Work Text:
Как величайший искатель всей правды, Мудрец Истины нес просветление в сдобный мир под эгидой своей добродетели.
И пусть Вас не обманывает его добрый лик и мягкие черты лица. Мудрец, Блуббери Милк Куки, как самый преданный последователь Правды, имел наглость не скрывать своего не особо приятного характера. Пусть на пышном воротнике его и покоился невероятный по своей силе артефакт, это не смягчало углов его порой зверской бестактности, залитой напускной вежливостью.
Тяга к Правде и стремление уличить чью-то ложь порой выливались в странные перепалки со всеми, кто придет Вам в голову. Начиная от студентов, с не пропёкшимся тестом, заканчивая высокопоставленными пряниками, с которыми Блуббери Милк совершенно не стеснялся вступать в самые, что ни на есть, конфликты.
Но печеньям он, почему-то, казался притягательным и харизматичным рассказчиком и учителем. Которым, он, без сомнений был.
Однако ко всему этому добавлялось и то, что был Мудрец Истины безумно пунктуальным. И черта эта проявлялась в присущем ему стиле. Граничащая с помешательством тяга буквально считать секунды. Ох, назначать встречи с ним было одним из, поистине, тяжелых испытаний, для несведущих печеньиц.
Секунда в секунду, тютелька в тютельку: таков был его подход. И пока для открытых лекций и неформальных встреч он был готов допустить погрешность в пару минут, то в остальном... Он был, мягко говоря, строг.
Опозданий он не любил. Никаких и ни от кого. Даже от тех, кто был дорог его сердцу.
Нетерпеливо стуча каблуком о плитку в кабинете, он пялился на циферблат часов. Стрелки на нем показывали ровно семь минут девятого утра, и если бы не последняя капля самообладания в его суетливом тесте, он точно бы начал биться головой об стол, или ругаться со злости.
Ох, Ведьмы, дайте ему сил! Он натурально сходил с ума, не сводя глаз с часов. Было ощущение, что с каждым движением секундной стрелки, он был все ближе и ближе к тому, чтобы раскрошится в труху на месте.
Особенно сейчас, когда его дражайший сердца друг обещал быть как штык в восемь утра у его порога. Однако, его здесь не было.
Мудрец вскипал от волнения, и отбивая уже обеими туфлями какой-то нескладный марш, тихо успокаивал себя мыслями о том, что его другу просто крайне тяжело даются ранние подъёмы.
Но почему именно сегодня? Именно в этот день, когда профессор был слишком на взводе от предвкушения этой встречи? Отшельнику должно быть хорошо известно, как тревожно Блуберри Милку от этих чертовых опозданий. Даже если они такие незначительные. Разумеется, он простит, опустит все свои дурацкие мысли, едва увидит взгляд усталых глаз, но сейчас смотреть на этот кусок дурного пряника было невыносимо. Он сидел почти на краю стула, вжавшись костлявыми руками в столешницу и глаз не сводил с секундной стрелки.
«Тридцать девять. Сорок. Сорок один...»
Считал про себя Мудрец. Ему осталось прождать еще совсем немного. Чуть более минуты. И если за это время, Отшельник так и не объявится, он отправится к нему лично.
Но едва, часы показали восемь минут девятого утра, что-то щелкнуло внутри неспокойного теста.
— Н-нет! Хватит с меня! — Взревел Мудрец, резко вскакивая из-за стола, отчего стул позади него чуть ли не падает, со скрипом проезжаясь по кафелю. Он глубоко вздыхает, вытаскивая из кармана жилета шелковый платок, протирая им лицо. Что ж. Раз его дражайший Отшельник не идет к нему, он отправится к нему сам!
Монокль поблескивает в свете утреннего лучика солнца, когда голубая рука аккуратно поправляет его положение.
Раздаётся ещё один шумный вздох, прежде чем в руках Мудреца материализуется абсурдно большой скипетр в виде ключа. Лёгким взмахом руки, перед ним открывается сверкающий россыпью звёзд портал, в который Искатель Правды грациозно ныряет.
Уже через несколько мгновений, лучезарная фигура ученого выплывает из сверкающей магической червоточины, оказываясь в темных коридорах руин на вершине Пика. Сыро, холодно и пасмурно. За стенами льет жуткий ливень, а из щелей в потолке обильно стекают струйки дождевой воды.
Мудрецу кажется непривычной такая смена обстановки. С другой стороны, Пик Истины находится очень высоко в горах, так что неудивительно, что погода здесь так сурова и ливни льют стеной.
