Work Text:
— Нет, он точно сломался, — выносит вердикт Альберто, прерывая своё сосредоточенное созерцание холодильного ящика.
— Да неужели? — ехидно отвечает Арно и выразительно кивает на растёкшуюся вокруг ящика лужу от растаявшего льда: — А мы-то думали, это он просто плачет, потому что его кто-то обидел.
— Да я всего один раз туда ожившую челюсть засунул, — возмущается Паоло. — Я же говорил, что больше так не буду!
— А нам больше и не надо, мы ещё после прошлого раза не отошли, — заверяет его Валентин.
— Вот именно! — сердито фыркает Айрис, пострадавшая от столкновения с челюстью больше всех (если не считать занавесок, которые она спалила с перепугу).
— А нечего жрать по ночам! — не сдаётся единственный в их компании будущий некромант.
— Насколько я помню, ты должен был эту челюсть обезвредить, — Норберт аккуратно становится между Паоло и готовой накинуться на него с кулаками Айрис.
— А не замораживать в нашем холодильном ящике, — заканчивает за брата Йоганн.
— Я за день не успел придумать, как это сделать, а на холоде она хотя бы не такая активная была, — сдувается Паоло.
Бессмысленный спор длится уже почти час, как будто они все дружно надеются при помощи разговоров решить назревшую общую проблему: сломавшийся холодильный ящик.
Подобные артефакты — настоящие артефакты, которые работают благодаря рунической вязи или запущенным по специально разработанной магической схеме энергетическим потокам, а не разово зачарованные предметы — вещь недешёвая, и студентам уж точно не по карману. Во всём их общежитии таких ящиков только два, и второй принадлежит коменданту. А собственный достался им по наследству от пятикурсника, с которым Арно делил комнату до того, как здесь поселился Валентин, и который не забрал ящик с собой по двум причинам: во-первых, он не являлся настоящим владельцем артефакта, а тоже унаследовал его от предыдущего поколения студентов. А во-вторых, уже тогда, по его словам, ящик выглядел так, будто собирается вот-вот скончаться, поэтому то, что он дожил до сегодняшнего дня — чудо почище всех чар и заклинаний, которым они здесь обучаются.
— Может, кто-то его сглазил? — высказывает новое предположение Берто.
Подозрение не совсем лишено оснований: согласно укоренившимся в общежитии традициям, холодильный ящик считается собственностью проживающих в комнате Арно и Валентина, но они щедро делятся им с друзьями. Что, конечно, является постоянным предметом зависти прочих, не столь удачливых обитателей общежития, потому что студенты, которые могут позволить себе покупку подобного артефакта, в общежитиях, как правило, не проживают. Тем не менее с технической точки зрения…
— Нельзя сглазить неодушевлённый предмет, — озвучивает мысли Валентина Айрис.
— Ну тогда проклял? — корректирует предположение Салины Норберт.
Арно со скептическим видом проводит ладонями в воздухе над ящиком, пожимает плечами и лезет в стол за куском мела. Однако начертить на полу схему для более надёжной проверки артефакта на проклятие ему мешает простое, но не учтённое обстоятельство: огромная лужа на полу. Пока Савиньяк несколько озадаченно оглядывает неожиданное препятствие, Валентин тоже проводит руками над ящиком, складывая пальцы в заученные за лето пассы для поверхностной диагностики — глубокая ему пока не по плечу.
— Ничего не вижу.
— Медицинская диагностика ведь тоже плохо на предметах работает, — тщетно надеется на лучшее Паоло, и Валентин широким жестом обводит царящий на полу бардак:
— Тогда проведи собственную экспертизу. Или убери воду, чтобы Арно мог начертить схему.
Соперничать с Арно в области определения проклятий никто не собирается, но и вытирать лужу с пола тряпкой тоже никому не хочется: Катершванцы, повинуясь инстинктам, с самого начала брезгливо держатся от воды подальше; Арно увлечённо царапает ногтем поверхность мела (вероятно, пытаясь изобрести схему, которая придаст мелу способность писать прямо по воде); Айрис, с вызовом уперев руки в бока, всем своим видом призывает сокурсников выяснить, что будет, если «женскую» работу свалят на неё (таких дураков в их компании не водится); пока Паоло, скривив лицо, явно придумывает какое-то оправдание своему бездействию, Альберто, радостно потерев руки, зажигает между ними небольшой огонёк.
Огненные шары, какими бы маленькими они ни были, в руках будущего боевого мага в тесном помещении никогда не являются хорошим предзнаменованием. Особенно когда к нему после некоторой заминки присоединяются ещё один будущий боевой маг и будущий некромант и с азартом, достойным лучшего применения, принимаются небольшими сгустками пламени постепенно испарять лужу с разных сторон. Наверное, разумно было бы их остановить, но присутствующие здесь два оборотня (будущие артефакторы) вместо этого принимаются делать ставки на то, кто первым доведёт высушенный участок пола до центра лужи, а один уже вполне себе действующий экспериментатор вовсе не обращает на происходящее внимания, вместо этого увлечённо шарясь в ящиках стола в поисках чего-то. Поэтому будущий целитель в лице самого Валентина тоже не горит желанием становиться единственным голосом разума, за последний год утвердившись в мысли, что дело это неблагодарное и к тому же почти всегда бессмысленное, так что вместо этого он отодвигает в сторону холодильный ящик и принимается разгонять воду с наиболее глубоких участков лужи ослабленным заклинанием ветряного потока, чтобы высушивать её было удобнее.
В таком виде их и застаёт опоздавший к окончанию разумного разговора Руппи: Паоло, Берто и Айрис расселись на корточках вокруг лужи, над ними стоит Валентин, со своих мест кричат что-то подбадривающее Катершванцы, а посреди стола мирно сидит и расцарапывает кусок мела найденной иглой Арно.
— Эй, Арно, у тебя есть… — начинает Руппи с порога и застывает на месте. — А… что это вы делаете?
— Генеральную уборку, — отвечает Арно, даже не подняв головы.
— Да, присоединяйся, вон там веник в углу, — привычно подхватывает Валентин.
— А почему это я должен убираться в вашей… — вскидывается было Руппи, но тут же прерывает сам себя: — Да нет у вас никакого веника, вы его ещё в прошлом году выбросили!
— Ничего не выбросили, вон он, под окном растёт, — бурчит Айрис, поднимаясь на ноги и отряхивая юбку: — Кстати, вам бы и впрямь тут прибраться.
— Мы не можем, у нас веника нет, — резонно замечает Арно.
Веника у них действительно нет: в прошлом году, после того, как он, не выдержав близкого соседства со столь одарённым в области природной магии полуэльфом, расцвёл пятый раз, упомянутый полуэльф собирался просто выбросить бесполезный в хозяйстве предмет. Однако Айрис настояла на том, что выбрасывать такое «чудо природы» было бы настоящим варварством и что нужно посадить его в землю, в то время едва показавшуюся из-под снега. Не скрывающий своего скептицизма Савиньяк всё же внял просьбе подруги и воткнул неоднородного происхождения прутья в землю собственной рукой — и с тех пор их бывший веник успел расцвести разномастным цветом весной, пустил буйную зелень летом и сейчас, осенью, кажется, даже собрался плодоносить — правда, они пока не поняли, чем именно.
Уборкой комнаты они теперь занимаются раз в неделю, по очереди — слишком уж разные у них оказались подходы к этому вопросу. Валентин в прошлом году обнаружил, что большинство однокурсников куда охотнее придут в чужую комнату с собственными вениками и тряпками, чтобы помыть чужой пол в обмен на чужой конспект, чем будут сами этот конспект писать. Арно же с тех самых пор предпринимает попытки разработать энергетическую или руническую схему, которая заставит грязь и пыль убираться из комнаты самостоятельно — с настолько непредсказуемыми результатами, что испытания схем проводятся строго в его очередь уборки, после чего они, согласно их договорённости, должны быть стёрты со всех поверхностей комнаты, если только разработанная схема не была признана законченной и идеальной — чего пока не случилось, но полуэльф попыток не оставляет, даже несмотря на порой исчезающие вместе с мусором (или вместо него) нужные вещи.
Сейчас с этой отработанной системой у Валентина возникли некоторые сложности: первые два курса они все обучались одним и тем же обязательным предметам, и потому были поделены на группы исключительно для удобства, но начиная с этого года, будучи уже третьекурсниками, посещают лекции в основном вместе со студентами собственного факультета. Поскольку с начала учебного года едва минула неделя, Валентин пока не успел познакомиться с одногруппниками в достаточной мере, чтобы приступить к совершению подобных сделок (хотя он уже работает в этом направлении).
