Actions

Work Header

Rating:
Archive Warning:
Category:
Fandoms:
Relationships:
Characters:
Additional Tags:
Language:
Русский
Series:
Part 3 of Мандалорский вопрос
Stats:
Published:
2025-01-20
Completed:
2025-03-02
Words:
27,636
Chapters:
5/5
Comments:
21
Kudos:
31
Bookmarks:
3
Hits:
667

Volo ergo sum

Summary:

В одной параллельной реальности Оби-Ван скончалась от холодных и злых молний Палпатина, когда была снята блокада Набу; в другой, погибла в пятнадцать лет, защищая Сатин.
(Галидраан случился, но некоторых встреч избежать нельзя).

(Спин-офф от "Карты без имени").

Notes:

(See the end of the work for notes.)

Chapter 1: Date obolum Belisario

Notes:

(See the end of the chapter for notes.)

Chapter Text

Lonely stranger — who are you?

Interchanger, passing through

Loveless victim holding on

Insides twisted all along

Can’t see my reflection

Nothing left to recognize

Here I stand, no connection

A foreign place with no allies

«Interchanger» — The Anix

 

На Бендомире шёл снег, когда Оби-Ван осознала себя.

Висели синие сумерки, густые и влажные. Крупные белые хлопья всё сыпались и сыпались с тёмного неба, словно перья из истерзанной подушки, но землю не покрывали, нет — разбивались с еле слышным звуком, становясь водой от одного-единственного прикосновения.

«Как поцелуи», — невпопад подумала Оби-Ван, задрав голову.

Она стояла под фонарём на пустыре. Снежинки отяжеляли волосы, влага забиралась под робы с коварностью ножа в спину. Думать стоило о смерти, недавней, о жизни, новой… но глаза всё смотрели на белые хлопья, пролетающие сквозь широкую ладонь фонарного света.

Снежинки падали словно звёзды.

Оби-Ван отмерла, заслышав вдалеке чьи-то тяжёлые, неверные, шаги — встрепенулась. Надо было отойти с чужой траектории.

— Это всего лишь «лунатик», одержимый, — успокоила она себя тихо, вполголоса. — Ещё один заблудший.

Но всё же, повинуясь инстинктам, нахохлившись от внезапно настигшего ощущения холода, отошла вглубь сумерек, озираясь на фонарь. Спряталась за густыми кустами.

Шаги, тяжёлые, неверные, долго раздавались странным, прочти противоестественным, эхом. Наконец под фонарём оказался мужчина, не молодой и не старый, с искажённым, как у всех «лунатиков», лицом, с той самой жуткой гримасой, похожей на маску.

Человек без огня в душе. Пустой.

Оби-Ван невольно передёрнуло.

— Я тебя видел! — пьяно крикнул он в пространство пустыря. Оби-Ван замерла, как маленькая. — Эй… Эй, ты! Куда ты делась, а?! А?! Ты, — и невнятно ткнул пальцем в воздух, — звезда невиданного счастья! Что, — и пьяно покачнулся, — испугалась?! А?!.. Тварь, — и сплюнул. — Нас таких целая галактика, — и зашёлся гнусным хохотом. — Что… Что, не спасёшь, а?! А?!

Её глаза начала покрывать странная пелена. Великая Сила давила на виски, не отрезвляя, наоборот.

«Это всего лишь «лунатик», всего лишь одержимый, пустой…» — она старалась взывать к своему сочувствию. Но Сила давала ей сострадание другое.

— А знаешь, сколько нас таких, живых мертвецов, а?! — хрипло крикнул мужчина. Махнул рукой, пьяно пошатнувшись.

Оби-Ван рассмотрела его глаза.

Они были абсолютно трезвыми.

— Це-е-елая галактика!

Нет, она и прежде встречала их; будучи джедаем, таких, как он, невозможно было не встретить, но…

— А ты одна-а! — с елейным ликованием, всё также пьяно, провозгласил мужчина.

… но только сейчас узнала в них марионеток тьмы.

Пустых. Без огня в душе.

Боишься?! — зычно крикнул он.

Оби-Ван прищурилась, выражая своё молчаливое «нет».

Вдруг мужчина резко выпрямился, заземлился. Вскинул руку — в её сторону.

Тебя чувствуют, — гулко, ровно, громко заявил.

Сердце пропустило удар. Оби-Ван почти позволила Силе затуманить свой взгляд.

А в глазах мужчины — бездна пустоты.

Чужие губы поползли вверх, натягивая на лицо гримасу фальшивой улыбки, елейной.

— Сиять надо ярче, дура, — проговорил он вкрадчиво, снисходительно. — Забыла? Мрак… отгоняет лишь свет, — и покачнулся. — По черепице тоскуют будущие самоубийцы… А черепица только и думает, что о солнце… Точно так же к лампочке стремятся мотыльки, а она только и жаждет, что абажура… Геометрию можно найти в чём угодно… И каждый раз оказывается, что она полна треугольников.

Вдруг его перекосило. Он сложился пополам. Осел на землю. Его дёрнуло раз, дёрнуло два — и завладевшее им покинуло его, оставив живое тело сидеть под ладонью фонарного света, спрятав лицо в руках.

Оби-Ван тяжело выдохнула.

 

***

 

Новое имя село на неё, может быть, лучше старого. Откликаться на него было приятно, по крайней мере — «Обелия» звучало всяко мягче, чем «Оби-Ван».

Было дело, она думала когда-то в подростковом возрасте, почему в Храме ей не дали другое имя, почему оставили стьюджонское, циничное, даже жестокое; ведь имя так многое значит для человека, ведь в нём, как известно, своя сила. В фамилии тоже. Иногда даже думалось, уж не «Оби-Ван Кеноби» ли обрекало свою носительницу на неизбежное одиночество.

Что же касалось «Обелии», то имя придумала Сатин; его надо было придумать, обстоятельства требовали. Но Сатин, несмотря на заносчивость, несмотря на мандалорское упрямство и склонность к зашоренности, несмотря на некоторую зависть, подобрала его почти с любовью и подарила, как равной. За один только этот поступок Сатин стоило оплакивать, долго и искренне, настолько он был чист, храбр и светел.

А она ведь действительно умерла. И это осознание каждый раз било под дых.

«Нет, Сатин не могла спастись сама», — с тоской думала Обелия, бесцельно бродя по Бендомиру, переодетая, с новыми документами, в поисках смысла. — «Если моя юная версия мертва, а она точно канула в лету, то и Сатин тоже».

Против них двоих, казалось, был тогда целый мир. Две девочки, ещё даже не девушки, полупустые колонии Мандалора, отряды Дозорных Смерти.

В этой параллельной реальности Сатин Крайз не успела оставить после себя ничего, кроме чужого имени. Встать под него, как под флаг, было и необходимостью, и данью уважения — случайной подруги не стало, да, и их жизненные пути давно разошлись, но всё же и та Сатин, из будущего, могла бы стать совсем другим человеком при других обстоятельствах, если бы на неё не свалилась тяжесть ответственности так рано, если бы не погиб её отец. Она могла бы стать светом, если бы жизнь позволила вырасти в безопасности, если бы шёпот завистливых не застилал уши годы напролёт. На этот раз и сама возможность внутреннего роста исчезла, безвозвратно. У Сатин украли шанс, и вернуть его было нельзя.

Да, «надеть» подаренное ей имя ничего, в итоге, не стоило. Кроме самого очевидного.

 

***

 

Обелии всё ещё мерещился запах крови, когда она купила себе корабль. На другом конце города догорал заброшенный завод, а в глазах стоял туман.

В разных точках планеты родители слёзно обнимали своих детей. Другие безутешно выли. Счастье одних, отчаяние других игрой света и тени мелькало на периферии сознания, открытому Великой Силе и её воле, неподвластной смертному пониманию.

Она улетела не сразу. Ноги повели в сторону магазинов, покупать на грязные деньги чистые вещи. Раскладной диван, две подушки, два комплекта постельного белья. Фен. Две кружки, четыре плоских тарелки, две глубоких, столовые приборы, стаканы. Еда, чай, каф, соль, сахар, специи. Крем для рук. Мыло, шампунь. Полотенца. Всё для уборки. Ещё одна расчёска… и много чего вдобавок, чтобы на корабле можно было скромно, но удобно жить.

А ещё руки бездумно стянули с полок флакон духов, гигиеническую помаду, блокнот и ручку. Стало даже немного смешно на кассе — даже в самых сюрреалистичных ситуациях женщина остаётся женщиной.

 

***

 

«Туман в голове не клубится, лишь порой проясняясь, как два дня назад, но тянется», — записала Обелия своим аккуратным округлым почерком. — «Но тянется не как девонский коньяк, а как девонское же повидло. Странно».

Она летела на Корусант спокойно «сдаваться» в Храм; разумеется, планировалось умолчать о произошедшем на Бендомире, но её вряд ли стали бы допрашивать — имелись куда более важные темы для разговора. Ситхи, например. И судьба Бо-Катан Крайз, оставшейся без отца и без старшей сестры. Обелия собиралась воззвать к чувству долга Совета — нет ведь ничего лучше, чем послать на Калевалу сравнительного специалиста по мандалорскому вопросу, а таковой имелся только один, пришедший из будущего.

Первая остановка случилась на планете Миркр, она была запланированной — на Бендомире слишком дорого продавали топливо, а до Корусанта необходимо было заправиться.

Обелия, впрочем, не улетела сразу. Спешить было словно нельзя — одна только мысль о том, чтобы стремглав понестись в Храм, немедленно давила на виски потенциальным ухудшением того самого тумана в голове. Обелия, впрочем, была послушной, сопротивляться на стала — раз надо, значит, надо. Следовательно, кто-то ждал встречи с ней.

Она погуляла по городу. Купила себе хороший рюкзак в единственном приличном сувенирном магазине. Потом взяла на вынос многоярусный бутерброд с какими-то местными деликатесами в качестве ингредиентов и пошла ближе к природе, на границу с густым тропическим лесом.

Стоило удобно устроиться на скамейке, из темноты деревьев на неё уставились красные глаза, голодные и любопытные.

Обелия «прощупала» их сквозь Силу.

— О-о-о, — протянула ласково, подаваясь вперёд. — Кто здесь такой сладкий? Ты здесь такой сладкий? — и оскалилась, транслируя сквозь Силу очевидное. — Достаточно сладкий, чтобы тебя не есть, м-м?

Красные глаза почти по-человечески моргнули — немного озадаченно.

«Ворнскр» — мысленно констатировала Обелия. — «Ну да».

Окажись на её месте какой-либо другой джедай, он мог бы легко растеряться; не каждый день сталкиваешься со зверем, в основной рацион которого входят чувствительные к Силе существа — местные рептилии, в основном, исаламари. Но Обелия училась у Квай-Гона, большого любителя диких тварей — чем опаснее они были, тем активнее мастер им умилялся. Иногда доходило до абсурда, поэтому за время совместных путешествий Обелия научилась безукоризненно мыть всякое непонятное существо, стричь ему когти, несколько насильственно чистить уши, вербально и невербально устанавливать авторитет, а также делать учителю уколы от бешенства и ставить капельницы — ему, видите ли, всегда надо было зверя за ушком почесать.

В другой жизни из мастера получился бы отличный ветеринар. По крайней мере, энтузиазма ему было точно не занимать. Он даже умел «разговаривать» с животными, имитируя их простое общение — и его ведь понимали. Мастер как-то раз целых полчаса «говорил» с гулааром; и очень расстроился, когда беседу прервал неожиданный обстрел — он так и не успел узнать подробности интересующей его сплетни.

— Иди сюда, дорогой, — ласково позвала Обелия. Её аура налилась тёплым светом. — Иди-иди, — и протянула руку.

Если бы ворнскры могли испытывать экзистенциальный кризис, зверь бы его в тот момент определённо испытал. Он бы ещё и подумал: «как это «иди»? Ты что, не знаешь, что я одним ударом хвоста могу тебя парализовать? А потом съесть?»

— Иди сюда, ма-а-аленький, — протянула Обелия, — иди сюда, пушистенький!

Ворнскр почти по-человечески замялся.

— Я тебя за у-у-ушком почешу, — пообещала она. — Иди сюда, красавец.

Зверь какое-то время решал, тварь он дрожащая, или кто. Но любопытство пересилило. Раз его звали, да ещё так, значит, особь стояла выше по иерархии.

И всё-так вышел из лесного сумрака.

Серо-чёрный, с гладкой и блестящей шёрсткой, он был в разы красивее популярных в галактике пород собак. Длинный хвост с пушком на самом кончике, смертельно опасный, волочился за ним.

— Иди сюда, малыш, — ласково сказала Обелия зверю ростом в добрые восемьдесят сантиметров. И протянула наполовину съеденный бутерброд.

Ворнскр принюхался. Подошёл ближе. Обелия бросила ему угощение — поймал и съел.

Ему понравилось, судя по облизываю морды.

«Неужто в моём бутерброде было мясо исаламари?» — не без некоторого отвращения подумала Обелия. Она не очень любила питаться рептилиями.

— Иди сюда, — и протянула руку. — Дай поглажу. Ты такой хороший ма-альчик… заслужи-и-ил…

Ворнскр снова моргнул почти с человеческой озадаченностью. Обелия ему улыбнулась.

Таких, как он, нельзя было приручать джедайскими техниками. Нет, к подобным зверям стоило относиться, как людям. Чувствительные к Силе существа не терпели к себе «животного» отношения.

Ворнскр с недоверием подошёл, каким-то образом ощущая элемент абсурда в своей ситуации, но сдаваясь природному любопытству.

— У-у-умница, мальчик, молоде-е-ец…

Короткая шёрстка под ладонью была мягкой-мягкой. Обелия погладила его со знанием дела, используя многолетний опыт из эпопеи «магистр Джинн и какие-то твари».

— Ты моя ра-а-адость, — счастливо протянула она, — ты такой опасненький, такой сладенький… Ах, взяла бы тебя с собой, но тебя же не прокормить, радость ты моя. Да-а, — и почесала его, наконец, за ушком.

Ворнскр заурчал. Было видно, что он это делал не без недоумения на самого себя.

— Да-а, ты такая сладкая булочка, такой сильный! Ох, а хвост у тебя какой! Боевой! Молоде-ец, правильно, красота требует опасности в наши-то дни, умница…

Хвост заелозил за ворнскром.

— Иди, дорогой, — твёрже произнесла Обелия. — Иди. Посидели и хватит.

Ворнскр уставился на неё почти с осуждением, будто говоря: «ну и подумаешь, что хвост, я ведь уже решил на тебя не нападать, хоть ты и джедай, то есть мой теоретический рацион».

— Мне надо скоро лететь, дорогой, — с сожалением произнесла Обелия. — Звёзды ждут.

Зверь издал звук, отдалённо напоминающий «мяу» лот-котов.

— Понимаю, радость моя, ласки всегда хочется больше… Но ты хотя бы её познал.

— У-у-у, — издал ворнскр.

— Да, дорогой, — она погладила его ещё. — Прощай, моя прелесть. И да пребудет с тобой Сила… ты очень храбрый мальчик. Я не забуду тебя.

Ворнскр вдруг дёрнулся на неё, клацнув зубами — бам немедленно кулаком по темечку.

— Как говорится, да захлебнётся кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии, — назидательно ткнула пальцем Обелия ему в нос, — ведь милосердие наше беспощадно. Понял?

— Ау-у-у, — проскулил тот, опустив уши.

— Вот. Самку себе найдёшь, на неё так тоже не чуди.

— Ау-у.

— Правильно.

Она поднялась на ноги. Ворнскр тоже встал, замахал своим смертельно опасным хвостом. Зарычал.

Обелия вскинула на него бровь.

— Да ну? — спросила.

Хвост мгновенно упал.

— То-то же, — хмыкнула она. И смягчилась. — Надо уметь отпускать, понимаешь?

— Р-р-р…

— Эх. Да я понимаю, — и спрятала руки в карманы. — Но ты не волнуйся. Сама этому до сих пор учусь.

 

***

 

От Миркра она улетела совсем недалеко; стоило удалиться от планеты, как начал барахлить один из двигателей. Возвращаться пришлось бы дольше, чем добираться до ближайшего пункта с механиками, так что пришлось сделать вынужденную остановку… так Обелия оказалась на холодной и заснеженной Оброа-скай.

Несмотря на тот факт, что планета была связана с Орденом, далеко не каждый джедай на ней бывал — в основном, её посещали архивисты и некоторые члены Эдукорпуса, да и то нечасто; даже, пожалуй, редко. До Руусанской реформации Архив Целебратус играл куда большую роль в существовании Ордена; сейчас же Академия джедаев планеты являлась скрытой библиотекой и хранилищем с минимальной охраной, не более. В ней, впрочем, всегда могли остановиться на ночёвку магистры.

Тем не менее, Обелия в их число не входила. Формально, она пока вообще не входила в Орден — в том числе именно поэтому и необходимо было лететь Корусант.

Бродить по городу в поисках толкового механика, бравшего не так дорого за услуги, было холодно даже с быстро приобретёнными тулупом, сапогами, перчатками и штанами с начёсом. Приходилось заходить греться внутрь каждые сорок минут и, соответственно, тратить деньги на чай.

Когда смерклось, и добрая треть мастерских была уже изучена, Обелия, разозлившись на темп решения вопроса, зашла в первый попавшийся бар согреться уже не только чаем. Времени было примерно двадцать два часа (из двадцати шести) по местному времени, и людей в заведении было не так много.

— О, у вас есть тихаар, — вслух удивилась она молодому бармену альдераанского вида, флегматично протиравшему стаканы.

— Чего у нас только нет, — довольно безразлично ответил он.

— А тихаар какой?

Он поднял на неё взгляд.

— А что? — спросил.

— Мандалорцы ведь делают его каждый на свой лад. На каких фруктах или ягодах ваш?

Бармен задумался. Достал с полки бутылку несколько пыльного вида, откупорил, принюхался.

— Боярышник, — его ноздри снова несколько раз вздулись. — Не надо тебе такое пить, — и решительно поставил бутылку обратно.

— Это ещё почему? — вскинула брови Обелия.

— Дорогуша, — несколько чопорно ответил бармен, — тот факт, что Оброа-скай на краю Внутреннего кольца, ни о чём не говорит?

— Нет, а должен?

— Пф-ф. Чистый тихаар надо пить в мандалорских колониях. Наш мы обычно используем исключительно для коктейля «Заморозка в карбоните», который с фотонной шипучкой. Всё же через нас нередко пролетают мандалорцы с чувством юмора… Сейчас не так часто, как раньше.

— А почему? — немедленно заинтересовалась она.

Бармен безразлично пожал плечами.

— У них опять распри внутренние, насколько знаю. Когда всё в порядке, летают через нас в центр. Когда плохо, их нет. Бывало, даже те, что в броне, заходили. Если честно, хорошие клиенты, всегда платят по счетам, никогда не создают проблем. Жаль, что их убивают.

— Кто?

Бармен взглянул на неё искоса.

— Кто, — повторил. — Ты откуда родом, раз ничего не слышала? Те, что в броне и спят и детей делают, охотятся на тех, кто шлем снимает, или кто вообще без него живёт. В мандалорском пространстве сейчас небезопасно. Не понимаю, почему джедаев не привлекут… Хотя нет, понимаю. Мандалор-то не часть Республики.

Обелия чуть ему не возразила, ведь Квай-Гон, по идее, должен был быть на Калевале, защищать Бо-Катан.

— В общем, дорогуша, лучше тебе заказать что-нибудь другое, — подытожил бармен.

— Что посоветуешь?

— О, я с Альдераана, мои предпочтения в алкоголе столь же консервативны, сколь либеральны в сексе.

Обелия чуть слюной не поперхнулась.

Бармен ей лукаво подмигнул.

— Ты кто по масти? — спросил, блеснув зубами.

— Консерватор, — кашлянула она. И добавила почти виновато, — коктейлей много не выпьешь без последствий.

— Ну, — хмыкнул он, — то же самое с неразборчивыми половыми связями.

— Сударь, вы со мной общаетесь или флиртуете? — решила уточнить Обелия.

— Расслабься, — отмахнулся он. — На Оброа-скай делать особо нечего, кроме как работать или учиться. Я развлекаюсь.

— А-а. Значит, с ночной жизнью здесь не очень?

— Ты находишься в одном из самых популярных баров планеты, — сухо констатировал бармен.

Обелия огляделась по сторонам.

— Понятно, — дипломатично отреагировала. — А что, ночных клубов нет?

— Не-а. Их давно запретили. Но не из вредности, как можно было бы подумать. Просто люди часто насмерть замерзали по дороге домой. Они и сейчас, конечно, замерзают, но реже. Чаще смерть от передозировки.

— Правда?

Бармен фыркнул.

— А ты попробуй поживи здесь несколько лет, — цинично заметил. — Если не местная или не местный, от тоски взвоешь.

— Что ты тогда здесь делаешь?

— Диссертацию пишу. — И добавил, — надо отдать этому месту должное, впрочем, так сильно хочется закончить, что демон прокрастинации отступает довольно быстро. Достаточно лишь представить альдераанскую весну… Здешняя ни в какое сравнение с ней не идёт. Так что ты будешь пить?

Обелия задумчиво почесала затылок.

— Что из консервативной классики посоветуешь?

— Чай любишь?

— Конечно.

— Кружка горячей чавы-чавы, стакан девонского коньяка и, если ничего не ела, — он посмотрел куда-то в сторону, — ну да, тост с о-очень жирной местной рыбой. Согреешься.

— Давай.

Бармен не обманул — сочетание оказалось хорошим. Запивать алкогольным чаем рыбу, оказавшуюся действительно очень жирной, было непривычно, но вкусно, и коньяк не ударил в голову никак, даже не ободрил, хоть и немного согрел.

Обелия попросила повторить ей напитки. Достала блокнот с ручкой. Полный желудок пробудил в ней что-то вроде вдохновения. Хотя, скорее, рефлексию.

«Переходное состояние — это незнакомый лес», — неспешно начала записывать она. — «Тропа не внушает доверия, и не знаешь, как долго идти. И хочется безопасности, добрых рук, утешения… Но ты один, и слёзы твои одиноки. И ручья испугаешься, даже если мечтал о нём, и знакомой ягоды… И имя своё забудешь, как сладко оно звучит… И выйдешь из леса другим. А того тебя, прежнего, что шёл через лес… можно было любить».

— Что пишешь? — спросил её бармен.

Он не трогал единственную клиентку за стойкой целых полчаса, поскольку обслуживал несколько внезапно появившихся компаний, заказавших коктейли.

Обелия показала ему написанное. Он приподнял брови.

— Я бы за это выпил, — заявил.

Налил себе коррелианского виски, чокнулся с ней и пригубил.

Обелия не стала спрашивать, можно ли ему выпивать на работе. Он явно лучше знал, что ему можно, а что нельзя.

— Про «лес» — это в точку, — сказал он. Пригубил ещё. — Хотя здесь, на этой планете, что лес, что не лес — всё одно. Переходное состояние. Можно подумать, раз снег, то вечность, перемен нет, но это не так. Когда погода меняется, люди меняются вместе с ней. Но когда она остаётся прежней, каждый сам по себе… и кто возвышается, кто опускается… но большинство просто… блуждает по равнине… у которой нет ни конца, ни края, — и тяжело вздохнул. — Уехать бы отсюда наконец, устал от зимы, весну ждать слишком долго… Ну ничего, через три месяца, как закончу… Или джедаю исповедоваться… у нас ходят иногда. Но джедаев ведь найти ещё надо, их на планете мало, и они прячутся. А кто встретит их, тот потом молчит. Мол, находят их те, кому надо.

Она прикусила губу.

— Да и я ведь их не осуждаю, — задумался бармен. — Что толку с пропащих. Только свет едят их своей пустотой, и всё. Спасать надо тех, кто хочет спасения.

— Ты не пропащий, — тихо произнесла Обелия.

— Разве? — бармен посмотрел на неё.

Она покачала головой.

— Пока огонь в сердце горит, хотя бы язык пламени, как у свечи… человек не может быть пропащим.

— Вот как, — сказал бармен. Чуть наклонил голову вбок.

Обелия приподняла уголки губ.

— Огонь в груди… это понятие субъективное. Разве нет? — и налил ей стакан девонского. — За мой счёт.

— Спасибо, — моргнула она.

— Так… мой вопрос.

— Хм-м, — Обелия задумчиво повертела стакан в ладонях. — Огонь в груди — это жажда жизни, а не страх смерти. Многие боятся физической боли, но не неминуемого конца. И этот страх порой единственное, что заставляет человека продолжать существовать. Но не жить.

— Значит… пока я чего-то хочу, я живу?

— Да. Ты хочешь вернуться домой, на Альдераан, защитив диссертацию.

— Так это же очень простое желание!

— Но оно помогает тебе не потеряться в здешних снегах, не так ли? — И добавила, — хотеть можно чего-то простого. Татуировку, спидер получше, свой собственный дом, жену, съездить в отпуск в конкретное место, и так далее… Но пока ты хочешь чего-то, ты к этому стремишься. Значит, метафорически выражаясь, растёшь, в той или иной степени, хотя бы мысленно. Следовательно, живёшь. Стагнация же и есть смерть.

— А когда достигну желаемого? — нахмурился бармен.

— Захочешь чего-то ещё. Жажда к жизни на то и жажда. Всего нам мало.

— Так если будешь много чего хотеть, можно начать завидовать, — справедливо заметил он.

— Но завистью можно управлять. Она всего лишь служит индикатором желания… Не хочешь завидовать — пересмотри свои цели или добейся уже поставленных. Порой человеку нужна одна маленькая победа, чтобы успокоиться.

— А пропащие? — прищурился бармен.

— Ничем не спасёшь.

— Зачем тогда они нужны?

— Встречный вопрос: зачем в нашем мире существует зло?

Он озадаченно моргнул.

— Вот и я не знаю, — спокойно ответила Обелия. — Но без него не было бы и света. Именно поэтому, несмотря на Руусанскую реформацию, вечна между ними борьба, и никогда не следует этого забывать.

И пригубила из стакана.

