Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

У Яньцзы играл на флейте так, что и мёртвого бы поднял. Благодаря этому им хотя бы было на что снять комнатушку в трактире да купить пожрать, когда наставничек в очередной раз не брал за свою работу денег.

Шэнь Цзю должен был всё понять, когда У Яньцзы впервые решил поделиться с ним мудростью.

— Главное, что должен уметь демонический заклинатель, — мудро говорил У Яньцзы, глядя на него удивительно ясными глазами, — это быстро бегать!

…Нужно было послушаться его ещё тогда. Нужно было бежать сразу же, как только этот потрёпанный сумасшедший согласился взять его в ученики. Если бы он это сделал, многого можно было бы избежать, но нет, Сяо Цзю всё ждал, пока же вернётся его Ци-гэ. Терпел годами, а когда прямо под ноги свалился шанс свалить — решил, что может подождать ещё чуть-чуть.

Цю Цзянло был в отъезде целых два месяца. Целых два месяца Шэнь Цзю бегал тайком на задний двор борделя, приютившего У Яньцзы, который там занимался… чем-то. Не то дрова рубил на зиму, не то талисманы из-под полы продавал, не то клиентов зазывал. Шэнь Цзю бы ничему не удивился. Слово «стыд» У Яньцзы, конечно, знал, но осознанно забывал.

Он учил его правильной медитации. Писал по памяти куски якобы клановых учебных текстов — а может, выдумывал их на ходу, потому что за все годы странствий Шэнь Цзю ни разу не видел оригиналов, и более того, ни разу не встретил никого, кто хотя бы слышал об этих кланах. Но это было и неважно.

Важным было то, что это работало!

— Начинать наращивать духовные силы надо бы пораньше, но это ничего, — У Яньцзы улыбнулся ему так, что в сарае, где они прятались, вдруг стало светло. — Стремись к невозможному!

Надо было уже тогда собирать вещи. Устроить пару тайников с деньгами и побрякушками, которых никто бы не хватился. Надо было готовиться к побегу, потому что любой бы понял — Цю Цзянло его не отпустит.

На что он вообще надеялся?..

У Яньцзы ничего не был ему должен. Он пришёл в город, чтобы переждать, пока закончится весеннее бездорожье, но остался — ради Шэнь Цзю. Ради того, чтобы Шэнь Цзю дал Ци-гэ последний шанс на то, чтобы вернуться за ним. Потому что он ведь ждал именно этого. Цю Цзянло не мог, никак не мог отпустить его по доброй воле, так что другого выбора у них не было, только побег. Только так, и никак иначе.

…Он пах копотью и горелым мясом, когда тащил Шэнь Цзю по ночным улицам на руках. Как ребёнка. Прижимал его к себе, так, что все слёзы, сопли и вой гасились его пыльными изношенными одеждами.

Шэнь Цзю не помнил первые пару месяцев их странствий. Он был безволен, как кукла, и позволял делать с собой, что угодно. У Яньцзы кормил его, поил, мыл и одевал. Он мог бы его убить, продать в бордель, использовать сам — Шэнь Цзю бы не протестовал.

У Яньцзы потратил это время, аккуратно залечивая ученику израненные меридианы, вскармливая его своей ци с той же старательностью, с какой заливал ему в рот жидкую кашу, причёсывал и вытирал бесконечные слёзы. В ушах Шэнь Цзю всё звучал ненавистный голос Цю Цзянло, который мучил его рассказами о том, что именно они сделали с Ци-гэ, и заглушить его могла только флейта У Яньцзы. И тот играл. Часами. Успокаивающую, очищающую музыку, от которой вначале ещё сильнее хотелось плакать.

Постепенно боль затихла ровно настолько, чтобы Шэнь Цзю перестал быть ходячим трупом и начал постепенно возвращаться в мир живых.

***

У Яньцзы сидел на обочине дороги и играл на флейте. Кто-то, проходя, кинул ему монету, и У Яньцзы кивнул, не прекращая играть.

— Эх, разве ж это музыка, — вздохнул он, пересчитывая деньги, собранные после выступления. — Вот будь у меня хорошая флейта…

— Наставник, из тех денег, что вы уже заработали, мы вполне можем выделить часть на новый инструмент.

— Не стоит. — У Яньцзы невесело усмехнулся и растрепал Шэнь Цзю волосы. — В этом мире не найти той флейты, которая мне нужна.

Он поправил красную ленту, стягивающую нечёсанные волосы в высокий хвост, и устало улыбнулся Шэнь Цзю.

— Пошли, А-Цзю? Пора искать ночлег. Ночью опять будет дождь — все кости ломит.

Шэнь Цзю вздохнул и поспешил за ним следом. Значит, ночью наставник опять будет метаться в бреду и звать его А-Юанем. Значит, ночью опять нужно будет силком укладывать его в кровать, пока У Яньцзы зовёт — мёртвых — незнакомцев, рыдает и просит прощения. До того, как их застанет ненастье, надо будет найти место для ночлега, надёжно спрятать пожитки и молиться, чтобы болящий У Яньцзы не вырвался мимо него к цянькуню с флейтой.

Потому что он играл на ней так, что поднял бы и мёртвого.

И поднимал.

Когда Тяньлан-цзюнь появился в их жизни, Шэнь Цзю бы не вспомнил и под страхом смерти. В один момент его ещё не было, а в другой он уже был их старым знакомым, который то появлялся у них на пути, потрясая стопками купленных книг, то снова исчезал — чтобы встретиться со своим многострадальным племянником или снова изводить Су Сиянь.

Если хоть десятая часть того, что он о ней рассказывал, соответствовала истине, это была святая женщина. Шэнь Цзю бы его уже отравил.

Шицзунь всегда радовался встречам с Тяньлан-цзюнем — и точно так же радовался, провожая его. Они пили вместе, вместе музицировали, вместе писали абсолютно ужасную любовную поэзию, и У Яньцзы было, казалось, наплевать на то, что его друг — небесный демон. Он смотрел на него без страха, как будто его не волновало, что Тяньлан-цзюнь может уничтожить целый город за то время, что У Яньцзы выпивает чайник чая.

Он смотрел на него, как равный.

А потом у них появился Шан Хуа.

Шан Хуа хитро улыбался с высоты старого забора. Шэнь Цзю цыкнул зубом: всё лицо Шан Хуа было покрыто свежими синяками, поэтому улыбка выглядела жалко.

Но сам Шэнь Цзю бы не хотел чужой жалости в такой ситуации, поэтому он примерился и пнул ближайшее яблоко прямо в лицо Шан Хуа.

— Ай! Шэнь-сюн, ты жесток! — возопил тот, немедленно растеряв самодовольство.

Главное правило демонического заклинателя — не кормить бродячих собак. У Яньцзы ввёл его при первой же встрече, когда ещё даже не решил, брать ли в ученики раба из богатого дома. А стоило Шэнь Цзю озвучит закономерный упрёк, как шицзунь тут же захлопал глазами: «Но, А-Цзю, он ведь не собака!»

Шан Хуа был жалок. Его следовало бы прибить из жалости, но У Яньцзы, кажется, получал извращённое удовольствие от того, как сильно ученик с Цанцюн бесил Шэнь Цзю. Иначе зачем привечал каждый раз, когда бесполезное создание сбегало со своего пика?

Поначалу Шэнь Цзю думал, что шицзунь наиграется и одумается. Ан нет! Шли годы, а этот грызун — вот он. Сидит, притворно хнычет, поглядывая на Шэнь Цзю сквозь растопыренные пальцы.

— Опять ноешь? — зарычал Шэнь Цзю. — Тебе не надоело? Кому ты опять позволил себе навалять?

Он презрительно сплюнул. Шан Хуа был трусом, но не был идиотом. И уже давно не был слабаком. У Яньцзы натаскал своего хомячка так, что у Шэнь Цзю иногда от одних воспоминаний ныли рёбра. После нескольких лет усилий Шан Хуа мог бы дать достойный отпор любому противнику, кроме, возможно, особо сильного демона! Но Тяньлан-цзюнь вряд ли стал бы тратить время на то, чтобы втайне пробраться на Цанцюншань и побить человеческого мальчишку. Скорее уж, пробрался бы в Хуаньхуа и лишний раз завалил покои своей Су Сиянь цветами.

— Позволил? — Шан Хуа надул щёки. — Шэнь-сюн, как будто у меня был выбор!

— Не ври! Ты пришёл сюда в таком виде, и хочешь, чтобы я поверил, что ты это не спланировал? — Шэнь Цзю мотнул головой, досадливо смахивая прилипшие волосы со лба. — Уф. Да что я трачу на тебя время? По такой жаре я скоро высохну, как коровья лепёшка…

— А это разве не твоё обычное состояние? — пробурчал Шан Хуа, и на этот раз Шэнь Цзю решил обидеться.

Шан Хуа заверещал, ссыпаясь с забора, как мешок с репой, но быстро сгруппировался и припустил наутёк, кажется, ещё в воздухе.

Сад был заброшен долгие годы. Они бегали вокруг полуразрушенного дома, в котором Шэнь Цзю с шицзунем накануне упокаивали призраков зверски убитой семьи, окончательно стирая следы трагедии почти двадцатилетней давности.

Когда-то на этой дорожке настигли и зарезали девочку-служанку, пытавшуюся спасти младшего ребёнка. Теперь Шэнь Цзю настиг здесь Шан Хуа и повалил на заросшую травой землю.

Шан Хуа заливисто смеялся, смотрел на него блестящими глазами и в нём не было ни капли страха перед Шэнь Цзю. Ни перед его злобным языком, ни перед его окровавленными руками.

Шэнь Цзю понял, что счастлив. Смех вырывался из его груди, как стая вспугнутых птиц.

Здесь и сейчас, возясь в пыли на месте великой беды, он был счастлив. Наверное, в этом была какая-то ирония. Как будто вся та чепуха, что нёс У Яньцзы, вдруг оказалась правдой, и у него и правда было на это право.

Смешно!

Он оскалился и воткнул пальцы в бока Шан Хуа, зная, как позорно тот боится щекотки; тот вдруг закричал от непритворной боли, и Шэнь Цзю обдало холодом.

— Что?! — он зашарил руками, споро развязывая шнуры на одеждах Шан Хуа и не обращая внимания на его бестолковые попытки отбиться.

По груди и бокам Шан Хуа расползались тёмные, недавние синяки. Шэнь Цзю смотрел на них и чувствовал, как холод заполняет ему кончики пальцев и пространство между лёгкими.

— Шэнь-сюн, — пробурчал Шан Хуа, отводя взгляд. — Всё в порядке. Уже и не больно.

— Врёшь, — негромко бросил Шэнь Цзю. — Это недавнее. Уже после того, как ты покинул Аньдин. И ты не смог отбиться или убежать. Кто это был?

— Шэнь-сюн… — заныл было Шан Хуа, но встретился с ним взглядом и осёкся.

— Кто, Шан Хуа? — Шэнь Цзю перевёл взгляд на руки, скрытые многослойными рукавами. Он сдвинул ткань вверх — нет, его не связывали.

— Шэнь-сюн, — неожиданно твёрдо сказал Шан Хуа. — Оставь.

Шэнь Цзю отшатнулся. В костях гудела странная ярость, смешанная с обидой, но обида не имела права на существование. Кем был для него Шан Хуа? А он сам для Шан Хуа?

Никакого права чувствовать злость на того, кто излупцевал Шан Хуа, у него не было.

— Правда не больно, — Шан Хуа искренне заглядывал Шэнь Цзю в глаза, но Шэнь Цзю не верил ему. Ни капли!

— Идём! — рявкнул он, вскочив на ноги. — Шицзунь ещё не израсходовал тот бальзам, который передал племянник Тяньлан-цзюня. Как ты вообще додумался...

Он тащил Шан Хуа за собой, даже не прикасаясь, просто зная, что тот следует за ним, то и дело срываясь на рысцу.

… Ходить так его тоже научил У Яньцзы. Сказал, что когда-то учился в клане, где было запрещено бегать, и вот, пришлось выкручиваться. Шэнь Цзю не мог представить себе клана, который бы пошёл на такую нелепость, но навык с удовольствием перенял.

— Шэнь-сюн! — задыхаясь позвал Шан Хуа. — Шэнь-сюн, я не угонюсь за тобой!

Шэнь Цзю не любил ждать. Особенно, когда дело не терпело отлагательств. Именно поэтому он взвалил Шан Хуа на спину, как бестолкового ребёнка.

Сейчас это было уже не тяжело. Ци струилось по его меридианам, делая его бесконечно сильнее. Ещё пару лет назад он бы припомнил Шан Хуа каждую съеденную баоцзы, каждую конфету.

— Пожалуйста, Шэнь-сюн, не говори ничего У Яньцзы. Лучше я спрошу, что делать, у Тяньлан-цзюня.

— А этот-то блаженный чем тебе поможет? — Шэнь Цзю перехватил его было поудобнее и чуть не уронил прямо в лужу. — Погоди… Это что, демон? Ты наткнулся на демона?! Шан Хуа!

— Тише, тише! — Шан Хуа стукнулся лбом о затылок Шэнь Цзю и уткнулся лицом в его собранные в пучок волосы. — Не кричи так. Да, и я не хочу, чтобы У Яньцзы пришёл по его душу! Он… Он полезный, правда.

— И что за демон? — ледяным голосом спросил Шэнь Цзю, печатая шаг. — Шицзунь бы даже Тяньлан-цзюня не пощадил за такое.

Шан Хуа закопался лицом поглубже, как трусливый грызун, и что-то пробурчал. Шэнь Цзю пошевелил губами, пытаясь разобрать невнятные слова, и пожалел, что они уже слишком далеко отошли от лужи.

— Мобэй? Тот самый?! У которого «глаза цвета ясного неба зимой и кожа, словно свежевыпавший снег»?! Шан Хуа!

— Мой король прекрасен, как и подобает благородному мужу его положения! — пропищал Шан Хуа.

— Да ты мозги себе отморозил! — Шэнь Цзю плюнул и ускорился. — Всё, ничего не желаю знать. Мы идём и рассказываем о твоей дурости всё. Шицзунь пусть тоже посмеётся!

— Шэнь Цзю!

— Что «Шэнь Цзю»? Для чего мы на тебя время тратим который год? Чтобы ты сам лез в пасть смерти? Глупый хомяк, поманишь тебя морковкой, так ты и рад бежать в ловушку!

— Жестоко, Шэнь-сюн! — проныл Шан Хуа. Но даже не попытался вырваться или продолжить нести чушь.

Ругань они услышали ещё со двора. У Яньцзы, пятясь и почти танцуя, уходил от преследующего его Тяньлан-цзюня. Не обращая внимания на мельтешащие перед лицом когти, искрящиеся тёмной энергией, он продолжал вголос критиковать какое-то сочинение.

— «Моё солнце в беззвёздной пустынной ночи»! Как ты ухитрился такое написать? Я же знаю, на что ты способен, так откуда эти бездарные банальности?

— Можно подумать, ты хоть чем-то лучше! — возмутился Тяньлан-цзюнь, в очередной раз промахиваясь мимо исчёрканных листков, зажатых в руке шицзуня. — «Будто драгоценный нефрит, незапятнанный и непорочный»!

— Откуда ты… Ты что, рылся в моих вещах?!

— Хотел взыскать с тебя часть долга, да только тебе, как обычно, нищие сами подают из жалости. Но! Ты ещё смеешь мне что-то говорить о моей хвалебной оде?!

— Лань Чжа… Мою он хотя бы никогда не услышит! А вот бедняжка Су Сиянь пострадает от этого бреда уже вечером, если я тебя не остановлю!

Тяньлан-цзюнь взревел от обиды и прыгнул на шицзуня, как змеекот. У Яньцзы с воплем упал на землю, картинно подбросив бумаги над головой. Шан Хуа заинтересованно завозился за спиной у Шэнь Цзю.

В наказание тот резко откинул голову назад и, судя по вполне удовлетворительному на слух вскрику, попал по носу.

— Ты совсем, что ли, с ума сошёл? Не смей даже думать об этой собачьей еде!

— Малыш Шэнь! — взмолился Тяньлан-цзюнь с земли. — Ты ведь даже не читал!

— Собачья. Еда! — припечатал Шэнь Цзю и прошёл мимо пыхтящего клубка из тел.

Стыд-то какой!

Он заставил Шан Хуа мазать синяки при нём, не поддаваясь ни на жалобный писк, ни на пунцовый румянец. Стыдиться, по его мнению, Шан Хуа было уже поздно.

— Почему он вообще решил на тебя напасть? — рассеянно поинтересовался он, тщательно упаковывая флакон с бесценным лекарством поглубже в вещи. Бальзама почти не осталось, и кто его знает, когда этот загадочный племянник Тяньлан-цзюня сможет передать ещё. Основой ведь был яд великих змеев, и не каждый демон бы смог их найти.

— Ну… — Шан Хуа вдруг покраснел. — Я ведь пообещал, что буду добывать ему информацию о мире людей. И вроде как он пришёл за отчётом?

— И решил тебя избить заодно? — Шэнь Цзю фыркнул и прикинул, что он знал о ядах, действующих на ледяных демонов. — Спроси потом у Тяньлан-цзюня, какую управу на него найти.

— Я же пообещал ему, что буду следовать за ним до конца жизни! — жалко скуксился Шан Хуа.

— Чьей? — Сухо уточнил Шэнь Цзю. — Потому что если У Яньцзы увидит, в каком состоянии ты сюда приполз, Мобэй не доживёт до конца недели. Шицзунь просто похвалит очередную чепуху, которую Тяньлан-цзюнь наваяет для Су Сиянь, и тот согласится на что угодно.