— Вы меня с мысли не сбивайте, — с растущим подозрением Руппи оглядывает комнату более внимательным взглядом и почти сразу замечает необычное: — А чего это холодильный ящик открыт?
Судя по его враз побледневшему лицу, ответ он понимает ещё до того, как Берто, сжалившись, всё же озвучивает:
— Сломался.
— Там… Там же моё зелье! — с горестным воплем Руперт несётся прямо к ящику, не обращая внимания на препятствия.
Это, конечно, ошибка: он почти сразу поскальзывается на недосушенном участке пола и падает, ухитрившись свалить вместе с собой Берто и Паоло прямо под ноги Айрис. Неудача не останавливает Руппи: стремление спасти драгоценное зелье — первое домашнее задание на алхимическом факультете, — положенное в холод два дня назад, потому что «ему надо настояться на холоде, ну пожалуйста, в этот раз оно точно-точно не ядовитое!», перевешивает как здравый смысл, так и боль в разбитом при падении колене. Так что высокородный наследник Фельсенбургов огибает живые — и очень возмущённые — препятствия и совсем не аристократически завершает своё движение к цели уже на четвереньках, сразу ныряя в ящик с головой.
— Кажется, ещё не нагрелось, — с облегчением произносит он, прижимая к груди драгоценную склянку с синевато-зелёным зельем, а затем, спохватившись, бережно ставит её на стол и принимается быстро выводить руками магические пассы. — Ну вот, на два часа хватит.
— А что ты сделал? — тут же подскакивает к нему Берто.
— Это чары охлаждения? — предполагает Норберт.
— Наложи такие же на продукты из ящика, — тут же говорит Валентин.
Прямо сейчас это их самая большая проблема, потому что в ящике хранится значительная часть с таким трудом добытого летом мяса — остальное они, к счастью, закоптили.
— А когда я хотела, вы сказали мне ничего не трогать! — возмущается Айрис.
— Так ты ж туда хотела боевую заморозку запустить, — с ухмылкой косится на неё Паоло.
Руппи пожимает плечами и тянется к ящику, но его останавливает поднявший голову Арно:
— Погоди, давай их сперва вытащим оттуда.
— Зачем? — не сразу доходит до Фельсенбурга.
— А как мы его будем чинить с продуктами внутри? — резонно замечает полуэльф и примеряется проткнуть себе палец той же иглой, которой только что художественно расцарапывал мел. Валентин в последний момент успевает, закатив глаза, набросить на иглу обеззараживающее заклятье и, глядя, как Савиньяк активирует при помощи крови какую-то сложную — и наверняка только что придуманную на ходу — схему, оплетающую мел, наконец признаёт то очевидное, чего они упорно избегали:
— Других вариантов нет, придётся попробовать починить. Разгружаем ящик.
***
По правде говоря, чинить холодильный ящик самостоятельно — это жест отчаяния (и бедности): до наступления холодов, когда продукты можно будет хранить, вывесив их за окно (и покрыв максимально возможным количеством защитных заклинаний), — ещё несколько месяцев, и решать вопрос их сохранения нужно прямо сейчас, но ни у кого из них на самом деле нет соответствующей квалификации или опыта. Пока что полезнее всех них оказался Руперт с его чарами охлаждения, которым алхимиков обучили на первых же профильных занятиях. Действуют чары, к сожалению, всего два часа, поэтому они все в срочном порядке разучивают их и устанавливают поочерёдное дежурство по сохранению продуктов в охлаждённом виде. Но помимо этой временной меры ничего дельного Руппи больше предложить не может.
Единственная идея их будущих боевых магов по поводу охлаждения продуктов заключается в боевых замораживающих заклятиях (и одном проклятии, которое неизвестно от кого узнал Салина) разной степени смертоносности, любое из которых гарантированно превратит все их запасы пищи в промёрзшие насквозь ледышки.
Валентин и Паоло о магических методах охлаждения знают только, что в мертвецких при больницах и кладбищах поддерживают нужную температуру с помощью нескольких десятков особым образом выращенных охлаждающих кристаллов. Даже один такой кристалл был бы им не по карману, но вопрос покупки перед ними и не стоит: подобные приспособления производятся для нужд ведомственных служб и не доступны для покупки обычным гражданам — Валентин специально справился на этот счёт.
Таким образом, просто из-за отсутствия каких-либо альтернатив, их избранными «экспертами» по починке холодильных ящиков становятся любитель экспериментировать с магическими схемами Арно и целую неделю обучающиеся на факультете артефакторики братья-Катершванцы.
Надо сказать, право связать своё будущее с артефактами отвоёвано Йоганном и Норбертом с немалым трудом (а также, по слухам, с большим количеством семейных скандалов с применением клыков и когтей). Клан Катершванцев — один из самых известных кланов оборотней в Империи — всегда славился своими превосходными боевыми магами, и отступление от семейных традиций было воспринято старшими членами семьи, мягко говоря, без особого восторга. Но на сторону мятежных близнецов неожиданно встал их двоюродный дед — старейшина клана, преподающий в Академии физическую подготовку для боевых магов, так что с этого года довольные Катершванцы приступили к изучению артефакторики. Правда, Айрис, которая как раз начала заниматься физической подготовкой под руководством профессора Катершванца, после первого же занятия заявила, что свой путь близнецы наверняка выбрали вовсе не из любви к этому ремеслу, а ради того, чтобы избежать обучения у дражайшего родственника.
Теперь оба будущих артефактора стоят, уставившись на опустевший холодильный ящик с одинаково озадаченными выражениями на одинаковых лицах.
— Ну? — нетерпеливо спрашивает Берто. — Это можно починить?
— Трудно сказать, — отвечает Йоганн, лихорадочно перелистывая новенький учебник артефакторики для начинающих.
— Трудно сказать, что именно сломалось, — поясняет за брата Норберт.
— Накопитель энергии? — отчаянно надеется на лучшее Руппи, но остальные лишь отрицательно качают головами: накопитель они проверили первым делом.
— Может, схему надо просто обновить? — предполагает Арно.
— Может. Но это трудно сделать, не видя схему, — говорит Йоганн и жестом предлагает остальным убедиться в этом самостоятельно.
Они изучали нанесение долговечных энергопроводящих схем лишь поверхностно, в рамках общего курса начертательной магии, и все эти схемы, вне зависимости от способа нанесения, было видно на используемых поверхностях — хорошо или плохо, но видно. На холодильном ящике же, после детального рассмотрения его со всех сторон, не обнаружилось даже намёка на то, что на него когда бы то ни было наносилось что-либо, помимо полустёртой надписи на боку, гласящей «лапы прочь».
— Может, она внутри где-то спрятана? — без особой уверенности предполагает Руппи.
— Нашёл! — восклицает Йоганн, триумфально потрясая учебником. — Артефакты покрывают специальными составами, благодаря которым все нанесённые магические схемы становятся невидимыми сразу после активации.
— Зачем?! — возмущается Айрис.
— Для сохранения коммерческой тайны, — вздыхает Валентин. Следовало догадаться об этом сразу: — Производителям не выгодно, чтобы кто угодно мог рассмотреть их схемы и использовать потом самостоятельно.
Учитывая, что во всей Империи едва наберётся два десятка артефакторных мастерских, владеющих секретом производства холодильных ящиков, схема должна быть слишком сложной, чтобы её могли просто так отгадать несколько студентов-недоучек.
Валентин поднимает голову, оглядывая поникших однокурсников, думает о том, как составить расписание дежурств по накладыванию охлаждающих чар так, чтобы продержаться до начала зимы, и тут слышит бодрое:
— Вот и отлично, свою придумаем, зачем нам чужая!
Арно. Конечно, вместо того, чтобы пасть духом, он решил, что эта ситуация — просто ещё один повод провести парочку экспериментов.
— Действительно, надо же когда-то начинать! — подхватывает его настроение Норберт.
— Я могу попробовать сварить состав для укрепления дерева, чтобы ящик раньше времени не развалился, — тоже соображает Руппи.
Валентин быстро перестраивает своё мысленное расписание на себя, Айрис, Берто и Паоло, освобождая остальных для воплощения задуманного. Прожив с Арно целый год, он уяснил для себя несколько истин: во-первых, невозможно остановить грядущие эксперименты, раз уж идея уже поселилась в головах друзей; во-вторых — из этих экспериментов вполне может выйти что-то путное, поэтому останавливать их не стоит. Надо лишь позаботиться о минимизации потерь. И постараться уцелеть в процессе.
***
— Ну… По крайней мере, теперь он под надёжной защитой, — храбрится Айрис, пристально глядя на распахнутый холодильный ящик.
— В том числе и от нас, — не разделяет её оптимизма Паоло. — Вы что наворотили?