Дроид-официант подъехал к стойке, и разговор сам собой встал на паузу.

— Слушай, — тяжело вздохнул бармен, когда поднос с коктейлями увезли. Вид у него стал уставшим, немного мрачным, нервным. — Я… верю в карму, ладно? Верю и всё. Надо, понимаешь, держаться за мысль, что хорошее тебе где-то как-то засчитывается…

Обелия медленно кивнула.

— Ты помогла мне сегодня. Я ещё не понял как именно, потом подумаю, завтра, — и наклонился ближе, голос понизил до шёпота. — Угловой столик сзади тебя. Там двое. В зеркало за моей спиной потом посмотришь. Наркоторговец-капитан и его помощник. Они здесь каждый месяц, по расписанию, на четыре дня… Я иногда палочками смерти балуюсь, а эти порошок взвешивают. Смекаешь? Так вот… на корабле почти все рабы, кроме охраны, — и отпрянул. Принялся с усердием натирать чистый и сухой стакан.

Обелия еле заметно кивнула. И чуть повысила голос:

— Да, на Альдераане чудесные горячие источники! — и глупо рассмеялась. И наклонилась к нему ближе. — Дальше наливай мне только чаву-чаву.

Бармен кивнул, растянувшись в дежурной фальшивой улыбке.

— А, — встрепенулась Обелия. — И ещё кое-что…

К ней послушно наклонились.

— Ты же понимаешь, — она пристально посмотрела на бармена, — что никто не всесилен?

Тот моргнул.

— Всех… не спасёшь, — неловко произнесла она.

— А, — в его лице что-то дрогнуло, смягчилось печалью. — Да… Это знаю, — и вздохнул. — Не вам ведь такие вещи решать… не так ли? Но меня, вот, спасли, получается. Не скажу, как именно, не обессудь, — и его взгляд стал рассеянным. — Но было бы неплохо, всё-таки… будь и у других, знаешь… шанс… не имеющий ничего общего… с человеческой субъективностью. Настоящая справедливость, она как альдераанские горы, — он немного замялся, смущённый собственной искренностью. — Нет, даже… больше. Ведь горы можно теоретически уничтожить… Но, так или иначе… ты ведь поняла, о чём я? Горы нельзя покорить, и они очень строгие судьи.

— Поняла, — кивнула Обелия.

Она с этой философией выросла.

 

***

 

Обелия не пожалела о стремлении влезть абсолютно не в своё дело, поскольку Сила отозвалась на её порыв благосклонно, словно так было и надо. Каждый джедай в какой-то степени исповедовал фатализм — раз оказалась на Оброа-скай не по своему желанию, раз выбрала, не думая, этот бар, а не другой, значит, это было для чего-то необходимо. Стоило, соответственно, довериться воле Силы. Даже если её милосердие не было доступно человеческому пониманию.

Корабль наркоторговца был припаркован вдали от города, в белой равнине, нагло, почти не прячась. Они с помощником назад не спешили, и их лендспидер ехал медленно…

Снег таял в ботинках и немного за шиворотом.

Пелена стояла в глазах, движения были механическими.

Выстрел. Ещё один.

Перевернуть тела, обыскать.

Нашёлся общий пульт управления ошейниками. Как Обелия и предполагала — массовый. Или освободить всех, или взорвать каждого.

Она позволила Силе направить себя.

Палец нажал на кнопку.

Не получилось мысленно ужаснуться тому факту, что было бы куда логичнее освободить людей, сначала открыв корабль — воля Силы.

Не ощущался холод.

Падал снег.

Целую вечность спустя вдали увиделось, как опустился трап корабля, и спасённые понеслись вниз, наплевав на мороз и снегопад. Вслед им стреляли. Сами они тоже отстреливались. Кто-то падал — то охранники, то освобождённые.

Сила пригвоздила Обелию к сугробу, в котором прятался её лендспидер. Она слушала выстрели и крики, не имея права вмешаться — не утратившие искры боролись за своё право на жизнь, а не на существование. Их было мало. Охранников, впрочем, с каждой минутой становилось меньше.

Сила, взявшая в свои объятия, велела ждать — вершился её великий суд, недоступный человеческому пониманию.

Выживших освобождённых осталось больше половины. Шесть человек. Наконец они заняли спидер наркоторговца и начали путь в город.

Только тогда Обелия завела своё транспортное средство, угнанное, и заехала прямо на нём, по широком трапу, внутрь корабля. Его надо было отогнать в горы, спрятать.

Зачем — она не знала.

Ей не положено было знать.

 

***

 

Стыдно было признавать, но долгое бодрствование начало в какой-то момент сказываться. Обелия не спала почти целые сутки.

Убитых на корабле, к сожалению, было достаточно. Стошнило бы, не держи в руках призрак старого посттравматического, давно переработанного в инстинкт выживания.

Она вынесла тела, используя Силу, по трапу вниз, одно за другим. Могилы на таком холоде было не вырыть, и энергии бы не хватило, а к властям по-прежнему обращаться было словно совсем нельзя, по какой-то причине. Не исключено, что кто-то из местных авторитетов «крышевал», и явно не просто так.

Синий клинок пронзил темноту ночи, и белый пейзаж вокруг озарился светом.

Несколько плавных движений вспороли толстый лёд на горной реке.

«Диссоциация», — невпопад подумала Обелия, замерев перед рядом тел. Так она хоронила своих первых мёртвых на Мелидаане. — «Спираль или замкнутый круг?»

— Почему я? — спросила, задрав голову вверх, навстречу снежинкам, когда вода сомкнулась над последним телом.

На самом деле, она не рискнула задать вслух свой самый главный вопрос: «за что?»

 

***

 

Корабль был противоестественно тих. В некоторых местах нервно и не в лад мигали лампы. Пахло бластерным огнём, кровью и потом. Единственными сравнительно красивыми, хотя бы ухоженными, местами являлись каюта капитана, его помощника и двух, видимо, главных охранников. Остальные помещения казались уродливыми в своей скудости. Они предназначались для тех, кого капитан и его прихвостни не считали за людей.

После похорон Обелия начала обход уже более осознанно — Сила перестала так сильно давить на виски жаждой вмешательства. Пелена с глаз, впрочем, ещё не сошла. Хотя, может быть, и сошла — бодрствование почти сутки не могло не сказаться на мировосприятии в любом случае. Начинали мерещиться тени на периферии.

— Успокоительного бы перед сном, — пробормотала Обелия вполголоса. Вздрогнула, увидев своё отражение на металлической стене, гладкой.

Часть корабля, в которой она находилась, являлась обителью охранников. Лёгкий испуг заземлил; глаза наконец прояснились. Ей показалось…

Нет, не показалось.

Быстрыми шагами она двинулась по коридору дальше. Когда искала тела, не дошла до конца, не было смысла…

— Есть кто живой? — вполголоса спросила.

«Неужели всё-таки померещилось?»

«Прощупать» через Силу. Ну же… ведь было

— Ох, — она остановилась перед наглухо запертой толстой металлической дверью в самом конце коридора. — Это, наверное, карцер.

«Да ещё какой», — не без удивления подумала. Очень давно не попадались на глаза двери, фиксируемые тяжёлыми и широкими засовами. Провинившихся запирали будто в сейфе.

Она осторожно разблокировала каждый засов. Затем взломала электронный кодовый замок — модель была нехитрой, уже сталкивалась.

Присутствие в Силе по ту сторону двери было скрытным, волевым и непокорным, почти звериным — именно поэтому Обелия далеко не сразу смогла почувствовать его.

Ладонь опустилась на бластер.

Открыв дверь, она отпрыгнула назад, предостерегающе вскинув своё оружие. Но на неё никто не побежал.

Моргнув, Обелия опустила руку. Шагнула к дверному проёму, а потом и внутрь.

— Сила всемогущая, — пролепетала она, думая вслух. — Родной… что с тобой сделали…

Деактивированный ошейник валялся перед ним на холодном полу. Растянутый цепями за руки и за ноги так, чтобы можно было стоять лишь на коленях, весь в синяках и ссадинах, полуголый, с окровавленным ртом, узник поднял на неё гордую голову, и затуманенные болью, гневом и тоской тёмные глаза, отчаянно живые, моргнув, прояснились.

— Я… я сейчас тебя спасу. Сейчас. Сейчас… должны быть ключи, — она метнулась прочь.

Инстинкт самосохранения велел не обнажать перед ним клинка; значит, надо было немедленно найти ключи. И воды. Ему. И…

«Ох, я ведь уже похоронила тела!» — с ужасом подумала Обелия. — «Только бы ключи нашлись здесь, а не на охранниках!».

Она нашла какую-то связку в четвёртой комнате, в которую ворвалась почти вслепую. Даже не заметила, сколько шума подняла, бегая по коридору, выдёргивая ящики столов; не обратила внимания, что всё бормотала и бормотала себе под нос: «скорее, да скорее же!».

Примчалась обратно.

— Сейчас я буду тебя освобождать, — нервно протараторила под тяжестью чужого взгляда. — Только не кидайся на меня, пожалуйста, день был очень-очень долгий, и нападение было бы делом очень и очень невежливым, потому что я хочу тебе помочь… Прошу прощения, я подойду.

И подошла.

— Сначала попробуем руки, — прокомментировала на всякий случай. — Если ключами не выйдет, есть отмычка, но дело займёт дольше времени.

Но, к счастью, получилось — первый же ключ подошёл, слава Силе.

Когда была освобождена вторая рука, узник, всё ещё безмолвный, качнулся вперёд — Обелия инстинктивно его поймала; окровавленные губы случайно ткнулись ей куда-то в район ключицы.

— Извини, дорогой, извини, если больно…

Она какой-то задней мыслью понимала, что разговаривала с ним почти как с ворнскром, но не могла ничего с собой поделать.

Обелия хотела осторожно встать, чтобы разобраться с чужими кандалами на ногах, но на ней обмякли.

— Не теряем сознание, дорогой, и не спим, — пробормотала она. — И не умираем… Да. И не умираем. Сейчас всё будет хорошо, ты не волнуйся, я тебе помогу…

Он даже не хотел размять рук.

От сострадания хотелось плакать. Может, не только от сострадания — день был тяжёлым, мучительно долгим…

Обелия со вздохом осторожно обняла его. Ей, в конце концов, тоже было надо, а он, наверное, не решался. Или вообще об этом не думал, что было куда вероятнее. Чужая аура всё ещё казалась закрытой наглухо, подобранной под себя, как у дикого зверя.

Неожиданно для себя она всхлипнула, и узник вздрогнул в её руках, осознал себя на миг. Обелия почувствовала, как его глаза сначала широко распахнулись, а потом плавно закрылись. Широкая спина, испещрённая синяками и ссадинами, налилась силой, медленно выпрямилась. Незнакомые ладони осторожно легли на её лопатки. Они дрожали.

Может быть, Обелия плакала, потому что сам узник не мог. Может быть, это день навалился всей своей тяжестью, всем своим ужасом, и нутро дрогнуло.

Или, возможно, она просто спасла кого-то так, как хотела бы спасти — с человеческим милосердием, простым, понятным, тёплым…

Не думая, Обелия легонько погладила узника по голове — волосы под её пальцами были не короткими и не длинными, сальными, густыми, волнистыми.

— Всё будет хорошо, — прошептала она. — Всё будет хорошо…

И медленно отпрянула. Ладони опустились с её лопаток почти нехотя.

— Надо освободить тебя от кандалов, родной, — с сочувствием проговорила она. — Давай, милый… Я помогу встать.

Обелия поднялась первой. Протянула ему руку.

— Вытяну, — кивнула клятвенно. — Хватайся.

Тёмные глаза медленно моргнули. Потом он всё же схватился за её ладонь, и Обелия рывком подняла его. Немедленно поддержала после — у бедняги, конечно, не могли не затечь ноги, хоть он не издал ни звука.

Вскоре и с ног были сняты кандалы.

Обелия и освобождённый узник стояли друг перед другом. Она протянула ему руку.

— Обелия, — представилась. — Своё имя можешь оставить при себе.

Ей пожали руку, но в ответ не назвались. Она знала, что рабам мало что удавалось сохранить в неволе, кроме как имя — отразила понимание на лице.

— Пойдём, — предложила тихо, — обработаем тебе раны.

И они покинули камеру.

 

***

 

Незнакомец так и не представился. Более того, он продолжал молчать. Если бы не уже суточное бодрствование, Обелия чувствовала бы некоторую неловкость, но силы, которые можно было бы на неё потратить, использовались вместо этого для более существенных дел — на правильную обработку следов от побоев на чужом теле, например. К счастью, на корабле имелось подобие лазарета со всем необходимым.

Когда он умыл лицо от крови, бросилась в глаза чужая молодость — незнакомец был примерным ровесником Обелии, и от этого понимания сочувствовать ему хотелось ещё больше. Равнодушный свет белых ламп обнажил чужую силу и чужое упрямство — били его много и больно, пусть и не смертельно, перед тем как заковать в цепи и закрыть в одиночной камере. Он не шипел от обработки ран, не испугался иглы с ниткой, когда одну пришлось осторожно зашить, лишь прикусил лазаретную подушку, хотя звука так и не издал.

Сердце ныло от человеческого осознания, что жестоко наказывали его на корабле не в первый раз, и что тщательно лечили тоже далеко не всегда — смуглая кожа, потерявшая золотистый блеск от отсутствия солнца, была испещрена бледными шрамами.

— Я видела душ, — тихо произнесла Обелия, когда нанесла бакту на последний лиловый, почти чёрный, синяк. — Если хочешь, помогу тебе помыть голову.

Он не обладал чрезмерной экспрессивностью, и густая щетина не облегчала задачи понимать чужое выражение лица. Тёмные глаза посмотрели на неё задумчиво. Он кивнул.

Обелия снова поймала себя на мысли, что общалась с ним почти как с тем самым ворнскром. Вспомнился мастер, поучавший устанавливать контакт с животными, словно они люди, ровня.

«И в чём он был не прав?» — подумалось. — «Все живые существа хотят только одного… уважения».

Незнакомец послушно позволил помыть ему голову. Обелия целых три минуты вертела кран в поисках приемлемой температуры воды, не горячей и не холодной, безукоризненно тёплой. Когда смыла шампунь, высушила тёмные волосы сначала чистым полотенцем, принесённым из лазарета, затем феном.

— Я принесу тебе воды, — сказала, вручив собственный гребень. — Не знаю, сколько тебя морили голодом… если найду батончик, или что-то такое, тоже принесу. Но лучше тебе прилечь и немного поспать.

Он подумал немного. Снова кивнул. Повёл подбородком в сторону лазарета.

— Хорошо, — согласилась Обелия. — Принесу туда.

Незнакомец оставил дверь открытой.

Уже уснул, накрывший белой простынёй, когда пришла оставить бутылку с водой и найденные протеиновые батончики. В идеале стоило бы ему сварить бульон, наверное, но на корабле не держали ни мяса, ни костей — она не нашла, по крайней мере.

Обелия, измотанная, тоже думала о том, чтобы вздремнуть. Но сначала она вынудила себя оттереть кровь с пола, потом выкинуть тряпки в реку, пока та снова не замёрзла. Только затем она осела, прямо в коридоре, и закуталась в свой тулуп.

Яркий свет корабля мешал спать долго, на это и рассчитывала.

 

***

 

Проснулась от того, что затекла спина. Новый день уже начался, судя по комлинку, но природа встретила ночным мраком, когда открылась дверь корабля. Пока запивала водой протеиновый батончик, думала о том, что делать — Великая Сила больше не давила на виски. Значит, необходимое уже было реализовано.

Размявшись, помедитировала. Решение, пришедшее в голову, было логичным.

Обелия вернулась на лендспидере в город, пока незнакомец досматривал спокойные сны, первые за много месяцев. С трудом запихнула транспортное средство в салон, потом вернулась на своём судне к кораблю наркоторговца — приезд и отъезд остался незамеченным местными, «час волка», как-никак. Сгрузила лендспидер. Перебрала купленные на Бендомире вещи. Оставила практически всё, запихнув лишь в рюкзак с планеты Миркр джедайские робы, сменную одежду, антиперсперант, зубную щётку, флакон духов, гигиеническую помаду и вторую расчёску. Блокнот куда-то делся, но Обелия не огорчилась. В нём не было написано ничего инкриминирующего, в конце концов.

Чистый лист флимси нашёлся в капитанской каюте.

«Дорогой друг», — начала она аккуратно записывать за чужим столом. И в нерешительности остановилась. Прикусила губу. — «Я не знаю, чем тебе помочь», — вывела наконец, — «и нужна ли тебе моя помощь в дальнейшем тоже не знаю. Оставляю тебе мой корабль; всё, что в нём найдёшь — твоё. Один из двигателей барахлит, я так и оказалась на этой планете… Неважно. Один недолгий маршрут судно точно выдержит. Но можешь и продать его, дело твоё. Хотя, наверное, и на этом корабле спокойно найдутся деньги — я не искала, мне ничего не надо. Лучше тебе не задерживаться здесь, улетай, как сможешь. Удачи во всём», — и замешкалась. — «Надеюсь, тебя кто-нибудь ждёт. Надеюсь, всё задуманное получится. Надеюсь… Не обращай внимания на зачёркнутое, я ведь тебя совсем не знаю, но проститься хорошим словом всё-таки хочется — женские сантименты», — Обелия нервно облизнула губы, думая.

Вдохнула, выдохнула. Посмотрела на стену.

Что бы она сказала самой себе, окажись на его месте?

«Знаешь», — продолжила писать, — «у мандалорцев есть одно выражение, которое мне нравится, «син фетти́н». Дословно переводится как белое поле, не тронутое ничем, кроме снега, означает новое начало, «чистый лист». Никто не говорит о том, что это состояние, по сути, траурное — зима не зря является символом смерти; а ведь действительно, если стоишь перед таким полем, как здесь, на Оброа-скай, мысли спокойные, как саван, и тишина могильная, особенно в снегопад. Но даже эта планета знает весну, судя по льду на реке; её нет, пожалуй, лишь на Хоте, по понятным причинам. Значит, и возрождение есть. Зависит от того, какую дорогу протопчешь. Если честно, хотя наши с тобой ситуации несопоставимы, у меня и у самой сейчас «син фетти́н» — всё приходится начинать сначала… Но ты не бойся, ладно? Всё это горько, и, может быть, слёзно (ты ведь мужчина, не делаю предположений, плачешь ты иногда или нет), но… может быть, тебе будет в утешение, что есть кто-то, кто тоже… немного как ты. Не знаю. Белое поле, пустое — зрелище одинокое. Но я на соседнем. Куда-то бреду. Знай это, хотя мы вряд ли когда-либо снова увидимся. Береги себя и своё пламя в груди. Не сдавайся. Кандалы не сломили твоего живого духа, значит, ничто уже его не сломит. С уважением, бредущая по пояс в снегу, случайная встречная».

Она прочла написанное, потом кивнула самой себе. Ничего лучше не получилось бы написать всё равно. Аккуратные шаги вывели её в коридор — в занятой комнате, за приоткрытой дверью, незнакомец крепко спал. Не хотелось тревожить его, прощаться с глазу на глаз тоже. Осторожным пассом руки Обелия оставила перед дверью своё письмо; подумав, сняла с пояса бластер, тем же способом опустила его на флимси. Затем развернулась и, вздохнув, медленно направилась к выходу с корабля. В какой-то момент захотелось почему-то обернуться, даже вернуться, но Обелия отмахнулась от этих мыслей. Никому не была нужна в этот век чужая чувственность.

Она бы даже не удивилась, порви освобождённый её письмо в клочья.

Ноги остановились у выхода.

Последняя мысль оказалась слишком жестокой к себе самой, не отрезвляющей, а оглушающей — и глаза сами по себе налились влагой.

«Нет», — возразила Обелия самой себе. — «Я всё же сделала одно доброе дело и выручила того, кто отчаянно нуждался в помощи».

Она простояла, глядя на закрытые двери, несколько минут, сжав кулаки, неуверенно хмурясь перед неизвестным. Потом сглотнула, покачала на саму себя головой — джедай не имел права надолго замирать перед страхом; и всё же обернулась на коридор, откуда пришла. Незнакомец, согласно Силе, всё ещё спал. Обелия чуть улыбнулась, печально, понимающе.

— Прощай, неназванный друг.

И, поставив таймер на дверь, чтобы закрылась за ней сама, вышла в метель. Лендспидер ждал, пора было продолжать путь.

 

***

 

Прямые рейсы до Корусанта стоили непомерно дорого и ходили редко, Обелии же по понятным причинам не хотелось задерживаться на Оброа-скай, поэтому она купила билет на первую попавшуюся планету, которая находилась поближе к Сердцу Республики — Хок.

Полёт занял шесть часов — рейсовым кораблям не было свойственно куда-то торопиться. Но и не имелось никакой спешки, это отражалось и в других пассажирах. Никто из них не елозил, не нервничал и не ходил туда-сюда по салону. Большинство периодически наведывалось в буфет от скуки, но глаз от голопланшетов даже за едой не поднимало — сонная тишина помогла выспаться.

По приезде Обелия сразу же, не покидая вокзала, определилась с дальнейшим полётом — купила в кассе билет до Альдераана. Осознав, что в запасе имелось целых семь часов, съездила на экскурсию полюбоваться географической дихотомией планеты Хок — туристов возили на границу «двух миров», пустынного и чёрного. Было так красиво, что Обелия даже попросила ещё одного туриста сфотографировать себя на фоне. Потом, конечно, пришло осознание, что фотографию показывать было некому; впрочем, и для себя, на память, было неплохо кое-что иметь. И волосы на снимке совсем не выглядели грязными.

На Альдераане она решила немного задержаться — сняла себе комнату в скромном отеле, приняла душ, выспалась. Затем позволила себе погулять по столице, побывать на нескольких экскурсиях — всё же приятно было никуда не спешить. И пожить «как все» тоже оказалось интересно.

И фотографировать себя на фоне чего-то красивого она тоже больше не стеснялась просить.

На второй день пребывания, после посещения общественных термальных купален, приобрела билет на Метеллос — прямой рейс до Корусанта стоил, естественно, дороже.

Улетела, не оглядываясь.

 

***

 

Метеллос был куда грязнее Альдераана и намного опаснее, но Обелия уже не раз на нём бывала, поэтому планета не вызывала у неё ни отвращения, ни страха. Тем не менее, привёл в некоторое замешательство тот факт, что билеты до Корусанта были раскуплены на несколько дней вперёд — пришлось снять комнату в гостинице, но в соседнем от космопорта районе. Как выяснилось, очень и очень многие добирались до столицы Республики через пересадку.

Обелия мрачно отметила для себя, что у касс вертелись пилоты сомнительного типа, предлагавшие за деньги довести до Корусанта на своих суднах. Хотя бы один из них наверняка был замешан в работорговле — космодром Метеллоса располагал к тому, чтобы в нём бесследно исчезали люди.

В который раз она поймала себя на дурных мыслях в сторону Руусанской реформации. Естественно, что джедаям не позволяли пресекать траффикантов — в торговле людьми вертелись слишком большие деньги. Мастер, когда слушал возмущения своей ученицы на эту тему, всегда мудро замечал: «не пойман — не вор», — имея в виду джедаев. Иначе говоря, можно было вставать костью поперёк горла негодяям, но только так, чтобы Ордену не аукнулось, иначе последствия могли ударить по всем.

К сожалению, с Метеллосом она бы одна не справилась. Системы теневой стороны планеты существовали не один век, а у самой Обелии, ко всему прочему, не было с собой и бластера. Собственное бессилие раздражало; раздражал и тот факт, что всё никак не получалось побыстрее добраться до Храма — и Обелия решила все три дня своего пребывания на планете много бродить пешком.

Хотелось безопасности. Хотелось домой. Хотелось оплакать себя, погибшую в разном возрасте в двух мирах, и снова оплакать мастера. Хотелось по-настоящему ужаснуться ситхам, а пока даже возможности не было. Хотелось помянуть Сатин. Хотелось, чтобы кто-нибудь более взрослый, более умный, ответственный, сильный, храбрый, пришёл и всё решил, как по щелчку пальцев — она даже не знала, что входило в понятие «всё», но ситхи в нём числились тоже.

Магистр Дуку мог бы. Да.

«Если только Галидраан не подкосил его», — и Обелия остановилась.

Садилось солнце над одним из загрязнённых океанов Метеллоса, и сусальным золотом мерцала тёмная вода. Красота набережной раскрыла глаза шире — да, фальшивая красота, но ведь ныне живущие не были в ней виноваты.

Обелия села на скамейку у изгороди.

Волны бились о берег с шумом и яростью, бессильно пенясь на человеческие грехи. Воздух пах солью и водорослями — слезами и горечью.

— Добрее надо быть, — вполголоса сказала себе Обелия и устало потёрла лицо. — И светить ярче… ярче. Но как, если на свет стремятся адепты тьмы…

И тяжело вздохнула.

«А у меня больше света, чем у вас мрака», — неожиданно подумалось. Обелия выпрямилась, и её аура потеплела.

Люди начали обходить занятую скамейку по более широкой траектории. Но дети, поворачивая светлые головы в её сторону, задерживали на незнакомке круглый взгляд и невольно улыбались, невинно, чисто. Оборачивались и матери, смотрели сначала на своих детей, потом на молодую женщину на скамейке, и что-то в их глазах тоже таяло. Смягчались взгляды и отцов. Все потом отворачивались, продолжая свой путь, и неожиданная встреча пропадала из их памяти, задерживаясь лишь тонкой нотой светлого послевкусия.

Они не знали, что перед ними сидел джедай. Но подсознательно чувствовали.

«Надо было сказать тому бармену-альдераанцу, что многих пропащих не успели вовремя спасти», — с досадой на себя подумала Обелия. — «Далеко не каждый из них отказывается от света, выбирая упиваться своими страданиями… Не надо мне вести ни с кем философские разговоры подобного типа, пока не стану добрее, мудрее, смелее, терпимее. Эх… столько ещё учиться».

И подумала о спасённом на Оброа-скай.