Вдруг холодная капля воды падает профессору на макушку, заставляя его поёжится. Он непринуждённо взмахивает скипетром, и в следующее мгновение на плечи его ложится лиловая мантия с пушистым воротом. Ещё один взмах, и скипетр, сжавшись словно кусок резины, оборачивается в милый сверкающий звёздами тёмно-синий зонт.
Кажется, сейчас он находится в южных холлах. Это самая старая часть руин, некогда кусок развалившегося замка, а потому здесь холоднее всего. Все обветшало и покрылось плесенью, стёкол в окнах как будто никогда и не стояло. Отшельник тут редко бывает, а вот порталы Мудреца обычно выводят его именно сюда. Иронично.
Блуберри Милк тихо вздыхает, после чего поспешно уплывает вглубь коридора. За окнами шумит дождь и иногда сверкают молнии, освещая Мудрецу путь и подсвечивая зазоры между кирпичами в стенах.
Путь его лежит к западной части, где расположилась самая высокая башня из всех уцелевших в руинах на Пике Правды.
Совсем скоро он резво выплывает из-за развалившейся арки к небольшой лестнице. Если это можно было вообще назвать лестницей. Груда кирпичей, что когда-то была ступенями, между которых зияли огромные дыры. Как, впрочем, и в высоких потолках, сквозь которые лил стеной ливень.
Через пару ловко выставленных порталов, Мудрец оказывается в темных коридорах, ведущих прямиком к башне. Здесь все также мрачно и сыро, как и в остальной части руин, но по крайней мере, вдоль стен коридоров развешены лампады с огарками свечей внутри. Которые, совершенно точно несвязанным с Мудрецом образом, друг за другом переделались в новые аккуратные свечки, а весь нагар от воска и копоть с лампадок чудом испарились.
Добравшись до внушительных размеров двери из шоколадного дерева, профессор хмыкает, заставляя их отвориться перед собой. Он почти на месте.
Поднявшись по небольшой лестнице вдоль стены, Блуберри Милк с усилием толкает лючок в потолке, и его сразу же приветствует скромное убранство одного из этажей башни.
Здесь было совсем не роскошно, даже наоборот, как-то бедно, как и полагается аскету. Хотя, на личный вкус профессора, вполне уютно. Отшельник его был скромен, но очевидно, любил свое жилище.
На первом этаже располагалась мелкая кухонька с утопленной в стену дровяной печкой, как будто сделанной на скорую руку каким-то неумельцем. У окна на косом табурете стояла кадка с водой, а рядом потертая тумба со всякой утварью; поодаль стояли стол и пара стульев, таких же косых, как и табуретка у окна.
Единственным ярким пятном был бархатный диван цвета индиго с облупленной на ножках краской, а под ним роскошный для такого жилища ковер с желтыми вензелями. Смотрелось это инородно, но словно с какой-то изюминкой. И ведь не спроста: диван и коврик были подарками Блуберри Милка, которые он задарил Отшельнику исключительно ради того, чтобы каждый раз любоваться ими и думать, что он чертовски хороший и заботливый пряник.
Ради уюта и удобства, разумеется тоже.
Закрыв промокший от дождя зонт, он вновь сжимается, превращаясь в скипетр в руках Мудреца. Немного погодя, ученый поправляет мантию на плечах и через пару мгновений уже шагает по скрипучим ступеням на верх башни, в спальню Отшельника.
В нос тут же ударяет затхлый запах пыли, вперемешку с нотками ванилина, едва Блуберри Милк открывает дверь. Тьма почти полностью укрыла комнату, и лишь мелкая струйка серого света падает на пол сквозь щелку в шторах. Каблучки сапог Мудреца звонко цокают о пол, пока он окидывает стены взглядом.
— Да будет свет! — Горделиво, но тем не менее, вполголоса, восклицает Блуберри Милк. Рядом с ним появляется маленькая сфера, ярко горящая желтым светом. Одно из самых простых заклинаний, но таких эффектных, что ему до ужаса нравилось дополнять его этой милой фразой.
Он спешно идет в сторону в окна, дабы раздвинуть шторы. В противном случае, его дорогой Отшельник никогда в жизни не поднимется с постели. Еще пару мгновений, и шторы с лязгом расходятся по разные стороны окна. Покои Утратившего Правду Отшельника заливает серый свет, и Мудрец замечает, что стекло на окнах покрылось легкой испариной.
Со стороны неуютно большой кровати, укрытой вуалью темно-синего балдахина, слышится недовольное ворчание. Отлично, он почти в сознании.
