимает это очень чётко).

Он весело фыркает, в который раз вспоминая, каким наивным барашей он был, пытаясь отрицать очевидное, и Санни просто не может не отреагировать на этот звук и со слышимой улыбкой в голосе спрашивает: «Чего такое?»

— Да так, я тут вспомнил кое-что, — объясняется Арсений, открывая глаза и поднимая взгляд на солнечный подбородок. — Ещё до того, как я осознал свои чувства к тебе, я думал, что ты бы точно обеспечил мне самый комфортный и классный первый раз. Собственно, всё так и получилось. — Арс расплывается в лисьей улыбке и приподнимается, чтобы оставить смазанный поцелуй на линии челюсти Санни.

— Правда? — удивлённо спрашивает тот, также улыбаясь и наверняка приподнимая брови, а Арсений активно кивает; он буквально видит, как в темноте загораются солнечные глаза: как выяснилось, Санни просто обожает слушать, как у Арсения зарождались чувства к нему, и может делать это буквально бесконечно, задавая миллион наводящих вопросов и при этом влюблённо болтая ножками, а потому то, что происходит дальше, предугадать было несложно, однако Арс не успевает соориентироваться. — Ну-ка расскажи, чё ты там ещё обо мне думал! — Санни вмиг поднимается, наваливаясь на Арса и сгребая его в крепких объятиях, а тот заливисто смеётся, приподнимая согнутые ноги и счастливо улыбаясь в потолок.

×××

— Арс, всё готово! Идёшь?

Страдальчески вздохнув, Арсений блокирует телефон и отбрасывает его до лучших времён на матрац антоновской кровати, с которой он вместе с её хозяином не вставал последние часа полтора.

Завтра у Арсения важный зачёт, к которому он, как каждый уважающий себя студент, начал готовиться, вот, только полтора часа назад (и то большую часть этого времени он тревожно листал ленту твиттера и мысленно ругал себя за то, что не делает ничего полезного); Антон, с которым они устроили — попытались, по крайней мере, устроить — сессионно-подготовительное лежбище котиков, в отличие от Арсения, весь день от ноутбука не отлипает и учит билеты, а потому к вечеру у обоих уже начинает дёргаться глаз и пухнуть голова от количества знаний, что в неё пытаются впихнуть, — необходимость остановить это мучение буквально налицо.

Вот Антон и предложил хоть немножко отвлечься и пойти попить чай — он сегодня купил там по акции какой-то новогодний, с мандарином и корицей, и хочет его попробовать. Арсений, разумеется, непременно должен попробовать вместе с ним — и это не вопрос.

— Чай пахнет просто обалденно! Давай быстрей иди уже, — поторапливает его Антон, и Арсений, буквально стекающий с кровати, улыбается с его очаровательной нетерпеливости.

— Да иду, иду я, — отзывается Арсений, по пути на кухню потягиваясь и разминая затёкшую спину.

Антон, подогнув под себя одну ногу, уже сидит за столом и, как Кощей над златом, чахнет над своей чашкой, согнувшись в три погибели и едва ли не носом туда макаясь — чем ближе Арс подходит, тем отчётливее слышит запах корицы и цитрусов, что доносятся из их кружек, и, надо признать, пахнет действительно обалденно.

Арсений наконец занимает своё излюбленное место за столом, и Антон, дождавшись, наконец делает глоток; его глаза забавно округляются, пока вкусовые сосочки во рту ликуют, и Арс не может не похихикать с него: забавный он.

Распивая и вправду очень вкусный чай, они болтают про университет и сессию (Антон рассказывает несколько уморительных историй про абсурдную сдачу зачётов в этот и прошлые годы), а затем их разговор плавно выруливает в нужную Арсению тему, которую он сегодня всё никак не решался завести из-за антоновской занятости.

Однако и тут его — да что ж ты будешь делать-то! — опережают: Антон, сделав ещё один глоток, вдруг сам заговаривает об этом.

— У тебя, кстати, есть планы на Новый год какие-то? — спрашивает он, вскидывая брови, и Арсений невольно дёргается от схожести формулировок с солнечными. — Я всё что-то забываю спросить.

— Да, мы с некоторыми ребятами с нашей группы по английскому хотим собраться и вместе встретить, — на ходу сочиняет Арсений с улыбкой, такой невинной, что по ней невозможно сказать ничего плохого; к тому же ложь получилась хорошей и достаточно правдоподобной, а главное, Антон никак это не сможет проверить и прижучить его.

— Бля, слава богу, а то я уже боялся, что ты тут один куковать останешься, — прикладывая руку к сердцу, он с облегчением выдыхает, а Арс не может сдержать улыбки и своего собственного вздоха облегчения: у Антона, судя по всему, тоже есть планы. — Я просто тоже с друзьями встречать собираюсь, — тут же подтверждает арсеньевскую догадку Антон и спрашивает следом с видом провинившегося щеночка. — Ты же не обижаешься, что мы не вместе празднуем?

— Нет-нет, что ты! — спешит уверить его Арсений, качая головой. — Это ведь не последний наш Новый год, в конце концов. — Он миролюбиво улыбается и встречает ответный тёплый взгляд травянистых глаз.

Арсений неожиданно залипает на этой улыбке и лучиках морщинок в уголках добрых глаз и ловит себя на странном ощущении дежавю, но, приняв это за непонятный всплеск давно затихших чувств, отмахивается и переключает внимание на наполовину опустевшую чашку чая.

— А там в вашей компании будет о-о-он? — с хитрым выражением лица спрашивает Антон, намекая на арсеньевского таинственного ухажёра, об отношениях с которым этот самый Арсений рассказал ему в начале декабря (о том, что Антон в свою очередь начал встречаться со своим таинственным «кем-то особенным», Арс знает с середины ноября и искренне за Антона радуется), и всё — лицо трещит и уплывает в дальние дали.

— Это он меня и позвал, — отчего-то смущённо признаётся Арс, поднося кружку к губам, чтобы хоть как-то спрятать улыбку, и делает небольшой глоток.

Арсений этого не видит, но Антон на миг меняется в лице, чуть хмурясь и словно подозрительно прищуриваясь, однако почти сразу же, коротко мотнув головой, вновь растягивает улыбку и, когда вновь встречается взглядом с Арсом, продолжает свой расспрос.

По окончании их чаепития, растянувшегося аж на целый час (и как будто уже поздно продолжать заниматься, так что похер — будь что будет, от судьбы не отвертишься), когда Арсений, поблагодарив своего компаньона за прекрасный вечер и вкусный чай, уже собирается покинуть территорию кухни, Антон его внезапно окликает.

Арс оборачивается, первым делом замечая, что выглядит тот сейчас уже не так улыбчиво и светло, как ещё минуту назад, а скорее серьёзно, и невольно напрягается.

— А ты бы рассказал мне, если бы ты был супергероем? — спрашивает он, и Арсений изо всех сил старается не показывать, какое удивление вызвал у него этот вопрос, однако тревожность уже чуть ли не истерику закатывает от мысли, что он мог где-то проколоться и выдать себя.

— Да, конечно, — Арс выдавливает из себя улыбку — вроде получается даже не так уж и плохо — и поворачивается к Антону всем корпусом. — А что, ты меня в чём-то подозреваешь? — фыркая, усмехается, словно внутри всё не сжимается от напряжения, но не зря ведь говорится, что лучшая защита — это нападение, верно?

— Да не, — Антон, поворачиваясь к раковине, также улыбается и мотает головой. — Просто рандомный вброс, мне чё-то интересно стало.

— А ты? Ты бы посвятил меня в свою тайну? — склоняя голову в сторону, также рандомно вбрасывает Арсений — не ну а что, Антону можно, а ему нельзя?

Антон молчит некоторое время, пока включает воду и выдавливает средство для мытья посуды на губку, и Арсений уже успевает подумать, что тот его не услышал, и хочет повторить свой вопрос, как вдруг получает ответ:

— Конечно, — говорит Антон негромко, поворачивая голову к Арсению, и приподнимает уголок губ в неуловимой улыбке. — Разумеется, Арс.

Арсений, приподнимая брови, понятливо кивает и, повернувшись на пятках, неловко семенит в антоновскую комнату, чтобы забрать брошенный там телефон; прокручивает в голове по новой это странное, оставившее непонятное послевкусие окончание диалога, которое, определённо, займёт все его мысли перед сном.

Странный разговор.

Chapter Text

Новый год для Арсения всегда ассоциировался в первую очередь с семейным шумным застольем; они с родителями всегда встречали приходящий год в большой и весёлой компании родственников и иногда даже звали в гости семью Серёжи, чтобы Арсу не было скучно в обществе, состоящем из одних только взрослых.

Новый год всегда был арсеньевским любимым праздником, что вне зависимости от возраста дарил то искрящееся ощущение детской наивности, веры в чудо и всепоглощающего счастья и который Арсений всегда с особым нетерпением ждал.

Этот год, конечно же, не стал исключением, однако теперь всё будет несколько по-другому: в этот раз Арс впервые будет праздновать вне семейного круга и даже вообще без единого родственника за столом — Антона рядом в эту особенную ночь ведь тоже, к сожалению, не будет.

Вообще, Арсений мог бы съездить домой на новогодние каникулы и отпраздновать в кругу семьи — он даже думал об этом, — но, к сожалению, у него нет ни единого желания видеть родителей вживую и строить из себя довольного своей специальностью студента.

Может, он бы и съездил, будь у него с Серёжей нормальные отношения, но... Тот их разговор с Санни ночью после съёмок «Тейбл Тайма» и его слова в частности помогли наконец перестать цепляться за прошлое и чувствовать вину за произошедшие изменения — Арсению и Серёже нужно поблагодарить друг друга за все эти годы дружбы, отпустить всё их связывавшее и пойти своими — теперь уже расходящимися — путями.

К родителям, правда, смотаться хотя бы на пару дней всё равно нужно, но пусть это будет уже после сессии (успешно сданной, Арсений надеется).

И вот если насчёт других родственников ему не жалко, то насчёт одного конкретного Арсений до сих пор не определился: не знает, грустно ли ему из-за того, что они с Антоном будут праздновать отдельно (потому что, как ни крути, меньше чем за полгода Антон стал для Арса одним из самых близких людей в этом мире — несмотря на то что они и без того братья, он начал ощущаться как настоящий дом, уют и человек, с которым можно поделиться практически чем угодно; Арсений не может описать словами, как счастлив оттого, что этот год позволил Антону по новой войти в его жизнь и остаться в ней на правах самого любимого родственника из всех), или это для него не столь важно, однако и здесь есть то самое «но», которое перечёркивает всю непонятную горечь и сомнения.

Арсений встретит новый год с людьми, которые вихрем ворвались в его серые будни и которые во главе с одним самым ярким художником раскрасили его жизнь миллионами разных цветов; с людьми, благодаря которым Арсений обрёл семью не по крови, но по духу и благодаря которым стал тем, кем является сейчас; с людьми, среди которых нашёл Санни, свою самую счастливую и взаимную любовь.

И это действительно самая лучшая из всевозможных компаний, где Арсений, во-первых, искренне хочет быть, а во-вторых, с которой он действительно породнился — семейное тепло Нового года никуда не исчезнет и, наоборот, даже увеличится в несколько раз, потому что эту семью Арсений выбрал себе сам (правда, по такой, семейной, логике он, прости господи, снова влюблён в своего родственника — никак его эта тема не отпустит).

В общем, тридцать первого числа он ждал с особым в предвкушением — не только, чтобы провести время с любимыми Пуперами, но и чтобы банально увидеться с Санни, по которому Арс за эти полтора дня ужасно соскучился.

Тот вечер ни на секунду, ни днём, ни ночью, не покидает арсеньевских мыслей (он и без того думает о Санни каждое мгновение своего существования, а сейчас так вообще — скоро то ли на стенку полезет, то ли на луну выть начнёт), и Арсений до сих пор ужасно смущён тем, что он правда... что Санни... что это... они... Господи. Что они с Санни в ту ночь были вот настолько близки.

Арсений до сих пор вообще поверить не может, что оно действительно произошло в реальности, а не в прекрасном сне (хотя вряд ли арсеньевское подсознание смогло бы придумать что-то хотя бы на четверть такое же горячее), и так же до сих пор, по ощущениям, у него не до конца сошёл с щёк румянец и всё так же волнительной дробью в задушенном припадке стучит сердце.

И всё же, несмотря на собственное стеснение и стыд божий, Арсу очень, очень сильно хочется зайти дальше — всё-таки тогда они были близки скорее морально, а теперь хочется и на физическом уровне слиться в единое целое. О, у Арсения очень большие планы на эту ночь.

С самого утра он ходит заряженный и заведённый — даже Антон за завтраком, когда они заранее поздравляют друг друга с наступающим, отмечает его особенный настрой (да и сам Антон светит не меньше, что уж тут юлить) — и во второй половине дня, уже ближе к вечеру, Арсению на супергеройский телефон наконец приходит сообщение, что все приготовления уже совершены и можно потихоньку подтягиваться; Арс в следующую же секунду вскакивает со своего места и, облачившись в суперкостюм, пишет Йоуке.

Не больше чем через пару минут Арсений выходит из её портала на территорию прекрасно знакомого ему места: праздновать Пуперы решили в том же доме, где снимался «Тейбл Тайм», а потому к новой обстановке привыкать не приходится.

Первым же делом, когда Арс оказывается во дворе, на него налетает радостно тявкающий и приветственно мотающий хвостиком Лупик — Арсений от неожиданности даже подпрыгивает, хватаясь за сердце; Лупа, одетый в очаровательный зелёный комбинезончик, ставит свои лапки в собачьих ботиночках на Арсово колено и аж болтается весь от восторга в ожидании, когда же его погладят.

— Приве-ет, — отмерев, Арсений присаживается на корточки и позволяет Лупику залезть себе на колени.

— Ебать, он не облаял кого-то в первую встречу, — удивляется словно из ниоткуда взявшийся Эд, и Арсений, подняв взгляд, с особой радостью замечает идущего рядом с ним Егора. У них обоих вместо нормальной шапки надеты новогодние с болтающимися белыми помпончиками, и это выглядит до ужаса мило.

— Ангел просто человек хороший, а Лупик это, как никто другой, чувствует, — с довольным видом произносит тот, переводя взгляд с Арсения на Эда и обратно.

— Да кто ж спорит, — фыркает тот, останавливаясь в нескольких сантиметрах от поднявшегося с корточек Арса, и наконец пожимает ему руку. — Даров, Ангелок, — приобнимая его, выдыхает Эд, а Арсений в свою очередь превращает эти полуобъятия в полноценные — с этим человеком хочется только так и никак иначе.

А вообще после событий на складе Эд практически перестал коверкать арсеньевский позывной и просто придумывать смешные прозвища, и Арс, если честно, даже соскучился по его «мотылямбделю».

— Привет! — с ещё более тёплой интонацией, чем по отношению к Лупе, здоровается с ними двумя Арсений и, сжимая в умеренно крепких (для людей, которые по легенде друг друга второй раз в жизни видят) объятиях Егора, искренне признаётся: — Очень рад вас двоих видеть.

— Ага, обосраться как взаимно, — отзывается Эд, и по его интонации совсем не скажешь, что он правда рад, однако Арсений уже достаточно его знает, чтобы понимать, что всё это бурчание напускное, как у ворчливого деда, который на самом деле больше всех любит своих близких. — Я ради вас Антоху бросил, так что этот Новый год обязан быть по меньшей мере разъёбом.

— Уверен, Санни в полной мере компенсирует тебе антоновское отсутствие, — мурлычет Егор, опираясь на эдовское плечо и заглядывая ему в глаза с обворожительной улыбкой. — А Новый год и так разъёб будет: ты только погляди, какая у нас компания! — Егор обводит рукой двор, как будто здесь есть ещё кто-то помимо них троих и Лупика, мельтещащего под ногами; Арсений, поднося руку ко рту, не может сдержать короткого смешка.

— А Санни, кстати... — начинает было Арсений, но не успевает закончить, потому что Эд его перебивает:

— В магазе он. Они, точнее. Там Санёк, Макс и Йоувумен щас на кассе уже, скоро быть должны, — Эд, задрав рукав суперкостюма, сверяется с часами и кивает то ли Арсу, то ли самому себе.

Егор зябко ведёт плечами — он, в отличие от Арсения и своего благоверного, стоит в обычной куртке и лёгкой шапке, — и все трое решают пройти уже наконец в дом: нечего уши морозить.

Названная Эдом троица и вправду вскоре появляется на пороге (правда, не на обычном, а сразу на кухонном, где уже вовсю кашеварит Олеся и помогающий ей Эллиот) — Арсений еле как дожидается момента, когда Санни поставит свой пакет на стол, после чего наконец влетает в него с объятиями и внутренне плавится, когда Санни с его излюбленным «Мой хороший» прижимает его ближе к себе.

Пара часов за нарезанием салатов и просто подготовкой к празднованию Нового года пролетают практически незаметно, и приходит в себя Арсений только за полтора часа до двенадцати, когда уже пора садиться за стол.

За это время к ним подтянулись Дима вместе со своей женой и Мистер Болталкин, остальные же будут праздновать в своей, если так можно выразиться, мирской жизни — тем не менее, тут собралась просто прекрасная компания, в которой Арсению искренне приятно находиться.

Что особенно радует, так это то, что у Эллиота в руках нет и не будет камеры, чтобы запечетлевать каждый чужой чих, а потому можно вести себя максимально спокойно и расслабленно; не то чтобы Арсений боится камеры и любого взаимодействия с ней, однако это приятно, что их празднование Нового года не превращается в очередную влого-контентную единицу, а является чем-то личным, камерным и оттого особенно семейным, что ли.

Все садятся за длинный накрытый вкуснейшими блюдами стол за час до полуночи и, ведя непринуждённую весёлую беседу друг с другом, пробуют, что они там накошеварили.

Арсений сидит в уголке стола, разумеется, рядом с Санни и напротив Эда с Егором, по арсеньевскую правую руку расположилась Йоуке, участвующая в их разговоре; Арс, если честно, ещё никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас, находясь за одним столом с этими прекрасными людьми, и это непреодолимое желание рассказать им, как много Пуперы для него значат, подстёгивает следующим взять в руки бокал и произнести некоторый тост (хотя, по сути, это больше похоже на сбивчивую пламенную речь).

— Ребят, — Арс легонько стучит ножом по горлышку бокала с шампанским, чтобы привлечь внимание всех присутствующих; разговоры практически сразу сходят на нет, и все с интересом обращают внимание на Арсения — Санни и Эд глядят на него с особым любопытством. — Извините, что прерываю, — с лёгким волнением и трепетом начинает Арсений, а Санни под столом кладёт руку ему на колено в успокаивающем жесте, мол, не извиняйся, всё хорошо, говори — это просто не может не превращать в лужу, однако Арс экстренно собирает себя в кучу и продолжает: — но я тут в очередной раз задумался, как же мне повезло со всеми вами, — теплейшим взглядом он окидывает всех сидящих за столом и каждому с искренней нежностью улыбается. — Этот год выдался просто сумасшедшим для меня, и он поменял многое — иногда даже кажется, что слишком многое, — и в этих изменениях было как плохое, так и хорошее, но вы все, — Арсений вновь обводит глазами Пуперов, которых теперь уже с полной уверенностью и без колебаний может назвать своими близкими, и задерживает взгляд на Санни, мол, ты — в особенности, — однозначно, самое лучшее из всего этого вороха событий. Я так сильно благодарен каждому из вас, правда, и вы так много для меня значите, что я не смогу выразить словами, — с невольно увлажнившимися глазами, Арс прижимает руку к быстро бьющемуся сердцу. — Спасибо, что приняли меня в вашу большую супер-пуперскую семью, я искренне счастлив быть её частью. Вот. Спасибо за внимание, — с толикой неловкости заканчивает свою сумбурную, но цепляющую в своей искренности речь и тупит взгляд.

Йоуке, в умилении поджимая губы, кладёт ладонь на арсеньевское плечо и, заглядывая в глаза с сестринской нежностью и трогательно улыбаясь, приятно поглаживает.

— Ну пиздец, я ща заплачу, — делая вид, что смахивает мужскую скупую, первым отмирает Эд, после чего все одновременно и в разнобой начинают говорить, как они сами рады, что в их рядах «теперь есть такой чудесный Ангел», а Олеся и вовсе, не в силах удержаться, вскакивает со своего места и, обогнув стол (её попытка пробежаться на каблуках выглядит забавно и мило одновременно), крепко обнимает так же поднявшегося Арсения.

Этот его своеобразный признательный тост породил волну платонических признаний в любви к своим ближним и обмена приятными и важными словами — пусть этот год закончится на любви и начнётся с неё же.

До полуночи остаётся каких-то полчаса года все, сытые и закомфорченные друг другом, поднимаются из-за стола, чтобы немного подвигаться: часть Пуперов идёт играть в игры из «Тейбл Тайма» (что достаточно символично делать именно в этом доме), а другая часть остаётся в той же гостиной, которая на время превратится в территорию вечеринки.

Верхний свет гаснет, и вместо него включаются сотни тёплых и разноцветных огоньков гирлянд, которые развешены здесь повсюду; в такой интимной атмосфере только и хочется танцевать под романтичную песню с любимым человеком — благо, и то, и другое у Арсения есть

Однако, первым же делом вскочивший со своего места Санни несётся к Эду, назначенному диджеем сегодняшнего вечера, чтобы с ним о чём-то пошептаться; воспользовавшись моментом, Арс прибивается к егоровскому боку и просит не искать его и Санни, если (а точнее уже когда: Арсений серьёзно намеревается при первой же удобной возможности утащить того на второй этаж, в их комнату, чтобы новый год они встретили вдвоём в поцелуе — при всех будет не тот вайб) они вдруг пропадут — Егор как самый настоящий друг с понимающей и оттого весёлой улыбкой обещает их прикрыть и, похлопывая по лопатке, желает удачи.

Звук постукивания по непонятно откуда взявшемуся микрофону (секундой позже, когда Арсений оборачивается, становится понятно, что предмет создал Эд своей способностью), мгновенно привлекает всеобщее внимание к его источнику — им оказывается Санни, что будто бы с волнением переминается с ноги на ногу; Арсений, словно ноги сами его ведут вперёд, замирает в паре метров от Санни, и тот, встретившись с ним глазами, расплывается в яркой даже в царящей полутьме улыбке и, бросив быстрый взгляд на кивнувшего Эда, наконец начинает говорить:

— Надеюсь, никто не возражает, что вечеринка начнётся сразу с медляка, потому что я взял на себя смелость попросить нашего дражайшего диджея, — Эд, не отвлекаясь от ноутбука, показывает жестовую козу, — поставить определённую композицию. — Олеся в этот момент коротко кричит, словно она на концерте у популярного артиста (хотя почему «словно», если Санни действительно является известным в своих кругах музыкантом — Арс всё ещё тащится от его треков), и хлопает — её поддержка очаровательна; Санни ей благодарно улыбается, после чего снова находит глазами Арсения. — В общем, не буду долго распинаться. Ангел, любовь моя, эта песня для тебя! — он вытягивает руку в Арсову сторону и, пока тот пытается не расплыться оттого, как Санни его назвал (абсолютно, к слову, тщетно), вручает микрофон Эду.

Мелодия угадывается с первых же нот, и от осознания у Арсения даже рот приоткрывается: Санни попросил поставить «I will always love you», с которой — ровно два месяца назад, кстати, — всё и началось, и это заставляет сердце пропустить удар и следом сжаться до размеров пылинки на книжной полке.

Санни подлетает в нему спустя пару секунд и одной рукой ловит Арсову, а другую располагает на талии, прижимая к себе вплотную; улыбается солнечно, а Арсений всё не может перестать смотреть на него как на самое главное чудо света, не в силах поверить, что такой замечательный человек действительно существует и правда Арса так сильно любит.

— Теперь-то ты мне не... — начинает было Санни с красивой полуухмылкой, которая заставляет колени подкашиваться, но не успевает договорить, потому что Арсений, приподнявшись на носочках, обеими руками крепко обнимает его за шею; Санни тепло смеётся и спустя миг так же сильно обнимает Арса в ответ.

Арсений так сильно любит Санни, что никакими словами или жестами это не удастся выразить — только вот так, сердце к сердцу и стоять так до скончания времён, чтобы их слившиеся воедино тела, покрывшиеся непробиваемой коркой, нашли когда-нибудь потом далёкие-далёкие предки.

За спиной хлопает дверь их комнаты, а Арсений, прикусывая чужую нижнюю губу, жмётся к Санни ближе — тот под Арсовым напором оказывается прижат к стене; Арс, обеими руками держа любимое лицо, целует Санни так жадно и с такой самоотдачей, словно иначе умрёт.

Арс оглаживает руками голое солнечное тело с ещё не испарившимися капельками воды и тянет вниз наспех повязанное на бёдрах полотенце, чтобы между ними не существовало никаких преград хотя бы сейчас; Санни, проделав с арсеньевским полотенцем то же самое, уверенно и без заминки накрывает Арсовы ягодицы и сжимает своими большими ладонями, буквально вжимая в себя, чтобы меж их телами не оставалось ни одного лишнего сантиметра, и приятно царапая кожу короткими ногтями — Арсений ещё пока совсем слабо постанывает ему в рот.

В какой-то момент Санни смелеет настолько, что, оттянув арсовскую ягодицу в сторону, пальцами правой руки скользит по влажной ложбинке и подушечкой среднего с нажимом обводит анус; Арсений, мыча в поцелуй и жутко краснея, одновременно пытается и уйти от этих смущающих прикосновений, и податься к ним навстречу — да, конечно, язык Санни буквально два дня назад был в его заднице, что, по идее, намного более откровенно, чем это почти невинное поглаживание, и всё же оттого, что это ещё не стало чем-то привычным, оно смущает, медленно сводит с ума и распаляет только сильнее.

Арсений любит Санни. Любит всем сердцем каждую особенность его характера и каждую деталь его внешности — всё это время с их последней встречи в памяти периодически всплывают солнечные слова о том, что он никогда не считал себя красивым, и Арсу, правда, так сильно хочется залюбить каждый сантиметр его немаленького тела, чтобы Санни больше не сомневался насчёт того, как он прекрасен (не только в арсеньевских глазах, но и в глазах вообще всех окружающих).

Он — так же, как и Антон, к слову, — являясь буквально самым интересным, красивым и просто по всем параметрам замечательным из людей, внутри своей головы постоянно сомневается и недооценивает себя, и Арсению на самом так жаль, что столь светлый и буквально солнечный человек подвержен этим дурацким проблемам с самооценкой и сам не понимает, насколько он особенный.

Арсений, разорвав поцелуй, мажет губами по чужой линии челюсти и спускается на шею, вызывая у Санни громкий выдох; между поцелуями Арс покусывает и облизывает разгорячённую кожу и постепенно спускается ниже и ниже, пока в конечном итоге не оказывается перед Санни на коленях.

Сковывающее и мешающее стеснение отодвигается на второй план, когда перед лицом оказывается крепко стоящий и истекающий естественной смазкой член Санни, который словно призывно дёргается от возбуждения; Арсений проводит по нему кулаком, оттягивая крайнюю плоть, и погружает головку в рот под несдержанный стон сверху.

Член скользит глубже, пока не упирается головкой в горло (взять глубже Арс, к сожалению, пока что не может из-за дурацкого рвотного рефлекса, хотя хорни демон внутри него буквально мечтает о том, чтобы Санни как-нибудь — в полном смысле этого слова — выебал его рот, грубо и не заботясь о том, нужно ли Арсению дышать), и Санни впутывает руку в арсеньевские волосы — не чтобы контролировать (а жаль, если честно), а просто — и на автомате совершает мелкий толчок бёдрами.

Арсений, едва не закашлявшись, вовремя отстраняется и сразу же приникает к члену губами, размазывая по увитому венками стволу скопившуюся слюну, пачкая нос и подбородок, но не обращая на это никакого внимания, надрачивает правой рукой; он, на самом деле, неожиданно так кайфует от своего в какой-то степени порнушного вида, который открывается перед Санни — тот, несильно сжимая Арсовы волосы, шумно выдыхает, бьётся, кажется, затылком о стену, когда неосторожно откидывает голову, и простанывает арсеньевское супергеройское имя. Звучит как самый настоящий пиздец — Арсений просто не вывозит.