— Нет! — Шан Хуа задёргался. — Шэнь-сюн, помоги! Я не хочу, чтобы с Мобэем что-то случилось!

— Ну так не давай ему себя мордовать! — Шэнь Цзю мстительно ткнул пальцем в один из самых красочных синяков и насладился болезненным шипением. — Ты — ученик Аньдин! Ты — ученик У Яньцзы! Какое право он имеет поднимать на тебя руку?! Можно подумать, он за тобой ухаживает!

Шан Хуа покраснел как рак и быстро отвёл взгляд. Шэнь Цзю смотрел на него и чувствовал, как в груди начинает плескаться истерический смех.

— Ты… Шан Хуа!!

— Ни слова! — рявкнул Шан Хуа, нервно потирая нос рукавом. — Шэнь-сюн, ни слова не говори!

Шэнь Цзю устало вздохнул и отвернулся. Самое противное, что тут даже наставнику не скажешь — Мобэю потом действительно не жить, а Шан Хуа изведёт их всех.

— Ладно, — сказал он недовольно. — Будем считать, что ты получил выход на прямой канал информации из мира демонов. С чего-то небесный демон тебя не устроил, так что ты решил расширить свой… охват.

Шан Хуа нахохлился с несчастным видом, и Шэнь Цзю вдруг так сильно захотел положить руку ему на спину, что по ладони разлилось фантомное тепло.

— Я не скажу наставнику, — пообещал он. — Но если Мобэй ещё переступит черту, я лично найду способ отравить ему жизнь.

— Спасибо, — выдохнул Шан Хуа.

Шэнь Цзю досадливо прищёлкнул языком. Тяньлан-цзюнь с ума сходил по этой своей Су Сиянь, хотя несколько месяцев ничего кроме колотушек от неё не получал. Шэнь Цзю думал, эта дурость ограничена только демонами. Избыток тёмной ци плохо влияет на мозги и всё такое.

… Лопатки у Шан Хуа оказались острыми и обманчиво-хрупкими, как крылышки у птенца дрозда.

Шэнь Цзю выполнил своё обещание. Ни Тяньлан-цзюнь, ни У Яньцзы так и не узнали о том, что наследник повелителя северных пустошей повадился приходить к Шан Хуа, как прикормленный кот.

Потом Шан Хуа уехал обратно, и проблема отошла на задний план.

Они с учителем сидели в чайном домике, уставшие после сложной, но очень интересной ночной охоты, и У Яньцзы вымотался настолько, что даже ничего не говорил. Шэнь Цзю наслаждался тишиной, насколько это было возможно в переполненном помещении, и только поэтому они смогли это услышать.

— ...Хуаньхуа созывает все кланы — противостоять Тяньлан-цзюню! Мерзостный демон собирает воинство, чтобы захватить весь мир людей, представьте себе! Все четыре школы объединились, чтобы остановить мерзавца!

У Яньцзы вдруг побледнел, как полотно, и Шэнь Цзю всерьёз испугался, что учитель упадёт прямо там.

— Шицзунь? — полушёпотом спросил он, приподнимаясь из-за стола. — Ты в порядке?

— О, в полном, — прорычал У Яньцзы, играя желваками на скулах. — Ну надо же! Смени мир, смени лицо, а люди будут такими же!

Он залпом допил чай и встал, небрежно доставая мешочек с деньгами.

— Идём, А-Цзю. Вот тебе ещё один урок. Я покажу тебе, к чему должен быть рано или поздно готов любой демонический заклинатель.

Chapter Text

Глава пика Цинцзин не любил, в общем-то, никого. Был он человеком желчным, не сдерживал себя в словах и наслаждался этим. Одним словом — змея!

Поэтому Шан Цинхуа не понимал, как их до сих пор никто не раскрыл.

— Чего ж ты хочешь? — пробурчал Шэнь Цинцю, то есть, простите, «Шэнь Юань», поправляя растрёпанный хвост. — Все самые умные собраны на моём пике, а я их возглавляю. Кто должен был догадаться? Байчжань, что ли?

Он презрительно фыркнул и размашисто зашагал по грязной улочке. Его невзрачные серые одежды сливались с изгвазданными стенами домов, и выглядел он — головорез головорезом, даром что красивый.

Они шли в бордель, и у Шан Цинхуа голова немного кружилась из-за чувства узнавания. Всё это уже было.

…Впервые он увидел Шэнь Цинцю, когда им обоим было лет по четырнадцать, когда тот ещё странствовал со своим ненормальным наставником и старательно стремился к невозможному, наводя оторопь на всех окружающих. Шан Цинхуа был тогда всего лишь Шан Хуа и считал дни до того момента, когда сможет вырваться домой с пика, на котором об него разве что ноги не вытирали.

Дома была лавка и семейное дело. Дома был несгибаемый дед, который, конечно, поколачивал его временами, но не давал в обиду кому-то ещё. Дома была тётка с визгливым голосом и ласковыми руками, была сестра с молчаливым мужем и толпа племянников. Там А-Хуа мог бы стараться и видеть результаты своих стараний, и там его труды были оценены по достоинству. Аньдин он ненавидел лютой ненавистью.

Когда наставник собрал их и отправился в город, чтобы оценить возможные новые точки сбыта талисманов, А-Хуа отбился от толпы соучеников и старательно потерялся в толчее. Никто и головы не повернул.

А потом он налетел на высокого мужчину в чёрном и мальчишку с кислой миной. И они пошли пить чай в бордель.

А-Хуа на всю жизнь запомнил свою первую деловую поездку. А Шан Цинхуа тогда встретил своего делового партнёра и, как бы это ни было печально, лучшего друга.

Только Цинцю тогда ещё никто не называл Змеёй Шэнь, и тянул он максимум на змеёныша.

Характер был у него тогда одновременно и гаже, и куда терпимее, чем сейчас. Может быть из-за У Яньцзы, может быть из-за того, что забот у змеёныша Шэня тогда было — знай себе культивируй, читай да гоняй собак от наставника.

С тех пор многое изменилось, немало утекло воды в реке Ло, а они вдвоём всё так же шагают в сумерках в бордель, как уважающие себя преступники.

— Ты будешь брать новых учеников, братец Шэнь? — спросил Цинхуа, прибавляя шагу. С Цинцю сталось бы проскочить в двери первым и сказать привратнику, чтобы за ним заперли и больше никого не пускали. Он ведь змея.

— Тебе какое дело? — Цинцю бросил на него недобрый взгляд. — Если хватает дыхания говорить, не плетись так медленно! Что ты за улитка!

Под их ногами мягко гудела мостовая. Цинхуа невольно поджал пальцы. Точно так же гудела земля на горе Байлу, где под тяжестью дюжин печатей пал Тяньлан-цзюнь, и хотя самого Цинхуа тогда там не было, ему всегда было неуютно об этом думать.

Цинцю было наплевать. Он шагал вперёд так, будто забивал печати поглубже в землю, и смотрел с задумчивой злостью, наверняка настраиваясь на то, чтобы драть глотки и пить кровь.

В борделе у них была назначена встреча с перекупщиком. Нет, не официальным.

Шан Цинхуа отвечал за логистику Цанцюншань, но вот Змея Шэнь имел куда более широкую сферу интересов.

Вместе они держали чёрный рынок в срединных землях и на северных пустошах.

Привратник окинул их подозрительным взглядом. Был он высок и плечист, и Шэнь Цинцю как-то сказал, что в его родословной не обошлось без демонов, но даже это не помешало Змее Шэню раскрыть веер и ответить привратнику на подозрительный взгляд — презрительным.

— Проходите, господин, — тихо пророкотал привратник, почтительно отступая в сторону. Цинцю хмыкнул и шагнул мимо него, потеряв всякий интерес.

Шан Цинхуа только и оставалось, что поспешить за ним.

Внутри пахло благовониями, вином, цветами и потом, на сцене задорно звенела пипа, и в тусклом свете ламп они оба легко растворились среди других людей. Не осталось ничего, что могло бы выдать в них повелителей пиков.

Их человек сидел в углу за громадной вазой, которую Шан Цинхуа сам же и покупал год назад. Полезных людей нужно было прикармливать, а хозяйка этого борделя была очень, очень полезной. И не только тем, что давала им встречаться здесь с опасными личностями, о нет.

Ли Бай прищурился, скользнув глазами по вееру, который Шэнь Цинцю никуда не убрал, и почтительно кивнул. Что в нём было такого, Цинхуа бы сказать не смог, но почему-то любой веер в руках Цинцю превращался в нефритовый жетон, пропуск в любое злачное место и способ внушить почтение любому человеку с нечистой совестью заодно.

Вот и сейчас.

— Почтенные, — Ли Бай махнул рукой, подзывая девчонку-разносчицу и сам разлил вино по чаркам.

Разговор спорился. Ли Бай осторожно похвалил их товары, сообщил о том, как охотно их разбирают клиенты, посетовал на опасные дороги, на возраст, — тут он не соврал, начинали они почти в одно и то же время, только вот Ли Бай не был заклинателем и выглядел на все свои сорок лет — на нерадивых помощников, на неудачную облаву, которая две недели назад распугала рынок на территории Хуанхуа…

Шан Цинхуа кивал и слушал, поглядывая на каменное лицо Шэнь Цинцю. Тот невозмутимо обмахивался веером, не сводя взгляда с рассказчика. Значит, всё верно. Всё совпадало с тем, что Змее Шэню доносили старательные сестрички из борделей.

Это радовало. Назовите это сентиментальностью, но от Ли Бая избавляться пока совсем не хотелось.

На сцене прошли перестановки, слуга вынес гучжэн и поправил лампу для следующего выступления. Ли Бай вдруг замер на секунду, сделав паузу в своём монологе.

Дева, вышедшая на сцену, была статна и высока, как юный солдат. Её волосы были убраны в сложную причёску с дюжиной золотых заколок, вуаль, скрывавшая лицо, соткана из паучьего шёлка, а одеяния переливались всеми цветами радуги, слоились и струились, и от одного их вида кошелёк Шан Цинхуа тоскливо заскулил.

Его владелец знал, кому придут счета за это роскошество.

Мелодия была сложной, незнакомой и явно не настраивающей на томный лад. Но руки девы так и летали над струнами, и ногти её, длинные, крашеные золотом, беспрестанно мучили и терзали инструмент, будто изнывающего любовника.

Ли Бай задышал, не сводя с девы глаз. Разговор был забыт.

Шэнь Цинцю протянул руку за вином и опорожнил чарку в один глоток. В глазах его стыла кровожадная ярость.

— Пойду поговорю с хозяйкой, — сказал он ровным голосом.

— Да, верно! — очнулся Ли Бай. — Нам лучше продолжить разговор в менее людном месте.

Его глаза вновь вернулись к музыкантше. Тут и слепой бы понял, что разговор будет явно сопровождаться аккомпанементом.

Лицо Шэнь Цинцю было по-грозовому мрачным, когда он вернулся. Музыка со сцены была не то маршем, не то гимном богу войны, сидеть и разговаривать под неё было просто невозможно. Соседи непристойно колотили по столам в такт. Кто-то залихватски свистнул. Шан Цинхуа перекосило.

Они молчали, перебираясь в отдельную комнату. Молчали, пока дева располагалась со своим инструментом уже на новом месте.

Глаз Шэнь Цинцю опасно подёргивался. Шан Цинхуа осторожно забрал у него из рук веер, трещавший в беспощадной хватке.

— Достопочтенные господа, — сказала дева низким, хрипловатым голосом. — Что этой недостойной сыграть вам?

Глаза Ли Бая блестели так, что Шан Цинхуа очень хотелось отвернуться. Но отвлекаться нельзя было. Его инстинкты, не раз спасавшие ему жизнь, вопили, что что-то не так. В любое другое время он бы убежал и Шэнь Цинцю бежал бы рядом с ним, но они были в заведении, которое не раз их выручало, и не могли бросить его на произвол судьбы.

К тому же, Шэнь Цинцю явно собирался потом придушить «деву» с гучжэном своими же руками, а этого нельзя было допустить.

Ли Бай придвинулся к музыкантше ближе, явно нацеливаясь на её вуаль. Шэнь Цинцю скрипнул зубами и потянулся к котомке с мечом. Шан Цинхуа допил вино залпом.

А дверь внезапно рухнула от пинка.

— Шэнь Цинцю! — прогремело, казалось, на всю улицу. — Как смеешь ты не только предаваться разврату сам, но ещё и склонять к нему своего шиди? Ты позоришь Цанцюншань!

Шэнь Цинцю махнул мечом особенно яростно, и бедолага Ли Бай даже не успел понять, что лишился головы.

— Ай-я, Шэнь-шисюн! — заголосил Цинхуа. — Зачем ты это сделал?! Посмотри, циновки испорчены, ширмы испорчены, даже на потолок теперь не посмотришь! Сколько же денег придётся отдать за это?

— Т-ты… ты… — Лю Цингэ покачнулся в дверях, ошалело глядя на бойню. — Шэнь Цинцю, ты с ума сошёл? Что ты творишь?!

— Закрой рот! — огрызнулся тот. — И двери тоже закрой! Мерзавец заслужил это, но погиб он из-за тебя! Кто тебя просил разевать пасть, а?! Как ты вообще меня нашёл? Хотя неважно, позже разберёмся. Пока я хочу напомнить, что ты мне должен. Я спас тебе жизнь, пришло время вернуть должок. Ты! — он повернулся к девушке, обескураженно разглядывающей свои заляпанные кровью одежды. — Что ты себе возомнил? Ты же должен был лежать и лечить свои раны!

— Ах, малыш Шэнь, — вздохнула девушка, снимая с лица вуаль, — в кого ты такой злой? Не было необходимости убивать этого несчастного, я мог бы просто напоить его своей кровью, и он никому бы ничего не разболтал.

— Если ты не объяснишь всё толком, крови тут будет действительно много, — угрожающе сказал Шэнь Цинцю, не обращая внимания на громкие протесты Лю Цингэ. Шан Цинхуа пришлось метко выплеснуть вино из чарки, чтобы Лю-шиди поперхнулся и перестал голосить. Это был выдающийся трюк. Но разве кто-то это увидел? Разве кто-то был впечатлён? Ах, ах. Никакого признания для этого главы пика.

— Вселенская несправедливость, — пожаловался он, прибирая со стола веер Шэнь Цинцю. Пригодится.

— ...Я не могу всё время лежать в кровати! Я сходил с ума! Пока я отрастил обратно свою кожу и… необходимые для комплекта части тела, я успел перечитать все книги, которые мне могла предложить госпожа Мо, выучить пятнадцать песен и придумать пять сюжетов для весенних историй! А сегодня сестрица Ши слегла с лихорадкой, так как я мог не отплатить за гостеприимство?

— Шэнь-шисюн, — у Шан Цинхуа уже разболелась голова, однако впереди предстояло самое худшее. — Я боюсь, наш друг больше не будет здесь в безопасности. Нам придётся перевезти его в другое место.

— Знаю! — рявкнул Шэнь Цинцю. — Лю-шиди, возрадуйся. Ты ведь так старательно ходил за мной следом, тыкая пальцем в мои ошибки. У тебя есть возможность сейчас сделать всё абсолютно правильно. Заодно и отплатишь за спасение твоей никчёмной шкуры!

Шан Цинхуа отвернулся. Он не желал смотреть, как его лучший друг переламывает Лю Цингэ через колено.

Позабытый музыкант вытирал гучжэн рукавом шёлкового одеяния и даже не морщился. Увидев, что на него смотрят, он игриво подмигнул. Шан Цинхуа невольно покраснел.

...Глава пика Цинцзин никого не любил. Но Шэнь Цзю любил и продолжал любить своего покойного учителя — так сильно, что не смог до конца отказаться от имени, которым тот звал его в бреду, и продолжал следовать его заветам. У Яньцзы проповедовал три незыблемые истины: перцем блюдо не испортишь, борись с несправедливостью, стремись к невозможному.

На то, чтобы вывернуть печати горы Байлу, пленившие Тяньлан-цзюня, у Шэнь Цзю ушло пять лет. Ещё пять лет они прятали измученного, истощённого демона в месте, где его никто бы не стал искать — в месте, где они впервые встретились.

В борделе.

Chapter Text

Тяньлан-цзюнь знал, что Шэнь Цинцю не собирался брать в тот год новых учеников. Как он говорил, ему пока хватало и детей, и проблем, и его можно было понять.

Но потом он притащил… его.

Мальчишка смотрел на Тяньлан-цзюня глазами Су Сиянь, лепетал что-то о том, чтобы заставить матушку гордиться — и Тяньлан-цзюнь вынужден был уйти. Иначе он бы вырвал этому отродью язык вместе с горлом.

Но Шэнь Цинцю ведь знал, что делал? По-другому это нельзя было объяснить.

Отродье звали Ло Бинхэ. Он был одновременно и силён и слаб, так, что в мире демонов ему бы давно уже переломали все кости. Он ходил за Шэнь Цинцю, ныл и скулил, как паршивый щенок, напрашиваясь хоть на какое-то внимание, и настойчиво портил Тяньлан-цзюню жизнь.

Даже когда Ло Бинхэ не попадался ему на глаза, Тяньлан-цзюнь не мог о нём не думать. А думая о нём, он не мог не думать о его матери. О проклятой предательнице, которая не только заточила его в подземелье, где его плоть гнила заживо, но ещё и вырастила из его сына… это.