 

***

 

Корабль, у которого починили барахливший двигатель, покидал атмосферу Галидраана. Его новый хозяин, вбив координаты планеты Хок, поднялся с пилотского кресла. Потянулся. За время перелёта стоило хотя бы попробовать оттереть броню — губернатор Галидраана, уже, естественно, мёртвый, покрасил свой трофей невесть как.

Взгляд упал на блокнот, оставленный на корабле случайно.

Рука вытянула из него аккуратно сложенное письмо. Содержимое он успел выучить наизусть, но текст заземлял, а слова…

Джанго Фетт одёрнул себя.

— Обелия, — произнёс вслух, пробуя имя на вкус.

Джедаи покарали его за слепую гордость. Но и милосердие пришло от них, когда взмолился в исступленном отчаянии в последний раз.

— Обелия, — повторил, вспомнив, как увидел её в потоке света распахнутой двери.

Дозор Смерти мог немного подождать, а вот она — нет. Надо было успеть настичь, пока не вернулась в свой Храм.

Notes:

Volo ergo sum (лат.) — "желаю, следовательно существую".
Date obolum Belisario (лат.) — "дай обол Велизарию" (помоги гонимому судьбой).

Chapter 2: Cura te ipsum

Notes:

(See the end of the chapter for notes.)

Chapter Text

Finding solace in your metaphor

(So don't leave me behind)

Your fingered constellations are my oracle

So I must keep pushing forward

(I won't leave thee behind)

For if I'm to look behind uncertain

You'll disappear

« Leave Behind» — Matt Lange

 

На второй день пребывания Обелии надоело гулять вдоль побережья, и она решила побродить по столице. Времени на руках было слишком много, и требовалось его как-то провести вне гостиничного номера — медитировать больше двух часов не получалось, читать не хотелось.

Метеллос относилась к планетам с солидным багажом истории. Тем не менее, невероятная близость к Корусанту придавала ей атмосферу провинциальности — на глобальном уровне и далеко не в самом лучшем смысле. Так и получалось, что все достопримечательности были скучными — музей одних станков, музей других станков, музей старой фабрики фотонной шипучки, и на этом всё. Ко всему прочему, стоило покинуть облагороженную прибрежную зону, как начинался архитектурный гротеск; да, в нём мелькала эклектика, но безвкусная, и на большинстве зданий глаз не отдыхал никак.

Это была планета малых производств, не имевших средств для фабрик или мастерских в Сердце Республики; и хотя ремесленников на Метеллос было достаточно, все они продавали свои товары непосредственно на Корусанте. Чёрный рынок планета тоже имела, и его процветание легко определялось на лицах прохожих разных рас.

Иначе говоря, Обелии Метеллос не импонировала как место времяпровождения. Занять себя было нечем, и оставалось лишь бесцельно гулять вдоль непомерно длинных домов. За прибрежной зоной районы мастерских сменялись спальными, спальные сменялись мастерскими, на их границах стояли кафе-бары, стрип-клубы, завуалированные бордели, а прохожих на улице не встречалось — лишь редкие спидеры проезжали мимо, спеша по своим рабочим вопросам.

Казалось бы, ничего не стоило в любой момент повернуть назад. По крайней мере, в прибрежной зоне хватало живописных мест для туристов, спешащих на Корусант. Тем не менее, ноги почему-то вели оттуда прочь. У интуитивно выбранного направления была какая-то цель — и на третьем часу прогулки начало складываться впечатление, словно загадочное место назначение совсем скоро должно было проявиться.

Так оно и случилось. Миновав очередную «пограничную» улицу с заведениями, перед Обелией встали абсолютно пустые улицы. На этот раз, впрочем, дёрнуло из собственных пространных мыслей обратно в реальность. Возможно дело было в том, что взгляд, зацепившись за следующий перекрёсток, заметил за ним неестественно чистые улицы с наглухо закрытыми окнами; или насторожил тот факт, что шум, казалось, не проникал за него — так или иначе, Обелия в нерешительности остановилась, замялась.

Она не сталкивалась прежде с эффектом «зловещей долины» подобного типа.

Повернула назад. То, что лежало за пресловутым перекрёстком ей не нравилось. И идти туда на пустой желудок она не собиралась.

В ближайшем кафе-баре, кроме пожилой хозяйки, седовласой и смуглой, и толстого лот-кота, никого не было.

— Чего желаете? — удивилась женщина за стойкой.

Она, видимо, не привыкла видеть посетителей вне местного расписания перерывов на обед или перекус.

— Каф с молоком, пожалуйста. И бутылку воды.

— А булочку? — на неё озадаченно моргнули.

— Ну, давайте и булочку.

Обелия села за стойку. Толстый лот-кот, прыгнув на соседний барный стул, подставил свою пушистую голову. Заурчал, когда мягкая ладонь погладила его так, как было нужно.

— Ишь ты, как он к вам потянулся, — заметила хозяйка. — Его посетители обычно добиваются.

— Знает, наверное, что я хорошо умею гладить по шёрстке. Да, сладкий?

— Мя, — согласился лот-кот.

— У нас много любителей животных, — пожала плечами хозяйка. — Местные, сами понимаете, кто откуда, многие на фермах выросли.

— А вы с какой планеты? — вежливо спросила Обелия.

— Фестина. Далеко… Но на родину возвращаюсь порой, раз в два года примерно, — женщина поставила перед посетительницей красиво заваренный каф с молоком в толстом стеклянном стакане. — Мы с мужем перебрались сюда, когда стало ясно, что дети умные уродились. Подумали, чего им чахнуть, работая на фабрике, в университет надо. А здесь школы хорошие, жизнь дешевле, чем на Деноне, а порядки безопаснее, чем на Кореллии. Старшая стала врачом, — женщина улыбнулась. — Младший инженерный закончил… Живут и работают на Корусанте теперь.

— И вы решили не возвращаться с мужем на Фестину?

— Так получилось, — пожала плечами женщина. — Мы рано поженились, рано завели детей. Овдовела я здесь… Прах мужа со мной… Но нельзя принадлежать двум местам одновременно, понимаешь? Ты или здесь, или там. Прежние связи с родичами и старыми друзьями оскудели, детей моих они плохо знают… Да и пока я здесь, дочке и сыну навещать меня удобнее, лечить тоже.

— Почему тогда на Корусант не переберётесь?

— Новые друзья, — перед Обелией опустили тарелку с разогретой булочкой. — Баров много в этих районах, а кафе-баров, где вкусно и дёшево кормят — не очень. Если перееду на Корусант, опять начинать сначала… А мне и одного раза хватило. Без мужа такое одиночество не потяну.

— Мя, — лот-кот требовательно ударился головой о замершую над ним ладонь.

— С девушками заигрываешь, старый чёрт? — вскинула на него бровь хозяйка кафе-бара. — Он хулиганом раньше был, по юности… Сейчас уже поумнел. На улицу совсем не ходит.

— Так ты у нас разве старенький? — обратилась к лот-коту Обелия, продолжая его послушно гладить по пушистой головке.

— Девять лет ему. Не такой уж и старый. Нет, — лицо хозяйки помрачнело. — Это всё из-за соседей.

— Обижать начали? — нахмурилась Обелия.

— Нет, ни в коем случае. Ты не местная… Дрянь какая-то в соседнем районе.

«О», — подумала Обелия. — «За тем перекрёстком».

— Его давно выкупил кто-то, — продолжила, как ни в чём ни бывало, хозяйка. — Но лет шесть назад странности всякие начались. Народ, что жил у перекрёстка, переехал. Заболевать начали… и не ангиной какой-нибудь, а головой. Незадолго до этого кот и перестал ходить на улицу. Я его выпихнула как-то, чтобы погулял, а он — выть. Дверь всю исцарапал, как в истерике. — И добавила, помолчав, — не ходи туда. Там до сих пор никто не живёт. Кто мимо ночью идёт, подвыпив… в общем, говорят, иногда дрянь мерещится. И страшно. Да… не ходи туда.

Обелия задумчиво кивнула.

 

***

 

Разумеется, закончив с перекусом, она туда и направилась. Силе ведь было лучше знать, зачем вести в максимально подозрительное место джедая.

К сожалению, то ли нервы шалили, то ли булочка не хотела правильно перевариваться, но путь почти мгновенно окрасился ощущением дискомфорта.

Мерещилось, будто за ней следили.

Обелия остановилась раз. Сделала вид, что проверяла комлинк. Остановилась снова — якобы размять спину под рюкзаком.

Потом, не выдержав, завернула в тупик — или успокоиться, или переждать, или выждать.

Послышались шаги.

Она напряглась, опустив ладонь на карман с мечом.

На дороге возник мандалорец в едва крашенном бескар’гаме — очевидно без принадлежности к фракции Дозора. Только шлем был отчасти синим. Комбинезон под бронёй тоже был синим. Или серым. Серо-синим.

Обелия не испугалась, но удивилась — чего не ожидала, того не ожидала.

— У меня к тебе претензии, — заявил мандалорец безо всякого «здравствуйте».

— Ко мне? — Обелия неверяще ткнула себя пальцем в грудь.

— К тебе, — мандалорец скрестил руки на груди.

— Не может быть, — решительно констатировала она. — Впервые вас вижу. Вы меня явно с кем-то путаете.

Нет.

Его рука залезла в карман, в котором вооружённые мандалорцы обычно хранили запасной нож.

Но показалась оттуда не сталь, а аккуратно сложенный квадрат из флимси.

Обелия озадаченно прищурилась.

— Бредущая по пояс в снегу, — произнёс мандалорец чётко. — Син фетти́н.

Она вытаращилась.

— Ты что с ним сделал?! — и гневно ткнула в его сторону пальцем. — С тем, кому я оставила это письмо?!

И решительно зашагала в его сторону с не самыми миролюбивыми намерениями.

На этот раз замер мандалорец.

— Отвечай! — потребовала Обелия, шаг за шагом приближаясь. — И не вздумай лукавить, если я пережила отряды Дозоры Смерти, то и…

— Ничего я с ним не сделал! — резко перебил её мандалорец. И, вскинув свободную руку, стянул с себя шлем.

Обелия моргнула.

Лицо было молодым, сильным, волевым, с почти резкими чертами; кожа выглядела бы золотисто-смуглой, будь мужчина на пике своего здоровья — ей это ни о чём не говорило. Но глаза, глаза она узнала. Тёмные, нечитаемые, с чем-то отчаянно живым во взгляде.

«Как густая щетина меняет лицо… Надо же. Но он и без неё довольно симпатичен».

— Это ты, — почти пролепетала она, растерявшись. Плечи сами собой расслабились. — Прости… не узнала… фигуру.

«Раздери меня чёрт, это же…»

И, сложив руки за спиной, не без озадаченности наклонила голову вбок.

— Ты меня искал, — тихо произнесла. — Зачем?

— Пойдём со мной.

— Нет.

— Нет?

— Мы не знакомы, — не без строгости заметила Обелия. — Я тебя не знаю. Пойти с загадочным мужчиной непонятно куда на планете, с которой родом не происходишь — затея не самая безопасная.

— Но ты меня знаешь, — его лицо оставалось нечитаемым. В Силе только и отдавало, что упрямством.

— Нет. Но если хочешь поговорить, можно. В публичном месте.

Тень скользнула по его лицу.

— Под камерами?

— Необязательно, — спокойно ответила Обелия. — Мне достаточно свидетелей. Убить вряд ли убьёшь, это было бы бесчестно. Но с женщинами и не такое делают.

— Разве ты меня сейчас не пересилишь? — сардонически, невесело усмехнулся он.

«А вот и не факт», — вспомнились слухи. — «Но живой уйду».

— Кто тебя знает, — дипломатично ответила Обелия. — Но мне не хотелось бы оказываться в такой ситуации. И хотелось бы верить, что ты пустился меня искать из чистых намерений. Если учесть, что так быстро нашёл.

Он нахмурился.

— Ты спасла меня, — произнёс тихо. — Тебе нечего бояться.

Обелия смерила его пристальным взглядом.

Беспристрастное лицо Джанго Фетта не выражало ничего, кроме упрямства. Чужое присутствие в Силе не отдавало эмоциями. Его сложно было «читать», очень сложно. Но душа мужчины сияла, и отблески этого света отливали в тёмных глазах.

Обелия прищурилась, вглядываясь.

Чужой внутренний свет был закупорен и хаотичен, пронзительно бел, холоден до ожогов — метель в бутылке.

«Син фетти́н, говоришь?»

С каждым мигом молчания его внутренняя метель грозилась перерасти в снежную бурю. И всё же… он был светел.

Обелия достаточно повидала людей с похожими обстоятельствами; удивительно мало из них, скинув кандалы, выбирало свет — кто-то больше никогда не сиял, прячась в серости, а кто-то и вовсе гас.

Это было проще.

— Хорошо, — произнесла Обелия, вынуждая себя опустить плечи. — Верю.

И что-то в нём немного расслабилось. Будто он действительно хотел, чтобы его не боялись.

Что в цепях, что без них, что в бескар’гаме, что без него — Джанго Фетт всегда оставался опасным. Он мог бы напасть уже безмерное количество раз, если бы захотел.

— Пойдём, угощу тебя чем-нибудь, — подобие робкой улыбки скользнуло по лицу Обелии. — Ты, наверное, едва ли ел, раз нашёл меня так скоро.

— Мне не нужны ничьи подачки, — резко ответил он, инстинктивно. Но поймал себя, мигом заставил чуть смягчиться. — Деньги есть. Не трать свои.

— Тогда считай, что просто угощаю, — её скромный капитал заканчивался, но и до Храма оставалось недалеко и недолго. — За встречу, так сказать. Каф будешь?

— Не хочу показывать лица на камерах. — И добавил, — есть корабль. Твой.

Он наконец спрятал обратно её аккуратно сложенное письмо.

— Корабль теперь твой, — возразила Обелия. — И я на него не пойду по той же причине, по которой не приглашу тебя в мой отельный номер.

— Почему, — начал было он, но потом поймал себя на полуслове. И еле заметно покраснел. И возмутился. — За кого ты меня принимаешь!

— За мужчину, — озадаченно моргнула Обелия.

— С какого рода мужчинами ты водишься?!

— Со всякими. Общество, — и развела руками.

Он злился. Но вроде как не на неё.

«Странно».

— Не обижайся, я просто предпочитаю заниматься любовью, а не сексом, — попытка в шутку, судя по его лицу, не очень удалась. — Ну, или иллюзией любви. Тоже неплохо, если хорошо сыграно.

Джанго Фетт уставился на неё с откровенной укоризной.

— Слушай, ну не я всё это придумала! — не выдержала Обелия. — Я не могу отключить собственные инстинкты самосохранения!

— А если поклянусь? — и прищурился, посерьёзнев. — Ты ведь заметишь. Искренность.

«Ты знаешь, кто я, а я знаю, кто ты, но мы пока будем делать вид, что никто ничего не знает», — мысленно съязвила Обелия.

— Тебя парадоксально сложно «читать», — констатировала она.

— Но ты что-то разглядела, раз таращилась на меня целых три минуты.

— А ты считал?

— Да.

И оба не без осуждения друг на друга уставились.

— Ну ладно, — сдалась Обелия, сознательно подавив в себе раздражение. Проигрывать в словесных играх она не любила. — Хорошо. Пойдём к тебе.

— Технически, корабль твой.

— Назад не возьму, тебе нужнее.

— Тогда продам.

— Продавай.

— И тебе не жалко?

— В чём претензии?! — не выдержала Обелия. — Я уже согласилась поговорить с глазу на глаз! Или претензии ко всему?

— Нет.

И надел шлем обратно.

— Следуй за мной, — и зашагал прочь из тупика.

Обелия целых четыре секунды ошарашенно смотрела ему вслед. Потом догнала.

— Ох уж это ваше нахальство, — недовольно буркнула. — Все вы одинаковые.

— Кто, мужчины? — съязвил он.

— Нет, мандалорцы.

— Именно поэтому ты говоришь на нашем языке? — его тон стал подозрительно ровным. — Нравится?

— Что, язык?

— Нет, — «ай, попалась, чёрт возьми», — мандалорское нахальство.

— Ну, я ещё здесь, — съязвила она. — Иду с непонятным мужчиной, вооружённым до зубов, донельзя опасным, к нему на корабль что-то пить. — Потом, подумав, добавила, — объективно говоря, могло бы быть хуже. Ты, по крайней мере, привлекательный, пусть и не совсем в моём вкусе.

Джанго Фетт чуть не споткнулся.

«Бинго», — довольно осклабилась Обелия. — «Будешь плохо себя вести, в комплиментах утоплю».

Дальше до корабля они шли в полном молчании.

Логика, которая была не женская, вопила, что Обелия лезла на рожон. Логика женская, опираясь на ощущение в Силе, возражала — надо было пойти.

Сама Обелия шла спокойно, предпочитая думать о перекрёстке, до которого не успела добраться.

Надо порой уметь выбирать поводы для беспокойства.

 

***

 

Оказаться на корабле, который изначально купила для себя, было странно — вроде бы всё осталось, как было; тем не менее, возникло всё же ощущение, что он сменил хозяина.

Взгляд, когда трап закрылся, сразу упал на стол. На нём лежал забытый блокнот. Логично было бы предположить, что его прочитали. Обелия почти титаническим усилием воли отключила в себе желание предаться стыду — да, записывала всякую философскую чушь, склонность к рефлексии не являлась чем-то из ряда вон выходящим. И ничего инкриминирующего не было перенесено чернилами на бумагу.

Всё равно складывалось ощущение, что к ней как будто залезли в душу без приглашения.

«Сила, за что», — не удержавшись, мысленно посетовала Обелия.

Ей жестом предложили сесть. Она опустилась на стул. К блокноту не потянулась — держала лицо.

Если что-то джедаи и умели, так это сохранять видимое самообладание когда угодно и с кем угодно, даже если внутри скрывался истерический вопль.

Джанго Фетт, осторожно опустив шлем на диван и бросив туда же своё оружие, тоже сел за стол.

Обелия продолжала стоически «держать лицо». Тем более, что её очевидно рассматривали.

«Ну и на кой чёрт мне надо было сюда прийти?»

— Ты забыла блокнот, — сообщил наконец Фетт.

— Ничего страшного, — выдавила из себя она. Прочистила горло. — Это всего лишь… заметки. Просто так.

— Хороший слог. Соответствует письму.

Она пожала плечами.

— Как думаю, так и пишу. Но вообще, обычно я подобным не занимаюсь. Просто… приспичило.

Фетт промолчал.

— Рада видеть, что ты уже встал на ноги, — попыталась разрядить обстановку Обелия. — Не буду спрашивать о твоих планах… Но могу посоветовать хорошую клинику не на Корусанте, чтобы пройти медобследование.

— Не нужно.

Она нахмурилась.

— Извини, но твои раны…

— Сами заживут. Если понадобится, арендую медицинского дроида.

— Но…

— Я чист, — заявил Фетт.

Обелия автоматически оглядела его.

— Верю, — кивнула.

— Нет, это правда. На ВИЧ нас проверили на том корабле… потому что доставляли туда после игл. Более того, сорок четыре дня до спасения мне удавалось избегать порошка, который нас заставляли принимать.

— Что? — она подумала, что «чист» относилось к гигиене и ранам, поэтому развитие чужой мысли немного выбило из колеи.

Джанго Фетт отвернулся. Какое-то время молчал.

— Ошейников было недостаточно, — скрестил руки на груди. — Меня не зря продали именно этой сволочи, — его голос оставался спокойным. — От навязанной зависимости сложнее сбежать. Когда ты пришла, — он прервался. Какое-то время спустя снова взял себя в руки. — Меня раскрыли. Скрутили, заковали, закрыли… чтобы потом, когда совсем ослабну… измождённое тело, — Джанго Фетт поджал губы.

Обелия поняла. Он не смог выговорить, что его бы наконец действительно надломили.

— И вдруг ты, — неожиданно продолжил он, всё ещё глядя в сторону. — Словно галлюцинация или сон наяву. Добрая женщина на злом корабле… джедай.

На этот раз отвернулась она, сглотнув.

— Как ты понял? — спросила тихо.

— Неплохая память на слова. «Сила всемогущая», такой оборот используют далеко не все. И лёд на горной реке, вырезанный и аккуратно вытащенный. И камеры на корабле, джедайский телекинез.

Обелия себя мысленно пнула за непредусмотрительность. Вздохнула.

— Признаю, — устало произнесла. Потёрла лицо. — Что ты от меня хочешь?

— Я? — почувствовалось, как тёмный взгляд впился в неё. — Чего я могу от тебя хотеть?

— Вот ты мне и скажи, — Обелия обернулась. Подняла на Фетта серьёзные глаза. — Я ни в чём не оправдываюсь. И мне не в чем перед тобой раскаиваться. Я никогда не была на Галидраане.

— Я знаю.

Он упорно воспринимался разумом, как хищный зверь. Но не агрессивный. И пока не опасный.

— Тебе приказали меня спасти?

Обелия покачала головой. Задумалась.

— Я знаю, что тебя искал магистр Дуку… Но знаю об этом без деталей и подробностей, к сожалению.

— А ты?

— Сила направила. Своеобразным образом, сквозь самые загадочные обстоятельства, какие только можно придумать, — она хмыкнула, скрестив руки на груди. Встретилась взглядами с Феттом, чуть ему улыбнулась, слабо, но искренне. — Я рада, что удалось тебе помочь. Между нами говоря… не думаю, что ты заслуживал такой страшной кары.

Он отвернулся.

— Я расплатился за мои грехи.

— Знаю.

— Тогда тебе незачем меня бояться, раз знаешь.

Обелия на выдохе встала. Но подойти не решилась, хотя инстинкт был ободрить. Он тоже поднялся. Возможно, подумал, что хотела уже уйти.

— У меня… некоторые проблемы с головой, — неохотно призналась она. — Посттравматическое расстройство или что-то другое… не знаю, я не специалист. Ко всему прочему, Сила, — и прервала себя. — Неважно. Порой трудно понимать, что именно руководит моими поступками. Но мысли — мои. Слова тоже. Я… не вижу и не чувствую в тебе опасность ко мне, просто тот факт, что ты опасен. Более того… я уверена, что ты не желаешь мне никакого зла. Но ничего не могу поделать с моей осторожностью. Пожалуйста, не воспринимай её как оскорбление.

Джанго Фетт задумчиво кивнул.

— Что ты чувствуешь в Силе? Касательно моей… личности?

Обелия замялась.

— Ты скрытен, — призналась. — Очень. Тебя невероятно сложно «читать» по какой-то причине. Может быть… в том числе поэтому, — и осеклась, не решаясь сказать, что возможно из-за пресловутой скрытности и произошла трагедия на Галидраане.

— Дальше.

Она не стала обижаться на чужую требовательность.

— Ты одичал, — вздохнула. — Я недавно видела одно создание… слышал о ворнскрах? Нет?

Он покачал головой. Обелия кратко описала ему их.

— Похож немного, — и вяло улыбнулась. — Есть что-то ироничное в том, что они охотятся на джедаев. Но тот, которого я видела, позволил себя погладить. Он не напал. Даже хотел, чтобы я осталась.

Джанго сардонически усмехнулся.

— У тебя проблемы с инстинктом выживания.

— Ну, — она развела руками. — Если бы я обижалась на каждого, кто пытался на меня напасть, то не лишилась бы падаванской косички. И не последовала бы за тобой сейчас сюда, на корабль. И потом, мой мастер — большой фанат всяких опасных существ. И в чём-то он прав. Их нельзя подчинить себе, но с ними можно договориться.

И пронзительно посмотрела на Фетта.

— Чего ты от меня хочешь? — повторила мягко.

— Ясности.

Она озадаченно моргнула.

— Не дам, — неверяще усмехнулась. — У самой нет.

Джанго Фетт посмотрел на неё почти укоризненно.

— Переформулирую, — произнёс. — Я хочу знать, что мне делать.

— Ты меня об этом спрашиваешь?

— Кого ещё?

Зачем тебе моё мнение?

— Мандалорцы серьёзно относятся к долгам. Не знала?

В тёмных глазах бродила какая-то эмоция, но разглядеть по-прежнему не удавалось.

— Ты мне ничего не должен, — твёрдо произнесла Обелия.

Упрямство отразилось на его лице. Точно такое же, как у Сатин.

— Должен, — надавил он.

Нет.

— Даже если тебя привела ко мне Сила, — его глаза блеснули. — Ты не была обязана… Ты не была обязана выказывать мне то… милосердие. В наши времена ему нет цены, поскольку она в любом случае непомерна высока! — и в один шаг оказался перед ней. — Скажи мне, что мне необходимо сделать, чтобы, — и осёкся.

Она мягко опустила ладонь на его грудь.

— Живи, — Обелия смотрела ему в глаза. — Найди поводы для радости. Не сдавайся. И искру, — она мягко постучала пальцем по бескару над сердцем, — не потеряй. Всё.

— И больше ничего?

Обелия покачала головой.

— Вряд ли с тебя кто-то что-то спросит.

— Даже твой Орден? — Фетт прищурился.

— Никто не должен быть наказан дважды за одно и то же преступление.

Удивление отразилось на его лице.

— Тебя не будут преследовать, — объяснила Обелия. — Обходить стороной — да.

По крайней мере, так было в будущем.

— И ты будешь обходить?

— Нет, — она непонимающе моргнула. — Я уже здесь.

Но, опомнившись, убрала ладонь; хотела сделать шаг назад, но Фетт перехватил её руку, мягко.

— Нет, — произнёс с интонацией «пожалуйста».

Фетт думал, что она сейчас уйдёт; он не хотел оставаться один на один со своими демонами. Или пока не мог.

— Ладно, — выдохнула. — Мой рейс на Корусант всё равно послезавтра. Побуду рядом, пообщаемся. Только без…

— Никогда, — отрезал Фетт. — Ни к чему подобному я никогда никого не принуждал и не буду. Это бесчестье.

Хаос внутри него потяжелел.

— Прости. Но я должна была обозначить…

Верь мне, чёрт возьми, я немногого прошу! Я не подонок! Я такой же человек, как и ты! — отчаяние, тоска, гнев на свои обстоятельства.

