Work Text:
В доме Отори нечасто звучала музыка. Мать Кёи играла на фортепиано, так что инструмент был — на дальней веранде, куда отец никогда не ходил. Как и братья, и даже сестра, воспоминания которых о матери были гораздо живее, чем у Кёи. Лишь когда появился Тамаки, инструмент ожил — и веранду наполнила музыка.
Кёя был там, конечно же, стоял рядом и смотрел, как Тамаки играет. По мере того как музыка просачивалась наружу, появлялся старший брат, молча, иногда прямо с зажатыми под мышкой больничными записями. Вскоре появлялся и второй, поскольку его студия была совсем рядом. Сестра, если гостила в доме, тоже приходила послушать музыку, иногда приводя с собой мужа.
Поначалу они замирали у дверей, смущённые присутствием Чужака, постороннего, играющего на инструменте их матери. Потом стали проскальзывать внутрь, один за другим, подходили к дивану или к окну, чтобы слышать лучше. Иногда кто-то из них беззвучно плакал, а остальные притворялись, что не видят. Кёю всегда немного возмущало их присутствие, но он бы не стал выгонять их ни за что на свете. Отца дома в послеобеденное время не бывало, возможно, он даже не знал, что его дети слушают концерты на дальней веранде, но лишь во время этих концертов они осознавали, что они — семья.
Однако сегодня старшие братья ушли с отцом, а сестра отдыхала на Хоккайдо. На несколько часов Кёя остался в доме наедине со слугами, Тамаки и музыкой.
— Я мог бы научить тебя играть, — предложил Тамаки, мягко опустив пальцы на клавиши.
Кёя изучал музыку — и изучил её достаточно, чтобы понимать, даже если не играл сам.
— Мне бы не понравилось, — рассеянно отозвался он, не отрывая глаз от запястья Тамаки, от чуть выступающей косточки, нарушающей плавную линию изгиба.
— Откуда ты знаешь? — спросил Тамаки, и Кёя вспомнил, как с появлением в его жизни Тамаки ему открылся целый мир, и задумался.
Будто прочитав его мысли, Тамаки соскользнул со скамейки и жестом пригласил занять место.
— Это «до» первой октавы, — сказал он, поднимая правую руку Кёи и укладывая большим пальцем на светлую клавишу. Его левая ладонь скользнула по плечу Кёи, указывая в ноты. — Вот здесь, где скрипичный ключ, с чёрточкой насквозь. Остальные ноты идут от неё вверх.
Его пальцы давили на пальцы Кёи, заставляя ноты звучать — одну за другой, до «соль».
— Басовый ключ идёт от «до» первой октавы вниз, — продолжил Тамаки, поднимая левую руку Кёи и укладывая рядом с правой. Кёя резко вдохнул от неожиданности, когда пальцы Тамаки обхватили запястья, поддерживая. — Это верное положение рук при игре.
Большой палец Тамаки двинулся на внутреннюю часть запястья Кёи, ласково поглаживая под самой ладонью. Лицо Тамаки было совсем близко, Кёя чувствовал идущий от Тамаки аромат розового мыла. Пальцы дрогнули, вырвав из инструмента случайный звук.
— Голову выше, — продолжил Тамаки, выпуская его левую руку и цепляя под подбородок. — Пока играешь, не смотри на клавиши, смотри в ноты.
— Слишком сложно, — пробормотал Кёя. — Я это не сыграю.
— Пока нет, — согласился Тамаки. — Придётся начать с малого, как и во всём.
Его ладонь скользнула Кёе на горло, пробежалась по расстёгнутому воротничку рубашки. Тамаки расстегнул следующую пуговицу, и руки Кёи снова дрогнули, левая вообще соскользнула с клавиш. Раскрытая ладонь Тамаки прижалась к груди, прямо напротив сердца.
— Музыка идёт отсюда, — сказал он, когда Кёя поднял левую руку и зарылся пальцами в мягкие светлые волосы. — Вот отчего твои братья плачут, когда я играю. Они скучают по этому, — он стукнул пару раз кончиками пальцев по коже Кёи, обозначая «это».
— А как же я? — спросил Кёя.
— Не бойся, — сказал Тамаки, — твоё — у меня.
Кёя сдержанно улыбнулся.
— И что, такой подкат работает?
— Не знаю. Никогда раньше не проверял, — рассмеялся Тамаки. — Так работает?
Кёя повернул голову и мазнул губами по щеке Тамаки, подбираясь к его губам. Тамаки, всё ещё смеясь, любезно развернулся и прихватил его нижнюю губу зубами.
— Полагаю, да, — сказал он, сгрёб рубашку Кёи и потянул его на себя.
Скамейка с грохотом рухнула, но Кёя изящно через неё переступил, следуя за Тамаки, пока тот не вдавил его в одно из окон, удерживая за плечи. Они целовались в горячем пятне солнечного света, вокруг плясали пылинки, и Кёя не мог вдохнуть.
— Это всегда был ты, — сказал Тамаки, выпуская его плечи — лишь для того, чтобы обхватить его руками, плотнее прижимая к себе и вжимая в горячее стекло. — Я знал, что это будешь ты.
— Откуда? — спросил Кёя и снова поцеловал, не давая ответить. Потом чуть наклонил голову и скользнул по его горлу зубами.
— Щекотно! — снова засмеялся Тамаки. — Во тьме свет заметнее. Если нет тишины, то нечего заполнить музыкой.
— Ты вообще о чём? — спросил Кёя и нежно присосался к следу от укуса, стукнувшись лбом о стекло.
— Я наполняю твою тишину, — ответил Тамаки. — Ты — ведёшь меня к свету.
— Грёбаный поэт.
Тамаки прикусил ему ухо, скользя ладонью по бедру.
— Нигилист.
— Романтичный придурок!
— Прагматичный ублюдок!
Кёя выпрямился и рассмеялся — так, как мог смеяться, только (он знал точно) если причиной смеха был Тамаки.
— Разве того, что ты показал мне, какой мир на самом деле, недостаточно? — спросил Тамаки, и Кёя отпрянул, едва не вздрогнув. Взгляд Тамаки помрачнел. — Что такое?
— Просто я собирался сказать то же самое о тебе, — прошептал Кёя.
— Значит, ты понимаешь, — сказал Тамаки. — Значит, судьба.
И Кёя внезапно ощутил невероятную лёгкость, он будто воспарил над собственным телом. И, глядя вниз, увидел себя, целующего Тамаки. Не первый подростковый поцелуй, не страстный поцелуй, но нечто взрослое, нечто, чем может одарить лишь тот, кто влюблён.
Голова Тамаки склонилась к его, и отсюда, сверху, Кёя видел, как чёрные волосы смешиваются с бледным золотом волос Тамаки, как солнечный свет и тьма, соединяясь в идеальный круг, тайцзи.
— Я слышу, о чём ты думаешь, — сказал Тамаки, и Кёя рывком вернулся в тело — не самый приятный опыт.
— Неужели? — спросил он, с трудом восстанавливая дыхание.
— Точно, — серьёзно кивнул Тамаки. — Ты думаешь, как отправишься со мной вечером в простолюдинский дешёвый кино-дворец, и ещё мы возьмём попкорн, совсем как обычные завсегдатаи.
— Король придурков, — заключил Кёя.
Тамаки широко ухмыльнулся, и Кёя, крепко держась за образ тайцзи, подумал, каков будет на вкус его рот после попкорна.
— Я научу тебя играть, — пообещал Тамаки, когда они уже покинули веранду и шли холодными гулкими коридорами.
— Жду не дождусь занятий, — откликнулся Кёя.