— Зачем он его подобрал? — спросил как-то Тяньлан-цзюнь у Шан Цинхуа, который в это время пытался разобраться с записями покойного У Яньцзы. — Мальчишка бездарен. На Байчжане из него могли бы ещё сделать что-то пристойное, но тут… Что Малыш Шэнь хочет получить в итоге? Я слышал, как Ло Бинхэ пытается играть на гуцине. Я видел, как он пытается рисовать. Я, гуй побери, вижу, как он одевается. Если Малыш Шэнь хотел привить ему вкус, то это гиблое дело.

— Цинцю стремится к невозможному и заставляет остальных, — устало пробормотал Шан Цинхуа. Рядом с ним стояла полупустая баклага с вином, в углу валялась ещё одна — совсем пустая. — Вот смотри, что он делает со мной, а? Всучил мне записи своего наставничка… Шэнь-шисюн! Ты спишь? Он спит? Вот и отлично… Шэнь-шисюн! Твой учитель был бесчеловечно жесток, вот что! Ты сам-то видел его почерк? Я весь день бился, пытаясь понять, что он имел в виду под «пожрать суть», и только к вечеру понял, что это «пожрать супа», и он просто был голоден!

Шан Цинхуа свернулся калачиком на полу и закрыл лицо руками.

— Почему шисюн сам не разбирается в этих каракулях? Почему он заставляет меня проходить через это?

— Чем ты перед ним провинился? — заинтересовался Тяньлан-цзюнь, наливая и себе.

— Он считает, что моя связь с Мобэй-цзюнем слишком опасна. Сказал: «Если у тебя есть время шпионить на короля северных пустошей, значит, у тебя есть время и разобраться в бумагах!» Как будто он не знает, для чего я это делаю…

Тяньлан-цзюнь засмеялся и допил вино. Очень хотелось выпить ещё, но за новой бутылкой было лень вставать, к тому же, Малыш Шэнь спал сейчас рядом с выходом и немузыкально похрапывал. Шан Цинхуа явно так разогнал свой мозг, что не смог бы теперь и встать на ноги, а Лю Цингэ куда-то умчался ещё два дня назад.

Тяньлан-цзюнь вздохнул, вспомнив прекрасное лицо Лю Цингэ, и подумал, что ему нужна прислуга, которая не будет самовольно уезжать невесть куда, чтобы убить очередную демоническую тварь. Тяньлан-цзюнь бы и сам с радостью куда-нибудь самовольно уехал, но увы. При всём гении покойного У Яньцзы и здравствующего Шэнь Цинцю, полностью освободить его они не смогли. Малышу Шэню удалось лишь, так сказать, сменить заключение в каменном мешке на домашний арест, и Тяньлан-цзюнь был несказанно благодарен ему уже и за это. Настолько благодарен, что даже поклялся себе не устраивать бойни в человеческом мире, как планировал ранее.

Пик Цинцзин был прекрасен. Тяньлан-цзюня окружало искусство! Музыка! Он мог услаждать свой взор танцами, ликом Лю Цингэ, страданиями Шан Цинхуа (а в его исполнении это действительно было искусством), гневом Шэнь Цинцю и его издевательствами над Юэ Цинъюанем.

Вот и сейчас. Стоило Шан Цинхуа вспомнить о Мобэй-цзюне, как он тут же начал страдать.

— Что Шэнь Цинцю вообще понимает в работе с людьми? — завёлся он. — Да благодаря моей связи с Мобэй-цзюнем наши курьеры стали перемещаться в два раза быстрее! Оборот с северными пустошами увеличился так, что деньги скоро девать некуда будет! Что с того, что Мобэй-цзюнь называет меня своим слугой? Разве не идёт это нам на пользу?

При слове «слуга» Тяньлан-цзюнь слегка скривился. Сразу же вспомнилось, как Ло Бинхэ носился за Шэнь Цинцю, пытаясь подкупить его то сладостями, то едой, то тем, как он выставляет себя на посмешище. Тяньлан-цзюнь бы уже давным-давно спустил прилипалу с лестницы — той самой, которая вела на пик — но Шэнь Цинцю терпел и, что самое ужасное, шёл у паршивца на поводу. А Ло Бинхэ всё продолжал страдать и изъявлять покорность. Он ничего не предпринял для того, чтобы выбить себе местечко у кормушки или чтобы продемонстрировать Шэнь Цинцю, что из него может получиться толковый подручный. Он ни разу никому ещё не отомстил!

У Тяньлан-цзюня зародилось ужасное подозрение, что люди просто ничего не понимают в воспитании демонят.

Ну или Ло Бинхэ просто был тупой. Но думать так Тяньлан-цзюню не хотелось. Су Сиянь была удивительно коварной и умной женщиной, и если Ло Бинхэ не пошёл в неё, тогда свои умственные способности он взял…

Тяньлан-цзюнь решительно придвинул к себе баклагу Шан Цинхуа и допил её залпом.

До утра он играл печальную песню о несчастной красавице, которую предал и продал в бордель возлюбленный. Тяньлан-цзюнь чувствовал с ней некое духовное родство. На рассвете Малыш Шэнь проснулся и как настоящая змея пополз к ближайшему пустому кувшину.

Тянлан-цзюнь поморщился от раздавшихся звуков. Люди всё же были удивительно… уязвимы. А тут ещё и Шан Цинхуа забулькал, барахтаясь на спине, как жук-переросток.

Пустых сосудов явно не хватало.

Шэнь Цинцю утробно застонал в кувшин, и стон этот был полон такого страдания, что даже порождения Бесконечной бездны бы прониклись. Тяньлан-цзюнь не был порождением Бесконечной бездны.

Он всего лишь хотел прекратить этот шум. Да. Ему было абсолютно всё равно, страдают ли эти двое мальчишек. Он, что ли, виноват, что они не умеют пить?!

Так он думал, разливая воду по чашкам и капая в неё своей кровью. Пару капель. Больше и не надо. Просто чтобы снять похмелье.

Потом он сидел за чжэном, пока эти двое выкатывались из его дома в ворохе грязной и мятой одежды, воняя полупереваренным вином. Тяньлан-цзюню было... печально. Возможно, дело было в бессонной ночи, которую он провёл, тщетно пытаясь не вспоминать о Су Сиянь. Возможно, дело было в том, что прямо перед его глазами разворачивалась ещё одна трагическая история любви наивного демона и коварного человека — хотя вряд ли Шан Цинхуа или Мобэй-цзюнь признались бы в этом даже под страхом пыток и насмешек. Шан Цинхуа шпионил на Мобэй-цзюня — Шан Цинхуа скармливал информацию Мобэй-цзюню. Но верен был в первую очередь только самому себе.

…Шан Цинхуа рисковал всем, пробираясь к горе Байлу семь лет назад, закладывая в печати, пленившие Тяньлан-цзюня, «подарочки» от покойного У Яньцзы и его ученика. Этого тоже нельзя было забывать.

Тяньлан-цзюнь уронил лицо в ладони.

Как же так? Отчего люди не могут быть проще? Шан Цинхуа был трусом, который боялся озвучить своё недовольство, если Малыш Шэнь не спал. И всё же он пошёл на огромный риск, пытаясь вызволить демона, которого и видел-то может пару раз от силы — сам Тяньлан-цзюнь его не помнил. Не будь у Шан Цинхуа тогда при себе веера Малыша Шэня, у Цанцюншань было бы на одного повелителя меньше, а сам Тяньлан-цзюнь всё так же разлагался бы под землёй, потому что на территорию Хуанхуа Шэнь Цинцю не пускали под страхом смерти.

Его Сиянь была отважной. Самой отважной, самой лучшей, самой бесстрашной… И так по-подлому его предала. Почему? Почему даже не пришла посмотреть ему в глаза, пока его хоронили заживо?

На улице запричитал Ло Бинхэ, подбирая своего наставника. Тяньлан-цзюнь ругнулся и поторопил своих кровяных паразитов. В похмелье Малыш Шэнь был абсолютно несносен.

Ещё несколько дней Тяньлан-цзюнь провёл в одиночестве. Это было странно: ему и не хотелось никого видеть, и вместе с тем, он был бы рад хоть кому-нибудь. Даже ноющему Шан Цинхуа, который со странным удовольствием простирался у ног Мобэй-цзюня. Даже сестрёнке Лю Цингэ, которая, кажется, очень нездорово смотрела на его отношения с её братом. Да что там, он был бы рад даже кратковременному визиту Юэ Цинъюаня, но, увы, Шэнь Цинцю смог его отвадить уже после первого раза.

(— Где ты встретил эту девицу, Сяо Цзю?

— В борделе).

Глядя на то, как сын Су Сиянь носится по поручениям своего наставника, Тяньлан-цзюнь пытался найти в нём хоть какие-то её черты. Находились совсем другие.

…Неужели сам он выглядел тогда так же глупо? Так же нелепо?

...Когда Ша Хуалин со своей шайкой вторглась на Цинцзин, Тяньлан-цзюнь даже обрадовался. Он еле успел нацепить вуаль, за отсутствие которой Малыш Шэнь выпил бы ему мозг через уши, и поспешил на шум.

Ша Хуалин как раз вызвала Малыша Шэня на бой с одним из своих подопечных. А потом посмотрела на Тяньлан-цзюня и открыла рот.

— Не ожидала я, что пик Цинцзин позволяет распутным девкам открыто разгуливать где ни попадя.

Шэнь Цинцю моргнул.

— Бессмертный мастер Шэнь, — пропел Тяньлан-цзюнь, глотая яд и кислоту, — позвольте этой сестрице научить нашу гостью манерам?

Малыш Шэнь благоразумно кивнул.

***

Когда всё закончилось, Тяньлан-цзюнь схватил Ша Хуалин за шкирку и оттащил в свою обитель. Малыш Шэнь называл выстроенный для него домик «Обителью пьянствующего демона», и от выражения его лица у Тяньлан-цзюня каждый раз перехватывало горло. Голос покойного У Яньцзы в воспоминаниях называл так все чайные домики и трактиры, где они встречались, и от тоски хотелось убить кого-то, или обратить время вспять, или…

Он снял вуаль и глаза Ша Хуалин стали квадратными.

— Н-небесный демон… — она торопливо стукнулась лбом об пол. — Недостойная просит простить её глупость!

— Простить? Ты меня не спутала ли с кем-то? — Тяньлан-цзюнь фыркнул и отложил в сторону влажный шёлк. — Нет уж. Этот предок берёт тебя в услужение. Разве не хотела ты обучиться хитростям пика Цанцюн?

Он глядел на неё с улыбкой, стынущей на губах старым вином.

…У Яньцзы смотрел на него из воспоминаний чуть грустными серыми глазами, пока его ученик громко ссорился с мальчишкой с Аньдина, и не торопился их разнимать.

«Ничего. Детишки вначале подерутся, потом помирятся, а потом, глядишь, и научатся чему-нибудь. А именно этого я и хочу. Чтобы он научился новому».

У Яньцзы все называли коварным подлецом, который не гнушался убийств, краж, натравливал мертвецов на разозливших его людей, не боялся законов земли и неба. Это не помешало ему единственному кинуться на помощь Тяньлан-цзюню, да ещё и ученика своего притащить.

Это не помешало ему погибнуть, пытаясь спасти Тяньлан-цзюня. (Его кровь залила всю печать. Его кровь, в конце концов, Тяньлан-цзюня и освободила).

— Каковы будут приказы господина? — Ша Хуалин стояла на коленях и преданно пожирала его глазами.

Тяньлан-цзюнь вспомнил ершистого Малыша Шэня, который мог в голос выть от причуд У Яньцзы, ругать его за спиной и в лицо, и, тем не менее, таскался за ним повсюду, выхаживал, пока тот метался в лихорадке, гонял собак, пошёл, в самом конце, на верную смерть, выигрывая для учителя драгоценные минуты, одну за другой, столько, сколько нужно было…

— Помнишь Ло Бинхэ? — Как странно, у него занемели губы. — По утрам он бегает к дому Шэнь Цинцю, готовит ему завтрак. Твоя задача ему мешать.

«Детишки подерутся, помирятся, а там и научатся».

Тяньлан-цзюнь многому научился в мире людей. Подлости, любви, преданности, игре на гучжэне, танцам с веером и рисованию. Но не воспитанию человеческих детей, и уж тем более не воспитанию полукровок. Если только не исправить это сейчас.

К счастью, у него были для этого все возможности.

Chapter Text

Покойный У Яньцзы писал, как курица лапой. У Юэ Цинъюаня глаза болели разбираться в беспорядочных каракулях, которые покрывали листы бумаги с двух сторон, текли во всех направлениях и могли относиться к трём разным предметам одновременно. Но не прикасался он к ним не из-за этого.

Много лет назад он лихорадочно просматривал их, пытаясь найти что-нибудь, какой-нибудь секрет, что-то важное и драгоценное, на что можно было бы обменять жизнь Сяо Цзю. Ещё не остыли уголья погребального костра У Яньцзы, и потрепанные ордена заклинателей жаждали крови. У Яньцзы был мёртв, от него осталась только кровь на полу пещеры горы Байлу, куча беспорядочных записей и ученик. Шэнь Цзю, Сяо Цзю — повзрослевший, слепящий глаза своим талантом и силой, и Юэ Цинъюань не знал, как вымолить ему помилование.

Сяо Цзю в одиночку чуть не разгромил их всех. Превратил гору Байлу в смертельный лабиринт, поймал в него заклинателей и разил их со всех сторон сразу.

…Он обнажил клинок против Юэ Цинъюаня. Встал между ним и своим наставником, бледный, с глазами, полными почти суеверного ужаса, и отгонял его от У Яньцзы, пока тот чертил на полу своей кровью.

«Нет, стой! Остановись! Ци-гэ, подожди, я объясню!»

Он был вымотан погоней, он был вымотан боем с остальными заклинателями, но всё равно теснил Юэ Цинъюаня, не давал ему даже взглянуть в сторону печати.

Они только что едва смогли справиться с князем демонов, который собирался идти войной на царство людей, а У Яньцзы и Шэнь Цзю теперь пытались его вызволить. Что Юэ Цинъюань мог подумать?!

На месте усадьбы Цю остались только головешки, а люди и годы спустя говорили о произошедшем только шёпотом, пугливо оглядываясь по сторонам. Говорили, что однажды ночью мертвецы поползли через город, будто пьяницы на запах вина, и не останавливались, пока не вломились в усадьбу. Говорили, что крики было слышно на полгорода, и что пожар полыхал так, что балки взрывались, и его никак не получалось потушить. Из всех жителей усадьбы выжили только младшая дочка да горстка служанок.

Юэ Ци думал, что всё кончено. Что он оставил Сяо Цзю на растерзание безумному убийце. Его бегство, его спешка, его отклонение ци, его наказание — всё было зря. На пепелище и костей не осталось, всё обратилось в жирную копоть.

Он не жил эти годы, он существовал. Когда ему пришлось обнажить Сюаньсу — он сделал это с радостью. Погибнуть в битве было бы, наверное, для него самым лучшим исходом. Но он выжил. И дожил до этого боя, когда его Сяо Цзю, которого он уже давно похоронил и оплакал, поднял против него клинок.

Неизвестно, чем бы это закончилось. Юэ Цинъюань не мог драться в полную силу безымянным мечом, заменившим сейчас Сюаньсу, и Шэнь Цзю, видимо, тоже, потому что не воспользовался ни одной из ошибок Юэ Цинъюаня, не бил насмерть, даже ранить не стремился. Может быть, они бы так и топтались на месте: Шэнь Цзю, с паникой в глазах, и полумёртвый Юэ Цинъюань, который до сих пор не был уверен, что видит живого человека, а не призрака, вызванного демоническими уловками. Может быть, У Яньцзы удалось бы снять печати и вытащить только что заточённого Тяньлан-цзюня — и тогда Юэ Цинъюань действительно бы погиб. Может быть, до пещеры успели бы добраться те заклинатели, что могли ещё стоять на ногах — и тогда погиб бы Сяо Цзю.

Но закончилось всё внезапно. У Яньцзы внезапно оказался между ними и оттолкнул от вспыхнувших золотом линий, невидимых до этого.

У него даже меча не было.

Его кровь лилась, как вино из перевёрнутого кувшина, и Сяо Цзю не мог остановить её, как ни пытался. А Юэ Цинъюань стоял над ними столбом и даже рта открыть не мог.

Всё было слишком быстро. Слишком много. Дал бы ему кто-то хоть бы минутку, хоть полминуты, пару вздохов, чтобы уложить всё в голове, чтобы подождать, пока секреты, которые мир вытряхнул на него, как кирпичи из мешка, улягутся поскладнее.

У Яньцзы улыбнулся Сяо Цзю окровавленным ртом и взял его за руку.

— Я… так горжусь тобой, — сказал он хрипло. — А-Цзю…

Юэ Цинъюань пошёл на подлость. Он сказал всем, что это Сяо Цзю убил У Яньцзы. Что он одумался. Вступил на путь искупления. У Яньцзы был уже мёртв. Но Сяо Цзю… А так был хоть шанс, один крошечный шанс…

Они смогли отвоевать право на то, чтобы забрать Сяо Цзю на Цанцюншань. Наставник, наверное, понял, что согласись они отдать Сяо Цзю Старому хозяину дворца, как тот предлагал, Сюаньсу бы снова покинул ножны.

За всю дорогу до Цанцюншань Сяо Цзю не произнёс ни слова. И провёл следующую неделю в заточении — тоже молча. Не откликался на мольбы, на увещевания, на попытки сказать ему, что всё хорошо, что он в безопасности, что никто теперь никогда…

— Знаешь, — сказал Сяо Цзю хриплым, отвыкшим от слов голосом, — поначалу я мечтал, что мы найдём тебя и потом будем странствовать вместе. Наставник был… добрым. Слишком добрым. Бестолковым. Как Ци-гэ. Будь вы в одном месте, присматривать за вами было бы проще.