Обелия в своё время прогуливала уроки по деэскалации тонких моментов, потому что мастер считал конфронтацию разных оттенков самым лучшим решением всех проблем на свете; зря прогуливала, наверное, потому что ей ничего более умного не пришло в голову, кроме как взять и порывисто обнять.

Фетт замер. Хаос в нём замер. Обелия стояла, как фонарный столб, отчаянно фоня аурой.

Потом отпрянула.

— Лучше? — спросила, чтобы как-то сгладить неловкость.

На неё смотрели почти растерянно.

— Да, — осторожно ответил Фетт.

— Обращайся. Я не очень хорошо понимаю, когда можно такие жесты делать, а когда не стоит, — и замялась. — Ну, практики мало. С людьми. Мы, джедаи, те ещё эмоциональные брёвна, ну, исторически, так сказать… В общем… намекни, если понадобится.

И, отойдя, села обратно на стул. Прочистила горло.

— Так выпьем по кружке кафа? — и заинтересовалась диваном, который сама же и купила.

Фетт какое-то время стоял, словно в ступоре. Потом и сам опомнился. Вскоре на скромном столе оказалось всё необходимое. Каждый заварил себе по кружке.

Стоило забыть о прошлом нового знакомого, как пропадало ощущение неловкости ситуации; но неловкость возвращалась с новой силой, стоило вспомнить.

— Я… могу называть тебя по имени? — осторожно спросила Обелия, когда тишина затянулась.

— Естественно.

Джанго потягивал свой каф, как ни в чём ни бывало, внешне являя собой картину сплошного спокойствия.

Внутренний хаос, впрочем, в нём действительно сошёл на нет. Видимо, ему действительно нужна была некоторая компания.

— Я не могу не спросить тебя, Джанго, — решилась она. — К чему… были твои вопросы касательно джедаев?

На ней сосредоточили взгляд.

— Спрашиваю не из опаски, не из страха и не из чего бы то ни было… негативного, — добавила Обелия.

Она не совсем понимала, что именно хотела прояснить для себя, конкретизировать в голове не получалось. Но Фетт её понял. Тяжело вздохнув, скрестил руки на груди. Откинулся на спинке стула.

— В трагедии моей фракции много кто виноват, — произнёс наконец. — Джедаи в том числе. Но, в основном, я. По моему мнению. Получив несправедливые обвинения, потерял голову… Люди по обе стороны разгорячились. Дуку пытался добиться ясности, но я уже был полон гнева. Слово за слово… кто-то со спины выстрелил первым, обнажились клинки, немедленно последовали бластерные очереди, джедаи начали отражать их в нас — мои люди стреляли не на смерть, а вот отбивали в них наповал… Так всё и началось. Будь я спокойнее, можно было бы избежать западни. Моя вина также заключается в том, что не предвидел движений Дозора. Бесполезно было что-то доказывать, когда появился Тор Визсла. Но надо признаться… я бы не потерял самообладания, если бы не та девчонка при Дуку.

— Комари Воса?

— Да, она, — и тень пробежала по его лицу. — Редкостная дрянь.

И на этом, видимо, закончил свою мысль.

— Она понесла своё наказание, — проговорила Обелия за неимением сказать что-либо ещё.

— Хуже моего? — взметнул бровь Джанго.

Обелия задумчиво поджала губы. Комари на данный момент уже не должна была состоять в Ордене. Значит, числилась пропавшей без вести…

Ходили слухи в будущем, из которого пришла, что Воса обезумела и перешла на Тёмную сторону.

— Да, — склонила голову Обелия.

— Расскажешь?

Пришлось покачать головой.

— Почему нет? — нахмурился Джанго.

У них был не тот уровень отношений, чтобы признаваться в путешествии во времени.

— Информация пока не подтверждена, — спокойно нашлась с ответом Обелия.

— И слухов нет?

Она покачала головой, отказываясь развивать тему.

Джанго, смерив её пристальным взглядом, наконец отвернулся.

— В любом случае, — заговорил, глядя в сторону, — с джедаями я квит. От вас пришло наказание, от вас пришло и спасение. Дозор — мой настоящий враг, и охотиться на его членов я собираюсь столько, сколько сочту нужным.

— На Калевалу полетишь?

— Зачем?

— Их там много сейчас, — Обелия отпила из кружки. — Адонай Крайз погиб год назад при весьма загадочных обстоятельствах. Недавно убили и его старшую дочь, Сатин. Бо-Катан сейчас одна, не считая магистра-джедая. Если повезёт, меня отправят помочь им… Впрочем, даже если не пустят, всё равно полечу.

— Что Адонай мёртв, мне уже известно. Жаль.

— И его наследницу убили, — напомнила Обелия. — Дозорные.

Мрачность осознания снова навалилась на неё.

Да. Рядовым членам Дозора было приказано пленных не брать на своей охоте.

— Откуда ты знаешь? — Джанго прищурился на неё. — Этой информации нет в голонете.

— И не будет какое-то время, — мрачно констатировала Обелия. И мысленно пнула себя за излишнюю откровенность.

Казалось, Сила подталкивала сознаться в парадоксальности своих обстоятельств.

Но не хотелось.

— Почему? — Джанго настаивал.

— Потому что, — раздражённо ответила Обелия. Отпила ещё из кружки.

— Это связано с твоим комментарием сегодня ранее про «пережить отряды Дозорных Смерти»?

Она закашлялась, подавившись. Её похлопали по спине.

— Что у тебя за память? — возмутилась Обелия, прочистив горло.

— Обычная, — Фетт еле заметно ухмыльнулся. И посерьёзнел. — Так что? Было или не было?

Сила явно была с ним в каком-то сговоре. Обелии это не нравилось.

— Да, — недовольно сообщила она. — И меня подталкивает тебе рассказать, но, если подумать, это было бы опрометчиво.

— Значит, я всё-таки не заслуживаю твоего расположения, — и скрестил руки на груди.

— Не надо пытаться мной психологически манипулировать, — парировала Обелия. — Это невежливо.

Он моргнул.

— Дело не в тебе, — Обелия подвела черту.

— Джедаю ты бы рассказала, — Джанго немедленно эту черту перешёл.

— Не всякому.

— Я тебе жизнью обязан, — твёрдо произнёс Фетт. — А в кругу джедаев имеются подобные Восе. И не говори, что среди вас нет потенциальных дар’джетти — термин не с потолка взят.

Доверительное отношение из неё буквально вытряхивали. Это немного коробило, но не задевало. В Силе и наяву было видно, по крайней мере, что Джанго Фетт, во-первых, не лукавил, во-вторых, хорошо относился к своей случайной спасительнице.

Но это ничего не значило.

— Не нам дано определять потенциальных дар’джетти, — возразила Обелия.

— Уходишь от темы.

— Не ухожу, а лавирую.

— Ты действительно не можешь доверить мне эту информацию? — его тон вдруг изменился, став холодным, более формальным. — Если тебя накажут за разглашение, перестану донимать. Сам разузнаю, если ветер будет попутным.

Его взгляд был очень серьёзным.

— Моё любопытство не стоит твоих неудобств, — произнёс Фетт почти клятвенно.

И на долгий миг в Силе сквозь его скрытность прорвался свет, чистый, сильный…

Красивый.

Обелия засмотрелась.

— Будешь ещё каф?

— А? — и дёрнуло обратно. Она моргнула.

— Явно не выспалась, — и Джанго удалился поставить чайник.

Обелия опустила взгляд на кружку в своих ладонях, не видя перед собой последний глоток. Прикрыла глаза.

«Нет, но это неправильно», — подумала. — «Нельзя ведь сходиться с людьми так быстро… Я несу на себе слишком тяжёлый секрет».

Но такой свет нельзя было сымитировать, с другой стороны.

Страдальчески вздохнув, Обелия устало облокотилась на стол.

«Сложно, всё это слишком сложно…»

А Сила намекала, что могло бы быть легко.

«Я умею сходиться с людьми быстро, но поверхностно… Что же касается «быстро и надолго» — это не про меня. Дружба с Квинланом и та рассеялась… А здесь такое требование. Открой секрет едва знакомому человеку, и не кому-нибудь, а самому Джанго Фетту. И что потом? Неужели не аукнется?»

Стало вдруг как-то горько. И захотелось себя пожалеть.

— О чём задумалась? — спросил Джанго, вернувшись с кухни. Он принёс с собой горячий чайник, поставил на стол.

Заварил ей каф, не спрашивая ни про молоко, ни про сахар — запомнил.

— К одиночеству слишком быстро привыкаешь, — подумала вслух Обелия. — А потом появляется кто-то, как ты, навязывается из самых добрых намерений… подпустить получается, а вот в жизнь пригласить — нет.

— Я достучусь, не волнуйся.

Она вяло усмехнулась. Села прямо. Попробовала каф на вкус.

— Спасибо, — искренность собственной улыбки удивила и её саму.

Но потом благодарность сменилась усталостью.

— Зачем? — спросила Обелия. — Зачем ты на самом деле кинулся меня искать?

Джанго замер.

Она сосредоточила взгляд на стене.

— Не пойми неправильно, — продолжила, — я… искренне рада, что ты уже восстанавливаешься, и… Что ты принял мои пожелания в письме серьёзно. Про «син фетти́н» мне случайно в голову пришло. Можно сказать, Сила помогла написать правду. Про траур белого поля, — и умолкла.

Он медлил с ответом.

— В галактике редко удаётся встретить «своих», — наконец произнёс. — И я не имею в виду принадлежность к мандалорцам или Ордену.

Джанго Фетт не сказал: «я совсем один, и ты тоже, кажется, совсем одна», — но с посылом сложно было ошибиться.

— Ты добр, — произнесла Обелия. И тяжело вздохнула. — Но что делать с твоей добротой…

— Принять, например.

— А что потом? — и посмотрела на него. — Будем дружить через всю галактику?

— Нет. Буду падать тебе на хвост периодически.

— Утечка информации для Ордена, между прочим.

— Никто не просит тебя делиться геолокацией. Сам найду, как сейчас.

— Не слишком ли много усилий?

— Нет, — твёрдо и упрямо заявил он. — Эту цену я заплачу.

Обелия понятия не имела о контексте его логических умозаключений. И хотя говорил Фетт искренне, не обманывая, двойственностью отдавали некоторые его слова — загадочной, не лицемерной.

— Я совсем тебя не понимаю, — призналась она.

— Из-за моей «скрытности»?

— Мы не читаем мысли чужих, лишь угадываем намерения. И далеко не всегда так делаем.

— Но меня, значит, сложно «разгадать».

— Да, — вздохнула Обелия. — Обычно долго всматриваться не нужно… Нет, что-то на поверхности я и с тобой разглядеть могу. Но без конкретики.

— Значит, мы общаемся на равных.

Она удивлённо посмотрела на него. В чужом взгляде пряталось удовлетворение.

— Как обычные люди, — добавил Джанго Фетт.

— Да, — неожиданно для себя усмехнулась Обелия. — И правда…

— Не привыкла?

— Был похожий опыт, — подумав, ответила. — Когда сама в кандалах походила для чувствительных к Силе. Но, если честно, они мне были немного не по размеру, на вырост, так сказать, поэтому время пролетело, как в кошмарном сне. И многие детали память услужливо стёрла.

— Кто? — вежливо осведомился Фетт.

— Он уже мёртв.

— Где?

— Не имеет значения. В любом случае, ситуация несопоставима с твоей.

— Но ты была, значит, ребёнком.

— Кажется, ты меня слишком внимательно слушаешь, — с укоризной заметила Обелия. — Всё нормально, двенадцать лет прошло. Это даже не самая тёмная глава моей скромной истории.

Джанго рассматривал её нечитаемым взглядом.

— Даже в нашу эпоху галактика остаётся довольно мрачным местом для таких, как я, — произнесла. — И для таких, как ты, тоже.

— Но ты всё равно, — он еле заметно замешкался, — светлая. В том числе и для джедая.

— Поскольку мои страдания не определяют меня, как человека.

— Вот как, — он облокотился на стол. Смерил её задумчивым взглядом. — А меня ты сравнила с ворнскром.

— Извини, — замялась Обелия. — Не хотела никак обидеть… и это был очень милый ворнскр. Ну то есть… ну, воспитанный?

Джанго Фетт вдруг тихо рассмеялся. Так тихо, что в людном месте было бы не услышать.

Смуглое лицо преобразилось, обнажив молодость.

«Первый его смех за долгие месяцы, наверное», — подумала она, всё ещё виновато краснея. — «Ну хоть не зря глупость сказала».

И прочистила горло.

— Если тебе интересно… хочешь, уточню?

— Давай.

Она на него не смотрела.

Неплохой всё-таки купила диван. Ещё и раскладной.

— Ты у меня сразу вызвал уважение, там, на корабле, — произнесла тихо, — потому что воин, настоящий, определяется не количеством убийств… потому что ты выдержал, вынес… и себя не потерял.

— Не успел потерять, — серьёзно поправил Джанго. — Ты убила моих палачей до того, как они привели приговор в исполнение.

— Значит, заслужил спасение.

— На Оброа-скай есть джедаи, и корабль, на котором меня держали, регулярно останавливался на планете. Тем не менее, спасла меня перелётная птица… которой вообще не должно было там оказаться.

И он даже не представлял, как своим утверждением попал в точку.

— Слушай… если бы я знала наверняка, где ты, то всё равно бы спасла.

— При том, что я убил нескольких джедаев? — его взгляд потяжелел. — Собственноручно?

Обелия какое-то время подбирала слова. Вздохнула.

— В трагедии Галидраана много кто виноват. Мёртвым… никак не поможешь, — наконец ответила. — Их души уже в Силе, в её вечном покое. Помочь можно живым.

Она повернулась к нему всем телом. Протянула приглашающе распахнутые ладони через стол. Посмотрела на Фетта. Он моргнул несколько раз. Обелия повела подбородком, чуть приподняв уголки губ.

Он осторожно принял жест.

Светлые пальцы мягко переплелись со смуглыми.

— Я не знаю, рад ли ты тому, что выжил, — тихо произнесла она, глядя ему в глаза.

Джанго Фетт, казалось, не дышал.

— Но я рада, что ты здесь. Рада, что ты нашёл свой голос. Рада, что вернул свой бескар’гам. И рада, что пригласил пообщаться. Настойчиво, да, — она чуть улыбнулась. — Но ничего страшного. Порой в настойчивости нет ничего плохого.

Он сглотнул. Отвёл взгляд.

— Я могу тебе чем-то помочь, Джанго?

— Нет, — хрипло ответил он. Прочистил горло. Несколько раз моргнул.

Обелия поднялась, подошла к нему. Одной рукой осторожно прижала к себе, другой мягко зарылась в тёмные волосы. Перед ней был в первую очередь человек с живой душой, а не просто мужчина, потенциальная опасность.

Люди, как и животные, ценили в первую очередь одно — уважение.

Что-то в нём дрогнуло.

Она не могла сказать ему: «всё хорошо», — для него жизнь была траурной белизной заснеженного поля.

Она не могла сказать ему: «не бойся», — у него не осталось никого.

Она даже не могла сказать ему: «ты ещё молод», — что ему молодость, если страшный опыт украл мечты.

— Я здесь, — тихо произнесла Обелия, когда вокруг её талии наконец обвились руки, сначала робко, затем крепко; когда слабо задрожали чужие плечи. — Я здесь…

«Я с тобой. Хотя бы сейчас».

— Я… я с тобой, — она пересилила себя, решив быть откровенной до конца. — Хотя бы сейчас.

Они могли после никогда и не встретиться. Ей ведь ничего не стоила искренность.

— Ты пережил страшное, — ладонь всё гладила и гладила его по волосам. — Но вышел из тёмного леса на белое поле… И тропы нет… Но метель стихла. Значит… на небе есть звезда, за которой можно пойти.

Её сжали чуть крепче. Послышался судорожный выдох.

— И ты пойдёшь за своей звездой… А потом, рано или поздно… белый саван поля растает. И придёт время посева…

— Не с кем возделывать это поле, Обелия, — прохрипел Джанго Фетт.

То, как он произнёс это имя, вызвало в ней странное чувство дежавю.

Словно уже слышала и не раз.

— Ну, — она сглотнула. — Если позовёшь меня, я приду.

— Не давай таких обещаний, — резко парировал Джанго, подаваясь назад в её руках. Вскинул гордую голову с влажными глазами. — Ты не будешь в силах сдержать своё слово. А для меня сейчас подобная клятва — всё. У меня нет людей, придётся всё начинать сначала…

— Будут.

— Я не Джастер, чтобы собрать вокруг себя толпу! Он мог. А у меня нет его дара проповедника!

— Он тебе и не нужен, — не думая, проговорила Обелия. — Лети на Калевалу.

И что? — съязвил Джанго.

— Не знаю! У Великой Силы спроси. Но если тебя это хоть как-то утешит, я сама планирую податься туда в ближайшее время. Вне зависимости от того, будет ли Совет в восторге от этого решения или нет.

— Зачем тебе? — нахмурился Джанго.

— Надо, — отрезала Обелия.

И, выскользнув из его рук, пошла к рюкзаку. Перекинула свою ношу через плечо.

— Постой, — он вскочил на ноги.

— Мне пора, — спокойно произнесла Обелия. — Никто никого не обидел… Мы засиделись. А у меня ещё есть одно дело, — и опрометчиво посмотрела на Джанго.

От дихотомии чужой силы, физической, духовной, и слабости в глазах, в выражении лица, обнажённой, искренней, от этого контраста, даже противоборства, у неё пропало дыхание.

— Ты прекрасен, — подумала она вслух хрипло. — Ты знал об этом?

И вынудила себя уйти.

 

***

 

Обелия почти не заметила, как всё вокруг потемнело, как зажглись фонари — так быстро бежала прочь. Пожалуй, позорно, как глупая девочка. Проветривать голову сухим тёплым воздухом.

Остановилась примерно через три километра. Покачнувшись, привалилась к стене — скамеек не было. Промокнула рукавом пот со лба. Стоило закрыть глаза, возникал чужой образ в мыслях, словно фотография, только лучше. И краснеть хотелось, и провалиться сквозь землю, и продолжить бежать.

«Как нелепо всё получилось», — подумала она, успокаивая дыхание. Сердце билось, как в птица в клетке. Щёки раскраснелись. — «Надо чаще бегать».

Кого она, впрочем, обманывала. Сорвалась с места, в первую очередь, в оправдание.

Выдохнув, задрала лицо вверх. Звёзд почти не было видно из-за городского света. Прикрыла глаза — снова его лицо.

— Твою мать, — тихо констатировала.

Красоту тяжело забыть. Такую, по крайней мере.

«И что?» — спросила саму себя и Силу. — «И ради чего?»

Ответа, конечно, не было.

Остыв, вынудила себя пойти дальше спокойно, пусть и бодро. Всё равно недолго оставалось до того загадочного района.

Покачиваясь под своим рюкзаком в такт шагам, она старалась ни о чём не думать. И ни о ком. Не получалось.

Корила себя за глупую реакцию и за чрезмерную откровенность. За остальное не получалось — это было нужно.

— Ох…

В галактике клубилось гиблым туманом зло, расползаясь зловещей паутиной в разные стороны, а она, свидетельница существования ситхов, взяла и… и прельстилась. И кем? Страдальцем, спасённым её руками. Он ей душу открыл, а она…

— Как там сказал то ли пропащий, то ли юродивый на Бендомире? — пробормотала вполголоса вслух. — Про геометрию? Мотыльки стремятся к лампочкам, а те только и жаждут, что абажура? Треугольники… Вот, пожалуйста. Если я «лампочка», раз джедай… Хотя, кто его знает, может, по характеру и «абажур»…

Встала под фонарём. Запрокинула голову. Под широкой ладонью света вились мотыльки.

— Глупости, — сказала себе тихо и печально. — Глу-по-сти. Нельзя ничего надумывать — это ни к чему хорошему не приводит. И вцепляться ни в кого тоже не надо, даже если протягивают тебе своё сердце. Очень красивое… которое, может, только ты и оценишь по достоинству. И мы почти незнакомы. И… в долгосрочной перспективе… вряд ли нам по пути. И это всё мои мысли, а не его. Как привыкнет к своей свободе, перестанет ко мне тянуться, потом и вовсе забудет. Да… Меня никто никогда по-настоящему не выбирал. На то, видимо, есть причины.

И пошла дальше, спрятав ладони в карманы, ссутулившись.

— Нельзя, — запретила самой себе. — Нельзя прельщаться тобой спасёнными. Ты выполняешь в их жизни функцию. А это, — прикрыла глаза. Его лицо. — Титры.

Мысленно смяла эмоции в комок, бросила в Силу, чтобы канули. Возникли новые. Бросила ещё и ещё.

Не получилось.

«Ладно».

Сосредоточилась на другом.

«Исследовать район. Послезавтра отлёт на Корусант… Войти в Храм в джедайских робах. Найти, в первую очередь, магистра Дуку — он поверит, должен поверить. Гибель мастера можно будет предотвратить, а за грех допущения его смерти я раскаялась. Будет надо — расплачусь. Потом… немедленно к нему на Калевалу. Он может до сих пор не знать о смерти моей юной версии. Значит, надо поставить в известность. Помочь с защитой Бо-Катан».

По крайней мере, было ясно, что делать. Касательно же Джанго Фетта… ещё полтора дня она могла с ним спокойно провести, если на то была его воля. Потом… возможность встречи представлялась лишь на Калевале. И вероятность таковой зависела от него.

Стало спокойнее.

«Отлично, другое дело», — похвалила себя Обелия, не чувствуя, впрочем, радости. — «Молодец, так и надо».

Надо было придумать, чем дальше отвлекать разум. Идей не было.

Пришла мысль задушить всё в себе на корню.

«Подход надёжный, но этим надо заниматься в Храме путём медитаций, тренировок и большого количества дел», — покачала самой себе головой. Она слышала от мастера, что дядя Раэль как-то раз настолько неудачно влюбился, что покрасил все стены своих апартаментов в Храме и поменял плитку в ванной комнате. Сам.

Она также слышала, что с тех пор дядя Раэль вообще ни в кого не влюблялся.

Стало его очень и очень жаль. Себя тоже.

«Это всё юношеский максимализм», — пришлось возразить собственным же мыслям. — «Пройдёт, не глупи. Тебе всего двадцать пять. И приличные джедаи в нашу эпоху не влюбляются. Это слишком чревато», — вспомнились Квай-Гон, Тала, Мелидаан. — «Да. Риски не оправдывают средства. Любовь не должна требовать таких жертв на алтарь. Она… она должна лечить, а не калечить, спасать, не топить, создавать, не разрушать… Ты даже не можешь представить с ним будущее. Чего уж говорить об остальном?»

Сила будто возражала. Обелия её игнорировала. Она достаточно страдала для того, чтобы заслужить покоя.

Ноги провели мимо кафе-бара с лот-котом. Люди за жёлтыми окнами общались… Хозяйка заведения наливала кому-то пиво.

Обелия не стала заходить внутрь. Купленная днём бутылка с водой всё ещё болталась в рюкзаке.

«Хорошо, что ушла», — заключила она наконец. — «В правильный момент получилось и вежливо. Да, немного… торопливо… Но если бы осталась… мы бы общались не только весь вечер, но и полночи. А то и всю ночь».

За загадочным перекрёстком стояла странная тишина. Противоестественная.

«Надо было днём туда идти», — невольно поёжилась Обелия.

И ноги приросли к земле.

«А если я действительно схожу туда днём?» — подумалось. — «И не одна?»

Разум мгновенно прояснился. И само ощущение чего-то неправильного почти улетучилось, хотя глаза всё ещё рассматривали дорогу за перекрёстком.

 

***

 

Она неловко постучала по двери корабля заранее найденным длинным куском арматуры — сама не дотягивалась, а прыгать было несолидно. Отошла на несколько шагов.

Когда спустился трап, в дверном проёме показался Джанго Фетт, уже переодевшийся в обычную одежду, с влажными волосами.

— И снова здравствуй, — Обелия помялась с ноги на ногу. — Мы не обменялись номерами.

На неё таращились не без недоумения.

— Ты уже закончила со своими делами?

— Нет. Завтра ими займусь. В некоторые места ночью и джедаю лучше не соваться. И, — Обелия спрятала ладони в карманы. — Если хочешь… можешь сходить со мной. А ещё… ну, я ведь сказала, что побуду с тобой. Пижаму взяла. Проектор в городе купила. Можем голофильм посмотреть. — Пауза. — Если проектор настроим. Я его в сомнительном месте нашла, наверняка в коробке нет инструкции.

— Ты останешься со мной на ночь? — неверяще спросил Фетт.

Казалось, Обелия действительно выбила его из колеи.

— Если хочешь, — она нарочито беспечно пожала плечами. — Когда я благоустраивала корабль, то брала все предметы обихода на двоих.

Какое-то время Обелия имела честь созерцать Джанго Фетта абсолютно растерянным.

— Никто не собирается тебя соблазнять, — твёрдо произнесла она. — Честное слово. Но ты хотел общения, и я его тебе дам. — И добавила немного виновато, — извини, что так быстро умчалась. Я… не привыкла ни с кем сближаться. Джедаям свойственно от подобных ситуаций бежать. «В миру» общение с нами воспринимается обычно как трофей… Сам понимаешь, на высоте пьедестала довольно холодно.

Джанго Фетт всё ещё молчал, замерев.

— Если ты против, я уйду, — Обелия, положив арматуру, примирительно вскинула руки. — И никто ни на кого в обиде не останется. Но номерами комлинков мы действительно не обменялись. Если ты был серьёзен по поводу «падать на хвост периодически»…

— Заходи, — хрипло произнёс он. И остался на месте, будто подумал вслух, но всё ещё не принял как данность.

Обелия, помявшись, поднялась по трапу. Оказалась с Джанго лицом к лицу.

— Я, — он прочистил горло. Посмотрел куда-то в сторону. — Категорически не смотрю глупости. Блокбастеры.