— Ангел... — вновь зовёт его Санни между прерывистыми полувздохами, и Арс, снова сосредотачивая внимание на головке и высовывая язык, наконец поднимает взгляд на солнечное лицо.

Санни, весь взъерошенный и часто дышащий приоткрытым ртом, смотрит на Арсения с таким восхищением, словно это он на коленях находится, и такой любовью, что Арс, только-только почувствовашвий себя вечно возбуждённым демоном похоти, по новой растекается в булькающую лужу; оторвавшись от своего занятия, он плюхается голой задницей на пятки и с нежностью и шуточным укором — «Ну что ты меня смущаешь?» — приподнимает уголки губ.

Ещё пару секунд Санни молчит — не потому, что нечего сказать, а наоборот, потому, что слов в голове слишком много, — и лишь качает головой с приподнятыми бровями.

— Ты пиздец, Ангел, — наконец выдыхает Санни, присаживаясь на корточки, и затем ласково берёт его лицо обеими руками; Арсений, расплывшись в улыбке, поглаживает солнечные предплечья — как быстро, однако, сменился характер происходящего (никто, разумеется, нисколько не возражает, потому что нежности намного лучше этих ваших сиюминутных страстей).

Санни, с любовью проведя большими пальцами по контуру арсеньевской маски, целует его, и Арсений просто не может не ответить; сердце в груди бьётся оглушительно громко, и весь вечер из головы не выходит короткое, но значимое слово «Люблю».

— Я люблю тебя, — отстранившись от его губ, признаётся Арсений, серьёзно и осмысленно заглядывая в травянистые глаза — в них красиво отражаются тёплые огоньки висящей на окне гирлянды.

Это первое их официальное признание в любви друг другу — и происходит оно прямо так: когда Арс голый, заляпанный собственной слюной, смешавшейся теперь уже с солнечной, сидит на полу напротив такого же обнажённого Санни и когда на языке ещё ощущается вкус его предэякулята.

Впору бы смутиться и задуматься о более удачном моменте для столь важных слов, но Арсений быстро понимает, что по-другому просто не могло было быть: ни с кем другим он бы не смог, да и не захотел бы оказаться в таком положении, но именно с Санни оно ощущается правильно и естественно.

Они сами ощущаются правильно вместе, и Арсения уже не волнует, не рано ли ещё или уже можно делать такие громкие заявления — он всем своим отчаянно любящим сердцем надеется, что они с Санни навсегда. Иначе Арсений отказывается существовать в таком вселенной, где каждый день его жизни не будет наполнен им.

Санни, изгибая брови и приоткрывая рот, несколько раз быстро моргает, словно в попытке осознать услышанное, и рвано вдыхает, забывая выдохнуть; в его взгляде растекается не способная быть выраженной словами нежность и любовь, когда он чуть наклоняет голову и с умилением улыбается.

— И я тебя люблю, мой Ангел, — аккуратно, будто имеет дело с тончайшим стеклом, поглаживая его лицо, выдыхает Санни, и Арсений расплывается в его руках, приникая к тёплой ладони щекой плотнее, и смотрит на него с необъятной нежностью, которую невозможно передать словами — только так, неуловимыми жестами и огромными зрачками. — Я так сильно благодарен этому году, что он привёл тебя в мою жизнь. Ты стал одним из самых важных людей для меня, и я тебя очень, очень сильно люблю, — произносит Санни, и Арсений вновь тыкается собственными губами в его, чтобы хоть как-нибудь выразить свои абсолютно идентичные мысли — слова сейчас кажутся ужасно недостаточными. — Пойдём на кровать? — спрашивает Санни через пару минут, когда их нежнейший поцелуй заканчивается. — Если ты ещё не передумал, конечно, — усмехается, хитро прищуривая левый глаз — Санни как-то незаметно перенял эту привычку у Арсения.

— Да хера с два я передумаю, — понимая, что это очевидная провокация, подыгрывает ему Арсений и, не удержавшись от импульсивного желания куснуть кончик солнечного носа, первым поднимается с пола.

Дойдя до кровати, он сдёргивает верхнее одеяло, чтобы не запачкать ненароком, а затем, предусмотрительно зацепив подушку в изголовье и бросив её примерно на середину, сразу ложится на спину и приглашающе разводит ноги в стороны.

Арсений делает это всё так уверенно, будто всё внутри не охвачено предвкушающим мандражом, из-за которого у него буквально трясутся коленки, и так смело, будто на самом деле всё внутри него не умирает от стыда и смущения едва ли не больше, чем пару дней назад, однако это всё стоит реакции Санни, который даже замирает на пару секунд: он с горящими вожделением глазами и приоткрытым ртом (если бы Арсений не был так смущён, обязательно пошутил бы про слюну, что вот-вот начнёт капать на простыни) замирает на пару секунд, чтобы вдоволь наглядеться на представившийся ему вид.

— Солнце... — зовёт его Арс, испытывая острое желание неловко прикрыться, сведя бёдра, но, несмотря на это, лишь возбуждённо ёрзает на подушке — стоящий член плавно покачивается, и так хочется провести по нему кулаком... Арсений держится только потому, что хочет, чтобы в эту ночь его касался только Санни.

Тот отлипает, забавно промаргиваясь и встряхивая головой, извиняется и наконец переступает на коленках ближе к Арсению — только сейчас он замечает смазку у Санни в руках; присев меж Арсовых ног, симметрично проводит руками вверх по голеням и вниз по бёдрам, после чего наклоняется и прижимается к правому губами — Арсений не может сдержать прерывистый вдох.

Выдавливая смазку на пальцы, Санни целует и кусает молочную кожу с вкраплением родинок, пускает по всему арсеньевскому телу мириады мурашек и медленно доводит до исступления.

Подушечкой среднего пальца он оглаживает по кругу возбуждённо пульсирующий анус и, спросив поднятым взглядом разрешения, наконец плавно погружает тот до костяшки — Арсений захлёбывается воздухом, откидывая голову назад.

Санни неспешно подготавливает его под себя, постепенно добавляя сначала указательный, а потом и безымянный пальцы, и параллельно рассыпает горячие поцелуи по Арсовым бёдрам, животу, рёбрам и грудной клетке, — всюду, кроме болезненно стоящего члена, словно дразнит и Арсения, и себя самого (ещё позавчера Арс понял, что Санни искренне нравится быть отдающей стороной в минете, а сейчас он тянет, чтобы усилить и подогреть ощущения).

Когда в него, хлюпая смазкой, свободно входят все три пальца, Арсений начинает просить о большем, и Санни — спасибо всему святому — не заставляет его ждать слишком долго: спустя четверть минуты он той же рукой проводит по крепко стоящему члену, размазывая по длине остатки смазки и щедро добавляя новой.

Арсений, неотрывно глядящий в солнечное лицо и словно нерешительно покусывающий губу, нетерпеливо ёрзает на месте — Санни встречается с ним взглядом и сразу же расплывается в тёплой улыбке.

Когда Санни нависает над Арсением и, приставив головку члена к растянутому анусу, подаётся вперёд, чтобы его поцеловать, Арс кладёт руку ему на рёбра и чуть отстраняется, отодвигаясь слегка назад.

— Подожди, Санни, я... — только и успевает произнести Арсений, как Санни его перебивает:

— Что случилось? Ты передумал? — нахмуренный, он с искренним волнением смотрит в арсеньевские глаза, пытаясь отыскать в них ответы на свои вопросы; его правая рука, ещё мгновение назад лежавшая на щеке у Арсения, теперь неловко замерла рядом с его плечом — всем своим видом Санни демонстрирует готовность вот-вот отстраниться и всё свернуть, и такая забота о чужом комфорте не может не согревать.

— Нет-нет, всё в порядке, я просто... — спешит оправдаться Арсений, неловко отводя глаза в сторону; сейчас уже кажется глупостью, что он решил озвучить вертящееся в голове желание, но пойти на попятную кажется ещё более тупым: атмосфера слегка подпорчена, и нужно объясниться, чтобы избавиться от образовавшегося было напряжения. — Могу я тебя кое о чём попросить? — всё же спрашивает Арсений, возобновляя зрительный контакт с такими красивыми в этот миг травянистыми глазами.

— Конечно, мой хороший, что угодно, — заметно расслабляясь и приподнимая уголки губ, кивает Санни, и Арсений не может в ответ не улыбнуться.

— А ты можешь... закрыть глаза и пообещать, что не будешь их открывать, пока я не скажу? — наконец решается попросить Арс и замирает весь: для него эта просьба почему-то оказывается слишком важной — он и правда расстроится, если Санни всё-таки ему откажет.

— Ты стесняешься? — искренне недоумевает Санни (конечно, после всего, что произошло и пару дней назад, и сейчас, такое предположение кажется абсурдным и только недоумение вызывать и может) и сразу же продолжает: — Если хочешь, можем погасить...

— Не-не-не, я не стесняюсь, просто... — перебивает его Арсений, мотая головой и касаясь пальцами солнечного предплечья. — Это глупо, — Арс хмурится и хочет было закрыть глаза левой рукой, но Санни ловит её на половине пути и, поднеся к лицу, целует в костяшку среднего пальца; смотрит в глаза проникновенно, пытаясь одним этим взглядом сказать: «Не глупо. Пожалуйста, говори». Арсений глубоко вздыхает и на этот без надоевших пауз и нерешительности произносит: — Я ещё не готов в полной мере раскрыть свою личность, но я хотел бы снять сейчас маску. Мне хочется быть настоящим с тобой в этот момент, в эту ночь. Быть не Ангелом, а собой. Без маски. Поэтому я прошу тебя закрыть глаза.

Говоря это, Арсений неотрывно смотрит в травянистые глаза и продолжает смотреть, когда замолкает, а потому может чуть ли не покадрово отследить, как теплеет его взгляд и как в уголках глаз образуются лучики морщинок, уходящие под маску.

— Я могу закрыть глаза, если ты пообещаешь сделать то же самое, — наконец произносит Санни, заставляя арсеньевское сердце сделать радостный кульбит в груди, после чего осчастливленный его словами Арсений хватает солнечное лицо обеими руками и сам подаётся вперёд, чтобы прижаться своими губами к растянутым в улыбке губам Санни.

Арсений бесконечно благодарен Вселенной за то, что у него есть такой человек, который на любое его безумство без раздумий скажет «Давай», и что этим человеком является именно Санни — ни с кем другим Арсений не хотел бы так безумствовать.

— Не смотришь? — по завершении поцелуя отчего-то шёпотом спрашивает Арсений — он и сам глаза больше не открывает.

— Не смотрю, — отзывается Санни, потираясь кончиком носа об арсеньевский и вызывая тем самым нежную улыбку.

— Хорошо, — так же шепчет Арсений, а затем, бесшумно выдохнув, наконец решается снять с себя маску; сердце в груди бьётся как никогда быстро от осознания, что вся Арсова тайна личности держится буквально на честном слове и солнечных закрытых глазах, и собственное безусловное доверие к этому человеку прошибает всё тело слабым зарядом электричества. — Всё, теперь я полностью голенький, — не без игривости в голосе довольно говорит Арсений, а Санни сыпется, прижимаясь лбом к его подбородку; солнечный фырчащий смех всё ещё является самым лучшим и самым арсеньевским любимым звуком на планете, который согревает душу, как ничто другое.

— Секунда, — вновь приподнявшись на одной, другой рукой Санни также снимает с себя маску и откладывает её к Арсовой — даже тут их миндальная связь проклюнулась: он ведь не мог видеть, куда Арсений убрал свою. — Теперь мы оба голенькие, получается, — говорит Санни, и Арс просто не может не расплыться в улыбке.

Он снова тянет руки к солнечному лицу и оглаживает его щёки, наконец не встречая преграды в виде маски — в груди расползается клякса смешанной со счастьем теплоты, что за мгновение распространяется по всему телу, и Арсений просто не может перестать по-дурацки широко улыбаться.

Даже не верится, что они с Санни сейчас действительно практически максимально раскрыты друг перед другом (всё-таки полноценным это считалось бы, не будь у них обоих закрыты глаза, но даже так речь идёт о доверии — они оба пообещали и не нарушат своего слова), однако нельзя не отметить, что это не первый раз, когда Арсений находится перед ним без маски, полагаясь только на собственную веру в слова человека, которого на тот момент он видел лично второй раз в жизни.

— Ты от меня понабрался этих игрищ на доверие? — думая ровно о том же (и вправду миндальная связь!) и возвращая автору его же фразу, мурлычет ему на ухо Санни, и с закрытыми глазами его голос с соблазнительной хрипотцой воспринимается ещё ярче — Арсения пробирает до мозга костей прокатившейся по телу волной возбуждения.

— Ты долго ещё болтать будешь? — подавляя смущённую улыбку — хотя в этом и нет никакого смысла: Санни ведь всё равно не увидит — Арсений напоминает, зачем они здесь собрались; Санни смешливо фырчит и смазанно чмокает его в висок словно в немом обещании вот-вот исправиться.

Арсений сейчас может ориентироваться только на звуки, и он может догадаться, что Санни, скорее всего, снова проводит по члену, распределяя по нему смазку, однако прикосновение головки к анусу пропустить невозможно; втягивая в себя воздух, Арс обеими руками обнимает солнечную шею, и сразу после этого Санни осторожно входит в него — оба одновременно выдыхают друг другу в рот, и это ощущается как... Наконец-то.

— Порядок?

— Мгм, — сдавленно мычит Арсений и быстро облизывает резко пересохшие губы; больше всего на свете хочется сейчас иметь возможность поймать солнечный взгляд, несмотря на то что это жутко смущающе, и Арс едва было не открывает глаза, но успевает вовремя себя остановить. — Солнце, пожалуйста... — следом молит Арсений, и Санни начинает двигаться — сначала потихоньку, давая Арсу привыкнуть к своим немалым размерам, но потом наращивает идеальный темп, выбивая из откинувшегося на простыни Арсения один за другим сладкие стоны.

Не переставая так охуительно правильно двигаться внутри, Санни рассыпает поцелуи вперемешку со слабыми укусами по арсеньевской шее и ключицам и правой рукой мнёт его талию, притягивая к себе ближе, и это не может не оказывать никакого эффекта — Арсению кажется, что он вот-вот сойдёт с ума от количества слишком приятных ласк; сам же Арс не переставая водит руками по солнечной широкой спине, изредка, на особо сильных толчках, когда Санни задевает простату, царапая разгорячённую кожу.

Поднимаясь выше, Санни вдруг целует его, грубо, с напором, и Арсений просто дуреет оттого, как ему нравится вот такой Санни, с намёком на властность, уверенный и точно знающий, что и как делать — ему такому хочется вверить себя всего без остатка.

Однако этот поцелуй из агрессивно-страстного постепенно переходит в нежный и ласковый — Арсений даже не может решить, что ему всё-таки больше нравится. Да и надо ли выбирать, если это Санни, и Арсению нравится буквально всё, что так или иначе его касается? Он просто счастлив целоваться с ним, и этого вполне достаточно.

С первого этажа до их спальни доносятся радостные крики и спустя буквально десяток секунд за окнами гремят фейерверки — поцелуй прекращается оттого, что оба от осознания улыбаются.

— С Новым годом, моя любовь, — шепчет ему в припухшие губы Санни, бодая Арсов нос своим, и Арсений крепче прижимает его к себе в объятиях.

— С Новым годом, моё Солнце, — отзывается Арсений, ощущая, как уже не за окном, но в собственной грудной клетке взрываются ярчайшими вспышками фейерверки самых положительных чувств.

Арсений искренне надеется, что поговорка про то, как год встретишь, так его и проведёшь, действительно правдива, ведь больше всего на свете он мечтает провести наступивший год именно так: до одури счастливым и чтобы Санни непременно был рядом.

Санни вновь целует его, и Арсений точно знает: всё непременно так и будет.

Chapter Text

Арсений, сидя на полу, с хмурым и недовольным видом складывает свои вещи в чемодан и думает лишь о том, как же ему не хочется никуда ехать — да, он немного соскучился по родителям, но ему становится тошно от одних только представлений всех этих разговоров об учёбе и девочках, на которых ему пора бы начать обращать внимание, ведь, как известно, нет в мире большего счастья, чем создание собственной семьи.

Тот факт, что в такой обстановке ему придётся провести целых три дня (мама вообще пыталась на целые зимние каникулы Арсения домой зазвать, но тот по ту сторону телефонного звонка встал в позу и сказал, что приедет не больше, чем на трое суток, так что спасибо вообще, что на такой расклад согласилась — хотя что-то Арсу подсказывает, что его раз эдак пятнадцать попробуют уломать погостить дома подольше), не поднимает настроение от слова совсем — к Серёже, общение с которым теперь уже точно сошло на нет, теперь не сбежишь, а потому придётся всё это время тухнуть в четырёх стенах и считать часы в ожидании момента возвращения в место, которое за столь небольшой промежуток стало ощущаться настоящим домом.

Арсений так долго мечтал вырваться из-под вечного родительского контроля (мама объясняла это избитым желанием заботиться о своём чаде, а отец не оправдывался ничем — только становился всё строже и строже с каждым годом), и теперь, когда он по-настоящему узнал вкус свободы и какой-никакой независимости, возвращение — пусть и ненадолго — назад, в эту атмосферу вечного надзора, ощущается как надвигающийся шторм.

Нужно просто пережить эти три дня, и Арс вернётся сюда и все каникулы не отлипнет от Санни — эта мысль является единственной вещью, что не даёт унывать.

Они с Санни в последнее время (начиная с конца новогодних выходных, на которых они виделись практически ежедневно) стали видеться прискорбно редко из-за остатков арсеньевской сессии и солнечной загруженности на реальной работе.

А ещё... Арсению казалось, что у них всё максимально хорошо и они сейчас счастливее, чем когда-либо в своей жизни, но он начал замечать, что Санни ведёт себя неуловимо по-другому, как будто он чем-то серьёзно загружен. Он стал подолгу залипать на Арсении (к сожалению, не в хорошем смысле), смотря на него странным и хмурым взглядом, и Арс однажды пытался выведать у него, в чём дело, но Санни только уверил его, что всё в полном порядке, и слился с этой темы.

Арсений, честно, очень хочет надеяться, что дело действительно в работе, на которой Санни реально устаёт, но ему сложно не накручивать себя: а вдруг именно он сделал что-то не так, и это послужило солнечному отдалению от него? Если ничего не поменяется к его возвращению, Арс точно ещё раз заведёт этот разговор, и на этот раз Санни не отвертится так легко, пока не расскажет, что его тревожит по-настоящему.

Вновь залезая в выдвинутый ящик комода, Арсений бросает взгляд на заткнутый в самый дальний угол свёрток своих супергеройских вещей и в порыве какой-то сентиментальности подтягивает его к себе; разворачивает и, игнорируя маску и старый аутфит, достаёт оттуда подаренный Санни топ, в котором Арс снимался в «Тейбл Тайме».

Он усаживается на собственные пятки и, нежно погладив белую ткань, прижимает её к носу в надежде уловить любимый солнечный запах — Арсений и Санни тогда так много обнимались, что должны были пропахнуть друг другом; Арсений надеется, что у них с его Солнцем всё будет в порядке, потому что он совершенно не готов потерять так много для него значащего человека.

Внезапно дверь антоновской комнаты открывается, и сам Антон, выходящий из неё, напоминает, что им нужно выезжать через сорок минут, и через секунду показывается из-за стены; Арсений, до смерти перепугавшись, тут же отбрасывает топ к кучке грязной одежды и строит вид занятого, продолжая собирать вещи.

— Ты успеваешь? Помощь не нужна? — участливо интересуется Антон, а Арсений только мотает головой: ему осталось чуть-чуть совсем; Антон понятливо кивает и, развернувшись, идёт на кухню, чтобы подогреть им суп — пообедать перед полётом было бы очень неплохо.

Через пять минут Арсений наконец заканчивает со сборами и, отнеся ту грязную кучку вещей в стирку, присоединяется к Антону за столом; тот в последнее время тоже выглядит рассеянным и загруженным, и, несмотря на то что оба стали больше времени проводить дома вместе, они разговаривают в разы меньше, чем в том же декабре.

Но Антону Арсений не безразличен — это можно с уверенностью сказать хотя бы потому, что он вызвался проводить Арса в аэропорт и встретить по прилёте обратно, а это хоть что-то да значит.

Пусть ещё ничего даже толком не началось, но... Скорее бы уже эта дурацкая поездка закончилась.

×××

Как Арсений и предполагал, все эти два с половиной дня он плюёт в потолок и старается поменьше контактировать с родителями, которые как-то слишком уж внезапно воспылали к нему чувствами, — в пределах одной квартиры избегание работает откровенно так себе, так что большую часть времени Арс сидит в своей ничуть не поменявшейся за пять месяцев его отсутствия комнате за книгами, которые ему любезно одолжил Антон.

Арсений планировал вывозить нахождения здесь с помощью переписки с Санни, но их диалог, несмотря на арсеньевские попытки его реанимировать своими сообщениями, молчит уже практически два дня, хотя Санни иногда и появляется в сети на пару минут, но потом сразу же выходит, так и не дойдя до их общего чата.

И вот теперь уже Арсению становится по-настоящему страшно и больно — он не понимает, что сделал не так и чем вызвал такую реакцию у любимого человека, и хочет непременно во всём разобраться, но лучше оставить этот разговор для личной беседы.

Ещё раз спасибо Антону за те книги, потому что побег в вымышленную реальность оказывается лучшим средством, чтобы банально не разреветься — отец всегда ругал за излишнюю для мальчика эмоциональность, а мать наверняка будет пытаться выведать причину, и этого ни в коем случае нельзя было допустить.

Всю дорогу в аэропорт в заказанном его родителями (низкий поклон в ноги им за это) такси Арсений теребит рукав куртки и нервно покусывает нижнюю губу, детально продумывая свою речь для их с Санни разговора, а в самом здании аэропорта он решает: нахер самолёт.

Буквально — у него ведь есть Йоуке, порталы которой и не такое расстояние вытягивали. Арсений просто не выдержит эти три часа полёта и ещё около полутора часов, пока он доберётся до дома и сможет попасть в офис — лучше сразу напрямую.

Арсений запирается в кабинке туалета и, игнорируя способный закрыться унитаз, сползает по стене, оказываясь на корточках; достав из потайного кармана на чемодане супергеройский телефон, он трясущимися от волнения руками заходит в чат с Йоуке и набирает сообщение.

«Милая, привет, ты не в офисе случайно?» — пишет он и замирает весь в ожидании ответа.

Ждать приходится целых семь минут, что тянутся хуже патоки, и наконец Йоуке появляется в сети, сразу же заходя в чат с Арсением.

«Привет, Ангелочек! В офисе, да. И Санни тоже тут. Ты в нашу тусовку хочешь?)» — отправляет она, предвосхищая сразу два арсеньевских следующих вопроса.

«Очень!! Соскучился по вам ужасно», — честно признаётся Арс, вставая на ноги, и переходит в приложение камеры.

«Тогда жду фоточку!!» — высвечивается во всплывающем уведомлении, и Арсений, запечатлев угол кабинки, где с минуты на минуту откроется портал, ещё раз наклоняется к чемодану и достаёт свою маску — вот как знал, что понадобится.

Арс быстро снимает с себя всю лишнюю одежду, кое-как впихивает объёмную куртку в чемодан и наконец облачается в суперкостюм — без базового нижнего белья ощущается непривычно, но ничего, не это сейчас важно; после всех необходимых приготовлений, Арсений со своего обычного телефона пишет Антону, что не нужно его встречать и он сам доберётся домой, и убирает его в нагрудный карман, застёгивая на молнию, а затем уже кидает фото заждавшейся Йоуке.

Портал появляется буквально через пару секунд — Арсений смело в него шагает и попадает в своеобразную пуперскую кладовку, где оставляет свой чемодан, накрывая чёрной тканью, и смотрится в зеркало, убеждаясь, что выглядит вполне себе неплохо для заёбанного человека.

Горло словно тиски сжимают, и Арсений топчется здесь явно дольше, чем планировалось, но ничего не может с собой поделать: ему очень страшно, что сейчас он выйдет отсюда, встретится с Санни и...

Ну что «и»? Они же, блин, любят друг друга, и всё у них хорошо — было, есть и будет, и Арсений наверняка просто накрутил себя до такого состояние, когда он боится встретиться со своим любимым человеком. Ну не бред ли? Бред, причём полный и абсолютный.

Санни снова стал появляться в офисе, а значит, у него стало полегче с работой и он больше не будет выглядеть столь оторванным от реальности, перестанет избегать Арсения, и прямо сейчас он пойдёт и убедится в этом. И пусть выкусит эта ебучая тревожность.

Арсений делает глубокий вздох, проводя обеими руками по волосам, и наконец выходит в пространство офиса — ноги сами ведут его в комнату отдыха, откуда доносятся приглушённые голоса.

Заглянув внутрь, Арс видит сидящих на диване Йоуке, Миража и Болталкина и стоящих ближе к выходу Русича и — сердце пропускает удар от одного взгляда на белый с отросшими корнями затылок — Санни; первая троица о чём-то переговаривается, но, заметив прошмыгнувшего к ним Арсения, прерывается на короткое приветствие.

Арсений, с тёплой улыбкой помахав им раскрытой ладонью, подходит к Санни сзади и, обняв его со спины и приподнявшись на носочках, ставит подбородок ему на плечо.

— Привет, — здоровается Арсений сразу с обоими, и Русич, ответно его поприветствовав, понятливо удаляется. — Солнце? — зовёт его Арс, прижимаясь к нему ближе, однако Санни выпутывается из кольца рук быстрее, чем тот успевает почувствовать стук о рёбра подскочившего сердца, и поворачивается к нему лицом.

— Ты уже здесь? — Санни отчего-то выглядит испуганным, а Арсений непонятливо хмурится: он не говорил ничего про свой отъезд или про то, что собирается в офис сегодня. Или Йоуке намекнула? В любом случае Арсений сохраняет на губах улыбку и делает шаг Санни навстречу — не хочется иметь хоть какое-то расстояние между ними сейчас.

Арсений хочет его обнять (Пуперы уже привыкли к их постоянным проявлениям нежности, так что никакого стеснения нет и подавно), но Санни перехватывает его руки на полпути и как-то нервно оглядывается на диван — то ли это особенность освещение, то ли Санни и впрямь побледнел.

— Всё в порядке? — спрашивает Арсений с искренним беспокойством — улыбка стекает с лица, и всё внутри сжимается от ощущения, что что-то не так.

— Д-да, — запинаясь, Санни тем не менее отрицательно качает головой и, вернув взгляд на Арсения, бегает глазами по его лицу. — Пойдём, — перехватывая Арсову руку, Санни тянет его за собой в сторону лифта.

Во всех его движениях чувствуется нервозность, и Арсений, не сводящий с него внимательного взгляда, пытается самостоятельно определить, что сейчас творится в душе дорогого ему человека, и при этом не впадать в тревожное состояние от ощущения тотального непонимания происходящего — попыток что-либо прояснить Арс не предпринимает: пусть они с Санни сначала дойдут туда, куда он хочет, и там уже поговорят (по крайней мере, Арсений очень на это надеется).

Интуиция подсказывает, что это будет отнюдь не приятный разговор и что не закончится ничем хорошим, но Арс, уверенный в том, что неразрешимых ситуаций не бывает, её не слушает и просто ждёт.

Через пару минут они оказываются на крыше здания офиса; здесь холодно — подогрев в суперкостюме сразу же включается, но от противных мурашек это не спасает; Арс обнимает себя руками и прижимает крылья ближе к себе — и с серого неба крупными хлопьями красиво валит снег.

— Что с тобой в последнее время, Санни? — пройдя несколько шагов от двери, Арсений останавливается и оборачивается на замершего в метре от него Санни; он с поджатыми губами смотрит ему в лицо непонятным взглядом из-под сведённых бровей. — Пожалуйста, не закрывайся от меня, Солнце. Ты же знаешь, ты можешь рассказать мне всё, что угодно, — Арс снова подходит к нему ближе и тянет руку к солнечной, но Санни вдруг отшатывается от него, как от прокажённого.