Близнецы синхронно пожимают плечами: задумывали они, конечно, совсем не это.
Поскольку сложные многоуровневые чертежи по большей части являются узкопрофильным умением, попытки починить артефакт решили начать с рун, с которыми они всё же знакомы немного лучше — или, скорее, думают, что знакомы, поскольку для использования рунописи в артефакторике тоже требуются обширные знания в смежных предметах. Которые никто из них никогда не изучал, что и привело их к текущему результату: физически пробить каким-то образом возникшее на ящике защитное поле (вместо ожидаемого охлаждающего) пока никто из них не смог, и Берто с Арно уже начинают переглядываться, явно прикидывая, каким бы заклинанием продолжить череду испытаний.
— Чем вы руны писали? — любопытствует Валентин, с интересом глядя, как от ящика одно за другим отскакивают атакующие заклинания — не самые опасные, те, от которых они могут в случае чего укрыться за магическим щитом.
— Чернилами из пыльцы фей и слёз пикси, — отчитывается Норберт.
— Я думал, они несовместимы, — удивлённо комментирует более сведущий в создании подобных субстанций Руперт.
— Ну смешались же, — не очень уверенно пожимает плечами оборотень.
— Я даже записал все руны в тетрадь, — показывает свои наброски Йоганн, но тут же рушит все идеи Валентина по поводу более целесообразного использования защитной сферы: — Мы там, правда, ещё на ходу добавили кое-что. Немножко. Пару раз.
— Арно, — произносит Валентин, не потрудившись придать своему голосу какой-либо интонации.
— Что? Меня тут даже не было, это же не мой эксперимент, — беспечно пожимает плечами полуэльф.
Ещё летом, пытаясь освоиться со своей будущей профессией, Савиньяк обнаружил, что необходимость документировать каждый шаг в проводимых экспериментах наводит на него нечто среднее между чудовищной тоской и экзистенциальным ужасом. Испытывая невыносимые страдания, сопоставимые, по его словам, разве что с отрезанием собственной конечности по частям тупым ножом, полуэльф буквально выдавливает из себя самый необходимый минимум рукописных пояснений к чертежам, которые, напротив, вылетают из-под его пера с поистине волшебной скоростью. Арно и самому трудно уследить за порывами своего творческого вдохновения, и хотя прекрасная память, унаследованная им от эльфов, позволяет помнить назначение и смысл каждого придуманного построения, это мало чем поможет ему в будущем, когда он захочет получить официальный патент на какой-нибудь самостоятельно разработанный чертёж. Именно поэтому Савиньяк сам попросил Валентина напоминать ему о необходимости вести записи, надеясь выработать со временем если не способности к этому нуднейшему, по его мнениею, занятию, то хотя бы привычку.
— Руппи, а как скоро эти чернила должны выдохнуться? — интересуется Берто, задумчиво глядя, как рассеивается вокруг холодильного ящика заклинание пробития.
— Да я теперь как-то даже не уверен, что они выдохнутся, а не сдетонируют, — опасливо отходит от ящика Фельсенбург.
После этого в целях безопасности холодильный ящик решают оставить на улице (под присмотром провинившихся оборотней, чтобы не подталкивать соседей по общежитию на недостойные поступки вроде присваивания пусть и сломанного, но ценного чужого имущества).
Чернила, а вместе с ними и руническая цепь, к счастью, перестают действовать к утру, и первую попытку они засчитывают пусть и провальной, но хотя бы обошедшейся без жертв.
***
Что Руперт закончил варить обещанный укрепляющий состав и даже успел нанести его на холодильный ящик — причём не вынося тот из комнаты общежития, — Валентин понимает сразу, как только открывает дверь.
Во-первых, потому что тошнотворный запах он учуял ещё в коридоре.
Во-вторых, потому что внутри комнаты на полу лежит Руппи и смотрит в потолок в полнейшей прострации, с блаженной улыбкой распевая похабные гоблинские частушки.
В-третьих, потому что весь пол и почти все стены испещрены разрозненными элементами из простейших магических построений вперемешку с руническими цепочками, и Арно, взгромоздившийся на стол и оттуда пытающийся дотянуться до потолка, явно не собирается останавливаться на достигнутом.
Ну и, наконец, в-четвёртых: потому, что после пары осторожных вдохов Валентин начинает понимать глубокий смысл извергаемой Рупертом похабщины и даже почти улавливает тесную взаимосвязь между ним и созданным Арно шедевром абстракционизма.
Но решающим аргументом становятся мирно летающие вокруг зелёные пикси. Поскольку эти мелкие зловредные существа мирными остаются разве что во сне, и к тому же, как всем хорошо известно, бывают только синих расцветок. А о том, что бывает с теми, кто довёл себя до состояния, в котором начинает видеть зелёных пикси, Валентин ещё в детстве наслушался предостаточно. Именно это последнее обстоятельство и заставляет его сделать большой шаг назад и, аккуратно прикрыв за собой двери, отправиться на поиски какой-нибудь низкоквалифицированной (а потому не испытывающей особого энтузиазма от идеи доложить о происшествии коменданту общежития) помощи.
— Ну кто же знал-то! — оправдывается позже Руппи, когда окна в комнате распахнуты настежь, сомнительной ценности построение, созданное Арно, на всякий случай полностью стёрто со стен и потолка, благоухающий холодильный ящик вновь вытащен на улицу, а оба надышавшихся испарений студента усажены там же на скамейку и относительно приведены в чувство. Относительно — потому что Арно внезапно проявляет совершенно лишнюю стойкость к воздействию отрезвляющего заклинания и, лишённый возможности продолжать свою кипучую творческую деятельность, сейчас громко жалуется на это растущим неподалёку цветам астры. Неизвестно, сочувствуют ему астры или нет, но цвести они за последние пять минут стали заметно бодрее.
Сотворённая Фельсенбургом смесь застывает на холодильном ящике ещё три дня, но вот запах из комнаты не желает выветриваться никакими магическими средствами, поэтому всю следующую неделю, ожидая, пока комната станет вновь пригодной для жизни, Валентин и Арно вынуждены искать ночлега в других местах.
Поселившись год назад в студенческом общежитии, Валентин думал, что к настоящему моменту испытал на себе все возможные прелести и нюансы общажного бытия. Следующая неделя, когда он попеременно ночует то в одной, то в другой комнате, где сочувствующие (или отсутствующие) соседи согласны выделить место на одну ночь, показывает, как сильно он заблуждался.
Может быть, Савиньяк, с его любовью к разрушительным экспериментам, о которых он зачастую забывает ставить в известность Валентина, и невостребованным талантом к природной магии, из-за которого у них порой проклёвываются почки даже на оконной раме, не является образцовым соседом по комнате, но Валентин как-то уже привык ко всем его недостаткам и причудам. В конце концов, Арно тоже не жалуется на навязчивую потребность Валентина расставлять вещи по своим местам с точностью до волоска и его привычку учиться по ночам, проговаривая вслух заучиваемый материал. За следующую неделю Валентин узнаёт, каково пытаться жить с соседями, которые ходят и разговаривают во сне — или, что невыразимо хуже, бросаются во сне боевыми заклинаниями, потому что им приснился кошмар; соседями, которые не убирались в своей комнате, должно быть, с тех самых пор, как заселились в неё на первом курсе; соседями, которые имеют привычку устраивать пьянки, заканчивающиеся обычно драками — не то чтобы Валентин был идейным противником вечеринок и алкоголя, но когда его друзья устраивают вечеринки, делают они это, во-первых, в разных комнатах по очереди, во-вторых — далеко не каждую ночь (и даже не каждую неделю), а в-третьих, если после их гулянок кому-то и случается оказаться с разбитым носом или выбитым зубом, то это происходит, как правило, оттого, что их на пьяную голову потянуло проверять, кто сможет перепрыгнуть забор с разбегу или сколько раз можно успеть перевернуться в воздухе, делая сальто с моста в реку, невзирая на всякие незначительные обстоятельства вроде сковавшего эту реку льда, поскольку на дворе второй месяц зимы. Это, по мнению Валентина, куда лучше получения аналогичных травм после того, как пьяные соседи решили припомнить все свои жизненные обиды, а заодно и выместить их на собутыльниках, сочтя, что те проявляют недостаточно сочувствия к тяготам их бытия.
