Chapter Text
Звон колоколов наполнил воздух. Мальчик поднял нос к небу и вдохнул такой долгожданный запах весны. Скоро начнётся служба, потом закончится, а потом можно будет скорее уже поесть кулич – первую за долгое время не постную еду.
– Сынок, – подозвал отец, впервые за долгое время вышедший из храма, чтобы подышать свежим воздухом. Как и все священники, в день Пасхи он был весел и улыбчив, радуясь светлому празднику. – Я хочу подарить тебе кое-что.
– А что? – мальчик тут же подбежал ближе, с восторгом разглядывая нарядное одеяние. Его всегда восхищало обилие золота и прочих блестящих вещей – он тоже хотел бы надеть такое, вот только взрослые сказали, что это лишь для батюшек.
– Вот, – папа коснулся его ладони и вложил туда что-то прохладное. – Ты заглядывался на них, да?
– Точно! – рассмеялся тот, смотря на широкое серебряное кольцо из приходской лавки. По всей его поверхности была выгравирована надпись, которую он обязательно прочитает по слогам чуть позже. – Ой, то есть… Спасибо! – и засопел, пытаясь надеть.
Отец улыбнулся, наблюдая за этими попытками.
– Оно слишком большое, – сложив брови домиком, мальчик показал на висящее на указательном пальце украшение.
– Тогда храни его. Наденешь, когда станешь большим-большим! – с этими словами его подняли высоко-высоко, кружа в воздухе.
***
Юрий не хотел этого признавать, но новый сосед его напрягал – дело было не в хмуром взгляде из-под тёмных бровей и не в его репутации, той самой, что заставила руководство духовной академии поселить в одной комнате именно их. Проблема была скорее в том, что весь облик, речь и движения Лахтионова словно отзывались какой-то прямой неприязнью, безразличием и чёткостью. Будто в армии. За прошлый год Юрий привык, что в комнате общежития непременно должно стоять здоровое веселье, наполняющее сердце лёгкостью, если только кто-то не начинал нарушать – теперь же их тут было всего двое, и разговаривать почему-то не хотелось.
О нет, Лахтионов ему совсем не нравился. Ситуация была похожа на ту, что возникают часто в школах – к хорошему ребенку сажают плохого, чтобы последний подтянул свои оценки, списывая у отличника (по крайней мере, к этому всё приводило, даже если задумывалось иначе). Он, Юрий, должен был, видимо, приглядывать за Василием, чтобы тот не натворил дел – кажется, в конце осени прошлого года ему делали выговор за попытку выхода с территории академии в ночное время, но всё это было не более, чем слухами. Они учились вместе, но, пожалуй, о Лахтионове было известно гораздо меньше, чем о большинстве ребят с их курса. Но с чего бы Юрию за ним приглядывать, будто у него своих дел нет?
Ответ пришёл достаточно быстро.
– Ты… Серьёзно?
Юрий озадаченно уставился на спокойно взгромоздившегося на подоконник однокурсника. Тот пожал плечами и приоткрыл окно, выдыхая туда пар, которым затянулся несколько секунд назад.
– С тобой поделиться?
От возмущения захватывало дух – за всё время учёбы Юрий впервые видел, чтобы кто-то настолько нагло нарушал правила общежития. Он не раз слышал о курящих однокурсниках, но обычно об этом говорилось тихо, со стыдом и в особой скрытности, Василий же даже не попытался сохранить пагубную привычку в тайне.
– Тебя исключат, – проговорил он наконец, глядя на него с нескрываемым раздражением.
– Скорее отругают, – фыркнул Василий. – И только в том случае, если ты сейчас побежишь стучать.
Юрий поджал губы. Не то, чтобы у него была репутация ябеды, но намерения новый сосед угадал верно – хотелось сейчас же пойти как минимум к дежпому, чтобы рассказать о случившемся, только вот… Почему-то он продолжил сидеть на застеленной кровати.
Почему? Почему он продолжал терпеть эту вопиющую наглость? Разве это правильно? Ябедничать – нехорошо, но курить, нарушать правила, должно быть, не лучше, более того, делая так, Лахтионов делает плохо и самому себе. Слишком много «за» и «против», в которых было слишком тяжело разобраться сразу, решить, важнее репутация перед сверстниками или перед старшими, сломать образ паиньки в глазах распоясавшегося однокурсника или не идти на поводу…
Нет, в первую очередь ему было нужно держать лицо. В конце концов, это Юрий ведь староста спальни?
– Не побегу, – наконец он вздёрнул подбородок, стараясь выразить в своём образе как можно больше презрения. – Дежпом сам учует запах.