Сердце болезненно сжимается, а в носу начинает предательски щипать — всё нихрена не в порядке, и уже не получается убеждать себя в обратном.

— Нет, Ангел, нет, — Санни мотает головой и, отходя в сторону, закрывает лицо обеими руками; дышит громко и часто, как будто паника накрывает его с головой, и Арсений разрывается от желания обнять его и утешить и, наоборот, не подходить ближе: вдруг опять отшатнётся.

— Санни...

— Мы больше не можем быть вместе, — резко, как пощёчина, произносит Санни, так и продолжая стоять спиной к Арсению, чей мир, начиная с этого самого момента, начинает потихоньку рушиться.

— Что?.. — на грани слышимости произносит он, не в силах поверить, что ему не послышалось и что это происходит на самом деле.

— Ты был прав, — продолжает Санни, наконец повернувшись к Арсению лицом, но не находя в себе силы посмотреть ему в глаза. — Два супергероя в отношениях — это действительно плохая идея, и этого никогда не должно было произойти. Я не могу так больше, и я... — Санни рвано вдыхает и с силой поджимает губы. — Я хочу, чтобы мы забыли всё, что между нами было, потому что это больше не может продолжаться. Прости, пожалуйста, что я так внезапно, но так правда нужно.

Арсений замирает, и вместе с ним замирает и крошится на мириады осколков его сердце; он просто не может осознать и принять тот факт, что это не какой-то прикол, не чья-то грубая и отнюдь не смешная шутка, не гипотетическая, принесённая в потоке тревожных мыслей перед сном, а вполне себе реальная ситуация, где Санни хочет с ним расстаться.

И самое хреновое в этом всём то, что Арсений и не способен это осознать и уж тем более принять, потому что он так привык и множество раз убедился в мысли, что Санни его любит и что он готов сделать всё необходимое, чтобы они были вместе, а потому не может даже приблизительно представить причину, столь резкой перемены.

— Что?.. О чём ты? Кому нужно? — взрывается вопросами Арсений, заново обретая способность говорить; голос жалко дрожит от слёз, стоящих в глазах, и сам Арс едва видит лицо напротив из-за этой дурацкой слёзной пелены. — Я не понимаю, Санни, пожалуйста, давай поговорим нормально, — из-за кома в горле сложно говорить, но Арсений превозмогает себя и делает шаг Санни навстречу, глядя в его бегающие глаза с неподдельной мольбой. — Объясни мне, в чём дело, и мы сможем что-нибудь...

— Не сможем мы ничего придумать, Ангел! — неожиданно повышает голос Санни — холодность его взгляда обжигает и ранит сильнее любого оружия; Арсений прижимает невольно протянутую руку к груди и решительно не узнаёт своего Санни, который только в начале месяца был так нежен по отношению к нему — что случилось с этим любящим парнем и почему он сейчас ведёт себя так? — Просто поверь, что так будет лучше. Нас не должно было существовать.

— Но я не верю тебе, Санни! — Слёзы всё же перестают стоять в глазах, стоит Арсению моргнуть, но тот этого даже не замечает. — Не верю! Почему ты так говоришь? Ты же любишь меня, я знаю! Почему... У нас же всё было так хорошо, а сейчас ты готов всё это перечеркнуть и выкинуть из-за причины, которую даже назвать не можешь?! — выпаливает он, подходя к Санни практически вплотную — на этот раз тот не предпринимает попытки дистанцироваться и стоит, опустив взгляд и сжав губы в тонкую линию.

Любящее сердце кровоточит, и собственный повышенный тон кажется жутко неправильным по отношению к этому человеку, явно в себе запутавшемуся и потому несущему несусветные глупости; Арсений выдыхает судорожно — этот звук больше походит на всхлип — и, смягчаясь, кладёт руку Санни на скулу (тот снова вздрагивает и зажмуривается крепко, но уже не пытается уйти от прикосновения).

— Пожалуйста, моё Солнце, — дрожащим голосом просит Арсений, а Санни, оживая, убирает его руку от лица. — Пожалуйста, не бросай меня, — голос срывается, и последнюю часть Арс шепчет, не сводя умоляющего взгляда с чужого лица.

— Ты в этом не виноват, мой хороший. И никогда не был виноватым, — крепче сжимая арсеньевскую руку в своей, Санни наконец находит в себе силы, чтобы встретиться глазами с голубыми — в них тоже стоят слёзы, которые с потрохами выдают его истинное состояние и только подтверждают все Арсовы слова и мысли: Санни всего этого не хочет так же сильно, как и сам Арсений. Так почему же до сих пор продолжает быть уверенным в необходимости этого бреда? — Пожалуйста, пусть наше расставание не станет причиной твоего ухода из Пуперов. Я не хочу, чтобы из-за меня ты лишался этого всего. И, если ты сможешь меня простить, я бы хотел остаться твоим другом, — он вымучивает — никакое другое слово точнее не опишет этот жест — из себя улыбку и отпускает Арсову тут же обмякающую руку.

Арсений смотрит на него огромными заплаканными глазами, пока в голове медленно возникает осознание, что это действительно их последний разговор и если он сейчас ничего не сделает и не скажет, то придётся существовать в реальности, где они с Санни больше не вместе из-за какой-то глупости, которую Арс даже не знает!

Но, как бы тот ни старался хоть что-то из себя выдавить, ни единого звука не доносится из арсеньевского рта; ему хочется так много сказать, и одновременно вместе с тем Арсений понятия не имеет, что из этого заставит Санни вытащить голову из песка и задуматься — всё в этом мире можно решить при должном желании, а он сдаётся, даже не попытавшись. Это, на самом деле, злит больше всего.

Арсений, конечно, знал, что за любовь нужно бороться, но к тому, что воевать придётся не с какими-то внешними обстоятельствами, а со своим любимым человеком, он явно не был готов.

В тщетных попытках найти подходящие слова Арсений молчит слишком долго — Санни, кончиками покрасневших от холода пальцев коснувшись арсеньевского локтя, обходит его и направляется к ведущей в тёплый офис двери.

— Санни! — сразу же окликает его Арсений, но тот даже не останавливается. — Ты обещал, что мы будем решать все проблемы словами через рот, так почему ты ведёшь себя так? Санни! Санни, пожалуйста!..

Дойдя до двери и взявшись за ручку, тот отчего-то медлит; оборачивается на Арса через плечо, скользит по нему тяжёлым нечитаемым взглядом, словно запоминает этот дробящий сердце на мелкие ошмётки момент.

— Санни... — совсем негромко зовёт его Арсений, ещё надеясь, что тот может передумать и забрать все сказанные слова обратно — Арс его простит, не раздумывая, — но тот только опускает глаза и, отвернувшись, молча скрывается из виду.

Дверь закрывается совсем тихо, с едва слышимым щелчком, но этот звук набатом раздаётся по вмиг опустевшей черепной коробке и точнее выстрела добивает арсеньевское и без того кровоточащее сердце, которое уже попросту не выдерживает этого всего.

Санни и правда ушёл. Бросил его как в прямом, так и в переносном смысле, и даже не удосужился объяснить почему. Пусть Санни и не сказал об этом прямо, но Арсений не настолько туп, чтобы не понять, что то, чего «никогда не должно было произойти», есть не что иное как ошибка.

Их с Санни союз, оказывается, всё это время был ошибкой. Все их чувства друг к другу и всё, что было между ними, были ошибкой. И этого, разумеется, не должно было случиться.

Арсений даже представить не может, что заставило Санни принять такое решение, несмотря на то что его чувства явно никуда не исчезли, а главное, как тот вообще представляет себе их дружбу после всего произошедшего.

Они уже как-то пробовали быть просто друзьями, да только не получилось нихрена, а сейчас и подавно не получится — только не после всех этих откровенных разговоров о чувствах, долгих объятий, нежных и разгорячённых поцелуев, да даже занятий любовью, но, что сейчас важнее этого всего, после такого расставания.

Арсений просто представить не может расклад, при котором они с Санни являются лучшими на свете подружками и общаются как ни в чём не бывало, не вспоминая о том, что между ними было с октября по новогодние каникулы, да он и не собирается представлять — нет, он просто не сможет играть в дружбу с человеком, которого любит всей своей душой в самом что ни на есть романтическом ключе.

Не представляет ещё Арсений и то, что дало Санни основания полагать, что после только что произошедшего разговора он останется в составе Пуперов, где пересечения с одним из основателей команды и по совместительству человеком, сделавшему Арсу очень и очень больно, просто неизбежны.

Вот знал же, что в случае чего, если у них ничего не выгорит и они расстанутся, всё будет именно так: даже если бы они закончили на хорошей ноте, Арсений просто не смог бы продолжать общаться со своим уже бывшим любовником как с просто другом, а потому не без душевной боли покинул бы команду Пуперов.

Знал и всё равно решил, что риск оправдан и оно того стоит, а теперь что? Стоит один на крыше обдуваемый обжигающе холодным ветром и всё смотрит на это злополучную дверь в глупой надежде, что она откроется и оттуда выйдет Санни, который вытрет леденеющие слёзы, поцелует в лоб и крепко обнимет, признавшись, что это всё была глупая шутка.

Но глупый здесь только Арсений. Идиот. Ну просто сказочный придурок, которому уже давно пора снять розовые очки и взглянуть реальности в глаза.

Арсений не знает, как он будет избавляться от своих чувств к Санни, от всей своей любви, которая пустила корни во все уголки уголки его души и которая же сейчас бездумно подталкивает Арса в спину, мол, найди Санни и поговори с ним ещё раз, добейся от него чёткого ответа, и всё будет хорошо.

Но хорошо ничего не будет — это Арсений всем своим рациональным понимает ясно и чётко, и он не будет превращаться в ещё более жалкого идиота и волочиться за Санни в надежде, что тот образумится и они нормально поговорят. Нет, несмотря на то как ему больно и как долго он будет отходить от этой ситуации, — не будет. У него ещё есть остатки гордости и самоуважения.

Арсений не знает, сколько он так простоял на крыше, брошенный и сломленный, но в какой-то момент, когда уже полностью красные от холода руки начинают невыносимо болеть, он, словно только сейчас обращая на это внимание, задумывается над тем, что пора уходить.

Хотелось бы прямо сейчас взять и улететь домой — и похер, что в таком случае его место жительства будет вычислить легче лёгкого, и похер, что Антон, скорее всего, сейчас находится дома, а Арс мало того, что сильно раньше назначенного времени, так ещё и в полном супергеройском облачении к нему завалится, — но Арсений вовремя вспоминает, что как минимум ключи от квартиры находятся в кармане чемодана, не говоря уже о так называемой гражданской одежде.

В горле снова возникает противный ком, когда Арсений понимает, что ему надо спуститься вниз и забрать свои вещи; он просто надеется, что Санни заперся где-нибудь и так же уродливо плачет — пусть тщательнейшим образом обдумывает своё поведение и локти кусает оттого, какого классного и любящего партнёра потерял по собственной глупости.

И нет, ему не стыдно за такие мысли: единственный, кому должно быть стыдно за своё поведение, — это Санни.

О, кажется, Арсений уже дошёл до второй стадии принятия — гнев собственной персоной; именно он сводит Арсовы брови, поджимает губы и превращает слёзы печали в слёзы тупой бессильной злости.

В зеркале лифта на Арсения глядят две голубые бездны, особенно яркие на фоне раздражённых белков; видеть себя таким, сломленным и загнанным в угол, неприятно и больно, но не так больно, как первопричина этого состояния. Не видя в этом особого смысла, потому что выглядит он откровенно плохо, Арс всё равно вытирает слёзы тыльными сторонами ладоней и несколько раз глубоко вздыхает, возвращая дыхание в норму.

Слава всему святому, Арсению не встречается на пути в кладовку никто — говорить с кем-то и делать вид, что всё в порядке, он сейчас (да и в ближайшее время, судя по всему, будет) не в состоянии.

×××

Йоуке своим порталом любезно подбрасывает его до дома, и Арсений прямо так, в суперкостюме, с маской на лице и с чемоданом в руке, отпирает дверь — если Антон дома и увидит его в таком виде, так будет даже лучше: не придётся больше от него это скрывать, да и пора уже ему обо всём рассказать.

Но дома никого нет и стоит идеальная тишина — Антон, должно быть, ещё на учёбе, — и Арс соврёт, если скажет, что не испытывает облегчения: можно будет вдоволь нарыдаться в одиночестве.

Как только он переступает порог и за ним закрывается дверь, надетая воображаемая маска идёт трещинами, и из арсеньевского горла вырывается первый всхлип, а за ним ещё один и ещё; Арсений оседает прямо на полу в коридоре, снимая реальную маску и закрывая лицо руками.

По сравнению с тем, что происходит следующие полтора часа, на крыше Арс, оказывается, ещё хорошо держался — ему так больно, что он буквально скулит, свернувшись у себя на диване и прижимая обе руки к груди в исступлённой надежде, что это хоть сколько-нибудь поможет.

Собственные мечты, надежды и планы на их с Санни совместную жизнь в будущем превращаются в арсеньевских злейших врагов, которые делают только хуже, то и дело всплывая у него в голове и с издёвкой вопрошая, мол, ну что, кого ты там хотел будить поцелуями и кому хотел носить завтраки в постель? с кем хотел кататься на коньках и с кем хотел завести собаку? с кем хотел провести остаток своих дней?

Удачи, блять, в осуществлении теперь, когда этот человек, с которым тебе столько всего хотелось сделать и который, казалось, был готов подарить тебе весь мир, тебя бросил.

Арсений не знает, зачем продолжает себя добивать подобными едкими комментариями, но не может перестать — банально не знает как; никакие успокоения, которыми он пытается себя хоть немного утешить и приободрить, не работают от слова совсем, потому что ну не будет ничего хорошо. Кого Арс пытается обмануть? Не будет.

Не то чтобы всё в мире было завязано на Санни, но Арсений лишился своего Солнца, и ему как минимум потребуется время (очень, очень много времени), чтобы выйти из наступившего периода затмения.

Арс не знает, сколько времени он так лежит и уже беззвучно плачет, желая лишь одного: перестать существовать, чтобы не испытывать столько чувств разом, но в какой-то момент тишину квартиры нарушает звон ключей и звук проворачивающегося замка, возвещающие о возвращении ничего не подозревающего Антона.

Арсений просто надеется, что тот не будет задавать вопросов, как Арс здесь оказался раньше положенного, и просто заключит его в поддерживающе-утешающие объятия — присутствие близкого человека сейчас будет очень кстати.

С минуту Антон топчется на пороге, закрывая дверь, разуваясь и убирая куртку в шкаф, после чего наконец замечает стоящий у стены чемодан и Арсения на диване, когда встречается с ним глазами.

Антоновские брови болезненно изгибаются, когда он видит Арсово состояние, и он, и впрямь не задавая лишних вопросов, сразу же направляется к нему; не спрашивая разрешения — потому что оно и не требуется, — Антон забирается на диван, пристраиваясь к Арсению, которой, жалобно всхлипывая, сразу же приникает к нему ближе, утыкаясь мокрым лицом в мягкий шастовский свитшот и цепляясь за него как за спасительный прутик.

Арсению кажется, что он сходит с ума, когда, рвано вздохнув, чувствует солнечный запах от Антона; он предательски сжимает лёгкие и сердце вместе с ним в болезненный комок, но Арс ничего не может с собой поделать — льнёт ближе и, задыхаясь, плачет только сильнее.

Антон крепко прижимает его к себе и успокаивающе гладит по волосам, не спрашивает, что с Арсением происходит и почему он плачет, и ждёт, пока тот сам начнёт говорить, когда будет к этому готов.

И Арсений через пару минут начинает говорить — слова льются из него потоком,и он выкладывает Антону практически всё: что его загадочный кавалер его бросил, даже не объяснив почему, хотя до этого у них всё было хорошо; что считает их отношения ошибкой и что тот поступил как самый настоящий трус, не найдя в себе сил поговорить с ним честно и открыто; что сам Арс совершенно не представляет, как ему избавляться от своих собственных чувств.

— И самое хреновое в этом всём, — наконец отлипая от антоновской ключицы и заглядывая в его полное сочувствия лицо, продолжает Арсений и делает глубокий вздох, прежде чем продолжить: истерика не даёт говорить нормально, без всхлипов, — что я знаю, что он меня любит! И всё равно продолжает вести себя, как полный... — Арс запинается, напрягая носогубные складки и с силой поджимая губы — чувства к Санни, несмотря на злость и обиду, не дают продолжить и назвать его так, как он того вполне заслуживает.

— Идиот, — вместо него заканчивает мысль Антон, произнося одно это слово с тем самым чувством, которое так нужно было Арсению. — Он такой придурок, что упустил тебя, Арс. — Антон вдруг сползает с дивана на пол, становясь перед Арсением на колени, и берёт его руки в свои, сжимает как-то нервно и глядит на него снизу вверх не то что с сочувствием, а так виновато, словно это он, а не Санни так обошёлся с арсеньевским хрупким сердцем.

— За что он так со мной?.. — ломающимся голосом спрашивает не Антона, но само мироздание, а тот, сводя брови и поджимая губы, опускает взгляд и качает головой.

— А может... — неуверенно и явно сомневаясь в своих словах, произносит Антон и выдыхает шумно. — Может, у него была причина так поступить? Очень серьёзная причина, — предполагает он, так и не поднимая головы.

Почти сразу же Антон бессильно прижимается лбом к Арсовым рукам и замирает в таком положении на несколько бесконечно долгих секунд, пока Арсений, от удивления даже перестающий плакать, во все глаза смотрит на антоновскую крашеную макушку и не может понять, почему тот ведёт себя так... странно.

Через пару секунд Антон выпрямляется и наконец поднимает поднимает взгляд на арсеньевское лицо; в его травянистых и, кажется, даже слезящихся глазах, отражается слишком много чувств и переживаний, и Арсения вдруг всего прошибает осознанием.

Словно только сейчас он обретает способность смотреть и видеть, Арсений наконец обращает внимание на то, что ему знакомы как и эти зелёные глаза, так и этот взгляд, потому что он уже находился под его прицелом буквально пару часов назад.

Это, блять, не сочувствие и даже не сожаление — это самое что ни на есть чувство вины за собственный поступок.

Бешено бьющееся сердце подскакивает к горлу, а дыхание становится шумным и частым, когда Арсений мечется взглядом по белым волосам с отросшими корнями, по обычно скрытому носу, по губам, форму которых Арс, как ему казалось, выучил превосходно, а на деле он всё это время был не в состоянии их не то что узнать, но даже просто заметить.

— Прости меня, мой Ангел, — негромко произносит Антон, вскрывая все карты, когда по чужой реакции понимает, что тот всё понял, и качает головой, сильнее сжимая его пальцы в своих руках, и Арсения переёбывает этим обращением из уст того, кто всё это время прятался за солнечной маской. — Я меньше всего на свете хотел, чтобы всё вышло так. Я не знал, честно, я... Мне так жаль, Арс...

Антон резко замолкает, поджимая дрожащие губы, словно сам себе запрещает говорить дальше, и, будто опомнившись, резко одёргивает руки, пока Арсений пытается осознать, что нет и не было никогда никакого выбора между Санни и Антоном — нельзя выбрать какую-то грань цельной личности.

Всё это время Арсений не переставал любить Антона, а главное, был любим им в ответ — в голове происходит мощнейшее короткое замыкание, и от волнения почему-то начинает тошнить.

Всё это время Арсений обнимал, целовал и занимался любовью с собственным троюродным братом, принимая его за другого человека, и теперь они оба это знают.

Первая реакция — настоящий и неподдельный ужас от понимания, что Антон, судя по всему, что-то подозревал ещё с начала месяца и разорвал их отношения потому, что Арсений где-то спалился и самолично предоставил ему неопровержимые доказательства собственной личности.

Вторая реакция — искренний страх за то, что их отношения с Антоном безвозвратно испорчены и они больше никогда не смогут общаться нормально; больше всего на свете Арсений боится его потерять — во всех, блять, смыслах — и он просто не представляет, как они будут общаться теперь, после... всего.

У него в душе прямо сейчас бушует огромный ураган из чувств и эмоций, однако даже во всём этом месиве Арсений чётко различает уже безусловную любовь — и неважно уже, к Антону или к Санни, всё одно — и ему даже представить страшно, как Антон теперь к нему относится.

Арс больше всего на свете хочет, чтобы Антон не отделял образы Ангела и Арсения в своей голове и понимал, что это — с маской или без — один и тот же человек, которого он искренне полюбил.

Больше всего сейчас Арсений боится, что их родство снова помешает Антону увидеть в нём человека, которого можно — и очень нужно — любить. Не как брата и не за что-то конкретное, а просто потому, что иначе не получается; Арс именно так Антона и любит — пытался уже задушить свои неправильные чувства и избавиться от них, но в итоге всё равно упал в него по самое не хочу.

И сейчас от своих чувств не откажется (несмотря на то что последние месяцы он отдавал предпочтение солнечной стороне шастовской личности, теперь, когда между ними нет больше никаких тайн, всё стало на свои места и самому Арсению собственные чувства стали только понятнее: он всегда любил одного Антона в любых его состояниях и образах) — он лишь надеется, что Антону хватит смелости сделать то же самое, отбросив все предрассудки и нелепые запреты.

Но Антон боится, и это видно невооружённым глазом: его опущенная голова, бегающий взгляд и дёрганные движения говорят сами за себя, выдавая антоновское душевное состояние с потрохами.

Арсений, думая об этом всём, молчит, наверное слишком долго (хотя по факту проходит не более четверти минуты), так что Антон, размышлявший о чём-то не менее громко и, очевидно, на что-то решившийся, вдруг поднимается и, направляясь к себе в комнату, на ходу произносит:

— Мне лучше уйти. Я побуду у Эда пару дней, пока не... — Антон не заканчивает, потому что нормального продолжения у этой фразы не существует в принципе.

Пока не что?

Пока ситуация не разрешится? Так она и не разрешится никак и никогда, если Антон снова сбежит и забьётся в норку.

Пока не выкинет образ Ангела из своих сердца и головы? Да хрен там плавал, присказка «с глаз долой — из сердца вон» не сработает, потому что они так и продолжат жить и, видимо, супергеройствовать вместе.

Пока они не забудут всё, что между ними успело произойти? Арсений глубоко сомневается, что антоновской памяти хватит какой-то пары дней, чтобы стереть подчистую любые воспоминания о периоде длиной в несколько месяцев.

Пока всё волшебным образом не станет нормально? Да оно, блять, никогда не станет, если они сейчас же не поговорят и не придут к какому-нибудь результату.

Арс знает наверняка, что они с Антоном любят друг друга самой неправильной, но искренней любовью, но если Антон боится это признать, то Арсений готов поставить на кон всё и рискнуть абсолютно всем.

Быстро вытерев слёзы, Арс подскакивает с дивана и несётся следом за Антоном; он замирает неловко на пороге комнаты, наблюдая за тем, как Антон дёрганым движением достаёт из шкафа пару футболок и грубо запихивает в подобранный рюкзак.

— Антон, постой, погоди, пожалуйста, давай поговорим нормально!.. — голос дрожит, и в нём звенит ещё свежая истерика, но смотрит Арсений прямо, смело и вместе с тем просяще — он так надеется, что этот разговор расставит всё по местам и даст им с Антоном шанс построить новые, более здоровые и доверительные отношения, где не будет места лжи и боли.

— О чём поговорим, Арс? — тут же вскидывается Антон, неосознанно повышая голос и резко захлопывая дверь шкафа. — О том, что мы совершили пиздец какую ошибку?

Антон поворачивается к нему лицом, и его прямой и обжигающий своим холодом взгляд прошибает всё Арсово существо; сведённые брови и тяжёлое дыхание выдают антоновскую злость, однако интуитивное понимание, что злится тот на себя и на ситуацию, а не на Арсения, помогает не скатиться по новой в слёзы.

— Если бы я знал, что это был ты, я бы ни за что... Этого не должно было произойти никогда вообще, как я мог так ступить! — разрывая зрительный контакт и отворачиваясь, Антон зарывается рукой в волосы и, обняв себя другой рукой поперёк корпуса, отходит к окну, но надолго там не задерживается: чуть не споткнувшись о ножку стула, направляется в коридор и проносится мимо Арсения так, будто его здесь вообще нет.

— Ты жалеешь обо всём, что между нами было? — с болью в голосе спрашивает Арс, скрещивая руки на груди в безуспешной попытке перестать дрожать, и смотрит смело, уже не желая отказываться от своих чувств и мысленно умоляя Антона также перестать бегать от себя.

Если он полюбил его как Ангела и был готов принять любого человека, скрывающегося под маской, значит, это действительно так и не такое уж и близкое родство не должно никоим образом на это принятие влиять.

— Мы совершили невероятную глупость, Арс, — только и говорит Антон, снимая куртку с крючка.

— Невероятную глупость сейчас делаешь только ты, убегая от этого разговора! — вспыхивает Арсений, всплёскивая руками и подходя ближе; буравит взглядом его белый затылок, пока Антон обувается, и бессильно сжимает руки в кулаки. — От меня убегая, Антон! — повышает невольно голос, подходя ближе и замирая в каком-то шаге от него.

Антон, подцепив рюкзак и в другой руке держа сложенную пополам куртку, поднимается с корточек и тянется к дверной ручке — с ума сойти, он правда уходит; Арсению бы бранить его последними словами за невиданную трусость и материть за всю боль, которую тот ему причиняет своими идиотскими поступками, но он только перехватывает его запястье на полпути и молит ломающимся голосом:

— Пожалуйста, не оставляй меня одного снова...

Антон замирает на несколько секунд — Арсений слышит его шумный выдох и думает, что вот сейчас тот передумает и правда останется с ним, — но он только с лёгким усилием высвобождается из Арсовой хватки и отпирает дверь, после чего так же молча уходит.

×××

Внутри егоровской квартиры раздаётся звонок, и через мгновение входная дверь открывается; Егор в домашней одежде появляется на пороге и с беспокойством смотрит на Арсения, заплаканного и выглядящего как брошенный на улице щеночек.

— Всё в порядке? — спрашивает Егор, затаскивая Арса внутрь и закрывая за ним дверь.

Арсений прикрывает глаза, с силой прикусывая внутреннюю сторону щеки, и отрицательно качает головой — нихрена у него не в порядке; Егор, сочувственно поджавший губы, крепко обнимает его, не обращая никакого внимания на мокрую от снега куртку, и Арс, обхватив его обеими руками, утыкается лицом ему в шею и беззвучно плачет.

Так они стоят несколько минут, пока не становится жарко; Егор — золотой человек (каким же правильным решением было пойти сейчас к нему, иначе, если бы Арсений остался в антоновской квартире наедине со своими мыслями после всего произошедшего, он точно сошёл бы с ума) — всё это время не задаёт никаких вопросов, не требует каких-то объяснений и не торопит, а лишь заботливо поглаживает по спине и затылку — его молчаливая поддержка ощущается в каждом прикосновении и вздохе, и Арс, правда, ему так сильно благодарен, что не способен выразить словами.

Арсений, более-менее успокоившийся, отстраняется первым и встречается глазами с полным волнения взглядом Егора, который мягко и приободряще улыбается ему.

— У меня есть чай успокаивающий, заварить тебе? — спрашивает он, беря Арсовы руки в свои и аккуратно сжимая; тот, сглатывая ком в горле, часто кивает — вряд ли станет сильно легче, но лишним точно не будет. — Хорошо, ты раздевайся тогда, а я пока чайник поставлю. — Егор ещё раз ему улыбается и, проведя рукой по арсеньевскому плечу, уходит на кухню.

Арсений, немного помявшись в коридоре, раздевается и находит ванную комнату, где моет руки и умывает заплаканное лицо — на удивление, выглядит не так плохо, как он думал, хотя красные белки, резко контрастирующие с голубыми радужками, выглядят откровенно так себе.

От долгих переглядок с самим собой и непрекращающегося потока мыслей снова тянет разреветься, но Арсений себя пересиливает, не с первой, правда, попытки сглатывая вставший в горле ком, и тащится на кухню к Егору, который в этот момент заливает горстку травы в заварочном чайнике кипятком.

— Щас он постоит так минут семь хотя бы, и будем пить, — засекая время на часах стоящей рядом микроволновки, произносит Егор, а Арс понятливо угукает — точнее, пытается, но голосовые связки словно отказываются работать. — Присядем? — кивает на стоящий рядом обеденный стол.