Арно весь этот сомнительной ценности опыт с Валентином не разделяет, поскольку ещё в первую ночь, пользуясь тёплой погодой, уходит спать на раскидистую старую яблоню, растущую во дворе. Жизнь рядом с толпами вечно голодных (и то и дело норовящих вылить под корни остатки неудачно сваренных обедов или зелий) студентов давно отучила несчастное дерево цвести и плодоносить, но оно всё ещё обильно покрыто начинающей желтеть зеленью, а его старые ветви достаточно широки для не слишком придирчивого полуэльфа. Будучи верным другом, Арно зовёт ночевать на дереве и Валентина, искренне полагая, что это умение совсем несложное, но тот, едва успев переварить известие о том, что, судя по всему, для эльфов спать на деревьях — обычное дело, категорически отказывается. Сославшись на то, что яблоня у них во дворе одна, а спать на ели (которых там целых три) — это уже перебор.
Савиньяк соглашается, что спать на ели — это нонсенс, потому что в случае с елью спать следует под ней, укрываясь от дождя или снега, но зато яблоня достаточно большая, чтобы без особого труда разместить на себе человек восемь. После ещё нескольких безуспешных попыток вежливого, но уклончивого отказа Валентин вынужден признаться, что не испытывает восторга по поводу сна на деревьях, поскольку ввиду полученного им аристократического воспитания прежде по этим деревьям никогда даже не лазил. Следующие пару дней Арно смотрит на него с плохо скрываемым сочувствием, с которым вы могли бы смотреть на человека, узнав, что его детство было полностью лишено самых обыденных детских радостей, которые, помимо сладостей и игрушек, по-видимому, включают в себя также лазанье по деревьям, заборам и крышам.
Вскоре идеей освоить необычный способ ночёвки загораются остальные их друзья — стоит им только прослышать о том, где именно Арно провёл последние несколько ночей. Быстрый опрос показывает, что лазать в детстве по деревьям запрещалось им всем (кроме Катершванцев, поскольку в них это умение практически заложено природой), но только один Валентин на самом деле этому запрету подчинялся. Даже Айрис, из которой, по её словам, до самого побега из дома пытались вылепить правильную леди, и Руппи, почти насмерть задушенный неустанной материнской заботой, успели в своё время получить этот ценный (по какой бы то ни было причине) опыт.
Таким образом вся компания, включая поддавшегося на уговоры (и уставшего от странностей временных соседей) Валентина, оказывается расположена по ветвям яблони, как какие-нибудь птицы. Если бы птицы вместо щебета имели привычку громким шёпотом материть оцарапавшую кожу кору или неудачно впившуюся в мягкую часть тела ветку.
Искусство сна на деревьях, как объясняет им Арно, заключается в том, чтобы поймать идеальное равновесие в момент бодрствования, а затем это равновесие сохранить даже в глубоком сне. Он добавляет к этому ещё несколько пространных эльфийских выражений, но в целом весь метод на самом деле умещается в трёх высказанных Альберто словах:
— Смотрите не навернитесь.
Эту мудрость он изрекает после того, как сам умудряется навернуться третий раз подряд, даже не дойдя до фазы, в которой равновесие следует сохранять во сне. Подобные трудности испытывают все, кроме Арно и принявших свои животные формы Катершванцев, поэтому над Салиной никто даже не думает смеяться.
С переменным успехом (обеспеченным исключительно всеобщим упрямством и нежеланием быть первым, кто признает поражение) они умудряются провести (и даже частично проспать) на дереве четыре ночи, пока слухи об этом не доходят до коменданта общежития Килеана-ур-Ломбаха. После этого все студенты водворены обратно в отведённые им согласно штатному расписанию места, а на яблоне появляется табличка, гласящая, что спать на этом дереве запрещено уставом общежития. Поскольку большинству студентов до появления таблички никогда не приходило в голову, что на деревьях можно спать, эффект это оказывает прямо противоположный: Валентин уверен, что до наступления холодов сон на яблоне не опробуют только самые ленивые.
— Не понимаю, что ему не нравится, — ворчит Айрис, которая к третьей ночи наконец поймала долгожданное равновесие и даже отметила, что это странное упражнение каким-то образом помогает ей в обучении рукопашным единоборствам, — эта яблоня небось после соседства с Арно ещё и плодоносить начнёт.
Арно и Валентину тоже приходится вернуться в собственную комнату, которая, к счастью, уже достаточно проветрилась, и ничто не мешает им возобновить попытки починить укреплённый ядовитым составом Руперта холодильный ящик.
***
Арно заканчивает активацию схемы, которую они с близнецами разрабатывали последние три дня. Повинуясь заложенной в изначальный артефакт магии, схема и впрямь перестаёт быть видимой сразу после активации — а значит, теоретически должна работать. Валентин распахивает крышку и уже протягивает руку, чтобы опустить её в ящик и проверить, идёт ли оттуда холод, как вдруг слышит за спиной низкое рычание. Это единственное предупреждение, которое он получает, прежде чем чьи-то руки обхватывают его поперёк туловища и с нечеловеческой мощью отшвыривают на другой конец комнаты. Ошеломлённый выбившим из него, кажется, весь воздух ударом, Валентин с трудом приподнимается: к нему уже тянутся Берто и Руперт, чтобы помочь, а сердитый голос Арно где-то надо головой говорит:
— Что на вас двоих нашло?!
Подняв голову, Валентин видит одинаково взъерошенных Катершванцев, которые загородили собой холодильный ящик. Глаза их ярко светятся, а выпущенные когти не обещают осмелившемуся встать на пути ничего хорошего. Будь они целиком в звериной форме — Валентин готов поклясться, что их шерсть сейчас стояла бы дыбом.
— Опасно, — низким рычащим голосом проговаривает Йоганн и, сглотнув, с видимым усилием расслабляет плечи и втягивает когти обратно.
— Извини, Вальхен, — говорит взявший себя в руки Норберт уже почти без хрипоты, — мы почуяли угрозу.
Интуиция оборотней — это не шутка, поэтому Валентин кивает в ответ, показывая, что не держит обиды, и поднимается на ноги.
Арно бесцеремонно отодвигает близнецов в сторону, чтобы посмотреть, что не так с ящиком, бурча:
— А поаккуратнее нельзя было?
На первый взгляд всё кажется нормальным и, оглядевшись по сторонам, Савиньяк останавливает свой выбор на стоящей в углу швабре, которую они накануне взяли в соседней комнате. И, по всей видимости, теперь должны соседям новую: стоит только швабре оказаться внутри ящика, оттуда сразу начинает подниматься дым вместе с характерным запахом горелой древесины.
— Ну… — изрекает Арно после минуты всеобщего молчания, разглядывая обуглившуюся до дыр деревяшку в своих руках, — по крайней мере, это не чьи-то пальцы.
— Интересно, а как это ящик изнутри не сгорает? Он ведь тоже деревянный, — с любопытством спрашивает Айрис, подходя ближе и аккуратно заглядывая внутрь.
Валентин делает то же самое: ящик действительно выглядит изнутри совершенно целым. И если провести рукой над ним (на небольшом расстоянии, чтобы не провоцировать инстинкты близнецов), то жар тоже совсем не ощущается.
— Тебе только это интересно? — неверяще смотрит на неё Паоло. — Что насчёт другого вопроса: как это вы превратили схему, которая должна охлаждать, в схему, которая сжигает начисто всё, что в неё попадает?!
— Это дар, — без ложной скромности отмахивается от него Арно, уткнувшись в свои запутанные записи, — простым смертным не понять.
— Мне кажется, мы здесь двойное отрицание поставили, — заглядывает ему через плечо Йоганн, указывая пальцем на какую-то часть схемы.
— Нет, это у меня почерк просто такой, — отмахивается от него Савиньяк.
— Или, может, вот здесь не та полярность, — присоединяется к нему с другой стороны Норберт.
— …или оно наложилось на предыдущую схему и сдетонировало, — Арно задумчиво дёргает себя за кончик заострённого уха, выглядывающий из-под сбившейся набок шапки.
— И что с этим можно теперь сделать? — деловито осведомляется Валентин.
— Если это эффект из-за наложения двух разных схем, то он должен сам деактивироваться, — предполагает Норберт.
— Со временем, — добавляет Йоганн.
— Наверное, — не слишком уверенно заканчивает Арно.
Валентин плотно закрывает крышку ящика, чувствуя, как нарастает головная боль где-то в затылке.
— Нам придётся обновить дежурство по охлаждению еды, — говорит он.
— Зачем? — хором удивляются близнецы.
Арно молчит, но смотрит тоже вопросительно: он два дня безвылазно провёл в комнате Катершванцев, разрабатывая новую схему, и потому не в курсе последних новостей.
— Затем, что теперь её надо не только охлаждать, но и охранять, — со вздохом раскаяния признаётся Руппи.