Он стоял на коленях в центре той комнатушки, где его заперли, и смотрел в стену, как во все предыдущие визиты Юэ Цинъюаня. Как будто даже серая облицовка была приятнее его взгляду, чем лицо бывшего…

Брата? Друга?

Юэ Цинъюань не знал, кем был для Сяо Цзю. Для Ци-гэ Сяо Цзю был всем.

— Мы искали тебя, — продолжил Сяо Цзю. — Цю Цзянло сказал мне… Он сказал мне, что убил тебя. Что тебя поймали. Рассказал, что с тобой сделали. Он… он сказал, что, когда они наигрались, твоё тело бросили на свалке, как ненужный хлам. Что твой дух не найдёт покоя.

Сяо Цзю чуть повернул голову, самую малость, так, что теперь Юэ Цинъюань не видел даже его профиля. Даже края его щеки.

— Ци-гэ, это ведь я убил их всех. Наставник подоспел позже.

В груди у Юэ Цинъюаня поселился холод.

Он сам не помнил, как оказался в хранилище, где лежал ларец со скудными пожитками У Яньцзы: куча свитков, обрывки бумаги с записями, старая дешёвая флейта. И всё. Даже запасной одежды не было.

Юэ Цинъюань зарылся в эти бумаги, как свинья в гору объедков. Он сам бы не мог сказать, что именно искал — какие-то доказательства злобных планов У Яньцзы? Оправдания для Шэнь Цзю? Признания в нечеловеческих зверствах?

Он споткнулся на одной странице. Там, где У Яньцзы небрежными штрихами кисти изобразил Сяо Цзю, сидящего в позе лотоса с недовольной миной. В колыбельке его коленей устроилась кошка, и встать или изменить позу теперь было бы крайне трудно. У Яньцзы смог передать и наигранность досады, и лёгкую улыбку, прячущуюся в уголках губ нарисованного подростка.

Юэ Цинъюань смотрел на этот рисунок вдох за вдохом, чувствуя, как к горлу подкатывает тяжёлая солёная волна. Как будто он сам давится собственной кровью, только вот Сяо Цзю не будет держать его на руках, пытаясь спасти.

Через две страницы были записи о мелодии, которая позволила бы вести разговор с духами мёртвых. У Яньцзы писал о ней так, будто слышал её своими ушами, причём в его понимании она должна была исполняться на гуцине. Он даже попробовал записать её нотами — с переменным успехом.

С краю шла полусмазанная строка: «То ли я что-то делаю не так, то ли этот Юэ Ци уже переродился. Жаль, А-Цзю даже не попрощается».

Он возвращался к камере, где его не ждал, совсем не ждал Шэнь Цзю, и не знал, что будет делать. В груди стыла мёртвая, дурная кровь, не находя выхода. Он знал только то, что больше оставлять Шэнь Цзю там нельзя.

Голоса он услышал уже почти подойдя к нужному коридору.

— …Всё, что я смог найти. Прости.

Он сообразил скрыть своё присутствие перед тем, как заглянуть за угол. Перед решёткой стоял смутно знакомый ученик в форме Аньдин и протягивал Сяо Цзю какую-то красную тряпицу.

Ленту. Ленту для волос.

И тогда Юэ Цинъюань увидел, как Сяо Цзю плачет. Некрасиво кривясь, горбясь, как от ужасной ноши, комкая пальцами красный шёлк.

Юэ Цинъюань даже не понял, как добрался до дома наставника. Несмотря на поздний час, тот принимал у себя главу пика Цинцзин, Мо Цюнди. И даже это не остановило Юэ Цинъюаня от того, чтобы упасть на колени у ног наставника.

За грохотом в ушах он даже не слышал, что именно говорит и о чём просит. Потом он даже не мог толком вспомнить эти несколько минут. Кажется, он рыдал, хватаясь за колени наставника. Кажется, он выл в голос, капая кровью изо рта.

Пришёл он в себя на Цаньцяо, неделю спустя. Его не выпускали из постели ещё три дня, не говоря ни слова о том, что происходит снаружи, и Юэ Цинъюань чуть снова не впал в отклонение ци. Только поэтому его и выпустили — всё так же не обронив ни слова о том, что произошло за время его недуга.

Да это и не потребовалось.

На совете глав пиков за спиной Мо Цюнди стоял новый Первый ученик. Смотрел равнодушно поверх расписного веера, как будто был на Цанцюншань годами.

Он не разговаривал с Юэ Цинъюанем. Шэнь — теперь уже Цинцю — цапался с Лю Цингэ, походя издевался над Шан Цинхуа, перебрасывался остротами с Ци Цинци, был удивительно вежлив с Му Цинфаном, но рядом с самим Юэ Цинъюанем его как будто и не было. Только иногда Юэ Цинъюань ловил на себе взгляды — такие, будто он лично был виноват в смерти У Яньцзы, и более того, виноват в том, что Шэнь Цинцю разочаровался в нём.

Иногда ему хотелось встряхнуть Шэнь Цинцю за плечи и орать ему в лицо, пока ледяная маска не рассыплется крошевом.

«Что я должен был сделать?! Как я мог догадаться, что твой наставник вовсе не безумный убийца? Как я должен был это понять из твоих действий или слов?!»

Но Сяо Цзю был для Юэ Ци всем. Основой мира. Фокусом совершенствования и смыслом жизни. Поэтому он никогда бы на него не закричал и не доставил лишних хлопот.

Поэтому Юэ Цинъюань закрывал глаза на тёмные делишки, которые Сяо Цзю проворачивал с Шан Цинхуа, на вылазки в бордели, спрятанный в бамбуковой хижине безымянный меч, контрабандные безделушки, которые время от времени появлялись в его пользовании.

Когда Сяо Цзю притащил на пик рослого мужика, одетого в цветастые шёлковые одежды, закрывать глаза стало труднее.

— Сяо Цзю, где ты нашёл… эту деву?

— В борделе.

И ведь не соврал.

Время шло, на Цинцзин по ночам рыдал гучжэн, в бюджет приходили и уходили странные, необъяснимые суммы денег. Шэнь Цинцю скользил по Цанцюншань с величием лебедя, и казалось, что это будет длиться вечно.

А потом на испытаниях для новичков Шэнь Цинцю подозвал к себе оборванного мальчишку, на которого уже претендовал Лю Цингэ.

— Может быть так, что стать заклинателем для тебя невозможно. Что ты будешь делать тогда?

— Ну… Я всё равно попробую!

И глаза Сяо Цзю вдруг загорелись прежним огнём.

Юэ Цинъюань был безмолвным наблюдателем все последующие годы. Смотрел, как Лю Цингэ бегает на Цинцзин и возвращается, багровея щеками, как растут ученики Сяо Цзю, как новая служанка «девы с чжэном» отравляет жизнь юному Ло Бинхэ.

Утром перед Собранием бессмертных Юэ Цинъюань наблюдал, как Сяо Цзю ругает Ло Бинхэ, отбирая у него расчёску, которой тот, кажется, пытался выдрать себе все волосы. Сяо Цзю, ворча, трудился над кучерявой копной, пока пряди не заблестели на солнце, как промасленные нити. А потом достал из рукава красную ленту и вплёл её Ло Бинхэ в волосы, надёжно убирая мешающиеся пряди в пучок.

— Вот так, — сказал Сяо Цзю почти ласково, — и попробуй только меня опозорить, Ло Бинхэ. Домой тогда можешь не возвращаться.

Да, старый добрый Сяо Цзю.

Он казался… мягче. Светлее. Поставил на своего ученика немыслимое количество духовных камней, так что Юэ Цинъюань даже прикинул, хватит ли у них запасов в случае проигрыша.

…Когда демонические твари полезли из всех щелей, Сяо Цзю не стал задумываться ни на миг. Выхватил из рукава потёртую флейту, скупо кивнул Юэ Цинъюаню и ринулся в ущелье.

Краем уха Юэ Цинъюань услышал, как Сяо Цзю зло шипит на Шан Цинхуа:

— Там уже полно трупов. Я просто заставлю их избавиться от всех демонов. Всех. И если там будет Мобэй-цзюнь или ещё кто из наших добрых знакомых, я не собираюсь останавливаться.

Мобэй-цзюнь уже переходил им дорогу много лет назад, но Юэ Цинъюань знал, что Сяо Цзю говорит не об этом.

…Воистину, узнай об этом кто-то из внешних орденов, их бы всех казнили без малейших раздумий. И Юэ Цинъюаня первым, за попустительство.

В ущелье Цзюди был ад. Пронзительно визжала флейта — звук был ужасный, от него ныли зубы и больно сжималось золотое ядро; впору было поверить, что У Яньцзы специально вырезал её так, чтобы бесить окружающих. Прямо на глазах Юэ Цинъюаня тело какого-то мальчишки с вырванным горлом встало и вцепилось в загривок львиногривого хорька, который, скорее всего, и погубил его. Отовсюду раздавались вопли ужаса, и по спине у Юэ Цинъюаня бежали мурашки.

Значит, такова была сила У Яньцзы? Он тогда действительно пощадил их. Сяо Цзю, конечно, был неласковым противником, но он лишь тянул время. Если бы на Байлу тогда запела флейта, живым не ушёл бы никто.

А потом музыка оборвалась.

Chapter Text

Когда-то Лю Цингэ спросил у Тяньлан-цзюня, как получилось, что Шэнь Цинцю, слабый в общем-то боец, смог когда-то стать такой костью в горле всего мира заклинателей, что отплеваться толком не могли и сейчас.

Тяньлан-цзюнь отмолчался тогда, с непривычно серьёзным видом глядя в сторону. Так ничего и не ответил.

С самого начала Лю Цингэ знал — Тяньлан-цзюнь спас его не по доброте душевной.

…В пещерах Линси всегда было холодно. Он чувствовал этот холод, даже когда отклонение ци помутило ему рассудок и заставило слепо кидаться на всё вокруг: на стены, на самого себя, на подвернувшегося под руку Шэнь Цинцю. Тот рычал на него, сражаясь, как всегда, не в полную силу. От одной мысли, что этот… эта коварная змея когда-то смогла задержать и ослабить целую армию, кровь вскипала ещё больше. У Лю Цингэ было так горячо в груди, что ещё немного — и он смог бы зажарить Шэнь Цинцю огнём своего дыхания!

— Да твою ж мать! Бог войны, как же… — Шэнь Цинцю не успел вовремя уйти от удара и отлетел к стене, зажимая порез на плече. Лю Цингэ довольно оскалился. Теперь-то он должен будет принять его всерьёз!

— Дерись! — прорычал он. — Ну же, давай! Покажи мне, что в тебе такого особенного!

Шэнь Цинцю оскалился в ответ, как загнанная в угол собака. Лоск с него слетел абсолютно.

Хорошо. Так и должно быть!

А потом сзади раздался чужой голос.

— Боюсь, самое особенное в нём — это я.

Ладонь впечаталась ему между лопаток так, что щёлкнул позвоночник. Меридианы залило вязкой, горячей ци, от которой Лю Цингэ захлебнулся воздухом. Он невольно замер, когда тело стало слишком чужим, чтобы слушаться, и тогда Шэнь Цинцю настиг его. Ударил рукой в грудь напротив сердца, прямо напротив другой ладони, и Лю Цингэ закричал, преполняемый двумя потоками энергии. В нём не осталось места больше ничему — ни ци, ни его отклонению.

Когда он в следующий раз открыл глаза, то увидел самое прекрасное лицо на свете.

Небесный демон Тяньлан-цзюнь был куда красивее без белил и румян. Встрёпанный, как будто только что вылез из постели, халат бесстыдно распахнут на груди, демонстрируя полное отсутствие белья.

— …не разрешал тебе ничего в меня засовывать! — ворчал противным голосом Шэнь Цинцю.

— Ай, это для твоего же блага! — беззлобно огрызнулся Тяньлан-цзюнь, бездумно ероша волосы Лю Цингэ. Это было приятно, это было так приятно. Его голова лежала на коленях Тяньлан-цзюня, щека прикасалась к полоске голой кожи меж разошедшимися полами одеяния, и всё тело болело, горело, ломило — но было живым.

Шэнь Цинцю продолжался возмущался, а Тяньлан-цзюнь вдруг негромко, нежно засмеялся, прикрывая свои чудные пурпурно-красные глаза.

— Малыш Шэнь, да благодаря кровяным паразитам я и понял, что ты с кем-то дерёшься не на жизнь, а на смерть, когда должен был медитировать. Скажи им спасибо, иначе поутру из пещер вытаскивали бы труп. Или два трупа.

— Труп обеспечить никогда не поздно, — ледяным голосом заявил Шэнь Цинцю и свирепо посмотрел на Лю Цингэ.

А. Это значит, он будет жить. Шэнь Цинцю так смотрел на него только тогда, когда опасность оставалась позади.

Лю Цингэ уже успел это понять.

…Во всём был виноват Шан Хуа. Как ни гадай, как ни поворачивай, а всё упиралось именно в него.

Проблема была даже не в том, что Шэнь Цинцю спас Лю Цингэ. И не в том, что Лю Цингэ этого вначале не понял. Нет! Проблема была в том, что Шан Хуа это увидел, запомнил и успел растрезвонить по всем пикам, не пытаясь даже убедить Лю Цингэ в добрых намерениях шисюна. Правильно сделал, в общем-то, Лю Цингэ бы не поверил, но в результате его подрывных действий за Лю Цингэ закрепилась репутация неблагодарного гордеца, дурно воспитанного и вдобавок не отличающегося особым умом.

«Чего же вы хотите от Байчжана?», шептались у него за спиной. «Не по уму же их там отбирают».

Это было… обидно.

Среди простолюдинов стала популярна обидная песенка о боге войны с Байчжаня, который был силён всем, кроме головы. Будь Лю Цингэ действительно таким идиотом, как в ней пелось, он бы может и не понял сразу же, откуда она взялась. Но он узнал те два аккорда и перелив, которыми пару недель назад забавлялся на цине Шэнь Цинцю и пошёл лично спросить с него за подобную подлость.

…На следующий день был совет Хозяев пиков. Шэнь Цинцю стоял через четыре места от него, невозмутимый, как каменная статуя. Ни складочки на одеждах, ни синяка, ни ссадинки.

Песня обзавелась новыми куплетами через пару лет, когда на советах они уже не стояли за спинами наставников, а сами сидели в их креслах.

— Когда вы двое успокоитесь? — как-то спросил Юэ Цинъюань, глядя на них тоскливыми замученными глазами. Шэнь Цинцю, само изящество и манеры, немузыкально фыркнул и залпом допил свой чай. Он сидел с абсолютно прямой спиной, в неизменных белых и зелёных шелках и смотрел на Лю Цингэ как на кучку у себя посреди гостиной.

Вчера это воплощение утончённости повисло на изгороди и пнуло Лю Цингэ в лицо, да так, что синяк до сих пор не сошёл.

Шэнь Цинцю смотрел на него поверх чашки из тончайшего фарфора и улыбался одними глазами. Очень издевательски улыбался.

Невзирая ни на какие песенки, Лю Цингэ вовсе не был идиотом. И слепцом тоже не был. Он видел среди прочего, как Шэнь Цинцю изводит Шан Цинхуа — его кто только не изводил, включая братца-подметальщика. Куда удивительнее было, что несмотря на его жалкое… всё, Шан Цинхуа всё же стал главой пика Аньдин. Как только в Цанцюншань появился Шэнь Цинцю, ряды недоброжелателей Шан Цинхуа стали стремительно редеть.

Это можно было терпеть. Лю Цингэ и терпел — и то, что Шэнь Цинцю украл у него из-под носа перспективного ученика, и то, что вместе с Шан Цинхуа вёл дела с демонами, и даже то, что они бегали по борделям в свободное время, позоря имя ордена.

А потом Шэнь Цинцю привёл его к Тяньлан-цзюню. И Лю Цингэ перестал терпеть и просто принял всё это.

Лю Цингэ не любил тех, кто пускает пыль в глаза, не любил коварства и подлости.

— Тебе и правда стоило родиться демоном, — задумчиво сказал Тянлан-цзюнь, отставив в сторону нетронутую пиалу с вином. — Человек из тебя неправильный.

Шэнь Цинцю сидел в стороне, покачиваясь, как задетая кукла-неваляшка, как человек, которого сломали об колено и оставили только одну опору — горе.

Они пили уже три часа, и Цинцю до сих пор не произнёс ни слова, не проронил ни слезинки. Вместо него плакал Шан Цинхуа.

Небесный демон и трое Властелинов пиков — какая почётная компания на поминках. Многие бы сказали, что несчастному Ло Бинхэ несказанно повезло.

Лю Цингэ раньше не понимал смысла в поминках. Если бы убили кого-то из его близких, Лю Цингэ бы нашёл виновного и отомстил. Этого было бы достаточно. Убей врага — заглуши боль сердечную.

Как сказал бы Тяньлан-цзюнь, очень по-демонски. Демоны вообще оказались на диво просто и понятно устроенными.

Но здесь некого было убивать.

Шэнь Цинцю взял пиалу Тяньлан-цзюня и выпил залпом. Тот тревожно покосился на него, но промолчал, вместо этого потянувшись за чжэном. Сегодня из-под его пальцев выходили только печальные, высокие ноты.

— Я слышал, Юэ Цинъюань доставил три тысячи духовных камней, — сказал вдруг Тяньлан-цзюнь. — Что будешь с ними делать?