— Можно тебя обнять? — мотнув головой, с мольбой спрашивает Арсений и надеется, что Егор по его глазам прочитает, как сильно ему необходимо физически ощущать присутствие близкого человека сейчас.

Егор — и правда золотой — только понимающе улыбается и, оперевшись для большего удобства на столешницу, приглашающе разводит руки в стороны. Арсений в считанные мгновения преодолевает расстояние между ними и буквально влетает в Егора, цепляясь за него, как утопающий за протянутую тростинку, словно он единственный шанс на спасение, и тот обнимает его так же крепко, со всей заботой.

— Я здесь, Арс, — полушёпотом выдыхает Егор, прижимая его ближе к себе. — Всегда здесь для тебя.

Арсений с силой жмурится и прячет лицо в егоровском плече, едва сдерживаясь от того, чтобы вновь не разреветься, но на этот раз — от егоровской поддержки, которая ощущается тёплой и искренней.

Оттого только страшнее и сложнее будет ему всё рассказать: больше всего на свете Арсению не хочется видеть отвращение и разочарование на лице дорогого человека, но не рассказать ему всё он просто не может, иначе сойдёт с ума, если останется с этой тайной наедине.

Пока Арс набирается смелости, успокаивающий чай успевает завариться; Егор разливает заварку по кружкам и заливает кипятком, после чего ищет в шкафчике какие-то печенюшки и переносит это всё на стол.

Арсений осторожно, словно сломать боится, присаживается на стул и берёт горячую кружку в руки, поднося к лицу и вдыхая приятный запах.

— Он не очень вкусный, зато реально успокаивает, — предупреждает Егор, а Арсений только фыркает, поднимая на него глаза, и пробует чай — вполне себе приятный. — Расскажешь, в чём дело, Арс? — осторожно спрашивает Егор и смотрит с искренним беспокойством.

Арсений опускает взгляд, медленно делает глубокий вздох и кивает пару раз — сначала едва заметно, а затем уже более явно, чтобы не было ни шанса дать заднюю; он молчит ещё пару десятков секунд, пока наконец не выпрямляется и поднимает голову, готовый всё Егору выложить.

— Для начала мне нужно тебе кое в чём признаться, только ты обещай не обижаться: я не рассказывал тебе раньше не потому, что тебе не доверяю или что-то в этом роде, просто... Я сам не знаю почему, если честно, — Арс тупит взгляд, а Егор, пригнувшись, чтобы привлечь к себе внимание, мягко улыбается и кивает.

— Обещаю не сердиться и не обижаться, — возвращаясь в исходное положение, говорит он. — Главное ведь, что ты мне сейчас это расскажешь. — Егор приподнимает брови, спрашивая безмолвно, мол, правда ведь? и Арсений утвердительно кивает.

— Я Ангел, — пока нерешительность вновь на него не напала, признаётся Арс и ожидает хоть сколько-нибудь эмоциональную реакцию, но Егор только улыбается шире и склоняет голову в сторону, кивая будто не ему, а самому себе, как будто он...

Как будто он уже давно знал ангельскую тайную личность и сейчас его догадки только подтвердились из первоисточника.

Блять, неужели Арсений настолько плохо скрывался, что все вокруг него уже в курсе, кем всё это время был их крылатый друг и любовник?..

От вновь всплывшего образа Санни — этот разговор ведь вовсе не про раскрытие личностей, а про то, что случилось после этого всего, — горло сжимает болезненный спазм, а на глаза против воли набегают слёзы.

— Мы с Санни расстались, — с дрожью в голосе продолжает Арсений и прикрывает глаза — щёки вновь пересекают солёные дорожки (удивительно, что после всех сегодняшних рыданий ему до сих пор есть чем плакать), и на этот раз Егор реагирует куда более ярко: аж подаётся вперёд и отставляет кружку в сторону до лучших времён. — Точнее, он бросил меня, потому что решил, что так будет лучше для всех, — выплёвывает Арс, распахивая глаза и кривясь.

— Что? — искренне охуевше переспрашивает Егор и смотрит на него с таким замешательством, словно ни в одном жизненном сценарии не мог себе представить такую ситуацию, что в нынешних условиях выглядит достаточно забавно — тянет рассмеяться, но это, должно быть, нервное. — Но почему? — с неподдельным возмущением.

— Он узнал, кто я под маской, — с широкой улыбкой, в которой нет ни толики искренности и веселья, что делает её по-настоящему жуткой и больше походящей на оскал, отвечает Арсений, и взгляд синих глаз тяжелеет, брови сочувственно изгибаются, а сам Егор сдавленно охает.

На несколько долгих секунд повисает наэлектризованная тишина, которую тот вскоре разрывает, спрашивая осторожно:

— Санни — это ведь Антон, да?

Арсений тут же поднимает на него испуганный взор; несмотря на то что формально его слова являются вопросом, смотрит Егор прямо и уверенно — ему не нужно никакое подтверждение, он и так это знает.

— Как ты...

— После того как я узнал личность Эда, я понаблюдал за принципом работы маски и конкретно за тем, как она меняет черты лица, а потом просто повглядывался в ваши, — объясняет Егор будто бы смущённо. — Если бы я не был до этого с вами знаком, я бы вряд ли догадался — личности других Пуперов я так и не знаю, к слову, — но если с тобой ещё пришлось подумать, то с Санни... То есть, с Антоном всё намного легче: он же буквально одинаковый что в жизни, что в офисе. Он как будто даже не пытается скрываться, — он пожимает плечами, а Арсений только поджимает губы: всё ведь действительно было на поверхности и прямо перед ним, но он так слепо верил, что Антон и Санни — разные люди, что даже очевиднейших сходств не замечал. Егор, подытоживая свой монолог гениального в своей наблюдательности сыщика, продолжает: — И единственная причина, по которой Санни мог тебя бросить, это что в реальности вы... ну... Братья, — как-то скомкано и неловко заканчивает он и косится на Арсения опасливо: это новая неизведанная территория в их разговорах, и ступать на неё и одному, и второму пока что ещё страшно, потому что оба понятия не имеют, что творится в чужой голове.

Егор, кажется, хочет что-то спросить, как Арсений, со страдальческим видом изгибая брови, подтягивает ноги к себе и тыкается лицом в колени, глухо сокрушаясь:

— Ну почему всё не может быть просто нормально? Почему всё вечно должно быть так ебануто!

Кто там вообще, блин, писал сценарий арсеньевской жизни и конкретно этого периода? Арсений бы очень хотел встретиться с этим кем-то, швырнуть ему в лицо его же писанину и громогласно заявить: всё хуйня, давай сначала. Потому что такой пиздец мог придумать только на голову отбитый ебанат, однако именно в такой реальности Арсу и приходится существовать.

Егор, судя по звуку, встаёт со своего места, и поднявший взгляд Арсений видит, как тот присаживается на соседний стул и с сочувствием в глазах касается арсовского плеча в жесте безмолвной поддержки.

— Мне очень жаль, Арс, — с искренней печалью в голосе выдыхает он. — Вселенная явно хотела сделать вас родственными душами, но слегка просчиталась в значениях, — грустно усмехается Егор, а Арсений, фыркая сквозь слёзы, только поджимает губы и качает головой. Как же плохо это всё... — Слушай, извини, что спрашиваю, но я просто понять пытаюсь, — спустя несколько секунд молчания снова заговаривает Егор, хмуря свой красивый лоб. — А ты как, ну, относишься к Антону теперь? Что вы вообще делать с этим собираетесь?

— Не знаю, что там Антон, но я влюбился в него ещё в конце августа, за месяц до того, как познакомился с Санни, — разом сдёргивает пластырь с этой тайны — страшно и больно, но не может же Арсений за один вечер лишиться и, возможно, любви всей своей жизни, и лучшего друга? Хуже быть уже просто не может, так что похер, пляшем. — В Санни влюбляться я начал позже и даже осознал не сразу, потому что чувства к Антону так никуда и не исчезли, а когда осознал, то принял далеко не сразу, потому что был против идеи отношений с человеком в маске — и вот где я, сука, был не прав? — Арсений зло сводит брови и поднимает мечущий молнии взгляд, но смотрит не на Егора, а прямо, потому что не он причина арсовского гнева.

— Ты, получается, влюбился в него дважды? — уточняет удивлённо Егор. — Блин, Арс, да он точно для тебя идеальная вторая половинка, — с налётом сожаления (если бы они вели этот разговор в положительном ключе, это наверняка прозвучало бы даже восхищённо) выдыхает тот, а Арсений — ничего не может с собой поделать — смотрит на него чуть ли не шокировано.

— Идеальная вторая половинка так не думает, — только и бурчит Арс хмуро, после чего громко шмыгает текущим носом и утыкается им в коленку.

— А как он вообще обосновал своё вот это вот решение? — не может не поинтересоваться Егор.

— Ну, сначала он расстался со мной в маске и толком ничего не объяснил. Сказал, что я был прав, когда говорил, что из отношений суперов не выйдет ничего хорошего, а потом сказал, что этого не должно было случиться, но ты, Ангел, оставайся с нами в Пуперах, не дай этому сломить тебя! — со звенящими в голосе слезами наигранно торжественно говорит Арс и еле как сдерживает себя от новой волны истерики; Егор — Арсений на него не смотрит, — одновременно пребывающий в замешательстве и переживающий за Арса, кладёт руку ему на лопатку и успокаивающе поглаживает. — Он, судя по всему, не хотел, чтобы я знал его личность, но потом, уже дома, он во всём признался, а потом опять завёл свою шарманку, что мы оба пиздец как ошиблись и что лучше бы этого всего не было, и свалил пожить к Эду, потому что так для кого-то будет лучше, — последнюю часть буквально выплёвывает — просто не может не злиться из-за того, что Антон предпочёл стратегию избегания нормальным разговорам через рот.

— Пиздец, и это всё? Вы ведь даже не поговорили толком! — Егор недоумённо хлопает глазами, и Арсений сразу же подкидывается, часто кивая: вот и он о чём! — Извини меня, конечно, но Антон ведёт себя как полный придурок. — Арсений расширяет глаза и кивает ещё агрессивнее — Егор может даже не извиняться, поскольку он, во-первых, безусловно прав, во-вторых, Арс с ним полностью согласен, а в-третьих, Антон и правда придурок, и это ещё мягко сказано. И всё же Арсений его любит, даже несмотря на то в какое состояние Антон его загнал. — Нет, я всё понять могу, но этого не понимаю. Типа да, это, может быть, и стрёмно с моральной точки зрения, но если оно уже произошло, то зачем строить из себя великих тупых и делать вид, будто ничего не было? Да и как это возможно после, ну, блин, всего? — искренне негодует Егор, вскидывая брови и приподнимая плечи. — Антон выбрал прогнуться под общество, а не быть счастливым. — Поджимает губы и неодобрительно качает головой.

Арсений по-настоящему заворожён: смотрит на Егора и поверить не может, что тот правда сейчас сказал именно то, что сказал; причём это не похоже на то, что Егор так говорит специально для него лишь бы утешить, при этом считая иначе, — он и правда так думает, и Арс не представляет, чем заслужил такого замечательного друга.

— Ты меня не осуждаешь? — тихо и растерянно спрашивает Арсений, а на егоровском лице выражается искреннее удивление.

— За что? За любовь? — правда не понимает Егор. — Блин, Арс, я реально считаю, что ты не виноват в том, что ты влюбился именно в Антона. Проблема инцеста ведь преимущественно сводится к деторождению, а у вас детей не будет, как ни крути. Может, для меня это и было бы как-то странно, если бы вы были, допустим, родными, но ты же говоришь, вы виделись только летом — и то не всегда — и много лет вообще не общались, так что это даже инцестом назвать трудно: вы как чужие друг другу. Ну, в плане по крови, — исправляется Егор, мотнув головой. — Да даже если бы вы были близкими родственниками и ты бы всё равно в него влюбился, я просто не могу тебя осуждать, — вдруг признаётся он, кладя обе руки Арсению на коленки и заглядывая в глаза. — Ты стал для меня близким и важным человеком. Ты мой друг, Арс, и я в любом случае был бы на твоей стороне и поддерживал бы тебя, несмотря ни на что. Ну, только если бы ты, конечно, не творил реальную хуйню, которая вредит и тебе, и окружающим, а искренняя и настоящая любовь, пусть даже и к своему родственнику, что наверняка приведёт в шок какую-то монашку, — точно не хуйня. К тому же, — вдруг фыркает Егор, пихая Арсения локтем в коленку, — может, я тоже своего рода извращенец, потому что мне тогда, когда я впервые к вам домой попал, показалось, что вы с Антоном — влюблённая парочка, которая зачем-то пиздит про своё родство. Антон тоже на тебя так смотрел, Арс. Может, ты этого просто не замечал, а он не осознавал, что чувствует к тебе что-то большее, — он улыбается ободряюще, пожимая плечами, а Арс, глядя на него, хлопает глазами то ли удивлённо, то ли растерянно.

Из-за своего слёзного настроения — да его, кажется, и без того такая искренняя речь пробила бы — Арсений по новой плачет, но уже не из-за негатива и не из состояния душевной боли, а оттого, как сильно он благодарен Вселенной за такого понимающего и принимающего друга, которого Арс какими-то невероятными деяниями в прошлой жизни умудрился заслужить в этой.

Он быстро опускает ноги на пол и порывисто обнимает Егора (вешается на него скорее), комкая на спине ткань его домашней футболки и утыкаясь мокрым носом ему в плечо.

— Спасибо тебе, Егор, — бормочет он растроганно и оттого сбивчиво, не открывая крепко зажмуренных глаз. — Я так сильно тебе благодарен за то, что ты у меня есть. Я... — заминается отчего-то на мгновение, хотя в чувствах своих не сомневается нисколько. — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю, Арс, — отстраняясь, Егор глядит на него с теплой улыбкой и всё так же приятно поглаживает по спине. — И именно потому, что я тебя люблю и о тебе беспокоюсь, мы прямо сейчас пойдём к Антону и будем с ним говорить, пока вы не придёте к чему-то конкретному. Ну, ты будешь, а я буду стоять рядом с угрожающим видом, чтобы он даже не думал опять херню пороть, — с воинственным видом заявляет Егор, и никакие возражения, судя по всему, не принимаются. — Он с Эдом сейчас, говоришь? — вопрос чисто риторический, потому что Егор тут же достаёт из кармана телефон и спустя пару секунд уже набирает сообщение своему благоверному.

— Егор, пожалуйста, давай мы...

— А давай без «давай», — перебивает его Егор. — Пиши лучше Йоуке, пусть портал организует. Давай, Арс, потом спасибо скажешь, — он, поторапливая, похлопывает мнущегося Арсения по плечу и поднимается со своего места.

Пока Егор убирает и моет их кружки, Арсений в темпе вальса проходит все стадии принятия и понимает, что Егор, впрочем-то, совершенно прав: им с Антоном необходимо нормально поговорить и поставить нужную точку либо над «и», либо между ними.

Необходимо, но, господи, как же страшно.

Арсений растирает лицо и трясущимися руками достаёт супергеройский телефон (привычка брать его с собой всегда и везде — действительно полезная вещь), после чего делает фото угла егоровской кухни, откуда они, видимо, и отправятся решать все вопросы.

— Эд скинул фотку, ща тебе перешлю, — говорит Егор, вновь оказываясь рядом с поднявшимся Арсением, и приобнимает его. — Всё будет хорошо, я буду рядом, — подбадривает Арса Егор, и тот слабо кивает: пусть будет уже хотя бы как-нибудь, лишь бы не оставлять между ними эту напрягающую и ощущающуюся непреодолимой пропастью недосказанность.

В их с Егором личном чате появляется фотография какого-то угла в эдовской квартире, и Арсений, больше не давая себе шансов на отступление, сразу же пишет Йоуке; та — храни её господь — отвечает практически сразу, несмотря на уже достаточно поздний для супергеройской суеты час, и вскоре перед Арсением и Егором открывается белый с зеленоватыми контурами портал, сделать шаг в который впервые настолько страшно.

Егор находит его руку и подбадривающе-поддерживающе сжимает арсеньевскую ладонь, и после глубоких вдоха и выдоха Арсений наконец решается пойти в пугающую неизвестность.

Антон сегодня бросил его дважды, и третий раз Арсово настрадавшееся сердце просто не выдержит, так что остаётся лишь надеяться, что Егор действительно что-то там видел с антоновской стороны ещё до того, как они начали встречаться в масках, — нужно всеми силами постараться достучаться до этой части Антоновой души и при этом не выставить себя ещё большим идиотом, который наивно верит в неисполнимое.

Когда они оказываются в эдовской квартире, оба замечают самого Эда, который сразу же поднимается с диванного подлокотника и подходит к ним, приобнимая выступившего Егора и с той же подбадривающей улыбкой хлопая Арсения по плечу.

— Рад, что это был ты, — с теплом говорит Эд, подтверждая арсовскую теорию о том, что Антон ему всё рассказал, пока Егор со знающим видом переводит взгляд с одного на другого. — Насчёт Тохи не переживай, — понижая голос до шёпота, вдруг заговаривает об этом Эд. — Он сам тут испереживался весь, как отреагировал, как повел себя с тобой и всё такое. Если щас опять свою шарманку заведёт, меня позови — я ему леща пропишу, — кратко инструктирует Эд, и Арсений не может сдержать улыбки, одновременно и смешливой, и благодарной: Эд говорит об этом так уверенно и спокойно, словно ничуть не сомневается в положительном исходе этого разговора и словно его совсем не парит, что он сводит двух кровных родственников.

Арсений, честно, не знает, за какие заслуги в прошлой жизни ему достались такие понимающие и принимающие друзья, но он нереально сильно благодарен и мирозданью за то, что свело их вместе, и лично Эду с Егором просто за существование.

— Хорошо, — заторможенно отвечает Арсений со всё той же улыбкой и заглядывает Эду за плечо в безуспешной попытке отыскать виновника всего происходящего.

— Он поссать отошёл, — угадывая арсеньевские мысли, говорит Эд, и в следующий же момент где-то со стороны коридора хлопает дверь и слышатся приближающееся шарканье тапок по ламинату.

— С кем ты тут... — начинает было Антон, но, вырулив из-за угла и увидев собравшуюся компанию и Арсения в частности, застывает с таким лицом, словно призрака увидел.

— А вот и он! — будто бы беззаботно восклицает, улыбаясь, Эд, после чего тянет Егора вслед за собой на находящуюся за стеной с другой стороны кухню. — Мы вас оставим. — Напоследок Эд бросает красноречивый взгляд в антоновскую сторону, и они с Егором скрываются в коридоре.

Антон недолго мнётся на входе в зал и вскоре подходит ближе с таким видом, словно добровольно идёт на казнь, напоминая при этом провинившуюся собачонку, а Арсений, не сводящий с него глаз, только сейчас замечает, что Антон постригся: сбрил отросшие белые волосы, что начинали потихоньку кудрявиться, и теперь у него на голове остался только короткий ёжик русых волос.

По всей видимости, Арсений так пристально изучает смену его имиджа, что Антон, остановившийся на расстоянии шага, просто не может не объясниться:

— Мы с Эдиком перенервничали, — говорит он, бросая на Арсения неловкий взгляд исподлобья, украдкой, словно не имеет права смотреть на него открыто. — Тебе не нравится? — спрашивает следом с котёночным видом, встречаясь-таки с Арсом глазами, а тот только качает головой, невольно подходя ближе.

— Необычно, но... — заминается, улыбаясь уголками губ с налётом грусти, — тебе идёт.

Ты вообще очень красивый, думает и хочет сказать Арсений, но отчего-то не решается.

Пространство зала вновь утопает в молчании — у обоих в головах слишком много и одновременно слишком мало слов, чтобы завести наконец этот разговор, и они пока не представляют, как об этом вообще завести речь.

Это даже смешно, честное слово.

Арсений думал, стоит оказаться перед лицом Антона, его плотину прорвёт, и он будет минут пять безостановочно ему высказывать всё, что думает о его отвратительном поступке и проявляющейся в избегании проблемы трусости. Думал, что будет злиться, снова плакать и обличительно тыкать ему в грудь пальцем, а сейчас...

Сейчас почему-то становится так странно спокойно, словно Арсений уже со всем смирился и теперь просто ждёт развязки — какой бы она ни была.

В его душе, в этом огромном клубке чувств, спутавшихся между собой, как нитки в наборе неряшливой хозяйки, в этот момент можно чётко выделить лишь два основных чувства: ставшая безусловной любовь к Антону и грусть оттого, что всё вышло так погано.

— Арс, я...

— Ты...

И, конечно, они заговаривают одновременно.

Встречаясь глазами, они неосознанно улыбаются друг другу уголками губ от забавного совпадения, и Арсений всё же решается спросить:

— Ты... Да? — совсем уж в расплывчатой формулировке задаёт самый, пожалуй, важный вопрос за всю свою жизнь, и в нём, в этих двух коротких буквах, содержится намного больше, чем можно представить.

Если переформулировать на нормальный лад, то это вопрос о том, любит ли его Антон как человека, а не своего родственника; готов ли он говорить нормально, не убегая и не прячась; хочет ли он продолжить их с Арсением отношения, в полной мере осознавая, на что соглашается?

И Антон, как никто другой (Арс бы, честно, удивился, если после всего проведённого времени вместе в качестве самых близких друг другу людей, было бы иначе), понимает его превосходно.

— Да, — отвечает он вдумчиво и уверенно, и Арсений, улыбаясь, ощущает набежавшие на глаза слёзы и выдыхает от облегчения.

— Пизда! — через пару секунд достаётся с кухни эдовским голосом, сбивая всю романтичность момента, однако вызывая ещё одну искреннюю улыбку от неожиданности.

— Извините, я пытался его заткнуть! — следом просит прощения Егор, и Антон, поворачивая голову в сторону коридора, закатывает глаза.

— Чё вы нас подслушиваете? — не всерьёз ворчит он, после чего возвращает все своё внимание Арсению, который, не в силах больше сдерживаться, преодолевает разделяющее их расстояние и буквально впечатывается в него.

Антон в тот же миг крепко его обнимает, утыкаясь носом ему в плечо, и вдыхает родной запах, пока Арсений — ничего не может с собой поделать — по новой плачет, но на этот раз уже от облегчения.

Всё напряжение, боль и бессильная обида выходят из его организма сейчас с этими слезами, и Арс пока что даже осознать не может, что всё наконец разрешилось и они с Антоном теперь по-настоящему вместе спустя почти пять месяцев.

Если бы кто-нибудь Арсению в том же августе сказал, что у него всё же есть все шансы на счастливый финал с Антоном, он бы не поверил — и вот где они находятся теперь.

— Прости меня, пожалуйста, мой хороший, — негромко, но оттого не менее искренне просит прощения Антон, и Арс слегка от него отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Никогда так больше не делай, — одновременно и молит, и предупреждает Арсений и делает глубокий вздох в попытке успокоиться. — Ты обещал, что мы будем всегда говорить друг с другом, прежде чем принимать важные решения, — говорит тот, и его голос снова дрожит от остаточной обиды, словно Арс вот-вот опять расплачется, несмотря на то что поводов больше для слёз больше нет.

— Я такой еблан, Арс, я так испугался, когда мои подозрения, что ты и есть Ангел, подтвердились, и когда ещё ты так внезапно появился, и я просто не смог соображать нормально, — сбивчиво объясняется Антон, качая головой и не отрывая от Арсения виноватого взгляда. — Мне до сих пор не по себе оттого, кем мы друг другу приходимся, но, окей, если, чтобы любить тебя и быть с тобой, нужно носить статус извращенца, то я согласен. — Антон нежно проводит рукой по Арсовой щеке и смотрит с такой любовью, что все тревожные страхи касательно того, что он не осознаёт в полной мере, что Арсений и Ангел — две грани одной и той же личности, и что он не сможет так же полюбить его без маски, окончательно рассыпаются, а сам Арс ласковым котом льнёт к его тёплой ладони.

— Добро пожаловать в клуб, я здесь уже давно, — морща нос, но уже не испытывая за этот факт угрызений совести, улыбается Арсений.

Антон, проведя большим пальцем по его щеке, вдруг расширяет глаза и смотрит на Арса с неподдельным шоком; он от антоновской резкой перемены эмоций только вопросительно вскидывает брови.

— Тот человек, которого тебе нельзя было любить... Это был я? — вдруг осознаёт Антон, неверяще тыча пальцем себе в ключицу, а Арсений, мягко улыбаясь уголками губ, легонько кивает, подтверждая его догадку.

— Я слишком давно в тебя влюблён, Антон, — шмыгнув нещадно текущим носом, отчего-то шепчет Арсений, и что-то внутри него с треском ломается и тут же склеивается обратно, когда тот, часто моргая и изламывая брови, склоняет голову набок и выдыхает весь воздух из лёгких, мысленно наверняка переосмысляя все их взаимодействия за прошедшие месяцы и складывая в голове цельную картину.

— Мы точно в какой-то плохой симуляции «Ледибаг», — говорит Антон, качая головой и вызывая у Арсения тёплый смех, и возвращает наконец свою ладонь ему на скулу; зарываясь кончиками пальцев в отросшие волосы, он соскальзывает взглядом на арсеньевские губы — время, кажется, замирает вместе с подскочившим сердцем. — Можно тебя поцеловать? — спрашивает, когда вновь встречается глазами с Арсением, у которого дыхание спирает точно так же, как и тогда, в тот злополучный ноябрьский вечер, что положил начало их с Антоном (ну, тогда ещё только с Санни) отношениям.

— Пожалуйста, — на грани слышимости выдыхает Арсений, невольно подаваясь ближе, и дышит глубже, пока сердце в груди бьётся как не в себя.

Антон снова ощутимо выдыхает и осторожно, словно боится совершить неверное действие, приближается, ещё пару раз переведя взгляд с приоткрытых губ на голубые глаза и обратно, а Арсений не может отделаться от ощущения, как же по-другому всё ощущается теперь.

Да, фактически, они уже находились рядом, будучи без масок, но тогда они были с закрытыми глазами и не знали того, что знают сейчас. Видеть приближающегося к его губам не Санни, но человека, который всё это время скрывался под солнечной маской и о поцелуе с которым Арсений столько мечтал, необычно и слишком непривычно, но... Сердце успокаивается от стойкого ощущения правильности происходящего.

Прикрыв глаза в самый последний момент, Антон мягко прижимается к его губам, и Арсений, приподнимаясь на носочках и располагая ладонь на непривычно колючем затылке, незамедлительно отвечает ему на поцелуй — он так долго этого ждал и так отчаянно об этом мечтал, что едва сдерживается от того, чтобы не разулыбаться и не испортить всё.

Антон крепче прижимает его к себе и нежно поглаживает его шею, и Арсений позволяет себе надеяться, что так будет всегда и больше Антон его и правда никуда не отпустит.

Когда они отстраняются друг от друга, оба боковым зрением — не сразу, потому что ещё не меньше вечности с необъятной любовью смотрят другу другу в глаза, но всё-таки — замечают, что у этой сцены появились зрители: Егор с приобнимающим его сзади Эдом стоят у входа в зал и точно так же улыбаются.

— Ну что, можно поздравить счастливую ячейку общества с воссоединением? — первым заговаривает Егор, отлепляясь от стены, и за запястье тянет Эда вслед за собой, поближе к этой самой ячейке общества.

Арсений, глядя на Егора со светлой благодарностью за то, что приволок его сюда и подтолкнул к финальному этапу выяснения своих собственных отношений, кивает и смеётся, переводя взор на Антона и даря улыбку персонально ему.

— Наши искренние поздравления, — салютует плетущийся за Егором Эд и тут же непосредственно предлагает: — Может, жрачку закажем и глянем чё-нить? Или вы миловаться будете? — Его губы растягиваются в ухмылке, а в серых глазах так и пляшут забавляющиеся чертята.

— Миловаться будем, — вторит ему Антон, крепче обнимая Арсения, пока тот, не отрывая от него влюблённого взгляда, сам к нему ближе прижимается.

— Нам нужно ещё пару моментов обсудить, — наигранно серьёзно говорит Арс, уже зная, о чём первым делом спросит Антона: ему слишком интересно, где, как и чем конкретно он умудрился спалить свою личность.