Сногсшибательный запах зелья, которым он пропитал холодильный ящик, помимо временной эвакуации из комнаты привёл к тому, что в конце концов все обитатели общежития выяснили причину, по которой весь этаж был вынужден спать с открытыми окнами и дверями. Кто из любопытствующих соседей первым пронюхал о съестных припасах, неизвестно, но слухи уже облетели всю Академию, обрастая по пути необычайными подробностями. Так что теперь они, по всей видимости, хранят среди спасённой из холодильного ящика еды: диковинные деликатесы со дна Изумрудных морей (привезённая Паоло из дома банка солёной икры); магические зелья для усиления интеллекта (испорченное домашнее задание Руппи, судя по выданной ему профессором Кальдмеером оценке, на интеллект своего создателя повиляло скорее пагубно); контрабандные эльфийские магические травы (пожухлый пучок петрушки, припасённый Айрис с лета); оборотные ягоды (обычные ягоды и грибы, собранные запасливыми оборотнями); дорогие изысканные сладости, которые могут достать только аристократы (шоколадные пряники, и впрямь подаренные именно Валентину старушкой на рынке в благодарность за помощь с тяжёлой корзинкой покупок); рыба в драгоценной чешуе (действительно рыба, хотя наловивший её Альберто клянётся, что чешуя самая обыкновенная); мясо грифона, припасённое на случай голода (грифоны, по словам Арно, имеют вкус столь гадостный, что лично он не стал бы их есть — снова — даже под угрозой голодной смерти); а также не первой свежести труп предыдущего владельца холодильного ящика (не спрашивайте).
Предложения друзей по поводу охраны ценного имущества отличаются не меньшей экстравагантностью, чем ходящие вокруг оного слухи: разной степени кровожадности боевые заклинания (Айрис и Берто очень увлечённо ищут их по всем учебникам, совершенно не смущаясь тем, что подобная ступень магии им пока недоступна); магические ловушки со сложностью разблокировки уровня архимага (Арно лишь пожимает плечами в ответ на резонное предположение, что сложность установки в таком случае будет не меньшей); очень понятная и полностью логичная система разделения и перепрятывания продуктов с тем, чтобы их было невозможно найти в принципе (Валентин сталкивается с трудностями, когда пытается объяснить её остальным, потому что пола в комнате оказывается недостаточно, чтобы вместить всю начерченную мелом схему); механические ловушки с ядовитыми испарениями (Руппи, пусть и клянётся, что знает, как сварить токсичный, но не смертельный состав, о самой технологии изготовления ловушек не имеет ни малейшего понятия); капканы для ловли крупных хищников (близнецы весьма туманно выражаются насчёт того, как именно они ознакомились с их действием); поднятие скелета-стража (хотя после длительных оживлённых расспросов Паоло сознаётся, что поднятие нежити будет изучать не раньше, чем через год). В результате почти не кровопролитных споров (Берто, который в процессе высказывания своих аргументов так размахивал руками, что нечаянно разбил костяшки пальцев о стену, не в счёт) они решают ограничиться регулярными проверками и стандартным охранным магическим контуром, слегка видоизменённым Арно.
За два дня температура в окончательно переставшем быть холодильным ящике действительно снижается, хотя этот процесс постепенно замедляется, и вот уже полдня ящик больше не сжигает дотла опущенные в него предметы. Вместо этого он уверенно поджаривает мясо до вполне приемлемой степени готовности и, кажется, вовсе не собирается возвращаться к своему истинному предназначению. Поэтому теперь уже Валентин и Арно объединяют усилия, чтобы переделать найденную Валентином в учебнике по целительным ритуалам схему, снимающую с человека все наложенные ранее магические воздействия, так, чтобы она сработала на неодушевлённом предмете.
Их оживлённый спор о том, чертить ли им октаграмму как восьмиконечную звезду или же как два наложенных друг на друга квадрата, прерывается опущенной прямо на чертежи тарелкой с мясом.
— Остынет же, поешьте сперва, — недовольным голосом бурчит Айрис, — пока сюда вторая половина общежития не сбежалась.
Недовольство её, надо полагать, вызвано тем, что первая половина общежития всё утро периодически маячит у них под окнами, привлечённая запахом мяса.
— По крайней мере, они не пытаются прорваться внутрь, — пожимает плечами Руппи.
— Да и мясо никто не пытался украсть, — добавляет Норберт, сосредоточенно переворачивая невесть откуда стащенными каминными щипцами очередной аппетитный кусок оленины.
— Ну ещё бы, — ухмыляется Паоло, — Берто же всей общаге по большому секрету рассказал, что от пересечения охранного контура можно в пепел превратиться.
— Ты что, добавил в охранный контур боевое заклинание? — поворачивается Валентин к Арно.
Тот сидит на подоконнике и с задумчивым видом жуёт мясо, глядя в окно на проходящих мимо уже третий раз любопытных соседей.
— За кого ты меня принимаешь! — почти искренне возмущается полуэльф. — Я добавил в охранный контур три боевых заклинания!
— И одно проклятье, — громко уточняет он, видимо, убедившись по реакции соседей, что через открытую форточку им всё прекрасно слышно, а затем продолжает уже куда тише: — И вообще, кто бы говорил! Разве это не ты пустил слух, что мясо у нас единорожье, и кто его съест — будет проклят на веки вечные?
Ну… На это Валентину возразить нечего.
К счастью для душевной и физической сохранности остальных обитателей общежития, их с Арно ритуал срабатывает, как задумано, и холодильный ящик вновь теряет все приобретённые было магические свойства, кроме вызванных зельями. Осталось лишь придумать, как вернуть его к первозданному предназначению, что опять возвращает их к разработкам охлаждающих формул.
***
Куриная кость отскакивает от стены, ударяется о спинку стула и падает точно в середину распахнутого холодильного ящика. Довольный своим броском Берто театрально раскланивается под одобрительные выкрики и имитацию бурных аплодисментов остальных, почти заглушающие громкое похрустывание, раздающееся изнутри ящика.
— Может, он хотя бы охлаждает? — безнадёжно спрашивает Айрис.
Соревнования на меткость длятся уже почти час и медленно, но верно утрачивают свой спортивный дух — как и запас снарядов из разряда «что не жалко».
— Может, — согласно кивает Валентин. — Но нам в данном случае без разницы.
Наученные предыдущим опытом, в этот раз они благоразумно проверяют работоспособность ящика при помощи того, что осталось от пострадавшей в огне швабры. Никто не успевает толком рассмотреть, что происходит: вот Йоганн начинает опускать многострадальный черенок швабры внутрь ящика — а вот он уже сидит на полу, озадаченно разглядывая свои разом опустевшие руки, а из ящика раздаётся бодрый хруст. С тех пор в ящике уже исчезло всё, что хотя бы условно можно было назвать мусором, а также некоторые вполне ещё нужные вещи (пожертвованные ради чистоты эксперимента). Неизменно доносящийся в ответ на подношение звук в конце концов был идентифицирован как «разгрызание» и «чавканье», а вот сидящее внутри существо рассмотреть пока не удалось: почему-то даже с настежь распахнутой крышкой в ящике остаётся слишком темно.
— Что вы напихали в эту схему? — спрашивает в конце концов Валентин, решив не дожидаться, пока неведомый проглот получит в жертву что-нибудь из его собственных вещей.
— Сборку, призыв и так, стихийного по мелочи, — туманно объясняет Арно и подходит к ящику поближе, задумчиво собирая между пальцев светящиеся огоньки.
— И что это должно было быть? — опасливо интересуется Руппи.
— По задумке — ледяной голем, — вздыхает Норберт.
— Вы же в курсе, что големы не едят? — вопрос, конечно, риторический, но ничего получше у Валентина пока нет — по крайней мере, цензурного.
— Ну, может, не стоило нам заклинать его на крови оборотня, — пожимает плечами Арно и запускает светлячков в глубь ящика. А в следующее мгновение резко захлопывает крышку и разражается длинной и довольно впечатляющей с точки зрения лингвистики тирадой вперемешку на имперском, гоблинском и ещё каком-то языках.
— Эй, убери руки, мне не слышно ничего! — возмущается Айрис, которой ошарашенный Йоганн успел прикрыть уши широченными ладонями. — Что он сказал?
— Что сидящее внутри существо впечатлило его до глубины души как своей неописуемой внешностью, так и выдающимися способностями, — лаконично переводит общий смысл Валентин.
— У него зубов больше, чем у мантикоры! — огрызается побледневший полуэльф.
— Ты поэтому так испугался? — скептически смотрит на него Паоло.
— Не поэтому, — рассеивает всеобщие сомнения Савиньяк. — Он моё заклинание сожрал.
Валентин решает, что, пожалуй, поедание наравне с материальными предметами абсолютно нематериальных энергетических волн вполне себе достойно той тирады, которой его наградил Арно.