— Моя звезда полуночная, просыпайся! — С приторной нежностью в голосе поет Мудрец, но ответа не получает. Скипетр его со звоном касается каменного пола, укрытого ковром, и в ту же секунду уменьшается, смявшись в воздухе как кусок глины, а затем исчезает вовсе.
Голубая рука аккуратно убирает в сторону балдахин, и без каких-либо любезностей, Блуберри Милк Куки плюхается на матрас. Чуть поодаль от него лежит свернувшийся в черном одеяле Отшельник, чья белокурая голова покоилась между подушек, утопая в перине.
— Уже утро, мой дорогой. — Говорит Мудрец, кривя мягкую улыбку. Простыни шуршат под ним, когда он сползает вперед, чтобы приблизиться к Отшельнику. — Ты обещал мне, что будешь ровно в восемь утра у дверей моего Шпиля. Но, кажется, у кого-то проблемы с ранними подъемами.
Он тихо смеется и юноша сонно моргает в ответ. Со стороны Отшельника исходит вздох, настолько усталый, что, казалось, он совсем не спал. Что ж, в этом, как иронично бы не звучало, была доля правды.
Простыни вновь шуршат под телом незваного гостя, и невольный последователь Лжи был уже готов зарыться с головой в одеяло, пока не почувствовал чьи-то губы на виске.
— Ну, же, милый мой. Не заставляй меня злиться на тебя. — Почти умоляет Мудрец. Однако едва он начинает опускаться к скулам, что-то хватает его за волосы и больно тянет в сторону. — ААЙ-АЙА-АЙ-АЙ!! ЗА ЧТО!!?
— Пошел вон отсюда. — Устало гундит Отшельник. Блуберри Милк извивается точно змея, издавая мерзкий пищащий скулеж. О, черт. Он слишком громко вопит, что у Отшельника звенит в ушах, отчего приходится ослабить хватку.
— Ах, дорогой мой! Я знаю, ты по утрам не рад ничему, но ради всего святого!! — Почти взмолился ученый, с утешением поглаживая себя по голове. — Не надо так со мной!
— Да заткнись ты... — Отшельник хрипит изо всех сил, накрывая себя одеялом с головой.
— Не груби мне, Нилли! — Недовольно фыркает ему в ответ Мудрец. Затем, правда, нежно проводит рукой по его спине. — Ты знаешь, что мне не нравится, когда другие опаздывают. Я начинаю нервничать. А еще это, знаешь ли, очень неприлично!
—Ты тоже не очень прилично ведешь себя. — Бубнит из-под одеяла юноша. Заостренные уши Мудреца в изумлении поднимаются кверху, а лицо его слегка краснеет от такой наглости.
— Ну уж извини! Не я проспал встречу, которую сам же и назначил!!
— Ох, ну подумаешь... Делай что хочешь теперь с этим. — Отшельник громко вздыхает, вытаскивая из одеяла голову. — Я спать дальше.
А затем, он поворачивается к Мудрецу спиной в знак того, что разговор окончен.
Хм...
«Делай что хочешь.»
Ох, Отшельник-Отшельник. Зря он сказал это. Ведь совсем скоро поплатится за свои небрежно брошенные слова в адрес самого непредсказуемого пряника.
Мудрец кривит хитрую ухмылку, и шурша простынями поднимается с чужой постели. У него есть план! Очень хитрый, коварный, но не лишенный безграничной любви к этому строптивому грубияну. Все, что ему нужно — это немного времени. Ох, это будет великолепный план!!
Десятью минутами позже, Блуберри Милк Куки выплывает из очередного портала, прямо перед кроватью его дорогого и горячо любимого... Друга. В руках его небольшой поднос, а на лице играет гадкая улыбка.
— Отшельник, милый мой... — Щебечет ученый, ставя поднос на пыльную тумбу. — Побранились, и хватит. Ты же знаешь, я не дам тебе уснуть!
Он хватает юношу за плечи, начиная тормошить туда-сюда. И видят Ведьмы, его провокация до черта хороша!
— Да отцепись ты!! — Отшельник резко поворачивается, высвобождая из-под одеяла смуглые руки, почти по плечи расписанные магическими рунами. — Я же сказал, хватит! Ты глухой?!
— Нет, звезда моя, я очень упрямый. — Уши ученого забавно подрагивают, когда он опускается к лицу Отшельника.
— Ага, как баран. — Противится он, отталкивая обеими руками Мудреца прочь. И Отшельнику хватает буквально несколько мгновений, чтобы понять, что во взгляде другого что-то не так.