— Ок, милуйтесь-милуйтесь, — фыркает, соглашаясь, Эд. — Мы тогда тоже миловаться пойдём, нам не мешать — сами придём, — продолжает тот и направляется к выходу из зала, и теперь уже Егор с довольной лыбой тащится за ним; прежде чем скрыться в коридоре, Егор оборачивается через плечо и подмигивает Арсению.

Проводив этих голубков взглядами, они снова встречаются глазами и одновременно подаются вперёд для ещё одного долгого, как жизнь, поцелуя; закидывая обе руки Антону за шею и чувствуя его ладони на своей талии, Арсений слабо улыбается в поцелуй — в голове пульсирует одна-единственная, простая, но ощущающаяся невероятно мощной мысль.

Теперь всё точно будет хорошо.

×××

Арсений очень долго (по факту, всего несколько дней, однако ощущалось это действительно как целая вечность) подгадывал такое стечение обстоятельств, и вот наконец дождался: он и Олеся в кои-то веки остались в комнате отдыха совсем одни, и теперь дело за Арсом.

Олеся, правда, словно специально его избегает (хотя наверняка это не так, но Арс уже не знает, что и думать), вскоре поднимается с дивана и намеревается было выйти, как следом за ней поднявшийся Арсений просит её немножко подождать; та сразу же оборачивается и с тёплой улыбкой хлопает глазами в немом вопросе.

— А ты с самого начала знала про нас... с Антоном? — чуть тише говорит Арсений, косясь на приоткрытую дверь, за которой из коридора доносятся приглушённые голоса Пуперов и крю. — Что мы с ним братья?

Олеся, облокачиваясь на находящийся рядом шкаф, улыбается как-то совсем уж хитро и, на миг прищурившись, кивает.

— Хочешь поинтересоваться, почему я не препятствовала развитию ваших отношений в масках, если знала, кем вы друг другу приходитесь? — верно угадывает она, и Арсений может лишь утвердительно кивнуть. — Ну, во-первых, ты прав, я не сторонница инцеста, — она разводит руки в стороны и качает головой, — а во-вторых, я бы просто не смогла.

Арсений, сделав один небольшой шаг ей навстречу, заинтересованно склоняет голову набок и внимательно на неё смотрит в попытке ещё до разъяснений понять, что имеется в виду.

— Понимаешь, в вашем случае всё работает немножко по-другому, — продолжает Олеся, копируя арсеньевский наклон головы. — Когда в дело вмешиваются силы судьбы и предназначения, никто не сможет им помешать. Вы с Антоном друг другу предназначены, да, — она правильно истолковывает недоумение, отразившееся на арсеньевском лице, и подтверждает ещё пару секунд назад казавшуюся странной и нереалистичной мысль, в которую, однако, Арсений искренне хотел верить. — Ваша связь куда глубже и мощнее, чем ты только можешь себе представить. Не только в масштабе этой жизни. Ваши души связаны — вы что-то вроде кармических любовников — и в каждой Вселенной, где существуют ваши версии, стремятся найти друг друга. Мне кажется, я даже пару раз видела видения из ваших прошлых и будущих жизней... В этой же вам не повезло родиться родственниками, но, видишь, оно всё равно вас не сдержало, — улыбаясь, она пожимает плечами, пока ошарашенный Арсений с приоткрытым от шока ртом обрабатывает поступившую информацию — нет, он, конечно, чувствовал особую связь с Антоном, но понимать, какое у этого всего обоснование... Охренеть. — Честно признаться, я даже завидую вам в этом плане, потому что такое — очень большая редкость, но я рада хотя бы просто со стороны за этим наблюдать.

— Вау, я... — только и может из себя выдавить Арсений (он явно не этого ожидал от их с Олесей разговора, но всё вышло только лучше), и сразу же после этого дверь в комнату открывается и на пороге появляется Антон в своей извечной солнечной маске и, осознав, что пропустил какой-то движ, сразу же спрашивает:

— Что, что, что? О чём вы говорите? — он очаровательно бегает расширенными глазами с Олеси на Арсения и обратно и сам собой примагничивается к последнему, приобнимая его за талию.

— Да так, о всяких пустяках, — выпрямляясь, беззаботно жмёт плечами Олеся, после чего подмигивает Арсению и со спокойной совестью покидает пространство комнаты отдыха, оставляя двух не просто любовников, но кармических наедине.

— Ну эй, мне же интересно! — канючит Антон, поворачиваясь к Арсению лицом, а тот, перестав наконец так сильно тормозить под воздействием шока от новой информации, разворачивается к нему лицом и светло улыбается.

— Олеся сказала, что мы не только в этой жизни, но и вообще во всех выбираем и влюбляемся друг друга. У меня вот, честно, не было ни единого сомнения. — Арсений, качнув головой, берёт любимое лицо в свои руки и с нежностью его оглаживает, пока в сердце взрываются фейерверки оттого, как расплывается от любви Антон.

— Звучит очень хорошо, — мурлычет тот и, опустив взгляд на арсеньевские губы, думает не дольше секунды.

Антон подаётся вперёд, прижимаясь своими к единственным губам, которые он хочет целовать до самого конца своего существования, и Арсений мгновенно отвечает ему на поцелуй, прокручивая в голове ту же самую мысль.

Если не с Антоном, то зачем ему это всё?

Только с Антоном Арсений может быть счастлив на все сто процентов. Только с Антоном Арсений чувствует себя всецело любимым и буквально обожаемым, и сам любит его до спёртого дыхания. Только с Антоном Арсений хочет проходить через все трудности, приобретать новый опыт и так банально жить эту — и все последующие — жизнь.

Только с Антоном Арсений хочет в полном смысле этого слова быть.

И пусть так и будет, пока их в последний раз не разлучит сама смерть.

Chapter Text

1. В последний раз

Попрощавшись, Эд вслед за Егором выходит из гримёрки последним и кидает на Антона красноречивый взгляд, кивая в сторону Арсения, и вот они наконец остаются наедине, без шумной компании Пуперов и кого-то из крю.

Только они вдвоём — и никого больше. Впервые с того злополучного разговора на крыше.

Ещё какие-то полтора месяца назад они бы сразу же слиплись (если ещё не), перестав играть в приличие на теперь уже отсутствующую публику (Арсений наверняка с игривой улыбкой оседлал бы антоновские бёдра, что по праву считаются его законным местом, и они бы ещё долго целовались и обнимались, пока не настанет пора расходиться по домам), а сейчас Арс, занятый какими-то своими делами настолько, что пропустил момент, когда все успели уйти, даже не смотрит в его сторону, а Антон только и может глядеть на него исподтишка из противоположного угла, боясь выдать своё присутствие и спугнуть их хрупкое уединение.

Все запланированные на сегодня выпуски «Громкого вопроса» отсняты, и обычно такие послесъёмочные вечера Антон и его Ангел проводили вместе в постепенно затихающем офисе: смотрели что-то, болтали, мечтали, смеялись и много-много нежничали, а теперь...

Теперь о такой роскоши можно забыть навсегда, но не ему на это жаловаться — Антон сам себя лишил и этих уютных вечеров, и щенячьего счастья от любых взаимодействий с Арсением, и возможности открыто проявлять свою любовь.

Но сколь бы страшна ни была эта потеря, поступить по-другому Антон просто не мог: если бы он в отношениях продолжал делать вид, будто ничего не знает, и Арсений потом каким-нибудь образом его спалил, всё могло бы быть намного, намного хуже — этим болючим, но правильным решением Антон спас их отношения в жизни.

Арсений нормальный и адекватный человек — это Антон как-то неправильный и испорченный, раз влюбился в собственного брата; сил, правда, на осуждение самого себя уже не осталось (за эти две недели у него было достаточно времени для самобичевания и какого-никакого принятия своих чувств — последнее не без помощи Эда, который теперь знает всё), и Антон уже в той стадии, когда он хочет простого человеческого быть рядом с Арсением и чтобы всё было как раньше, словно и не существовало никогда никакого расставания и всё это бред похуже полночного кошмара.

Но это его желание — что-то на уровне голубой мечты, такое же несбыточное и маловероятное.

Нет, Арсений не игнорирует антоновское существование: в компании, где есть Санни, он не затихает, не высказывает демонстративно раздражение и, наоборот, вполне спокойно с ним взаимодействует, словно нет и не было между ними никакого напряжения, но Арс стал абсолютно всегда уходить одним из первых, тщательно избегая вероятности остаться с Антоном наедине.

Однако без необходимости Арсений с ним предпочитает не контактировать: Антон пару раз пробовал подсесть к нему и заговорить о какой-нибудь пустяковой теме, но Арс всегда отвечал прохладно и односложно или — даже если до этого был занят исключительно сидением в телефоне — тут же находил дурацкий предлог для того, чтобы слиться, и прилипал к ближайшему Пуперу, более не обращая на Антона никакого внимания.

Арсений словно вычеркнул Санни из круга своего общения и списка друзей, и это холодное безразличие, будто бы для него не имеет значения их общее прошлое и сам Санни его ни капельки не волнует, если честно, ранит сильнее, чем ранили бы громкие ссоры и колкие фразочки в собственный адрес.

Арсений словно и вправду всё отпустил и забыл, и Антон сам не понимает, почему ему настолько больно из-за этого. Он ведь сам эту кашу заварил, а теперь хочет вернуть всё обратно — ну не ебанутый ли?

Может, он бы и вправду решил, что Санни для Арсения больше ничего не значит, если бы он сам не был свидетелем того, как Арсений у них дома плачет, выговаривая Антону, как больно ему пересекаться со своим бывшим, которого Антон якобы не знает, как тошно делать вид, что всё в порядке и его ничего не колышет, и что он до сих пор не может задушить в себе эти чувства.

Антон, обнимая его крепче, каждый раз от всего сердца говорит, что арсеньевский бывший — полный еблан, что умудрился просрать такого замечательного человека.

В каждый из таких моментов ему казалось, что он себя как-нибудь выдаст, но что-то — возможно, здравый смысл — удерживали его от совершения непоправимой ошибки: Антону даже представить страшно, чем бы всё закончилось, если бы после их расставания он не провёл бы всю ночь у Эда, а вернулся бы домой и увидел там наверняка рыдающего Арса. Он на эмоциях точно не смог бы не раскрыть себя — случайно или специально, неважно.

Антон слишком боится его потерять и утратить право быть рядом хотя бы в качестве брата, так что он будет затыкать собственную любовь и боль от неё же и терпеть, сколько потребуется.

Возможно, буквально до конца своих дней — Антон даже не думает в сторону того, чтобы разлюбить его и попробовать присмотреться к кому-то другому, потому что человека лучше Арсения для него просто не существует, так смысл пытаться, если антоновское сердце до сих пор находится в его заботливых руках?

Фанаты их пары также начинают замечать неладное: они с Арсением не делали никаких заявлений о расставании (разговор об этом делает произошедшее реальным не только для них двоих, но и для всего остального мира, и Антон не то что не хочет, он боится этого честного разговора с аудиторией, что окончательно поставит между ним с Арсом точку; Арсений, судя по всему, тоже этого не хочет, но, может, Антон себе опять всё придумал), однако их взаимодействие друг с другом в инфополе кратно уменьшилось — они больше не мелькают рядом друг с другом ни во влогах, ни в сторис Пуперов, ни в аккаунтах друг друга. Аудитория разделилась на два враждующих лагеря: одни (меньшинство) — впрочем-то, совершенно правильно — считают, что между златокрылыми что-то произошло, и не боятся об этом говорить, а другие называют их излишне драматизирующими и просят не пороть хуйню, пока «Санни и Ангел сами всё не подтвердят».

Ещё чуть-чуть, и Антон в качестве своеобразной терапии начнёт читать фанфики — пусть в хоть какой-то вселенной они будут счастливы и любимы друг другом.

А в этой им пока что приходится страдать и молчать о том, что на самом деле происходит внутри.

Через несколько долгих минут в тишине Антон, не выдержав, зачем-то поднимается со своего косметического стула и этим привлекает арсеньевское внимание — тот вздрагивает, тут же оборачиваясь на него через плечо, и, судя по мелькнувшему удивлению в глазах, Арсений и вправду думал, что он здесь один; он, скользнув по Антону быстрым взглядом, так же быстро отворачивается и встаёт, начиная собираться.

— Ты уже уходишь? — спрашивает, будто это не очевидно.

— Ага, — словно безразлично кидает Арсений, убирая телефон в задний карман, но Антон замечает, как бегает, не цепляясь ни за что конкретное, его опущенный взгляд, стоит ему подойти ближе. — Мы же больше не вместе, так что нет никакого смысла в такой час оставаться вдвоём в гримёрке, — чем ближе оказывается Антон, тем сильнее становится заметна арсеньевская паника: то, как ускоряется его речь, как он пятится назад, пока не упирается бёдрами в косметический столик, как вцепляется в деревянную поверхность пальцами, — в надежде, что ты меня где-нибудь... зажмёшь, — неловко и тихо заканчивает мысль Арс и вдруг разом расслабляется, переставая быть похожим на трусливого зайчишку перед большим и страшным волком.

Вскидывает голову, пронзая насквозь острой шпагой ледяного взгляда с вызовом, мол, ну, вот мы здесь, и что ты собираешься делать дальше? Знает, что Антон его не тронет, потому что не имеет на это права, а потому совершенно не боится и чуть ли не открыто провоцирует.

Арсений так и продолжает буравить его взглядом, в котором содержится слишком много всего, хотя его тело и поза кажутся обманчиво расслабленными, и Антон тоже не отводит взгляд, радуясь возможности быть так близко и просто смотреть на любимое лицо — после того, как он узнал, кто скрывается под украшенной перьевым узором маской, Антон стал видеть исключительно Арсения, а не кого-то отдалённо на него похожего, несмотря на искажающий его красивые черты эффект.

— Прости меня, пожалуйста, — неконтролируемо вырывается у Антона после нескольких десятков секунд этой молчаливой игры в гляделки; он сначала даже не понимает, что произнёс это вслух, но уже поздно рыпаться: слово, как известно, не воробей, да и Антон, честно, всем своим сердцем хочет, чтобы Арсений не держал на него обиды в сердце, ведь он для него это всё делает, пусть Арс этого и не узнает и не сможет оценить антоновскую жертву.

— Ты уже извинялся, — сухо замечает Арсений, сводя брови, и поджимает губы.

— И буду извиняться до тех пор, пока не заслужу твоего прощения по-настоящему, — Антон снова отвечает быстрее, чем успевает подумать, однако эти слова, являясь по сути своей первой мыслью и первой реакцией, оттого и абсолютно правдивы.

Арсений, переминаясь с ноги на ногу, раздражённо фыркает и закатывает глаза.

— Удачи, — с издёвкой и совершенно неискренне бросает он. — Это будет очень, — расширяет глаза и слабо кивает пару раз, — очень долгий путь.

Антон смотрит на него в ответ побитым щенком, но оказывается не в состоянии выдержать этот взгляд любимых голубых глаз и чуть опускает голову.

Невозможность рассказать всё Арсению и хоть как-то перед ним объясниться по-настоящему сводит с ума и вызывает лишь отвратительно мерзкое ощущение собственной жалости. И соврать нельзя, и правду не скажешь — вот и получается, что Антон может только молчать в тряпочку и тем самым заставлять Арсения всё больше на него злиться.

Антон так сильно не хочет, чтобы Арсений испытывал так много негативных чувств по отношению к нему, но он правда не может ничего с этим сделать. Если Антон всё же не выдержит и признается, на кон будет поставлено слишком многое, и больше всего на свете он боится потерять Арсения с концами.

В носу так невовремя щиплет, и Антон прикусывает внутреннюю сторону щеки — не хватало ещё тут расклеиться, чтобы это выглядело ещё страннее.

Взгляд скользит по чужому торсу, обтянутому белоснежным суперкостюмом, и сам собой падает на арсеньевскую левую руку, что обманчиво расслабленно опирается на край косметического столика.

Антон ничего не может с собой поделать: неслыханно осмелев, он практически без заминки тянется к нему рукой и осторожно берёт его ладонь в свою — на удивление, он не встречает ни единого признака сопротивления, и осознание, что Арсений сам позволяет ему это сделать, прошибает неожиданно сильно. И, конечно, развязывает руки — во всех смыслах.

Улыбаясь уголками губ, совсем незаметно, Антон проводит большим пальцем по костяшкам, поглаживает тыльную сторону ладони и саму ладонь, мягко сжимает, переплетая со своими, его пальцы и вместе с Арсением неотрывно следит за своими действиями, не в силах поверить, насколько ценными ощущаются все эти прикосновения и как же сильно он недооценивал их раньше.

Этот момент, когда они, поломанные собственными действиями, запутавшиеся, но всё ещё неоспоримо любящие друг друга, стоят непозволительно для их теперешнего положения близко в пустой гримёрке и оба боятся сделать вдох, ощущается интимнее, чем все жаркие поцелуи.

— Я так скучаю по тебе, — ещё одна сбежавшая из головы мысль облачается в слова, но Антон почему-то уже не ругает себя за эту слабость. Он несмело поднимает взгляд на Арсения, глаза которого уже не напоминают два куска неотёсанного льда, о который легко можно пораниться, но смотрит прямо и открыто — Антон действительно имел в виду то, что сказал.

— Я тоже скучаю, — неожиданно признаётся Арсений дрожащим голосом и прерывисто выдыхает. — Скучаю по нам.

Он вдруг приподнимает голову и часто моргает, чтобы не расплакаться, а у Антона в горле встаёт огромный ком и сжимается сердце — больше всего хочется сжать Арсения в крепких объятиях и утешить, но вряд ли тот спокойно примет антоновскую поддержку с учётом того, что всё это происходит по его же вине.

Когда он возвращает голову в прежнее положение, их взгляды снова встречаются, но лишь на мгновение — Арсений вдруг опускает глаза на антоновские губы и начинает дышать глубже.

Несмотря на то что они уже целовались — причём очень и очень много — до этого, Антона прошибает нехилым разрядом тока до самых кончиков пальцев оттого, как Арсений смотрит на него: одновременно и с вызовом, и с просьбой, мол, боишься — не делай, делаешь — не бойся.

Но Антон боится, несмотря на то как сильно ему хочется отбросить весь имеющийся контекст и поцеловать Арсения — он так сильно соскучился по нему и его ласковым губам. Боится снова сделать неверный выбор, боится подвести его доверие, боится сделать их ситуацию ещё хуже, да и просто воспринять всё не так: вдруг Арс, наоборот, смотрит предостерегающе.

Антон не посмеет, а Арсения такой вариант не устраивает.

Тот меняется в лице, и глядит уже не просяще — враждебно; забирает свою руку из антоновской мягкой хватки и выпрямляется, оказываясь буквально нос к носу с Антоном.

— Ты сам выбрал такой конец для нас, и до сих пор, напоминаю, не удосужился объяснить почему! — шипит Арсений, вспомнив, кем они теперь приходятся друг другу, и несильно толкает Антона обеими руками в грудь, а тот по инерции делает два шага назад. — Я зол на тебя, Санни, — направляясь к двери, продолжает Арсений, и Антон в этот момент как никогда чётко понимает, что, если он сейчас ничего не сделает, Арс и правда уйдёт и больше не будет шансов всё исправить, — страшно зол, и я не понимаю, почему ты вдруг сейчас...

Он не успевает договорить, потому что Антон, дёрнув его за запястье, ловит пошатнувшегося Арсения в свои объятия и целует его, как они оба этого и хотели.

Арсений даже не пытается играть в сопротивление, сразу же расслабляется в его руках и льнёт ближе, отвечая на поцелуй со всем желанием и болью, что в нём есть, пока Антон сам прижимает его к себе и впервые за эти две недели ощущает себя на своём месте — он непременно должен быть рядом с этим человеком, иначе ничего не имеет смысла.

Осознание, что он больше не имеет права (и никогда, на самом деле, не имел) на подобного рода взаимодействия с Арсением, мигает красной лампочкой где-то на краю сознания, но Антон просто не может себя пересилить и отстраниться от такого Арсения.

Тот напирает, и теперь уже Антон оказывается прижат к стене; Арсений целует его жадно, по-собственнически, и в каждом движении его губ и языка читается отчаянная мольба никогда больше его не отпускать, и Антон, честно, больше всего на свете желает того же, но у него внутри всё сжимается и живот начинает мутить от одной только мысли, чтобы ему во всём признаться.

Но вместе с тем это желание настолько сильно, что Антон уже едва может держать рот на замке; Арсений заслуживает знать правду, какой бы ужасной и отвратительной она ни была, а Антон может лишь надеяться, что тот сможет его простить.

Арсений обхватывает его лицо обеими руками и тянет ближе к себе, чуть отклоняясь назад, и Антон поначалу тянется за ним, словно они приклеены друг к другу суперклеем и не было никакого разрыва между ними, но уже через пару минут, когда поцелуй из отчаянного становится всё более разгорячённым и Арсений тянется к пуговицам антоновского суперкостюма, находящимися прямо под яремной впадинкой, Антон разрывает поцелуй и сбивчиво выдыхает ему в губы:

— Стой-стой-стой, Арс, подожди, мне надо тебе кое-что сказать...

Мутный взгляд арсеньевских глаз тут же проясняется, когда он осознаёт, что только что сказал Санни, и Арс смотрит на него огромными глазами.

— Как ты меня назвал? — спрашивает он то ли ошарашенно, то ли возмущённо, а Антон только сейчас понимает, какую оплошность совершил (вот он молодец, конечно: целых две недели держался и обращался к Арсению исключительно как к Ангелу, но стоило им один-единственный раз по-настоящему остаться наедине, как все его старания тут же пошли коту под хвост). Впрочем, может, так будет только проще. — Ты что, всё это время знал, кто я, и молчал?! — А вот это уже точно возмущённо.

Арсений вырывается из кокона чужих рук и дистанцируется, чтобы хоть чуть-чуть вернуть мыслям трезвость, а Антон только виновато поджимает губы и на пару секунд крепко зажмуривается — нужные слова уже вертятся у него на языке.

— Не всё это время, но да, знал, — честно признаётся Антон и, прежде чем открывший рот Арсений успевает что-то сказать, продолжает: — А ты знаешь, кто я. К сожалению.

Арсений, мигом сдувшийся, смотрит на него теперь совсем по-другому — вглядывается в лицо своего бывшего любовника в попытке отыскать знакомые черты и невольно подходит ближе, как мотылёк летит на свет.

Антон, отчего-то медля, делает глубокий вздох и наконец шагает в пропасть: быстро, пока ему ещё хватает решимости, тянется пальцами к маске и снимает её под арсеньевский несдержанный поражённый выдох.

Смотря на внутреннюю сторону своей маски, как баран на новые ворота, Антон не может поверить, что действительно сделал это. Что он действительно стоит сейчас перед Арсением без маски, раскрыв свой последний секрет перед ним, более открытый и оттого уязвимее, чем когда-либо до этого.

Антон, сглатывая вязкую слюну, всё никак не решается поднять взгляд на чужое лицо, потому что ему до ужаса страшно увидеть арсеньевскую реакцию и ещё хуже — отвращение, застывшее в слишком дорогих ему глазах. Арсений всё ещё молчит, и только его ускорившееся дыхание нарушает идеальную тишину гримёрки в этот момент.

— Я, видимо, глубоко больной человек, — опустив руки с зажатой в правой маской, наконец находится со словами Антон, начинающий своеобразную исповедь, и так и не смотрит на Арсения, для верности ещё и прикрывая глаза, — раз посмел возжелать собственного брата, но ещё глубже находятся мои чувства к тебе. — Антон всё же находит в себе силы встретиться лицом к лицу со своим страхом и следующие слова произносит, уже глядя ему в глаза: — Я тебя люблю, Арс, и мне, правда, так сильно жаль, что я влюбил тебя в себя, обманул и предал твоё доверие и...

— Антон, не говори так! — вдруг оживает Арсений, подходя ближе и беря его лицо в свои руки, и, господи, этот взгляд... Арс смотрит на него снизу вверх со смесью шока, нежности и восторга и ещё пока нерешительно приподнимает уголки губ в искренней улыбке, и Антон по-настоящему в замешательстве: разве он не должен сейчас злиться, кричать и кривиться? Почему он... радуется? — Я, видимо, тоже глубоко болен, потому что я влюблён в тебя ещё с августа, — объясняется он, а Антон сперва даже понять смысл его слов не может, не говоря уже о том, чтобы его осознать. То есть как это с августа?.. С того самого августа, когда и сам Антон (он понял это вот только недавно, когда анализировал свои чувства — удивительно, как до него раньше не доходило; а может, потому и не доходило, что он ещё не мог и был готов увидеть и принять собственные чувства) по нему плыть начал, но ещё этого не осознавал? Охренеть. Просто охренеть. — И всегда был влюблён только в тебя. Неважно, с маской или без, ты всё равно был и остаёшься самым лучшим человеком в моей жизни, и я тебя тоже очень сильно люблю, Антон, — произносит Арсений — его голос дрожит от эмоций, будто он вот-вот расплачется от облегчения, — и теперь уже точно улыбается счастливо, пока большими пальцами поглаживает антоновские щёки, больше не скрытые мешающей маской.

— Боже, Арс, правда?.. — выдыхает Антон как буквально, так и в переносном смысле, хватаясь за арсеньевские плечи, словно без этого и правда упадёт, а Арсений, улыбаясь шире, кивает часто, и его голубые глаза сияют ярче звёзд на небосводее.

— Правда, чистейшая правда! — живо подтверждает он и спрашивает сразу вслед за этим: — Ты поэтому со мной расстался? — не чтобы упрекнуть, а чтобы понять.

— Да, клянусь, это единственная причина, — смотрит на Арсения побитым щенком. — Я в тот день только узнал, что Ангел — это ты, а потом ещё и тебя увидел, у меня ёкнуло что-то, и я испугался. Мне казалось это единственным правильным выходом, и я так боялся, что ты меня возненавидишь, если всё узнаешь... — лепечет Антон, опуская голову, но Арсений мягко возвращает её в прежнее положение и заглядывает ему в глаза со всеобъемлющей любовью и принимающей улыбкой.

— Глупый, как я могу тебя возненавидеть? — смеётся, сам не зная отчего, а Антон, не сдержавшись, крепко его обнимает, утыкаясь носом в его ключицу, вдыхая ставший родным запах и выдыхая всё накопившееся за эти полмесяца напряжение.

— Я такой придурок, Арс, прости меня, пожалуйста, — глухо извиняется Антон, пока Арсений после заминки в пару секунд так же крепко обнимает его в ответ.

— Я прощаю, Солнце, но никогда так больше не делай! Только словами через рот, — Арс отстраняется и смотрит на него строго, а Антон на миг выпадает оттого, что тот снял маску и, господи, какой же он красивый.

— Обещаю, — выдыхает Антон, сосредоточенно кивая, и склоняет голову вбок, любуясь Арсением так, словно видит впервые (в каком-то смысле ведь так и есть: Антон и правда первый раз видит его в суперкостюме без маски, и это ощущается необычно, но очень, очень хорошо), и оттого расплываясь в неконтролируемой улыбке, пока в глазах наверняка пульсируют сердечки.

— Так значит... — спустя некоторое время молчаливого разглядывания друг друга подаёт голос Арсений, игриво стреляя в Антона глазами. — Мы снова вместе?

— Ну конечно! — тут же реагирует Антон, несколько раз кивая. — Я тебя больше никуда не отпущу.

Он и вправду прижимает его ближе к себе, как бы подтверждая собственные слова, а Арсений расцветает в широкой улыбке, после чего чуть приподнимается на носочках и наконец целует Антона.

И вот теперь всё точно становится хорошо и правильно.

2. Неслучившееся

— Обнимемся на прощание? А то ты уже со всеми обнялся, а со мной всё никак, — Санни говорит это с весёлой улыбкой на пухлых губах, благодаря которой всё можно перевести в шутливый упрёк, но в таких красивых, подсвечиваемых закатным солнцем зелёных глазах читается самая настоящая котячья просьба: Санни и правда хочет с ним обняться, и отказывать ему совсем не хочется (да и не получится при любом раскладе).

