Work Text:
Геллерт выпрямился, растер виски и лоб, и с омерзением оттолкнул от себя бумаги. Сощурился, оглядывая гостиничный номер так, словно видел впервые, словно не понимал, что здесь делает. На город опустился сизый вечер. Над затерянным в темноте Тиргартеном монотонно гудел дирижабль.
В туалетной комнате шумела вода.
Свет зажигать не хотелось. Геллерт поднялся, сделал пару шагов, потянулся, разминая задубевшую спину. Сглотнул вязкую слюну, запоздало ощутив сосущее чувство под ложечкой — когда он ел в последний раз? Должно быть, еще в ресторане «Принц Фридрих-Карл», больше двадцати семи часов назад.
Геллерт подошел к окну, отодвинул занавеску, выглянул на проспект, где в густой вечерней дымке, мигая фарами, проплывали автомобили. По привычке окинул взглядом припаркованные машины: нет, не похоже. Вряд ли их могли вычислить так быстро. Они были осторожны, до крайности осторожны. Разве только? Да нет, не стоит об этом думать.
Разложенные на столешнице бумаги — карты, конверты, протокольные записи и докладные записки, отчеты. Некоторые бумаги потрескались от времени. Он помнил, как они с Альбусом разглядывали, передавая их друг другу, сначала с возбужденным трепетом, что все получилось, потом, вчитавшись, с откровенным непониманием, не веря увиденному и подавленно молча, пока наконец не дошли до пакета с фотографиями.
Геллерт отвернулся от стола и шагнул в сторону ванной комнаты.
В тот же миг дверь распахнулась. На пороге появился Альбус, завернутый в махровый халат с логотипом гостиницы. Затянутое вокруг головы полотенце, из-под которого выбивалась коротко подрезанная прядь белесых волос; бледное, исполненное внутреннего чувства лицо, на котором живы одни лишь глаза. Геллерт никогда еще не встречал ни у кого таких глаз — ярких, теплых и чарующих.
— Без бровей я выгляжу глупо, — фыркнул Аль, взрезая сгустившееся молчание.
Геллерт подошел, вскинул руку и коснулся белесых волосков, обвел большим пальцем, очертив надбровную дугу. Брови сделались сухими и тонкими, потеряв свой рыжевато-каштановый отблеск. Гриндевальду хотелось верить, что их цвет — меньшая цена, которую придется заплатить.
— Я обрезал волосы, но получилось неровно, — прошептал Альбус, опуская покрасневшие веки. Он подался навстречу, прижимаясь к груди Геллерта, скользнул ладонью на плечо. — Поможешь?
— Стричь кого-то мне еще не доводилось, — в тон ему ответил Гриндевальд.
— Все бывает в первый раз, — тихо заметил Аль, вскидывая ресницы. Они все еще отдавали густой рыжиной — обесцвечивать их Дамблдор побоялся. Химическая краска и без того довела его до астматического кашля. Два флакона: в одном смесь углекислого магния и ацетата натрия, в другом — двадцатипроцентный раствор перекиси водорода. Ядовитая красота.
Геллерт погладил Альбуса по щеке, обвел кончиками пальцев резкий изгиб челюсти. Склонился и коротко поцеловал в губы.
— В первый — не страшно, страшнее… — он не договорил.
Дамблдор рвано вздохнул и взял его за руку, утягивая за собой в ванную. Здесь пахло цветочным шампунем, окисью и отдающей хлоркой горячей водой. Геллерт подхватил с края раковины тяжелые портновские ножницы — единственное, что нашлось в ночной аптеке. Ей, как и всеми другими, управляли немцы, но работали румыны — единственные, кто в такое время соглашался трудиться из-за нужды.
