Work Text:
Млечный путь растекался по небу звёздами — такой близкий, но такой далёкий. Утопая в грёзах, до него не дотянешься, не вкусишь сладости полёта. Нужно действовать, идти, в движение — жизнь. Хочется окунуть пальцы в темноту безбрежного космоса и на поезде прорваться туда, куда ещё не ступала нога Первопроходца, а потом — посмотрим. Нельзя загадывать наперёд, ведь в этом и ключ к Освоению: ты не знаешь, что уготовано судьбой.
— Когда вы встанете на Путь Освоения, то ты, Хануну, почувствуешь, что значит она, настоящая свобода, — мечтательно произнёс Михаил.
— Может быть.
— Не веришь мне?
— На ногу свою посмотри.
— А?
— Думаю Хануну хочет сказать, что сложно верить человеку, который утверждал, что будет осторожен, а вернулся покалеченным, — расшифровал Тьернан.
— Не драматизируй. Не так уж сильно я пострадал.
— Миша, ты ногу сломал, — сказал Тьернан скептически, — и к тому же умудрился простудиться.
Он положил ладонь Михаилу на лоб, чтобы измерить температуру.
— Ауч! Горячий!
— Правда? А я даже не заметил, — рассмеялся Михаил.
— Ну ещё бы!
Тьернан оставил на крыльце — точнее на его подобии — кувшин с горячей водой и наказал долго на улице не торчать. Конечно же Михаил его не послушался.
Спустившись по лестнице, он вышел во двор и прилёг на лужайку. Трость, одинокая, осталась валяться в стороне. Михаил закинул руку за голову и произнёс:
— Звёзды везде сияют ярко, даже в Асдане, посреди пепелища. Никакая война не заставит звёзды погаснуть, а людей — сдаться!
— Иногда ты говоришь очень глупые вещи, — сказал последовавший за ним Хануну. — Заставить людей сдаться проще простого, а вот бороться и не падать духом — та ещё задачка.
— Какой же ты пессимист, Хануну!
— Хм… может быть.
Михаил сильно тосковал по прежней жизни, полной приключений, путешествий: по дороге в никуда, своей мастерской на экспрессе, даже по вредному проводнику, — но не сожалел. Наблюдая за борьбой тех, кто отчаянно жаждет свободы, он просто не имел права на сожаления. Когда-нибудь он снова взойдёт на борт космического поезда, и возможно, даже с новыми попутчиками.
Михаил посмотрел украдкой на Хануну. Тот терпеливо ждал, пока больной нагуляется, чтобы проводить его обратно в лазарет. Жителям Асданы казалось, что их вожак равнодушен и хладнокровен, как и полагается сильным мира сего, однако Хануну была не чужда забота. Он с особым трепетом относился к пострадавшим, хотя под слоем толстой кожи заметить это трудно — но было бы желание.
— Хануну.
— Хм?
— Когда мы закончим строить Пенаконию, не хочешь присоединиться к Звёздному экспрессу?
— Зачем? — Хануну фыркнул.
— Ну, разве тебе не хочется своими глазами увидеть строение Вселенной? Ты много времени провёл за решёткой, а там — воля, абсолютная свобода. Бороздить просторы космоса вместе с Тьернаном, Разалиной и мной, разве не заманчиво?
Михаил столкнулся с Хануну глазами. Тот долго смотрел на него, будто с трудом подбирая слова.
— Нет, я не о том. Зачем я вам? От меня мало пользы.
Михаил по-детски хитро улыбнулся, точно у него на губах бесёнок поселился, и щёлкнул языком.
— О, не скромничай, Хануну, тебе не идёт! Ты очень даже ценный кадр!
Хануну нахмурился — и снова хмыкнул.
— Не обижайся! Я ведь серьёзно. — Михаил приглашающе похлопал ладонью по траве. — Ложись! Попробую заманить тебя историями о звёздах, раз ты сомневаешься.
— Я не сомневаюсь, — сказал Хануну. — Просто не уверен, что смогу так просто оставить Асдану.
Михаил понимал: он тоже не был уверен, что когда-то сможет вернуться туда, куда с самого детства рвался всем сердцем. Но зыбкая надежда не покидала его — а вдруг? Он, Тьернан, Разалина, Грэнхолм — если старик всё ещё там, — Пом-Пом. Хануну. Ну не команда ли мечты?
— Ложись, ложись! — настаивал Михаил.
— На земле холодно, я постою. Тебе, кстати, тоже лучше встать.
— Но ведь у меня сломана нога. Как я буду стоять?
Хануну тяжело вздохнул и наконец поддался на уговоры.
И тогда Михаил принялся рассказывать о дальних странствиях — начал с дедушкиного компаса, закончил днём, когда они впервые прибыли в Асдану. И казалось, с каждым словом звёзды сверкают всё ярче, а далёкие планеты становятся всё ближе. Михаил уловил на лице Хануну тихий, ничем не приметный, восторг и почувствовал, как в груди потеплело. Именно для этого он и стал Безымянным. Чтобы вдохновлять. Чтобы помогать. Чтобы быть как глоток свежего воздуха засушливым летом. Ведь один раз вкусив запах свободы, ты уже не сможешь дышать затхлостью тюремных камер; вот он, Путь Освоения.