– Я специально купил самую безвкусную, – Василий легко парировал его «удары». – Я ж не бессмертный. Иначе давно уже бросил бы эту электронщину.
– Вот и посмотрим.
Кинув быстрый взгляд на часы, Юрий решительно покачал головой: до отбоя оставалось всего ничего. Скоро все комнаты будут проверять, и тогда уж Василий ни за что не отвертится – неужели этот сочащийся из окна запах чего-то свежего и солоноватого не смутит дежурного?
Пора спать.
Уже отвернувшись к стене и кутаясь в слишком жаркое для конца лета одеяло, Юрий напряжённо думал под звуки ворочающегося у себя Лахтионова. Дежпом ничего не заметил. Сказать – так и не хватило решимости. Правильно ли он поступил?
Санкт-Петербургскую духовную академию накрыла плотная августовская ночь.
***
Слипающимися глазами Юрий уставился на тарелку. Кормили тут совсем не плохо, но организм всё-таки успел отвыкнуть за лето, и потому, наверное, так нелегко было заставить себя притронуться к еде. По крайней мере, ещё немного ему хотелось себя в этом убеждать.
Из головы всё ещё не шла вчерашняя ситуация. С утра Василий вёл себя, как обычно, Юрий даже не успел заметить, откуда он брал и куда прятал электронную сигарету – должно быть, прятал где-то среди своих личных вещей. Это всё было… Странно. Разве ведут себя так будущие служители бога? Ведь запреты в общежитии – это не простые правила безопасности, они созданы в том числе и для того, чтобы не рушить храм собственного тела, и обычно соблюдали их не «из-под палки», а вполне осознанно, даже с некоторым трепетом. Так почему же Лахтионов не мог точно так же?
Да, видимо, именно поэтому Юрий ощущал себя так, будто произошедшее не было его делом. Но не лучше ли было сказать?
Один и тот же вопрос, а ответ всё не шёл.
Он выпил немного чая, слушая звон ложек вокруг. В академии кормили хорошо, ровно так, как было нужно во время интенсивной учебной жизни, которая должна была начаться уже совсем скоро, но сегодня Юрию действительно кусок в горло не лез. Еда казалась сейчас едва ли лучше того самого пара, вдыхаемого Василием – грязью, способную очернить храм тела.
Может, если он не поест сегодня, словно соблюдая свой особый пост, он сможет хотя бы немного перекрыть грех, совершённый вчера и им, и соседом по комнате. Хотя бы перед самим собой. Сейчас это казалось более, чем правильным.
Так он сможет стать чуть ближе к Богу. Обязательно сможет. Не то, что этот…
Снова плохие мысли.
Когда он поднял голову от тарелки, в трапезной уже почти никого не было.
– Ты… Будешь доедать? – нахмурился один из третьекурсников, убиравших столы. Юрий уставился на него, невольно вздрагивая.
– Нет, я сейчас сам всё уберу.
– Совсем не поешь? – в голосе спрашивающего послышалось почти что сочувствие, а в пронзительных голубых глазах мягкость смешалось с твёрдой уверенностью в чём-то ещё неизведанном.
– Как-то не хочется, аппетита нет, – Юрий улыбнулся, стараясь избегать этого взгляда. – Спасибо за беспокойство.
Поспешно шагая к выходу из трапезной и игнорируя спазмы в животе, он наконец вспомнил его фамилию – Велтистов. Лучший ученик третьего курса.
***
Мягкий свет заходящего солнца лениво поливал собою коротко подстриженный газон. На внутреннем дворе академии сейчас почти не было людей – на самом деле, заселились так рано немногие, предпочитая подольше остаться дома, у родного прихода.
Василий втянул носом воздух, нехотя признавая, что запах прохладной от вечерней росы и любовно высаженных на клумбах цветов вызвал в нём ностальгию по прошлому году, дням, когда он только поступил сюда, тешась ещё хоть какими-то надеждами. Казалось, это было в прошлой жизни, пусть и за учебный год не произошло ничего действительно существенного. Взгляд на мир вокруг менялся постепенно – и было тяжело. Сейчас же… Почему-то сердце посетило немного непривычное спокойствие. Возможно потому что он отлично понимал, что будет происходить с ним в ближайшее время.
– Таким макаром ты и на Страшный Суд опоздаешь, – проворчал отец Варфоломей, когда Василий-таки приземлился на лавку рядом с ним. Они договорились об этой встрече, но, по правде говоря, ему казалось, что она не настолько срочна.
– Извините, – буркнул он. – Новый сосед задержал.