В ту же секунду, с сонного Отшельника стягивают одеяло, отчего по телу тут же бегут мурашки от холода. Он слышит самодовольный смех Блуберри Милка, который явно уверен в том, что его до абсурда идиотский план, сработает. И в этом Отшельнику приходится молча признаться, ведь Мудрец уперт как черт, так что покоя он ему не даст.
Только прежде чем Отшельник был готов с тяжелым вздохом обрадовать ученого, он заметил, как в спальне резко стало слишком тихо. Он перевел взгляд на Блуберри Милка, с удивлением обнаруживая, как тот в исступлении уставился на него, слегка опустив свои смешные уши вниз.
Ах, точно...
— Т-ты... Ох, Боже мой!!
Одеяло тут же летит в лицо Отшельнику, пока Мудрец резко отскакивает в сторону, пытаясь осмыслить, то что он только что увидел. Неловко вышло.
— Да уж... — Блуберри Милк озадаченно стучит по оправе монокля когтем. —Какого черта ты спишь нагишом?
— Что за идиотский вопрос? — Устало выругался Отшельник. — Потому что я могу.
— Ведьмы милостивые... Я... Мне даже слов не подобрать. — В странном исступлении бормочет профессор; лицо его густо покраснело, а стыдливый взгляд он поспешил увести куда-то наверх.
— Я не пойму, что тебя так удивляет? Ты живешь не одну сотню лет, а реагируешь так, будто впервые голое тело увидел.
— Твоя обнаженная натура — это другое! Не делай вид, что это не так. — Вздыхает ученый, прикрывая глаза.
В голове пронеслось множество вопросов, ни один из которых принц Лжи не осмелился озвучить. Голова у него сегодня и без того на редкость тяжелая. Так что вместо лишних слов, он устало поднимается с постели, оставляя Блуберри Милка со странной гримасой на лице сидеть на кровати.
Наверное, все же, Отшельник погорячился, ведь он сам назначил встречу, сам проспал и еще и нагрубил этому синему дураку. Теперь еще он сидит с таким невыносимым лицом, отчего Лживый не знает что с профессором случится скорее: он вновь станет упрекать его за проспанную встречу, или начнет задыхаться от собственных мыслей? И судя по выражению лица Мудреца, нетрудно было догадаться что за мысли его терзали, и по какой причине.
«Вот тебе и скромный ученый...» — Усмехнулся в мыслях юноша, касаясь босыми стопами холодного пола; по телу тут же бегут мурашки. В башне всегда было прохладно, а из-за жуткого ливня и ветра за окном, полы казались ледяными.
Блуберри Милк виновато глядит в окно, слыша как позади босые ноги шлепают по полу, как шуршит ткань одежд. Он никогда не смотрел за Отшельником во время этого процесса, даже если он сам ничуть не возражал. Банальная вежливость и желание сделать обстановку более комфортной. Но, наверное, если бы не щедрая доля самообладания, Мудрец бы в этот раз предпочел не сводить пытливых глаз с Принца Лжи.
Уши профессора вновь вздрагивают, едва он представляет перед глазами вид его обнаженного теста. Такое смуглое, шелковистое, покрытое россыпью из мелких родинок на груди и плечах. Если даже сейчас, после столетий самоистязаний, в тоске и одиночестве тело Отшельника так великолепно выглядело, Мудрец боялся даже представить, каким оплотом девственной и непорочной красоты оно было эпохи назад.
Без своих роб и мантий Отшельник выглядел куда миниатюрней и аккуратнее, хотя Блуберри Милк оказался бы жутким лжецом, если бы сказал, что не находил в этих изгибах заморённого голодом тела нечто чарующее. Что-то невыразимое словами, но при этом, что отдавалось гулким пронзительным звоном в его Соул Джеме.
Пожалуй, он бы хотел увидеть Отшельника без одежды вновь.
— Хватит страдать. Я оделся. — Смуглая рука касается чужого плеча, отчего Мудрец с жалким писком вздрагивает.
— Не страдал я.. — Едва выдавливает он из себя.
— Очень верю. Повернись ко мне.
Мудрец, зарывшись носом в мех черничной мантии, медленно разворачивается; простыни вновь шуршат под ним; профессор осматривает Отшельника, а затем тут же стыдливо отводит взгляд в сторону.
— Перестань вести себя как псина в горячке, тебе не идет.
— Перестань грубить мне, тебе это тоже не идет.
— А если не перестану, то что? — Вскидывает брови юноша. — Уйдешь?