— Мне кажется, не всем здесь подойдёт… — начал было Хануну и вдруг замолчал.
— Что?
Михаил услышал в его голосе горечь — нет, даже испуг — и сам не на шутку испугался. Впервые на его памяти Хануну чего-то боялся.
— Освоение не для всех, Михаил. Свобода, за которую мы боремся, её может быть недостаточно, чтобы все вздохнули спокойно.
Хануну разочарованно заурчал.
Михаил не знал, что ответить. Где-то глубоко в душе он знал: опасения Хануну не беспочвенны, однако согласиться не мог. Иначе пришлось бы отказаться от себя самого, от идей, чаяний, веры — всего.
— Но попробовать всё же стоит, — Михаил придал голосу уверенности. — Сейчас не время поддаваться унынию!
Хануну задумчиво посмотрел на созвездие Андромеды.
— Хм, да. — Выдержав паузу, он ткнул когтем куда-то левее от Андромеды. — А там вы были?
— Дай-ка подумать, хм. — Вредные привычки бывают заразны, подумал Михаил ещё до того, как произнёс треклятое «хм». — Нет, вроде… а хотя… Нет, не были. Но возможно, Первопроходцы до нас были. Надо будет при встрече спросить у Пом-Пома.
Хануну внимательно следил за выражением его лица, будто пытался отыскать там ключ к разгадке.
— Да, — сказал он.
— Что «да»?
— Да, я бы хотел присоединиться к Звёздному экспрессу, — сердито объяснил Хануну, злясь, что люди до сих пор не научились читать его мысли.
Михаил залился смехом.
— Тогда добро пожаловать на…
— Хотел бы, да не получится, — перебил Хануну.
— Оу… хм.
Они лежали и, окружённые руинами, продолжали молча смотреть в небо. Мог бы маленький Миша представить, что однажды вот так просто и непринуждённо будет показывать звёзды настоящему преступнику, лидеру восстания? Нет. Так почему же Хануну думает, что не получится? В этом мире возможно всё, правда?
Шелест ветра принёс с собой лёгкий аромат цветов. Михаил прислушался к нему, а затем повернул голову в сторону Хануну. Между ними росли маленькие цветочки — бледные лепестки, на каждом по семь. Хиленькие, на тоненьких стебельках, цветы склонились под напором внезапного шквала. Если даже здесь, посреди войны, копоти и беспорядка, осталось место для чего-то столь прекрасного и нежного, разве же не значит это, что и мечтам на Пенаконии будет место?
Михаил привстал, чтобы сорвать цветок, аккуратно зажал пальцами один лепесток — и дёрнул.
— Лети, лети, лепесток , — зашептал он, приблизив его к лицу, — через запад на восток…
Хануну повёл бровью и спросил:
— Что ты делаешь? — но Михаил словно ничего не слышал
— Через север, через юг. Возвращайся, сделав круг. Лишь коснёшься ты земли — быть по-моему вели. Вели, чтобы… — Михаил свёл ладони чашечкой и тихо-тихо что-то сказал лепестку, а затем дунул. Мгновение — и ветер унёс лепесток вдаль. Туда, где свет, туда, где тьма, огромный космос. К мечте.
— Этот цветок волшебный. — Михаил сорвал другой цветок и протянул его Хануну. — Сорви лепесток, произнеси заклинание, и лепесток исполнит всё что скажешь! Шесть желаний для себя, а последнее — обязательно для другого.
— У тебя явно жар, раз несёшь всякий бред! — Хануну поворчал, но цветок всё равно взял.
Михаил как заворожённый следил за пытавшимся подцепить лепесток Хануну. Тот рычал, пальцы его не слушались, но наконец у него получилось.
— Лети, лети… — начал он, смущённо посмотрев на Михаила.
— Лепесток, через запад на восток, — подсказал Михаил.
— Лети, лети, лепесток, через запад на восток, через север, через юг…
Хануну всегда отвергал идеи Михаила. Вначале. А потом — соглашался. Вот и сейчас, чуть осмелев, Хануну принялся декламировать детские стихи так, будто они в самом деле были волшебным заклинанием, панацеей от всех бед.
Лепесток кружился в воздухе, летел. Может быть, на север. Может быть, на юг. Главное, он стал посланником их воли, свидетелем надежд. А они подождут, пока он не коснётся земли (всё равно здесь на Пенаконии ещё полно дел), а когда коснётся — пусть велит судьбе исполнить молитвы отчаявшихся.
—
(Последнее желание Михаила: чтобы Хануну был свободен.)
(Последнее желание Хануну: чтобы Миша вернулся на экспресс.)