— Вы что, призвали сюда демона? — устало спрашивает он.
Этот вопрос тоже риторический. Но даже нецензурных слов по этому поводу у Валентина уже нет.
— Может, он не сильно опасный? — не особо уверенно предполагает Берто. — Он же маленький, большой бы в ящике не поместился.
— Предлагаешь оставить его тут на ночь и проверить, но собирается ли он и нас тоже сожрать? — хмыкает в ответ Арно, уже доставая из стола мел, свечи, вороньи перья, киноварь, крысиный череп — кажется, он просто подряд вытаскивает всё, что завалялось в столе с тех пор, как они на втором курсе изучали азы ритуалистики. В этом он не одинок: никто из них демонологи никогда не обучался, этот предмет считается слишком сложным и опасным, и потому преподаётся только аспирантам, уже получившим степень в ритуалистике или некромантии.
— Мы не умеем изгонять демонов, — резонно замечает Йоганн.
— Надо просить кого-нибудь из профессоров, — привычно заканчивает его мысль Норберт.
И мысль эта, конечно, здравая, вот только…
— Пункт пятьдесят четвёртый правил проживания в общежитии: на территории общежития запрещены призывы посторонних сущностей, — по памяти цитирует Валентин. Правила, видимо, составлялись и дополнялись не один год, переживая целые поколения студентов, и потому перечень запрещённых к вызову сущностей указан в них довольно подробно: от ближайших родственников до высших демонов.
— А если мы не скажем коменданту? — не теряет надежды Руппи.
— Параграф восемнадцатый устава Академии: запрещено проводить безнадзорные эксперименты с высшими формами магии, — это правило они все, конечно, уже десятки раз нарушали, но никогда — с настолько опасными последствиями.
— Да ладно, на первый раз простят, — бодрится Берто, хотя всем ясно, что только самый наивный и неискушённый преподаватель поверит, будто тот же Савиньяк свернул с пути истинного впервые.
— Статья сто тридцать вторая Кодекса магического правопорядка: занятие демонологией без лицензии, — добивает их Валентин, и в этот раз никто ему не возражает.
— Схожу за учебником по экзорцизму, — вздыхает Паоло.
Нечего и думать о том, чтобы пытаться раздобыть книги по демонологии, поэтому изгнанием демона занимаются Паоло как представитель смежного направления, Валентин как наиболее сведущий в ритуалах, и Арно как самый талантливый — даже несмотря на некоторые промахи — в магических чертежах. Остальные, чтобы не привлекать лишнего внимания, отправляются на занятия.
К сожалению, к вечеру ситуация лучше не становится: ни одна применимая к нежити форма экзорцизма на мелком зубастом демоне не срабатывает: единственная реакция, которой им удаётся добиться за весь день — это громкое чихание после того, как Паоло умудряется поджечь киноварь. Помимо этого они обнаруживают, что демон становится нервным, если долго его не кормить: примерно через час ящик начинает трястись, а спустя ещё два оттуда раздаются хриплые, с заметным усилием выговоренные ругательства. Последнее позволяет предположить, что демон разумен, но не слишком: точно не на уровне высшего, которые, как известно, пользуются любым наречием едва ли не лучше его носителей, но достаточно, чтобы быстро пополнить свой словарный запас за счёт услышанных ранее слов.
— Мда, тебе бы в школе учителем работать, — хмыкает Паоло, разобрав очередной безошибочно узнаваемый речевой оборот. Арно, к которому обращена фраза, не реагирует, занятый яростным перечерчиванием каких-то сложных деталей схемы.
— Может, и придётся, если нас всех отчислят, — напоминает им Валентин, хотя и сам уже убедился в том, что профильное образование магам дают вовсе не «для галочки»: они действительно не смогут сами разобраться в совершенно незнакомой отрасли магии. А значит, придётся просить помощи.
— Перерыв, — устало говорит Савиньяк, когда мел в его руках с хрустом разламывается на несколько кусков. Остатки мела летят в ящик, а сам Арно просто откидывается на спину и остаётся лежать на полу, раскинув руки в стороны и пялясь в потолок, будто ожидает увидеть там нужный чертёж.
— Ладно, — соглашается Паоло и, отряхнув ладони от меловой пыли, выходит за дверь.
Валентин быстро гасит недогарки свечей, косится в сторону кровати, но, махнув рукой, обессиленно валится на пол рядом с Арно. Тот, помолчав немного, пихает его ногой и говорит, обращаясь к потолку:
— Меня, а не нас.
— Что? — не сразу понимает Валентин.
— Ты всё время говоришь, что нас отчислят, — повторяет Савиньяк и зевает, — но это я активировал ту формулу, тебя там и близко не было. Так что с тобой всё будет в порядке.
Последнее он произносит уже, кажется, вообще в полудрёме, будто бы они тут не обсуждают ничего важного. Будто если отчислят только его — то и беспокоиться не о чем.
Валентин с минуту молчит, не зная, что ответить на это возмутительное заявление, и в конце концов решает обойтись вовсе без слов: просто пинает Арно ногой по голени, особо не сдерживаясь. Наверное, отец был прав, когда сказал, что жизнь в общежитии дурно повлияла на его сына, но Валентин ни о чём не жалеет, потому что Савиньяк, скосив на него глаза в ответ на пинок, еле заметно кривит уголок рта и разговоров про отчисление больше не заводит. Но, может быть, это только потому, что он не успевает: через несколько минут возвращается Паоло. Вид у него виноватый, но губы упрямо поджаты, а глаза не опускаются под одинаково возмущёнными взглядами Валентина и Арно.
Возмущены они не просто так: следом за Паоло в комнату заходит сверкающий улыбкой профессор Вальдес.
— Уютненько тут у вас, — осматривается он с таким видом, словно его пригласили в гости на чашку чая, и будто посреди комнаты не начерчена пентаграмма, в центре которой стоит плотно закрытый деревянный ящик. — Немного не прибрано, ну да ничего, кто из нас не был когда-то беззаботным и безответственным студентом!
Пока Валентин переваривает тот факт, что его только что — впервые в жизни! — причислили к категории безответственных людей, Арно, пользуясь тем, что Вальдес отвлёкся на разглядывание живописно исцарапанного письменного стола (полуэльф клянётся, что после активации схема создаёт над столом ауру, помогающую сконцентрироваться на учёбе, но лично у Валентина она вызывает только тошноту и головную боль), яростным шёпотом обращается к Берто:
— Ты зачем нас сдал?
— Затем, что сами мы не справлялись, — огрызается тот.
— Да мы только начали!
— И что, надо было оставить вас двоих на ночь с демоном? — стоит на своём Паоло. — И вообще, Бешеный нас не сдаст.
— Конечно, не сдаст, — сразу соглашается Арно, — это ж Бешеный. Он нас сам убьёт.
— Профессор Вальдес ведь некромант, — Валентин решает, что раз профессор уже здесь, то оспаривать его участие нет смысла. — Ты думаешь, он разбирается в демонологии?
— Уж точно больше, чем мы, — пожимает плечами Паоло. — Не к Сильвестру же было идти.
Все трое синхронно поёживаются: заведующий кафедрой демонологии неизменно вызывает во всех без исключения студентах какой-то потусторонний ужас, природу которого они не могут толком объяснить. Никому из них в самом деле никогда не пришла бы в голову мысль попросить о помощи профессора Дорака (Сильвестр — это прозвище, о происхождении которого никто не знает ничего, кроме того, что именно так пугающего профессора называли все предыдущие поколения студентов).
— Ну что, детишки! — прерывает их перешёптывания Вальдес, наконец прекратив осматривать и общупывать, кажется, каждый угол комнаты. — Никто не хочет мне рассказать, как вы докатились до такой преступной жизни?
Он усаживается на крышке их холодильного ящика, вальяжно закинув ногу на ногу, и абсолютно ничто в его расслабленной позе не выдаёт, что профессор в курсе, что сидит он прямо на временном — как все они надеются — обиталище демона.
— Мы не специально, — мрачно отзывается Арно и вкратце, используя в основном техническую терминологию, излагает, что и как они сделали, прежде чем ситуация окончательно вышла из-под контроля.
Вальдеса все эти объяснения приводят в неописуемый восторг — он разве что в ладоши не хлопает, когда по завершении рассказа резюмирует:
— Вот почему я обожаю студентов: море идей и ни капли мозгов, чтобы вовремя остановиться! Со скучными взрослыми магами такого веселья не дождёшься! Вот, помню, был один интересный случай…
Спустя десять минут Валентин готов собственноручно проклясть Паоло за идею позвать на помощь именно Вальдеса. Им следовало сразу догадаться, что под «один» Бешеный подразумевает «столько, сколько я сочту нужным», а «интересный» у него означает «полный отвратительных кровавых подробностей и закончившийся множеством смертей». Они думают было, что спасены, когда из коридора слышится топот ног вернувшихся с занятий друзей, и дверь распахивается — но только лишь затем, чтобы так же быстро закрыться обратно, когда занёсший уже было ногу над порогом Берто видит Вальдеса.