— Ты ведь профессионал конкретного поля, — слабо улыбнулась Обелия. — Подозреваю, что твои кинематографические предпочтения похожи на джедайские. Мы тоже подобное не смотрим. Но, признаться честно, сериалы в десять сезонов с большим количеством драмы — да, если актёры хорошие.

— Почему?

— Профдеформация. Мы ведь часто работаем с интригами. И со всякими не очень умными, не самыми рациональными, но крайне драматичными людьми. Но ты не беспокойся, такое смотреть я тебе не предложу. Там иногда свихнуться можно без предварительной подготовки.

Джанго слабо усмехнулся. Покачал головой.

— Увольте.

— И я о том же, — улыбнулась она. — Выберем вместе.

— Обелия.

— М-м?

Тёмные глаза посмотрели на неё серьёзно.

— Почему ты решила вернуться?

Она стоически выдержала этот взгляд.

— Мне не стоило уходить в первую очередь, — призналась. — Но, если честно, наверное, и хорошо, что… Ну да. А так, на всякий случай, и пижама с собой, и зубная щётка. И проектор купила, тебе его и оставлю. Не люблю приходить на ночёвку не подготовленной и с пустыми руками. Возраст не тот.

— Сколько тебе лет? — озадаченно спросил он.

— Двадцать пять, а тебе?

Джанго задумался, мысленно подсчитывая.

«Он не знал», — от этой мысли стало горько.

— Двадцать четыре, — произнёс наконец. — Недавно исполнилось.

— Как удачно, — заметила Обелия. И улыбнулась. — Вот и отметим. Если ты не против.

— Не против, — медленно согласился он.

Потом вдруг порывисто обнял её.

— Прости, — выдохнул.

Можно было бы сказать: «ради всего святого, не извиняйся».

Можно было бы сказать: «всё хорошо» или «всё в порядке».

Но Обелия, ученица Квай-Гона, унаследовала от мастера склонность к конфронтации, а не деэскалации.

— Я здесь, — произнесла тихо, обняв в ответ. Мягко погладила по спине; Джанго невольно вздрогнул от прикосновения. Прежде бескар защищал его. Теперь же становилось ясно, как он отвык за время, проведённое в рабстве, от тактильного контакта, несущего в себе нежность, а не ненависть. — Я с тобой.

Руки вокруг неё сомкнулись чуть крепче.

Широкая грудь под ухом тяжело вдохнула, тяжело выдохнула.

Notes:

Cura te ipsum (лат.) — "исцели себя сам".
...
(Осторожно, шутка):
Джанго: в задаче "добиться расположения женщины" три ключевых элемента
Джанго: глагол, падеж и женщина

Chapter 3: Dis manibusque sacrum

Notes:

(See the end of the chapter for notes.)

Chapter Text

In flames, in pain, the sacred and profane separated in the belly of the fire

Detached from every raw desire

Sometimes it feels like my life has been made for rebirth

«Baptized in Fire» (Remix) — Celldweller, Brigther Than a Thousands Suns

 

Обелия проснулась, судя по ощущениям, в предрассветном часу. Сначала долго пыталась понять, на каком боку лежала — получилось не сразу. Затем испытала подобие экзистенциального кризиса, поскольку забыла собственное имя — и первое, и второе.

Только потом прояснился разум.

Накануне вечером они с Джанго посмотрели голофильм. Главный герой, частный детектив, был беспощадно раскритикован за идиотизм как с джедайской, так и с мандалорской точки зрения за то, что никак не мог определить убийцу, хотя после получаса просмотра всё было ясно. Потом главный герой несколько раз чуть не умер, и голофильм стал интереснее.

Затем встал вопрос ночёвки. Фетт, будучи воспитанным мандалорцем, настаивал на том, чтобы Обелия спала на разложенном диване. Она, как не менее воспитанный джедай, возражала, как только могла. Переговоры были очень долгими, словно в Сенате; не хватало лишь канцлера в качестве судьи. После распитого на двоих литра чая решили сыграть в «камень-ножницы-бумага», поскольку Джанго было парадоксально сложно «читать» в Силе, следовательно, Обелия якобы не смогла бы смухлевать. Но и Фетт нарочно пытался проиграть, и она.

В общем, полчаса спустя, оба легли на разложенном диване, отодвинувшись друг от друга настолько далеко, насколько было возможно, свалив на середину осторожно свёрнутые чистые вещи, чтобы разделить территорию.

Ожидаемое чувство неловкой стыдливости так и не пришло. На самом деле, с Феттом было удивительно легко расслабиться — он не вызывал опасений. Но и смущаться близости к нему почему-то не получалось. Даже если бы Обелия не прельстилась им накануне, осознав и почувствовав его скрытую красоту, Джанго и внешне являл собой привлекательного мужчину, молодого и сильного — рабство очевидно сделало его поджарым, но мускулов не убавилось в неволе; что же касалось шрамов и затягивающихся ран на смуглой коже, то они могли бы рассказать множество историй. Если бы Обелия, допустим, полюбопытствовала.

Так или иначе, в том числе поэтому она долго вспоминала последние обстоятельства своей жизни, когда проснулась. Из-за тела.

Джанго не обнимал её во сне, но, скорее, накрывал собой — не прельстившись, не от похоти; сильные руки, напряжённые, почти не касались фигуры, тёплой и мягкой от сползшего пледа. Обелия догадывалась, что происходило за его закрытыми веками — разбудил её не чужой вес, не чужая дрожь, но эмоциональный всплеск в Силе; разум Джанго боролся с кошмарами, переживая их словно явь. Он словно отчаянно кого-то защищал от страшного — безоружный, загнанный в угол.

Возможно, закрывал спиной от страданий, что пережил сам.

Она могла бы отогнать его сны, используя Силу, но не хотелось лезть в чужую душу — всегда имелся риск увидеть обрывок кошмара, донельзя личного. Вместо этого, недолго думая, Обелия мягко опустила ладони на его руки, превращая жест защиты в невинные объятия. Прикрыла глаза, вынудив себя расслабиться.

Джанго вздрогнул, просыпаясь. Тяжёлое и частое дыхание, почти лихорадочное, наполнило комнату. Обелия притворилась спящей, не выдавая себя ничем. Она почувствовала его смятение, растерянность — Джанго тоже не сразу осознал себя после пробуждения. Выдох, судорожный. Он понял, в какой позиции лежал. Хотел отвернуться, сбежать на свою сторону постели, приподнялся с плеча, руки дрогнули — осознание, что его мягко держали. Ещё один выдох, судорожный.

«Ох, милый», — с тоской подумала Обелия.

Он опустился обратно. Голова тяжело упала на подушку. Прерывистый вдох, прерывистый выдох.

«Даже сейчас пытаешься оставаться сильным».

Искусно изображая глубокий сон, Обелия повернулась в его руках, закинула ладонь куда-то ему на торс. Зарылась носом в подушку. Их продолжала разделять «стена» из свёрнутых вещей; в конце концов, не было никакой пошлости.

Джанго всё ещё тяжело дышал, но с каждым мигом спокойнее. Аккуратно вытащил из-под Обелии руку, которая, должно быть, затекла. Вторая почти робко осталась на её талии. Взбудораженное сердце успокаивалось. Долгий выдох.

«Пойдём со мной в царство снов», — мягко накрыть его сознание умиротворением, как покрывалом. Сопротивление, но не рьяное. Скорее: «нет, нет, не хочу засыпать, здесь безопасно, я хочу остаться здесь».

Продолжая изображать сон, Обелия подалась в его сторону — голова окончательно сползла с подушки на вещи, ближе ко всё ещё беспокойному сердцу.

Ещё один долгий выдох, растерянный, словно немой вопрос. Рука скользнула на талии, робко приобняла, чуть сжавшись. Неверием отдало от него в Силе, от оказанного жеста. Обелия услышала, как осторожно вдохнул носом запах её волос, а вместе с ним и дурман, навеянный Силой.

«Я провожу тебя в царство снов».

Джанго всё ещё не знал, что Обелия не спала, что переживала последствия кошмара вместе с ним. Она не собиралась чем-либо выдавать себя утром.

«Я с тобой, ты не один, пойдём со мной в царство снов».

Всё ещё сопротивлялся из мужского упрямства. Ночь расслабила его «закрытость» — чувствовалась решительность в нём, благородство. «Как я могу уснуть крепко, если рядом она? А если нападут? Нельзя», — инстинкт защиты в нём, не похоти. Совсем забыл, что имел дело с джедаем.

«Можно, родной, можно», — накрыть его ауру нежностью, как покрывалом. — «Я тебя защищу».

Он сдавался, медленно, нехотя, почти сознательно. Проваливался в сон.

«Я люблю тебя, Джанго», — вдруг подумалось с искренней пронзительностью, и Обелия испугалась этой мысли, но «фон» её распространяемой ауры не дрогнул.

«Ничего страшного», — успокоила она саму себя. — «Даже если вдруг это правда, ничего страшного. Ему не нужно знать. Не время, не место».

В народе считалось почётным, лестным, заслужить любовь джедая — «знак качества», незыблемое подтверждение собственной красоты физической и духовной, раз сам воин света дрогнул.

«Ему не нужно знать», — невольно вздохнула Обелия. — «А даже если и узнает, пусть воспримет… как заслуженный комплимент. Иначе воспользуется… Нет, не воспользуется — благородство. Но лучше ему не знать наверняка, лишь догадываться. Так безопаснее — и мне, и ему. В томлении нет ничего плохого, оно выветрится… А я потом… перекую это чувство, сделаю его платоническим, безукоризненным… Ах, негоже, когда женщина влюбляется первой».

Его было, за что любить. Бесчисленное количество причин. Хотелось дать ему нежность, взять чужое сердце и покрыть защитой, теплом.

«Но ты его почти не знаешь», — с упрёком подумала Обелия. — «Разглядеть душу недостаточно». И добавила самой себе, — «ему могут не нравиться светловолосые».

Последний аргумент почему-то показался нелепым, но Обелия всё равно от него не отказалась.

«Не лезь к нему в сердце. Видишь? Это лишнее, твоё вмешательство. Посмотри, с каким скрипом позволяет себя успокоить. Не расценивает скромное содействие как помощь. Значит, не нужно, оставь человека в покое. Держи дистанцию».

Тоска. Фон её ауры дрогнул, начав слабеть.

«Всё правильно, не навязывайся», — потянуть на себя распространённый свет. Предложенный подарок покоя стоило впитать обратно.

Чужая рука потяжелела, чуть сжалась. Джанго, в своём полусне, что-то чувствовал.

«Ты прав, дорогой, тебе ничего этого не надо».

Её потянули на себя рукой, пытаясь прижать к себе по-настоящему, несмотря на ряд вещей, разделявший тела. Тепло уходило — не хотел отпускать. Совершенно обычная реакция, простой инстинкт.

Но Обелия забрала всё распространённое умиротворение до капли.

Отодвинулась на свой край, закутавшись в плед; вошла в царство снов сама, одна, с нелепой тоской, разочарованная в себе, раздосадованная на жажду помочь, бессильная перед притяжением.

 

***

 

Она не могла знать, что Джанго снова проснулся. На этот раз с сознанием ясным, как слеза.

Какое-то время тёмные глаза созерцали её фигуру, отодвинувшуюся на самый край. Вытянул руку — кончики пальцев почти коснулись нежного плеча, случайно оголённого пижамой.

Погрузившись в тёплую и ласковую дрёму после холодного и злого кошмара, он увидел лишь один сон. В нём были слова, шёпотом: «я люблю тебя, Джанго».

«Вернись», — подумал почти с отчаянием. — «Вернись… хотя бы обернись ко мне».

Но Обелия не шелохнулась.

Лёг на спину, сложив ладони на груди.

«Глупец», — подумал с горечью. — «Гордый глупец».

«Я люблю тебя, Джанго», — рефреном в голове с тяжёлым привкусом дежавю. Ни капли фальши, откровенность, хрупкая в своей обнажённой силе.

Подсознание подвело; наверняка попыталась помочь ему своей джедайской магией, потянулась, обняла незримым, успокоила. Взяла его сердце в ладони и согрела в «час волка» — он не знал такой ласки, внутренняя мятежность испугалась, словно неприрученный зверь, недоверчивый, побитый жизнью.

Прикрыв глаза, Джанго тяжело выдохнул. Он почти себя ненавидел. Не за грехи, как прежде, будучи в ошейнике и цепях, но за последствия от расплаты.

Повернулся на бок, лицом к ней. Вытянул руку, почти касаясь. Обелия спала крепко — Джанго не мог ошибиться. Осторожно опустил ладонь на её спину, отказавшись от гордости. «Я люблю тебя, Джанго», — всё ещё рефреном в голове. Сон или реальность?

«Вернись», — подумал он. — «Вернись».

Продавить в себе остатки гордости.

«Пожалуйста… вернись».

— М-м, — не просыпаясь, Обелия дрогнула под пледом.

Джанго отнял ладонь, ненавидя себя ещё больше. Закрыл глаза с тяжёлым вздохом.

Она вдруг пододвинулась ближе, пусть и не слишком, легла на спину — инстинктивная погоня за чужим теплом.

Джанго осторожно обвил рукой её талию. Прикрыл глаза.

«Никакой гордости с ней», — приказал себе. — «Не отталкивай, не теряй».

Пододвинулся ближе сам, пересёк «границу», накрыл своим телом вещи.

Обелия подалась к его теплу. Мягко прижать её лицо к сердцу. Почувствовать живое дыхание сквозь майку. Захотелось скинуть «границу» вещей, отказаться от рамок, но было ещё слишком рано для этого — досада.

«Ты даже не представляешь», — не удержавшись, легонько погладил пальцами по талии.

Её близость будила в нём забытое. Но инстинкт был защищать, окружив собой, не соблазнять.

Она прильнула к нему доверчиво, несмотря на крепкий сон — значит, тянулась; значит, всё же был шанс. Следовательно, не зря сорвался за ней с Галидраана, забрав бескар’гам; не зря позабыл про еду и сон, вычисляя её местоположение сначала на одной планете, потом на другой, третьей; не зря кинулся на встречу, как желторотый юнец, не придумав ни слов, ни аргументов…

«Ка’ра, если я правда достоин…»

Он не решался продолжить эту молитву, памятуя о грехе гордыни и страшной расплате: мёртвое поле, цепи, кляп, унижение, елейная ухмылка Тора Визслы, пытки, ошейник, плети, отчаяние… Но пересилил себя, вспомнив утончённую фигуру в залитом светом дверном проёме, блеск золотистых волос, нежный голос: «родной», «милый», «дорогой», «я здесь», «я с тобой», — добрые руки, пронзительные глаза. Розовые губы.

Мечталось ему в ту ночь. О многом.

 

***

 

Ночь унесла с собой раскрепощение, утро же встретило молчанием. Когда проснулась, Джанго был на ногах. Позавтракали и собрались, почти не глядя друг на друга, а когда вышли, Фетт был в полном бескар’гаме, а Обелия — в сосредоточенном состоянии. Прилив чувственности прошёл, она снова владела собой.

«Магия ночи», — посетовала, когда пересекли первый район. — «Какие только глупости не полезут в голову в тёмный час. Не зря всё-таки «лунатик» — это оскорбление, не матерное, но обидное».

Фетт шёл рядом молча. Обелия не имела ничего против тишины на двоих, но конкретно эта не объединяла, а разделяла, словно невидимая стена. По крайней мере, с утра пораньше в выходной день людей на улице не было — все мастерские были закрыты, на странную пару пришельцев никто не глазел.

— Я знаю, что ты ночью проснулась, — вдруг произнёс он.

Обелия инстинктивно напряглась, но вынудила себя расслабить спину.

— Да, — нарочито лёгким тоном призналась.

В Силе от него отдавало будто осуждением.

Она упрямо смотрела вперёд.

«Хочешь спросить, как мне не противно было утешать тебя? Или как я посмела попробовать?»

— Пользуйся возможностью, пока таковая имеется, — посоветовала не без цинизма. — Нанять в охрану джедая дорого. Каким-то образом провести с ним ночь — бесценно, поскольку услуга не продаётся… Вне зависимости от того, платоническое ли времяпровождения или нет.

— Почему ты мне помогла? Думаешь, я не догадался, что спокойным сном обязан тебе?

— Ну, — она спрятала руки в карманы. — Догадался и ладно.

Судя по его виду утром, за первой кружкой кафа, спал Джанго всё равно плохо.

— Я благодарен. Но мои кошмары — продолжение расплаты. Не нужно пытаться смягчить удел.

— Не говори глупостей, — резко парировала она. Полный бескар’гам мешал понимать его эмоции, поэтому не имело смысла смотреть ему в визор. — Ты не обязан расплачиваться всю жизнь.

— Откуда тебе знать? — спросил холодно.

Обелия всё же повернулась. Шлем скрывал его лицо, но характерный наклон головы выдавал эмоции.

Хаотичность внутреннего света, «метель». Но не буря. Холодные мысли, колкие, как снежинки на ледяном ветру, но сердце горячее, томление в нём, вопрос.

— Сила послала тебе, наверное, единственного джедая, который хоть как-то… не понаслышке сможет понять, — произнесла тихо, спокойно, держа лицо.

Остановилась. Он тоже.

— Много, много раз, — продолжила, глядя вперёд затуманившимися глазами, — я спрашивала себя, — и осеклась. Но затем подобрала нужные слова. — Задавала себе жестокие вопросы. И никто не мог понять. И не было утешения. Если так подумать, — облизнула губы. — То самое последнее испытание… оказалась в нём так же одна, как и ты. Знаешь? С Великой Силой во мне и вокруг меня, но без… без тепла рядом, без поддержки. Я даже осознать не успела, — и задрала голову вверх. Горло грозилось захрипеть, пришлось понизить голос. — Неужели так плохо моё сочувствие?

Он молчал.

— Это дань уважения, Джанго, — заставила себя продолжить Обелия. — Идущему белым полем от такого же путника… Я знаю, каково это, — она сглотнула, — завидовать мёртвым.

«Мелидаан, Ксанатос…»

— Знаю, каково это, когда кажется, будто весь мир против тебя…

«Миссия с Сатин. Опасность на каждом углу», — а в чужих глазах осуждение, потому что не соответствовала понятию «рыцарь без страха и упрёка», потому что марала руки кровью, чтобы не запятнать чужие идеалы.

— И мой «син фетти́н», я правда сейчас в нём.

Не спасла мастера, не успела прикрыть от клинка ситха. Сама потом погибла на полуслове, только и успев, что выдохнуть. Чужачка то ли в прошлом, то ли в параллельной реальности. Никто не ждал её в Храме.

Обелия даже не была уверена, что мастер, если уже узнал о гибели юной версии, скорбел так, как она скорбела по нему в день похорон.

— Мне дано выдержать, — её голос был тихим, ровным, — по многим причинам. И тебе дано, вне всяких сомнений… Но не вини меня… мне не сложно протянуть тебе то, в чём было отказано самой. А я знаю, как оно нужно.

Прочистила горло. Сделала шаг, чтобы пойти дальше, но её мягко поймали за локоть.

— Что с тобой сделали? — тихо спросил Фетт.

— Не имеет значения, — она знала, какой печальной вышла собственная улыбка. — Совсем. Но кого-то удалось спасти. Кого-то нет. И… Да, — тяжело выдохнула. — Каждый раз только и остаётся, что надеяться, верить, что всё было не зря. Но исход ведь не от джедая зависит.

— Что с тобой сделали? — повторил он.

Обелия помотала головой, возражая и его настойчивости, и Силе, внезапно надавившей на виски.

— Не хочу говорить об этом. И ни к чему тебе знать.

— Нет, скажи.

Отпустив её локоть, Джанго стянул с себя шлем.

— Скажи, — повторил, глядя на неё серьёзно.

— Мы так вообще никогда до загадочного района не дойдём, — пожаловалась Обелия.

— Обозначишь своим, пусть сами исследуют.

— Но их тут нет, а мы здесь.

— И что?

— Сила «общается» с каждым по-разному, — объяснила Обелия. — Раз меня потащило в ту сторону, а не кого-либо ещё…

— Не аргумент.

— По твоей логике.

— Поделись со мной своим бременем, — он не забыл тему разговора.

— Зачем?

— По той же причине, по которой ты помогаешь мне.

— У меня нет причины.

— Добро за неё не считается? — Фетт вскинул бровь. И посерьёзнел. — Дай мне отплатить тебе хоть плечом.

— Ты мне ничего не должен, — резко отказала Обелия.

— Я принимаю тот факт, что ты слишком благородна, чтобы что-либо от меня требовать, — с некоторым раздражением проговорил Джанго. — Допустим, никто не станет вести учёта в стиле «услуга за услугу».

— Мне неловко! — не выдержала Обелия. — Не могу! У тебя своего горя хватает.

И это была чистая правда.

— Впускай в своё сердце и к твоим демонам, — лицо у него было упрямым, решительным. — Баш на баш.

Обелия не вовремя забыла, что означало выражение «баш на баш».

Фетта истолковал растерянность её лица на свой манер.

— Не бойся. Я никогда не причиню тебе вреда.

В бездне тёмных нечитаемых глаз что-то сияло.

— Клянусь. Хат, иджá, хаи́т.

Она сглотнула, растерянная, загнанная в угол.

— Потом, — наконец сказала.

— Но расскажешь?

Поколебавшись, Обелия вздохнула.

— Расскажу. Но не сейчас. Не место и не время.

— Обещаешь?

— Почему ты настаиваешь? — и пронзительно посмотрела на него. — Что тебе моё прошлое?

Джанго выдержал её взгляд.

— Ты со мной, здесь и сейчас, — произнёс долгую паузу спустя. — И в будущем наши пути неизбежно пересекутся, не раз и не два, не на час, не на сутки. Ты спасла меня…

— По доброй воле, — перебила его Обелия. — Которая не взыскивает ни благодарности, ни преданности.

— Не заслужила, думаешь? — он шагнул к ней, всё так же пристально глядя на чужое лицо. — Считаешь себя недостойной? Или это я недостоин? Если так, то всё равно знай…

— Дело не в том, кто чего достоин! И если бы дело было только в достоинстве, то ты бы не страдал в первую очередь!

Он вздрогнул, как от пощёчины.

— Ты был невиновен! Невиновен ты и сейчас, — эмоции взяли над ней верх. — Какой же это грех, гордость, если виновнику всего двадцать два. Всего двадцать два!

И схватила его за плечи.

— Хоть кто-то ведь должен был это заметить! Хоть кто-то ведь должен, в конце концов… Джанго, мне так, чёрт возьми, жаль! Не пойми неправильно, я тебя не жалею, но сочувствие, что делать с ним? Прости, если…

Её резко прижали к себе свободной рукой. Обелия, охнув, легонько стукнулась носом о бескар где-то на сердце.

— Помолчи, — тяжело выдохнул Джанго. — Не продолжай.

Его рука дрожала.

— Прости, — Обелия, как по инерции, приобняла его, стараясь не задеть реактивный ранец на спине. — Прости…

Не извиняйся.

Захотелось извиниться за то, что принялась извиняться. Но Обелия сдержалась.

— Не провоцируй мою слабость, не обнажая своей, — наконец произнёс он глухо. И отпрянул, отпустил, сделал шаг назад. — Иначе твоё нежелание разделить собственные горести начинает отдавать лицемерием.

Тёмные глаза смотрели на неё почти холодно.

— Моё прошлое связано с тайнами, о масштабах которых ты даже не догадываешься, — немедленно парировала Обелия, упрямо блеснув глазами. — И я не до конца понимаю всю важность…

— Тогда не помогай, — отрезал Джанго.

Она вздрогнула.

— Не приму, — холодно добавил он. — Моя боль принадлежит мне. И я сам решаю, с кем её разделять и как.

— Что ж, это, — Обелия виновато отвела взгляд. — Справедливо.

На бледном небе не было ни облачка. Глазам было не за что зацепиться там, наверху.

А Сила всё подталкивала и подталкивала рассказать…

— Меня убили недавно, — выпорхнуло с её губ. — Около недели назад.

Она почувствовала, как Фетт замер.

С тяжёлым вздохом сложила руки за спиной.

— Было больно и быстро, — продолжила, глядя на небо, но не видя его. — Я падала целую вечность… на холодный железный пол. Как подкошенная. Крик так и не вырвался из горла. Столько опасностей пережила… И вот так. Но, — вяло улыбнулась, сардонически, — в моё оправдание… об опасности типа моего убийцы ходят очень древние легенды… Столетия их не видели… Думали, что вымерли, — и умолкла.

Невольно поёжилась — холодные злые молнии.

— Пойдём отсюда, — и, не глядя на него, направилась обратно к кораблю.

— Постой…

— Не здесь, — отрезала она, ускоряя шаг. — Не здесь. Получил своё? Радуйся! В подробностях расскажу, с деталями. И что, утешишь? Не утешить. Успокоишь? — Обелия сардонически усмехнулась, — а я и не нервничаю. И не плачу. Мне было некогда себя оплакать, — и её голос стал бесцветным, ровным, равнодушным. — Лучше бы ты не пытался добиться от меня такого рода истин.

Её схватили за руку, и Обелия по инерции обернулась.

— Доволен? — спокойно спросила. — Тебе как будто своих бед не хватало.

— Неужели, — съязвил он.

Ладонь почти выскользнула из его хватки, но чужие пальцы сомкнулись крепче.

— Отпусти, — потребовала Обелия.

— Никогда.

И из неё будто выбили воздух.

— Не поняла ещё? — тихо спросил Фетт.

— Отпусти.

— Плохо у джедаев с концепцией взаимовыручки, — резюмировал Джанго, не отпуская.

Твёрдость его голоса контрастировала с мягкостью взгляда.

— Я… не собиралась от тебя по-настоящему убегать, — растерянно пробормотала Обелия. — Можешь отпустить.

Он покачал головой.

— Почему нет?

Имелись догадки, одна безумнее другой. Обелия отказалась от них.

— Два поля становятся одним, когда между ними вырубают лес, — наконец произнёс Джанго. — Меня и тебя разделяет лишь жалкая роща.

— Дерево рубят, щепки летят? — неверяще усмехнулась она.

— И это тоже.