— И оставить тебя в покое, как ты этого и хочешь? Ну уж нет! — Профессор тут же оживился, складывая руки на груди. — Если не прекратишь мне грубить, я буду твоим худшим наказанием, и уволь от вздорных мыслей. Я не заткнусь до следующего заката и буду-
Договорить, профессор, впрочем, не успел, ведь в тот же миг получил легкий щелбан по кончику носа.
— Хватит. — Измученно вздохнул блондин. Взгляд его тусклых глаз тут же упал на прикроватную тумбу с серебряным подносом.
— О, ты принес чаю. Мило.
— Рад, что ты заметил. — Просиял Мудрец. Он хотел было что-то еще добавить, однако усталый взгляд Отшельника говорил за него гораздо больше.
Может, помолчать немного, это хорошая мысль.
Отшельник глядит пару мгновений на тумбу с подносом на ней. Две пустые чашки на блюдцах из молочного фарфора, небольшой чайничек и корзинка со сладостями. Может, далеко не роскошно, но именно такое любил Принц Лжи. Пышные застолья его смущали и тяготели, к тому же с едой Отшельник всегда испытывал проблемы.
С тихим журчанием из чайника льется темная непрозрачная жидкость с терпким ароматом. Юноша невольно поморщился, представляя каково это будет на вкус. Блуберри Милк всегда обожал кофе и пил, кажется, его литрами. При том, он любил кофе в любом виде: с молоком, без, крепкий, более легкий, с сахаром, с сиропами, все что-угодно. Но были у профессора привычки, которые шли с ним рука об руку, все те года, сколько Отшельник с ним был знаком.
С утра Блуберри Милк предпочитал пить что-то не такое крепкое, но что помогало ему сразу войти в работу, и разбавленный кипятком эспрессо был его любимым вариантом. В остальное время суток он пил напитки, в зависимости от настроения, хотя при этом разнообразие заключалось лишь том, будет это эспрессо со сливками или эспрессо с молоком.
Однако к вечеру, когда он возвращался из академии, Мудрец никогда не смел пропускать чашку "латте". На скромный взгляд белокурого аскета, которому удалось попробовать это, от латте там одно название и никак кроме как профанацией сей напиток обозвать было нельзя. А между тем, это представляло собой порцию эспрессо, залитую почти до краев теплыми сливками, с ложечкой меда и кучей сахара. Наверное, порядка трех-четырех кубиков. Иногда, по настроению, этот приторный кошмар смаковался профессором вприкуску с парой кусочков горького шоколада.
И по мнению Отшельника, ситуации это не меняло.
Как только он доливает кофе до чуть выше середины чашки, как любил Мудрец, юноша подносит чайник к своей чашке. Впрочем, спустя мгновение его глаза округляются и он испуганно отшатывается в сторону.
Это не кофе?
То, что полилось из заварника явно им не было. Янтарная, почти прозрачная жидкость болтыхалась на дне чашки, пока от нее исходили белесые струйки пара. Отшельник смотрит на чайник, легонько касается его рукой, а затем резко отдергивает ее с тихим шипением. Он готов поклясться, секунду назад заварник был теплым, а теперь будто в нем только что бурлил кипяток.
— Что за бред... — В недоумении бормочет Отшельник.
— В чем дело?
Юноша лишь покривил бровью, не отвечая профессору. Ладно, допустим. Он вновь наклоняет заварник к своей чашке, наблюдая за тем как из носика льется все та же полупрозрачная жидкость. Либо он сходит с ума, либо это фокусы этого ушастого придурка. И в последнем Отшельник лично убеждается, едва до него доходит еле заметный запах трав и чего-то сладкого. Ваниль?
— О-хо-хо, я смотрю, ты обнаружил мою маленькую хитрость. — Вдруг из-за спины хохочет Блуберри Милк Куки.
— Что?
— Маленькое заклинание, чтобы упростить быт! — Хлопает в ладоши Искатель Истины. — Я знаю, ты не любишь мой кофе и я ломал голову как бы угодить и нам обоим. Поэтому я решил написать на досуге безобидные чары. Теперь мы можем пить разные напитки из одного чайничка!
Блондин хлопает ресницами, пытаясь осознать только что сказанное профессором, но его собственное тело реагирует быстрее. Лицо обдает странным жаром, а по спине и шее пробегают мурашки.
— Это так... — Отшельник на мгновение опешил, не зная какие слова подобрать. — Очаровательно.
— Я знал, что ты оценишь, спасибо.