Манёвр отступления, однако, не срабатывает: даже не потрудившись повернуть голову в их сторону, Бешеный прерывает свой увлекательный рассказ (ровно на моменте «а потом этот чудак решил, что будет хорошей идеей позвать демона по имени, стоя в незамкнутом круге, да ещё и в полнолуние, представляете?») только лишь затем, чтобы жёстким, контрастирующим с извечной улыбкой тоном скомандовать:
— Все зашли внутрь и сели. Два раза повторять не стану.
Никто даже и не думает ослушаться: все очень быстро заходят в комнату, аккуратно прикрывают за собой дверь и тихонько рассаживаются: кто на кровать, кто на пол — куда поместятся. Вальдес приветливо улыбается — так, что все невольно втягивают головы в плечи, — и радостно говорит:
— А мы тут как раз байки травим, присоединяйтесь! — а затем продолжает свой рассказ с того места, на котором остановился, словно никакой заминки и не было.
Всего за примерно полтора часа, проведённых за прослушиванием изрядно шокирующих, но очень увлекательных историй, они получают исчерпывающую информацию по технике безопасности при взаимодействии с демонами. Вальдес ходит по грани, формально никоим образом не нарушая ни устав Академии, ни имперские законы, и, конечно, не упоминая ни слова о том, как призвать демонов. Но вот что делать, и, главное, чего ни в коем случае не делать (чтобы тебя не постигла незавидная участь того идиота из истории номер шесть, к примеру) рядом с демоном, как обезопасить себя и свои магические чертежи от случайного призыва (Арно хлопает себя рукой по лбу, когда понимает, что именно пошло не так в последней попытке починить холодильный ящик), как оградиться от большей части неприятных последствий, если встречи с демоном не избежать — всё это укладывается в головах студентов как-то само собой, пока они следят за всё более закрученными сюжетами Вальдесовых историй, которые становятся ещё безумнее и кровавее к концу. Валентин даже ловит себя на желании схватить перо или хотя бы карандаш и начать вести конспект. Скосив глаза в сторону, он видит, как сидящий рядом Савиньяк, не сводя взгляда с профессора, беззвучно шевелит губами, как делает всегда, когда старается дословно запомнить какую-то информацию.
Это существенно отличается от любых нотаций и «поучительных» историй, полных шаблонных поворотов и моральных выводов, которые Валентину приходилось слышать раньше. Вальдес как будто бы даже и не пытается читать им мораль: он рассказывает живо и на самом деле интересно, используя жесты и мимику, заставляя слушателей почти увидеть то, что он описывает; его сюжеты непредсказуемы, а развязка наступает неожиданно даже несмотря на очевидность того, что участников истории в любом случае не ждёт в конце ничего хорошего. Но моральной оценки их действиям Бешеный не даёт никакой, даже выводов не делает. Зато он с таким видимым удовольствием смакует каждый неверный поступок героев своих историй, награждая их умственные способности всё более изобретательными эпитетами, так явно потешаясь над их незавидной судьбой, что к концу воспитательной лекции все слушатели остаются с твёрдым убеждением, что единственное, что будет хуже ужасной смерти от лап демона, — это стать впоследствии одним из героев Вальдесовых баек.
Наконец, оглядев внимательным цепким взглядом — куда более серьёзным, чем тон, которым он ведёт рассказ, — заметно позеленевшие лица студентов, профессор, видимо, решает, что уже достаточно травмировал их неокрепшую психику, и, хлопнув в ладони, подскакивает с ящика:
— Ну, показывайте, что вы там напризывали!
На деле их участие Бешеному вовсе не требуется: не дожидаясь ответа, он вполне самостоятельно распахивает ящик и умилённым тоном произносит:
— Кто это у нас тут? Демонический пожиратель? Какая прелесть!
Затем Вальдес извлекает из кармана длинную и широкую кожаную перчатку, надевает её на правую руку, одновременно производя стремительные пассы пальцами левой и напоследок быстро бормоча что-то себе под нос. Видимо, магическую формулу-активатор, потому что сразу за этим перчатка загорается таким количеством рун и знаков, что в глазах начинает рябить — хотя это не мешает двум оборотням и одному полуэльфу пялиться на невиданный артефакт, разинув рты.
Закончив подготовку, Вальдес просто суёт защищённую перчаткой руку в ящик и извлекает оттуда извивающееся, рычащее, издающее визги вперемешку с грязными ругательствами зубастое нечто. Размером оно чуть меньше локтя и покрыто какой-то клочковатой и жёсткой на вид шерстью — больше Валентин разглядеть не успевает, потому что Бешеный, недолго думая, засовывает зубастого монстра прямо себе в карман. Судя по тому, что карман после этого даже не топорщится, он оборудован расширенным измерением — Савиньяк рядом смотрит на это, чуть ли не облизываясь, явно собираясь начать разработку нового чертежа, как только преподаватель окажется за дверью.
Напоследок, уже стоя на пороге, Вальдес оборачивается и смотрит на выдохнувших было с облегчением студентов:
— Следующие два месяца каждая ваша неделя будет заканчиваться трёхчасовой отработкой в моём кабинете. Кто опоздает — прокляну.
— Ну, могло быть и хуже, — заключает Айрис после долгой паузы, во время которой все просто молча смотрят на закрывшуюся за профессором дверь.
Когда несколько дней спустя возле студенческой столовой появляется совершенно новый бак для отходов (как гласит висящая на нём табличка — любых, хоть пищевых, хоть нет), оборудованный сложной магической защитой и периодически благодарящий бросающих туда мусор студентов громкой нецензурной бранью, вся их компания благоразумно делает вид, что ничего об этом не знает.
***
— Ну, по крайней мере, теперь он точно охлаждает! — бодро говорит Руппи на прощание, а затем быстро ретируется из комнаты, не забыв плотно прикрыть за собой дверь.
Он, впрочем, ещё долго продержался: теплолюбивые Альберто и Паоло сбежали куда раньше, и теперь, не считая постоянных обитателей комнаты, в ней остались лишь Катершванцы и Айрис. Первые со словами «здесь прямо как дома» сразу приняли свои звериные формы, а вторая, тоже выросшая где-то на севере, но, в отличие от оборотней, тёплой шкурой не обладающая, отказалась уходить просто из упрямства. Так что сейчас она сидит на кровати Арно, натянув на лоб его же шапку, закутавшись в одеяло и прижавшись к облепившим её с двух сторон огромным снежным барсам — им холод и в самом деле нипочём.
Валентину тоже досталась одна из запасных шапок Арно, но заворачиваться в одеяло он не спешит: ему хватает разгоняемой по меридианам магической энергии. Эта медицинская техника требует высокого умения концентрироваться и точного знания анатомии, поэтому он не может сходу научить ей с остальных, а производить такие манипуляции на других живых существах пока что и сам не умеет.
— Д-д-да, в-в-вот б-б-бы он-н-н ещё в-в-внутрь охлажд-д-дал, а н-н-не н-н-наружу, — стучит зубами Айрис.
— Понять бы, почему, — почти шипит раздражённый Савиньяк, сидящий прямо на полу и неистово перебирающий многочисленные бумаги с чертежами.
Предыдущая неудача повлияла на Арно и Катершванцев по-разному: если оборотни пришли к выводу, что их текущего уровня знаний пока недостаточно для столь сложных задач, и с двойным усердием налегли на учёбу, то упрямый полуэльф с головой погрузился в эксперименты по соединению магических схем в один узконаправленный массив. Текущее положение дел — результат трёх бессонных ночей и десятка пропущенных занятий, и массив действительно работает почти как задумано, но вот с узконаправленностью возникли проблемы: прямо сейчас единственное тёплое место в комнате — это пространство внутри ящика.
— Летом этому приспособлению цены бы не было, — вздыхает Валентин.
Прошлое лето, его первое в стенах общежития, оставило о себе неизгладимое впечатление: от невыносимой духоты приходилось спасаться при помощи заклинания ветра, которое вообще-то считается боевым, и поэтому обращаться с ним в помещении нужно было с величайшей осторожностью. Побочным эффектом — помимо некоторых разрезанных пополам предметов одежды и мебели — стало мастерское владение этим заклинанием, которого все они добились к началу осени.