Это было правдой – незадолго до того, как он вышел из комнаты, Юрий успел придраться к смятой постели, так, что её пришлось перестилать заново. Делал ли он это специально, или из искреннего чувства перфекционизма, понять не удалось.
– Не уживаешься с ним? – хитро прищурился батюшка, впрочем, не улыбаясь.
Василий задумался, пытаясь понять, как охарактеризовать свои отношения с Юрием наиболее честным способом.
– Тяжело вам, – понимающе склонил голову Варфоломей. – Шебутной ты, Василий.
– Это он шебутной, – поджал тот губы.
– Если бы не многократные выговоры…
– Да знаю я!
Батюшка усмехнулся, глядя куда-то в сторону забора, за который медленно заползал жёлтый диск солнца.
– Юрий хорошо повлияет на тебя, – убеждённо проговорил он. – Вы оба – две крайности, но ты хотя бы сможешь увидеть, какова искренняя любовь к Богу в его проявлении.
– Вы хотите, чтобы я любил Его правильно?
Отец Варфоломей промолчал, а Василий встал с места – он не был уверен, что хочет слышать ответ. Он чувствовал в наставлениях правду, но не мог точно сказать, почему слова эти вызывали в груди какую-то особенную бурю, ещё более беспокойную, чем обычно.
– Ох, вижу я, что пылаешь, – покачал головой батюшка. – Но разве удержишь такое сердце?
– Ещё как, – отозвался Василий. – Спасибо.
Последнее он сказал уже едва слышно, направляясь в сторону выхода с внутреннего двора. Совсем скоро начинался ужин, а после него и до самой вечерней молитвы он был намерен сбежать в город, чтобы ненадолго побыть самому с собой… Покурить нормальные сигареты, а не пар, даже без сладкого ароматизатора кажущийся чересчур приторным и мягким.
Шебутной – слишком мягкое для Василия слово. Он и сам себя не очень понимал.
***
Юрий не мог скрыть довольства самим собой – дежпом заходил к ним на редкость лениво, будто бы зная, что тут и не может происходить ничего плохого. Зазнаваться не хотелось, но факт оставался фактом – у него идеальная репутация, и наверняка такое доверие было вызвано именно его, Юрия, отменным поведением. Что ж, если все так уверены в том, что он сможет исправить Василия, то, может, и стоило попытаться… Однажды?
Сейчас он всё равно был слишком раздражён. Учебный год ещё не начался, но он уже устал, так и продолжая питаться весь день по крошке и пытаясь повторить всё то, что узнал в прошлом году, пока Василий пропадал на улице. Из головы не шёл образ озабоченного его питанием третьекурсника, кажется, снова косившегося на Юрия во время обеда и ужина, но на сей раз не сказавший ни слова. По правде говоря, найти точки соприкосновения с ним хотелось уже давно – но Юрий и представить себе не мог, что их первый диалог пройдёт вот так. События утра казались уже какими-то туманными, но он не хотел признавать, что это лишь от недостатка сил и резкой смены режима. Он сможет привыкнуть. Если немного усиленного телесного поста поможет искупить себя, значит, нужно терпеть. Однажды он сможет отказываться от большего.
Василий вернулся в комнату, когда он уже почти лёг. До звонка было ещё несколько минут, но медлить было нельзя, поэтому проследив, как поспешно сосед скидывает одежду, чтобы улечься, Юрий лишь закатил глаза и вскоре сомкнул их, погружаясь в тяжёлую дрёму, прерывающуюся лишь звуком отбоя и хлопком двери, когда зашёл дежпом. Более глубокий сон всё не шёл… А вскоре пелена сонливости схлынула совсем.
В тот самый момент, как Юрий услышал тихие шаги босыми ногами в сторону противоположного от двери окна и ещё какой-то странный шорох. И шёпот. Василий… Молится?
Распознать слова в ночной тишине было не так трудно, и всё-таки отделить один звук от другого, кажется, было невозможно. Но это точно было молитвой – искренней, горячей, пусть и несколько несвоевременной.
Почувствовав на себе взгляд приподнявшего голову Юрия, Василий обернулся и замолчал.
– Хочешь, я с тобой? – прошептал он. Нельзя было не признать, что у окна на коленях Лахтионов выглядел совсем одиноко.
– Нет. Лучше просто… Сделай вид, что тебя нет, ясно?
– Угу.
Юрий уже устал делать вид, что его нет. В новой комнате все вещи казались будто бы не его, от голода противно урчало в животе, он вовсе не ощущал себя так, будто был дома – теперь ещё и это. Но всё же, кивнув, он отвернулся лицом к стене, пытаясь уснуть.
Скоро начнутся пары и всё будет по-прежнему.