Ученый тихо смеется, отчего все внутри юноши сжимается. Пусть он чертов провокатор, который все время попусту болтает, Отшельнику тяжело отрицать, что порой ему так совестно за то, что он позволяет себе грубить этому обаятельному существу.
— Трудно не оценить, все же на написании заклинаний ты собаку съел. — Вздыхает Принц Лжи.
Вдруг чужие руки мягко обхватывают его под грудь, и Мудрец мягко кладет на плечо юноши голову.
— Ну, вот видишь, — Почти шепчет Буберри Милк. — Тебе совсем не идет грубость, просто посмотри какой ты душка!
Отшельник тут же чувствует на щеке теплые губы и как бы сильно что-то внутри него не протестовало, подначивая оттолкнуть Мудреца, он не станет этого делать. И вместо этого, блондин просто нежно наклоняет голову в сторону профессора, позволяя продлиться моменту, сколько он пожелает.
Чайник с легким звоном оказывается на подносе, и окинув тумбу и руки аскета мимолетным взглядом, Блуберри Милк считает это знаком того, что он может продвинуться чуть дальше. С тихим мурлыканьем он медленно целует Отшельника в щеку, а затем еще раз, и еще, то и дело утыкаясь носом между поцелуями в его мягкое тесто. И с каждым поцелуем, губы профессора уходили все ниже, но совсем без нахальства. Будь он хоть тысячу раз самым упрямым и настойчивым пряником во всем Хлебоземье, он никогда не станет упорствовать перед своей второй половиной.
Однако в момент, когда его губы едва касаются шеи Отшельника, смуглая рука тут же пихает его в лоб.
— Все, хватит приставать ко мне.
Фыркает юноша, распахивая белые ресницы. Мудрец тут же отпрянул. В конце концов, в такие моменты он никогда не спорил и ни на чем не настаивал. Благо, что Отшельник вообще позволяет кому-то приблизиться к себе настолько, что готов утонуть в чужих объятиях.
Через пару мгновений, Блуберри Милк уже вальяжно сидел на мягкой кровати, аккуратно отодвинув шторку балдахина с помощью магии. Послышался тихий звон посуды, а вслед за ним возле лица Мудреца образовалась чашка ароматного кофе.
— Ох, благодарю! — Мягко улыбается профессор, подхватывая блюдце с чашкой из смуглых рук. Спустя пару секунд матрас слева от него проминается под весом блондина с едва слышным скрипом. Отшельник уставился в окно, держа в руках чашку горячего чая.
— Кстати, дорогой мой, а какой у нас курс на сегодня?
Любопытствует Блуберри Милк, между делом открывая с тихим гулом портал рядом с собой, откуда он достает расписной фарфоровый молочник.
— Библиотека при академии. Точнее, профессорская секция. Я слышал, там есть множество гримуаров по магии. — Вздохнул Отшельник, громко прихлебывая чай.
— Ты же мог попросить пропуск от меня. — Совершенно спокойно говорит ученый. Сливки тонкой струйкой льются в чашку, расползаясь в кофейной пучине витиеватыми разводами.
— Мог. Но не стал же? — Отшельник вскидывает бровью. — К тому же, ты библиотеку знаешь явно лучше моего.
— Если ты не хочешь сидеть там один, то так и скажи.
Смеется Блуберри Милк и пихает молочник обратно в портал. Собеседник его молчит, лишь вновь громко отхлебывая из чашки.
— Нет, правда, если тебе одиноко сидеть одному за пыльными книгами в академии, то я буду только рад тебе составить компанию! Честно говоря, я рад буду провести с тобой время где угодно, скажи только где. Но только, как насчет того, чтобы заскочить перед этим на рынок? Там открылась недавно чудесная чайная лавка, мне кажется в ней можно найти все и даже больше. О, и мы обязаны взять что-то на пробу в моей любимой пекарне, а то ты только пробовал всего несколько десертов. Надо исправить это! Я держу пари, тебе понр-
Договорить он не успевает, так как посреди фразы профессора нагло затыкают куском слойки.
— Хорошо. Пойдем куда скажешь, только помолчи хотя бы пять минут. Всего пять.
Мудрец ошарашенно глядит на торчащую изо рта булку, словно не зная что ему делать. А затем, не придумывает ничего лучше, чем затолкать ее полностью. На губах ощущается пылью мука вперемешку с сахарной пудрой, что со стороны выглядит довольно забавно, особенно если учитывать, с каким усилием пытался Блуберри Милк разжевать хрустящее слоеное тесто. На губах аскета промелькнула игривая улыбка.
