Work Text:
— Ваш кофе, — тепло щебечет официантка, аккуратно опуская на небольшой столик дымящийся напиток. Запах бодрил голову и успокаивал душу, окутывая все естество уютным теплом. Так просто поддаться чарам талантливого баристы.
Париж знаменит не только своей выпечкой и достопримечательностями, но еще и живописным районом Монмартр, привлекающим туристов своей атмосферой свободы и раскрепощенности. Именно здесь можно частенько услышать из окон музыку или заприметить девушку с цветами, только и мечтающую осчастливить несколько влюбленных парочек небольшим ароматным подарком.
— Merci, — с улыбкой отвечает официантке Чарльз. Девушка вежливо кивает и уходит вглубь лабиринта столиков, спеша принять очередной заказ.
Взгляд Чарльза не сосредоточен на чем-то конкретном, он скорее бесцельно бродит, пока в очередной раз не натыкается на железное творение рук человеческих, Эйфелеву башню. В голове, где до этого царила блаженная пустота, что-то неприятно кольнуло.
Именно в этом городе, во время подписания мирного договора, мир узнал о существовании мутантов. Решающий день в истории всего человечества, который легко мог бы обернуться началом конца для всех них, не вмешайся во временные потоки Логан. Сейчас эти события ощущаются такими нереальными и слишком далекими. Безумием кажутся воспоминания о лохматом небритом мужчине, с ноги открывший дверь в его особняк с заявлением «меня прислали из будущего».
Хэнк не был уверен в том, что они окончательно предотвратили страшные события, ведь время, подобно реке, течет в строго определенном направлении, и если кинуть в неё маленький камушек, то поток воды своего направления не изменит. Поместив большой валун, вода лишь обогнет его, но вот если возвести на его пути куда более существенное препятствие, изменить русло, то направление все же изменится. Этим препятствием, окончательно и бесповоротно изменившим будущее, стала смерть Рейвен.
Её смерть на его совести.
Ошибка, простить себе которую профессор не может.
Он хотел спасти обе жизни, не спровоцировать Джин на новый выброс энергии, позволить сестре разобраться с ученицей… однако получилось обратное.
Зачем он тогда остановил Хэнка? Неужели не мог здраво оценить ситуацию и предпринять нужные меры?
Некоторые жизни нельзя спасти, не всем можно помочь. В чем-то, как не горько это признавать, Эрик был прав. Ослепленный собственной идеологией, мечте о жизни в мире с людьми, Чарльз совсем не замечал ничего вокруг. Не слушал Рейвен, рисковал, цепляясь за призрачные перспективы…
Боль то утихала, позволяя дышать полной грудью, то возвращалась, как сейчас, перекрывая собой способность мыслить и чувствовать.
Перекрывала желание жить.
Чарльз невольно прокатывается призрачным прикосновением по гудящим чужеродным умам, позволяет себе расслабить тиски сознания и считать эмоции, напитаться ими. И неожиданно нащупывает что-то новое, но в то же время знакомое, почти родное среди гомона голосов и инородных мыслей. Волну силы, охватившую весь его разум и отбросившую болезненные воспоминания в сторону, невозможно спутать ни с чем другим. Эти мысли вызывают на уставшем и мрачном лице телепата невольную улыбку. Вместе с едва ощутимой теплотой рисуются очертания заученной походки, которую бы Ксавьер смог увидеть и с закрытыми глазами. Быстрая, уверенная, встань кто у него на пути – сметет, не раздумывая, как лавина или цунами.
Годы показали, что Эрик не умел жить в мире. Ни с самим собой, ни с другими. А даже если он и пытался, то непременно случалось что-то, выбивающее его из колеи. Что-то, что заставляло его вернуться на тропу войны со всем остальным миром. Словно у него действительно было лишь одно призвание – разрушать. И не были причины, которая бы смогла остановить его крестовый поход.
арльз думал, что может показать ему другой путь. Он думал, что знает об Эрике все, лишь единожды заглянув в его сознание и увидев все своими собственными глазами, пережив его боль и сделав её своей.
И то, и другое – еще одна ошибка, за которую он поплатился. Леншерр куда более многогранная личность и Ксавьер убедился в этом на собственном опыте. Обуздать такую стихию было не проще, чем остановить шторм в полном его разгаре.