Шэнь Цинцю горько усмехнулся.

— Какой в них прок теперь? Хочешь отдам тебе?

— А мне они на что?

— Не знаю. Сделай серёжки для Ша Хуалин. Выкинь. Что хочешь.

Губы у него уродливо кривились. Лю Цингэ невольно вспомнил измученного горем и ненавистью пленника, которого когда-то притащили на Цюндин, буквально спеленутого вервием бессмертных. Первые несколько дней за его ненавистью нельзя было разглядеть больше ничего.

А потом за одну ночь он вдруг… Выгорел. Будто пожар, залитый ливнем и оставивший горькое пепелище. После глава пика Цинцзин прикрыл пепел и неузнаваемые головёшки светлыми шелками, и охваченный ненавистью пленник стал вдруг однокашником, а наставники в один голос приказали им принять его и довериться, как старшему брату.

Сейчас на Лю Цингэ снова смотрел загнанный в угол зверь. Только решёток не хватало.

Шан Цинхуа всхлипнул и потянулся за новым кувшином, неловко покачнувшись.

— Прости, Шэнь-шисюн! — промямлил он. — Этот шиди так виноват… Ты всё верно говорил. Я заигрался, я стал слишком самонадеян… Прости меня!

Шэнь Цинцю молчал, глядя куда-то сквозь стены, сквозь заросли бамбука и горный массив. Его пальцы судорожно сжимались и разжимались, как будто он всё ещё был в ущелье Цзюди и играл на старой флейте мелодию погибели. Флейта приказывала — и мёртвые вставали с земли, устремляясь к своим убийцам, кем бы они ни были. Флейта повелевала — и духи погибших свивались в нерушимые канаты из теней, арканя всех демонических тварей, всех, что были там на тот момент.

Лю Цингэ был там. Лю Цингэ видел всё: и то, как корчились монстры, которых рвали заживо на части мёртвые руки и челюсти, и как, визжа и извиваясь, ползли по земле тела демонов, волочась за призрачными удавками, и как на лбу Ло Бинхэ вдруг вспыхнула алая печать и он — мгновенно! — стал для флейты врагом.

У него даже меча не было. Чжэнъян разбился в бою с Мобэй-цзюнем.

Шэнь Цинцю тоже это видел. Он был там, смотрел неверящими глазами на то, как его ученика волокут в бездну, и опомнился слишком поздно.

Самое ужасное, что Лю Цингэ его понимал. Демоны славятся тем, что умеют наводить морок, и то, что Шэнь Цинцю не разобрался сразу, что перед ним не иллюзия, порождённая паникующими тварями, было вполне объяснимо.

Но…

— Ты знал? — тихим, опасным голосом спросил Шэнь Цинцю, не сводя глаз с чего-то, чего не видел Лю Цингэ.

Тяньлан-цзюнь вздохнул и повернулся к нему. Его красивое лицо было непривычно серьёзным.

— Конечно знал, — сказал он ровным голосом. — Малыш Шэнь, как же так получилось, что не знал ты? Мальчишка ведь одно лицо с моей Су Сиянь. И по времени подходит.

Рука Шэнь Цинцю вдруг схватила лежавший рядом с ним цинь и выстрелила вперёд. Лю Цингэ не успел перехватить её, но успел схватить самого Шэнь Цинцю в охапку.

— Ублюдок! — закричал Шэнь Цинцю, барахтаясь в его хватке. — Тварь, откуда мне знать, как там выглядела твоя Су Сиянь?! Я её никогда не видел!

Тяньлан-цзюнь молча стёр с лица и волос кровь и обломки дерева.

— Прости, — тускло сказал он. — А-Гэ, прошу, проводи его до дома.

Лю Цингэ некстати вспомнил, что обычно пьяного Шэнь Цинцю забирал Ло Бинхэ, и невольно сглотнул горечь.

— Нет! — замычал Шэнь Цинцю, тщетно пытаясь вырваться. — Не смей. Не смей!

Лю Цингэ всё же вытащил его наружу и замер, случайно бросив взгляд на лицо однокашника. Шэнь Цинцю плакал.

— Не хочу туда, — выдавил он. — Бинхэ нет… Я не хотел! Я правда не хотел!

— Я знаю, — хрипло сказал Лю Цингэ, неуклюже похлопывая его по плечу. — Ты же не знал.

Шэнь Цинцю встал, как вкопанный, глядя на него безумными глазами.

— Не знал! — Простонал он. — Не знал!

Он всхлипнул и вдруг кинулся куда-то вбок, чуть не полетев в кусты.

— Куда тебя несёт?! — зарычал Лю Цингэ, стараясь перехватить его поудобнее.

— Юэ Ци! Мне нужно к Юэ Ци! — задыхаясь твердил Шэнь Цинцю, уворачиваясь от его хватки. — Не знал!

Лю Цингэ едва успел вовремя услышать хруст гравия вдалеке да учуять демоническую ауру. Осознание близкой опасности в любой другой день наполнило бы его радостью, но сейчас рядом с ним был полубезумный Шэнь Цинцю, и Лю Цингэ, к сожалению, знал его слишком хорошо, чтобы не понимать — будь он хоть трижды пьян и вымотан, но сидеть сейчас в стороне не будет. Не с этим противником.

Ему удалось скрутить Шэнь Цинцю и запечатать его голос всего за пару ударов сердца до того, как демон оказался в поле зрения.

По тропинке шёл высокий статный мужчина в одеждах пика Аньдин. Он нёс на спине шмыгающего носом Шан Цинхуа а тот, кажется, вовсе не понимал, где он и что происходит.

— Мой король, — жалобно сказал он. — Мой король, у меня шицзы погиб. Моего шицзы больше нет. — Его глаза снова наполнились слезами. — Такой славный мальчишка был, мой король…

Мобэй-цзюнь на мгновение опустил голову и перехватил Шан Цинхуа поудобнее. Затем вздохнул и прямо на глазах Лю Цингэ открыл портал, куда и шагнул со своей скулящей ношей.

— Облажался он, — мрачно сказала бледная Ша Хуалин, выходя из темноты. Одежды пика Цинцзин до сих пор смотрелись на ней странно, хоть и носила она их уже несколько лет.

— Глава Байчжань, я позабочусь о том, чтобы наставник Шэнь добрался в целости и сохранности. Вы можете идти домой.

У неё было усталое лицо. Она не любила Ло Бинхэ, изводила его всеми возможными способами с того дня, как Тяньлан-цзюнь сделал её своей служанкой, но явно не желала ему такой смерти.

— Он хотел найти… Юэ Ци, — вспомнил Лю Цингэ, передавая парализованное тело в руки Ша Хуалин.

— А. К счастью, я догадываюсь, кто это. — Она взвалила взрослого крепкого мужчину на спину с такой лёгкостью, будто ей дали мешок с пухом. — Доброй ночи.

В голове Лю Цингэ вдруг промелькнула мысль, что Ша Хуалин дралась с Ло Бинхэ почти каждый день. Из засады и прямо, не пренебрегая никакими уловками, но тем не менее, мальчишка ухитрялся каждый раз побеждать.

Он не стал возвращаться на Байчжань. Вместо этого ноги принесли его обратно к домику, из которого доносились тоскливые звуки чжэна.

— А-Гэ, — рассеянно поприветствовал его Тяньлан-цзюнь, продолжая терзать струны.

Рана на его лице уже полностью закрылась. Если бы не кровь в волосах, Лю Цингэ не смог бы сказать, не привиделась ли ему спьяну та стычка.

Он молча сел бок о бок с Тяньлан-цзюнем и приготовился ждать. Ждать он не любил, не умел, не считал нужным почти никогда. Но этой ночью больше ничего не оставалось ничего другого.

Тяньлан-цзюнь прервал игру и со вздохом положил голову ему на плечо. Лю Цингэ осторожно потёрся щекой о растрёпанную макушку и почувствовал, как мгновенно расслабляется жилистое тело рядом с ним.

— А-Гэ, А-Гэ… Отчего ты не родился демоном? Ты совсем неправильный человек…

Лю Цингэ не стал тратить дыхание на пьяные бредни и молча обхватил руками обмякающее тело. Он не был силён в делах любовных. Или в складывании стихов. Или в словах. Но, кажется, Тяньлан-цзюня всё устраивало.

— Не злись на Малыша Шэня, А-Гэ… Он горюет.

— Он не знал, — полувопросительно сказал Лю Цингэ, неловко гладя костистую спину через шёлк дорогого халата.

— Он не знал, я не знал, ты не знал… Невозможно знать всё на свете. Шан Цинхуа заигрался в торговца информацией, думая, что Мобэй-цзюнь полагается в своих решениях только на него. Мобэй-цзюнь верил, что Шан Цинхуа задумал неладное. Шэнь Цзю думал, что может переиграть прошлое. Я… Я думал, что знаю, что делаю. И посмотри ,что получилось.

Внутренний голос, похожий на Шэнь Цинцю, подсказал Лю Цингэ, что на это ответить.

— Как хорошо, что у нас на Байчжань не учат слишком много думать.

Тайлань-цзюнь расхохотался, уткнувшись лицом ему в грудь.

— И поэтому ты умнее всех нас вместе взятых!

Он улыбался Лю Цингэ, сбросив на время все свои маски — красноглазый, растрёпанный, невыразимо прекрасный. И довольно заурчал, когда Лю Цингэ потянулся за поцелуем.

Они свернулись на полу клубком, переплетясь, как корни деревьев.

— Шэнь Цинцю не дадут теперь покоя, — сказал Лю Цингэ, баюкая на груди косматую голову любовника. — Эта сила… Я не знаю, смог бы я выиграть у него в честном поединке.

— Малышу Шэню далеко до У Яньцзы, — Тяньлан-цзюнь по-кошачьи потёрся щекой о то место, где лучше всего было слышно биение сердца, и снова замер. — А-Гэ, если бы в Цзюди был У Яньцзы, он бы поднял всех. И мёртвых демонов, и мёртвых тварей — всё, что когда-либо умерло в ущелье Цзюди. Мне до сих пор непонятно, как Малышу Шэню позволили выжить?

Лю Цингэ невольно поёжился.

— Я слышал, за него просил Юэ Цинъюань. Замолвил словечко перед предыдущим главой, а потом…

— А потом предыдущее поколение явно решило придержать такое оружие для Цанцюньшань. — Тяньлан-цзюнь задумчиво прикусил костяшку своего пальца. — Знаешь, а ведь Малыш Шэнь весьма посредственно играет на флейте. Цинь бы ему давался куда лучше. Но он вечно берётся за него… не вовремя.

Лю Цингэ вспомнил, как Шэнь Цинцю играл какую-то тоскливую, зовущую мелодию за пару часов до того, как этот самый цинь разбился об голову Тяньлан-цзюня. Мелодия была странной и не более, но лицо Шэнь Цинцю стало потом чернее тучи, и именно тогда он перестал говорить и занял свой рот исключительно вином.

— Когда-то У Яньцзы записал эту песню, чтобы вызвать дух покойного друга Малыша Шэня. Песня вызывала кого угодно, но не того, кого они хотели услышать. — Тяньлан-цзюнь завозился, устраиваясь поудобнее. — А потом выяснилось, что паршивец, оказывается, жив. Потому песня и не могла его призвать. Не получится допросить душу, если она занимает живое тело.

Лю Цингэ подскочил, как от удара. Он в ужасе уставился на Тяньлан-цзюня.

— Ты… Но чего мы ждём?! — он зашарил глазами по углам, будто проход в Бездну мог открыться прямо здесь.

Если душа Ло Бинхэ не явилась на зов, значит — не всё ещё потеряно!

— Угомонись! — засмеялся Тяньлан-цзюнь, силком укладывая его на пол. — Из всех, кто мог бы открыть портал в Бездну, жив и на свободе сейчас только Мобэй-цзюнь. Который так равнодушен к страданиям Шан Цинхуа, что вырядился учеником Аньдин и лично пришёл за ним. Будь Малыш Шэнь поспокойнее, он бы сам всё понял.

— Ты так уверен, что Ло Бинхэ в силах выжить, пока его не найдут?

— Конечно! — с нескрываемой гордостью сказал Тяньлан-цзюнь, вжимая его в пол. — Это же мой сын!

Chapter Text

Ло Бинхэ совсем не так планировал возвращаться в мир людей. Вначале, в Бездне он мечтал о спасении. О том, что хоть кто-то найдёт его, или что найдётся выход, или что всё это окажется изощрённым кошмаром, навеянным обиженным Мэнмо.

Обретя Синьмо, Ло Бинхэ познал желание вернуться во главе армии, чтобы отомстить всем, кто его бросил, чтобы они пожалели, что не спасли его раньше, что оставили его гнить там, внизу и даже не попытались забрать назад. Он вернётся, и заставит их страдать, заставит на коленях молить о прощении, на коленях, на коленях, так, чтобы можно было взять за волосы и…

Перед глазами на этом месте возникало бледное лицо шицзуня, на котором медленно проступал смертный ужас. От этого сердце больно подскакивало, и Синьмо недовольно затихал.

Нет. Нет. Шицзунь не хотел его смерти. Это явно была ошибка.

Ло Бинхэ провёл в Бездне год, прячась от ненасытных тварей, беспощадных бедствий и проклятого Мобэй-цзюня, который, казалось, следовал за ним по пятам. Проклятье, неужели демоны и правда настолько подвержены одержимости?!

Но Ло Бинхэ был учеником Шэнь Цинцю и он умел добиваться невозможного! Каждый раз уходя от неутомимого преследователя, Ло Бинхэ радовался своей удаче и с благодарностью судьбе жрал очередную невезучую тварь, которую удавалось поймать и запечь в исходящей жаром почве.

Не самая утончённая кухня, но что поделать.

С Синьмо стало проще. Проще выживать, проще убегать. Проще убивать. И уже как просто было поставить Мобэй-цзюня на колени, напоить своей кровью и знать теперь точно, что он никогда! Не подберётся со спины! И не настигнет его во сне!

Во дворце Мобэй-цзюня был Шан Цинхуа, и это всё осложняло. Ло Бинхэ наткнулся на него абсолютно случайно и не увидел бы его за завалами документов, если бы тот не застонал знакомо и страдальчески.

— А, — сказал Шан Цинхуа, глядя на него расфокусированным взглядом. — Значит, я всё-таки умер. Теперь понятно, почему они в третий раз присылают абсолютную чушь вместо отчёта.

— Что? — искренне не понял Ло Бинхэ.

— А может, вся эта жизнь была адом? — задумался Шан Цинхуа, почёсывая нос кисточкой. Его веснушчатое лицо уже было перемазано чернилами и сейчас он добавлял свежих с беспечностью ребёнка. Ло Бинхэ завороженно наблюдал. — Что на Аньдин, что здесь… завалы работы и никакой благодарности! Да! Это ад!

Подошедший сзади Мобэй-цзюнь кашлянул и, уважительно поклонившись Ло Бинхэ, быстро подошёл к Шан Цинхуа.

— Шёлк из паутины вымерших паукодемонов, — с тоской сказал Шан Цинхуа, глядя на измазанные кровью и копотью одежды Мобэй-цзюня. — Мой король, за что вы меня так ненавидите?

Ло Бинхэ фыркнул.

— Я не думаю, что он чувствует к тебе нечто настолько сильное, — успокоил он Шан Цинхуа. — Не волнуйся.

Руки Мобэй-цзюня сжались в кулаки, но тут же расслабились. Он молча схватил Шан Цинхуа за шкирку и закинул себе на плечо, как тюк с тряпьём.

Вначале Ло Бинхэ думал, что Мобэй-цзюнь похитил владыку Аньдин — чтобы доказать своё превосходство, ну или ещё из-за чего-нибудь. Но время шло, никаких попыток спасти человека, отвечающего за логистику, не предпринималось, а Шан Цинхуа добросовестно корпел над бумажками и, кажется, пытался внедрить какую-то систему обеспечения помимо действующей сейчас «достань мне это немедленно, или сожру».

Справедливости ради, эта система уже не действовала, потому что сожрать Мобэй-цзюнь не давал. Даже надкусить.

А потом Ло Бинхэ зашёл как-то в комнату без стука — потому что по закону мира демонов этот дворец был его, и комната была его, и вообще всё, что принадлежало Мобэй-цзюню было его — и увидел их за столом, пьющих чай. Пьющих. Чай.

У Шан Цинхуа было одновременно и несчастное и очень довольное лицо, и вдруг Ло Бинхэ показалось, что вокруг стены из стеблей бамбука, что он стоит в дверях с подносом и ждёт, пока шицзунь подзовёт его, а Шан Цинхуа как раз пришёл за заказом на новые шелка для Сестрицы Тянь или для оценки диковинок, которые шицзунь то и дело привозил из своих странствий, и всё хорошо, и никакого Собрания не было, а что болит в груди — так это верзилы с Байчжань снова пытались померяться силой. И шицзунь сейчас повернётся, посмотрит на него и всё поймёт с первого взгляда, как будто может видеть синяки под одеждой. И снова скажет с незлобной досадой: «Бинхэ, ну что ты за овца?»

— Цзюньшан?

Ло Бинхэ моргнул. Он стоял в кабинете, заваленном бумагами, в воздухе пахло чаем, который любили на Цанцюн и который нельзя было просто так достать в северных пустошах. Шан Цинхуа смотрел на него с лёгким, неправильным испугом — скорее, как будто Ло Бинхэ может подкинуть ему ещё работы, а не, к примеру, оторвать руки и ноги.