Они сидят в почти полной тишине, которую разбавляет шум ливня за окном, громкие глотки чая и тихие причмокивания Мудреца, что с блаженным удовольствием успел умять две слойки с заварным кремом.
Смотря на Блуберри Милка, Отшельник думал, что, возможно, ему бы стоит тоже чего-нибудь съесть, однако лишь от одного взгляда на корзинку со сластями, становилось тошно. Пожалуй, чая ему с лихвой хватит. К обеду он надеялся, что станет полегче, хотя и надежды эти всегда были ложными. Ведь по итогу ему скорее всего придется сквозь рвотные позывы съесть хотя бы что-то.
Раньше он старался не обидеть Блуберри Милка, который всякий раз с укором глядел почти в самую душу, когда узнавал, что его милый Отшельник вновь морит себя голодом. Но со временем это пришло к тому, что аскет насильно пихал в себя хотя бы немного съестного, просто из логических соображений. Ему надоели ужасные мигрени и голодные обмороки. Все же, он не хотел, чтобы этот ушастый умник вновь его обнаружил лежащим на одной из лестниц, когда у него потемнеет в глазах после пары суток без еды.
И как самому Отшельнику не идет грубость, так и его Мудрецу совсем не шла печаль и горькое беспокойство.
Пусть уж лучше лыбится как идиот и дергает ушами вместо этого.
К забавному удивлению блондина, переведя взгляд на профессора, он обнаружил, как тот, застыв с чашкой кофе в руках, уставился в окно. Его огромные уши подрагивали, словно время от времени зудели, а на губах кривилась почти незаметная улыбка.
В какой-то момент, мысли профессора вновь вернулись немного назад. К тому, отчего он почувствовал неловкую испарину на ладонях.
Почему его так волнует это? Он никогда не чувствовал никакого стыда или смущения, от вида чужих тел. Лишь легкий укор вины, за то, что вторгся в чужое пространство. Он часто видел нагих печений, уж за всю свою долгую жизнь он успел множество раз порисовать обнаженную натуру. И признаться честно, его совсем не смущало это. Даже наоборот, скорее ввергало порой в скуку. Ведь, какой толк писать изгибы нагого тела, все эти припухлости, выпуклости, выпирающие кости, животы, особенности на тесте? Блуберри Милку куда больше нравилось рисовать печений в одежде, портреты, пейзажи, натюрморты.
Даже во время его периода интереса к медицине, он не находил ничего притягательного в телах. Лишь изучал их, рассматривал вблизи и издалека. Трогал, щупал, надавливал, но интерес всегда был прикован к науке. К бессонным ночам за кучей бумаг, к размышлениям о видах и серьезности ран и болезней. Тому, какое лечение эффективнее всего и в каких условиях. Никогда он не ощущал этого странного гула в Соул Джеме, сколько бы тел не попадалось ему на глаза. Даже близких друзей, других добродетелей он всегда осматривал исключительно с какой-то конкретной целью. Но все равно не находил в них ни красоты, ни той будоражащей его мысли искры.
Впрочем, как и в своем собственном теле.
Но... Отшельник. Его Отшельник.
Соул Джем вновь болезненно загудел, едва ему стоило подумать об этом.
Наверное, это будет его новой целью: узнать, что же так сильно манит его. Чем же это смуглое, сладко пахнущее ванилью тесто его сводит с ума. При чем, в буквальном смысле.
В реальность его возвращает чья-то голова, что мягко легла на плечо ученого, отчего в ответ Мудрец тут же кладет руку на колено юноши.
— Ты это... — Мнется несколько мгновений Отшельник. — Прости.
— За что? — С искренним удивлением в глазах хлопает ресницами маг.
— Ты прав. Я огрубел за годы в одиночестве, и постоянно веду себя так, словно ты просто прилипчивый незнакомец на площади. Хотя это не так.
Разноцветные глаза виновато опускаются на дно чашки, словно ища там что-то.
— Еще и за волосы тебя оттаскал.
Блондин тяжело вздыхает, и качая головой прикрывает глаза. Пустая чашка со звоном оказывается на тумбе, однако едва он поворачивает голову обратно, холодная рука аккуратно берет аскета за подбородок. Он тут же чувствует терпкий аромат кофе, вслед за которым Блуберри Милк касается его губ. Быстрый, смазанный поцелуй чуть ли не под самым носом. Всего одно короткое мгновение, но оно говорит Отшельнику на самом деле гораздо больше, чем весь пустой треп Мудреца.