Чарльз проследил за тем, как мужчина обходит столик и садится напротив, даже не спрашивая разрешения. Он молчит, но в голове его беспокойные воды, манящие телепата своей глубиной. Ксавьер старался держаться у кромки воды и вглядываться в пучину, силясь разглядеть в ней что-то явное, слишком яркое. Что-то, что бы пробилось сквозь пелену, но не при этом не требовало от него погружения.
— Как тебе такая жизнь? Без шумных детей, гневных писем от правительства, постоянных лекций… — глаза Эрика вцепились в профессора, стараясь уловить серо-зеленым взглядом любое изменение в его лице. Не нужно быть телепатом, чтобы знать, как паршиво себя чувствовал его друг после недавних событий.
Потеря сестры, любимой ученицы… все это ломает любого человека, даже такого, казалось бы, бесконечно умного и уравновешенного как Чарльз. Вполне вероятно, что сейчас он действительно понимал Эрика и ощущал похожее опустошение, как после смерти Магды и Нины.
Леншерр бы даже позлорадствовал на тему того, что он оказался прав насчет людей, как была права и Рейвен, но разве это уже имеет значение? Чересчур жестоко, даже для него.
— Сложно сказать, — туманно отзывается Ксавьер долгие мгновенья спустя, на его лице слабое подобие улыбки. Поймав на себе изучающий взгляд, от которого волосы вставали дыбом, телепат нахмурился, нехотя отползая от бесконечной черной глади шумного разума Эрика. Реальность привлекала куда меньше. В этот же момент в голове возник совершенно простой вопрос, знать ответ на который Чарльзу вероятно даже и не хотелось. — Что ты здесь делаешь?
— Предположим, что я совершенно случайно узнал, где ты проведешь две следующие недели, — отозвался Эрик с легкой ухмылкой. Ради разнообразия, Леншерр решил не ждать очередного десятка лет и сам озадачился поиском Чарльза. Стоит отметить, что он вполне преуспел в этом, чем очень гордился. Если... не брать во внимания небольшие сложности в процессе, Хэнк прогнал Эрика, лишь увидев его лицо в дверях школы. Но и отказывать металлокинетику себе дороже, Маккой сдался после недолгого расспроса и чистосердечного признания Леншерра в его абсолютно дружелюбных намерениях.
Ксавьер надрывно выдыхает в ответ, брови его сами собой изгибаются в выразительном скептическом жесте. Ничего из сказанного или увиденного совсем не вязалось с Эриком, которого он знал. Если вообще знал, конечно. Чарльз давно понял, что не стоит лезть к другим в жизнь со своими советами и помощью, если её не просят. Леншерр не был исключением – обрезал все контакты, как только появлялась возможность, и пропадал, пытаясь строить свой собственный новый мир, в котором Чарльзу не было места. Каждый раз такая попытка заканчивалась неудачей, и они снова сходились, чтобы потом закономерно разойтись.
Эти события повторялись из разу в раз, будто бы являясь определенным природным циклом. Так люди дышат. Так бьются их сердца. Так день приходит на смену ночи. Так сменяются времена года. Так рождаются и умирают.
Замкнутый круг, разорвать который невозможно.
Теперь он снова здесь, сидит напротив и внимательно смотрит, не решаясь прерывать хрупкого уютного молчания, наполненного только пением птиц, теплыми лучами солнца и негромкими разговорами людей вокруг. Чарльз мог бы прочитать его мысли, окунуть голову в мутные воды, и понять, с чего вдруг Эрику понадобилось его найти, но не стал. Данного единожды обещания он так и не нарушил, и испытывать судьбу сейчас Ксавьер не намерен. Их ментальная связь слишком крепка, чтобы присутствие в голове телепата осталось незамеченным.
— Сыграем? — все же произносит Леншерр, кивая куда-то вниз. У его ног покоится небольшой чемоданчик черно-белой раскраски – переносная и довольно компактная шахматная доска с фигурами внутри.