Шан Цинхуа не боялся. Значит, он считал, что ему нечего бояться. Ло Бинхэ невольно вспомнил, как часто у них на Цинцзин появлялись травы и охотничьи трофеи из мира демонов. И как часто Шан Цинхуа оказывался у них в гостях аккурат перед очередным таким трофеем.

— И как поживает шицзунь? — спросил он хрипло, не сводя взгляда с чуть побледневшего лица. Ага, а вот теперь правильно. Помни, кто перед тобой.

Мобэй-цзюнь вдруг сдвинулся, перетягивая внимание на себя. Как большой пёс, который встаёт между разъярённым хозяином и провинившимся ребёнком: нападать он бы не посмел, но вот подставиться сам…

Шан Цинхуа с завидной выдержкой допил свой чай и поставил чашку на стол с негромким стуком.

— Отчего бы Цзюньшану не спросить его самого? — спросил он старательно ровным голосом.

…Шицзунь был беспощаден к нему. Шицзунь был беспощаден ко всем. Шицзунь вырывал Ло Бинхэ сердце каждым словом, безжалостно указывая ученику на все ошибки, какими бы незначительными они ни были. Шицзунь нёс его на руках, когда Ло Бинхэ поранился на тренировке. Шицзунь называл его бесполезной овцой. Шицзунь сказал Сестрице Тянь: «Да кто ты, чтобы критиковать моих учеников?»

Шицзунь ругал его, когда старшие соученики, а после и вояки с Байчжань повадились чесать об него кулаки. Шицзунь заставил его читать трактаты о военном искусстве и научил ставить ловушки.

Шицзунь пришёл его защитить. Шицзунь сбросил его в Бездну.

Чем дальше, тем больше Ло Бинхэ разрывало надвое. Жить так было невозможно. Он пытался сбежать от этого безумия — вначале в битвы с другими князьями демонического мира, потом вообще в мир людей. В мире людей стало ещё хуже. Потому что шицзунь был здесь, дышал одним с ним воздухом, ходил по одной земле и Синьмо бы мог позволить Ло Бинхэ увидеть его в любой момент.

«Бинхэ, ну что ты за овца?»

И рука снова опускалась. Шицзунь ненавидит демонов. Шицзунь не хотел ему вредить. Если Ло Бинхэ его увидит, то…

Старый хозяин дворца Хуаньхуа оказался очень радушным хозяином. Даже слишком радушным. Ло Бинхэ только поражался про себя. Внешне (да и той частью души, что вспоминала всё зло, сделанное шицзунем) он принимал внезапную милость, как должное, но от богатых покоев, в которых его поселили, его брала оторопь. Это были покои личного ученика. Прямо под покоями Старого хозяина. Ло Бинхэ даже нашёл соединявший их потайной ход, которым не пользовались, пожалуй, лет двадцать.

Старый хозяин дворца всегда приглашал Ло Бинхэ на трапезу в свой личный павильон. Он был внимателен, смотрел, не сводя глаз и понимающе улыбаясь.

«Шэнь Цинцю — коварный человек», — говорил он.

И: «Его руки всегда были в крови, как и у его мерзкого наставника».

И: «Знал бы ты, сколько человек пострадало от его злодеяний».

Цю Хайтан плакала, стоя на коленях и молила о справедливости. Синьмо заинтересованно дрогнул, и взгляд Ло Бинхэ сам собой упал на её искусанные губы, на тонкую талию, на…

«Овца!»

Этой ночью Ло Бинхэ не выдержал и проскользнул в сны шицзуня, как угорь между прутьями корзины. Он не знал, что именно рассчитывает там увидеть: признание в совершённых преступлениях? Что за глупость…

Шэнь Цинцю стоял на коленях и скрёб ногтями скалу. Вокруг выло, кричало, стонало что-то невидимое, но страшное. Ло Бинхэ подошёл к учителю сзади. Рядом с Шэнь Цинцю валялся поломанный, затупившийся Сюя. Руки Шэнь Цинцю, которыми он неутомимо скрёб по скале, были покрыты красным.

Из скалы лилась ярко-алая лента. Шэнь Цинцю, задыхаясь, пробивался через скальные породы вокруг неё, царапал камень с одержимостью безумца. Лента в его руках расплывалась кровью и проливалась вниз. Вокруг коленей Шэнь Цинцю разлилась уже целая лужа, но он не останавливался.

— Шицзунь, — сглотнув комок, позвал Ло Бинхэ. — Шицзунь, остановитесь.

Шэнь Цинцю даже не повернул головы. Его пальцы были покрыты кровью, и Ло Бинхэ в ужасе понял, что это из-за того, что кожа с них уже полностью ободрана. Шэнь Цинцю уже не мог скрести камень ногтями, их не было. По скале скрежетали его кости.

— Шицзунь! — Ло Бинхэ упал на колени и схватил его в охапку, прижимая его изувеченные руки к груди. — Остановитесь!

— Пусти! — хрипло выплюнул Шэнь Цинцю. Его тело забилось в руках Ло Бинхэ, как сильная, опасная змея, вырывающаяся из хватки хищника. — Пусти меня, я должен его спасти! Пусти меня!

— Кого спасти? — Бинхэ чуть не плакал. — Шицзунь, я здесь!

Вой и звуки битвы вокруг вдруг зазвучали по-другому, а когда Ло Бинхэ поднял голову, над ними нависал не полог туч, а мрачные своды пещеры.

Кровь стала горячей, так, что обожгла Ло Бинхэ кожу. Он вздрогнул.

Теперь лента вела не в скалу. Перед ними лежал человек в окровавленной одежде.

— Я… так горжусь тобой… А-Цзю… — прохрипел он.

Шэнь Цинцю закричал юным, высоким голосом, выгибаясь в хватке Ло Бинхэ, как от невыносимой боли.

Ло Бинхэ проснулся со всхлипом. Грудь распирало от ужаса, глаза горели от слёз и он никак не мог успокоить дыхание.

Это… он не ожидал такого. Он не знал, как на это реагировать. Даже Синьмо, напевавший ему всё время песню отмщения, замолчал.

Бинхэ выдохнул и снова решительно потянулся к снам учителя. Заглядывать в них он больше не рискнул, но торопливо подменил кошмар созданной на скорую руку грёзой. Сонное утро, солнце за прозрачными занавесями. Лень вставать. Всё хорошо. Всё спокойно.

Спасать никого не надо.

Бинхэ всхлипнул от облегчения, чувствуя, как разум Шэнь Цинцю успокаивается. Потёр глаза, стирая слёзы.

Ему нужно было увидеть шицзуня лично. Благо, в Цзиньлане бушевала чума явно неестественного происхождения. Цанцюншань не мог оставить это без внимания. А расследовать, конечно, отправят самого умного властелина пика. Не Лю-шишу же.

Ожидание было нестерпимым. Мучительнее, чем постоянный голод, страх или чувство тяжёлой поступи за спиной. Грядущая встреча нависала над головой, воспоминания путались, и вздумай кто расспросить Ло Бинхэ о его жизни под крылом Шэнь Цинцю, он бы не смог вразумительно ответить. Истина пряталась от него в стеклянном лесу.

Поэтому он не показывался на глаза шицзуню до поры до времени. Поприветствовал Му Цинфана, пересёк дорогу Лю Цингэ, но стоило только подумать о том, чтобы встать лицом к лицу с Шэнь Цинцю, как ноги начинали позорно дрожать.

Поэтому Ло Бинхэ лишь стоял в сторонке, пытаясь усмирить бурю внутри, когда Цю Хайтан высказала свои обвинения. Шэнь Цинцю смотрел на него, сузив глаза и не обращая внимания на рыдающую женщину, а Ло Бинхэ почему-то понял, что сколько бы времени ни прошло, шицзунь всё равно видит, что ему больно. На Ло Бинхэ смотрели и выводили оценку цветной тушью, выделяя все недостатки.

Невыносимо.

— Потаскууууха! — взвыла Ша Хуалин, и Ло Бинхэ вздрогнул, переводя на неё взгляд. Он не узнал её! Как он мог её не узнать? Пусть даже она и замаскировала свою внешность, пусть оделась в цвета Цинцзин, но он должен был почуять её ещё на подходе в город! Когда-то он боялся её ничуть не меньше Мобэй-цзюня. «Почему?» — подумал он, глядя на Ша Хуалин трезвым взглядом. Она была на две головы ниже его и раза в два слабее. Почему бы ему её бояться?

— Проныра! Скольких заклинателей ты так попыталась очернить?! — взвизгнула Ша Хуалин и вцепилась в волосы Цю Хайтан.

«А. Вот поэтому».

Один удар сердца никто даже не шевелился, а клубок из двух визжащих тел катался по земле, оставляя за собой клочья одежды, волосы и… капли крови?!

Ло Бинхэ опомнился и бросился вперёд. Этого он не ожидал! Но должен был! Это ведь Ша Хуалин, демоница во всех смыслах!

Он был не один такой: рядом, пыхтя, пытался разнять девиц Мин Фань, пожертвовав рукавом и достоинством, когда у него ничего не получилось. Растащить же драку удалось лишь когда подоспели Гунъи Сяо с Лю Цингэ. Ша Хуалин была растрёпана, но, как обычно, очаровательна. Она тяжело дышала, раскрасневшись, глаза её полыхали — ну прямо дева-воительница из сказаний! А вот Цю Хайтан с заплаканным, исполосованным лицом, разорванной одеждой и вороньим гнездом на голове тянула разве что на горожанку, пережившую захват города со всем вытекающим. Ло Бинхэ прямо чуял, как меняется отношение зрителей. Жалкая Цю Хайтан, которую только что обвинили в мошенничестве и клевете, утончённый Шэнь Цинцю и пылающая благородным (ха!) гневом служанка, защищающая честь и достоинство своего господина (ха-ха!). Мелочное зло покарано, ложь, конечно же, считай раскрыта, публика рукоплещет и расходится с чувством глубокого удовлетворения. Всё как рассказывал шицзунь!

Шэнь Цинцю потёр переносицу, кисло поджав губы, и решительно повернулся к адептам Цветочного дворца.

— Чтобы избежать дальнейших непотребных зрелищ, этот мастер согласен пройти в Цветочный дворец, пока это недоразумение… не разрешится окончательно.

Что?! Зачем? Кажется, никто уже не осмелился об этом даже заикнуться, что же это?..

— Ши… — начал было Ло Бинхэ, но осёкся. Шэнь Цинцю смотрел на него бешеными глазами, выцветшими от ярости. Инстинкт заставил Ло Бинхэ заткнуться так резко, что несказанное застряло в горле, как кусок чёрствой лепёшки.

Гунъи Сяо почтительно поклонился, аккуратно повязывая шнур вокруг безропотно подставленных запястий. Мир всё так же безумно кружился вокруг Ло Бинхэ, отказываясь обретать какой-либо смысл.

Когда шицзуня провели мимо, на его губах играла лёгкая, почти незаметная улыбка. Точно такую Ло Бинхэ видел в зеркале перед битвой, в исходе которой был уверен.

Даже связанный, Шэнь Цинцю ухитрялся выглядеть так, будто не стоит на коленях в Водной тюрьме, а медитирует где-то у себя в бамбуковой роще. Ло Бинхэ привычно восхитился учителем и поторопился подойти.

— А, — меланхолично сказал Шэнь Цинцю, не открывая глаз. — Пришёл-таки.

— Этот ученик просит прощения за задержку, — выпалил Ло Бинхэ, неловко опускаясь на колени.

— Этот учитель уже ждал три года, — прохладно парировал Шэнь Цинцю, — так что ты мог бы не торопиться и дальше.

Ло Бинхэ опустил голову, проглатывая оправдания. Что он мог сказать? Что битва с Мобэй-цзюнем была чем-то, чего он никогда бы не предвидел? Что он никогда не желал такого исхода?..

Что не винит учителя?

Перед глазами уже привычно промелькнуло бледное, искажённое болью и потрясением лицо Шэнь Цинцю, у которого перед глазами потоки тёмной энергии утаскивали его ученика в Бездну.

— Учитель… отчего вы не отрицали обвинения Цю Хайтан? — в глазах щипало и Ло Бинхэ понимал, что на едкие пары Водной тюрьмы списать это не удастся списать. — Разве вы не учили нас, что главное — выжить и перегруппироваться?

— Глупый зверёныш, — сухо сказал Шэнь Цинцю, открывая наконец глаза. — Где бы я перегруппировывался? И с кем? Старый господин дворца хотел меня захватить и не остановился бы ни перед чем. Я нужен ему почти так же сильно, как и ты.

— Я?!

Шэнь Цинцю легонько улыбнулся.

— Старый извращенец. Стоило его отравить ещё тогда… Запомни, Бинхэ, не давай горю перерезать тебе сухожилия. Иначе потом проблем не оберёшься.

— Учитель, зачем ему мы?

— Я единственный, кто знает, какой именно ключ У Яньцзы вписал в запечатывающие Тяньлан-цзюня заклинания, чтобы ослабить его путы.

— Но ведь… — Ло Бинхэ сухо сглотнул, встряхивая головой. — Разве не был Тяньлан-цзюнь запечатан усилиями всех кланов?

Шэнь Цинцю недобро улыбнулся — и на секунду его глаза будто сверкнули красным.

— В битве против Тяньлан-цзюня участвовали множество заклинателей. Там можно было отличиться, показать себя, а мой наставник хотел продемонстрировать мне слаженную работу армии заклинателей. А потом… потом мы кое-что выяснили. Кое-что, что наполнило сердце моего наставника состраданием к демону. Пойми, — Шэнь Цинцю внезапно посмотрел прямо в глаза Ло Бинхэ, и от этого внезапного внимания Бинхэ пробрала дрожь, — У Яньцзы был демоническим заклинателем, но он был… благороден. Пожалуй, самый благородный человек из всех, что я знал.

— Тогда…

— Да. У Яньцзы посчитал, что заключение Тяньлан-цзюня несправедливо и попытался дать ему надежду на освобождение. Я отвлекал кланы от печати, пока он вписывал в неё то, что дало бы возможность открыть её окончательно. Он умер у меня на руках. Но успел сообщить мне знак-ключ.

Шэнь Цинцю всё так же зловеще улыбался и почему-то казалось, что из них двоих узник совсем не он.

— Старый господин очень не хочет, чтобы Тяньлан-цзюнь вырвался на свободу. Двадцать лет он не подпускал меня к своим землям. Вплоть до этого самого дня. И он знает, что я — единственный, кто может это сделать. И, — тут он нежно прищурился, подаваясь вперёд так, что у Ло Бинхэ дыхание перехватило, — не только он это знает.

Что-то зашуршало позади. Рука учителя внезапно схватила Бинхэ за запястье, не давая даже с места сдвинуться — когда только успел освободиться?!

— Чжучжи-лан, полагаю? — прохладно спросил он, не мигая глядя на кого-то за спиной Бинхэ. — Мои поздравления. Момент самый подходящий — ни один драматург не выбрал бы лучше. Мой ученик пойдёт со мной. Это моё единственное требование.

Когда наставник попытался подняться, колени под ним подкосились. Бинхэ подхватил его под руки, и Шэнь Цинцю на мгновение опустил голову, вдруг показавшись очень измученным.

— Прости, Бинхэ, — сказал он очень ровно. — Этому учителю придётся попросить тебя о помощи.

И Бинхэ, конечно же, поднял бы его хоть на руки, хоть на спину, но учитель упрямо взял его под руку, мимоходом переплетя их пальцы и случайно задев острым ногтем ладонь Бинхэ. А потом ещё раз. И ещё. Шёл рядом с ним, спотыкаясь и запинаясь, и чертил на его ладони обжигающие линии.

Бинхэ подавил улыбку.

Все вместе они сливались в странный, почти не похожий на обычный иероглиф символ.

Шицзунь нетвёрдо держался на ногах. Ло Бинхэ держал его за талию, поддерживал под руку, вёл, как в каком-то диковинном танце — и чувствовал, как горячее худое тело сводит мелкой дрожью. Проклятие. Проклятие, что с ним сделали? Что он позволил им сделать с шицзунем?!

— Иди ровнее, Бинхэ, — прошипел Шэнь Цинцю, досадливо мотнув головой. — Чжучжи-лан, мы ведь направляемся к Байлу?

Змеиный демон удивлённо обернулся.

— Верно. Бессмертный Шэнь, как вы узнали?

— Как я мог не узнать? Обеспечь нам прикрытие от сил Хуаньхуа, но не трогай подмогу с Цанцюншань. — Пальцы шицзуня больно сжались на руке Ло Бинхэ, безмолвно запрещая задавать вопросы.

— Вы так уверены, что подмога будет? — с лёгкой горечью спросил Чжучжи-лан. — В прошлый раз…

— Я знаю, что было в прошлый раз! — резко оборвал его учитель. — В этот всё будет по-другому.

В конце концов Ло Бинхэ пришлось нести его на руках. Шэнь Цинцю дышал неглубоко, но очень, очень ровно. Смотрел невидящими глазами вдаль, и у Ло Бинхэ всё внутри сводило от ужаса. Надо было напоить его своей кровью. Надо было позаботиться о том, чтобы в погоню за ними некому было отправляться. Что он за ученик такой?!

Шицзунь вдруг дёрнул его за ухо, так, что Ло Бинхэ едва не свалился с меча.

— Опять всякую чушь думаешь?! — спросил он недовольно. — Следи за тем, куда летишь!

Ло Бинхэ сморгнул слёзы и перехватил его поудобнее. Шэнь Цинцю устроил голову у него на плече и выдохнул.