— Нилли, я ни в чем не виню тебя. И никогда бы не стал.
Тихо шепчет Блуберри Милк, тут же заключая его в нежные объятия. Чашка с кофе, что была в его руках вмиг окутывается полупрозрачной синей вуалью, воспаряя в воздухе. В конце концов, эти дурацкие мелочи совсем не то, о чем стоит беспокоиться. Они оба прожили долгую жизнь, полную одиночества и тоски, так что возможность быть друг для друга кажется намного важнее, глупых перепалок. Его милый Отшельник несмотря ни на что, все равно останется самым мягчайшим и сладким пряником, которого ему доводилось видеть в жизни. И вместе с тем, еще и самым сильнейшим из всех, кого носило хлебоземье. Даже пробыв вместе столько лет, Мудрецу непомерно тяжело вообразить, насколько велико то бремя, что легло на эти дорогие ему смуглые плечи.
Как-никак — все, что пахнет ванилью очень мягкое и нежное.
Прямо как его Отшельник.
Они сидят в безмолвных объятиях по ощущениям целую вечность. Приятную, сладкую вечность, утопая в блаженной неге, почти растворяясь в ней. От Блуберри Милка приятно пахнет черникой и чем-то сливочным, а пушистый ворот его мантии так мягок, что Отшельнику кажется, будто он вот-вот уснет. Но резво проморгавшись, отгоняя сон прочь, он кидает усталый взгляд на стену, где висят часы.
— Уже почти десять... — Шепчет аскет почти в самое ухо Мудрецу.
— Еще, по-моему, половины нет. — Смеется Блуберри Милк, проводя руками по спине юноши, словно вычерчивая какие-то узоры.
— Нет. Сейчас без двадцати десять. Я смотрю прямо на часы на стене.
— Ну и что? Библиотека для нас открыта хоть до следующего утра.
Мудрец был неумолим. И сжав чуть крепче юношу в объятиях, он аккуратно барабанит пальцами по его лопаткам.
— Тц, я не пойму тебя. — Отшельник недовольно вздыхает. — Сначала тебя распирает, от того что кто-то опаздывает на секунду, а теперь время для тебя просто условность.
— Звезда моя, я на ногах с пяти утра, конечно я буду в предвкушении нашей встречи. И конечно я буду недоволен опозданиями. — Кивает ученый, продолжая водить руками по спине Отшельника. — Но мы же сейчас сидим вместе, разве нет?
В голосе его играет беззлобная усмешка, в ответ на которую раздается усталый шумный вздох.
— Пошли уже на твой рынок. Иначе мы до вечера так будем сидеть.
Отшельник мягко вырывается из объятий, и Блуберри Милк яростно останавливает себя от того, чтобы игриво не прижать аскета к себе вновь.
Пока они идут до двери, Блуберри Милк останавливается у зеркала на стене, с любопытством уставившись на свое отражение. Ох, точно, он совсем забыл про свою черничную мантию, которую накинул от дождя и прохлады снаружи башни. Он взмахивает рукой вдоль плеч, и с тихим звоном мантия рассыпается синеватыми звездами, что словно снежинки таят на полу. Сегодня, вместо своих привычных одежд на нем была сорочка с высоким воротом и пышными рукавами с узкими манжетами а шее повязан шелковый синий платок. Узел на нем закрывала брошь Соул Джема, а края платка аккуратно заправлены под жилет, выпирая струящимися драпировками немного вперед. Фалды на жилете, что обычно волочились за профессором по полу, были куда короче и едва доходили до сгиба колен. И как вишенка на торте: справа, на лацкан булавкой была приколота бутоньерка из крошечного букета млечных венцов.
Мудрец смотрит на себя пару секунд, поправляет брошь на платке и зажав щекой у глаза монокль, поворачивается к Отшельнику:
— Пойдем?
— Э... Пойдем. — Озадачено кивает блондин, осматривая чужой наряд. — С каких пор ты бутоньерки носишь?
— Это млечные венцы! — С какой-то напускной обидой тянет Мудрец.
— Да хоть львиный зев, пошли уже.
Принц Лжи решает не церемониться, хватает Блуберри Милка за руку и оттаскивает его от зеркала. Ученый тихо смеется, и в ту же секунду в его руках появляется знакомый скипетр в виде ключа. Он аккуратно взмахивает им, растворяя перед ними двумя широкий портал, и прежде, чем Мудрец успевает поудобнее взять чужую ладонь, его с рывком тянут за собой вглубь червоточины.