Альбус размотал полотенце и Геллерт едва удержался от пораженного выдоха: он знал, что Дамблдор обрезал волосы, но увидеть это своими глазами…
Короткие, светлые пряди едва доходили до трогательной ямки шеи. Гриндевальд помнил, как увидел его в первый раз там, в баре, и как поразился насыщенному оттенку по-женски длинных кудрей, собранных в низкий хвост. Все в нем протестовало подходить к этому человеку — яркому, нездешнему, свободному. Все в Альбусе тогда казалось Геллерту вызывающе-громким, неуместным и раздражающим: и лиловое пальто, и паскудная рыжина, и открытый, заразительный смех, взгляды, томные улыбки, жеманность поз…
Альбус передернул плечами и полуобернулся, вопросительно взглянув из-под ресниц. В спокойной уверенности позы крылось смирение. Гриндевальду захотелось его утешить, подбодрить, и он подошел, не думая больше, коснулся губами бусины выпирающего позвонка, свободной ладонью огладив лопатки.
— Скажи, что мы справимся, — попросил Альбус тихо, запрокидывая голову и подставляясь чужим касаниям.
Геллерт кивнул — уверенно, бездумно, обнимая его поперек живота.
— Мы справимся, — прошептал он, касаясь губами влажных светлых завитков, все еще кисловато пахнущих краской. — У нас нет другого выбора…
***
— Ваши имя, фамилия?
— Пауль Хан, — не задумываясь, ответил Альбус.
— Родились?..
— Двадцать пятого октября тридцать первого года, — Дамблдор прошелся по комнате, мельком взглянул на бумаги и отшатнулся словно от ядовитой змеи. Геллерт запоздало припомнил, что оставил наверху фотографии. Сил на сожаления уже не осталось.
— Где? — сухо спросил он, блуждая взглядом по серому потолку.
— В Берлине.
— Чем занимаетесь? — со скупым интересом уточнил Геллерт.
— У меня свой цветочный магазин в Берлине, — матрас под Альбусом просел. Гриндевальд скосил глаза: Аль стоял на коленях, неторопливо развязывая затянувшийся узел пояса.
— Куда следуете? — не удержав предвкушающего выдоха, шепнул Геллерт.
— В Вальдсхут, — почти промурлыкал Альбус. Халат сполз с густо укрытых веснушками плеч, стек на пол. Дамблдор чарующе улыбнулся и скользнул рядом, вытягиваясь на постели подле Геллерта, абсолютно не стесненный своей наготой. — Там встречусь с невестой.
— С невестой, значит? — хрипнул Гриндевальд, не узнав своего голоса. Альбус вяло кивнул и потерся щекой о его плечо, укладываясь на грудь.
— Неужели я слышу в вашем голосе ревность, господин штурмбаннфюрер? — усмехнулся он, а глаза блеснули остро и пряно.
В полумраке гостиничной спальни он — бледный и непривычно белокурый, — казался бестелесным призраком, карандашным наброском собственного портрета. Геллерту жизненно необходимо было его коснуться, ощутить, что Альбус из плоти и крови, что он жив, что они оба пока еще…
Альбус с жадностью ответил на поцелуй, приподнялся, опираясь о плечи дрожащими ладонями, и Геллерт запоздало понял, что дрожь эта совсем не от холода. Он притянул Аля в объятия, сжал так крепко, что сбилось дыхание. Альбус лихорадочно расстегивал пуговицы на его рубашке, оглаживая открывающуюся кожу. Целовал так, словно желал насытиться их общим жаром на полную вечность. Его била колкая дрожь, которую не могли утишить прикосновения Геллерта.
Альбус всхлипнул, разорвал поцелуй и уткнулся носом в изгиб чужого горла. Затих; мягкие стрелки влажных ресниц щекотали Геллерту шею.
— Мне так страшно, — прошептал он на грани слышимости.
Гриндевальд скупо кивнул. Ответить на это было нечего.
— В километре вниз по реке, соединяя Германию со Швейцарией, есть стальной мост, — шепнул он, касаясь губами края виднеющегося из-под встрепанных светлых прядей уха. Поцеловал, обвел языком и мягко прикусил. Альбус дрогнул, сводя лопатки, но не поднял голову.
Не стоит пытаться бежать через воздушные и морские порты — их охраняют не хуже, чем рейхсканцелярию.
Не стоит пытаться пересечь границу с Францией, Бельгией, Голландией, Данией, Венгрией или Югославией — это всё равно что перебраться через стену одной тюрьмы и оказаться во дворе другой.
Не стоит отправлять документы по почте — слишком много отправлений вскрывается почтовой службой.