Арно это заявление совершенно не утешает: он думает, что допустил ошибку либо при нанесении чертежа на ящик, либо при составлении самой схемы. Проверить первое мешает то, что любые магические чертежи всё ещё полностью впитываются в артефакт сразу после активации и перестают быть видны, а для того, чтобы суметь обнаружить второе, ему следовало бы для начала хотя бы поспать. Его глаза лихорадочно блестят, а пальцы на руках трясутся вовсе не от холода — иначе он как минимум поднялся бы с ледяного пола, но холода он, кажется, не замечает вовсе, и как раз это вызывает у Валентина беспокойство. Потому что всё вместе это подозрительно напоминает симптомы злоупотребления бодрящими заклятьями, которым их в Академии официально никто не учит, но которые всё равно исправно передаются от одного поколения студентов другому.
Обычно Валентин ничего не имеет против экспериментов Арно: во-первых, потому что чаще всего полуэльфу удаётся добиться результата — если не запланированного, то, по крайней мере, любопытного; во-вторых, Валентину и самому обычно интересно: он многому научился, просто задавая Савиньяку вопросы о его схемах и порой помогая ликвидировать последствия; в-третьих, Валентин, по правде говоря, частично перенял эту любовь к нахождению неожиданных решений с помощью чертежей, поэтому не видит в экспериментах над ними ничего плохого (хотя, если вы спросите профессора Райнштайнера, он перечислит вам не менее трёх десятков причин, почему это плохая идея). Ну и наконец просто потому, что летом Арно почти безропотно вытерпел бессчётное количество сканирований ауры и общего физического состояния только из-за того, что Валентину хотелось попрактиковаться заранее. Поэтому в другой ситуации он не стал бы останавливать своего друга, зная, что в конце концов тот добьётся нужного результата, даже если заморозит в процессе всё общежитие целиком, а не только их комнату. Но…
— А м-м-может, н-н-ну его, этот холод-д-дильный ящик? — говорит Айрис. — Ж-ж-живут же к-к-как-то д-д-другие студ-д-денты б-б-без них?
…но Арно не спит по ночам, прогуливает занятия и, одержимый своей идеей, совершенно никого не слушает: слова Айрис он пропускает мимо ушей, слишком увлечённый бессистемной на первый взгляд перепроверкой чертежей, на что Окделл лишь понятливо вздыхает и плотнее кутается в одеяло, готовая оказывать моральную поддержку до последнего.
— Первая лекция через пятнадцать минут, — наконец, принимает решение Валентин и трясёт Савиньяка за плечо до тех пор, пока тот не обратит на него слегка рассеянное, но всё же внимание: — Или ты сейчас пойдёшь и ляжешь спать сам, или я тебя усыплю, выбирай.
Угроза пустая: на самом деле он пока не владеет усыпляющими чарами, и Арно это прекрасно известно. Но этого заявления достаточно, чтобы выражение лица полуэльфа из отстранённого стало внимательным, и он посмотрел на Валентина на самом деле. Валентин выдерживает вопросительный взгляд, подняв бровь:
Ты правда хочешь проверить, что я сделаю?
На какое-то мгновение ему кажется, что Арно просто отмахнётся и вернётся к увлекательному процессу саморазрушения (он сам понятия не имеет, что станет делать в таком случае), но тот, после слишком долгой паузы, усмехнувшись, — как-нибудь в другой раз, — кивает и поднимается с пола.
— От-т-тлично! — Айрис вскакивает с кровати, скидывает с себя одеяло и хватает со стула сумку с учебниками. — З-з-зоя ненавид-д-дит, когд-д-да опаздывают!
Профессор Гастаки преподаёт боевую магию только профильным факультетам, так что остальным приходится поверить Айрис на слово, когда та — захлёбываясь от восторга — рассказывает леденящие кровь подробности об ужасном характере своего нового кумира.
Оборотни перекидываются обратно в течение минуты, а затем утаскивают с собой больше не упрямящегося полуэльфа, обещая, что в их комнате можно спокойно проспать вплоть до вечера. Валентину остаётся лишь собрать вещи и самому пойти на лекции.
Но он этого не делает.
Вместо этого он покидает территорию Академии и направляется в Центральную Лечебницу, где использует свой студенческий пропуск, чтобы попасть в помещения, в которых у студентов его факультета проходят практические занятия. Сегодня таких занятий нет — а для его третьего курса они и вовсе не предвидятся ещё полгода, — но пропуск у студента Придда уже имеется, поэтому его впускают и позволяют переговорить с заведующим.
Валентин ожидает, что тот будет сильнее потрясён подобной наглостью, но, видимо, регулярное общение со студентами значительно укрепило психику заведующего отделением: тот выслушивает предложение, пусть и скептически, но вполне спокойно, после чего задаёт множество уточняющих вопросов, оговаривает детали и даже соглашается войти в положение и решить всё дело к вечеру.
После этого Валентину остаётся лишь потратить небольшую сумму на покупку подержанного сундука у одного из старших студентов в общежитии и закончить необычный обмен, не попавшись на глаза никому из преподавателей, на чьих занятиях он сегодня должен присутствовать — по счастью, среди них нет профессора Алати, иначе проблем было бы не избежать, а так можно уповать на безупречную репутацию никогда ранее не прогуливавшего студента.
Закончившая на сегодня учёбу Айрис и относительно выспавшийся Арно заходят в комнату одновременно. Валентин молча ждёт, когда они заметят перемены в обстановке, но вместо этого Арно смотрит прямо на него каким-то слишком уж долгим взглядом, а затем уверенно заявляет:
— Ты что-то сделал.
— Что? — удивляется Айрис.
— У него такой вид, как будто он что-то сделал, и думает, что мне это не понравится, — продолжает свои внезапные обвинения полуэльф. — Что ты сделал?
Валентин досадливо морщится: он совершенно уверен в своей способности сохранять непроницаемое лицо, это умение не раз выручало его в различных ситуациях. Он понятия не имеет, как Арно удаётся с каждым разом всё лучше и лучше понимать что-то по его внешнему виду — даже у собственного отца Валентина давно уже это не выходит.
— А куда делся наш холодильный ящик?! — наконец замечает пропажу Айрис.
— Да, Валентин, куда делся наш холодильный ящик? — Арно даже не утруждает себя тем, что осмотреть комнату, всё так же не сводя глаз с лица Валентина. — Ты что, пропустил занятия, чтобы от него избавиться?
Теперь Валентин намеренно лишает своё лицо всяческого выражения, которое могло бы его выдать, но это всё равно не помогает:
— Ты пропустил занятия! — с абсолютно не соразмерным этому поводу восторгом повторяет Савиньяк, в этот раз — утвердительно. — Что ты делал?
— Я произвёл взаимовыгодный обмен с заведующим обучающим отделением Центральной Лечебницы. Наш холодильный ящик на один из их охлаждающих кристаллов из мертвецкой.
— А зачем им наш ящик? — подозрительно прищуривается Айрис.
— В качестве совершенно новой экспериментальной охлаждающей системы, — поясняет Валентин, пока Арно открывает и разглядывает их совершенно новый экспериментальный холодильный сундук.
— А разве эти кристаллы не слишком мощные для сундука такого объёма? — интересуется полуэльф.
— Слишком, — кивает Валентин, — но этот уже старый, списанный. До конца учёбы нам, впрочем, должно его хватить.
— И ты остался доволен сделкой, после которой получил только списанный кристалл? — ухмыляется Арно, как будто уже знает ответ.
Кажется, он совершенно не злится из-за того, что у него отобрали поле для экспериментов, поэтому Валентин позволяет себе расслабиться и объясняет:
— Ещё они согласились предоставить тебе отчёт по затребованной форме, как пользователи испытуемого объекта, если ты когда-нибудь соберёшься оформлять патент на этот артефакт.
Вообще-то сперва заведующий хотел получить чертежи «для изучения», но Валентин сослался на то, что его безответственный и несобранный сосед по комнате сделал всё по наитию, результата добился случайно и никаких записей не сохранил — Арно, как раз перебирающий упомянутые записи, когда Валентин рассказывает всю историю целиком, называет его наглым мошенником, и это почему-то звучит как лучший комплимент, который Валентин когда-либо от него получал.
— Ладно, раз проблема решена, надо спрятать наши продукты обратно, — заключает Айрис. — Пойду скажу Руппи, что можно больше не обновлять охлаждающие чары. А вы, прогульщики, хотя бы конспекты перепишите!
И пусть Валентин не согласен называться прогульщиком — «Это было всего один раз!» — а Арно не согласен переписывать конспекты — «Я почти доработал самокопирующую схему для тетрадей!» — возразить им, в общем-то нечего: артефакты артефактами, а учёба продолжается.
До следующих непредвиденных обстоятельств.