— Я не в настроении играть с тобой в шахматы, Эрик. Не сейчас, — негромко отзывается Чарльз, опуская потемневшие голубые глаза на чашку с кофе. Что-то странное было в том, что после всех событий они снова сидели за одним столом и безмятежно общались. Как будто неправильное или поломанное.
Словно они просто люди без багажа проблем за плечами. Эрик – способный обратить любой город в пыль при должном усилии, и Чарльз – могущественный телепат с неограниченным спектром способностей воздействия на разум людей. Если бы они хотели, то наверняка бы нашли в себе силы уничтожить все человечество, как когда-то Апокалипсис. Но вместо этого они тратили драгоценные годы на перепалки и выяснение отношений на тему гуманности.
Вот ведь ирония.
Даже оставаясь каждый при своем мнении, они рано или поздно встречались на нейтральной стороне, играли в шахматы и обсуждали книги или что-то совсем незначительное, не затрагивая мутантов, проблемы мирового масштаба или политику. Временное перемирие, столь необходимое им для продолжения их бесконечной войны.
— Чарльз, — терпеливо продолжает Эрик, очевидно не собираясь так просто опускать руки. Телепат на подсознании ощущал отголоски его уверенности, смешанной с чем-то, похожим на сожаление и смирение. Не хочет и дальше гнуть свое, но знает, что должен. — Когда-то ты спас мне жизнь, дал дом и семью. Позволь мне отплатить тебе тем же.
Профессор молчит, даже не пытаясь скрыть растерянность и замешательство в голубом взгляде. Нужные слова совсем не приходят в голову, хотя сказать ему хочется очень многое и далеко не все из этого пропитано симпатией и уважением. Вместо связанных мыслей сплошная и звенящая пустота, осознание в чистом виде, накрывшее сокрушительной волной.
— Одну партию, — настаивает на своем Эрик и приподнимает плотно сжатые в кулаки руки, в каждой из которых по одной пешке разного цвета. — По старой дружбе, — добавляет он, все не отрывая теплого взгляда от напряженного лица друга. Чарльзу с трудом верится, что Леншерр проделал такой длинный путь только ради того, чтобы сыграть с ним партию в шахматы.
Телепат хмурится, смотря в посеревшие глаза Эрика, и пытается найти хоть какой-то намек на подвох или двойное дно, обычно присущее ему. Однако не обнаруживает его и легко касается рукой теплой ладони, в которой оказывается белая пешка. Леншерр сразу светлеет в лице и изображает свой фирменный акулий оскал, назвать который улыбкой мог разве что сам Чарльз.
— Ты меня пугаешь, — в шутку бросает Ксавье, улыбаясь одними глазами. Игральная доска почти полностью покрывает собой поверхность небольшого столика, на неё плавно, одна за другой, встают черные и белые фигуры, направляемые волей металлокинетика. Небольшой металлической каемки у основания фигур вполне достаточно, чтобы Эрик мог взаимодействовать с ними одной лишь силой мысли. — Осторожнее, друг мой.
Мужчина в ответ только качает головой, едва слышно посмеиваясь каким-то своим мыслям. Именно сейчас Чарльз бы многое отдал, чтобы узнать, что творится у него в голове.
— Я поддамся, — неожиданно произносит уже давно избитую фразу Эрик, из-за которой телепат невольно расплывается в улыбке, ощущая, как напряжение постепенно покидает его, уступая место странной теплоте. — Для того, чтобы уравнять наши шансы, разумеется.
— Что-то я сомневаюсь в этом, — негромко отвечает ему Ксавьер, потянувшись за уже остывшим кофе, чашка едва помещается на краешке стола. — Или это оправдание твоему грядущему поражению?
— Ты меня раскусил.
Они смеются и из головы окончательно исчезают мрачные мысли, позволяя полностью отдаться игре и такому ценному моменту, который определенно будет занимать особенный уголок в сознании Чарльза.
Одна партия сменяется другой, люди за столиками вокруг них приходят и уходят, оставляя после себя только приятные эмоции. Теплый дневной свет постепенно сменяется вечерней прохладой. Течение времени оказалось за гранью внимания металлокинетика и телепата, сосредоточившихся на игре. Каждый ход и каждая фигура имела большой вес, словно в их руках не пешки, а самые настоящие людские жизни, за которые стоит сражаться любой ценой.