Не стоит передавать материалы берлинским корреспондентам — они столкнутся с теми же проблемами, да и прессе нынче доверять нельзя.
Больше всего надежд было на швейцарскую границу. Значит, решено.
— По автостраде Берлин-Нюрнберг пятьсот километров. Потом по дороге до Штутгарта — ещё сто пятьдесят. От Штутгарта через долины и леса Вюртемберга, и ещё сто пятьдесят километров до Вальдсхута на Рейне. Всего — восемьсот километров. — произнес он, восстанавливая в голове маршрут, по которому однажды ездил с отцом в глубоком детстве, — Справишься?
— Да. Полдня, может, меньше, — пробормотал Альбус, завозившись и коротко куснув его в обнаженное плечо.
Геллерт вздрогнул, быстро облизал губы, заговорил, стараясь сохранить ровный тон, не позволяя себе поддаться:
— Не спеши, не привлекай ненужного внимания. На середине пути найди станцию и позвони в отель «Бельвю» в Вальдсхуте и забронируй номер. Понял? Повтори, — попросил-приказал он.
— Отель «Бельвю», Вальдсхут, — заученно шепнул Дамблдор, запоминая. — А ты?
— Я — за тобой, с разницей в пару часов. Буду к ночи, — ответил Геллерт, вкладывая в голос всю скопленную уверенность.
Альбус так резко вскинул голову, что едва не зарядил ему макушкой по подбородку; взглянул цепко, щуря глаза. Лицо его исказилось неверием, почти злостью.
— Лжешь. Ты не собираешься ехать! — заявил он, ткнув Геллерта пальцем в щеку.
— Нет, конечно, я поеду. Не говори глупостей, Аль… — фыркнул Гриндевальд, подкатывая глаза.
— Ты мертвец — вот как ты думаешь! — не отставал Дамблдор, так крепко сжав челюсти, что под скулами заходили желваки.
— Нет, Аль, но у меня… объективно меньше шансов выбраться так, чтобы никто ничего не заподозрил, — и добавил, не дав любовнику возразить, — Поэтому мы и едем не вместе. Нужно быть осторожными.
Альбус издал странный горловой звук: не то стон, не то яростный рык, а то и все сразу, и запечатал его губы кусачим поцелуем. Геллерт скользнул ладонями вдоль худой спины, стиснул ягодицы, вжимаясь бедрами.
Это было совсем не похоже на то, что случилось между ними в Цюрихе — сейчас была взаимная потребность в чем-то большем, чем просто сексе. Само ощущение жизни ускользало сквозь пальцы в духоте затененного номера на Унтер-ден-Линден.
Геллерт не закрывал глаз, он хотел видеть, не упустить ни единого момента близости. Альбус, казалось, думал о том же, когда покачивался на его бедрах, с жадной, болезненной торопливостью принимая в себе член. Ладони, сцепленные наглухо как части идеальной мозаики, поцелуи, кровящие губы своей первобытной страстью, стоны, которые никто из них не желал более сдерживать.
В агонии нарастающего удовольствия Гриндевальду вдруг вспомнилось, что он сказал управляющему, потребовав номер. «Этот человек располагает важнейшими сведениями, но мы хотели бы допросить его в неофициальной обстановке…»
Ха! Что ж, допрос вышел на славу.
Альбус запрокинул голову и сдавленно всхлипнул. Кадык на горле дрогнул в сухом спазме. Геллерту до одури захотелось проследить путь натянутых жил губами, зубами, языком, но он лежал и не мог подняться, опаленный их общим жаром, переливающимся из одного в другого, словно в сообщающихся сосудах, там, где были соединены их тела.
Веки у Аля дрогнули, грозя опуститься, но он по-жеребячьи упрямо вскинул голову, впиваясь в лицо Геллерта темным расфокусированным взглядом. Алые от прилива крови губы распахнулись; глянцевито поблескивающий кончик языка мигнул за ровной полоской зубов.
Геллерт не выдержал, на одних волевых отжался от постели и обхватил любовника поперек спины, насаживая. Альбус вскрикнул — так проникновение ощущалось ярче и глубже, — но звук этот потонул в звероватом поцелуе.