Обелия нахмурилась:

— Я снова тебя не понимаю.

Отпустив, наконец, её ладонь, он снова надел шлем.

— Солнце ещё высоко, — произнёс. — На корабле поговорим.

И уверенно пошёл вперед, внимательно слушая её шаги за ним.

 

***

 

— Значит, ты перенеслась назад во времени, — заговорил он, выслушав про обстоятельства её смерти. — Как и почему?

И снова пили каф. Разговор того требовал. Джанго сидел за столом, опустив на пол шлем. Очень хотелось бродить взад-вперёд по комнате, но это было бы невоспитанно — пришлось занять диван для дистанции.

— Есть мысли, — не сразу ответила Обелия. — Ни одна из них не кажется ложной.

— Ну?

Она устало потёрла лицо. Отхлебнув из кружки, поставила её на пол.

— Я не так много знаю о ситхах, — призналась. — Но с падшими джедаями сталкивалась. С одним, если быть конкретной.

— И с двумя ситхами.

— Да, — она моргнула. — Ну да. И… и если подумать…

Фетт терпеливо ждал.

— У них у всех очень сильно отличалась… энергия. Падший джедай, он… бледнеет в сравнении с ситхами. Злость его ауры была хаотична и тяжела, но… не густа. Не знаю, как объяснить.

— Понял. А ситхи?

— Молодой, которого я убила, — Обелия прикусила губу. — Он… да, был куда более «чёрен» и «густ». Судя по ауре, вырастили в философии ситхов. Он был высокомерен и несдержан. Кичился немного. Упивался своей силой. Что же до моего убийцы, — Обелия какое-то время молчала. — Несмотря на то, что он действовал быстро… Нет… Сама скорость, с которой у него получилось, думаю, связана с тем… что я его совсем не почувствовала в том коридоре.

— То есть?

— Мы обычно чувствуем чужую ауру, её наличие, по крайней мере. Живых существ. К нам из-за этого не так легко подкрасться, если мы настороже. Другое дело, что… Неважно, — отмахнулась от собственных мыслей. Посерьёзнела. — Думаю, техника, с которой он прятался в Силе, так и работает. Если спровоцировать, возникает всплеск энергии. И если его направить, как он, молниями… То наступает почти мгновенная смерть.

— Это не объясняет самой концепции путешествия во времени, — спокойно заметил Джанго.

Обелия развела руками:

— Чего не знаю, то не ведаю.

— Почему именно этот год?

— А-а, это… Да, значит, наверное, не путешествие во времени, — и задумалась. — Параллельные реальности, может. Хотя… да кто его знает.

— Ну?

— Ну…

Она не очень хотела говорить.

«С другой стороны, чем быстрее закончим, тем раньше от меня перестанут требовать ответов».

— Моя юная версия погибла, — наконец призналась Обелия, глядя в стену. — Не спрашивай, откуда знаю. Просто знаю и всё. Её больше нет.

— Как?

— На миссии, — вздохнула Обелия. — По защите Сатин Крайз от Дозора Смерти. — И добавила, подумав, — всегда считала чудом, что мы выжили с ней тогда. Их было много. А мы, ещё толком даже не девушки, одни…

С тяжёлым вздохом, она откинулась на диване.

— Я плохо помню ту миссию, — призналась. — Бегали впроголодь, спали урывками, я жертвовала здоровьем ради Сатин от недели к неделе. Хорошего было так мало, что память услужливо стёрла целые месяцы. Помню, например, — она вдруг приободрилась, — был момент… я бегала по болоту. Ну, отвлекала Дозор, заодно и заманивала в трясину, потому что Сатин потянула лодыжку. Бегала с ангиной, без куртки, с высокой температурой… Помню, ужасно расстроилась, когда рядовой с самым крутым дробовиком, который только видела, утонул вместе с ним. Я тогда выла, как резанная, — и рассмеялась. — Хотя было бы из-за чего так расстраиваться. Потом, правда, ревела от того, что джедаю надо скорбеть по более… уважительным причинам, а не из-за упущенного трофея… В общем, так себя извела, что вывернуло, — и неловко, стыдливо улыбнулась. — Зато температура сама по себе спала. Повезло, — и вздохнула. — Лекарств под рукой не было, а почти в каждом жилом пункте, что нам попадался, сидел кто-то из Дозора. Да, как только тогда выжили, — и помрачнела. Тяжело вздохнула. — Хочется верить… что ни моя юная версия, ни Сатин не мучились.

Джанго молчал. В Силе от него не отдавало ничем. Обелия не решалась смотреть в его сторону.

— Сколько тебе было лет? — наконец спросил он.

— Пятнадцать.

— Значит, — его голос потяжелел, — в твоей реальности… ты не спасла меня из рабства.

Обелия села прямо, резко обернувшись. Джанго смотрел в пол невидящим взглядом.

— Сколько?

— Что?

— Сколько лет я пробыл в рабстве?

Она нервно сглотнула.

— Сколько, Обелия?

— Я… не знаю наверняка, но…

Сколько, чёрт возьми?!

— Тебя начали «видеть» снова в бескар’гаме, когда мне было восемнадцать, — быстро ответила Обелия. — Значит… около четырёх лет.

Он замер, словно остекленев.

— Джанго, — вскочить с дивана, подлететь к нему.

Чужая грудь еле вздымалась. Опустить ладони на плечи.

«Вытянуть его из состояния, вытряхнуть».

— Джанго, посмотри на меня.

Он её не слышал.

— Я здесь, и ты здесь, мы на Метеллосе, и ты свободен…

Что-то в нём ломалось, рушилось.

— Пожалуйста, пожалуйста, заземлись, — она гладила его по спине, по волосам, фоня аурой.

«Вырвись из осознания, вырвись».

— Я здесь, я с тобой, — он всё ещё не слышал. — Заземлись, родной…

Тяжёлое и быстро дыхание, грань панической атаки.

— Джанго, пожалуйста.

Она стояла к нему почти впритык.

«Есть пробитие», — зацепилась, откатила волну тревоги.

На неё наконец подняли взгляд — открытый, беззащитный.

— Только ты и пришла…

Мягко прижал к себе, усадил на колени — Обелия не сопротивлялась.

Склонил голову, как в молитве, как на плахе.

Повисло тяжёлое молчание. Обелия машинально гладила его по спине. Пальцы не достигали чужого тепла сквозь бескар.

— Когда ты пришла, — произнёс хрипло целую вечность спустя, — помнишь? Я молчал.

Она кивнула, сглотнув.

— Весь рот был в крови, — продолжил медленно, вытаскивая из себя слова, глядя в никуда. — Потому что на меня хотели надеть кляп, а я не давался. И ты пришла… а я, — он содрогнулся всем телом в подобии сардонической усмешки. — Думал… или сон, или галлюцинация, или смерть. И продолжал молчать. Не верил. Проснулся — почти не верил. Но ты оставила письмо…

Обелия осторожно погладила его по волосам, заземляя.

Джанго судорожно выдохнул — руки сомкнулись крепче.

— Дай угадаю, — он прикрыл глаза. — Тот я… так никогда тебя и не встретил?

— Не встретил, — тихо ответила Обелия.

Джанго содрогнулся.

— Плохо, — произнёс хрипло. — Ни надежды… ни света. Уделом была бы серость.

Отпрянул от её волос. Медленно, устало заглянул к ней в глаза.

— Значит, я был прав, — произнёс серьёзно. — Ты пришла ко мне, как смерть… Но в моём исступленном отчаянии, закованный, как бешеный пёс, именно о смерти я и молил… Ибо нет возрождения без неё.

Обелия опустила ладонь на его щёку.

— Я не смерть, — произнесла тихо. — И я рада, что ты жив.

Открыв глаза, он рассматривал её лицо, запоминая его. Медленно отнял светлую ладонь от своей щеки. Задержал взгляд на контрасте кожи.

— Тебе всё равно, что я был рабом, — заговорил снова, тихо. — Ты простила мои грехи… Которые сам себе я никогда не забуду. И ты всё ещё здесь, невозможная, призрак во плоти.

И снова посмотрел на неё — в уставших тёмных глазах сияло невыразимое, прекрасное, сильное.

— Обелия, — он выглядел так молодо… Сила и хрупкость незримой короной.

«Я люблю тебя, Джанго», — вдруг снова подумалось. И Обелия опять испугалась этой мысли.

«Так нельзя, ведь так нельзя, слишком скоро… Но кто сказал, что есть рамки времени?»

«А если это не любовь, а мираж? Но как она может быть миражом, если я, джедай, знаю…»

«Опомнись, ты не сможешь быть с ним».

«Одумайся, встанет на ноги и бросит. Неужели не слышала все эти истории?»

«Тебя никто никогда по-настоящему не выбирал».

— В этом мире, — её голос дрогнул. — Не отпускай меня.

Она хотела его поцеловать, но не могла, боялась — не отказа, но спешки. Где это было видано, такое быстрое развитие событий…

Почему-то в голове всплыл образ Энакина. Обелия не думала о нём после холодных и злых молний, не могла.

«Если потороплюсь, неужели добром кончится?»

— Не отпущу, — тихо произнёс Джанго.

Обелия снова коснулась его щеки.

— Мне страшно, — призналась шёпотом.

Накрыв ладонью её пальцы, Джанго опустил веки.

Он не стал говорить: «не бойся».

Не сказал: «я тебе не угроза».

Внезапное осознание своего физического положения разрумянило щёки, сердце забилось сильнее.

«Не совершай ошибки», — воззвала к себе самой. — «Не поступай опрометчиво. Ты нужна ему ненадолго…» — эта мысль отрезвила.

«Да», — подумала Обелия. — «Точно… ведь если я его действительно люблю… мне будет достаточно и памяти».

«Мы почти не знакомы! Отставить! Полный назад!».

Она соскользнула с его колен и на негнущихся ногах зашаталась к рюкзаку. Плюхнулась рядом с ним. Сделала вид, что что-то искала. Нашла свой комлинк. Посмотрела на время.

— Нам пора идти в тот район, — сообщила не своим голосом.

Выпрямилась. Потянулась.

Джанго, вздохнув, поднялся. Шаг, ещё один шаг, ещё. Боролся с собой.

— Я отомщу за тебя Дозору Смерти, — произнёс клятвенно.

Она обернулась, но не встретилась с ним взглядом.

— Месть ничего не решит и никого не вернёт, — это знание было с ней давно, с самого Мелидаана. — Но если можно будет предотвратить… чтобы они перестали дотягиваться…

Пальцы в перчатке осторожно приподняли её лицо за подбородок, настаивая на встрече взглядов.

Повиновалась.

— Не обещай мне ничего, — выдохнула Обелия.

— Почему нет? — его рука медленно опустилась.

— По той же причине, по которой ты просил меня ничего тебе не обещать.

— Причина не может быть та же.

— Возможно. Но всё равно не обещай.

— Не хочешь мне быть ничем обязана? — его голос окрасился холодом, тёмный взгляд потяжелел. — И подарка не примешь?

Джанго, — не выдержала она. — Хватит. Хватит… И лучше я сама пойду на это чёртово исследование чёртова места…

Руки на её плечах.

— Соберись, — спокойно произнёс Джанго. — Не следуй моему примеру, заземлись…

— Ты… ох, отпусти! — и сделала шаг назад. — Всё так нелепо и… глупо! — и спрятала в ладонях лицо.

Он молчал в растерянности, не понимая, о чём шла речь.

— Меня тянет к тебе, — глухо и резко призналась Обелия. Отняла руки от лица. Подняла рюкзак. Упрямо не смотрела на Джанго. — Не в плане обычного романа. И ты завлекаешь меня. Сумасшедшее притяжение. Не страсть, понимаешь? Больше. Очаровал… Хватит, не могу… Это неправильно! Ты только обрёл свободу! Мы знакомы всего… сколько? Три дня. Это бред, сумасшествие…

Её бесцеремонно развернули за плечи.

— Обелия, дыши, — приказал Джанго. — Три секунды вдоха, шесть секунд выдоха.

— Дело не в дыхании! — она чувствовала, как начали предательски слезиться глаза.

«Дурацкое тело со своей женской сентиментальностью!»

— Это всё блажь! — её продолжали держать за плечи.

— Сила навязала, думаешь? — спросил Джанго удивительно тихо.

Тон его голоса отрезвил.

Нет, — горячо возразила Обелия. — Даже не смей предполагать! В тебе столько прекрасного…

— Но ты противишься.

— Потому что… потому что так не бывает!

— Любви с первого взгляда?

— Со второго. И с первого. И взаимно… И со мной.

— Значит, ты действительно не способна читать мои мысли, — только и сказал он.

— Это может быть синдромом влюблённости в спасателя.

Руки с плеч, широкие ладони на спине мягко прижали к холодному бескару, столкновение грудь в грудь — дыхание сбилось; Обелия смотрела на него во все глаза, и никогда в жизни так сильно не хотелось пойти на необдуманный поступок.

Вдруг пальцы в её волосах, губы на шее, резцы задевают кожу — колени дрогнули, подкосились, тело изогнулось, но сильные руки удержали, на коже горячее дыхание, сладкие мурашки, головокружение, румянец на щеках. Ловушка захлопнулась.

Ворнскры парализуют одним ударом хвоста.

В её губы впились, и Обелия проиграла.

 

***

 

В четвёртый раз она направилась к загадочному перекрёстку через длинный крюк и с другой стороны. На шее был повязан шарф. Серо-синий. Подарок. Собственно, обход понадобился, чтобы его купить.

— Тебе очень идёт, — заметил Джанго, идя с ней рядом как ни в чём ни бывало.

— Я с тобой не разговариваю, — буркнула она. — Мне завтра иметь дело с Советом. В шарфе.

— Возражений в процессе не было, — голос у него был довольным.

Обелия покраснела. Бросила на своего спутника осуждающий взгляд и отвернулась.

— Или вам униформа не позволяет? — посерьёзнел Джанго.

— Позволяет, — пришлось признаться. — Но я не привыкла. Да и… долго сходить будут.

— На Калевале новые оставлю.

— Так ты всё же полетишь?

Её взяли за руку.

— Разумеется. Я и раньше всё решил.

Обелия, спрятав нос в шарфе, безуспешно пыталась перестать краснеть.

— Мы теперь вместе, — беспечно и довольно заявил Фетт. — Ничто не мешает начать охоту именно там.

— Орден будет в восторге от наших отношений, если узнает, — не без сарказма прокомментировала Обелия.

Когда узнает. Я не собираюсь быть твоим маленьким грязным секретом.

— Тогда наше с тобой общение будут курировать. Более того… не забегаешь ли ты вперёд?

Джанго остановился. Снял шлем.

«Если мы и сейчас не дойдём, я буду жаловаться», — констатировала для себя Обелия.

— Я выбираю тебя, — серьёзно произнёс Джанго.

— Ты не сможешь на мне жениться.

— Согласен на будущее сожительство, если ты не против.

— Мы только обозначили начало некоторых отношений.

— Будущее закладывается в настоящем, — его тон всё ещё оставался серьёзным.

— Но до него надо ещё дожить, и мы только начали.

— Ты любишь меня, — Джанго вдруг скромно и светло улыбнулся.

— Да, — Обелия уже во всём созналась несколько раз. Сомнения всё ещё мучили. Но Сила намекала, что они были беспочвенны… и почти верилось.

— А я не хочу без тебя быть. Вот и всё.

Она отвернулась. Губы всё ещё сладко тянуло от его поцелуев.

— Я не хочу… быть для тебя этапом, — призналась. — Но это моё личное. Ни для кого никогда не была ни единственной, ни константой, ни первой хоть в чём-либо. Если ты, когда встанешь на ноги, расправив спину, возродив движение… вдруг изменишь своё мнение… мне будет грустно, Джанго. Не хочу такой боли, — она опустила взгляд. — На самом деле, мне нечего тебе предложить. В долгосрочной перспективе. Даже если вдруг не откажешься… Я ведь джедай. Представь, например. Через несколько лет покидаю Орден, чтобы быть с тобой. Денег с собой не дадут, всё начинать сначала…

— Деньги будут у меня, — спокойно возразил Джанго. — Ничего «сначала» ты не начнёшь. Одно из твоих новых «начал» — тот день, когда спасла меня.

— Ты постоянно ссылаешься к нему, — нахмурилась Обелия.

— Радуюсь. Ты не видела себя со стороны, когда вошла в мою камеру. Я выиграл тогда и выиграл снова, когда ты не послала меня к чёрту.

— Вчера или сегодня?

— Да.

Намерение завлечь в поцелуй тенью мелькнуло на его лице. Обелия выразительно кашлянула.

— Потом, — отвернулась. — У нас есть дело!

— Ловлю на слове, — и послушно надел шлем обратно.

— От тебя не отвертишься, — она зашагала вперёд.

— И не спасёшься.

— Это я уже поняла, — Обелия, спрятав ладони в карманы, отвернулась, чтобы не пылать щеками во все стороны. — Вы меня, сударь, прошу прощения, сначала взяли на абордаж, а потом колонизировали.

— Не помню ни возражений, ни восстаний, — его голос был очень довольным.

— Смысл восставать, если партизаны не самые глупые, — Обелия поглубже зарылась носом в шарф. Кончики ушей пылали.

— Официально я являюсь последним адекватным мандалорцем, из «золотой середины». Колонизировать не так сложно, если намерения чистые.

Обелия вдруг подумала… но не решилась спросить.

— Полететь на Калевалу — хороший вариант, чтобы снова начать, — Джанго отозвался её мыслям. — Послужу на некоторое благо. Бо-Катан совсем юна, необходимо зачистить окружение девочки от шпионов. И обучить, если захочет.

О-о-о, она захочет, так что будь любезен.

— Не пацифистка? — Джанго повернулся к ней.

— Пф. Нет. Но что у неё, что у Сатин — склонность к радикализму. Там, откуда я, они стали полными противоположностями.

— Хм-м. С этим можно будет работать.

— А дальше, думаешь, что?

— На меня посмотрят в действии, — пожал плечами Джанго. — Истинных, как фракции, больше нет, нас вырезали почти подчистую, осталась всего пара-тройка бероя, и перед ними предстоит покаяться. Но пацифисты и Дозор сами делают себе антирекламу. Ты была права, когда сказала, что дар проповедника Джастера мне не понадобится.

Обелия смерила его долгим взглядом. Кто-то ночью много думал.

— Я оплакал моих людей давно, — Джанго повернул голову к горизонту. — Своих мёртвых мы носим с собой… но, стоит выпустить слёзы, тяжесть перестаёт быть непомерной. Я никогда не откажусь от ответственности за Галидраан, хотя много кто приложил руку к геноциду моих людей. Дозору смерть. Пацифистам — тотальное недоверие. С джедаями я квит.

И взял её за руку.

— Если учесть, что Орден, насколько понимаю, это конгломерат одиночек, с твоими людьми договорюсь. Политически вы не менее бессильны. Наставничество над Бо-Катан даст возможность плодотворного союза.

— Не слишком ли… оптимистично? — сглотнула Обелия.

— Кто сказал, что я собираюсь играть абсолютно честно? Не подумай, чувство вины Ордена будет выжато из него до последней капли. Во-первых, поскольку имею право. Во-вторых, потому что, если не воспользуюсь, наши с тобой встречи будет трудно организовывать на постоянной основе.

— Ты, — она моргнула, — настроен очень… решительно.

На неё посмотрели.

— Обелия, я ведь мужчина, — раздалась усмешка. — Если дать нам качественный флаг в руки, мы под ним и пойдём. Запомни, потерянность — свидетельство отсутствия знамени. Но если оно есть, то у каждого своё.

Обелия вдруг задумалась, было ли у того, другого Джанго, из её изначального мира, пресловутое знамя. И если да, то куда он с ним шёл.

Её руку сжали.

— Пойдём, — предложил Джанго. — Остальное или по дороге обсудим, или когда вернёмся на корабль.

И они продолжили путь.

Notes:

Dis manibusque sacrum (лат.) — "Богам и теням умерших приношение", (эпитафия).
...
Хат, иджá, хаи́т — "Haat, ijaa, haa'it" — "честь, истина, видение" (устойчивое выражение, используемое в качестве клятвы при заключении сделки).

Chapter 4: Hannibal ante portas

Notes:

Авторские предупреждения:
Э-э, ну-у... Эмоционально неоднородная глава?

(See the end of the chapter for more notes.)

Chapter Text

Leave them lights as they are

And keep your clothes on

I've had more than my fill

Of whiskey and women

And good-hearted villains

But there's a wickedness in me still

«Living on the sand» — Colter Wall

 

Мастер любил говорить, что всё в мире взаимосвязано; нередко он добавлял после этого, что такие слова, как «вдруг», «неожиданно» и «внезапно», являются главным свидетельством отсутствия абсолюта в жизни. Если чего-то нельзя предсказать, предугадать, но оно всё равно свершается, то не потому что этого не могло произойти вообще, но поскольку конкретный смертный разум слишком ограничен в своём мировосприятии, чтобы спрогнозировать.

«Человек горд», — сказал как-то мастер. — «Так что словесное признание «неожиданности» является свидетельством его гордости. У скромного и мудрого нет сюрпризов, лишь радости и трудности не по расписанию, а к горестям он должен быть готов сам».

«Но мастер, нельзя же быть готовым ко всему», — возразила его падаван. — «Жизнь порой слишком непредсказуема, плохо ведь корить себя за растерянность».

«Растерянность — это свидетельство отсутствия работы разума в стезе, которая растерянность вызвала», — парировал мастер. — «Взрослый человек не может её себе позволить. Растерянность пригвождает к месту. Погибает кролик, замерший под взглядом удава».

«Вы говорите об элементе неожиданности, который вызывает опасность. Чрезмерная решительность — тоже плохо».

«Семь вдохов, семь выдохов», — произнёс Квай-Гон.

Она тогда невольно подумала, использовал ли мастер этот промежуток времени, чтобы раз за разом отказываться брать её в падаваны в Храме, использовал ли его на Бендомире и на Мелидаане, принимая решения, радикально изменившие чужую жизнь; и хотя ментальные щиты плотно прикрывали сознание, что-то, наверное, всё же просочилось сквозь связь, поскольку лицо Квай-Гона стало печальным, виноватым, трагичным.

«Ты лучше меня во многом уже сейчас, в свои восемнадцать», — произнёс тогда, отвернувшись. — «Твой нонконформизм зиждется не на том, что мой. Ты ни разу… не осудила меня».

Она знала, как мастер любил Ксанатоса. И понимала, что ему вряд ли было дано любить кого-то, как навсегда потерянного падавана.

«Ты борешься за человеческое добро, а не за правду и правильное», — глухо продолжил Квай-Гон, всё ещё не глядя на неё. — «И Сила ведёт тебя по этому пути… Он не тернистее моего, но и не менее страшен. Порой… я не знаю, как на тебя смотреть, когда ты доверчиво поворачиваешь ко мне своё лицо».

«Во мне нет нонконформизма, мастер», — тихо ответила она.

«Нет, есть», — его голос налился силой. — «И я, я один виноват в том, что ты не видишь его… Своей чистоты. Не следуй ничьим правилам, падаван, даже моим, слепо. За нонконформизм всегда расплачиваются и больно. Но ты расплатилась уже, а мне расплачиваться ещё. Придёт к тебе добро… Обязательно придёт, обещаю… Но не мне это добро принести».

«Зачем мне что-либо ещё, кроме вашей родительской любви», — с тоской подумала она тогда. — «Но ничего страшного… Чего не имеем, того и жаждем. Не так ли, мастер?»

Воспоминание вытащило её из омута.

Обелия тяжело и рвано дышала на белой плитке. Вокруг ощущались руки. Её тело качали, как волны лодку.

— Заземляйся, — голос, успевший стать хорошо знакомым. — Ты не одна, я с тобой…

«Вдох», — длинными безликими коридорами плутали долго. Сила молчала, как мёртвая.

«Выдох», — камер не было, Джанго проверил и перепроверил, ему можно доверять, он чист и светел.

Пространство вокруг — венец безнаказанности, вседозволенности…

«Вдох», — она не искала ситхов.

«Выдох», — почему Метеллос, почему так близко от Корусанта, почему так близко от Храма, как никто не заметил, как же плохо, плохо…

«Вдох», — лестница, это Джанго нашёл лестницу; увидев её лицо предложил пойти первым, но она взяла его за руку, да, он бы велел не входить, если бы пошла за ним…

«Выдох», — о, это была пыточная, ох, сколько в ней умерло и принудительно вернулось к жизни. Чистые полы…

«Вдох», — экспонаты, осквернённые останки по банкам, разинутые в ужасе рты.

«Выдох», — судорога.

— Джанго, — она беспомощно всхлипнула. — Нас у-у… нас убива-а-аю-ют…

«Вдох… Не плачь, слезами не помочь ни живым, ни мертвым, забыла?»

— У-у-у-у, — «жестоко убивают, жестоко и страшно».

Ладони по спине, её гладят.

— Найду и казню, — клятвенное. — Здесь не только джедаи…

«Выдох», — снова судорога. — «Успокойся».

Кролик не должен бояться удава. Самое почётное, что может сделать джедай — это доблестно умереть. «Страшно, страшно…»

«Вдох», — это действующая лаборатория, действующая. Доказательства… доказательства…

«Выдох… помнишь «вдруг» и «неожиданно» мастера? Помнишь, всё взаимосвязано, и ничего не появляется из ниоткуда?

«Вдох… Помнишь, всё логично, но смертный разум не способен понять этого, если не отойдёт в сторону и не успокоится?»

«Выдох», — руки освобождённого Джанго вокруг неё. — «Сила подарила тебе любовь, чтобы ты справилась».

Она зарылась лицом в его плечо, бессильно плача.

«Вы говорили, мастер, что я сильная, что нонконформист… Нет, мастер… все мы, перед гримасой такой страшной смерти — никто».

Джанго что-то бормотал на мандо’а, заземляя, успокаивая. Обелия не могла услышать его.

— Сфотографируй, — пересохшими губами попросила. — Улики надо… улики… Я не могу… Не получается.

Джанго поднялся. Взял её на руки.