Каждая из этих фигур в будущем может сделать решающий ход, будь то пешка, ладья или слон.
Белые только что потеряли последнего коня, следом за ним на столе занимает место еще одна черная пешка. Черный король открыт для нападения со стороны белого слона.
— Шах, — негромко произносит Чарльз, поднимая довольные глаза на друга. Эрик опускает взгляд и вдруг осознает опасность своего положения на игровой доске. Увлекшись наступлением, он на пару ходов совершенно забыл о сохранности своего короля, за что и поплатился.
— Чарльз, скажи, — черный конь плавно перемещается в сторону, защищая собой короля от возможного нападения, — ты же был там. Почему ты все еще верил, что силу Джин можно было взять под контроль? Разве она не показала своими действиями обратное?
Ксавьер натужно выдыхает, нехотя возвращаясь к неприятным воспоминаниям, в надежде найти там ответ.
В самом деле, почему он так думал? Логан туманно намекнул на возможные сложности с девушкой, однако профессор был уверен, что сможет решить любую проблему, какой бы она ни была. Джин была его ученицей, он воспитывал её с самого детства, уверенный, что ментальные барьеры, выстроенные им, смогут уберечь её от возможной боли, которая бы наверняка повлияла на её способности.
Еще одна ошибка.
Ошибкой был приказ о спасении команды космонавтов любой ценой.
Ошибкой была попытка поговорить с Джин, когда та не контролировала собственные силы.
— Я был неправ, — с трудом отвечает Чарльз через несколько минут гнетущего молчания. Нет оправдания его слепой уверенности в себе и в других.
Эрик выстроил неприступную защиту вокруг своего короля, через которую Ксавьер попытался пробиться одним ходом. Слишком отчаянным и необдуманным ходом.
— Ты рисковал, Чарльз, — мрачно произносит Леншерр, наблюдая за руками телепата, машинально заменяющими черного коня на белую ладью. Фигура своё отжила, выполнив свою основную функцию. — Не только чужими жизнями, но и своей. Даже сейчас ты продолжаешь это делать.
Черная ладья, не колеблясь, заменяет позицию белой, пока та плавно опускается за пределы поля в кучку белых фигур, с одинокой пешкой. Слабые, но многочисленные фигуры все еще занимали свои позиции на поле, пока куда более сильные фигуры отходили в сторону одна за другой.
— Или ты думал, мы неприкосновенны, раз по словам того дикаря-
— Логана.
— ... Логана, — цедит сквозь зубы Эрик, — наше будущее изменилось и мы будем жить долго и счастливо, что бы не случилось?
— Что ты хочешь услышать от меня, Эрик? — раздраженно спрашивает Ксавьер, не отрывая взгляда от поля. Потеря коня никаким образом не сказалась на обороне противника, Чарльз ничего не выиграл от этого хода, только снова потерял сильную фигуру. — Если тебе нужно найти виноватого – то можешь винить меня.
— Я не ищу виноватых, Чарльз, я и сам во многом виноват, — с неожиданно теплой улыбкой говорит мужчина, наблюдая за еще одной отчаянной попыткой друга пробиться к его королю. — Мне тяжело принять, что Рейвен больше нет.
Шах.
Белого слона заменяет собой черный конь, обеспечивая королю безопасность.
— Как и многих других, — тихо добавил телепат, замолчав. Злость исчезла, оставив после себя только тонкий слой боли и пустоты, ледяной коркой покрывшей все тело и душу. Ксавьер знал и видел, как больно было Эрику, но он не мог и предположить, что металлокинетик до сих пор будет переживать такую утрату. Леншерр тоже человек, хотя порой и казалось, что он действительно железный.
Твердые принципы, непоколебимый характер… что бы ни произошло, он назло всему миру восстанавливался, зарывал собственную боль и продолжал идти дальше. Один.
Приехав сюда, Эрик нарушил множество своих принципов. Их как никогда объединяла общая боль, понять которую мог далеко не каждый. Рейвен была кумиром многих мутантов, однако не для всех она значила что-то большее, чем это.
Гнетущее молчание нарушил стук фигуры о шахматную доску. Белый ферзь оказался на одной линии с черным королем, угрожая поставить шах и мат.
— Только мы с тобой и остались, — говорит Эрик так спокойно и безжизненно, что Чарльз не выдерживает и осторожно читает поверхностный слой эмоций друга. Тот вложил в свои слова куда больше, чем хотел сказать. И доверие, и безысходность, и едва уловимые фразы с обрывками мыслей, яркие картинки и воспоминания… в голове у Леншерра безмятежный океан, словно он и не думает ни о чем вовсе. Темное, но спокойное море, на водной глади которого угадываются очертания буйков – наиболее ценные образы и мысли, ведущие к якорям в глубине памяти Эрика.
Черный конь отправляет сильнейшую фигуру в белую кучку одним быстрым движением, во второй раз спасая своего короля.
— Ты мог бы просто спросить, а не копаться в моей голове. Все равно там нет ничего, что ты не видел, — ворчит Эрик скорее по привычке, чем действительно возмущаясь от вторжения в свой разум. Отчасти мужчина был даже рад, что телепат сам вытащил все необходимое из его головы. Легко говорить речи на камеру, воодушевлять других, дарить им надежду, но куда сложнее вытянуть из себя хоть одну связанную фразу, когда напротив сидит Чарльз и смотрит своими невозможно-голубыми глазами в его израненную душу.
Странно признаваться в своей привязанности даже самому себе, не говоря уже о том, чтобы делиться этим с самим Ксавьером.
Чарльз задумчиво окидывает взглядом поле с фигурами и неожиданно улыбается, чисто и искренне, глядя в серо-зеленые глаза друга. Картинка в его голове полностью складывается, ровно как и план, как все-таки выйти победителем в этой партии.
— Я могу поставить тебе шах и мат, Эрик.
Белая ладья пересекает все поле, останавливаясь на соседней клетке с черным королем. Большую часть партии фигура простояла рядом с белым королем, и все только для того, чтобы в итоге сделать решающий ход.
Даже несколькими пешками и одной ладьей Чарльз смог одержать победу, пожертвовав сильной фигурой. Ферзь – лакомый кусочек, отказаться от которого Эрик не смог. Черный конь ушел с пути ладьи, обозначив тем самым окончательную победу противника.
— Чарльз, — зовет телепата Леншерр, в его груди все отчетливее растет непроглядная пропасть тревоги. Неужели он ничего не скажет? Просто проигнорирует все, что увидел в его голове и оставит Эрика одного, как неприятное напоминание о войне, которой не случилось?
С другой стороны, чего он сам ожидал? Что после того, как Ксавьер уловит в его мыслях едва заметную ниточку чего-то светлого, он ответит взаимностью? Не после того, что натворил сам Эрик за последние годы. После всех споров и разногласий, после боли и крови. Глупо ждать чуда, даже если оно само уже пришло к нему. Даже если всегда было на расстоянии вытянутой руки.
— Я уже знаю, зачем ты так старательно меня разыскивал, — отвечает Чарльз, все же отрывая взгляд от игральной доски. Эрика окутывает рой мрачных мыслей, уследить за ними практически невозможно. Ранее спокойное море сейчас буйствовало диким штормом, перекрывая отчетливо читающиеся якорьки воспоминаний и эмоций. Эрик ждал ответа, но в то же время боялся его услышать, прокручивая в голове один отказ за другим. — Предлагаю оставить эту партию незаконченной, — с легкой улыбкой продолжает телепат, улавливая в мыслях друга замешательство. Кажется, тот понял его ответ по-своему.
— Я предлагаю сыграть вничью, — негромко говорит Эрик и надеется, что нервное волнение в его голосе слышно не так отчетливо. Он чувствовал себя дворовым псом, которому некуда и не к кому идти. Никто и нигде его не ждет. За исключением одного человека, сидящего напротив, с небесно-голубыми глазами, в которых Леншерр пропал еще много лет назад.
Черный король плавно поднимается в воздух и пролетает пару десятков сантиметров, опускаясь на соседней клетке с белым королем, где когда-то была белая королева. Эрик неотрывно следит за тем, как Чарльз смотрит на получившуюся расстановку фигур и глаза его бегают от одной фигуре к другой в раздумьях.
Что он ответит?