Тонкая ладонь зарылась в волосы Гриндевальда на загривке, сжала и потянула отросшие светлые пряди, накручивая на кулак. Альбус задыхался в его стальных объятиях, дрожал и сжимался изнутри, окончательно потерявшись в ощущениях. Много ему не потребовалось, и спустя десяток лихорадочных движений между их животами разлилась вязкая влага.
Альбус бессильно приник к нему, вжавшись лбом в плечо, пока Геллерт добирал остатки собственного удовольствия под мелодию страдающих всхлипов, стонов и рваных вздохов. Он излился внутрь и на несколько долгих мгновений замер так, впитывая лихорадочное тепло чужого тела, ощущение его материальности, рокот сердца и дыхания.
Потом нехотя отодвинулся.
— Теперь тебе снова нужно в душ, — прохрипел сдавленно.
Альбус лениво приподнял голову, сдул со лба прилипшую светлую прядь и сыто улыбнулся.
— Обязательно. Но позже… У нас же есть… время? — прошептал он, касаясь губами чужой щеки, отчего каждый произнесенный им звук щекотной лаской оседал на коже.
Геллерт погладил его по встрепанным волосам, укачивая как ребенка, до краев переполненный горькой болезненной нежностью к этому невыносимому человеку.
— Конечно, время есть…
***
К рассвету начался мелкий дождь. Альбус замер у машины, тревожно покручивая в руках ключи с брелоком компании по прокату. Неприметный серый костюм, светлые волосы уложены на прямой пробор и зачесаны на сторону гелем. Лицо бледное, почти торжественное, словно Дамблдор стоял у подмостков сцены, дожидаясь своей очереди выйти из-за кулис и начать выступление.
Геллерт незаметно окинул взглядом улицу, подошел, встал так, чтобы из выходящих на узкий переулок окон было видно лишь его прямую до боли спину. Мягко взял безвольную ладонь Альбуса в свои и сжал, поглаживая холодные от волнения пальцы.
— Слушай внимательно. Ты должен ждать меня в отеле до половины девятого утра. Если я не приеду, то поезжай к пропускному пункту. — тихо произнес он.
— Но почему именно в это время? — губы Альбуса дрогнули, но голос оставался спокоен и чист. Удивительное качество, не даром он так долго работал на радио.
— Постарайся попасть на границу к девяти часам. — Геллерт, не удержавшись, коротко поцеловал Альбуса во влажную от дождя щеку, объясняя:
— В девять часов «любимый отец немецкого народа» выезжает из рейхсканцелярии, направляясь в Большой зал. Он уже много месяцев не появлялся на публике, и это вызывает большое возбуждение. У пограничников на посту будет радио и новости из Берлина. Это идеальный момент. Они просто махнут рукой, давая знак проезжать.
Альбус несколько долгих мгновений вглядывался в его глаза, словно искал что-то на дне густых провалов зрачка, а потом скупо кивнул, вздергивая подбородок.
— Только посмей меня обмануть, Гриндевальд. Я тебя из-под земли достану, понял? — прошипел он, больно ущипнув Геллерта за неприкрытое манжетой запястье. Тот лишь криво усмехнулся, отступил, распахивая дверь арендованного авто.
— Все пройдет гладко, — пробормотал он тихо, скорее для себя, чем для Ала.
Альбус сел за руль, помедлил, взмахнул рукой, подманивая Геллерта ближе. Гриндевальд наклонился, получил короткий поцелуй в угол губ и резко же отступил, захлопывая дверцу.
Дамблдор завел мотор и вывел машину из переулка. Геллерт проводил его взглядом, но не вышел посмотреть, как тот съезжает на шоссе. В груди было холодно и пусто, словно все его существо сейчас уносилось прочь в арендуемом «Опеле» вместе с Дамблдором. Только бы ему удалось проскочить… Только бы документы попали в нужные руки…
Только бы…
Дождь усиливался. Геллерт сунул руку в карман пальто, погладил прохладную рукоять любимого «Люгера», развернулся на каблуках и смело шагнул в разреженные сумерки нарождающегося дня.