— Под горой Байлу запечатан твой отец, небесный демон Тяньлан-цзюнь. — тихо, но очень отчётливо сказал Шэнь Цинцю. — Старейшина Хуаньхуа победил его подлостью, совершив ужасную несправедливость. И сегодня я это исправлю. Сегодня старый мерзавец получит по заслугам. Что бы ни случилось, не вмешивайся, Ло Бинхэ. Позволь этому учителю взыскать причитающееся.

Их нагнали уже на горе Байлу, и Ло Бинхэ пришлось остановиться.

— Зайди за то дерево, Бинхэ, — приказал Шэнь Цинцю, и Ло Бинхэ не посмел ослушаться. Голосом учителя будто говорило что-то ещё, что-то ужасное, от чьего присутствия на загривке шевелились волосы. Что-то, с чем Ло Бинхэ столкнулся в ущелье Цзюди и чего нельзя было не бояться.

Учитель стоял на поляне в порванной, окровавленной одежде, простоволосый и босой, безоружный, но заклинатели Хуаньхуа остановились, не смея подойти ближе.

— А где же старый хозяин дворца? — любезным голосом осведомился Шэнь Цинцю, чуть наклоняя голову. Ло Бинхэ не видел его лица. Он видел лишь его прямую, как струна, спину, расслабленные руки, совсем не боевую стойку, а ещё видел абсолютно белые лица тех, кто за ними сюда последовал. Он смотрел на них и узнавал — это были учителя Хуаньхуа, старейшины, которые милостиво разговаривали с ним, позволяли ему присутствовать на общих медитациях, давали ему советы и все, как один, твердили, что он может им довериться.

— Неужели ты думаешь, что ему нечем заняться? — гаркнул кто-то. Это звучало бы получше, если б храбрец не прятался за спинами товарищей. — С такой тварью как ты мы справимся и сами! Господину нечего марать об тебя руки!

— О? — Бинхэ прямо видел, как шицзунь поднял бровь. — Помнится, в прошлый раз не хватило усилий всех школ, чтобы победить меня. А тут вас всего… Ба, да и трёх десятков не наберётся. Нет, я думаю, дело тут не в этом. Я думаю, что ваш господин решил, как всегда, пойти на хитрость. Я прав?

Под ногами что-то шевельнулось, и дышать стало нечем. Ло Бинхэ захрипел, лишившись ци. Шицзунь рывком повернулся к нему, яростно глядя на кого-то позади него.

— Ах, Шэнь Цинцю, — проскрипел Старый хозяин дворца за спиной Ло Бинхэ. — Осторожнее, мальчик. Мне плевать, когда именно умрёт это отродье, но ты вроде бы к нему привязан. А ты, — в спину ткнулось острие меча, — не напрягайся. Всё равно ни один из вас отсюда не уйдёт. Эй, бездельники! Чего застыли? Взять его!

Шицзунь не глядя взмахнул рукой, и по земле протянулась ярко-красная, злобная линия. Кто-то из успевших шагнуть вперёд заорал, падая на землю.

— Как необдуманно, — прошипел Шэнь Цинцю, полностью разворачиваясь к ним лицом. — Я оставил здесь столько подарочков двадцать лет назад, что драться со мной на этом месте стал бы только идиот. Ах да, прости. Я забыл.

Острие чуть сдвинулось вперёд, и по спине побежала струйка крови. Ло Бинхэ сосредоточился на течении человеческой ци в своём теле. Демоническая была подавлена полностью, как будто что-то вытягивало её прежде, чем она успевала накопиться.

— Ах, молодёжь, — вздохнул Старый хозяин дворца. — Что ты можешь понимать? Знаешь, что сгубило твоего шицзуня, мальчик? Бесстыдство.

— Слышать это слово из твоих уст особенно отвратительно, — признался шицзунь. Он не двигался с места, за его спиной горела красная завеса, отсекающая их от основных сил Хуаньхуа, и он казался не более чем чёрным силуэтом, вырезанным из бумаги. Чёрным силуэтом с двумя углями на месте глаз. — У Яньцзы действительно не видел стыда в слабости или в сострадании. Если в этом его ошибка…

— Он не стыдился своей связи с демонами! — клинок вошёл глубже, и Ло Бинхэ сосредоточился на том, чтобы не дёрнуться, не выдать боли ни движением, ни дыханием. Шицзунь, пожалуйста. Не рискуй. — Не будь он так откровенен, мы бы, может, и не узнали о том, как он близок с Тяньлан-цзюнем. Но он не скрывался, он ходил с ним по борделям, пил по винным лавкам, распевал песни и плясал на площадях. Мы знали, что он примчится при первых же вестях о битве, и мы подготовились!

Шэнь Цинцю вдруг резко вдохнул, чуть покачнувшись.

— Шицзунь! — вскрикнул Ло Бинхэ, рванувшись было вперёд, но его тело стало для него тюрьмой. Даже Синьмо не слушался.

— Что, чувствуешь? — злорадно спросил Старый хозяин дворца. — Я лично разрабатывал эту печать, Шэнь Цзю. Специально для твоего наставника. Какая честь для бродяги! И лично начертал её поверх замка. Прости, о тебе я тогда не думал, но ничего. Ты же так преданно следуешь по его стопам, думаю, этой печати хватит и тебе.

— Ублюдок, — выдохнул шицзунь, медленно опускаясь на колени. — Ты… Ты забрал его золотое ядро…

— Изящно, правда? Золотое ядро демонического заклинателя, которое питало всю печать всё это время! У Яньцзы хотел вытащить своего приятеля, а вместо этого стал ещё одним запором на его темнице! Жаль, он был слабоват.

Шицзунь опустил голову, опираясь на руки.

— Не смей… Он был самым сильным…

Ло Бинхэ почувствовал, как по щекам текут слёзы. Его шицзунь умирал прямо перед ним, а он ничего не мог сделать! Бинхэ, ну что ты за овца!

— Шэнь Цинцю, ты превзошёл своего учителя. Твоего золотого ядра хватит ещё лет на триста, чтобы эта тварь сдохла наконец. Я даже сделаю тебе подарок в благодарность. Не стану убивать этого выродка у тебя на глазах!

— Ло Бинхэ, — шицзунь покачал головой со смешком. — Что он-то тебе сделал? Кроме того, что родился от семени небесного демона? Или… — Он поднял голову. В отблесках красного занавеса его лицо казалось маской злобного божества. — Или дело в том, из чьей утробы он вышел?

— Закрой пасть! — взвизгнул Старый хозяин дворца. — Этот… Он должен был умереть! Су Сиянь, Су Сиянь… Она обещала мне! Она же выпила яд! Она согласилась избавиться от него, она должна была увидеть, что Тяньлан-цзюня больше нет, и вернуться ко мне!

— Мерзкий выродок, — уверенно кивнул Шэнь Цинцю. — Ты ведь собрал все школы под единым знаменем, рассказав всем об армии, которую Тяньлан-цзюнь якобы собирается направить на мир людей. А на самом деле тебе всего лишь хотелось присунуть своей же ученице. Так было дело?

Клинок вдруг вынули из раны, а в следующий момент Ло Бинхэ упал от сильного удара сзади по коленям.

— Эта тварь посмела посягнуть на то, на что не имела права! Он осквернил мою Су Сиянь! Заморочил ей голову! Меньшего он не заслуживал! И сейчас его отродье подохнет прямо здесь! — Старик безжалостно оттянул голову Ло Бинхэ за волосы назад, и перед глазами возникло его лицо, искажённое гримасой ненависти. — Смотри, Шэнь Цинцю! Твой учитель не смог спасти Тяньлан-цзюня и ты тоже не сможешь никого спасти! — Он наклонился и зашипел прямо в лицо Ло Бинхэ. — Как жаль! Дали бы мне немного времени, я бы придумал что-нибудь, чтобы твой папаша сейчас чувствовал то же, что и ты!

— Все слышали? — вдруг совсем другим голосом спросил Шэнь Цинцю. — Глава Юэ, пора.

Гора Байлу вздрогнула и зазвонила, как колокол. От удара чужой ци Бинхэ опрокинуло на бок, ещё и протащило по земле. Где-то истошно вопили заклинатели Хуаньхуа, кажется, пытаясь убраться подальше. Ло Бинхэ их понимал. Он попытался пошевелиться, и у него внезапно получилось. Что-то поддалось, лопаясь, как истлевшая струна, и ци вдруг вернулась, прокатившись по его меридианам злобной обжигающей волной.

Шэнь Цинцю смотрел на них со странной полуулыбкой, не торопясь подниматься с колен.

— У Яньцзы однажды пообещал мне, что будет защищать меня до самой своей смерти, — сказал он с глухой нежностью. — И даже после неё. Вы даже не подумали убрать его кровь с печати.

Сквозь занавес красного света шагнул Юэ Цинъюань с обнажённым Сюаньсу в руке. Он подошёл к Шэнь Цинцю и шицзунь расслабился, выпрямляясь.

— Я в порядке, — сказал он, поднимая глаза на главу Юэ. — Иди.

Юэ Цинъюань медленно перевёл взгляд с него на отползающего Старого хозяина дворца и вдруг метнулся вперёд так быстро, что у Ло Бинхэ почти не вышло его разглядеть. Старый хозяин дворца заверещал, и от звона столкнувшихся мечей заныли зубы. За красным занавесом взвился боевой клич Лю Цингэ.

— Что ты там застыл?! — рявкнул Шэнь Цинцю, не вставая с колен. — Тебе жить надоело?! Вот овца…

Ло Бинхэ стиснул зубы и приподнялся на колени. Бывало и хуже. В Бездне было гораздо хуже. Отчего же сейчас ему так плохо? Встань! Ну же!

Вокруг шицзуня расползались ковром затейливые линии колоссальной печати. Линии текли красными ручейками, собираясь в узор, и шицзунь смотрел прямо перед собой, сосредоточенно прикусив губу. Одна из линий вдруг плеснула пузырьками, и Ло Бинхэ прошибло холодом, когда он понял, что это кровь.

«Вы даже не подумали убрать его кровь с печати».

Он поднялся и, пошатываясь, шагнул к шицзуню.

— Что мне сделать? — спросил он хрипло. — Как мне помочь?

— Иди и помоги главе Юэ, — не отвлекаясь, приказал шицзунь. — Прояви благодарность. Он, между прочим, рискует всем ради тебя.

Ло Бинхэ сильно сомневался, что рискует Юэ Цинъюань ради него, но сейчас он не стал бы перечить даже прикажи ему шицзунь зажарить собственную руку.

Синьмо шипел от ярости в его руках. Ци обеспокоенными волнами каталась по меридианам, будто проверяя, не успели ли они схлопнуться за те минуты, что Ло Бинхэ провёл в изолирующей печати. Старый хозяин дворца бросил на него слепой от ненависти взгляд и выбросил вперёд руку с талисманом. Юэ Цинъюань отмахнулся, как от надоедливой мухи, и бумажка взорвалась снопом искр. Вокруг уже тлели сухие листья и трава после предыдущих неудачных попыток, ветер бросил волну жара им в лица, но Юэ Цинъюаня было не остановить. Ло Бинхэ взмахнул мечом, открывая портал, и вынырнул за спиной у Старого хозяина дворца. Подлец дёрнулся в сторону, точно вспугнутый заяц, и Ло Бинхэ вдруг оказался лицом к лицу с Юэ Цинъюанем и его падающим мечом. Он ещё успел увидеть, как у главы Юэ округляются в ужасе глаза, а потом на него рухнуло небо со всеми светилами.

Ло Бинхэ очнулся и удивился, что ещё жив. Под рёбра снова аккуратно потыкали носком, и он разлепил глаза. Над ним возвышалась Сестрёнка Тянь во всей своей плечистой красе. Её дорогое шёлковое платье было распорото, обнажая мускулистую руку до плеча. На этом самом плече она несла свой чжэн, в темноте и красных отблесках он казался сложенным крылом. Сестрёнка Тянь потянулась свободной рукой, сорвала с лица вуаль, открывая раздражённое красивое лицо с до боли знакомой демонической меткой.

— А-а-а… — проблеял Ло Бинхэ.

— Какой-то ты совершенно бесполезный, — устало вздохнул… Тяньлан-цзюнь?.. — Иди к Шэнь Цинцю. Поделись силами, иначе он себя совсем осушит. И оставь битвы взрослым.

Ло Бинхэ покраснел. Тяньлан-цзюнь прошёл мимо него, больше не оглядываясь, унося себя и свой чжэн туда, где по-прежнему грохотали клинки и бесновался глава Юэ. Ло Бинхэ несколько секунд смотрел ему вслед, а в голове билась только одна паническая мысль.

«Я ведь называл его сестрёнкой!»

Шэнь Цинцю встретил его блестящими глазами и отчаянными касаниями к плечам и лицу.

— Великие боги, спасибо, — пробормотал он. — Спасибо, шицзунь, не иначе ты сохранил этого идиота.

Он порывисто обнял Ло Бинхэ одной рукой, не отнимая другой от струящихся ручейков крови, судорожно вздохнул ему в растрёпанную макушку, и быстро отстранился. С трудом прочистил горло.

— Шицзунь, этот ученик просит прощения… — попытался было начать Ло Бинхэ, но его оборвали одним взмахом руки.

— Замолчи. Сиди здесь и не отвлекай меня. Хватит и того, что эти недоумки скачут по всей горе, как кузнечики, и не дают мне правильно сфокусировать врата печати. Так мы его до утра не поймаем!

— Шицзунь! — Ло Бинхэ подскочил на месте от возбуждения. — А если запереть его в той же печати, которую он использовал на мне? Я видел те талисманы, которыми тот швырялся в главу Юэ, это точно демоническая магия!

Шэнь Цинцю приподнял голову, но не рискнул снова на него оглядываться, только нахмурился сосредоточенно и махнул рукой, отдавая команду.

Остальное было делом навыков. Шэнь Цинцю был мастером печатей и учеников своих учил, щедро даря знания и наказания. Изменить печать так, чтобы она срабатывала на людях, Ло Бинхэ смог легко. Подкрасться к дерущимся Бессмертным и открыть портал за спиной Старого хозяина дворца было сложнее, но он справился! Не зря же весь год, что провёл в Бездне, он убегал и прятался!

Тяньлан-цзюнь с Юэ Цинъюанем молча переглянулись и мгновенно унеслись к Шэнь Цинцю, даже не дожидаясь, пока Ло Бинхэ предложит портал и им.

Старый хозяин дворца стоял на коленях в центре изменённой печати и смотрел на Шэнь Цинцю с бессильной ненавистью. Шэнь Цинцю стоял на коленях в центре своей кровавой печати и смотрел на Старого хозяина дворца с торжествующей ненавистью. Юэ Цинъюань рухнул подле него на колени, убирая Сюаньсу в ножны, и схватил его за плечи, вливая свою ци.

Ло Бинхэ вспомнил, что должен был делиться с шицзунем энергией и поёжился от ужаса. Тяньлан-цзюнь одарил его тяжёлым взглядом и отвернулся.

— Позже, — пообещал он, перехватил потрёпанный чжэн и, шагнув к Старому хозяину дворца, ударил его с разворота, да так, что тот птичкой влетел в сплетение кровавых нитей за своей спиной. Старый хозяин дворца захлебнулся воем и исчез.

Гора вздрогнула раз, другой и успокоилась, как спящая кошка. Шицзунь прерывисто вздохнул, расслабляясь, и печать, которой он управлял, пролилась красными каплями в траву.

— Спасибо, шицзунь, — хрипло прошептал он. — Я это сделал. У меня получилось.

— О да, — довольно сказал Тяньлан-цзюнь. — Твой наставник должен гордиться тобой. У него такой почтительный ученик!

Он подлетел к ним, схватил в охапку Шэнь Цинцю и обмякшего Юэ Цинъюаня и закружил с радостным хохотом.

— Я свободен! Я наконец-то свободен! Малыш Шэнь, ты понимаешь?! Я! Свободен!

Красная завеса погасла, погружая их во мрак. Ло Бинхэ прищурился, пока глаза не привыкли к темноте, и увидел, что по ту сторону сидит Лю-шишу, раздражённо полируя свой меч. Сидел он на сваленных в кучу бойцах Хуаньхуа. В который раз Ло Бинхэ подумалось, что демон из Лю Цингэ вышел бы на загляденье.

Тяньлан-цзюнь уже опустил свою ношу на землю, и теперь Шэнь Цинцю уложил Юэ Цинъюаня себе на колени и обмахивал его веером нервными, угловатыми движениями.

— Идиот, — пробурчал он. — Сейчас мы пойдём домой, ты ляжешь и будешь лежать. Ты слышишь? И если ты когда-нибудь ещё подумаешь скрывать от меня что-то такое важное, я… Я тебя никогда не прощу! Ты понял меня?

Юэ Цинъюань не ответил, но Ло Бинхэ видел, что тот в сознании. Он просто дышал и смотрел на Шэнь Цинцю, но, видимо, этого было достаточно.

На этот раз Ло Бинхэ не стал дожидаться команды. Он открыл портал на Цяньцао и поспешил помочь шицзуню.

Ло Бинхэ устроился в своей старой комнате в бамбуковой хижине. Шицзунь её не превратил обратно в кладовку! Она была такой же, как он её оставил, уезжая на злосчастное Собрание. Ло Бинхэ лёг на свою кровать и вытер слёзы. Он вернулся домой. Он наконец-то вернулся домой! Шицзунь не желает ему зла и не желал! У него жив отец — он ещё не понял, что должен чувствовать по этому поводу, поэтому чувствовал сразу всё.