Арсений с умилённым выражением лица охотно разводит руки в стороны, приглашая его, тут же так очаровательно обрадовавшегося (сейчас ему и правда подошли бы собачьи ушки и болтающийся туда-сюда хвост — Санни действительно является хуманизацией прелестного золотистого ретривера), поближе к себе; если честно, то Арс и сам не до конца понимает, как так вышло, что они до сих пор не обнялись — да, конечно, у них были сегодня групповые объятия, во время которых они с Санни были не так уж далеко друг от друга, но это всё-таки совсем не то же самое.

— Сразу уточнение во избежание неловкости, — прежде чем преодолеть оставшееся между ними расстояние, тот выставляет вперёд указательный палец и со всей серьёзностью смотрит в голубые глаза. — Для тебя комфортнее короткие объятия или долгие?

Во взгляде мелькает волнение — оно же заметно и в дёрганном движении рук, когда Санни как бы приглаживает штаны своего суперкостюма — и, господи, какой же он... У Арсения слов и дыхалки не хватит, чтобы описать, насколько этот человек трогателен в своей заботе о чужом комфорте и насколько сильно такая внимательность плавит всё его существо.

— Долгие, — после небольшой паузы, во время которой он пытался заново собрать свою личность по крупицам, отвечает Арсений.

Он вообще, раз уж зашла речь, терпеть не может эти короткие, будто бы дежурные, сделанные чисто для галочки объятия — по его мнению, если уж и совершать такой трогательный жест, то делать это нужно по-нормальному, с душой, а иначе какой в нём смысл? Люди ведь обнимаются не только для того, чтобы стать ближе физически, но и чтобы оставить на душе отпечаток присутствия другого, небезразличного им человека, чтобы в сердце сохранилось это тепло. Лучше уж совсем не обниматься ни с кем и никогда, если эти объятия будут походить на телодвижения вялой рыбёшки.

Поэтому да, с Санни ему по-настоящему хочется обниматься долго и крепко — с его ростом и размахом рук это должно быть как минимум жутко комфортно.

— А ты? — почти сразу же уточняет Арсений: это, конечно, весьма маловероятно, но вдруг его слова были намёком на то, что Санни как раз сторонник этих вялых недообъятий. Хотя, при всём уважении, он совсем не похож на такого извращенца.

— С клёвыми людьми всегда приятно обниматься подольше, — так просто выдыхает Санни, убирая руки за спину, как будто стишок на утреннике в детском саду собирается рассказывать, и Арсений не может не расплыться снова: даже это Санни умудрился вывернуть в комплимент ему.

— В таком случае предлагаю не тянуть, — опустивший было руки Арс вновь их поднимает и приглашающе сгибает и разгибает пальцы.

Санни, словно только этого и ждал, тут же делает широкий шаг и в следующий миг сгребает Арсения в и правда безумно уютные объятия; он обнимает поперёк спины, почти сразу под основанием крыльев, а Арс закидывает руки на его широкие крепкие плечи, отмечая про себя, как же здорово сейчас ощущается их разница в росте.

С людьми, которые выше тебя, всегда по-особенному приятно обниматься, и до сегодняшнего дня таким человеком для Арсения был только Антон, но теперь, вот, появилась ещё одна тактильная шпала (со всей любовью и уважением — Арс никого не оскорбляет); однако, какими бы комфортными ни были объятия с Санни, они не идут ни в какое сравнение с антоновскими: Шастун для Арсения — самый лучший, и его просто невозможно переплюнуть в чём бы то ни было.

Хотя если постараться быть хоть чуть-чуть объективным и не примешивать к этому своё особое отношение к Антону, то не исключено, что в сопоставлении комфортности объятий вполне мог бы выиграть Санни, но, к сожалению или к счастью, арсеньевская влюблённость даёт Шастуну нехуёвое преимущество во всех сравнениях.

Через маленькую вечность, не зная, что сделать с крыльями и куда их деть (стоять просто так почему-то кажется неловким), Арсений зачем-то обнимает Санни ещё и ими — выглядит это так, будто они оба теперь находятся в коконе, оберегающем от вторжений внешнего мира и лишних глаз.

— Ой, мы в домике, — оторвавший голову от Арсового плеча Санни очаровательно вертит ею, с детским восторгом разглядывая массивные крылья, находящиеся совсем рядом с его головой, а Арсений отчего-то смущённо (возможно, из-за того, что они так и не разорвали объятий и всё ещё находятся очень близко друг к другу — Арс буквально грудной клеткой чувствует чужое размеренное сердцебиение) улыбается и исподлобья глядит на такого милого в своей непосредственности Санни.

Через пару секунд тот переводит свой лучистый взгляд с белоснежных перьев на лицо напротив и вдыхает, забывая, как выдохнуть; Санни смотрит на него так, будто видит впервые и, кажется, даже не моргает, боясь спугнуть это хрупкое мгновение, и Арсений замирает точно так же, как ослеплённый фарами олень.

Хотя почему фарами? — Солнцем.

Правая рука Санни сползает на Арсову талию, прижимая ещё ближе к себе, и вроде слегка подрагивает — или тому это просто кажется? — а его сердцебиение, впрочем, ровно как и арсеньевское, ускоряется.

Арсений — сам не знает зачем, это получается скорее неосознанно — первым опускает взгляд на чужие пухлые и приоткрытые губы, и мысль о том, что эта ситуация просто идеальна для первого поцелуя, возникает в его голове бесконтрольно, как-то сама собой.

Дыхание окончательно спирает, и Арс, к собственному удивлению, вдруг кристально чётко осознаёт, что он ждёт того, что может произойти. Чему логично было бы произойти.

Однако вместе с этим неправильным желанием (от которого, тем не менее, жар в животе распространяется только сильнее) на задворках сознания вспыхивает страх — и вовсе не оттого, что он не умеет целоваться и наверняка облажается, выставив себя не в лучшем свете, а оттого, что он вообще допустил такую мысль: во-первых, арсеньевское сердце принадлежит Антону, с которым...

С которым у него ничего и никогда не выйдет — едко комментирует про себя Арсений, в который раз неприятно отрезвлённый этим пониманием. С Антоном, несмотря на всё его желание, у него никогда не будет первого поцелуя, и вряд ли Арс будет до конца жизни хранить ему верность — просто это такой период, а Санни...

Он замечательный, но вряд ли у них что-то может сложиться: во-первых, они ведь теперь в одной команде, и им предстоит наверняка через многое пройти бок о бок, а во-вторых, Санни — супергерой, причём очень популярный, и Арс уже тысячу раз для самого себя повторил, что ни за что не сможет вступить в отношения с супером.

И всё же, несмотря на это всё, Арсений просто не может заставить себя не смотреть в травянистые глаза, что находятся на таком мизерном расстоянии от его собственных.

— Ангел... — шепчет Санни, и, боже, Арс ощущает его горячее дыхание на своих губах. Боже. Он сглатывает, после чего вновь приоткрывает пересохшие губы. Санни облизывает свои и дышит глубже, словно ему тяжело говорить. И Арсений весь замирает — то ли от желания, то ли от страха услышать то самое подразумеваемое продолжение. — Если я сейчас кое-что сделаю... — всё же говорит он, то ли набравшись смелости, то ли переведя дыхание, и медленно опускает взгляд на Арсов рот, выдыхает снова ощутимо, снова до мурашек, и Арсения словно током насквозь прошибает от этой робости и этого желания в потемневших глазах в тот момент, когда те вновь находят голубые. — Можно?.. — во взгляде напротив теперь не просьба — мольба, причём самая настоящая.

Арсений загипнотизированно, полностью отдавая себе в этом отчёт, едва заметно кивает — если бы Санни не смотрел на него так безотрывно и жадно, то это мимолётное движение легко можно было бы упустить из виду. Но Санни смотрел и точно всё видел.

Арсений до замирающего в груди от предвкушения сердца хочет, чтобы Санни его поцеловал, и сам хочет поцеловать его в ответ — в этот момент такое искреннее желание воспринимается чуть ли не как физиологическая потребность и Арса не останавливает даже полнейшее отсутствие опыта в подобных делах.

Об Антоне он сейчас даже не думает и не вспоминает, словно его никогда не существовало, — весь Арсов мир сужается до одного только Санни, который, ещё раз мельком облизнув губы, медленно и словно неверяще подаётся вперёд и, прикрыв глаза в самый последний момент, наконец прижимается к тонким приоткрытым губам.

Арсений, неловко отвечая ему, шумно выдыхает через нос и почти сразу же перекладывает правую руку на кудрявый затылок, приподнимаясь заодно на носочках в попытке быть к нему ближе, — это всё явно придаёт Санни определённой смелости и понимание, что этот поцелуй желанен для них обоих, и он, отстранившись на долю секунды, чтобы поменять наклон головы, целует Арсения уже увереннее.

Санни мягко посасывает его губу и, слабо прикусив, чуть оттягивает, а Арсений горячо выдыхает ему в рот и несильно, чтобы не сделать больно, сжимает белые волосы в кулак; более-менее разобравшись в технике, Арс точно так же прикусывает его идеально пухлую нижнюю губу — чувствовать, как Санни улыбается во время поцелуя с ним...

Вау.

В животе разливаются тепло и нежность — этих чувств настолько много, что Арсений в них натурально тонет; Санни, кажется, полностью разделяющий его состояние, нежно и заботливо прижимает к себе дрожащего будто от холода Арса и перемещает руку ему на шею, ласково поглаживая большим пальцем горячую кожу.

Полностью отдавая себя поцелую, Арсений перестаёт контролировать свои крылья, из-за чего те медленно возвращаются в исходное положение и лучи осеннего заходящего солнца снова подсвечивают их лица, но ни один из них не обращает на это совершенно никакого внимания.

Они оба слишком увлечены друг другом, и целоваться — не просто с кем-то, а именно с Санни, таким чутким и внимательным, таким нежным и напористым одновременно — оказывается, так здорово, и Арсений не хочет, не верит, что это когда-нибудь может закончиться.

Обнимая его лицо уже обеими руками, Арс снова опускается на пятки и утягивает Санни следом за собой; наклоняясь и невольно делая крошечный шаг навстречу для большей устойчивости, тот мычит ему в рот и крепче обнимает за талию обеими руками, пытаясь ещё сильнее вжать Арсения в себя, потому что им обоим мало, им обоим недостаточно.

Через маленькую вечность Санни отстраняется — когда их откровенно поплывшие глаза встречаются друг с другом, стремительно краснеющий Арсений думает, что он не видел человека красивее, чем Санни в это мгновение: в его взгляде горит желание и нежность — робости и страха в нём больше нет.

— Санни... — выдыхает Арсений, изгибая брови и поглаживая большим пальцем его скулу, и сам понятия не имеет, что хочет сказать дальше, — да он и не успевает продолжить: одного слова, прозвучавшего как настоящая просьба, достаточно, чтобы Санни вновь прижался к его губам в мягком и одновременно настойчивом поцелуе — Арсений, обнимая того за шею левой рукой, в тот же миг с жаром ему отвечает.

Арс понятия не имеет, сколько времени проходит, прежде чем они отрываются друг от друга во второй раз — солнце уже зашло, однако они оба этого даже не заметили; припухшие губы приятно покалывает.

Оставаясь на том же ничтожном расстоянии друг от друга и шумно дыша приоткрытыми ртами, Санни и Арсений только сейчас в полной мере осознают, что они действительно сейчас самозабвенно целовались, будто внешнего мира и никаких сопутствующих обстоятельств не существует, а сейчас эта лавина реальности догоняет и обрушивается на их головы в полной мере, вместе со страхом грядущего.

Как они будут взаимодействовать дальше? Что за собой повлечёт эта проявленная неосторожность и — даже можно сказать — слабость (но, господи, какой же потрясающей она была! — Арсений даже не сможет в полной мере сожалеть об этом)?

Арс, смаргивая наваждение и тотчас убирая руки от Санни, делает шаг назад — Санни его легко, но не без сожаления отпускает — и ощущает, как сердце прежний предвкушённо-возбуждённый ритм меняет на тревожную трель.

Что теперь будет?..

3. Ночь открытий

if i stay with you, if i’m choosing wrong
i don’t care at all

— Хочу его поцеловать, — вдруг делится почти что сокровенным Арсений, держа обе руки на своих горящих румянцем щеках.

— Поцелуй, это дело хорошее, — со знанием дела — всё ещё удивительно осознавать, что опыт в этой сфере к нему пришёл во многом благодаря Эду, — кивает Антон и весело фыркает.

— Я не умею, — шёпотом выдыхает Арсений и, повернувшись к нему, смотрит на Антона жалобным взглядом котёночка-невдуплёныша. — Вдруг я облажаюсь по полной программе и он больше никогда не захочет со мной общаться...

— Арс-Арс-Арс, стой, стоп, отмена, — немножко испугавшись волны арсеньевских загонов, тормозит его Антон и прикасается на пару секунд к чужому бедру, успокаивающе поглаживая. — Ты, главное, языком ему в глотку не пытайся залезть, и всё точно будет хорошо. Там всё правда не так сложно, как может показаться, так что не нервничай ты так, — улыбается по-доброму и чуть качает головой. — Пусть сначала он поведёт, а ты потом подстроишься. Блин, если бы мы не были родственниками, я бы предложил тебе на мне потренироваться, — смеётся Антон, а Арсений совершенно не успевает отследить резкую смену выражения собственного лица и, прямо как в старые добрые, охуевает без шансов выхуеть обратно.

Одна мысль о том, что Антон только что в своей голове допустил возможность их поцелуя (не в этой, а в какой-нибудь другой вселенной), нехило так прошибает разрядом тока всё тело, на миг возвращая Арсения в начало-середину сентября, когда вот такие антоновские вбросы были чуть ли не обычным делом. Пиздец.

И всё-таки, несмотря на то что его сердце и голова окончательно выбрали Санни, что-то внутри Арсения ёкает в ответ на это несуществующее предложение, а мозг предательски рассматривает его как неплохой вариант реально потренироваться, чтобы не опозориться перед Санни.

Это ведь ничего не будет значить ни для Антона, ни для самого Арсения — они ведь оба в других людях по уши, так что... Дают — бери, а бить его здесь и подавно никто не будет.

— Ну, сёстры же иногда учатся целоваться друг на друге... — Арс ведёт плечом так, словно его это мало заботит и кидает на Антона косой, прощупывающий территорию взгляд, когда как у самого сердце разгоняется до первой космической и руки немеют.

Антон, явно удивлённый, поворачивается к нему лицом и на пару секунд подвисает на Арсовых губах — кажется, всерьёз обдумывает своё же предложение, на которое внезапно ответили согласием (даже если он сейчас всё же даст заднюю, Арсений надеется, что эта ситуация научит его лучше обдумывать свои слова, прежде чем взорвать чужую жопу).

— Нет, ну, если тебе норм так будет... Ну, мы правда можем... Наверное, — неловко и словно смущённо произносит Антон, поднимая взгляд и встречаясь с Арсением глазами. — Я не против, — произносит он тише и улыбается уголком губ.

— Я тоже, — сдавленно отзывается Арсений, не в силах поверить, что это реально происходит и что они с Антоном сейчас будут... целоваться? Нет, это всё точно бред помутнённого сознания — кажется, Арс сам для себя незаметно напился и сейчас валяется в отключке у обблёванного толчка и активно галлюцинирует.

Но Антон на качелях придвигается ещё ближе и всё так же неловко замирает, не зная, как сделать первый шаг, и у Арсения сердце отказывает слишком реально, чтобы это было дурацким сном.

Дыхание невольно ускоряется, и Арс часто моргает, переводя взгляд с антоновских губ на тёмные из-за недостатка освещения глаза, и думает, что при таких исходных данных будет несложно представить Санни: оба ведь блондины, и форма губ у них будто бы похожая.

— Я сейчас тебя поцелую, — говорит Антон и мельком облизывает, увлажняя, губы, а Арсения, испытывающего слишком много чувств на квадратный сантиметр души, по ощущениям, вот-вот коротить начнёт. — Не переживай так, всё хорошо, — успокаивает его Антон, касаясь ладонью коленки и оставляя её лежать там же, хотя и сам на расслабленного человека не особо-таки похож, и Арс кое-как кивает, прерывисто выдыхая, когда Антон наклоняется ближе.

Между их лицами осталось совсем пустяковое расстояние, но оба словно не могут преодолеть последний оставшийся барьер, и так и сидят, смотря то друг другу в глаза, то на приоткрытый рот, и ощущая чужое ускоренное дыхание.

Это всё какой-то пиздец, этого просто не может происходить в реальности на полном серьёзе — Арсений уже отпустил свои чувства к Антону и одной ногой находится в отношениях с Санни, и это ощущается даже как какая-то измена своему выбору. Ему мерзко от самого себя и неприятно, потому что он явно не должен больше всего на свете сейчас хотеть поцеловать Антона, но он ничего не может с собой поделать.

Это неправильно, им нельзя это делать, они ведь всё ещё родственники — а как они потом взаимодействовать после этого поцелуя будут? Господи, нужно срочно эту нелепость заканчивать и, пока ещё не стало...

Арсений не успевает толком даже додумать мысль, как закрывший глаза Антон, решившись и преодолев невидимую преграду между ними, наконец подаётся ему навстречу и прижимается к арсеньевским губам в мягком и ненавязчивом поцелуе.

Первые пару секунд Арс широко распахнутыми глазами смотрит на антоновские очаровательно зажмуренные веки, а затем всё же сдаётся и, шумно выдохнув через нос, прикрывает глаза и отвечает заждавшемуся Антону на поцелуй, приоткрывая рот и позволяя делать с собой всё, что ему захочется — всё нахер, потом подумает, как это неправильно, безрассудно и так далее.

Антон целует его нежно и неспешно, посасывает арсеньевскую нижнюю губу и рукой зарывается в чёрные волосы, пока Арсений, насколько это позволяет их поза, льнёт к Антону ближе и пока что не спешит перенимать роль ведущего в их поцелуе.

Даже сейчас, когда это непосредственно происходит, всё ещё не верится, что оно всё по-настоящему; однако антоновские тёплые губы и влажный язык абсолютно реальны; его шумное из-за чуть заложенного носа сопение и руки в Арсовых волосах, что то и дело соскальзывает на шею, и на бедре ощущаются слишком явно, чтобы в этом сомневаться.

Первую минуту поцелуя мозг дурниной орёт, что им нельзя это делать (не только из-за того, что они являются братьями, но и потому, что они тут только что сидели друг другу рассказывали про свои влюблённости в других людей; получается как-то очень некрасиво, с какой стороны ни посмотри), однако потом внутри Арсовой черепной коробки образуется идеальная тишина и ничто больше не мешает ему наслаждаться происходящим.

Арсений сентябрьской версии просто не простил бы себя из будущего, если бы имел возможность безнаказанно поцеловать Антона — к тому же, по его же собственной инициативе! — и не воспользовался бы ею. И глубоко поебать ему бы было на контекст — тогда для Арса не было ничего важнее и желаннее, так что, наверное, можно считать этот поцелуй актом своеобразной ностальгии и вместе с тем финальной похоронной церемонией арсеньевских чувств к Антону.

И вот теперь уже Арсений принимает полноценное участие в поцелуе — всё оказалось действительно не так уж сложно и страшно, как ему казалось, так что он потихоньку начинает активничать, напирая и прикусывая то верхнюю, то нижнюю антоновскую губу.

Размытую границу, где их поцелуй из худо-бедно обучительного (и то его таковым назвать получается с натяжкой — бедная сова вот-вот жопу порвёт при попытке натянуться на глобус) превращается в самый что ни на есть настоящий поцелуй двух людей, которые целуются исключительно ради удовольствия, Арсений, на удивление, отслеживает очень чётко.

Ситуация начинает пахнуть жареным, когда Антон правой рукой, которая до этого в полурасслабленном состоянии лежала на арсовской ляжке, вдруг оживает, проводя по внутренней стороне бедра ближе к паху и охренительно приятно сжимает кожу сквозь плотную ткань джинс, а левой — сильнее давит на затылок в немом желании быть в этот момент ещё ближе.

И вот теперь это становится слишком — ладно если Арсений против этого не особо-то возражает и вполне бы смог стать инициатором каких-то поползновений в антоновскую сторону (со своими романтическими чувствами и желаниями, ими вызванными, Арс уже давно смирился, хотя сейчас неожиданно хорошо держит себя в руках), то Антон-то куда лезет?

Он явно забылся под действием момента (что тоже удивительно и никаким адекватным образом оправдать не получается), и нужно поскорее это заканчивать, пока всё не стало совсем уж странно и подозрительно.

Приложив воистину титаническое усилие, Арсений отстраняется и разрывает их поцелуй в надежде, что их обоих отрезвит осознание, сколько всевозможных границ они перешагнули, совершив эту безрассудную глупость, и как непозволительно далеко они зашли.

Поплывшим взором он встречается с антоновским и его переёбывает оттого, как Антон выглядит в это мгновение: Антон смотрит на него так, словно ему физически необходимо целовать Арсения — тот, несмотря на проснувшееся и больно колющее под рёбра осуждение самого себя, точно так же не может противостоять этому желанию. Похер на всё — всё потом, сейчас важен только Антон.

— Для закрепления, — выдыхает ему в самые губы Антон, после чего снова целует успевшего согласно кивнуть Арсения.

На этот раз тот перестаёт сидеть истуканом и, сильнее развернувшись к Антону корпусом, кладёт правую ладонь на его скулу, кончиками пальцев зарываясь в белые волосы, а левую точно так же располагает на антоновском бедре, но — по крайней мере, пока что — не предпринимает попыток куда-либо её сдвинуть.

Они сидят друг к другу вплотную, и всё равно оба ощущают это недостаточным — их положение слишком неудобное для поцелуя, и Арсений ловит себя на желании забраться к Антону на бёдра, чтобы быть к нему ещё ближе, но тут же безжалостно гасит его: они, конечно, и так делают то, что вообще никогда не должны были делать, однако это уж точно будет лишним.

Антон, целуя его с каждым десятком секунд со всё бóльшим напором, проводит рукой по арсеньевской расстёгнутой куртке и, вслепую найдя лазейку, располагает ладонь, горячую даже сквозь футболку, на его талии, скользит на поясницу и с осторожной силой давит — не просьба даже, а требование быть ближе; другой же рукой он так же прижимает Арсову левую ногу ближе к себе, грубо-нетерпеливо мнёт его бедро и то и дело царапает шов, словно его бесит один факт наличия штанов на Арсении, и, господи, блять, пусть это и отвратительно, но как же Арсению сейчас хотелось бы и правда быть без них.

Чтобы не было никаких преград между ними, никаких «можно» и «нельзя», никакого контекста, никаких условностей и никакого ебучего факта родства и были только они с Антоном, их губы и абсолютно взаимное желание целовать друг друга.

А знаете что? Да в пизду. Какой смысл себя сдерживать, если Арсению уже прям точно не мерещится, что антоновский язык тела буквально умоляет его об этом?

Плюнув на всевозможные моральные запреты и доводы здравого смысла, Арсений старается, не разрывая поцелуй, приподняться и перекинуть ногу через Антона, однако их губы неизбежно отдаляются друг от друга — они, замирая, снова встречаются глазами, и этот взгляд прошибает всё арсеньевское существо.

Было бы здорово, если эта короткая передышка смогла бы их отрезвить и вернуть ясность рассудка, но куда там: Арсений с каждым мгновением промедления только сильнее хочет прижаться обратно к антоновским губам, а сам Антон, часто дыша — его грудная клетка ходуном ходит, словно он марафон бежал, — приоткрытым ртом, глядит на него всё так же жадно и просяще. Ну как Арс может ему отказать?

Не давая паузе неприлично долго затянуться, Арсений всё же неуклюже и даже вполовину не так изящно, как планировал, перебирается на Антоновы бёдра (его же руки тут же проникают под куртку и обнимают за талию, и на этом пока что замирают) и, взяв обеими руками его лицо, нетерпеливо притягивает ничуть не сопротивляющегося Антона (он даже сам вперёд подаётся) к себе для продолжения их целовательного обучения, ставшего лишь предлогом для безнаказанного доступа к чужим ласковым губам.

Перед тем как их поцелуй возобновляется, они встречаются глазами — происходит молчаливый диалог:

«Мы правда это делаем? Мы ведь братья, нам нельзя»

«Нельзя»

«Похер?»

«Похер»

Этот молчаливый взгляд вызывает мириады мурашек по всему телу — в нём и кристально чистое понимание всей ситуации и их положений, и вместе с тем куда более сильное желание, которому оба физически не способны сопротивляться.

Их явно друг к другу тянуло, и вот это наконец проявилось. Что с этим делать и как существовать в этой реальности — потрясающие вопросы, ответы на которые Арсений не знает, да и даже думать сейчас о них не хочет.

Хочет думать только об Антоне.

Антон, шумно выдыхая носом, левой рукой зарывается в Арсовы волосы на затылке, прижимая только сильнее к себе, а пальцами правой гладит и сжимает бок, скребёт поясницу и давит на неё раскрытой ладонью — Арсению, что сам льнёт к Антону ближе, кажется, что они вот-вот срастутся в единый организм.

Не отдавая отчёта своим действиям — арсеньевский мозг разжижается до состояния склизкой кашицы, а потому если и может мыслить, то исключительно на самом примитивном уровне; и во всей этой неприглядной жиже пульсируют только два слова: антоновское имя и бесконечное «пожалуйста», — Арсений ёрзает и чуть прогибается в пояснице, чтобы как можно больше участков их тел соприкасались, а Антон сдавленно мычит ему в губы и, сжимая Арсову талию уже обеими руками, вдруг вскидывает бёдра ему навстречу.

Вот чёрт, они оба сейчас и правда потёрлись друг о друга, как самые настоящие животные, движимые лишь инстинктами?

Это пиздец, это просто конченый пиздец, потому что Арсений — и Антон, судя по всему, точно так же — неизбежно начинает возбуждаться.

В заплывшем мозге короткой вспышкой по новой вспыхивает сигнал тревоги, посланный гласом заглушённого рассудка и служащий для предотвращения необратимого (хуёво он справляется со своей единственной задачей, как показывает практика), но он тут же глушится с точностью первой капли дождя, приземлившейся аккурат на кончик тлеющей сигареты и неосторожно её потушившей.

В этот краткий миг Арсений понимает, что его возбуждает сам факт их с Антоном безбожного нарушения всех «можно» и «нельзя» — нежные, невинные и чуть ли не возвышенные чувства, существовавшие в Арсовом сердце с конца августа и только недавно затихшие, с новой силой возрождаются из пепла и уже не являются такими же чистыми: сейчас они, запятнанные неуместным желанием, сводятся исключительно к низшим проявлениям, — и теперь уж точно можно с гордостью называть себя сраным извращенцем, потому что это самая что ни на есть правда.

Арсений, вновь потираясь пахом об антоновский живот, пока Антон руками полностью контролирует его движения (и вовсе не в сторону прекращения всяких двусмысленных поползновений — а лучше бы так, блять, потому что Арс ничтожно слаб, чтобы самому всё прекратить), думает лишь о том, как они до такого дошли и как будут разгребать последствия этого поцелуйного обучения, которое превратилось хрен пойми во что.

Их поцелуй никак не похож на пробник — он похож на поцелуй двух любовников, которые ждут не дождутся момента, когда стянут друг с друга препятствующую полноценному удовольствию одежду и смогут отдаться друг другу без остатка.

Арсению бы вспомнить о Санни (ну или хотя бы подставить его образ вместо антоновского), но всё, о чём он может думать, это лишь Антон, на которого он слишком часто смотрит сквозь приоткрытые веки: какой же Антон красивый сейчас, с каким желанием и самоотдачей Антон его целует, как очаровательно Антон сопит и как мило подрагивают его светлые ресницы, почему Антон раньше его не целовал, как же Антон охуенно целуется, Антон-Антон-Антон...

Пожалуйста, пусть это никогда не заканчивается.

Он не должен так думать и ему не должно так сильно нравиться сидеть у Антон на коленях, быть направляемым его сильными, но осторожными руками, целовать его ласковые и идеально пухлые губы, но именно так Арсений и думает и поистине наслаждается всеми ощущениями, несмотря на то как это отвратительно и неправильно с моральной точки зрения.

Больше всего на свете в этот миг Арсению не хочется отстраняться от Антона, но кое-что — дурацкий окружающий мир! — всё же вынуждает его это сделать.