— Прости, — голос Обелии дрогнул. — Прости…

— Ради всего святого, — тихо проговорил он, направляясь к лестнице. — Не извиняйся.

 

***

 

Обелия вернулась на Корусант как на очень сложный экзамен, к которому никак не готовилась — со странным чувством принятия ситуации, харизмой в шаге и отодвинутым очень далеко чувством паники. Накануне Джанго собрал ей целый чемодан улик, велев самостоятельно не смотреть. Он вернулся в лабораторию очевидного ситха один и у него было время оглядеться по сторонам.

На ночь выпивали. Первый час — молча.

Она переоделась уже сойдя с рейсового корабля. Доехала до Храма быстро, избежав часа-пик сложного столичного траффика.

Перед лестницей, ведущей к главному входу, стало нервно. Обелия вспомнила, как ей было нервно днём ранее — решила, что в текущий момент на душе было очень даже спокойно. Но одиноко. Не хватало Джанго рядом. С ним не было страшно.

Спокойным шагом она поднялась наверх, с рюкзаком на спине и чемоданом в руке. Ничего необычного — мало ли кто и как возвращался со всяких миссий.

«Держи лицо, а то потеряешь», — от собственной шутки стало забавно. — «Так, нет, успокойся, никакого веселья, а то пробьёт на истерические хи-хи, ха-ха». Обелия, впрочем, считала, что повод для них имелся весомый — она всё-таки трижды натыкалась на факт продолжения существования ситхов.

«И ведь не искала!» — Что-то в ней выло. — «Мой грандмастер искал!»

Поднялась до самого входа — успокоилась. «Проходим мимо, не задерживаемся».

Один из стражников Храма повернул длинное и широкоплечее тело в её сторону.

Обелия не испугалась, но напряглась — она являлась джедаем, пусть и официально не числившимся в списках из-за своих обстоятельств. Разборки со стражниками не должны были помешать её планам; в конце концов, было почти нечего скрывать. Но время, да, они могли украсть время — не хотелось его отдавать. Именно поэтому она сознательно не заметила движений стражника, не задержалась, прошла мимо, двинулась дальше. В любом случае, они не имели права покидать свой пост за конкретными исключениями, а Обелия в число таковых исключений не входила. Наверное.

Ноги завели её дальше в массивный холл. «Сразу подняться в Совет?» — сосредоточенно и нервно подумала она. Изначально планировалось найти грандмастера, но Обелия, к сожалению, не знала его номера апартаментов. И спросить было не у кого; мало кто мог знать, в принципе.

Почти неслышные шаги за спиной, подобранное под себя присутствие в Силе, аскетичное, стоическое.

— Тебя не может быть, — глухой голос из-под маски. — Призрак.

Она не вздрогнула.

— Призрак, — тихо согласилась, оборачиваясь.

На них, к счастью, почти не смотрели. Людей было мало в холле — час общей занятости. Другие стражники из разных углов, впрочем, созерцали. Не хорошо и не плохо.

— Не имею честь быть знакомой, — соврала Обелия.

Безликое тело в униформе еле заметно напряглось.

— Тебя не может быть, — глухо повторил голос из-под маски.

— И тем не менее, — не без доли язвительности возразила Обелия, — я есть. Парадокс произошёл в Силе. У меня дела, — пальцы крепче сжались на рукояти чемодана. — Надо доложить Совету.

— Йода сказал, ты погибла.

Парадокс произошёл в Силе. А нашему дражайшему Грандмастеру Ордена стоило бы не медитациями заниматься, а головой думать, — и Обелия собралась пойти дальше, поскольку конкретному человеку она абсолютно ничем не была обязана, но её словно пригвоздило к месту.

Медленно, очень медленно, рука стражника потянулась к маске на лице. Сняла и её, и, соответственно, должность с себя, на них ведь смотрели — Обелия уронила челюсть, остолбенев.

— Ты что делаешь?! — прошипела неверяще. — Надень! Тебя ведь обратно не возьмут!

Серые глаза, очень печальные, смотрели на неё.

— Фимор, ты с ума сошёл!

Она видела его прежде только на фотографиях и видео из архива мастера. Бледное и худое лицо, красивое в своей мужской аскезе, оставалось перед ней безропотным, серьёзным.

— Как не сойти с ума, если я был накануне на молебне за твой упокой,— проговорил тихо, немного хрипло от непривычки использовать голос, — сестра.

Обелия, у которой последние несколько суток нервы были на пределе по самым разным причинам, невольно ощерилась.

— Что тебе с этого, — потребовала. — А? Вот именно, что ничего. Покинуть род, отречься от него — очень модно среди нас. Но я спешу обратно, Фимор. И по очень хорошей причине в том числе! Мне некогда объясняться с тобой.

— Найдётся десять минут? — спросил он спокойно.

У неё никогда не было старшего брата, как такового — с тех пор, как мастер отрёкся от своего первого падавана от ужаса и боли падения Ксанатоса, Фимор не вылезал из-под маски стражника. И всё равно вдруг вспомнилось, как ей хотелось, чтобы брат был. «Стыд и позор», — безжалостно упрекнула себя Обелия. — «Взрослым нельзя себя чувствовать так по-детски, это не солидно».

— Не… не больше, — она мысленно пнула себя за концессию.

— Хорошо, — подобие улыбки мелькнуло на его губах, но тут же исчезло. Лицо снова сделалось печальным. — Ты выглядишь старше.

— Мне двадцать пять. Теперь.

— Ты умерла в пятнадцать, — он будто напомнил ей.

— В этом мире. Или в моём прошлом, вашем будущем.

— Вот как? — Фимор чуть вскинул брови. Наклонил голову вбок. — Значит, всё же не призрак. Не показалось.

Обелия чувствовала, как её рассматривали с помощью Силы.

— Что есть призрак, — тяжело вздохнула, — если не дух бестелесный. Как видишь, тело при мне. Значит, не призрак.

— Расскажешь? — глаза у него всё ещё были очень и очень печальны.

— Мне надо в Совет. И я тебе ничем не обязана.

— Можно с тобой, когда переоденусь?

Обелия опешила.

— Фимор, ты с ума сошёл, — повторила. — Если совсем с поста уйдёшь, то обратно в стражники точно не возьмут.

— Ладно, — он безразлично пожал плечами.

— Мы в первый раз в жизни разговариваем.

— Прости. Я работал.

От сюрреализма в голове начало стучать в висках. Холодная рука дотянулась до точки над её левым ухом, спокойно сняла боль прикосновением.

— Можно? — повторил Фимор. — Пойти с тобой?

— Ущипните меня, кто-нибудь, — пожаловалась Обелия. — Ну можно. Только быстро. Пока моя нервозность не вылилась в истерику раньше срока.

Чувствуя себя то ли во сне, то ли в анекдоте, она потащилась за ним по коридорам. Когда дошли до двери его апартаментов, он скрылся внутри, не заперев за собой, но Обелия не вошла. Вместо этого, как приличная женщина, запутавшаяся в комке нервов настолько, что взбудораженная напряженность уступила апатии, она сползла по стене, не отпуская ручку чемодана.

Ей всё ещё было плохо от увиденного вчера.

Фимор переоделся быстро.

— Воды? — спросил, оказавшись в дверном проёме.

— Мира без ситхов, — съязвила Обелия. Поднялась, охнув.

Фимор терпеливо ждал.

— Не надо воды, — сжалилась она. — Вообще ничего не надо… Чтобы Йода прислушался, надо! Грандмастера нашего надо… И почему ты всё ещё ни о чём меня не спрашиваешь? Неужели нет вопросов? Никаких? Совсем?

Фимор спокойно запер за собой дверь.

— Сила говорит, ответы сами появятся… если пойду с тобой.

— Ну, — Обелия замялась. — Ну да. Справедливо. Но ты правда… вот так… взял и поверил?

— Почему бы и нет? Сила говорит, ты не врёшь.

Она озадаченно моргнула.

— Ну да. Прости, я… отвыкла… что ничего не нужно долго объяснять джедаям… твоего калибра.

Фимор почему-то посмотрел на неё ещё печальнее.

— Градмастера Дуку сейчас нет на месте, — сообщил тихо. — Квай-Гон всё ещё на Калевале. Его решили оставить в покое, как и дядю Раэля.

— Так значит… смерть моей юной версии…

— Официально провозглашена. Тела нет.

Они пошли обратно по коридору. Обелия чувствовала бы себя неловко, если бы парадоксальность ситуации не выбила настолько из колеи.

«Фимор. Кто бы мог подумать… Зачем? Почему сейчас?»

Она прочистила горло:

— Как прошёл молебен?

— Грандмастер присутствовал, — тихо ответил Фимор. — Йода тоже. Они повздорили потом, и магистр Дуку покинул Храм. Квинлан Вос и магистр Толми пришли, но на весь молебен не остались.

— А ты?

— А я сторожил залу. Кому-то надо… оставаться до конца. Хотя бы тенью в углу.

Несмотря на хаос в голове, Обелию вдруг осенило, почему Фимор стал стражником. Но искренне посочувствовать не получилось, лишь понять.

— Кто со всеми, тот ни с кем, — напомнила тихо.

— Удел джедая нашей эпохи.

— Но ты решил снять маску. Сбросил с себя обеты стражника, как робу перед дуэлью.

«Из-за моего внезапного появления».

Он задумчиво хмыкнул.

— Возможно… я не настолько хороший джедай, как привык думать. С другой стороны, — и качнул головой. — Никого из нашего рода «хорошим джедаем» не назовёшь. Даже самого Йоду, — и скосил на неё взгляд. Сквозь маску смирения пробилась искорка хитрости. Он провёл ладонью по шее.

Обелия покраснела, осознав, что шарф немного сполз. Поправила свободной рукой.

— Не спрашивай, — буркнула.

— Не буду, — покладисто согласился Фимор. — Всё равно узнаю. Скорее всего, раньше, чем мне хотелось бы.

— Ты… пожалуй, чрезмерно спокоен.

— Служба в страже учит терпению. Все тайны становятся явными. Но торопить их раскрыться не следует… Необходимо вслушиваться и всматриваться. Тот, кто со всеми и ни с кем… нередко бывает везде и нигде. Позиция наблюдателя.

— Звучит… одиноко.

— Но интересно. Та же мебель смогла бы поведать многое, если бы только её спросили.

— Но люди — не мебель, — нахмурилась Обелия.

— Разве? — Фимор скосил на неё взгляд. — Я бы не обманывался. Наоборот, редко, когда в отдельном индивидууме видят человека. В тебе, — он скользнул ладонью по своей шее, — увидели?

— Да, — хрипло ответила Обелия. Прочистила горло. — Да.

— Тогда у меня нет вопросов.

Фимор нажал кнопку лифта.

 

***

 

Обелия хотела бы сказать, что они ворвались в зал заседания Совета как черти, иначе говоря, как кто-то, кто вызывает к себе немедленный пиетет, или даже авторитет, но в итоге вошли постучавшись, даже не с ноги открыв дверь — молодая женщина, взъерошенная, в шарфе, и бледный «шкаф» меланхоличного вида.

Чемодан тяжело стукнулся об пол.

— Добрый день, — кашлянула Обелия.

На них таращились. Очевидно, за наглость. Не успели признать в пришедших целых двух учеников Квай-Гона.

— Мы вам сейчас его испортим, — вежливо предупредила Обелия. — Фимор, будь другом, закрой дверь.

 

***

 

В некоторые моменты жизни события развиваются настолько стремительно, что ощущение некоторого сюрреализма от водоворота впечатлений сменяется странным чувством спокойствия. Так Обелия и сообщила магистру Сайфо-Диасу, когда тот посадил их с Фимором пить чай у себя в апартаментах.

— Компания сравнительных безумцев в таком случае — именно то, что нужно, — мягко сообщил он. — Солёный перекус предпочитаете или сладкий?

Обелия, ничего не евшая ни прошлым вечером, ни нынешним днём, невнятно кивнула. Фимор рядом не шевельнулся.

«Профдеформация, наверное», — не без цинизма подумала она.

— Сахар? — мягко спросил Сайфо-Диас.

Показалось, что магистр задавал слишком сложные вопросы.

— Сахар, — утвердил он. И ушёл на свою кухню.

Обелия осмотрелась по сторонам. Гостиная его апартаментов была очень просторной и изысканно-аскетичной. Всё было в сдержанных тонах. Одно только лишь бросалось в глаза — огромное количество подушек разного размера. Недолго думая, Обелия, притянув к себе Силой одну, сунула её за спину, чтобы поудобнее устроиться на диване. Фимор продолжил сидеть чинно, как статуя.

«Не предлагай ему последовать твоему примеру, у человека жизнь перевернулась с ног на голову».

«С другой стороны, а у меня нет?»

«Это неважно, не трогай, а то спугнёшь».

Обелия тяжело вздохнула.

— Шарф, — тихо напомнил Фимор.

Пришлось снова поправить.

— Тебе когда-нибудь казалось, — Обелия начала уверенно, но запнулась, — что… жизнь порой довольно… абсурдна?

— В плане?

— Времени.

«Если брать только сегодняшний день, то прожила словно целую жизнь, ещё и не свою… Кажется, будто Джанго обнял меня на прощание вечность назад. События же после этого… или отчасти выветрились из головы, так и не успев осесть, или попросту «не переварились» из-за стремительности. Очень странное ощущение. Я уже и не помню, как магистр Сайфо-Диас и под каким предлогом пригласил нас на чай. И ведь привёл к себе в гости!»

Фимор, скрестив руки на груди, задумался.

— Время относительно, но объективно, — произнёс наконец.

Обелия смерила его довольно многозначительным взглядом.

— Мы являемся плодами одного дерева, — проговорил Фимор, не глядя на неё. — Каждый из нас и чудак, и чужак. И мы «выпадаем» из времени каждый по-своему. Я был в страже, где нет суеты сует. Ты перенеслась на десять лет назад. Ксанатос отрёкся от вечности, перейдя на Тёмную сторону… Не время абсурдно, мы абсурдны, поскольку берём начало от нашего мастера, — и вдруг скосил на неё взгляд. — Падавана не планируешь брать в будущем?

Снова вспомнился Энакин — маленький, энергичный, щедрый, мечтательный.

Обелия моргнула, и мальчик в её мыслях вдруг вырос, обернувшись молодым мужчиной. Она почувствовала хаос в его груди, нужду в узде и поводьях. Стало почему-то тоскливо.

Ей казалось… не получилось бы стать ему тем мастером, который был бы нужен. Хотя, может, она ошибалась. Двоякое было впечатление. Странное. Горькое.

Обелия облизнула пересохшие губы.

— Нет, — ответила медленно. — Не планирую.

Сайфо-Диас вышел с подносом.

— Нет ничего страшного в том, чтобы не иметь падаванов, — спокойно заметил он. И разлил на троих чай.

— С Яном, вашим грандмастером, сейчас наверняка связываются через разные комлинки, — магистр устроился поудобнее в кресле. Поднял свою чашку, пригубил.

Обелия и Фимор, как по команде, потянулись к своим.

— Итак, — Сайфо-Диас поставил чашку обратно на журнальный столик. — Подытожим, чтобы вспомнить, итоги неожиданного совещания Совета. Вашего грандмастера немедленно вызывают в Храм. Улики из чемодана на экспертизе. На Метеллос выдвигается команда… Три Советника подали в отставку. Ты, Фимор, официально ушёл из стражи. Тебе, — кивок Обелии, — я должен создать новый профиль, а заодно и бэкграунд для нашего реестра. Джанго Фетт был найден и спасён из рабства. Орден ему должен компенсацию, — и задумчиво побарабанил длинными пальцами по столу.

— Магистр? — кашлянула Обелия. — Я скоро полечу на Калевалу.

— Мы, — поправил Фимор.

— Если вы хотите на Калевалу, — покладисто отреагировал Сайфо-Диас, — мне тем более нужно создать нашей гостье из будущего профиль. В противном случае, своего рода побег из Храма будет сложнее осуществить.

— Вы так думаете? — нахмурилась Обелия.

— Милая, ты в красках описала свою реакцию на обнаруженное вчера. По-хорошему, после подобного опыта, необходимо обследоваться. Мысль оставить тебя в покое до поры, до времени пока превалирует в Совете. Но сам Совет треснул, — почти виновато развёл руками Сайфо-Диас. — Предрекаю, что отставка магистра Йоды — вопрос дней, а не недель. Лучше бы вам выскользнуть из Храма до неё.

— Почему? Нет хороших кандидатов на позицию?

— Есть. Но никто из них не обрадуется внезапно свалившейся ответственности перед настолько жутким лицом опасности.

— Даже наш грандмастер?

— Обелия, — хмыкнул Сайфо-Диас. Замер. — Да, красивое имя, тебе идёт. Так вот… Ян, — магистр задумчиво потёр подбородок, — очень зол. Нервы у него расшатаны. Комари… числится пропавшей без вести, — его взгляд затуманился, став далёким, — и ничего хорошего эта девочка больше ему не принесёт. Трагедия Галидраана очень подкосила его. Официально он всё ещё Советник, но… всё шло к тому, чтобы отказался от должности. Собственно, Ян до сих пор занимает кресло, поскольку авторитетная позиция позволила ему тайно отправиться на поиски Фетта. Он быстро понял, что Орден провели с Галидрааном.

— Грандмастер хотел искупить вину, — кивнула Обелия.

— Ян всегда руководствовался благородством в своих действиях, и раскаяние ему не чуждо. Он быстро разузнал, какую участь подготовил Тор Визсла своему политическому оппоненту, — Сайфо-Диас пригубил свой чай. — Тем не менее, найти конкретного человека под ошейником довольно трудно. Дозор фактически приговорил Фетта к бесславной, долгой и мучительной смерти… Ян не простил себе недальновидности, поэтому приступил к поиску как только, так сразу. И всё же, без воли Силы было бы невозможно спасти молодого человека… за крайне малой вероятностью найти.

— А Комари? — прочистила горло Обелия.

— Если бы имелись предположения, куда она сбежала, — развёл руками Сайфо-Диас. — Ян начал с Фетта. Дилемма выбора тоже ударила по нему. Комари, — магистр вздохнул. Покачал головой. — Сбежала по своей воле, никому ничего не сказав. Если говорить об ответственности… как бы это жестоко ни звучало, она расплатилась, или расплачивается, за собственные поступки. Фетт, по нашему мнению, не был виноват в трагедии Галидраана. Мы недоглядели, мы позволили себе быть обманутыми губернатором, Сенатом и Дозором Смерти…

— Мрачное место, наша галактика, магистр, — Обелия вынудила себя сделать ещё один глоток чая.

— Раньше было лучше, — вдруг подал голос Фимор. — И в Храме становится меньше утешения.

— Вот как? — заинтересовался Сайфо-Диас.

Фимор задумчиво кивнул. Уточнять он не захотел.

— Так или иначе, теперь доказано, что нам копают могилу, — проговорил магистр. — Не бойтесь, Совет ошарашен. «Мыслители», которым свойственна демагогия, ушли в отставку. Хоть я и сам не чрезмерно активен, сам факт того, что в существование ситхов поверили, придаст мне сил. Уже придал. С моей стороны, спешу заверить, будет предпринято всё, чтобы не допустить стагнации в нашей вертикали власти. Я долго ждал этого.

— Ваши видения, — кивнула Обелия. И вдруг поёжилась.

— Полагаться пока на них не стоит, как и прежде, — предупредил Сайфо-Диас. — Они показывают одно из возможных развитий событий. Как я считаю, самое худшее. Возможно… теперь, когда Совет «прозрел», видения изменятся. В любом случае, сейчас вам не стоит об этом думать. Сосредоточьтесь на простом. Квай-Гону нужна помощь на Калевале. Смерть Оби-Ван, твоей юной версии, тяжело ударила по нему… До неё он неоднократно запрашивал подкрепление, и Орден каждый раз собирался выделить ему хотя бы ещё одного рыцаря…

Обелия этого не знала.

— Но каждый раз что-то ещё происходило в политическом мире, что требовало нашего немедленного вмешательства в существенном количестве, — закончил мысль Сайфо-Диас. — Сейчас Квай-Гон уподобился Раэлю. Заявил, что Бо-Катан Крайз не бросит, что убережёт хотя бы одного ребёнка. Но позиция регента-джедая в мандалорских колониях… не самая безопасная затея для реализации. Пиджаль располагал к такому решению, в отличие от Калевалы. Даже если Квай-Гон умудрится централизовать власть, долго он вряд ли протянет. Дозора слишком много, а их шпионов ещё больше.

— Я посоветовала Джанго лететь на Калевалу, — призналась Обелия.

Совету она почти ничего не сказала о своём возлюбленном, только самое главное и в общих чертах.

— Охотиться на Дозор? — приподнял брови Сайфо-Диас. — Разумно. Он сможет сполна удовлетворить свою жажду мести. Единственное, клан Визсла не участвует в налётах, лишь руководит процессом.

Обелия не стала говорить, что Джанго такая мелочь вряд ли могла бы остановить.

— Кто знает, — магистр отпил ещё из чашки. Задумался. — Столкновение лицом к лицу с жестокостью вынудило достаточное количество пацифистов смахнуть пыль со своей брони. Фетту всё равно нужно будет «показать себя». Но… и ловушки, в которую попал, он сможет избежать с новыми последователями. У калевалийцев есть деньги. Если, с их поддержкой, Фетт начнёт регентствовать над Бо-Катан, в проигрыше останется только Дозор. Ты дала ему хороший совет. Посмотрим, последует ли ему.

— Должен.

— Почему?

— Нет… ничего такого, что говорило бы обратное, — нашлась Обелия.

— Это он подарил тебе шарф? — повернул к ней голову Фимор.

Обелия невольно покраснела.

— Ну и что? Хороший шарф…

— У тебя любопытные предпочтения в мужчинах.

— Не твоё дело, — отрезала Обелия. — Я не принимаю критику от тех, кто не являлся солидной частью моей жизни.

— Я созерцал тебя со стороны много лет, — спокойно напомнил Фимор. — До падаванской косички и после.

— А я тебя — нет!

— Дети, — кашлянул Сайфо-Диас. — Вы так ничем и не перекусили. Обелия, угостись хотя бы крекерами. Фимор, конфеты.

Насупившись, она угостилась крекерами. Фимор послушно взял в руки миску со сладким.

— Давай, я тебя формально возьму в падаваны, — задумчиво предложил Сайфо-Диас.

Фимор поперхнулся.

— Если вам так угодно, — растерялась Обелия.

— Нет, — отрезал её падаванский брат.

— Почему? — спросил его магистр.

— Вы… знаете нас? В сумме?

— Моя дружба с Яном пережила очень многое, — пожал плечами Сайфо-Диас.

— Нет, вы догадываетесь?

— Не всё настолько плохо, — нахмурилась Обелия.

Фимор очень выразительно на неё посмотрел. Она поджала губы.

— Хаос меня развлекает, — благостно улыбнулся Сайфо-Диас. — Люблю, знаете, жанр мелодрамы…

— А сериалы в десять сезонов? — с подозрением посмотрела на него Обелия.

— Само собой. Каждый раз включаю, когда занимаюсь уборкой. Или если видения мучают. Регулярные сюжетные повороты вытягивают из одного шока, погружая в другой

— Прекрасно, я принимаю ваше предложение.

И брякнула:

— Но я встречаюсь с Джанго Феттом, и вопрос наших с ним отношений это не вопрос, а констатация факта.

— Если расскажешь, как всё началось, достану попкорн, у меня есть, — покладисто согласился Сайфо-Диас.

«Вот он, оплот адекватности Совета», — подумала Обелия не без облегчения, с уважением.

У Фимора начал дёргаться глаз.

— Солёный или сладкий попкорн? — безмятежно спросил Сайфо-Диас.

— Люблю солёный, но без фотонной шипучки его не ем. А вы?

— И я, — просиял он. — Но мне больше нравится запивать его пивом, с размешанной в нём столовой ложкой лимонного сиропа.

— О, — Обелия моргнула. — А так можно?

— Можно! И очень вкусно. На моей родной планете так пиво и пьют. Фимор, тебе налить?

Старший падаван Квай-Гона долго думал.

— Нет. Только фотонную шипучку, если у вас есть, пожалуйста.

Пока Сайфо-Диас снова отлучался на кухню, Обелия со вздохом откинулась на диване. Она прекрасно понимала, что они втроём дружно выпихивали из головы содержимое чемодана, а также шумные разборки в Совете, но ей было парадоксально всё равно.

Не хотелось думать о гибели своей юной версии. Не хотелось думать о смерти Сатин, об осквернённых останках в действующей лаборатории, о том, что Джанго не нашёл в ней зацепок касательно личности ситха… Не хотелось думать о горе мастера, неожиданной решимости Фимора, бессильной ярости Дуку, скитавшегося где-то, пока до него пытались дозвониться… Не хотелось думать об Энакине, если Обелия попала в параллельную реальность, а не в прошлое…

Она устало прикрыла глаза. Вместо ожидаемого мрака или ужаса перед глазами встал бескар’гам, затем знакомое лицо.

«Быстро меня колонизировали», — призналась самой себе Обелия. — «Но что поделать? Несмотря на Храм, Джанго всё равно теперь для меня ближе всех. Неужели это плохо? Я ведь… заслужила, разве нет?»

Воздух наполнился характерным запахом попкорна. Затем появился магистр Сайфо-Диас с ещё одним подносом.

— Взять на себя ваш джедайский род мне ничего не стоит, — благодушно прокомментировал он. — Так что не стесняйтесь со своими причудами. При всём уважении, вы меня ничем не удивите.

— То есть моё путешествие во времени вас не настолько сильно смутило? — не удержалась Обелия.

У Сайфо-Диаса не дрогнула рука, пока наливал лимонный сироп в её стакан.

— Немного, — признал он. — Но не так, как того же Мейса. Молод он ещё. Не привык, — и совершенно спокойно, используя Силу, сдул крышку с закрытой стеклянной бутылки пива.

Обелия и Фимор почти по-детски вытаращились, разинув рты.