Обострившимся слухом Ло Бинхэ услышал, как в спальне шицзуня заскрипела кровать. Шэнь Цинцю настоял на том, чтобы забрать Юэ Цинъюаня с собой и присматривать за ним на Цинцзин. Ло Бинхэ уже было вызвался побыть сиделкой, чтобы шицзунь отдохнул, но что-то подсказало ему, что от этой идеи лучше отказаться.

Он закрыл глаза и счастливо вздохнул.

Проснулся он от толчка тревоги. Его кровь, которую он скормил Мобэй-цзюню в качестве предосторожности, кричала сейчас о смертельной опасности.

Несколько секунд Ло Бинхэ лежал на спине, пялясь в потолок своей комнаты. Бамбуковая хижина чуть поскрипывала под ночным ветром. Если прислушаться, можно было бы услышать спокойное дыхание спящего главы школы. Юэ Цинъюань дышал громче, чем шицзунь, как будто шицзунь даже во сне оставался демоническим заклинателем в бегах.

Можно было не делать вообще ничего. Оставить Моюэй-цзюня разбираться со своей бедой в одиночку, отомстив за все обиды многолетней давности. В конце концов, Мобэй-цзюнь должен был уметь защитить себя. В мире демонов если ты проиграл — это только твоя вина. В борьбе за свою жизнь и счастье ты можешь полагаться только на себя — не этому ли его пытались научить Тяньлан-цзюнь с Ша Хуалин?

И потом, сколько бы ни прошло времени, а Ло Бинхэ никогда бы не забыл того ужаса, который он испытал, увидев, что Мобэй-цзюнь спустился за ним в Бездну. Все те годы, что он провёл там, зная, что опасаться ему нужно не только вечно голодных тварей, но и одержимого Повелителя северной пустыни.

Уже так поздно. Ло Бинхэ и так надо вставать через полчаса, чтобы приготовить шицзуню и его гостю завтрак! Уходить неведомо куда было бы неразумно!

…Он столкнулся с шицзунем у выхода. Шэнь Цинцю был одет в тёмно-серое, как наёмник, а волосы убрал в простой хвост. Он кивнул Ло Бинхэ и достал странный талисман.

— Шан Цинхуа, — сказал он в ответ на невысказанный вопрос.

Талисман плеснул морозной ци, раскрывая знакомый портал. Шицзунь крепко взялся за руку Ло Бинхэ и уверенно шагнул через искрящийся энергией проём.

По ту сторону высилась огромная колоннада. Мобэй-цзюнь лежал, скорчившись в кольце неугасимого пламени, и с мукой глядел туда, где Линьгуан-цзюнь трепал Шан Цинхуа, как тряпку. Ло Бинхэ рванулся было на помощь шишу, но шицзунь вдруг дёрнул его назад, как глупого щенка.

— Смотри и учись, — ухмыльнулся Шэнь Цинцю, приготовил меч и застыл в ожидании.

Шан Цинхуа сплюнул кровь и растёр плевок по чёрному мрамору, мрачно глядя на своего мучителя из-под рассыпавшихся волос. Мобэй-цзюнь издал странный, болезненный стон, бестолково дёргаясь на месте. Только сейчас Ло Бинхэ рассмотрел на его рукавах странные кровавые отметины. Обездвиживающие печати?..

— Отвратительная мелкая крыска, — приятным голосом сказал Линьгуан-цзюнь, наклонился и взял Шан Цинхуа за подбородок когтистой рукой. — Ты думаешь, обездвижил моего никчемного племянника, запер от меня за пламенем и победил? Рано или поздно твои силы иссякнут. Интересно, на что согласится Мобэй в обмен на твою быструю смерть? Как думаешь, есть ли в тебя хоть что-то, заслуживающее внимания?

Глаза Шан Цинхуа вдруг полыхнули красным, и Линьгуан-цзюнь застыл, как статуя. Ло Бинхэ невольно поёжился от внезапного холода. Потянуло, как из вскрытой гробницы.

Шан Цинхуа выпрямился, поднимаясь на ноги единым плавным движением. Рассыпавшиеся волосы лежали на плечах, падали на лицо, ханьфу было совсем невзрачным, тёмно-синим, ни следа вышивки или украшений, и всё же впервые Ло Бинхэ почувствовал, что человек перед ним — хозяин одного из пиков Цанцюншань.

Шан Цинхуа небрежно взмахнул рукой, призывая из дальнего угла свой меч.

— Открою тебе напоследок секрет, — негромко, но очень отчётливо сказал Шан Цинхуа замершему в невольном поклоне демону. — Пусть я и не могу назвать У Яньцзы шицзунем, но на уроки он не скупился.

Он сжал рукоять своего меча и вдруг взмахнул им — быстро и резко, уверенно проворачивая запястье. У Ло Бинхэ засосало под ложечкой. Вспышка — и голова Линьгуан-цзюня отделилась от тела. Шан Цинхуа проводил её равнодушным взглядом палача.

Отдельные серебристые прядочки разлетелись по полу, трепеща под порывами ледяного ветра. Шан Цинхуа ещё раз взмахнул мечом, стряхивая капли крови — их было на удивление мало — и, нахмурившись, чиркнул кончиками пальцев по клинку. Сталь на секунду вспыхнула и налипшая на ней кровь зашипела, испаряясь на глазах.

Шицзунь хмыкнул, и Шан Цинхуа мгновенно повернулся к ним, встав в защитную стойку. Шицзунь бесстрашно шагнул к нему, проигнорировав запоздалую попытку Ло Бинхэ затащить его обратно под прикрытие колонны.

— Лентяй! — насмешливо бросил Шэнь Цинцю, уверенно шагая к настороженному Шан Цинхуа.

— Шэнь-шисюн, жестоко! — с наигранной обидой протянул тот, убирая чистый меч в ножны. — Ты даже не подумал мне помочь!

— С каких это пор ты нуждаешься в моей помощи? Будь всё так плохо, отчего не снял паралич с Мобэй-цзюня? Это разве не его проблема?

— Он должен нормально унаследовать силы своего отца, не трогай его! — Шан Цинхуа разминал запястья, старательно не глядя в сторону Мобэй-цзюня. Спина у него была несгибаемо прямой, пусть даже пол до сих пор был обильно измазан его кровью. Которой, как теперь видел Ло Бинхэ, он смог начертить на плитах… что-то. Какую-то печать. Начертить, пока его избивали до смерти, а затем обезглавить обидчика, защищая Мобэй-цзюня.

Ло Бинхэ немного высунулся из-за колонны: Мобэй не сводил глаз с Шан Цинхуа. Лицо у него было…

— Так что, шиди? — продолжал между тем Шэнь Цинцю. — Оставишь его так или всё же не будешь поджаривать ледяного демона?

Шан Цинхуа, спохватившись, дёрнулся обратно к огненному заслону.

— Простите, мой король! — выпалил он, торопливо чертя в воздухе тускло вспыхивающие символы. — Этот недостойный искренне сожалеет о причинённых неудобствах!

Он хлопотал над Мобэй-цзюнем, снимая одну печать за другой, но Ло Бинхэ никак не мог снова увидеть в нём жалкого хомяка, которым тот всё время прикидывался. И Мобэй-цзюнь тоже не мог! Потому что кровяные паразиты, которые честно сообщали Ло Бинхэ о здоровье его вассала, точно так же сообщали и о том, что вся энергия была усвоена, все раны — исцелены, а силы — восстановлены. И у Мобэй-цзюня не было абсолютно никаких причин стоять, покачиваясь и обессиленно опираясь на подставленное Шан Цинхуа плечо.

Ло Бинхэ вдруг вспомнил совет Шан-шишу. Прикинуться слабым и жалким, значит?..

— Цинхуа, — хрипло начал Мобэй-цзюнь, закрывая глаза. — Помоги этому королю дойти до покоев.

Шицзунь хищно улыбнулся. Шан Цинхуа торопливо увлёк Мобэй-цзюня в только что открытый портал, даже не задумавшись, откуда у того взялись на него силы, если уж Мобэй-цзюнь и правда на ногах не держался.

Шэнь Цинцю фыркнул им вслед.

— Он что, думает, я буду возиться с трупом? — затем он искоса посмотрел на Ло Бинхэ и посерьёзнел. — Ты всё понял?

Ло Бинхэ снова вспомнил равнодушные глаза Шан Цинхуа и сглотнул.

— Этот ученик выскажет своё почтение Шан-шишу должным образом, — сказал он неловко.

— Уж постарайся, — кивнул шицзунь. — А теперь верни нас домой, Цинъюань, наверное, уже волнуется.

В хижине было всё так же темно и тихо, но на кровати шицзуня кто-то сидел.

— И куда ты собрался? — заворчал Шэнь Цзю, шагая к неудавшемуся беглецу. — Разве тебе не было велено соблюдать покой?

— Я проснулся, но тебя нигде не было, — возразил Юэ Цинъюань без капли стыда. — О каком покое может идти речь?

Ло Бинхэ кашлянул и торопливо удалился.

Увиденное в храме не давало ему заснуть из-за пережитой встряски. От неслучившейся драки обострились слух и зрение, поэтому как бы он ни вертелся, успокоиться не получалось.

Юэ Цинъюань что-то сказал. Шэнь Цинцю фыркнул и приказал ему спать. Ло Бинхэ невольно навострил уши.

— Ну хорошо. Двигайся. Теперь ты счастлив?

Юэ Цинъюань засмеялся так тихо, что Ло Бинхэ бы подумал, что он всхлипывает, только плакать ему было не с чего.

— Сяо Цзю… А ты — счастлив?

— Что за глупые вопросы? — раздражённо спросил Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ слышал, как шуршит ткань покрывала.

— Ответь, пожалуйста. Сяо Цзю, ты счастлив? Что ты хочешь, чтобы я… Нет. Сяо Цзю, могу ли я сделать что-нибудь, чтобы ты был счастлив? Что угодно.

Шэнь Цинцю хрюкнул. Раздался звук несильного шлепка.

— Ой, — после паузы сказал Юэ Цинъюань.

— Хочешь меня порадовать? Не твори больше такой ерунды. И не доставай Сюаньсу из ножен. Никогда.

— Я не могу этого обещать, — тихо пробормотал Юэ Цинъюань, и у Ло Бинхэ вспыхнули уши от того, как он это сказал. — Сяо Цзю… Если это потребуется в будущем, я обнажу его ровно столько раз, сколько потребуется, чтобы ты был в безопасности. Для этого я его и получил.

Ло Бинхэ перевернулся на спину и подумал, что этого он слышать не хочет. За стенкой тихо заплакал Шэнь Цинцю, и от этого сердце рвалось на части. И от его всхлипов, и от нежного шёпота, которым Юэ Цинъюань пытался его успокоить.

— Знаешь, — сдавленно сказал Шэнь Цинцю, не пытаясь заглушить свой голос. — Больше всего на свете я хотел и до сих пор хочу познакомить тебя с учителем. Я так хочу увидеть его снова. Я хочу привести тебя к нему и сказать: наставник, это человек, которого я люблю.

Юэ Цинъюань задохнулся, как от удара, и Ло Бинхэ, не выдержав, потянулся за Синьмо. Портал открылся мгновенно, и он прыгнул в него, даже не думая о том, где выйдет.

Во дворце Мобэй-цзюня было тихо. Ло Бинхэ растянулся на своей кровати и понял, что заснуть всё равно не получится.

«Я так хочу увидеть его снова».

Теоретически, он мог бы создать сон, в котором бы примерил маску У Яньцзы, но это казалось… кощунством. А если вызвать его душу? Вряд ли он успел уйти на перерождение.

Мэнмо заворочался у него в голове с раздражённым вздохом.

«Ты утихомиришься или нет? Ты не сможешь призвать его душу, мальчишка».

— Потому что у меня не хватает сил? — немного удивился Ло Бинхэ. Странно, раньше демон не был настолько категоричен.

«Потому что нельзя призвать душу, которой нет в этом мире!»

Ло Бинхэ запнулся и пошевелил губами, ещё раз проговаривая «нет в этом мире».

— А в каком мире она есть?

Синьмо загадочно поблескивал в кромешной темноте.

Chapter Text

Вэй Усянь взял в руки две палочки танхулу и растерянно замер. Что-то было не так. Он медленно обернулся.

Пристань Лотоса была увешана праздничными флагами. На ветру танцевали тысячи цветочных лепестков, вокруг кипела радостная, разодетая толпа, и всё было хорошо, так хорошо, радостно и счастливо, как бывает на долгожданных фестивалях в детстве.

Он не помнил, что это за фестиваль.

У бедра висел меч, но это был не Суйбянь. Какая-то безымянная железка, которую он точно в этой жизни не видел (но тяжесть была привычной, так, как давно не был привычным Суйбянь).

Танхулу в его руках почти светились. Две палочки. Он покупал две, для себя и для…

Лань Чжань не ест сладкого.

За спиной у него был угловатый мостик, уходивший в туман. Туман был густым, как кисель, но при этом светился, будто через него просвечивало солнце.

Вэй Усянь не чувствовал опасности от этого места. Наоборот, тут было спокойно. Тут было… правильно.

На мостике кто-то стоял. Вэй Усянь замедлил шаг, жадно всматриваясь.

Худой — потому что совсем недавно пошёл в рост после долгих месяцев ожидания. Хмурый — как и все юнцы. В тёмно-сером простом ханьфу, но с добротным мечом, тоже безымянным. С волосами, забранными в хвост.

Живой.

Вэй Усянь сморгнул слёзы и почувствовал, как теплеет в груди. Имя пришло само.

— А-Цзю! — крикнул он, приветственно поднимая руку с танхулу.

Тот дёрнулся, поворачиваясь к нему с потрясённым, бледным лицом. Вэй Усянь приготовился к очередному скандалу: ну да, ну да, не называть его так, и вообще…

— Шицзунь, — выдохнул Шэнь Цзю, некрасиво кривя губы, и кинулся к нему, как потерянный ребёнок. — Шицзунь!

Он вжимался лицом ему в грудь. Цеплялся руками за одежду Вэй Усяня так, будто их вот-вот должны были разлучить навеки. Ткань на груди уже намокла.

— А-Цзю…

Вэй Усянь почувствовал, как сзади приближается знакомая, любимая ци. Лань Чжань встал у него за спиной, и в следующий удар сердца его рука легла на плечо Вэй Усяню.

Теперь можно было повернуть голову и вытереть слёзы об его рукав, потому что негоже рыдать в волосы твоего ученика.

А-Цзю громко всхлипнул и оторвался от него.

Отходил от него худой мальчишка, но поднял голову уже взрослый мужчина. Сердце Вэй Усяня на секунду замерло.

А-Цзю смотрел ему в глаза, не запрокидывая головы, высокий, плечистый, и с плеч его струились бело-зелёные одеяния одного из Владык Цанцюншань.

Вэй Усянь ахнул, прижимая руку ко рту.

А-Цзю сложил руки и церемонно поклонился.

— Этот Шэнь Цинцю приветствует товарищей на пути совершенствования, — сказал он чинно. Лань Чжань поклонился в ответ, не задавая никаких вопросов, и Вэй Усянь вдруг понял, что случилось невозможное — он полюбил его ещё больше.

Из тумана вышел высокий заклинатель в тёмной одежде и с вычурным головным убором главы клана, подошёл к ним и встал за плечом А-Цзю, как отражение того, как стояли Вэй Усянь с Лань Чжанем.

— Шицзунь, — волнуясь, начал А-Цзю (взрослый, сильный, живой А-Цзю, Шэнь Цинцю, подумать только!) — Это… Это мой Юэ Ци. Юэ Цинъюань.

Он засмущался и опустил глаза, быстро выхватив у Вэй Усяня одну палочку с танхулу, и вцепился зубами в лакомство. Уши у него покраснели.

— Шиди, как это возможно? — тихо спросил Юэ Цинъюань, с беспокойством глядя на А-Цзю.

— Я не знаю, как это возможно, но я знаю, кто именно это сделал, — безмятежно сказал А-Цзю, выбрасывая палочку через плечо. — И завтра я его убью, когда проснусь, раз уж этот мальчишка так старательно ищет смерти. Но сейчас…

— Сейчас мы пойдём, и я покажу вам Пристань Лотоса, — твёрдо сказал Вэй Усянь. — Потому что все эти годы я больше всего на свете хотел тебя сюда привести.

А-Цзю беспомощно улыбнулся, как улыбался только он. Как будто счастья для него становилось слишком много, и он не знал, куда его девать, что с ним делать, и тогда улыбка вырывалась из него, как солнечный зайчик из зеркала.

И они пошли по мостику обратно.

…Вэй Усянь проснулся за один вздох. В их комнате было по-рассветному сумеречно, и Лань Чжань только начал шевелиться рядом с ним.

— Вэй Ин?

Вэй Усянь всхлипнул и кинулся ему в объятия, покрывая поцелуями его лицо, куда мог дотянуться.

— Лань Чжань, Лань Чжань… какой же я счастливый человек! Я не знаю, что я такого сделал, что мне так повезло. Лань Чжань, я учил его пять лет и оставил в разгар битвы, хотя обещал защищать его до самого конца. Я надеялся, что его друг хотя бы просто позволит ему сбежать, но я не думал… Ах, Лань Чжань!..

— Вэй Ин и защищал его до самого конца, — упрямо сказал Лань Чжань, прижимая его к себе. Вэй Усянь уткнулся носом в край клейма и закрыл глаза.

— Неужели у меня получилось кого-то спасти? — хрипло спросил он. — Я не...

Его заставили замолчать поцелуем. И после они долго ещё не говорили ни о чём.

— Слушай, Лань Чжань: «Будто драгоценный нефрит, незапятнанный и непорочный...»