Кто-то с богатырской силой захлопывает дверь террасы — громкий звук доносится аж до этих качелей в отдалении, — и Арсений с Антоном одновременно вздрагивают и тут же отлетают друг от друга, как ошпаренные.

Арс сам не замечает, как за долю секунды возвращается на исходное место, и вдруг буквально каменеет, смотря перед собой на тёмную землю невидящим и полным ужаса отрезвевшим взглядом, пока в жилах кровь стынет от осознания, что они с Антоном натворили. Что сам Арсений натворил.

И вот сейчас на него обрушивается вся эта лавина мыслей о Санни — горло схватывает болезненный спазм от отвращения к самому себе: Арсений предал собственные чувства к Санни ради минутной слабости. Предал ради желания поцеловать человека, любовь к которому — как Арс, судя по всему, теперь уже ошибочно полагал — давно угасла. Предал ради грёбаного акта инцеста.

Арсению ещё никогда не было так противно от самого себя, потому что даже сейчас его тянет повернуться к Антону, посмотреть на него хотя бы одним глазком, чтобы убедиться, что ему ничего не показалось (что конкретно не показалось, даже сам Арс не знает, просто... что Антон думает о произошедшем между ними?).

В душе словно ураган прошёлся и разрушил всё привычное, оставив Арсения одного на развалинах, растерянного и ничего не понимающего — в момент, когда он уже принял решение и, главное, поделился этим с Антоном, Арс тут же наплевал на всё и через пару минут уже сидел у того на коленях.

И тут даже не не получится оправдываться желанием не облажать перед Санни, когда дело дойдёт до их первого поцелуя, потому что это будет пиздёж чистой воды: Арсений поцеловал Антона не потому, что хотел научиться целоваться, и не потому, что Антон сам предложил, а потому, что в глубине души сам этого жаждал.

Нихрена Арсений Антона не разлюбил, и этот поцелуй вместе с до сих пор припадочно бьющимся сердцем просто открыл ему глаза.

Да, разумеется они с Санни ещё не вместе и Арс не обязан хранить ему верность (и уж тем более держать в курсе своей личной жизни), но ему почему-то становится так горько от ощущения, что Арсений предал его доверие, обманул его и совершил громадных размеров ошибку, поддавшись влиянию момента.

Заслуживает ли Арсений Санни после такого?..

В горле образуется мерзкий комок, мешающий дышать, а глаза против воли увлажняются; Арсений на автомате подносит руку к губам, которые всё ещё горят от антоновских поцелуев, и часто хватает ртом воздух.

— Ну, вот ты...

— Я пойду пройдусь. — Как только Антон с преувеличенной непринуждённостью нарушает слишком неловкую тишину, Арсений понимает, что попросту не выдержит сейчас вести с ним разговор так, будто всё в порядке, и пусть это выглядит странно и подозрительно, но он не может здесь оставаться.

Бесцеремонно перебив Антона, Арсений мигом поднимается и на негнущихся ногах позорно сбегает с места преступления, как карманный воришка, не готовый нести ответственность за свои действия.

Завернув за угол дома и удостоверившись, что здесь никого нет, Арсений обессиленно стекает по кирпичной стене и зарывается обеими руками в волосы.

Что же они, блять, наделали?..

×××

Антон находит Арсения через полчаса после его побега и как ни в чём не бывало спрашивает, не хочет ли он поехать домой; полностью принимая антоновскую стратегию игнорировать произошедшее (нужно, правда, приложить нечеловеческие усилия, чтобы и самого себя убедить в том, что никакого поцелуя не было и он ничего не меняет и ни на что не влияет), Арс сразу же соглашается, и вскоре они вдвоём покидают этот праздник жизни.

Наверное, ситуация была бы не такой неловкой, если бы вместе с ними был и Егор, но, помимо того, что Эд бы его ни за что не отпустил, сам Егор вряд ли захотел бы прерывать столь интригующее знакомство.

Но, даже не будучи рядом, Егор удивительным образом спасает эту поездку и вместе с тем арсеньевские нервы: Арс спрашивает, о чём Антон с Эдом говорили на кухне в их отсутствие, и тишина с витающим в ней лёгким напряжением сменяется оживлённым разговором о новообразовавшейся парочке.

Арсений наконец позволяет себе расслабиться и не думать ни о чём, кроме этих двоих, однако, как бы он ни старался закрыть на это глаза, где-то под сердцем образовывается и всё сильнее разрастается бесконечная воронка чувства вины, страха и полнейшего непонимания, что теперь следует делать.

Зато одну вещь Арсений понимает кристально ясно: в таком состоянии идти говорить с Санни о любви категорически нельзя.

Как бы грустно и обидно ни было это признавать, пока Арс не разберётся со слишком уж внезапно вновь активизировавшимися чувствами к Антону, никакого разговора в ближайшее время не случится.

<×××

Возвращаться домой из университета и видеть здесь Антона, занятого своими делами или валяющегося на Арсовом диване, за последнюю неделю стало уже чем-то привычным — сейчас, правда, Арсений не отказался бы от того, чтобы тот снова где-то пропадал до самой ночи, а сам Арс смог остаться наедине со своими мыслями.

Нет, Арсений не стал вдруг ненавидеть Антона и мечтать от него избавиться (это даже звучит абсурдно), просто... Ему и так тяжело принять окончательное решение и по поводу собственных чувств к Антону, и по поводу решающего выбора между ним и Санни, а тут, когда Арсений давно не виделся с Санни и когда под боком находится такой соблазн в антоновском лице, чаша весов нет-нет да и скашивается в его сторону.

Ни о какой объективности не может идти и речи, когда Антон, сквозь наушники услышавший какой-то движ в коридоре, подрывается с места и несётся к Арсению, чтобы сжать его в приветственных объятиях; внутри всё замирает, стоит Антону снова оказаться так близко, а внизу живота закручивается пружина предвкушения чего-то, слишком хорошо Арсению знакомая по взаимоотношениям с Санни, но он давит в себе все ожидания и надежды и также обвивает антоновский торс руками.

— Я как раз ужинать собирался — будешь со мной? — спрашивает Антон, отстраняясь от Арсения, но не отходя ни на шаг назад; стоит слишком близко и смотрит со всей вовлечённостью, словно речь и не о еде идёт, и Арсений, прямо как в старые добрые, смущается, но не находит в себе ни сил, ни желания увеличивать дистанцию между ними (хотя следовало бы).

— Да, давай, — сразу же соглашается Арсений и кивает с лёгкой улыбкой, и дальше они с Антоном так и продолжают стоять непозволительно близко и молча пялиться друг на друга, слишком явно залипая, пока улыбки у обоих медленно, капля по капле, стекают с лица.

Только когда Антон первым на мгновение скашивает взгляд на чужие губы, Арсений, опомнившись, резко приходит в себя и вздрагивает, как от неожиданной пощёчины; слишком явно смущённый, он отходит к двери и слегка краснеет, неловко прочищая горло.

— Ладно, ты раздевайся тогда и приходи, а я пока погрею всё, — Антон — слава всему святому — в коридоре больше не задерживается и возвращается на кухню.

Арсений мысленно хлопает себя по щекам и умоляет прийти в себя: такие реакции крайне неуместны и наверняка странны для Антона, который ни в коем случае не должен заподозрить, чем это смущение вызвано на самом деле.

Спустя один небольшой внутренний монолог на тему, как себя вести и не палиться так очевидно, Арсений наконец снимает верхнюю одежду и обувь и, помыв руки, идёт в зал, чтобы переодеться в домашнее.

Пока Антон раскладывает еду по тарелкам и ставит первую в микроволновку, Арс неспешно — глубокомысленно пялит в стену, пока пальцы механически делают всю работу, — растёгивает рубашку и стягивает штаны; складывает их аккуратно и убирает в комод, откуда достаёт домашние спортивки и майку, после чего так же неторопливо натягивает низ и с майкой в руках поворачивается лицом к Антону.

Поворачивается и замирает, ощущая, как вновь розовеют щёки, потому что Антон, судя по всему, уже продолжительное время на него неотрывно смотрит с приоткрытым ртом — даже сейчас, пойманный с поличным, он как будто не понимает, что его подглядывание превратилось во вполне открытое глядение; Арсений даже пошевелиться не может, загипнотизированный в свою очередь самим Антоном.

Немую паузу прерывает пиликанье микроволновки, заставляя обоих слабо вздрогнуть; прежде чем подняться, Антон встречается проникающим в самую душу взглядом с Арсением и моргает, возвращаясь в эту реальность из своих мыслей, а затем в кои-то веки переключается на ужин.

Арсений, передёргивая плечами от волны мурашек вдоль позвоночника, тушуется и, наконец соизволив перестать светить голым торсом, надевает майку; смотрит в антоновский затылок и усердно старается найти хоть какое-то адекватное оправдание для чужого поведения, но единственная версия (что Антон, как кот, сначала просто следил за единственным двигающимся существом в этом пространстве, а потом завис, глубоко задумался о чём-то и просто забыл отвернуться, но на самом деле он смотрел сквозь Арсения) разбивается о доводы разума: вот так в пустоту не пялятся, да и как часто вы залипаете на своих голых родственниках? Вот о том и речь.

Тяжело сглатывая и стараясь усмирить подскочившее сердце, на ватных ногах Арсений проходит на кухню и садится на своё привычное место; во избежание соблазна всё время ожидания еды следить за Антоном он, сложив руки на столе, располагает лоб на верхнем предплечье и — для большей надёжности — закрывает глаза.

Под веками, правда, всё равно тут же возникает антоновское лицо — нет, по всей видимости, Арсений не сдвинется с этого пацана; он, правда, даже если постарается, не сможет забыть то его выражение и тот взгляд, с которыми Антон на него смотрел. Ну не смотрят так на брата — так смотрят на человека, с которым вы вчера перешагнули черту и теперь ты жаждешь большего.

Так на Арсения смотрит Санни, и увидеть этот взгляд от Антона сейчас было как минимум жутко неожиданно — Арс как будто не в той вселенной оказался.

А ещё, в связи с тем, что Санни, ну, неприкрыто влюблён в Арсения по уши, ему страшно даже предположить, что творится в потёмках антоновской души.

— Устал, студент? — бодро спрашивает Антон и одновременно с этим то ли треплет арсеньевские волосы, то ли поглаживает по затылку — выглядит это так, словно он сам до конца не определился, что хочет сделать, но желание прикоснуться было сильнее.

В любом случае Арсений, фырча и неосознанно расплываясь в яркой улыбке, сразу же поднимает голову и встречается с игривым взором травянистых глаз — не залипнуть просто невозможно: Антон невероятно красивый, это практически невыносимо.

Тот переносит на стол тарелки с подогретым ужином и парочку овощей и потом уже занимает своё законное место напротив, желает приятного аппетита (в ответ получает то же пожелание) и спрашивает, как прошёл арсеньевский день.

Ничего особенного сегодня не произошло (всё самое сколько-нибудь интересное происходило внутри его черепной коробки, но не рассказывать же теперь Антону, что большую часть этого самого дня Арсений думал об их вчерашнем поцелуе и о своих чувствах к нему, а также не забыл подумать о том, как это неправильно по отношению к Санни — какой-то бесконечный замкнутый круг чувства вины и стыда, из которого пока что выбраться не представляется возможным), но Арс всё равно старается наскрести хоть что-нибудь, чтобы поговорить с Антоном подольше, и не забывает при этом уплетать свою порцию.

После арсеньевского пересказа сегодняшнего дня, Антон рассказывает о своём, а потом они оба переключаются на обсуждение Эда и Егора, знакомство которых превратилось в полноценное свидание и длится уже почти сутки (вчера Егор вместо возвращения домой выбрал переночевать у Эда, и сегодня ни один из них, естественно, не появился на парах).

Эта часть их беседы ощущается тонким льдом — шаг не туда, и провалишься в ледяную воду (вдруг Антон, ни на секунду не сводящий с Арсения глаз, решит невзначай напомнить о том, что вчера не только обсуждаемая парочка успела романтически повзаимодействовать) — но, к счастью, ничего из того, что тревожность успела себе нафантазировать, не происходит: они спокойно доедают, и Арс с облегчением поднимается из-за стола.

Он забирает свою и антоновскую тарелки (священное правило: тот, кто готовил — даже если потребовалось просто разогреть еду, — посуду не моет) и идёт к раковине, чтобы выполнить свой долг, а Антон, проводив его взглядом, также поднимается следом; включив воду и намылив губку, Арс на него не оборачивается, однако всё его существо ощущает себя под прицелом зелёных глаз и оттого волнительно скукоживается.

Антон так и продолжает стоять у стола, не предпринимая попыток подойти ближе, и всё так же буравит тёмный затылок задумчивым взглядом, пока Арсений неспешно мылит и ополаскивает тарелки.

— Как твоя поцелуйная практика? — всё же заговаривает Антон с ощущаемой полуулыбкой в голосе, а у Арса сердце пропускает удар.

— Я ещё не говорил с ним, — Арсений ведёт плечом и старается дышать, как и прежде, чтобы не выдать своего особенного отношения к этой теме, — так что пока не представилось возможности... попрактиковаться.

— Понятно, — мягко выдыхает Антон и всё-таки подходит ближе к Арсению, примагничиваясь бедром к столешнице справа от раковины, на расстоянии вытянутой руки от него; даже так это ощущается слишком близким, и Арсений непроизвольно сглатывает, одновременно испытывая желание и повернуться к Антону лицом, и вжаться в противоположную столешницу во избежание любых контактов. — Я просто хотел сказать, что, если тебе вдруг понадобится отработка и оттачивание навыков, ты знаешь, к кому обратиться, — спустя полминуты молчания произносит Антон, и Арсений, поместив вымытые приборы в специальную подставку, цепенеет от неожиданности — на лице, на удивление, не отображается ни одна эмоция из огромного спектра, кроме чуть вскинутых бровей. О как.

У Арсения вдруг развились слуховые галлюцинации, или Антон действительно только что подкинул ему идеальный предлог для ещё одного поцелуя? Но если Арсению всё же не показалось, то что им руководит? Неужели Антон... хочет его поцеловать и не ищет даже, а создаёт для этого поводы?..

Одновременно с тем, как Арсений выключает воду, Антон плавно подходит ближе и смотрит с наклоном головы в опущенное лицо; не в силах выдержать его давления, Арс пытается беспалевно сбежать, обогнув Антона, но тот сразу же ловит его левой рукой за талию и невольно притягивает только ближе к себе, чтобы остановить беглеца.

— Погоди, — просит Антон и пытается поймать арсеньевский плавающий взгляд — впрочем, безуспешно, потому что Арсений хотя и не пытается вырваться из осторожной хватки, но упрямо смотрит сквозь Антона или в сторону, на полотенце, что висит на спинке ближайшего стула и которое кажется сейчас настоящим спасением.

— Мне нужно руки вытереть, — отчего-то полушёпотом бормочет Арс, после чего вдруг разом выдыхает и отпускает себя, решаясь приподнять голову и встретиться с прямым взглядом Антона.

Все арсеньевские предположения подтверждаются в тот же жалкий миг: Антон смотрит на него так, будто решается на что-то совершенно безумное, и лишь один крошечный шаг отделяет его от принятия этого решения — согласие Арсения.

Согласие запутавшегося и ничего не понимающего Арсения, который, вопреки всему, хочет приподняться на носочках и прижаться к Антоновым губам в отчаянном поцелуе, пусть это и неправильно, порочно и так далее по списку. Он же сейчас не Ангел, так что имеет полное право грешить по полной, тем более когда у него такая компания.

Рациональная часть сознания, которая всё ещё мечется меж двух огней с выбором одного-единственного, пытается сопротивляться, что проявляется внешне через слабое покачивание головой и поджавшиеся на секунду губы, но Арсений это упорно игнорирует, продолжая их с Антоном дуэль взглядов, их немой разговор, который вмещает в себя куда больше, чем смогут выразить слова.

Антон, правда, играет нечестно: его глаза то и дело оглаживают арсеньевский лоб, щёки, кнопку носа и — то, отчего сбивается дыхание, — губы. На губы смотрит чаще всего. Долго смотрит, жадно и с такой жаждой поцелуя, что Арсений едва не скулит от осознания, кто именно его пожирает расширившимися зрачками.

Спустя не меньше вечности антоновская рука на талии оживает и поднимается на уровень арсовского лица; едва касаясь кожи тыльной стороной пальцев, Антон проводит вдоль скулы — щекотно, но Арсений не двигается, выдыхает только и моргает чаще обычного.

Большим пальцем Антон невесомо поглаживает Арсову щёку и подбородок, но приблизиться к губам не решается (хотя — Арсений по глазам видит — хочется), пока сам Арс не смеет пошевелиться и плавится от этих нежнейших прикосновений и оттого, как Антон на него смотрит в этот момент.

— Можно? — хрипловато спрашивает Антон, отрывая взгляд от чужих приоткрытых губ и встречаясь с голубыми глазами, и Арсения аж переёбывает оттого, как в Антон в этот момент напоминает Санни: вся эта нежность и осторожность, этот по-щенячьи преданный взгляд с глубинным желанием внутри, даже голос и интонация — всё в этот миг напоминает о нём.

Кажется, в других обстоятельствах, если бы они с Санни оказались в подобной ситуации, тот вёл бы себя точно так же, бережно и открыто, не пытаясь спрятать очевидное за ещё одной маской, и это открытие закономерно больно полосует сердце и заставляет его сжаться.

Арсений не знает, как ему выбрать одного из этих двух людей, которых он искренне любит и ценит практически одинаково; как показывает практика, он катастрофически плох в выборах — так ещё и судьба с ним разыгрывает злую шутку, подсунув этот поцелуй с Антоном, когда Арс уже сделал выбор в солнечную сторону.

Он не должен позволять Антону себя целовать, не должен позволить ему ступить в это болото и увязнуть в нём, потому что выхода не будет — они ведь братья! Ладно если ещё вчерашний поцелуй можно худо-бедно оправдать обучением, то происходящее сейчас...

Это и есть та грань, это та самая черта, которую им нельзя переходить ни в коем случае, это клиника, потому что либо они оба сейчас поцелуются, потому что оба этого хотят, и всё станет в миллионы раз непонятнее, страннее, запутаннее и сложнее, либо прямо сейчас отойдут друг от друга на пять метров, и тогда, возможно, ещё будет шанс притвориться, что ничего не было, и жить нормально дальше.

Но такой расклад их, по всей видимости, не то что не интересует, но даже и не волнует: они оба, кажется, вообще не осознают, с какой скоростью всё пойдёт по пизде, стоит им сейчас перейти эту границу — обратного пути уже не будет.

Не дождавшись внятного разрешения, Антон сокращает расстояние меж их лицами до минимального — жалкие два сантиметра, и каждый его выдох Арсений ощущает на своих губах.

— Антон... — шепчет он, не отдавая себе в этом отчёта, и в глубине души надеется, что это сможет Антона — их обоих — отрезвить; так здорово перекладывать ответственность за принятие решений на другого, как будто именно Антон должен найти в себе силы перебороть желание и отстраниться, в то время как сам Арсений, желающий этого едва ли не больше, полностью вверяет себя в его волю.

И Антон его целует — последний раз решительно посмотрев ему в глаза, закрывает собственные и прижимается к его губам в долгожданном поцелуе.

Первый десяток секунд Арсений стоит неподвижно, ни жив ни мёртв, словно статуя на музейной выставке, и смотрит в антоновское практически безмятежное лицо, пока Антон мягко посасывает сначала нижнюю, а потом верхнюю губу.

Ему бы оттолкнуть Антона, влепить приводящую в сознание пощёчину и напомнить о том, кем они друг другу приходятся, но Арсений буквально до слёз не хочет этого делать — просто не способен на такое.

Внутри что-то непоправимо трескается, когда он окончательно себя отпускает и позволяет себе чувствовать всю эту всеобъемлющую любовь к Антону, а главное — проявлять её в кои-то веки без страха; Антон сам его поцеловал — какие ещё причины Арсению нужны, чтобы перестать страдать хернёй и наконец-то ответить ему на поцелуй?

Он, выдыхая через нос, прикрывает глаза и, целуя Антона в ответ, располагает чуть подсохшую за эти несколько минут молчаливого зрительного контакта руку на его скуле — тот вздрагивает от контакта с прохладными каплями, но даже не мыслит уйти от прикосновения и, наконец-то почувствовав взаимность, только прижимает Арсения к себе сильнее, обнимая обеими руками.

Если вчерашний их поцелуй был больше про исследование границ и, прости господи, страсть, то сегодняшний, нежный и осторожный, целиком и полностью про чувства — Арсений по-настоящему тонет в их объёме, даже не надеясь всплыть на поверхность.

Они словно продолжают вести свой молчаливый диалог, и по содержанию он получается намного более полным и понятным — никакие слова никогда бы не смогли так передать суть, не потеряв ни единого грамма чувств.

И Антон, и Арсений явно чувствуют друг к другу что-то очень неправильное, но до боли в сердце настоящее и искреннее, что и стало причиной их поцелуя. Арсений даже не знает: он больше в ужасе или всё-таки рад, что его любовь столь неожиданно получила какой-никакой отклик, но всё это однозначно похоже на сон, какие бывают при высокой температуре.

Антон, ныряя рукой под Арсову майку, прижимает его к ближайшей столешнице и несколько повышает градус их поцелуя; Арсений, выдохнув, скребёт пальцами его затылок и прогибается в пояснице, чтобы быть к Антону ближе.

Вся эта ситуация — то, что его зажимают у какой-то поверхности и головокружительно целуют, — напоминает ему о Санни и их последнем разговоре в туалете, когда он по приколу сказал, что в иных обстоятельствах они бы уже давно целовались на раковине. А теперь Арсений (даже недели не прошло!) практически при том же раскладе целуется с другим человеком и совсем не чувствует себя несчастным от такого поворота сюжета.

Воображение, правда, по указке любящего Санни сердца отвратительно больно бьёт Арсению в область солнечного сплетения, когда под закрытыми веками рисует его образ; рисует, как он стоит в паре метров от них с Антоном и со стороны наблюдает за их поцелуем, как чуть поджаты его губы и сколько грусти и даже боли заперто в его глазах.

Даже если бы Санни и вправду стал свидетелем этой сцены, он вряд ли бы что-то сказал Арсению или упрекнул бы его хоть в чём-нибудь, потому что Арс ему ничего не обещал и не давал никаких гарантий. Но тот не наивный дурачок и понимает, что, даже если Санни говорит, что будет счастлив при любом раскладе, лишь бы Арсений просто был в его жизни, только один вариант способен его по-настоящему осчастливить и своим решением в пользу другого Арсений разобьёт солнечное горячо его любящее сердце.

Арсений настолько остро в этот момент ощущает на себя преданный и любящий взгляд Санни, как тот смотрел на него в их последнюю встречу, и чувство вины за несуществующее предательство наконец берёт вверх: разорвав поцелуй, Арс отстраняется от Антона, обеими руками упираясь в его крепкую грудь, из-за чего на светлой футболке остаются мокрые пятна, и, часто дыша, качает головой.

— Нет, Антон, стой, я так не могу, — задушенно объясняется Арсений, комкая многострадальную ткань его футболки в кулаках, и роняет голову, не в силах посмотреть в чужие глаза.

— Почему? Тебе не понравилось? — то ли растерянно, то ли расстроенно спрашивает Антон, касаясь пальцами арсеньевского подбородка в ненавязчивой попытке вернуть его голову в прежнее положение — и, желательно, губы тоже.

— Нет... Нет, не в этом же дело, — Арсений качает головой, уходя от антоновских заботливых прикосновений, однако всё равно поднимает взгляд на его — и вправду расстроенное — лицо; Антон смотрит на него внимательно, со всем участием ловит каждый его жест и слово (даже ещё не высказанное), и это всё слишком напоминает Санни, отчего под рёбрами снова противно скребётся совесть.

Арсений не заслуживает того, чтобы после всего произошедшего здесь с Антоном и собственных слишком неоднозначных чувств к нему (хотя кому он врёт — прямо сейчас чаша арсеньевского выбора приняла очень даже определённое положение, но под действием эмоций и момента ей пока что лучше не доверять) Санни всё так же преданно на него смотрел, и от понимания этого становится совсем тоскливо. Санни-то, может, и простит его за этот эпизод, но сам себя Арсений простить едва ли сможет — то, как он мечется в выборе между этими замечательными людьми и волей или неволей заигрывает с солнечным сердцем и дарит ему надежду, которую с той же лёгкостью может жестоко отнять, уже просто не влазит ни в какие рамки.

— А в чём? — запоздало спрашивает Антон, будто и правда ничего не понимает, и Арсений растерянно моргает.

— Мы же братья, Антон... — совсем тихо отзывается он, отпуская наконец антоновскую футболку и переводя взгляд на образовавшиеся некрасивые заломы — Антона они, кажется, совсем не заботят: всё его внимание сосредоточено на одном только Арсении. — Мы не должны... — Он не договаривает, но и без того понятно, что речь про их резко изменившийся характер взаимоотношений.

Антоновы руки на его талии на миг оживают, и Арсений ловит себя на маленькой радости и предвкушении новых прикосновений, но их ощущение, к сожалению, тут же пропадает — Антон переставляет их на столешницу по бокам от арсеньевского тела и на пару сантиметров подаётся назад. Теперь их тела не соприкасаются, и Арсений с трудом подавляет в себе желание притянуть его обратно к себе, обнять всеми конечностями и больше не отталкивать от себя никогда.

Антон тяжело вздыхает и впервые, кажется, за вечер отводит от Арсения взгляд — смотрит куда-то вниз, в образовавшееся между ними пространство, и надолго замолкает (по крайней мере, это ощущается целой вечностью, хотя по факту проходит едва ли больше двух минут).

— Я перестал понимать, как я к тебе отношусь. Что чувствую к тебе, вернее. — Антон снова поднимает голову, встречаясь прямым и печальным взглядом с Арсением, настолько выбитым из колеи тем, что Антон вообще завёл эту тему, да ещё и так откровенно признался в том, о чём Арс думал молчать до конца своей жизни, как о самой страшной тайне, что совершенно не следит за своей реакцией: брови удивлённо подлетают, рот приоткрывается, а глаза неверяще округляются.

Но это лишь первая реакция, потому что сразу после этого Арсений в полной мере осознаёт, в чём конкретно только что признался Антон, и становится уже не до гримасничеств — Арс замирает, боясь даже вздохнуть, и смотрит на Антона как на сбывшееся чудо.

— В каком смысле? — шёпотом наигранно спокойно спрашивает Арсений, потому что, может, он всё не так понял и Антон имел в виду на самом деле совсем другое. Хотя сложно в таком контексте интерпретировать слова про чувства как-нибудь иначе.

— Меня тянет к тебе. — И, конечно, Антон всего одной фразой, как точным ударом, уничтожает Арсения; тот глубоко вдыхает и так и замирает, задерживая дыхание и неотрывно глядя в травянистые глаза со слишком большим количеством невысказанных эмоций в своих. — Тянет, как, наверное, не должно тянуть, и всегда тянуло. Я думал, мой повышенный интерес к твоей личности и то, что я о тебе думал по сто раз на дню, было вызвано тем, что мы давно не виделись и мне просто хотелось узнать тебя получше, а вчера после нашего поцелуя до меня вдруг дошло. — Антон на пару секунд замолкает, мазнув взглядом по Арсовым губам, после чего, возобновив зрительный контакт, добивает: — Это что-то большее, чем просто желание тебя поцеловать. Я начинаю осознанно в тебя влюбляться, Арс, потому что неосознанно я это сделал уже давно.

Арсений закрывает глаза и, подавшись вперёд, утыкается лбом в антоновское плечо (тот сразу же приобнимает его одной рукой, не зная ещё, имеет ли он право на большее) — почему-то хочется плакать оттого, как странно и невовремя всё складывается.

— Ну почему сейчас?.. — совсем тихо спрашивает Арс и в ответ на антоновское вопросительное мычание поднимает голову. — Почему ты это понял именно сейчас? Почему не два месяца назад? — с предслёзной дрожью в голосе и болью в глазах повторяет Арсений.

Он даже представить не мог, что эта ситуация с выбором между Антоном и Санни может дойти до такого, что оба ему, как какой-нибудь девчонке из старых фильмов с наивным сюжетом, признаются в любви и протягивают себя на ладошке, а Арсений никак не может определиться, кого его сердце жаждет больше.

Хотя нет, сейчас Арс всё понимает очень чётко — единственной стопорящей его вещью выступает чувство вины перед Санни, перед которым искренне стыдно: Санни ведь по-настоящему и очень сильно Арсения полюбил, и тот имел неосторожность ответить ему взаимностью, дать ему теперь уже точно ложную надежду на переход их отношений из разряда дружеских в разряд любовных, а теперь...

А теперь выбрал человека, которого ему всё ещё нельзя, но очень хочется любить.

— А что бы это изменило? — спрашивает Антон с котёночным выражением лица, не понимая причин такой реакции на своё признание.

— Я не влюбился бы в другого человека и не давал бы ему ложных надежд, — честно отвечает Арсений и, глубоко вздохнув, неуловимо меняется в лице: больше это не имеет значения — с Санни он обязательно разберётся попозже.

Антон сочувствующе поджимает губы — вот чёрт, Арс будто только сейчас вспоминает, что Антон ведь тоже влюблён в другого, и сердце болезненно сжимается от страха (с другой стороны, он же вряд ли стал бы заводить этот разговор, чтобы просто признаться Арсению в своих чувствах и забыть, как о полночном сне) — и смотрит с безмолвным извинением во взгляде, словно и правда виноват в том, что не замечал своих особенных чувств раньше, а потом в его глазах вдруг вспыхивает осознание — сообразил наконец, что подразумевал Арсений.

— Ты был в меня влюблён? — удивлённо спрашивает Антон, и Арс легко кивает.

Пусть и непрямо, но признаться в любви Антону оказалось намного легче, чем он представлял, и легче, чем Санни. На удивление, какого-то страха в арсовской душе нет ни грамма — только слегка потряхивает от эмоций, но на этом всё.

— Кошмар, я даже не замечал, — сокрушается Антон, располагая и вторую руку на арсеньевской талии и подходит ближе — они снова стоят вплотную.

— Ты много чего не замечал, — расплываясь невольно в улыбке, Арсений стреляет в Антона хитрым взглядом и сам не замечает, как на глаза набегают слёзы (наверняка от облегчения, что можно наконец-то перестать хранить эту тайну и говорить обо всём открыто).

Антон, точно так же улыбаясь, перекладывает ладонь Арсению на скулу и с нежностью поглаживает кожу под глазом, словно готовясь ловить ещё не сорвавшуюся слезу, — это заставляет расплыться только сильнее.

Однако Арсений снова вспоминает о том, другом, человеке, который завладел антоновским сердцем и разумом, и становится уже не так легко и беззаботно, как жалкое мгновение назад; нехотя Арс ловит его руку и опускает на уровень солнечного сплетения, смотрит туда же, пока решается спросить:

— А как же тот парень? Ты в него явно дольше осознанно влюблён, — тише добавляет Арсений, словно всерьёз боится, что Антон, забывший о существовании своей влюблённости в другого, сейчас хлопнет себя по лбу, воскликнет, мол, ой, блин, точно! и заберёт все свои слова назад. Бред полнейший, но Арс на всякий случай отпускает антоновскую руку, словно это способно спасти от возможной боли.

Антон, также отводя глаза, отвечает не сразу — сначала делает глубокие вдох и выдох и покусывает нижнюю губу, после чего наконец качает головой и вдруг смешливо фыркает.

— Я щас осознал, что вы чем-то похожи даже. Возможно, у меня всё же есть типаж, — Антон улыбается будто флиртующе, когда вновь находит арсеньевские глаза своими. — А вообще, если серьёзно, то в сравнении с ним ты бесспорно выигрываешь: да, он мне сильно нравится, но и ты — не меньше. Да и ты мне ближе. Во всех смыслах. — Антон смотрит на него с нежностью во взгляде, и Арсений с каждой секундой всё меньше хочет ему сопротивляться.

— И ты правда готов променять нормальные человеческие отношения на сомнительную авантюру со мной? — задаёт следующий вопрос Арс и должен выглядеть бесстрастно, но вместо этого всё место в его взоре занимает надежда на утвердительный ответ.

— Почему это сомнительную? — вздёргивает бровь Антон, и хочется улыбнуться с его очаровательной наивности, но Арсово сердце придавливает и тянет вниз тяжесть этой темы.

— Потому что, если у нас и правда что-то получится, то мы будем вынуждены врать нашим семьям и прятаться ото всех. Не сможем проявлять чувства на людях и в социальных сетях, потому что вдруг нас узнают и расскажут родителям? Мы ведь не сможем вечно строить из себя холостяков и при этом жить вместе, путешествовать и так далее, чтобы это не вызывало подозрений. Ты готов отказаться от своей семьи ради меня, Антон? — Арсений засыпает его ворохом важных и сложных вопросов, и с каждым новым антоновская складочка меж бровей становится всё отчётливее; под конец он криво поджимает губы и шумно выдыхает через нос.

— Арс, — Антон находит его руки и осторожно берёт в себе, поглаживая большими пальцами костяшки, — я и не говорю, что это будет легко, но... Не знаю. — Он снова вздыхает и качает головой. — Нет, ну а как ты хочешь? — после недолгого молчания продолжает Антон. — Мы, конечно, можем притвориться, что ничего не было, и можем выбрать других людей, но от этого ведь наши чувства друг к другу не поменяются, правда? — Вопрос риторический, но Арсений всё равно кивает, глядя на Антона заворожённо и отчего-то тоскливо. — Да и меня такой вариант, если честно, уже не устраивает.

— Антон, мне кажется, ты не понимаешь... — забирая руки из антоновской мягкой хватки, Арсений наконец озвучивает то, что крутил в голове последнюю минуту, и прежде чем Антон успевает возразить, продолжает: — Я не знаю, находишься ты под действием момента, или тебя привлекает запретность, или ты придумал себе идеальную реальность, где наши возможные отношения не вызовут целую гору проблем, но я не хочу, чтобы ты потом пожалел о том, что в своё время сделал неправильный выбор.

— Ты меня не слушал, что ли? — с нотками обиды спрашивает нахмурившийся Антон. — Я же говорю, меня всегда к тебе тянуло в этом плане, но я раньше подумать даже не мог, что это может быть влюблённостью, — повторяет тот и — без всяких сомнений — говорит абсолютно искренне; Арсений хочет в это поверить ровно настолько же, насколько и боится — ну не может всё быть так подозрительно хорошо. — У нас могло бы что-то выйти, Арс, — после недолгой паузы добавляет Антон, с надеждой глядя на него исподлобья, а Арсений невольно дёргается от формулировки: точно так же ему сказал Санни в туалете на вечеринке.

— Давай ты ещё раз хорошенько подумаешь, ладно? А потом мы ещё раз поговорим, — говорит Арсений и ускользает от Антона, отходя ближе к раковине; тот смотрит на него прямым взглядом с поджатыми губами.

— Арс, в чём дело? — не отступает Антон в своём желании докопаться до истины и подходит ближе, на всякий случай заключая в кольцо пальцев арсеньевское запястье, чтобы тот даже не думал сбегать. — Если твои чувства...

— В своей любви к тебе я нисколько не сомневаюсь, — даже не дослушав, уверяет его Арсений и смотрит непоколебимо уверенно. — Я тебе не хочу жизнь испортить. — У Антона брови комично подлетают к самым волосам, но смеяться совсем не хочется. — Вдруг ты упустишь свой шанс с тем парнем и будешь винить в этом меня? — объясняет свои опасения Арс, опуская взгляд, но Антон мягким касанием за подбородок возвращает его голову в прежнее положение.

— Ещё чё придумаешь? — со вскинутой бровью спрашивает Антон. — Если я и буду в чём тебя винить, так это в том, что мы сегодня не будем спать вместе, мой хороший, — с шуточным укором говорит он, вызывая у Арсения смущённую улыбку, и опускает взгляд на его губы. — Могли бы, знаешь, долго-долго целоваться перед сном, — мурлычет Антон (его голос сейчас обволакивает мягким бархатом, и Арс невольно покрывается мурашками с ног до головы) и соблазнительно приближается к его губам, что сами собой приоткрываются, стреляет в Арсения игривым взглядом и вдруг так же резко отстраняется, пожимая плечами, — но увы. Мне, видите ли, надо ещё подумать, — он возводит глаза к потолку и отходит на пару шагов от Арса, который, безбожно поплыв от акта соблазнения этой кокетки (Антон, флиртующий с ним и полностью отдающий себе в этом отчёт, — это что-то новенькое и, если честно, полнейший разъёб для арсеньевского влюблённого существа), тут же хочет притянуть Антона обратно к себе и поцеловать, выкинув из головы ненужный мусор опасений.

— Да ну Анто-о-он, — Арсений страдальчески роняет голову назад, после чего осуждающе на него смотрит. — Ну вот кто так делает?

В ответ тот только расплывается в милейшей невинной улыбке и пожимает плечами, а затем уже серьёзнее говорит:

— Окей, Арс, мы можем повременить, если тебе так спокойнее будет, но я уверен, ничего не поменяется. — Арсений только хочет ему поддакнуть, мол, и хорошо, если не поменяется, но Антон тут же продолжает: — Ты только не думай, пожалуйста, что я такой ветреный и взбалмошный. Я очень серьёзно к любви отношусь, и я не переключаюсь с человека просто потому, что кто-то потенциально интересный замаячил на фоне, — Антон вновь подходит ближе и ни на секунду не отводит взгляд от Арсовых глаз. — Это не совсем этично и корректно сравнивать вас, потому что вы оба прекрасные и чудесные люди, но, если всё же сравнить, то ты, наверное, офигеешь, как сильно ты вырываешься вперёд по всем пунктам для меня — и это даже несмотря на немалое количество трудностей, которые я не пытаюсь игнорировать или идеализировать. Просто ты... лучше. Во всём. Правда, Арс, ты стал для меня очень важным и близким человеком за это время. К тому же, — расплывается в улыбке Антон, замирая в нескольких сантиметрах перед Арсением, — я его знаю только месяц, а тебя — почти всю жизнь.

— Большую часть этой жизни мы друг друга ненавидели, — напоминает Арсений, и это должно было прозвучать шутливо и с наигранным укором, но на выходе получается растроганно: по-другому просто не получается, когда объект его нежнейших чувств говорит всё это и глядит при этом так искренне и нежно, что дышится перебоями.

— Это нюансы, — фырча, Антон по-доброму закатывает глаза. — Зато сейчас мы от ненависти почти шагнули к любви. — Опустив взгляд, он средним и указательным пальцами проводит от середины Арсового живота к грудной клетке и снова встречается полным надежды взглядом с голубыми глазами, дёргая уголком губ в тёплой улыбке.

Арсений не выдерживает (с другой стороны, а как можно поступить иначе в его ситуации?): шагает вперёд, становясь вплотную к Антону, и в искреннем порыве, прикрыв глаза, прижимается к его губам в поцелуе; Антон удивлённым выглядит только лишь мгновение, после чего, также сомкнув веки, с готовностью отвечает ему.

Поцелуй, однако, длится совсем не так долго, как им обоим того хочется, но только потому, что Арсению ещё есть что сказать.

— Сделали, — уверенно шепчет ему в губы Арс и кивает, поглаживая пальцами антоновский загривок. — Забудь всё, что я говорил, я очень рад, что ты всё понял именно сейчас, когда я ещё не успел принять финальное решение. Не хочу думать, что было бы, если бы я выбрал его и упустил бы это всё. — Арсений, склонивший голову вбок, смотрит на Антона как на самое ценное, что есть в его жизни, а тот расплывается растроганной лужицей.

— Ты правда мог выбрать меня, даже несмотря на то что я не узнал бы этого? — спрашивает он и поджимает губы в умилении, когда Арсений смущённо, но утвердительно кивает.

— Тебя разлюбить не так-то просто, знаете ли, — кокетничая, Арсений смотрит на Антона с шуточным укором, пока тот катастрофически не справляется с контролированием своих эмоций — его лицо буквально по швам трещит и вот-вот разойдётся.

— Обещаю, это первый и последний раз я так сильно тупил, — говорит Антон, перекладывая ладонь Арсению на скулу и нежно поглаживая щёку большим пальцем. — Я реально придурок, не замечавший очевидного, — качает головой, а Арс цокает, меняясь в лице.

— Ты не придурок, Антон, — смотрит осуждающе и при этом с любовью, за что тут же получает чмок в нос; ещё не привыкший к таким проявлениям любви Арсений едва сдерживается от того, чтобы запищать и заплакать — он даже мечтать не смел, а Антон прямо сейчас это делает, и Арс вот-вот словит сердечный приступ.

Арсению нравится то, как они оба, не сговариваясь, положили большой и толстый на их родство, хотя до этого по отдельности каждый из них в той или иной степени загонялся на этот счёт. Может, именно в этом и дело: если бы Антон не знал, что у Арсения есть к нему чувства, и этого разговора не случилось, он рано или поздно наверняка дошёл бы в своих чувствах до состояния, напоминавшего арсеньевский страх и едва ли не ужас от мысли, что Антон всё узнает, а сейчас, когда они оба очевидно друг в друга влюблены и знают об этом, — к чему переживать и загоняться?

— Давай попробуем? — негромко спрашивает Антон, проникновенно глядя ему в глаза.

— Давай, — после небольшой паузы (не из-за сомнений, а из-за того, что банально загляделся на своего — с ума сойти — парня) соглашается Арсений и одновременно с Антоном расплывается в нежнейшей улыбке.

Тот вновь опускает взгляд на Арсовы губы и мгновением позже прижимается к ним своими — их первый поцелуй в новом статусе, и у Арсения в области сердца одновременно взрываются миллионы серотониновых фейерверков. Ещё никогда в своей жизни он не был счастливее.

Приподнимаясь на носочках и ближе приникая к Антону, Арс невольно задумывается, как легко (ну, по большей части) прошёл этот казавшийся страшным и способным безвозвратно испортить их хорошие взаимоотношения раговор (а в итоге сделал только лучше), и не может не проводить параллели с их последним диалогом с Санни, а конкретно с собственным самочувствием во время этих важных моментов.

Если на вечеринке ему было запутанно, страшно и непонятно (хотя и без чувств дело не обошлось, потому что влюблённость в Санни тогда только-только обнаружилась), то сейчас весь этот спектр чувств рассеялся в рекордно короткие сроки, а сейчас Арсений чувствует себя бессовестно счастливым и до чёртиков влюблённым.

Несмотря на то что в последнее время он отдавал явное предпочтение — во всевозможных планах, не только чувственном — Санни, а любовь к Антону постепенно затухала, сейчас Арсовы чувства к нему вспыхивают с новой силой, и сам Арсений благодарит судьбу за то, что его сердце не успело вынести финальный вердикт, а Вселенная позволила произойти этому якобы обучительному поцелую, который привёл к таким последствиям.

Одна только мысль, что он мог никогда не узнать такого счастья с Антоном, если бы окончательно выбрал Санни, заставляет внутренности на миг сжаться, а после — выдохнуть с облегчением: теперь всё хорошо, теперь всё правильно.

— Я завтра же поговорю с ним, — по окончании поцелуя уверенно заявляет Арсений (поговорил бы прямо сегодня, но день уже близится к ночи и Санни вряд ли находится в офисе, а дёргать его на их крышу не хочется, когда можно провести вечер в уютных объятиях Антона) и улыбается ему уголками губ.

— И я со своим поговорю, — обещает Антон. — Будет, конечно, сильно неловко, что я месяц на него влюблённо пырил, а сейчас вдруг внезапно передумал, — он строит забавную рожицу, расширяя глаза, приподнимая брови и криво улыбаясь, но проходит это уже через мгновение; Антон улыбается расслабленно и искренне и, прикрыв веки, прижимается носом к Арсовой щеке. — Но я ни о чём не жалею. — Оставляет поцелуй в районе скулы и снова встречается взглядом с поплывшим Арсением.

— Я люблю тебя, — обезоруживающе честно признаётся Арс, не видя смысла сдерживать этот порыв, и крепко обнимает Антона, который так же сжимает его в ответ.

— И я тебя люблю, Арс, — выдыхает ответное признание Антон и оставляет смазанный поцелуй на арсеньевском голом плече.

Арсений до этого момента и подавно не знал настоящего счастья.

×××

Вчера после этого разговора они переместились на арсеньевский диван и ещё долго, до самого отбоя, болтали (в основном о чувствах — Антон интересовался, чем вообще его зацепил и чем понравился, когда Арс это обнаружил, что чувствовал и что о нём думал, и Арсений с радостью удовлетворяет его очаровательное любопытство, а затем и сам забрасывает его примерно теми же вопросами и хихикает, когда Антон в красках расписывает свои довольно однозначные чувства и как при этом трактовал их в исключительно платоническом ключе — и вот теперь Арс припоминает ему все случаи безбожного флирта и «странных» моментов с антоновской стороны, что слишком долго в нём копились), а потом улеглись спать — в кровать Антона, разумеется, и обязательно в обнимку, ведь они теперь полноценная пара. Арсений даже посчитать не сможет, сколько времени они целовались, прежде чем уснуть.

Утро сегодняшнего дня было самым лучшим в арсеньевской жизни: во-первых, он проснулся рядом со своим любимым человеком, во-вторых, им обоим не нужно спешить на пары, а потому они оба всё утро нежились в объятиях друг друга и лениво целовались (встали только перед этим зубы почистить), и в-третьих, Антон приготовил вкуснейшие блины на завтрак, пока Арсений, физически не способный от него отлипнуть, обнимал его со спины и изредка целовал в седьмой позвонок.

Сидя на учёбе и вспоминая это утро с безбожно трещащим по швам лицом, Арсению невольно кажется, что он с вечера вчерашнего дня находится в каком-то серотониновом трипе: ну разве может всё в жизни быть настолько чудесно и замечательно, что это даже лучше чем в мечтах?

И приходящие от Антона сообщения со всякими милостями прямо говорят: может.

Если бы Егор сегодня был на занятиях, он непременно что-то заподозрил бы (слишком уж влюблённым и радостным Арсений выглядит на парах, которые в обычном состоянии слушает вполуха с самым постным лицом на свете), но тот, как и вчера, отсутствует — их свидание с Эдом всё ещё продолжается, и Егор там тоже влюблён и сильно счастлив.

Вообще, вопрос, как рассказать лучшему другу о столь внезапных и неожиданных изменениях на личном фронте, да ещё и о том, с кем именно он теперь встречается, просто потрясающий, и Арсений понятия не имеет, как об этом заговорить и, главное, как Егор отреагирует.

Хотя интуиция отчего-то подсказывает, что и этот разговор пройдёт хорошо — вот был бы на Егоровом месте тот же Серёжа, и Арс бы уже не был так спокоен и иррационально уверен, а так... Егору Арсений доверяет, несмотря на небольшой срок их знакомства и дружбы, так что нужно будет прогреть и прощупать почву, а потом уже ошарашивать новостями.

В любом случае у него ещё будет время об этом подумать, а сейчас важно сосредоточиться на насущных делах: на объяснениях с Санни, если быть точнее.

Решительно настроенный поставить между ними точку во всяких романтических взаимодействиях Арсений возвращается домой с пар в начале седьмого; предпочитая не откладывать дело в долгий ящик, он быстро ужинает и без пятнадцати семь с помощью незаменимой Йоуке оказывается на их с Санни крыше.

Тревожность и даже страх накатывают тут же, стоит Арсению и правда очутиться в этом месте, которое подарило им с Санни так много воспоминаний, что со счёта сбиться можно, и вдохнуть морозный ноябрьский воздух.

Делая глубокий вдох и прерывисто выдыхая, Арс опускается на край здания и прячет лицо в руках — нет, разумеется, он ни в коем случае не жалеет, что выбрал Антона и вынужден теперь отказывать Санни, просто это оказалось несколько сложнее, чем Арсений себе представлял (в том плане, что Санни и вправду стал важным для Арса и человеком, и другом, и он наверняка знает, что этот разговор разобьёт ему сердце, и в роли этого самого разбивателя выступать совсем не просто).

Нужно ли Арсению объяснять причину своего отказа, или можно будет оправдаться тем, что это личное и Санни не касается? Однако Арсений хотел бы рассказать ему всё, как есть, потому что он заслуживает знать правду, даже если она может сделать ему больно — пусть хотя бы будет уверен, что дело не в нём.

Более-менее продумав их будущий диалог, Арс резко выдыхает и поднимается с парапета — пора написать Санни и пригласить его сюда для последнего разговора в таком духе.

Все арсеньевские планы тут же откладываются на неопределённый срок из-за сообщения в супергеройском чате, где сообщают о взрыве в общественном месте. Много пострадавших, и даже есть жертвы.

Все последующие события — как он оказывается на месте происшествия, как помогает своей команде выносить стонущих от боли людей из разрушенного и местами полыхающего здания, как их с Мимом и Санни втроём отправляют на оружейный склад, как они туда летят и как рассредотачиваются внутри, — Арсений проживает словно на автопилоте, как будто со стороны сквозь мыльную пелену за собой наблюдает и никак осознать не может, что это происходит на самом деле.

Смертельное ранение Эда и собственное убийство стрелявшего подонка делает ситуацию только хуже: с той самой минуты Арсений практически ни на мгновение не перестаёт плакать и трястись, словно чихуахуа на морозе.

Осознание, что по его вине чуть не погиб лучший друг и Антона, и Санни и егоровский любовный интерес и что сам Арсений теперь является убийцей (далеко не невинного человека, но всё же), прибивает к полу неподъёмной плитой — спасает только разговор с Олесей, которая объясняет, что всё именно так и должно было произойти по жестокому замыслу мирозданья и что это нужно было для обнаружения потенциала Арсовых способностей.

А ещё пусть Арсений и находится ментально будто бы в другом мире, однако он замечает, что Олесю будто бы глючит (она как-то странно моргает и время от времени жмурится, резко встряхивая головой, после чего пристально и даже подозрительно приглядывается к каждому и особенно — к Арсению, словно в нём кроется причина её непривычного поведения).

Беспокоясь за подругу, Арс несколько раз спрашивает, всё ли в порядке, на что та даёт расплывчатый ответ: «Что-то пошло не так, как должно, и я не понимаю что». И что-то про то, что будущее меняется. Очень интересно, но ничего непонятно — Арсений подумает об этом когда-нибудь потом, а то голова, по ощущениям, вот-вот взорвётся от количества мыслей и переживаний внутри неё.

Арсению хочется сбежать из этого кошмара домой, в антоновские объятия, способные заставить забыть обо всех ужасах мира. Арсений сегодня же снимет перед ним маску, потому что он не справится с этим пиздецом один и ему просто необходима поддержка близкого человека.

Разговор с Санни откладывается до лучших времён (Эд в своей предсмертной речи просил их уже поговорить друг с другом, ибо «заебали тупить», но... Арс вчера предпочёл поговорить с Антоном) — они за весь вечер перекидываются лишь парой фраз и обмениваются странными взглядами, словно оба не спешат друг с другом решать дела любовные, да и сейчас не время — не после всего произошедшего.

После выхода со склада и встречей с толпой журналистов, которых Мистер Болталкин прогоняет одним словом, Арсений недолго говорит с Эдом и всё насмотреться на него не может (истерика, сидящая в горле, никак не даёт расслабиться, пока сердце не успокоится и не поверит, что с ним всё в порядке и терновый венок смерти больше не царапает его лоб), пока Санни в нескольких метрах от них о чём-то общается с Джиниусом.

Эд первым уходит к себе через портал Йоуке, и почти сразу за ним в свой портал уходит и Санни — Арсений смотрит на его белый затылок и мысленно просит прощения за сделанный в пользу другого выбор, за то, что сейчас пойдёт залечивать раны не к нему, а к любимому человеку, который его успокоит, поддержит и крепко обнимет.

Арсений сверяется с часами — прошло всего сорок минут с момента, как он увидел то сообщение; удивительно, как быстро может сломаться жизнь: всего сорок минут понадобилось, чтобы превратить арсеньевское спокойствие и сердце в отвратительное месиво, — Антон уже должен быть дома, и больше тянуть не хочется.

Йоуке порталом отправляет Арсения на лестничную клетку; тот снимает маску и смотрит на номер квартиры, ощущая одновременно и правильность в неизбежности происходящего и волнение оттого, как Антон отреагирует на раскрытие личности. Он ведь больше всех восхищался новым членом Пуперов, и воспоминания об этих моментах и понимание, что Антон и в человека под маской влюбился, вызывают у Арсения непроизвольную улыбку — всё точно будет хорошо.

Две двери открываются одновременно: Арсений входит в квартиру в окровавленном костюме и с маской в руках, а Антон выходит из ванной комнаты — на нём простые чёрные шорты и футболка, которые Арс узнает где угодно, и такая же маска в правой опущенной руке — видна только внутренняя сторона, но Арсений уверен, что на лицевой части красуется солнечный круг и расходящиеся во все стороны лучи.

С минуту они молча пялятся друг на друга, медленно осознавая, что нет и не было никогда никакого выбора между двумя гранями их личностей и что всё это время они любили только друг друга, и не понимая, как не могли замечать — теперь уже кажущееся таковым — очевидного, пока Арсений, всё же прикрывший за собой дверь, не улыбается сквозь стоящие в глазах слёзы.

— Я теперь понимаю, почему вы оба мне так сильно понравились, — нарушает стоящую тишину Арс, пока Антон часто моргает и наконец подходит к нему и сгребает в так сильно им обоих нужных объятиях; Арсений цепляется за него, как за единственную соломинку, и даёт волю слезам — и от напряжения после произошедшего на складе, и от облегчения оттого, что разговор с Санни состоялся сам собой и закончился объятиями с Антоном.

— Арс... — выдыхает Антон ему в кожу, крепче прижимая к себе и успокаивающе поглаживая по затылку. Они оседают на пол прямо в коридоре, и только тогда Арс поднимает заплаканное лицо, которое Антон с нежностью и заботой оглаживает, с волнением заглядывая в глаза. — Как ты себя чувствуешь, мой хороший? — спрашивает он, и что-то внутри Арсения крошится от осознания, что это правда происходит.

Он подаётся вперёд и в искреннем порыве прижимается к антоновским губам в ненавязчивом поцелуе, на который Антон тем не менее ласково отвечает, поглаживая его мокрую щеку большим пальцем.

— Теперь хорошо, — шепчет, отстранившись, Арсений и, вспоминая вчерашний вечер, вдруг весело шмыгает текущим носом. — Так что ты там говорил, Ангел недостаточно хорош для тебя?

Антон тут же расплывается в улыбке и фырчаще смеётся, вскидывая брови и качая головой.

— Да нет же, я не это имел в виду! — спешит оправдаться он с котёночным выражением лица, а Арсений хихикает, морща нос и склоняя голову набок, и наконец позволяет себе выдохнуть и расслабиться.

С милым рай и в шалаше, так ведь говорят? И сейчас, сидя на жёстком и холодном полу в антоновских солнечных и согревающих объятиях посреди всего произошедшего пиздеца и грядущих последствий, Арсений как никогда чётко ощущает это выражение.

Потому что, где бы он ни был и что бы с ним ни произошло, если рядом с ним будет Антон — с маской или без неё, не важно, — то нет ничего нерешаемого и непреодолимого.

— Я люблю тебя, — Арсений прерывает Антонову объяснительную речь, которую, если честно, даже не слушал, потому что безбожно залип, и смотрит как на самое дорогое, что есть в жизни.

— И я тебя люблю, Арс, — признаётся в ответ Антон и тыкается кончиком носа с очаровательной родинкой в арсеньевский, вызывая всплеск счастья в груди. — Пойдём на диван? Я тебя в плед замотаю и буду весь вечер обнимать.

— Пойдём, — кивает Арсений и, ещё раз шмыгнув заложенным носом, вновь целует Антона.

Он знает, что ещё не раз за вечер разревётся от воспоминаний и что впереди будет нелёгкий период восстановления после травмирующих событий, но конкретно в этот момент Арсений позволяет побыть себе бессовестно счастливым и знает: Антон будет с ним рядом и в горе, и в радости (что, разумеется, работает и в обратную сторону).

И так будет всегда.