— Это ваш грандмастер меня научил по молодости, — подмигнул им Сайфо-Диас. И посерьёзнел. — Так давайте же выпьем в том числе и за его здоровье.

 

***

 

Когда Фимор удалился в свои покои, Сайфо-Диас любезно разложил Обелии диван в своей гостиной и выделил ей очень дорогую ночную сорочку.

— Была у меня как-то пассия, лет двадцать назад, — рассеяно объяснил, роясь в ящике с какими-то склянками. — Барышня высшего сорта, профессиональная пианистка… Моим любовным интересам почему-то всегда было свойственно оставлять мне что-то «на память». Эта, собственно, ушла, оставив сорочку, уже постиранную, и бутылку очень хорошего красного. Вино мы с Джокастой выпили, у неё тоже как раз был разрыв…

— А как они вам что-то оставляли, если в Храм не пускают чужих? — полюбопытствовала Обелия. — Или вас на миссиях хватали под локоть?

Сорочка была очень хорошей — скромного покроя, шёлковая, нежно-голубая.

— Когда как, довольно часто курьером, — беспечно отозвался магистр. — Ни одна из них не отправила яда, что радует… О, нашёл.

И опустил на журнальный столик дорогого вида склянку.

— Крем для лица, увлажняющий, и так далее, — серьёзно объяснил Сайфо-Диас.

— Тоже подарили?

— Нет, этот я сам купил. Выяснилось, впрочем, что он для более молодой кожи, так что пользуйся на здоровье.

Обелия, притянув к себе склянку, внимательно изучила состав.

— Недешёвый, наверное, — растерянно моргнула.

— Приличные джедаи делают правильные инвестиции, а потом загадочно молчат о своём капитале, — пожал плечами Сайфо-Диас, поднимаясь.

— Да, но… и крем качественный. По составу видно.

— А, — он моргнул. И улыбнулся. — Что ж, был у меня роман с одной зазнобой… Увлекалась, заодно и меня увлекла.

— Вы очень легко об этом говорите, — растерялась Обелия.

— О чём?

— О связях… Вы не подумайте, не осуждаю, просто…

— Тебе немного странно, не так ли? — Сайфо-Диас спрятал ладони в карманы. Посмотрел в сторону. — В добрых романах короткого срока есть своя прелесть. Я увлекался, был влюблён, но никогда не любил. Ни одна моя пассия тоже меня настоящего не полюбила. Но нам обоим всегда было приятно… Галактика кишит людьми, но даже в икуменополисе душа может чахнуть от одиночества. Порой нет ничего плохого в игре, если знаешь, что она, как таковая, есть. Почти все мои бывшие интересы замужем сейчас, у многих дети.

И с невольным вздохом посмотрел на Обелию. Отвернулся. Подошёл к длинному и широкому окну. Сад Тысячи Фонтанов спал за ним, укутавшись в мирный мрак.

— Ты не просто влюблена, — произнёс тихо. — По ауре видно. Тебя тянет к сомнениям, но они разбиваются о комфортный покой, который пока в новинку. Его невозможно подделать, поскольку подделка разит равнодушием… холодом… Между тем, в этом покое всегда тепло, даже если порой сквозняк. В нём безопасно. Влюблённость же… это не про покой. Нет, — Сайфо-Диас покачал головой. — Нет. Влюблённость полна надломов. Лично я считаю её одним из самых страшных типов внутренней трансформации, который можно пережить… Не только из-за последствий для личности, но и потому что переживающий её не понимает, что взлёты и падения в ней есть не что иное, как танец смерти и возрождения… до тех пор, пока не размыкается круг, становясь спиралью. Каждая влюблённость что-то безвозвратно рушит внутри. Идеалы, обычно. Наивность… невинность… И только потом приходит любовь. Зачастую. Когда сердце перестаёт искать возможность трепета.

Он помолчал какое-то время.

— Но тебе это не страшно, — произнёс наконец. — Бояться не стоит. Идеалы, наивность, невинность… всё это ты уже потеряла. Судя по всему, Фетт тоже. Чудо нередко приходит, когда его совсем не ждут, и когда в него почти не верят или вовсе не верят… Разумеется, — магистр вздохнул, — мне бы хотелось проверить ауру Фетта на взаимность… Но ты относишься к людям инстинктивными ты бы не полюбила, не потянись он к тебе первым.

И, обернувшись, улыбнулся, светло и скромно.

— Однажды ты перестанешь бояться, — произнёс. — Я слетаю с тобой и Фимором на Калевалу. Надолго меня не отпустят, к сожалению, но, — развёл руками, — я давно безвылазно нахожусь на Корусанте, имею право развеяться. И Квай-Гону надо помочь. Непонятно, как он себя чувствует сейчас, и что с ним станет потом. И всяко лучше, если за Фетта замолвит слово один из Советников.

Озарённый светом своих апартаментов, с тьмой за спиной, что смотрела на него — таким его внезапно осознала для себя Обелия, никогда прежде не общавшаяся по душам с Сайфо-Диасом. Спокойное и сильное тело, гордая осанка с обманчиво расслабленными плечами, струящиеся тёмные волосы по спине, почти как у Квай-Гона; мастер, наверное, вдохновился чужой причёской… Воин, мудрец, обременённый пророк, переживший многое и повидавший многое, добрый, бесконечно добрый, одинокий, бесконечно одинокий, упрямый в своей безмолвной борьбе…

«Никто так и не спас его», — вдруг подумалось. Сила вспыхнула в висках.

— Отдыхай, падаван Обелия, — мягко сказали ей. Сайфо-Диас медленно направился к своей спальне. — Ночь всегда сменяется рассветом, и утро вечера мудренее… Спи спокойно.

Notes:

"Hannibal ante portas" — (с лат. — «Ганнибал у ворот») — латинское крылатое выражение, которое употребляют как указание на близкую и серьёзную опасность. Соответствует «враг у ворот», «война у ворот».

Chapter 5: Aut viam inveniam, aut faciam

Notes:

Напоминаю, что в этой работе нет ни одного надёжного рассказчика хД
(и что у всех героев "беды с башкой")

(See the end of the chapter for more notes.)

Chapter Text

Машина гудела в гиперпространстве, железная туша железной птицы с железным сердцем.

Джастер, хлебнув лишнего, нередко философствовал вслух, задрав голову к звёздному небу, о том, что крылья на то и крылья, чтобы символизировать свободу. Он бы и не представил… Нет, он бы представил. И придумал бы из этого целую легенду, сказитель, и назвал бы историю чем-то вроде «Джанго освобождённый» и скрыл бы в ней многое, оставив лишь самое главное.

Сам Джастер редко говорил чистую правду о своём прошлом, всё время переиначивал, всё время трактовал, как гадалка свою колоду карт; «я родился деревом, но волшебным деревом, с ползучими корнями, и рубили меня под самый пень, но мне-то было что, и пень жив, если решил не умирать»…

— Сколько раз это было, Джастер?

Голос ещё не до конца восстановился, связки дрожали в глотке, как усталые верёвки. Били тогда со вседозволенностью, волокли тоже, провоцируя боль, но не приближая к смерти, в ней отказывали. С Обелией не нужно было говорить громко, она смотрела во все глаза и слушала во все уши. От человеколюбия её естества, от доброты изгиба бровей дрожали ладони, слабела челюсть. Джанго жадно заполнил ей свою память, вытесняя не отгремевшие в голове цепи, хлысты и брань — и было мало. Он грезил наяву, но пространство вокруг отзывалось холодом. Постель остыла, золотистых волос не осталось, духи выветрились.

Дотронулся грубой ладонью до губ — они всё ещё были непривычно нежными от поцелуев.

«Если не увижу её скоро», — подумал Джанго, с тяжёлым выдохом запрокидывая голову. — «Я начну сходить с ума».

Он отпустил её слишком рано. Он должен был её отпустить, чтобы вернулась к нему сама.

— Я не настолько надломлен, — тихо произнёс в пустоту корабля.

Взгляд отказывался становиться ясным, отказывался сосредоточиться на потолке. Ясность приносила с собой тишину, а сосредоточенность — пустоту. И то, и другое могло подтолкнуть к жажде расправы, расплаты, справедливости. Джанго не собирался позволять их себе пока. Он помнил протокол. Переживших страшное, по заветам Джастера, не пускали к оружию немедленно, и не только для того, чтобы не застрелились. Джастер считал, что скорая жажда мести несла опустошение, не утешение; он говорил, что сначала требовалось исцеление, и не только физическое — нужен был «выдох». Джанго почти забыл об этом. Он бы забыл, если бы не Обелия, если бы она, растерянно всмотревшись в его бритое лицо, не разглядела в нём человека, не смягчила взгляд, узнав в нём такого же путника, как сама.

За мягкость её последовавших шагов, настороженных, но добрых, Джанго душу бы продал — если бы не пошла вперёд. Но она пошла. Не будь он преемником Джастера Мерила, колени бы дрогнули — в нём увидели человека, в нём не увидели чудовища, в необходимости его спасения не усомнились, об оказанной ласке на том проклятом корабле не пожалели.

Затем он получил больше, чем то, на то что смел рассчитывать. И ещё больше. И опьянел. И пропал.

«Нет, это произошло раньше», — рассеянно потёр лицо. Пальцы, мозолистые, покрытые шрамами, снова коснулись губ.

Он висел тогда на цепях, как прокажённый, как тварь, в том чёртовом тёмном карцере. От голода, жажды, изнеможения, боли разум уже не был способен грезить наяву, мысли крали остатки сил, а Джанго собирался бороться до горького конца — лучше бы его убили в порыве ярости, лучше смерть, чем шприц. Он не услышал ни криков снаружи, ни бластеров. Когда дверь отворилась, и на пороге оказалась женщина, Джанго подумал, что умер. Он продолжал это думать, пока непривычно ласковые руки освобождали его, пока непривычно мягкие слова заполняли воздух. Пересохший рот не смог ничего не сказать, и все слова кончились. Когда-то тогда он и пропал. Когда-то тогда и понял, что никогда, никогда её не отпустит, хотя бы из сердца, хотя бы из мыслей; тоска, опустошение, горечь — всё отступало, когда возвращался в памяти к тем самым минутам. А потом, когда нашёл её, едва утолив жажду крови, забрав бескар’гам, когда прибежал, как полоумный, сам не зная зачем, когда она не отвернулась, когда не испугалась, пошла на встречу, и всё, что, казалось, пригрезилось, оказалось истиной светлее — жизнь с такой силой отозвалась в груди, что снова захотелось взять флаг Джастера в руки, и подумалось, что можно, можно было бы начать всё сначала… И ничего не рухнуло, краха не последовало, крах он уже пережил, нет, Обелия увидела в нём свободу, а не клетку, мужчину, не зверя…

Она не могла знать, как рабство приблизило его к собственной тьме. Не могла знать, как в мечтах, перед сном на нарах, Джанго убивал Дозорных Смерти, вынося им свой смертный приговор, жестокий, кровавый, беспристрастный; не могла знать и о чужих фантазиях, в которых Орден ползал перед ним на коленях в своих бессмысленных извинениях. От последних отрёкся на том проклятом корабле, когда понял, кто его спас, потому что продали его в рабство тем, кто почти не оставлял следов — его мог спасти или джедай, или случай. Он отрёкся от этих фантазий снова, когда узнал, что Обелия пришла к нему, как чудо, сквозь пространство и время, по велению великого всё и ничего. Джастер всегда говорил, что джедаи, как слуги Силы, являлись самыми честными судьями — приговорили они, пощадили тоже они. Значит, заслужил как наказание, так и спасение. Значит, великое всё подобным образом рассудило. Джанго не понимал нечеловеческой справедливости, но Джастер и сам оставил за собой много похоронных кострищ союзников, но не отступился — зачем-то это было нужно.

И вспомнилось…

Это было в шатре, Джастер только отложил Дарксейбер после долгой медитации. Джанго не понравилось чужое выражение лица, ровное, уставшее, ни капельки веселья в резких морщинах.

— Знаешь, — медленно проговорил Джастер, — я пришёл к мысли, что наш народ был Великой Силой наказан.

Джанго отнял руки от разобранного перед собой бластера.

— Почему ты так думаешь? — спросил осторожно. Можно было бы немедленно возразить, он и хотел возразить, но наставник выглядел слишком серьёзно.

Джастер какое-то время молчал. Отвёл взгляд.

— Наш народ пошёл от джедаев, — произнёс тихо. — И мы отвернулись от их идеалов давно. Много было пролито бессмысленной и невинной крови в жажде наживы… Тарр Визсла дал броню и знания своим первым ученикам, чтобы они стали воинами света… А наши предки отвернулись от этих идеалов. И мы оказались обречены на удел жестокости. И каждый, рискнувший свернуть, сталкивается… с тем, что… приходиться расплачиваться за грехи былого. Слишком много их накопилось.

— О чём ты? — нахмурился Джанго. Он не понимал.

Джастер тяжело вздохнул.

— Мы идём к бездне, — произнёс тихо. Усталость взгляда рисовала на лице смирение, трагичность. — К забвению… И каждая попытка проложить иной путь венчается наказанием… И не за наши личные грехи, а за накопившееся. С нас требуют жертвы, Джанго… Но если мы её заплатим… то откупимся. И выживут в итоге прошедшие через ужас, а также те, кто пошёл за ними. Мы должны познать самое страшное искушение… и выбрать из двух нош ту, что тяжелее.

— Я не понимаю, — признался Джанго.

— Однажды поймёшь.

Через полторы недели после памятного разговора Джастера не стало, и чужие слова остались эхом в голове. Джанго нередко потом думал, знал ли наставник о предательстве близкого друга и соратника, или просто предчувствовал. Размышлял и о том, что расплата за всё теперь лежала на нём.

Оказалось, он так и не осознал величину долга. Оказалось, Джастер, пока не ушёл по ту сторону, воскресал раз за разом из пепла шатров и праха союзников, потому что право на новую жизнь мандалорцев ещё не было выторговано.

Однако, возможно, теперь имелся шанс. Джастеру ведь было отказано провидением от контакта с джедаями, хотя тянулся к ним всей душой. Но именно к Джанго пришла Обелия, когда, обессиленный, отрёкся от гордости, надеясь только на смерть.

Он рассеянно глядел в потолок. Стоило забыться на долгий миг, мерещилась тяжесть ошейника, кандалы. Когда наваливалась сонливость, инстинкт был встрепенуться, напрячься — на том корабле никто не являлся друг другу союзником. Моргнув, сжимал в ладонях одеяло, проводил пальцами по натянутой простыне — это она купила, она же и подарила вместе со своим судном.

Снова коснуться губ — всё ещё непривычно мягкие.

Без неё рядом не спалось. Обелия была крепостью, цитаделью, лазаретом, костром в холодной ночи, крышей в проливной дождь, крепкими стенами в ураган, мягкой рукой в волосах, добрым взглядом, компасом в беспутье, фонарём в безлунную ночь — безопасностью. Имело значение, что она джедай, и не имело одновременно. За неё можно было и убить, и умереть. Что за неё нужно было делать, так это жить. И жить не как попало. Верховный суд в её глазах помиловал.

Джанго редко сталкивался с настолько добрыми людьми; так редко, что забыл хрупкость и силу их взглядов, печальных.

Тянуло написать Обелии или позвонить. Тянуло, наплевав на всё, помчаться на Корусант, вымолить тайную встречу, уткнуться носом в тонкую шею и заново научиться дышать. Он мог справиться сам, но не хотел. Рядом с Обелией всё становилось проще. Рядом с ней бледнели в памяти цепи, хлысты, оскалы, тела на Галидраане и глумливая ухмылка Тора Визслы. Рядом с ней он ненавидел себя меньше за гордость, за пылкость, за роковую ошибку, приведшую к геноциду наследия Джастера. Рядом с ней приглушалось эхо обнажённого светового меча. Рядом с ней почти исчезали крики женщин и детей, по которым стреляли Дозорные.

Джанго так и не узнал, кто из его людей открыл первым огонь по джедаям. Если его и предали, то Визсла на этот раз с инстигатором не стал церемониться. В этом не нашлось утешения. Утешения не было ни в чём и ни в ком, кроме как в Обелии. В её глазах Джанго был молодым глупцом, заплатившим слишком страшную цену за свою ошибку. В её глазах не было прощения, потому что она не считала его виновным. Джанго не соглашался с чужим вердиктом. Он был виновен, но он понёс наказание и раскаялся.

Требовался тот самый «выдох», потому что всё действительно кончилось. Дышать получалось только с Обелией. Без неё не выходило — метафорическое поле снова заметало метафорическим снегом, и становилось холодно, жгло глаза и глотку.

Он знал, что надо было делать. Знал, что ему предлагали. Регентство над Бо-Катан Крайз решило бы многое в его пользу. Лидеры Новых Мандалорцев, после гибели Адоная, ушли в ещё больший радикализм, и умеренным было некуда себя девать. Джанго мог бы предоставить им и философию, и тыл, используя капиталы Калевалы. Он мог бы обеспечить защиту планеты от похождений Дозора Смерти. Ему стоило бы.

Тем не менее, без Обелии он не решался. Слишком мало прошло времени с момента освобождения. Тьму в голове ещё не до конца вытеснило.

Наплевав на всё, вытащил комлинк. Вспомнил, сколько дней назад отпустил её на Корусант. Укорил себя в слабости.

«Когда я снова увижу тебя?» — написал. Стёр. Опять написал. Добавил: «ты нужна мне». Стёр всё.

Гордость. Он больше не имел никакого права на гордость. Джастер тоже давно её потерял, задолго до первой встречи с Джанго. Именно поэтому он всё же смог взлететь, пусть полёт его был и недолгим.

«Я хочу увидеться с тобой», — напечатал медленно, выдавливая из себя каждую букву. — «Когда это станет возможно?»

Отправил. Отбросил комлинк в дальний угол кровати. «Она пошлёт меня к чёрту. И будет права».

Звук сообщения. Подскочил.

«Скоро! Мы вылетаем на Калевалу завтра. Как раз хотела тебе написать, но ты меня опередил».

Он не успел успокоить взревевшее сердце в груди, как прилетело ещё одно сообщение: «буду я и ещё два джедая. Мы немного тайком, пусть и не инкогнито».

И ещё одно: «я предупредила, что мы с тобой, ну, вместе. Никто не против. Из тех, кто полетит со мной».

Джанго откинулся на кровати. Голова кружилась.

«Вместе… вместе».

«Ты сейчас занят?» — ещё один текст. — «Я одна. Если хочешь… можем созвониться? Если ты не против, конечно. И если не занят».

На вставший в горле ком давила иллюзия ошейника. Джанго машинально коснулся голой шеи. Потом коснулся щеки — да, не забыл утром побриться.

Вспомнилась вчерашняя одинокая ночь, потом позавчерашняя. Обе были мучительными, вымотал себя физической нагрузкой, но всё равно спал урывками, и снились кошмары, но не старые, со старыми давно смирился, а новые, в которых Обелия к нему не пришла, в которых её убивали за оказанное милосердие, в которых загадочный хозяин страшной лаборатории добирался до неё. Джанго каждый раз, просыпаясь, резко садился на разложенном диване, задыхаясь, мысленно всё ещё умоляя. Смотрел на комлинк, падал обратно на спину, не смея написать, стыдясь своей нужды проверить, что жива.

Джанго понимал, что вцепился в неё, как клещ, как утопающий в брошенный круг, и не хотел разжать пальцев, не хотел ничего с собой поделать, эгоистично выбирая раз за разом бессилие перед чужой красотой. Он смог бы без неё справиться. Он смог бы найти свой путь один.

Но не хотел.

Обелия не казалась со стороны идеальной или безукоризненной. Такая же потерянная, как сам, уставшая не по годам, по локоть в крови, с глазами печальными, как литературная трагедия из коллекции Джастера, одинокая… с прямой осанкой, тихими шагами, звонким смехом, мягкими ладонями, золотистыми волосами. И если бы его застрелили, пока целовал её, умер бы почти без сожалений, потому что нашёл. Сожаление было бы только одно, ведь она оказалась бы следующей на мушке. Нет, сожалений было бы несколько.

Позвонил.

Привет, Джанго, — и невидимый ошейник ослаб.

— Обелия, — на выдохе.

И она заговорила, прыгая со слова на слово, о том, что одну на Калевалу её не собирались отпускать, поскольку ситуация на планете обстояла неважно — джедайской фигуре отца требовалась поддержка. Сказала о том, что на Метеллос отправили группу. И о том, что джедаи всё это время искали Джанго; в частности, Дуку.

Я надеюсь, ты не против… ну, что я сказала, что мы с тобой вместе, — её голос звучал виновато. — Мы не обсудили… наши отношения на Метеллосе. Но я подумала… Да и, таким образом, проще обозначить мои требования…

— Не против, — его голос всё ещё отдавал хрипотцой. Пришлось встать, налить себе воды.

Точно? У джедаев, — она замялась, — мы очень плохи с подобного рода вещами. Я не хотела тебя никак обидеть.

— Не говори ерунды.

Слово «вместе» развязало на нём невидимые узлы. Его действительно выбрали. Хотя было бы за что.

— Я рад, — заставил себя признаться он. Не стал говорить, как её, чёрт возьми, не хватало рядом.

Хорошо. Это хорошо… Мы выдвигаемся завтра, как и сказала. Лететь будем осторожно, так что увидимся с тобой через полутора суток приблизительно. Если честно… если честно, я очень рада, что совсем скоро встретимся вновь.

— Я не знаю, как отреагирую на других джедаев, — Джанго не стал признаваться в боязни светового меча. Его родителей убили выстрелами; с бластерами пересилил себя, с клинками можно было справиться. — Но постараюсь.

Тебе будут принесены официальные извинения, — её голос стал тише, серьёзнее, печальнее. — Регентство на Калевале обеспечат. И что-нибудь ещё… в качестве контрибуции.

— Мёртвых не вернёшь.

Он не стал говорить: «в качестве контрибуции, чего я действительно хочу, так это тебя». Вселенная уже распорядилась, дело оставалось за малым — не потерять и приумножить.

Джанго успел признать, что без Обелии рядом будто бы не имелось смысла возрождать движение Истинных Мандалорцев. Джастер осудил бы его слабость, неверие, но Джастер всегда был человеком идейным. Вокруг него непременно собирались толпы, он манил и обожателей, и ненавистников. Харизма Джанго не имела свойства подобного притяжения. Но ради Обелии стоило себя переиначить. Она сказала: «вместе». Значит, требовались люди, много людей, и деньги, много денег, и планета, база, и безопасность. Тогда Обелия могла бы покинуть ряды Ордена, перейти под крыло Джанго, стать его женой, матерью их детей.

— Ни о чём не беспокойся, — добавил он тихо и серьёзно. — Проблем я тебе не предоставлю.

Да, но…

— Не бойся и не волнуйся, — собственный голос налился силой. — Поверь мне. Я смогу быть с тобой, играя по правилам. У меня нет свойства ошибаться дважды.

Один только её голос будил в нём жажду жизни. Ради возможности пойти дальше с Обелией рука об руку, ни от кого не скрывая связь, Джанго мог бы пожертвовать многими судьбами. Он успел признать, что в этом не было ничего нелогичного — мир строился на войне. Джастер точно так же боролся за свои идеи, и наставнику, приёмному отцу, было совестно, но не так сильно, как могло бы.

Джастер пожертвовал семьей Джанго в том числе, в конце концов, поскольку идея реформации и обещание «нового дня», спасение нации, стоили дороже горстки человеческих жизней и детских слёз.

Получалось, Джанго не так сильно и отличался от него. Его мечта всего лишь звучала иначе.

— Я хочу быть с тобой, — признался неожиданно для самого себя.

Замер в напряжении. Не собирался говорить вот так.

Это взаимно, — её голос прозвучал робко.

Безумно захотелось обвить её руками.

— Всё будет сделано для этого. Верь в меня.

Я верю, Джанго. Тебе не нужно мне ничего доказывать.

«Нет, нужно», — хотел возразить. — «Ты всё ещё не считаешь, что я способен на прощение. Но я простил, я правда простил, потому что мне дали тебя».

— Я привык. Мне всю жизнь приходилось кому-то что-то доказывать.

И Джастеру, чтобы не передумал по поводу наследования, хотя Джастер никогда ничего не требовал, и Истинным, чтобы не возражали новому лидеру.

— Мандалорцы привыкли оставлять за собой пепел, Обелия. Вся философия моего наставника, учителя и приёмного отца заключалась в том, чтобы мы от этого отказались, не отрекаясь от себя, — неожиданно для самого себя подумал вслух. — Что Дозорные Смерти, что Новые Мандалорцы продолжают идти по пути разрушения. У них разные тропы, но итог один. Мне дали искушение, самое сильное из всех, самое горькое, самое болезненное… Но потом мне дали тебя. И я не отпущу твоей руки, если только сама не ускользнёшь. Но я не дам тебе повода. Ни одного. В этом клянусь.

Молчание по ту сторону комлинка.

Я не знаю, что ты во мне видишь, — тихое.

Спасение, будущее.

Надеюсь… ты не разочаруешься.

— Вряд ли, — он вынудил себя не произносить слова «никогда». — Об этом позже поговорим, когда встретимся. Расскажи мне лучше… Кто войдёт в твоё сопровождение на Калевалу. Чтобы знал, чего мне ожидать.

И она, повинуясь, сменила тему. Джанго слушал, прикрыв глаза, представляя её рядом с собой.

«Скоро», — подумал, снова коснувшись ладонью своих губ. — «Скоро».

Notes:

Aut viam inveniam, aut faciam - (лат.) "Или найду дорогу, или проложу её сам"
...
Если много подумать, можно найти какие-нибудь параллели с Дином и Бобой. Но можно и не подумать.
Джастер очень умный, он своими мозгами до всего дошёл. Помянем.
...
Хедканоню, что Орден Руусанской был вырезан тоже как "нечеловеческая справедливость" Силы. Страшное дело. Но мне моё мнение кажется логичным.

Notes:

Volo ergo sum (лат.) — "желаю, следовательно существую".
Date obolum Belisario (лат.) — "дай обол Велизарию" (помоги гонимому судьбой).

Series this work belongs to: