Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Лондон. Апрель 1986

Небо было затянуто облаками и пронизывающий ветер поднимал в воздух мелкую гальку и пыль с асфальта, как снег внутри стеклянного шара.

Я продрог в своем шерстяном пальто и плотнее намотал шарф. Быстрый скан конечностей показал, что пальцы на руках и ногах близки к окоченению.

Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к этим мрачным веснам, которые в общем-то так никогда и не переходят в лето? Хоть я и жил в Лондоне уже больше года, но его убогость и грязь по-прежнему резали глаза. Квартира на Олд Стрит, которую мы делили с другим студентом, была мрачной и кишащей насекомыми, но это все, что я мог себе позволить. Отказавшись от помощи родителей, я перебивался на гроши, получаемые от уроков игры на фортепиано и другой халтуры. Подал заявление и был принят в музыкальную школу Гилдхолл с намерением покинуть дом и поселиться в менее идиллическом окружении, и мои желания исполнились очень буквально.

Я шел в музыкальный магазинчик Чаймс, чтобы пошерстить партитуры, но истинной причиной было желание максимально оттянуть возвращение домой. В тот вечер у меня планировалось свидание с Андреасом, венгерским студентом, с которым мы познакомились во французском пабе в Сохо: свидание означало чистую одежду и ванну, но бойлер не работал, потому что мы не заплатили за газ, так что вода шла ледяная. К счастью, готовили мы на электроплитке. Не то, чтобы я любил это делать: тоска по кулинарному гению Мафальды затмевала воспоминания о свежевыстиранных простынях и аромате ромашкового мыла. Пахнущие летом полотенца, песни цикад, наш сад в цвету: все это вызывало к жизни другое воспоминание, как острый шип застрявшее в сердце, которое сейчас затянулось коркой и лишь иногда зудело.

Я решил ненадолго заскочить в Barbican, изучить программу их картинной галереи и немного согреться. Уже собирался потянуть на себя дверь, как вдруг столкнулся с человеком, который, видимо, очень спешил выйти и чуть не сбил меня с ног.

- Какого черта… - начал я и вдруг понял, что налетел на причину той самой, зудящей, с трудом заживающей раны в моем сердце.

- Элио, - проговорил Оливер, явно пытающийся совладать с некой неописуемой эмоцией.

Я бросил на него взгляд, обернулся и пошел прочь.

Я сотни раз репетировал эту встречу, и в моем воображении говорил убедительно и беспощадно.

«Оливер, - бросал я, - помнишь, ты мучился вопросом, не испортил ли мне жизнь? Так вот да, испортил, герой, так что будь добр – отъебись и умри».

В самом начале – вскоре после того кошмарного Рождества, когда он приехал рассказать нам о своей помолвке и предстоящей свадьбе – я даже представлял, что убью его, если он еще когда-нибудь осмелится связаться со мной.

Я знал, что он писал моему отцу, и об их постоянной переписке с Вимини. И это казалось непростительным предательством. Маман изо всех сил пыталась найти Оливеру оправдание –строгая семья, консервативное воспитание, разница в возрасте. Но чего она не знала и не могла знать – насколько глубоко мы погрузились друг в друга. Я отдал ему все и верил, что он сделал то же для меня. Однако он предал мое доверие самым бесчувственным образом. Он был хуже Иуды, подлее Люцифера – так я думал тогда. Со временем я осознал, что он просто был слаб, но от этого понимания все стало только хуже. Он оказался лжецом и трусом, обращался со мной как с пустым местом, как будто все это было лишь мимолетным увлечением.

- Элио, подожди. – Я слышал, как он зовет меня, но не откликнулся и пошел в сторону Вайткросс Стрит. Конечно, у меня не было ни малейшего шанса, ведь его ноги были длиннее моих, а еще он был – по крайней мере, раньше – бегуном.

Почувствовав руку на плече, я вздрогнул и дернулся.

- Мне нечего сказать тебе, - сказал я сквозь зубы, продолжая идти вперед.

- Давай хотя бы попытаемся вести себя цивилизовано, - сказал он, и это стало последней каплей. Я резко развернулся к нему лицом.

- Я не хочу ничего пытаться, - прошипел я. – Если снова тебя увижу, вызову полицию и сообщу о домогательстве. Можешь не сомневаться, что я это сделаю.

- Элио, ты в порядке? – спросил он, глядя на меня несколько озадачено.

Я осознал, что не произнес ни слова – лишь стоял там, как истукан, как сгусток желчи и обиды.

- Зачем ты здесь? – спросил я, глядя под ноги.

Каким-то образом мне удалось не увидеть его, был лишь общий образ слегка взъерошенного блондина.

- Читаю курс в Гилдхолле, - ответил он.

Ну конечно.

- Ты переехал в Лондон?

- Это небольшой курс. Эстетика и философия искусства.

Я кивнул, разглядывая трещины на асфальте.

- Послушай, почему бы нам не выпить чего-нибудь горячего?

- Мне нужно идти, - сказал я. – Кое-где побывать, кое с кем встретиться.

- Один кофе. Вон там, - настаивал он, указав на старомодную, грязноватого вида кафешку.

Я убедил себя, что слишком замерз, чтобы сказать нет.

- Последний бастион сопротивления городской реконструкции. – сказал он, постучав указательным пальцем по исцарапанной поверхности столика.

Я смотрел на его обручальное кольцо, сверкавшее как пресловутый алмаз на фоне окружающего нас убожества.

Оно было столь же нелепым в этом месте, как наш разговор и то, что я все еще отказывался смотреть ему в лицо.

Помешивая сахар в черном кофе, я жалел, что не запасся волшебными таблетками кузена, чтобы пережить эту пытку.

- Как твоя жена? – неожиданно спросил я. Лучше поскорее с этим покончить – возникла мысль, полная какого-то садистского ликования.

Он прочистил горло.

- Хорошо. Осталась в Нью Йорке.

Наверное, беременна, подумалось мне.

- Она только что получила большое повышение, - объяснил он, как будто прочитав мои мысли.

- Зачем ты здесь? – повторил я вопрос, наконец бросив взгляд на его лицо. Более бледная и осунувшаяся версия моего Оливера. Волосы короче и темнее, покрасневшие глаза, и ему точно не мешало бы побриться.

- Я всегда хотел увидеть Лондон, - ответил он, попытавшись выдавить улыбку, которая застыла неестественной гримасой.

- Попробуй еще раз.

Он глубоко вздохнул и провел рукой по волосам, взлохмачивая их так, как в нашу первую ночь. Не думай об этом, не открывай эту дверь, просто не надо.

- Твой отец волнуется, - ответил он, отпив своего капучино. – Он рассказал, что ты никогда не звонишь и не пишешь. Твоя мать вне себя от беспокойства.

Я чуть не подавился кофе.

- Что? Так ты у нас заделался ангелом-хранителем? Бред какой-то! Мой кузен тоже здесь, они могли бы спросить у него.

Оливер фыркнул, хоть и довольно безрадостно.

- Ты говоришь о Джеке? – начал он.

- Ты его не знаешь.

- Посмотрим: учится в Лондонской школе экономики, встречается с японкой и ее братом, закидывается таким количеством таблеток, что ипохондрик бы обзавидовался, и надежен, как сломанные часы.

- Дважды в день, - съязвил я, забывая, что вне себя от злости. – Ты что, шпионил за нами?

Он хмыкнул.

- Я говорил по телефону с Профом и там была сестра Джека.

Старое прозвище отца наполнило меня слепой яростью.

- Вот оно что, - я с трудом сдерживался, чтобы не начать кричать. – Им не следовало говорить обо мне за моей спиной, и уж точно не с тобой.

В этот раз я посмотрел ему прямо в глаза и уловил в них что-то, похожее на боль.

- Мы никогда о тебе не говорили, но я сказал им, что собираюсь в Лондон.

- Учить в моем колледже – какое странное совпадение! – съязвил я. – Странное и неправдоподобное.

Он не стал спорить с моим обвинением, какой смысл? Лишь идиот мог поверить в такую чушь, как случайное назначение от университета.

К счастью, в программу моего бакалаврата по композиции его курс не входил, и у меня не было ни времени, ни желания увеличивать себе нагрузку.

- Спасибо за кофе, но, пожалуйста, держись подальше от моей жизни. – бросил я ему и встал, чтобы уйти. Его рука потянулась, чтобы коснуться меня, но застыла на полпути, явно остановленная реакцией омерзения, которая словно излучалась каждым атомом моего тела.

- Позволь мне провести тебя домой, - попросил он. – Боюсь, тебя ветром сдует.

- Ты смешон, - ответил я. – Спасибо, но не надо. Уверен, ты уже знаешь, где я живу.

Он не отрицал этого. Интересно, видел ли он Пьера? Возможно, он подумал, что это мой бойфренд. Эта мысль заставила меня внутренне хмыкнуть. Мы сделали это однажды, но были накачаны в хлам, так что я с трудом помню, чем все закончилось. Ну и я видел его член раньше, потому что он увлекался обнаженкой и в целом любил понтоваться.

- Ты вообще регулярно питаешься? – спросил он тоном маман.

- Ты мне не мамочка, - выплюнул я. – На самом деле, ты мне никто.

Я быстро направился к выходу из кафе, но дверь, захлопнутая сильным порывом ветра, отбросила меня назад. Чертыхнувшись и втянув голову в плечи, я приготовился выйти навстречу стихии, но почувствовал его присутствие рядом еще до того, как его пальцы обхватили мою руку. Несмотря на несколько слоев одежды, разделяющих его кожу и мою, это прикосновение было словно ожог.

- Отпусти, - я рывком высвободил руку, привлекая внимание пары девочек-подростков в школьной форме.

Оливер отступил назад, но я был уверен, что он последует за мной, как частный сыщик.

- Если я позволю тебе провести меня, обещаешь оставить меня в покое?

Он кивнул головой и, покопавшись в кармане парки, достал пачку Silk Cut и предложил мне.

Я взял сигарету и вернул ему пачку.

- Оставь себе, - сказал он. – Я пытаюсь бросить.

- Ты полон добродетелей. – заметил я, тщетно пытаясь подкурить. Он сложил руки вокруг сигареты, слишком близко к моему рту. – Неважно, выкурю дома.

- Как всегда, нетерпелив. – это звучало как мягкий упрек. Он взял сигарету из моего рта, и обхватил ее губами. – Вот, - выдохнул он, и через секунду я уже затягивался, касаясь губами фильтра, увлажненного его слюной.

- Ты не пообещал, - сказал я, когда мы шли к Олд Стрит.

- Не хочу тебе лгать.

Я засмеялся.

- Мы с Элис не…

- О, так вот как, ее зовут, - Элис, - перебил я. – Алиса в стране чудес. Она правильно тебя выбрала. В конце концов, ты существуешь в собственной, искаженной версии реальности.

- Я уже говорил тебе, - тихо сказал он. – В то время мы не были вместе.

- Ты забыл упомянуть, что был как выключатель, нуждающийся в том, чтоб его перещелкнули.

- Цинизм тебе не идет.

Я мог бы ударить его по лицу.

- Хочешь сказать, он не идет ТЕБЕ. Как здесь говорят, тебе больше идут широко распахнутые невинные глаза.

Он преградил мне дорогу.

- У меня не было намерения воспользоваться ситуацией, - проговорил четко, как будто общался со слабослышащим. У меня зачесались ладони.

- Ты разыграл все очень натурально, - заметил я. – Как будто это было не впервые.

- Что это значит?

Несмотря на холод, я почувствовал, как горят щеки. Более двух лет я ждал, чтобы сказать эти слова, и сейчас от них внутри все жгло.

- Ты заставил меня признаться в своих чувствах и сделал вид, что отвергаешь, чтобы «оставаться хорошим». Для тебя это была игра, как покер. Так вот – она закончилась.

Его губы превратились в напряженную белую линию.

- Ты не можешь в это верить. – тихо сказал он.

- Действия обычно говорят громче слов.

Он не нашелся, что возразить. Шах и мат. Но это не было так приятно, как мне думалось.

В тишине мы дошли до Грушевой улицы и муниципального района, где я обитал.

- Это выглядит опасно, - проговорил он, рассматривая граффити и кучи мусора, часть которого разлетелась по пожелтевшей траве так называемого сада.

- Не так опасно, как ты, - выдавил я. – Ты – яд, Оливер. Отрава.

Chapter Text

Я давно не вспоминал о Флинне.

Нет, это не правда, воспоминания о нем всплыли из моего подсознания в самом начале того судьбоносного итальянского лета: я прибыл на Сицилию и хмурые лица беспризорников, снующих по пыльным дворам, напоминали его презрительную мимику.

Флинн был на три года старше меня и его семья – насколько я знал, ведь мы никогда это не обсуждали – была самой обычной. Отец – бизнесмен, мать занималась благотворительностью, как и моя. Если бы они к тому же имели еврейские корни, наши семьи были бы очень похожи.

Несмотря или, лучше сказать, по причине своего заурядного воспитания, Флинн был бунтарем.

Он начал курить в 9, а через пару лет перешел на более тяжелые вещества. Он играл в карты в трейлерных парках с людьми, опустошенными годами бедности и алкоголизма. Однажды я попробую все – так он любил говорить.

Так и случилось, более или менее. Он, в определенном смысле, попробовал и меня.

Я обожал его с однонаправленной преданностью, граничащей с поклонением. Он делал вид, что не замечает, но вел себя, как средневековый король с любимым вассалом: время от времени бросал взгляд в моем направлении, чтобы убедиться, что я за ним следую, прежде чем ринуться в очередную выбранную им битву. Он был камнем, а я – воском.

Я был слишком невинен или просто слишком увлечен сумасшедшими затеями Флинна, чтобы рассматривать романтические возможности этой привязанности. Меня еще не привлекали девочки, что совершенно не было поводом для беспокойства. Когда мы встретились, мне было 9, а в 12 он научил меня играть в покер. Через год Флинн уехал: его отцу предложили более высокооплачиваемую работу в другом городе. Лето до его отъезда было временем смешанных желаний и ссор по мелочам. У Флинна появились другие друзья, я же отошел на второй план и мне это не нравилось. Мы дрались и соревновались, пинали и орали друг на друга. Младший по возрасту, я всегда был выше и тяжелее его. Он же был быстрее и коварнее, и всегда знал, как найти слабое место другого человека.

Мое он тоже нашел, и я отплатил ему забвением.

После Флинна я не позволял ни одному мальчику сблизиться со мной. Начал встречаться с девочками, пробуя просыпающуюся мужественность на вкус. Я соорудил свою личность, сшив грубыми нитками части себя и мужчин, которыми восхищались другие мужчины. Я воспитывал в себе невозмутимость, уклончивость и склонность к поверхностным отношениям. С женщинами я всегда был в роли искусителя и ясно давал понять, кто главный. Никогда не проявляя грубости, я все же предпочитал доминировать.

С Элис все было по-другому: она знала меня лучше многих, и с ней я мог сбросить маску, хотя бы частично. Чего-то всегда не хватало, но я отказывался это признавать, а она не отличалась любопытством. Она многое отпускала, позволяя мне быть тем, кем я хотел быть. Уточнение: она давала мне быть тем, кем я сам позволял себе.

На первый взгляд, у Элио не было ничего общего с Флинном: он не был бунтарем - ему это было и не нужно.

Когда мой взгляд впервые остановился на нем, сработала внутренняя сигнализация, хотя я и не мог понять причины: в этом худощавом мальчике с курчавыми волосами и веснушчатым лицом не было ничего особенного. Еще один испорченный подросток, у которого слишком много денег и слишком мало забот. Я был слишком сонный, чтобы исследовать свою инстинктивную реакцию, и отложил это на следующий день. А затем тянул с этим до тех пор, пока не стало слишком поздно, и я пошел ко дну, утонул в нем.

Я лгал себе, что меня привлекала его женственность: эти ангельские черты и андрогинное тело. Но нет – он несомненно был мужчиной. А кроме того - одаренным и талантливым музыкантом, страстным в спорах, но скрытным и склонным к периодам самопогружения.

У меня не было никаких планов в его отношении – так я повторял себе. Как та женщина в пьесе – я слишком активно протестовал.

Все стало с ног на голову во время игры в волейбол: я прикоснулся к нему, как будто хотел сделать массаж. Он же отшатнулся, как от чумного. Отлично, подумал я, на этом и закончим.

У него была девушка, его Марсия, а у меня – моя. Я бессовестно флиртовал с Кьярой и с любой другой женщиной в пределах досягаемости. Видишь? – торжествовал я - в эту игру могут играть двое.

Я играл в покер в барах и переулках, а остальное время вел себя, как отпетый плейбой. Мать Элио дала мне прозвище muvi star. Она и понятия не имела, насколько точным оно было. Пока они все в это верили, я был в безопасности.

Отец Элио знал, что я что-то скрываю. Он был немногословен, но относился ко мне, как к раненому солдату, отказывающемуся признавать тяжесть своих ран. Он заставил меня захотеть, чтобы у меня был другой отец – не выдающий приказы и не требующий полного подчинения. Отец, который мог бы принять тот факт, что жизнь не всегда прямолинейна с единственной одобренной обществом возможностью быть мужчиной.

Что бы сказал Сэмюэль Перлман, если бы увидел, как я нюхаю белье его сына? Возможно, он бы этого не одобрил, но мой собственный отец упек бы меня в психушку.

Мы могли бы оставаться в этом коконе неопределенности до моего отъезда, но Элио решил по-другому. Он бунтовал против меня: против моей трусости и лицемерия.

Одна пробитая брешь – и все стены падают, как кости домино. Я не мог озвучить слово «любовь», но в нашу первую ночь я дал ему свое имя и взял его.

На следующее утро он хотел, чтобы я исчез; его тошнило от меня, он мог бы вернуться к своей девушке, думалось мне. Я мог бы сделать то же самое: притвориться, что наш эксперимент провалился, и мы бы вместе посмеялись над этим позже, через пять, десять, двадцать лет.

Позже: как он ненавидел это слово. Откуда же он мог знать, что я ненавижу его еще сильнее.

У нас была дюжина драгоценных дней и ночей, таких мощных и чувственных, что мы менялись ролями. И я мог быть женщиной для него-мужчины.

В этом и была загвоздка, суть вопроса. То были семена моего потенциального падения.

В наши последние дни в Риме стало понятно, что я потерян и не могу позволить ему узнать всю глубину и раздирающую остроту моего отчаяния. Было пару моментов, когда он что-то заподозрил, уловил лишь отзвук, который я не смог сдержать, но был слишком опьянен жизнью, чтобы задуматься над этим. Его молодость была подобна песне сирены, его очарование и жизнерадостность околдовывали всех – мужчин и женщин. Он мог бы заполучить любого, кого захотел, и я был лишь одним из лиц в этой толпе. Он очень скоро меня забудет, думал я, ведь весь мир лежит у его ног.

Тогда мне и в голову не приходило, что я мог ошибаться.

По возвращении в Нью-Йорк мне было очень сложно засыпать без Элио рядом. Было трудно даже дышать. Элис подозревала, что что-то не так, но никогда не задавала вопросов. Я позволил прежней жизни убаюкать меня до полного бесчувствия, и со временем мой путь определился. Он совпал с путем Элис, и наши семьи, посещавшие одну церковь и знавшие друг друга годами, больше радовались нашей помолвке, чем мы сами.

Сказать об этом Элио – то была самая сложная вещь в моей жизни. Нужно было оставаться в Нью-Йорке и просто позвонить ему, думал я. Это было бы трусостью, но, возможно, не так обжигающе больно, как быть рядом и не иметь права коснуться его, обнять, поцеловать?

После первого шока мы вернулись к привычному отрывочному общению и невысказанным требованиям.

«Заставь меня говорить, или я умру», - умолял я беззвучно, но он уже растворился в будущем, в котором для меня не было места.

Воспоминание о близости часто идеализируют, умалчивая о грязных деталях. Я отказывался попадать в эту ловушку и лелеял в памяти моменты наших маленьких неудач. Я вспоминал естественные запахи и обильную смесь жидкостей – неизбежный результат совокупления двух мужчин. Месяцы спустя, уже нося кольцо на пальце, я все еще скучал по нему.

Я поддерживал связь с Самюэлем и Аннеллой: мы редко говорили по телефону, но регулярно переписывались, никогда не упоминая об Элио. Поэтому я предполагал, что у него все в порядке, так что не смог скрыть удивления, когда одним солнечным полднем прозвенел звонок.

- Ты же знаешь их, - сказала Вимини. – Они никогда не попросят о помощи, не желая причинять тебе неудобство.

Я почти слышал, как она закатила глаза.

- Тебе бы такое и в голову не пришло, – хмыкнул я.

- Зачем говорить одно, а думать другое?

Она была права.

- Элио не хотел бы, чтобы я вмешивался. На самом деле, я последний человек в мире, к которому бы он обратился за помощью.

- Он – идиот.

- Я женат, и мы с ним не в дружеских отношениях.

- Это потому, что ты тоже идиот.

Вимини никогда не церемонилась со словами.

- Я люблю Элис, - слова соскользнули с языка. Я никогда не говорил Элио, что люблю его. Было что-то извращенное в том, чтобы называть черное – белым и наоборот.

Она промолчала.

- Он наверняка занят собственной жизнью и просто забыл о семье, - продолжил я. – Впервые предоставлен сам себе, да еще и подростковый возраст.

- Он до сих пор жутко зол на тебя.

Мое сердцебиение участилось.

- Уверен, что это не так, - стараясь сдержать дрожь в голосе.

Вимини щелкнула языком.

- Да он спит и видит, как бы тебя убить. Мы говорили недавно.

- В таком случае мне определенно стоит оставить его в покое.

- А что, если он вляпается в серьезные проблемы?

В моем воспаленном уме тут же пронеслось несколько трагических сценариев.

- Какие проблемы?

- Федé говорит, что его могут пырнуть ножом скинхеды. Они ненавидят гомиков.

Я упал в кресло.

- Что, почему, кто такая Федé?

- Кузина Элио. Ее брат Джек в Лондоне.

Это были хорошие новости.

- В таком случае он мог бы присмотреть за Элио?

Она засмеялась и коротко поведала мне о великом Джеке, сокращенно от Джакомо. Он был интересной личностью, возможно, даже гением, но вряд ли тем, на кого можно положиться.

- Почему она думает, что Элио могут подрезать?

- В этом районе было уже три случая за последние шесть месяцев.

Меня передернуло.

- Где он живет?

- На Олд Стрит, это место как будто сошло со страниц Диккенса.

Она дала мне его адрес, который я нацарапал в блокноте у телефона.

- Почему он не переедет?

- Ты же знаешь, каким он может быть упрямым, - ответила она. – Квартира дешевая и близко к колледжу.

Был один вопрос, который я должен был задать, но боялся ответа.

Вимини читала меня, как раскрытую книгу.

- Элио делит ее с другим студентом. Он француз, но они просто друзья.

Она явно думала, что это не так, но знала, что, озвучив это, причинит мне боль.

- Я не могу просто бросить все и помчаться в Европу, как рыцарь в сияющих доспехах, - сказал я, хотя в уме уже начал составлять лихорадочный план. – У меня есть работа. И жена.

- Можешь взять ее с собой, как в отпуск.

- Очень смешно.

- Она не знает про Элио?

- Она никогда не спрашивала.

Молчание Вимини было красноречивее любых упреков. В свои двенадцать она уже была мудрее меня. Я задался вопросом, неужели мудрость в делах сердечных достижима только до вмешательства секса, который, как капризный эльф, расстраивал любые тщательно продуманные планы.

- Посмотрю, что можно сделать, - выдохнул я.

- Когда будешь с ним говорить, пожалуйста, не упоминай, что это я проболталась.

- Не буду.

- Обещаешь?

- Клянусь сердцем.

Я не был уверен, что мое сердце было достойно такой клятвы.

Через несколько месяцев я сидел в самолете в Лондон.

Chapter Text

Лифт опять не работал: это случалось так часто, что муниципальные работники перестали вешать объявление. Можно было пройти к другому краю здания, чтобы проверить еще один, но вероятность была мизерной. Кроме того, даже если бы мне повезло, не хотелось рисковать, пробираясь по неосвещенным коридорам пятого этажа, так что я выбрал ступеньки. На пролете второго этажа я чуть не врезался в скелетообразного парня, о чьем возрасте было сложно догадаться. Его звали Спайк, хотя друзья-торчки произносили его имя по-разному – то Спейк, то Спарк. И в другой жизни он вполне мог бы быть крысой, а, может, он и был крысой в человеческом обличье, сложно сказать. Встречаясь с ним, я всегда отводил взгляд – смотрел либо прямо перед собой, либо под ноги. Он, пошатываясь, брел вниз по ступенькам, бормоча что-то, чего я не хотел понимать.

Я подумал, что бы сказал о нем Оливер. Представил их рядом – один возвышается над другим, как дуб и жалкая крапива. В сравнении с Оливером все казались карликами, потому что он был таким, просто таким… Я раздраженно мотнул головой: не думать о нем, даже на секунду. Я знал, что если позволю ему пробраться обратно в мои мысли, то выгнать его будет чертовски трудно. Благодаря долгому подъему я хотя бы согрелся и немного успокоился.

Этому чувству удовлетворения не судилось продлиться долго: подойдя к двери в квартиру, я сразу почувствовал едкий запах дыма.

Что, блядь, здесь происходит - промелькнула первая мысль, которая затем была переведена на французский:

- Putain, mais qu`est-ce que tu fous?

Пьер вынырнул из кухоньки, прижимая ко рту полотенце для посуды: он кашлял, а голубые глаза покраснели от дыма и слезились.

Он вытолкнул меня за дверь и закрыл ее за собой.

- Почему не сработала сигнализация? – спросил я, но он опять закашлялся, так что пришлось подождать.

- Я перерезал провода, - прохрипел он через какое-то время. – Она ж, блин, срабатывает каждый раз, когда мы курим.

- Только если стоять прямо под ней, чувак, - возразил я, ужа зная, что он скажет дальше.

- Там телефон, - сказал он, как по сценарию. – Я ж не могу дрочить без затяжки.

- Очень смешно, вот только теперь у нас пожар.

- Вечно ты драматизируешь, - вздохнул он. – Я просто хотел подогреть воды в кастрюле, ну для ванной, tu vois?

- А чайник зачем?

Он уставился на меня.

- Да это жуть как долго.

- Зато наша кухня не превратилась бы в декорации к «Аду в поднебесье».

- Чего?

- Проехали, - сказал я, зная, что Пьер – полный ноль в фильмах, особенно если они сняты не во Франции. – Ты забыл, что кастрюля на плите.

- Торстен звонил. – объяснил он, и это стало последней каплей.

- Ты чуть не задохнулся из-за этого придурка? В последний раз он украл у нас бутылку водки.

- Он не украл, а одолжил. В следующий раз вернет.

- Ага, а я – Последний из могикан.

- Чего? – в книгах он разбирался не лучше, чем в фильмах.

Я вернулся в квартиру, намереваясь оценить ущерб, нанесенный нашим скудным пожиткам. Плитка “Baby Belling” пережила бы и ядерный взрыв, но вот набор дешевых кастрюль Вудвортс был не настолько прочным.

Как и следовало ожидать, он использовал самую большую: она была черной, как уголь, и не подлежала восстановлению. К счастью, других потерь не обнаружилось.

Я открыл холодильник и вытащил банку пива Tennent`s Super.

- Что случилось? – спросил он, когда мы плюхнулись на изъеденный молью диван.

- Кроме того, что ты пытался инсценировать обычай сати* в нашей квартире?

- Ага, - кивнул он, беря пиво из моих рук и открывая кольцо. Он понятия не имел, что такое сати, но знал меня слишком хорошо, чтобы заподозрить неладное.

- Не хочу об этом говорить, - процедил я сквозь зубы.

Он кивнул, делая большой глоток лагера. Я тоже выпил и громко отрыгнул. Он повторил за мной, и вскоре мы уже ржали, шутливо пиная друг друга. Поэтому мне и нравилось жить с Пьером: он был простой и открытый. В нем не было злобы, и он не играл в игры.

- Да ладно, Элио, чего случилось-то? Или Бах откусил твой язык?

Это была его любимая подколка.

- Все нормально, - ответил я, вытягивая пачку Silk Cuts из кармана пальто.

Он присвистнул.

- Это кто тебе дал?

- Купил.

- Ага, счас. Нашел себе сладкого папочку?

Я изо всех сил пытался не покраснеть, но безуспешно. Он ущипнул меня за бедро.

- Удачливый чертяка! – воскликнул он. – Кто он? Один из этих городских жеребчиков с красными подтяжками, которые так и умоляют, чтобы им засадили?

Я скривился.

- Ты всегда был переборчивым, - хохотнул он. – Так и кто же он? Один из учителей? Профессор, как в «Моей прекрасной леди»?

Он не любил фильмы, но обожал мюзиклы.

- Он мне не учитель.

Пьер учуял кровь и пошел на ее запах.

- Но он профессор.

- Где твоя зажигалка? - спросил я, надеясь его отвлечь.

- Вот, - он бросил мне коробку спичек.

Мы прикурили и какое-то время сидели молча. Окно было открыто, и прохладный ветер играл тонкими занавесками из полиэстера.

- Это же не тот ирландец в очках?

Он имел в виду моего технического куратора, которых был одним из его любимчиков.

- Я не хочу об этом говорить.

- Так хреново, да? Да ладно, чувак, не может быть, что… О, черт, нет! Я знаю, кто это! Это Оливер, да? Он здесь и снова хочет залезть к тебе в штаны? Ты ему позволишь?

- Он женат.

- Его жена здесь с ним?

- В Нью-Йорке.

- Он уже пытался взять тебя в оборот?

- Ничего не было и не будет, - отрезал я. – Все закончилось, когда он меня бортанул, я же тебе рассказывал.

Я сдуру рассказал ему об Оливере однажды ночью, поле третьего косяка и полбутылки дешевой водки.

- А у тебя с ним ТОЧНО все, может я попытаю удачу? – он самодовольно ухмыльнулся. – Ты же знаешь, как я люблю мужчин постарше с большими…ступнями.

От мысли о Пьере и Оливере в одной постели меня затошнило.

- Его не интересуют мужчины, - как можно нейтральнее произнес я. – Он попробовал просто потому, что больше нечем было заняться. Крема – не Нью-Йорк, ему было скучно.

- Может, ему нравятся мужчины, у которых побольше мяса на костях, - возразил он.

Я надеялся, что он шутит, но, возможно, в этом что-то было. Может, проблема была не в моем поле и возрасте. Вполне вероятно, я просто был не в его вкусе. Как легкая закуска. Но на самом деле ему хотелось большого сочного стейка. Пьер был моего возраста, но выглядел более зрелым. Он занимался бодибилдингом, и его бицепсы были больше, чем мои бедра.

Понравилось бы это Оливеру? Конечно, нет, осек я себя – он был женат на женщине. Зачем ему помешанный на мышцах французский мальчик, который наверняка считал, что Целан – это бренд лубриканта?

- В любом случае, мы его не увидим, - подвел я итог, бросая пустую банку из-под пива в уже переполненную корзину для мусора. – Если его игнорировать, он уедет.

- Это в большинстве случаев не работает, как например, со счетами за коммуналку. – Он указал на стопку писем на столешнице. Я пробежал по ней глазами и вдруг сердце екнуло – там лежал конверт со штампом UCAS (Национальной службы приема в университеты и колледжи – прим.переводчика). Я разорвал конверт и жадно впился в содержание письма.

- Я получил! Получил! – воскликнул и начал прыгать по комнате, как безумный.

- Что? – закричал Пьер в ответ.

- Грант, на который подавал заявку, - объяснил я. – Они дают мне две тысячи фунтов на академический год. Мы богачи! А что ты, получил ответ?

- Пока нет.

- Если и ты получишь две тысячи, мы каждый день будет принимать горячую ванну. Кстати о ней, - я наполнил чайник до краев и поставил на огонь.

- Кто этот несчастный подонок? – спросил Пьер, подкуривая еще одну сигарету. Это вызвало волну раздражения, но я промолчал. Это были сигареты Оливера, и я хотел, чтобы они продержались дольше одного вечера.

- Его зовут Андреас, – ответил я, забирая пачку и засовывая ее обратно в карман пальто. – Мы идем на танцы.

- В Subway?

- Нет, в Blitz.

Он скорчил рожу.

- Тогда без перепихона?

- Я и не планировал, - бросил я, высунув язык. – Я ж не шлюха, как ты.

- Твою девственность уже не вернуть – так, чтобы ты был в курсе, – сострил он.

Я бросил грязное кухонное полотенце ему на голову, и оно попало прямо по лицу.  Он разразился смачной тирадой ругательств, но я уже ушел заливать в ванну первую порцию горячей воды.

Мне не хотелось возвращаться обратно на квартиру, но не мог же я торчать снаружи рядом с домом Элио, тоскливо глядя на него, как волк, воющий на луну.

Шок встречи с ним, прикосновения к его коже, не слабел, куда бы я ни шел и что бы ни делал. По крайней мере, дома я смог бы сесть, налить себе выпить и обдумать следующий шаг. Он даже не хотел смотреть мне в глаза – настолько отвратителен был ему один мой вид. Я заслужил все это, а то и хуже, но дело было не во мне. Дело было в нем – каким же исхудавшим и истощенным он стал. Его лицо утратило свою округлость, заострилось и казалось впалым с глубокими тенями. Позвонки, казалось, выпирали даже сквозь несколько слоев одежды.

Но за всем этим беспокойством о его благополучии лежала болезненная уверенность, что моя плоть все еще желала его. Что же до сердца – я не собирался его слушать, ведь оно было недостойно доверия.

Я сидел со стаканом Лафройга, как вдруг зазвонили в дверь.

Лишь несколько человек знало мой адрес в Лондоне и Элио среди них не было, но я не смог подавить проблеск надежды, которая заставила сердце биться быстрее. Вот уж действительно – как ему доверять?

Открыв дверь, я увидел худощавого мальчишку с темной шевелюрой, в очках без оправы. Его взгляд был пронзительным и немного совиным.

Он оглядел меня снизу-вверх, и по губам скользнула легкая улыбка.

- Значит, это ты – Оливер, - сказал он, заходя в мою квартиру, как будто сам был ее владельцем.

- А ты у нас кто? – спросил я, но уже догадался. Они не то, чтобы были похожи, но некоторое сходство присутствовало – в конституции и цвете волос.

- Федé говорила, ты играешь в покер, - ответил он. – надеюсь, игрок из тебя лучший, чем лгун.

- Зачем ты пришел? – спросил я строго.

- Не для того, чтобы читать тебе нотации, если ты об этом подумал, - ответил Джек. Он взял мой бокал с виски и принюхался.

- Лафройг, - определил он. – Как ты его нашел?

- Садись, - предложил я. – Налей себе выпить.

- Нет, спасибо. Я на диете.

- Какой еще диете?

- Не могу мешать таблетки с алкоголем.

Мы сели на диван, хотя он не откинулся на спинку, сидя на самом краю.

- Он выглядит болезненно, - проговорил я. – Как будто мало ест.

- Мы студенты, - ухмыльнулся он. – Ты забыл, как это бывает?

- Может и забыл.

- Ты не так уж стар.

- Достаточно стар, - проговорил я, не сумев скрыть горечь в голосе.

Он посмотрел мне прямо в глаза своим птичьим взглядом.

- Но невинен, как ребенок, - подытожил он.

Я не знал, что ответить. Что за странный мальчишка, и все же неприязни он не вызывал.

- Ты совсем не такой, как название твоего дома.

- Что?

- Это особняк Уиллоуби, - сказал он. – Чувства и чувствительность.

- Не думал, что ты из тех, кто любит Джейн Остин.

Джек сморщил нос, мгновенно напомнив мне этим своего кузена.

- Я вне категорий, - ответил он.

Я глотнул виски и задумался, почему чувствую себя совершенно без сил в присутствии этого мальчика.

Как будто он был судьей и присяжными, а я сидел на скамье подсудимых без права на адвоката.

- Зачем ты пришел? – снова спросил я.

- Хотел понять, из-за чего весь кипиш.

- Какой кипиш?

- Теперь понимаю.

- Понимаешь что?

- Какой Элио на самом деле, - ответил он. – И я приятно удивлен.

Была ли это лесть или осуждение? Я понятия не имел.

Он встал, собираясь уходить.

- Что мне делать, как думаешь? – спросил я.

- Вот. – Он протянул мне пакетик с травой. – Это поможет лучше, чем любой мой совет. Не, платить не нужно, считай это подарком на новоселье.

Я поблагодарил его.

- И все же твой совет не был бы лишним.

- Поживи немного, - бросил он и ушел.

Chapter Text

Я неспешно расстегиваю пуговицы на его рубашке, двигаясь сверху вниз. Под ней только кожа – больше ничего. Стягиваю плавки, освобождая его твердый, уже сочащийся смазкой член. Смотрю сверху вниз: подрагивающие веки с этими убийственно длинными ресницами прикрывают глаза, а слегка пересохшие губы приоткрыты. С них срывается тяжелое, прерывистое дыхание, как после долгого бега. Может, он и бегал совсем недавно – кожа пахнет потом, а волосы на груди взъерошены. Я наклоняюсь и провожу языком по этой мягкой дорожке от соблазнительного завитка в ямочке у горла и до самого паха. Лизнув твердый сосок, чувствую, как длинные пальцы впиваются в мои волосы.

- Элио, - стонет он, и я улыбаюсь, повторяя свое путешествие сверху вниз.

Его яйца твердые и тяжелые, они почти не помещаются во рту. Я зарываюсь носом в завитки у основания его члена и лижу его тоже. О, как он требует внимания, этот сладкий член, но у меня другие планы.

Я никогда этого раньше не делал, но давно видел в своих мечтах.

- Встань на четвереньки, - бормочу я, и он послушно подчиняется.

Его задница, этот сладкий абрикос с округлыми половинками и манящей расселиной – о, это все, чего я мог желать. Слегка прикусывая нежную кожу, я трусь о нее щекой, пока не чувствую, что больше не могу терпеть.

Когда мои губы касаются его сжатой дырки, он вскрикивает, как будто обжегшись кипятком.

- Мне остановиться? – спрашиваю я, но умру, если он скажет «да».

Он не говорит, так что я продолжаю, переходя от легкого перекуса к жадному поглощению.

Я издаю звуки, мало напоминающие человеческие: громкое урчание и удовлетворенные всхлипы. Я сосу и трахаю его языком, и его анус влажный от моей слюны.

Все внезапно меняется: вот я толкаюсь в его горячую глубину, а в следующее мгновение он дрожит и выгибается подо мной, теряя контроль, стоны переходят в хриплое поскуливание. Он вспоминает бога и умоляет меня остановиться, никогда не останавливаться, трахать его, взять его, всего до последней клетки, и никогда не отпускать.

Я просыпаюсь в кровати – в холодном поту, один и за два движения до оргазма. Быстро удовлетворяю свою нужду, но это лишь временное удовлетворение. Чувствую опустошение – как всегда, но сейчас даже больше, чем раньше. Будь ты проклят, Оливер! - я дрожу от ярости. Ты появился, чтобы заново открыть мои раны?

Я старался даже не смотреть на него, чтобы этого не случилось, но все пошло коту под хвост. Его присутствия оказалось более, чем достаточно. Знание, что он недалеко, что будет преподавать в моем колледже и, вероятно, жить по соседству, прочно обосновалось в моем подсознании. Бог знает, какой еще вред он может причинить, если я ему позволю. Ситуация была ясна, как день: он устроил свою жизнь и был так защищен в своих отношениях, что, ни секунды не задумываясь, взялся за роль благородного спасителя своего бедного, блудного бывшего любовника. Но был ли я хоть когда-то любовником? Нервная улыбка болезненно дернула губы. Нет, вряд ли. Это было больше похоже на эксперимент. Может, ему нужно было проверить свою теорию или – да, именно так: летние каникулы были его затянувшимся мальчишником.

Это понимание накрыло меня приливом извращенной гордости: Оливер знал, что собирается жениться на Элис, так что поспешил засеять последние дикие семена с Кьярой, мной и, бог знает, со сколькими еще образцами разных полов. Я втрескался в него, и, поскольку он все же был гостем моего отца, то позволил мне вкусить чуть больше. Может, ему это даже понравилось: получить мою девственность и потешить свое эго. Что может больше польстить самомнению, чем юнец, готовый делать все, что ты попросишь? Он как будто сошел со страниц Де Сада – жестокий и порочный. Но, что хуже всего, – бесчестный, пытающийся обернуть свои действия в сентиментальную обертку.

Я презирал его раньше, но сейчас почувствовал, как внутри зарождается ненависть. Он мог бы остаться в стороне, но, очевидно, соскучился по моим мучениям. Что ж, я ему этого не позволю.

- Я думал, мы просто перекусим сосисками в Greggs, - сказал Пьер, когда мы зашли в маленький китайский ресторанчик на Джеррард Стрит.

- Я же сказал, что обналичил первый чек своего гранта, - ответил я. – Я богач.

- А, так это не деньги за трах от твоего американского профессора?

- Он не мой, и я предупреждал, что не хочу о нем говорить.

Мы нашли место у окна и нам сразу же принесли меню и чайник горячего зеленого чая. Пьер его терпеть не мог, так что я налил только себе.

- Разве он не преподает в Гилдхолле?

Я вздохнул и попытался заткнуть его, предложив сигарету. Не сработало.

- Да, преподает, но уедет после окончания учебного года. Его пригласили на замену Кери.

Мы сделали заказ и, пока докуривали, жилистый официант принес наше пиво.

- А что случилось с Кери? – спросил Пьер со злорадной улыбкой. – Американец его похитил?

- Он не мафиози. Кери получил серьезную травму во время подготовки к Лондонскому марафону.

Мой друг расхохотался.

- Ты что, и впрямь в это веришь?

- Это правда, - ответил я. – Он входил в команду Barbican Arts, их спонсировал лондонский муниципалитет.

- И они вдруг попросили кого-то из Нью-Йорка заменить его?

- Может, они знали друг друга, - заметил я. – Оливеру хорошо удается заводить друзей.

- И, видимо, не так хорошо – их удерживать.

- Все нормально, если есть разделяющий океан.

- Не в твоём случае.

Я сделал глоток пива.

Официант принес нам еду: чоумен, курицу Кунг-Пао, свинину в кисло-сладком соусе и жаренный рис с яйцом. Мы накинулись на еду, как саранча на кукурузное поле. Я не ел нормальной пищи с тех пор, как вернулся с рождественских каникул.

- Как все прошло с Арно? – спросил он, расправившись с первой порцией курицы с рисом.

- С кем?

- Твое свидание?

Утренний влажный сон напрочь стер из моей памяти прошлый вечер.

- Его зовут Андреас, - исправил я, притворяясь обиженным за его ошибку. – Было типа весело.

- Сверху или снизу? – уточнил он, наваливая на тарелку лапшу и кусочки свинины.

- Ты такой убогий, - устало вздохнул я.

- Ох, ты боже ж мой, типа твой Оливер – не живая копия Витрувианского человека.

- Откуда ты вообще знаешь, что это такое?

- Может, потому что мне нравятся парни с горячими телами? – похотливо ухмыльнулся он.

- И вообще – я никогда не говорил, что Оливер хорошо выглядит.

По крайней мере, я такого не помнил: слишком много всего приходилось переваривать, чтобы выжить.

- Говорил. Ты упоминал, что он – как ожившая статуя какого-то греческого скульптора.

- Не говорил я такого.

- А вот и говорил. Только имени не помню…

- Пракситель, - раздался голос за спиной. Черт подери мою семью.

- Откуда он узнал, как нас найти? – я злобно зашипел на Пьера, но он лишь улыбнулся, набивая рот рисом.

Джек плюхнулся рядом без приглашения, которого все равно не дождался бы. Встретившись взглядом с официантом, он поднял руку и показал пять пальцев, затем три.

- Что ты делаешь? – спросил я.

- Заказываю ужин, что ж еще? – ответил он, прикуривая Philip Morris Special Blend.

Официант почти мгновенно принес ему суп-вонтон и хрустящую утку, как будто это была привычная, установленная годами рутина. Они с Пьером как ни в чем не бывало начали обсуждать свою курсовую и общих знакомых. Меня не переставало удивлять то, что они учились в одном университете, ведь более противоположных по характеру и интеллекту людей было сложно себе представить.

- Кстати, я видел Оливера, - бросил Джек, поворачиваясь ко мне.

Я был готов убить Пьера, но лишь пригвоздил его взглядом.

- Это не я! – выпалил он.

Я перевел убийственный взгляд на кузена, но тот остался совершенно невозмутимым.

- Он не такой, как я представлял, - заявил Джек.

- Не знал, что он поселился в твоих фантазиях.

Он никак не отреагировал на мой сарказм.

- Не глуп и не тщеславен, - продолжил он.

Лучше бы я остался слушать пластинки в своей вонючей квартире вместо того, чтобы выслушивать лекции о человеке, о котором стремился забыть.

- Твой дядя считал его стеснительным, - возразил я.

- Вы с отцом очень похожи, - заметил Джек.

- Как драматично, - вставил Пьер, и ему никто не возразил.

- Оливер может быть каким угодно, мне вообще плевать, лишь бы он оставил меня в покое, - подытожил я как можно хладнокровнее.

- Я отдал ему свою лучшую траву.

- Что ты… зачем?!

Я чуть не сорвался. Меня мало интересовала история, но со временем я стал больше сопереживать каждой завоеванной территории.

- Он казался слишком напряженным, ему явно нужно было спустить пар.

Грань, после которой мое самообладание полетит в тартарары, неумолимо приближалась.

- Вы двое, что, ну типа обменялись жидкостями? – спросил Пьер.

И тут дамбу прорвало.

- Мне надо на свежий воздух, – бросил я и быстро направился к выходу.

Пусть Джек платит за ужин: в конце концов, он испортил мой. Я уже было направился в сторону Сохо, чтобы хоть как-то развлечься, как вдруг любопытство взяло верх, и я вернулся внутрь.

- Где ты его встретил? – спросил я.

Джек сделал вид, что не заметил, как я выставил себя королем драмы, а Пьер – в лучших французских традициях – был слишком поглощен едой, чтобы следить за перипетиями разговора.

- Ходил туда, где он живет, - ответил кузен, пережевывая кусочек утки. – Анонимное, но хорошо меблированное местечко. Вполне функциональное.

Мне хотелось его укусить.

- Мне плевать на мебель, - начал я, но он продолжил свою мысль.

- Он пил хороший односолодовый виски.

- Мне он уже нравится, - вставил Пьер.

- Откуда ты узнал, как его найти?

Брови Джека приподнялись вверх.

- Спросил у твоей мамы, - ответил он.

Такое оскорбление моему интеллекту было довольно ощутимым. Начало казаться, что все близкие люди плетут против меня некий заговор.

- Ты же любишь брутальную архитектуру? – добавил он и с ловкостью иллюзиониста засунул сложенный вдвое клочок бумаги в карман моего жакета.

День был тяжелым, и разговор с Элис по телефону стал еще одной бетонной плитой на моих плечах.

- Аарон говорит, что тебе стоит быть осторожнее в той части Лондона, - сказала она. – По статистике есть большая вероятность нападений, особенно в темное время суток.

Аарон был другом ее семьи и самопровозглашенным авторитетом во всем иностранном. Она ненавидела путешествовать, а его мрачные истории лишь подливали масла в огонь.

- Со мной все будет в порядке. Как новая работа?

Она тут же начала обличительную речь против одного из коллег, но быстро устала и переключилась на приезд матери.

- Она опять спрашивала, когда дождется внуков.

- И что ты ей ответила?

Элис вздохнула, и я почти увидел ее раздраженное выражение лица, которое очень хорошо знал.

- Как обычно, но становится все труднее.

- Ты хорошо справляешься.

Пару секунд в трубке была тишина, затем я услышал:

- Я же не могу сказать ей правду?

- Какую правду?

- Ты правда хочешь, чтобы я это озвучила?

Я заколебался.

- Нет, наверное, нет.

Трудно зачать ребенка, если месяцами не занимаешься сексом.

Разговор перетек на другие темы, и в конце все снова стало легко и по-дружески, но я никак не мог избавиться от ощущения провала, витавшего надо мной подобно лондонскому туману.

Решил испробовать траву, принесенную Джеком. Едва затянувшись первым косяком, услышал звонок в дверь.

- Кого там еще принесло? – пробормотал я, подходя к двери и резко ее распахивая. – Вернулся, чтобы составить мне компанию?

Это был не Джек. На пороге стоял Элио, глядя прямо на меня с совершенно неописуемым выражением этих своих коньячных глаз.

Он был весь в черном, пах дымом и устричным соусом. Цвет лица, слава богу, утратил свою анемичную бледность, но взгляд был тяжелым и злым. Он вошел внутрь, резко захлопнув за собой дверь. Я почувствовал, как вибрация этого звука волной ударила прямо по внутренностям.

- Что это за херня? – прошипел он, указывая на косяк в моих пальцах и комнату, уже наполнившуюся легким флером марихуаны.

- Мой дом вдали от дома, - слабая попытка его успокоить.

- Не смешно, - выплюнул он, подходя достаточно близко, чтобы я мог сосчитать веснушки на его носу. Все силы ушли на то, чтобы не коснуться их пальцами. Я затянулся, чувствуя, как свинцовая тяжесть опускается вниз живота.

- Что бы ты ни задумал, хватит! – прошептал он. Его голос вибрировал презрением, но мое тело впитывало эту эмоцию как величайший подарок. Кожу начало покалывать – в тех местах, которыми я так давно пренебрегал. Одно из них реагировало особенно бурно, сжимаясь и разжимаясь, как голодный рот, наконец, учуявший запах еды.

- Слушай, Уилл Кери – мой хороший друг. Когда он писал свою монографию о псевдо-Лонгине…

- Я читал ее, - перебил он. – Его интерпретация Оды ревности Сафо была слишком… эмоциональной.

- Мне тоже так показалось. Мы обсуждали ее во время пробежки в Центральном парке.

- Он все еще в больнице?

- Нет, но восстановление будет небыстрым и болезненным. Его сбило машиной.

- Я его совсем не знаю, но жаль это слышать.

Он как будто смягчился, как в тот далекий день на озере Гарда. Я подумал, что не должен упустить этот шанс.

- Мир? – спросил я, протягивая руку.

Он посмотрел на нее, затем на меня, все еще плотно сжав губы.

- Хорошо, - выдохнул он, встретив мою ладонь на полпути.

Как только пальцы коснулись его кожи, тяжесть в паху превратилась в пульсирующие удары, проталкивающие этот сконденсированный за долгие месяцы сгусток болезненной жажды в каждую вену, пока вибрация не охватила все тело. Я не знал, что делать и, наверное, просто стоял бы там, пока косяк не обжег бы мне пальцы, но тут Элио резко отшатнулся, как будто его ужалили. Он впился взглядом в кольцо на моем пальце, и я видел, как он кусает кожу на внутренней стороне щеки.

- Мне надо идти, - пробормотал он. – Кстати, мне дали грант от UCOS, так что твои услуги ангела-хранителя не понадобятся. В общем-то, я в них никогда не нуждался. У меня есть друзья и все, что нужно. Возвращайся к своей жене, здесь тебе ничего не светит.

Я услышал звук захлопнувшейся двери и эхо его удаляющихся шагов на лестничной площадке.

Chapter Text

После визита Элио прошла неделя, и я лишь издалека замечал его фигуру, мелькающую в коридорах или на выходе из университета. Эти моменты были столь мимолетными, что, вполне возможно, являлись лишь плодом моего разыгравшегося воображения. Однажды я был почти уверен, что заметил его на задних рядах аудитории во время одной из своих лекций, хотя это мог быть и самообман. Надежда стала моим последним прибежищем, и я еще не был готов убить ее окончательно.

Погода вовсе не собиралась меняться на весеннюю – было мокро и ветрено. В один из таких серых, депрессивно-унылых воскресных дней я отправился к Уиллу Кери, который жил в небольшом домике рядом с Сити Роуд на улице с причудливым названием Уоршип Стрит (улица Поклонения). Дверь открыла его девушка, рыжеволосая Фрида. Она провела меня в покои инвалида, обустроенные в гостиной.

Это было светлое и очень функциональное пространство с французскими окнами и видом на крошечный, но хорошо ухоженный садик. Уилл лежал на кровати, опираясь на гору подушек. Его левые нога и рука были еще в гипсе.

- Оливер, мальчик мой! – поприветствовал он меня, откладывая книгу текстом вниз на прикроватный столик.

- Ты выглядишь намного лучше, чем в прошлый раз, - ответил я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в щеку. Серые глаза снова обрели ясность, незамутненные морфином, однако на лбу появились морщинки, которых раньше не было.

- Врач вдвое сократил дозу болеутоляющих, - ответил он, похлопывая рукой по матрацу рядом с собой. – Фрида заставляет меня пить свои чудодейственные зелья.

- Маковые семена?

Он засмеялся.

- Если бы! Нет, скорее отвратительную смесь из валерианы, куркумы, имбиря и еще чего-то, чье название я благополучно забыл.

- Рад, что тебе лучше.

Он кивнул, и я вдруг осознал, что раньше не видел его с короткой стрижкой. Его постригли после аварии, и на затылке все еще красовалась крупная повязка -  там, где пришлось накладывать швы на довольно глубокий порез.

- Хватит уже обо мне, - ответил он. – Расскажи, как ты.

Это было предсказуемо: как любой уважающий себя англичанин, Уилл терпеть не мог жаловаться на свои проблемы и предпочитал переключить внимание на что-то другое.

- Что тут рассказывать? Я здесь, чтобы помочь старому другу, и, возможно, посмотреть достопримечательности, если погода наладится.

Он хохотнул.

- Успешно вливаешься в среду. Почему Элис не с тобой?

Я объяснил причины дезертирства жены, но ему это показалось недостаточно убедительным.

- Может,  она приедет в гости на длинные выходные? Майские праздники не за горами.

- Она терпеть не может путешествия, особенно самолеты.

- Как продвигается твоя новая книга – та, о софистах? – спросил он, замечая, что я хочу сменить тему.

- Пока отошла на второй план. Сейчас подгоняю Малкольма Бадда.

Он нахмурился, и я поспешил его заверить.

- Ты оказал мне услугу, дружище. Я вроде как застрял, а ты подарил мне прекрасную причину для прокрастинации.

- В таком случае, моя авария – подарок судьбы, - улыбнулся он.

- Вот уж нет, - возразил я. – Обошлись бы и без нее.

- Но ведь все сложилось удачно, разве нет? Ты наверняка давно искал причину удрать из Нью-Йорка.

Он всегда обладал удивительной способностью бить не в бровь, а в глаз. В каком-то смысле, Джек напомнил мне Уилла, только без дружелюбия последнего.

- Почему ты так думаешь?

Нас прервала Фрида, которая принесла мне кофе и чашку чего-то зеленого и сильно пахнущего для Уилла. Я помог поставить поднос на столик у кровати. Затем она сказала, что собирается в магазин, спросила, не нужно ли чего, и быстро ретировалась, оставив нас вдвоем. Едва за ней закрылась дверь, Уилл попросил сигарету.

- По-моему, тебе не стоит курить, - с сомнением возразил я.

- Я бросил год назад, когда начал готовиться к марафону.

- Мудрое решение.

- Однако меня едва не прикончил вовсе не никотин.

- Прости, но я тоже пытаюсь бросить.

- Полон добродетелей, - съязвил он.

- Ты - уже второй человек, который говорит мне это.

- И кто же был первым?

Я глотнул кофе - слишком поспешно, так что обжег рот.

- Дай мне, - попросил он.

- У тебя есть отвар.

- Вылей его туда, в горшок с розой, - сказал он и, заметив мои колебания, добавил. - Для этого и нужны друзья. Я бы сделал для тебя то же самое.

- Фрида почует запах кофе.

- Для этой цели у меня припасены мятные леденцы Polo.

- Обо всем подумал.

- За это нам, философам, и платят.

- Еще за то, чтобы гнобить других философов, - парировал я.

Он засмеялся, и я протянул ему чашку с кофе. Пока Уилл пил, я распорядился содержимым его чашки так, как он просил.

- Ты так и не ответил на мой вопрос.

Следовало знать, что он не забудет – он никогда не забывал.

- Ты знаешь итальянского студента по имени Элио Перлман?

Уилл посмотрел на меня несколько озадачено.

- Он точно не из моих, - ответил он. – Первокурсник, но я о нем слышал. В целом, только хорошее: талантливый, умный, немного всезнайка, но ни одному артисту это еще не мешало.

На сердце потеплело от этой похвалы – совершеннейшая глупость, учитывая обстоятельства.

- Ты слышал, как он играет?

- Нет, но, по словам Нолана, он чертовски хороший пианист.

Дэниел Нолан был одним из учителей Элио по технике игры.

- Да, так и есть.

- Так это он убедил тебя бросить курить?

На это сложно было что-то возразить, так что я просто промолчал.

- Теперь припоминаю – ты ездил в Италию три года назад. Тем летом, до нашей встречи в Колумбии.

Я подошел к французским окнам и выглянул на улицу. Сад накрыла мелкая морось, и почему-то захотелось плакать.

- И там встретил его.

- Я останавливался в их доме, - ответил я, стараясь звучать небрежно. – Его отец – выдающийся ученый. Он помог придать моей книге удобоваримую форму.

- Сэмюэль Перлман, ну конечно! – воскликнул он. – Ты никогда не говорил, что знаком с ним.

- Не люблю бросаться именами.

- И ты возвращался в Италию на Рождество, - пробормотал он, как будто про себя. – Уже будучи обрученным с Элис.

Я перестал дышать и замер. Пару минут в комнате было тихо, затем послышался стук фарфора о деревянную поверхность – Уилл поставил чашку на столик.

- Что произошло между тобой и сыном Перлманов? – спросил он, очевидно уже зная ответ.

- Сейчас я бы не отказался от сигареты, - выдохнул я.

Он засмеялся.

- Экстренная пачка в нижнем ящике, - указал на старомодный комод в другом углу комнаты.

- От этого запаха мятные леденцы не помогут, - предупредил я.

- Будем решать проблемы по мере их поступления.

Я нашел полупустую пачку Мальборо и прикурил две сигареты, поднеся одну к его губам. Уилл затянулся с выражением чистого блаженства на лице.

- Ты все еще влюблен в него, - сказал он, заставив меня подавиться первой затяжкой.

- Кто сказал, что я был влюблен? – прохрипел я, как только перестал кашлять.

Он посмотрел на меня с укором.

- Парень тоже в тебя влюбился?

- Ему было всего семнадцать. Ты же знаешь, как это бывает в таком возрасте.

- Я никогда не был юным гением.

- Неважно. Эмоционально он всего лишь подросток, как и все остальные.

- Это профессиональное мнение или ты просто несешь чушь, потому что это проще, чем признать правду?

Я сделал глубокий вдох, ощущая, как месяцами подавляемый гнев вот-вот прорвется на поверхность.

- Зачем весь этот разговор? Я женат, у Элио своя жизнь – он встречается со сверстниками, питается фастфудом, как все студенты. У нас нет ничего общего, абсолютно.

Осознав вдруг, что почти сорвался на крик, я силой заставил себя успокоиться.

- Прости, не хотел повышать голос.

Я открыл окно и выбросил сигарету в сад.

– Лучше дам тебе отдохнуть.

- Можно не говорить говорить об этом, - заметил он. – Но вещи не меняются, если их просто игнорировать. По какому-то невероятному стечению обстоятельств вы с этим мальчиком оказались в одном… - Уилл запнулся, и его глаза расширились. – О Господи, какой же я идиот! Это ведь не совпадение? Из трех полученных мной предложений ты посоветовал выбрать именно это. Лондон, говорил ты, - это престижно и будет прекрасно смотреться в моем резюме. Ты знал, что он будет здесь учиться.

- Тогда я не был уверен.

- Но знал, что он собирается поступать.

Я не мог врать ему, поэтому просто кивнул, отворачиваясь, чтобы скрыть волну стыда.

- Я не собирался ни о чем тебя просить, просто надеялся, что, возможно, ты будешь его учить и заметишь талант.

Он потушил сигарету в чашке из-под кофе.

- И тебе было бы довольно лишь иногда слышать упоминания о нем, - сказал он с явным скепсисом в голосе.

- А что еще я мог сделать?

- Для начала, сказать правду.

- Я не врал тебе.

Он хмыкнул.

- Можешь называть это как угодно, – слова прозвучали как упрек, но потом он смягчился. – Как бы страшно тебе ни было, нельзя же сдаваться, даже не начав сражения.

- Это не так. Я не боюсь смерти.

- Верно, ты боишься жизни.

Новый прилив гнева накрыл меня с головой.

- Тебя не было там, три года назад, - прошипел я. – А я был. Это было прекрасное лето, но Элио просто пробовал жизнь на вкус, как все подростки. Он совершенно нормально воспринял новость о моей помолвке.

- Уверен, что это не так. Иначе вы оставались бы на связи, и тебе не потребовалась бы моя помощь.

Черт подери всех философов с их проницательностью.

- Нужно было рассказать ему об Элис, - сказал я. – Он расстроился, что я соврал. Ну, технически, я не врал, потому что во время поездки в Италию мы расстались.

- Он думает, что ты его использовал, - возразил он. – Я бы так думал.

- Может быть, - ответил я. – Но это не меняет реального положения вещей. У меня есть жена, а перед ним открыт весь мир.

Лицо Уилла исказила гримаса.

- Я бы принял одну из тех таблеток, - сказал он, указывая на желтую коробку с надписью «три раза в день». Я дал ему одну и налил воды из бутылки Buxton, которая стояла на столике рядом с лекарствами.

Он откинулся на подушки и прикрыл глаза. Я же занялся устранением следов нашего преступления. Вышел в сад и прополоскал минеральной водой обе чашки, избавился от пепла и окурков. Когда я вернулся в комнату, Уилл жевал мятный леденец.

- Благодаря моей глупой аварии у тебя есть возможность понять, чего ты действительно хочешь от жизни. Если окажется, что это Элио Перлман, имей смелость принять свои желания.

- Никогда не замечал в тебе этой мудрости.

- Она просыпается после того, как оказываешься на волосок от смерти в тоннеле.

Послышался стук входной двери, и я встал, собираясь уходить.

- В следующий раз, как придешь меня проведать, захвати чего-нибудь выпить.

Это снова напомнило мне Джека.

- Нельзя мешать таблетки и выпивку.

- А кто будет мешать?

Я слегка приобнял его, стараясь не потревожить травмированную руку, и вышел из комнаты.

- Сколько он выкурил в этот раз? – спросила Фрида, провожая меня за дверь. Дождь перестал, но небо все еще было хмурым, скучного желтовато-серого оттенка.

- Всего одну, - ответил я. Я плохо ее знал, но она казалась хорошей и врать не хотелось.

- Иногда он ведет себя, как ребенок.

- Разве это бывает не со всеми?

Фрида улыбнулась, и в ее прозрачно-зеленых глазах не было укора.

Chapter Text

Я не смог противиться этому желанию и проклинал себя за отсутствие выдержки.

Оливер раздавал учебные распечатки в передней части класса, так что мне удалось проскользнуть внутрь незамеченным. Устроившись на задних рядах, я сполз по сиденью, чтобы не светить шевелюрой.

План был задержаться на пару минут, чтобы проверить, так ли он хорош в своем деле. Я заготовил свою самую саркастическую, пренебрежительную усмешку, но, подняв взгляд, почувствовал, как самообладание начинает таять. Оливер был одет в бирюзовый джемпер с V-образным вырезом и темно-синие джинсы. От этого его глаза казались совершенно непристойно голубыми даже издалека.

«Если бы он носил очки, - мелькнула мысль, - то выглядел бы более серьезно и солидно».

Я поймал себя на том, что начинаю фантазировать об Оливере, проверяющем студенческие контрольные, пока я сижу на его колене и – нет, нет! Стоп! Тряхнул головой, вспоминая, как сам же обвинял Пьера в поверхностности, и в том, что для него внешний вид важнее сути.

Не забывай, что он женат, что он прожевал тебя и выплюнул – повторял я, как строчки из Евангелия, заставляя себя подчиниться.

Пока происходил этот мой диалог с подсознанием, Оливер начал лекцию.

«Поэтому, не только красота мелодии воспринимается каждым человеком, как нечто необычное и уникальное в своей музыкальности, но и сама эмоция, возникающая при этом, характерна исключительно для музыки. Эту «смешанную и неописуемую» эмоцию Гурни объяснял в контексте теории Дарвина, которая связывает музыку и сексуальное возбуждение».

Он продолжил цитировать Дарвина.

«Музыкальные тона и ритм использовались нашими предками, еще наполовину людьми, во время брачного периода, когда животные разных видов возбуждены не только любовью, но и сильными эмоциями ревности, соперничества и триумфа. На основе глубоко заложенного принципа унаследованных ассоциаций, музыкальные тона в нашем случае вызывают смутные и неопределенные эмоции давно ушедших времен. Поскольку у нас есть все причины считать, что связная речь – одно из последних и, несомненно, величайших искусств, приобретенных человеком, и, поскольку инстинктивная способность воспроизводить музыкальные ноты и ритмы сформировалась в глубоких пластах животного сознания, то допущение, что музыкальные способности человека развились из тонов, используемых в страстной речи, полностью противоречило бы принципам эволюции. Можно предположить, что ритмы и модуляции риторики развились из раннее сформированных музыкальных способностей. Таким образом, мы можем понять, почему музыка, танцы, пение и поэзия являются столь древними искусствами. Страстный оратор, бард или музыкант, используя разнообразие тонов и модуляций, может возбуждать у слушателей сильнейшие эмоции, не подозревая о том, что пользуется теми же средствами, что и наши дочеловекоподобные предки много лет назад, возбуждая друг у друга сильные эмоции во время брачных игр или соперничества».

Я тут же перенесся в ту ночь в Le Danzing, когда Оливер был свободнее, чем я когда-либо видел его до того или после. Это также напомнило, как я сам использовал музыку, чтобы флиртовать и привлечь его внимание. Неужели мы все разрушили, начав говорить? Или мы просто не говорили о действительно важных вещах?

«Характерная для музыки эмоция – это дистиллят или очищенная квинтэссенция примитивных сексуальных страстей, поскольку она дошла до нас сквозь века унаследованных ассоциаций. Корень импрессивности музыки – в смешении и сублимации сильнейших примитивных эмоций, которые, согласно Дарвину, связаны с первобытной функцией этих музыкальных звуков и ритмов приносить удовольствие».

Слушая его страстное изложение, я постепенно попадал под гипноз этого глубокого голоса. Нужно было немедленно бежать, чтобы вновь не пропасть, поддавшись соблазняющему очарованию. Я дождался, пока кто-то задаст вопрос, и выскользнул из аудитории.

Это была глупейшая идея: он не только оказался убедительным лектором, но и приобрел новый облик, с которым мне еще не доводилось сталкиваться. Теперь он был не просто великолепным Muvi Star, загоравшим в нашем раю и делившим со мной постель. Он превратился в строгого и сексуального профессора, который мог наказать меня, если я буду невнимателен и перепутаю Бадда с Коллингвудом. По телу прошла дрожь желания, смешанного с отвращением: как я мог так глупо и наивно клюнуть на эту банальную ролевую игру? Студент и учитель, доктор и пациент – сложно придумать более избитый сексуальный сюжет, и будь я проклят, если попадусь на эту приманку. Нужно было покурить.

- Лекция еще не закончилась? – спросил меня блондин с легким северным акцентом.

- Только началась, - ответил я. – Если поторопишься, ничего не пропустишь.

Он вздохнул и почесал затылок.

- Наверное, время перепутал, - объяснил он. – Я встречаюсь с одной девушкой, Люсией, и она пообещала пообедать с мной. Сказала, в полвторого. Уверен, что запомнил правильно.

Часы показывали без двадцати два.

- Может, ты день перепутал?

- Не думаю, - ответил он, слегка нахмурившись. – Она меня уже в третий раз динамит, так или иначе.

- Пора уже понять намек, не думаешь? – спросил я его и себя одновременно.

- Может, ты и прав, - согласился он. – Ну ладно, я пойду.

- За углом есть кафе.

- Спасибо, - ответил он с улыбкой. – Я Петри, рад знакомству.

- Элио, взаимно, - мы обменялись рукопожатием.

- Она старше тебя, - предположил я.

Мы если соленую говядину с солеными огурцами, по которой растекалась горчица – ядовито-желтая, как на полотнах гениев поп-арта.  Петри настоял на том, чтобы оплатить обед, и я был не против. Грант от UCOS не мог творить чудеса, учитывая, что я все еще не получил пособие на жилье, а Пьер по-прежнему был на мели.

- Ты ее знаешь?

- Да нет, просто догадка, - ответил я.

Он рассказал, что изучает искусство в Колледже святого Мартина и работает на полставки в галерее Тейт. С Люсией они познакомились на вечеринке и, по его словам, запали друг на друга, обменявшись мнениями о Доротее Таннинг.

- Ты был пьян?

- Да нет, всего четыре пинты биттера и около дюжины шотов.

Я был впечатлен.

- Я датчанин, мне привычно.

- Так вы поцеловались, и ты пригласил ее на обед?

- Типа того, - ответил он. – А тебе что, не понравилась лекция?

Он явно заметил, что я пытался улизнуть.

- Типа того, - отшутился я его же словами, а затем вдруг решил сказать правду. В конце концов, всегда легче признаться в своих грехах незнакомому человеку.

- Я знаю учителя. У нас кое-что было. Давным-давно. Все длилось не больше месяца, а затем он вернулся в Нью-Йорк и женился.

На секунду воцарилось молчание, которое я истолковал по-своему.

- Если у тебя проблемы с тем, что я – гей, - начал я, - то девушки мне тоже нравятся.

- Повторюсь – я из Дании. У нас давно идут разговоры о легализации однополых отношений.

- О, это… Я не знал. Круто.

- Плывем против течения, - с некоторой гордостью заметил он. – А этот твой учитель явно увяз в стереотипах.

- Он получил то, что хотел, и пошел дальше, - бросил я как можно хладнокровнее. – Не он первый, не он последний.

- Когда это было?

- Почти три года назад.

Он присвистнул.

- Что? – спросил я, намазывая тонкий слой горчицы на кусок сочного мяса.

- Секс, видать, был знатный, если ты до сих пор говоришь об нем.

Я прикусил язык.

- Стой, ты же говорил, что он вернулся в Нью-Йорк, но здесь у нас Лондон.

- Тебе бы в Скотланд-Ярде работать.

Он хмыкнул и подхватил с моей тарелки одну из маринованных луковиц.

- И что же он здесь делает?

Я рассказал ему об аварии Кери, и реакция Петри была, как у Пьера.

- Ты с ним говорил?

- Он хочет убедиться, что я ем три раза в день и не вляпаюсь в проблемы.

- Пошли его к черту.

- Он все еще общается с моими родителями. Они с отцом – друзья и разговаривают обо мне.

Я скорчил гримасу, и он засмеялся.

- У этого парня – каша в голове, - сказал Петри. – Он так и не забыл тебя, вообще ни на йоту.

- Ты так думаешь?

Он отправил в рот маленький огурец и кивнул.

- Давай рассмотрим доказательства: он женат, но все же здесь, и ужасно ревнует.

- Кто сказал, что он ревнует?

- «Не вляпайся в проблемы» - это кодовая фраза для «не трахайся с незнакомцами в клубах, да и вообще не трахайся ни с кем, кроме меня».

- Мне пофиг, он не может мне указывать.

Петри покрутил свою пачку Benson & Hedges по исцарапанной пластмассе стола.

- Мы говорим о нем уже минут десять, а ты так и не сказал его имени.

- Я могу сказать его имя.

- Хорошо.

Это оказалось не так просто, как я думал, и ощущалось, как предательство.

- Его зовут Оливер.

Собственный голос вдруг показался чужим.

Мы вернулись в Гилдхолл: у меня были занятия, а Петри собирался разыскать Люсию.

На втором этаже я заметил Оливера у кулера с водой.

- Дай руку, - прошипел я и, к счастью, мой новый друг без колебаний подчинился. – Давай выпьем воды, в горле пересохло.

Он проследил за направлением моего взгляда и притянул меня поближе.

- Привет, - сказал я с самой ослепительно улыбкой, на которую был способен.

Оливер посмотрел на Петри, затем ниже, на наши переплетенные пальцы, потом снова на меня. Его лицо было непроницаемо, но молчание говорило красноречивее любых слов.

- Хорошо выглядишь, - сказал он со слабой улыбкой. – Хотелось бы поболтать, но спешу. Бывай!

Это слово ударило под дых, как ружейный выстрел.

После семинара по композиции я остался поупражняться. В общежитии не было фортепиано, и вне колледжа мне удавалось поиграть только во время частных уроков. Но это тыканье по клавишам вряд ли можно было назвать игрой.

Я узнал о его приходе еще до того, как увидел. Не потому, что услышал шаги или почувствовал его запах. Просто что-то изменилось в воздухе, как будто включилось магнитное поле.

Я наигрывал Дебюсси и затем вдруг переключился на Баха – того Баха, которого играл для него в тот бесконечно далекий полдень. Погрузившись в музыку, почти забыл о его присутствии. Почти. Он подошел ближе – в этом я был абсолютно уверен, и волоски на шее встали дыбом в предчувствии прикосновения. Которого не случилось.

- Ты не изменил мелодию, - сказал он, наконец появляясь в поле зрения. Достаточно близко, чтобы стали заметны темные круги под глазами и легкая щетина светлых волосков на лице и шее. Он выглядел уставшим, растрепанным и болезненно сексуальным.

- Ты сказал, что спешишь.

- У меня была встреча с ректором.

- Все в порядке?

- Просто несколько дежурных фраз в честь знакомства.

- Ему повезло заполучить тебя так быстро. Надеюсь, Кери уже лучше.

- Да, он медленно, но уверенно идет на поправку.

Наш разговор был классическим примером вежливой бессмыслицы.

- Он сказал, что Нолан считает тебя прекрасным пианистом.

Свет в аудитории был тусклым, и я надеялся, что мой румянец не слишком заметен.

- Он ирландец, - пошутил я. – Слишком эмоционален.

- Кто бы говорил, - улыбнулся он. – Ты наполовину итальянец, так что вы почти родственники.

Мы рассмеялись, что слегка ослабило напряжение.

- Не уверен, что так уж хорошо играю, - сказал я. – Возбуждает ли моя музыка эмоцию, которая является соответствующей реакцией на подлинное выражение чувства, ее сотворившего?

Он качнул головой.

- Я знал, что это был ты. Узнал твои вихры.

- Черт, я раскрыт.

- Но ты быстро схватываешь.

- Способный ученик, - прошептал я.

Chapter Text

Он пах по-другому.

Я не заметил этого раньше, вероятно, потому, что мы пока не находились достаточно близко друг к другу. Да и я был слишком ошеломлен
реальностью его присутствия после столь долгого перерыва.

В безоконном замкнутом пространстве комнаты с ее спертым, удушливо-плотным воздухом запах Элио бы таким же четким, как и звуки,
выходящие из-под его пальцев.

В моей памяти остался аромат ромашки и лаванды, смешанный со сладковатой смесью персика, спермы и лосьона от загара. То лето было
невыносимо жарким, и солнце высушивало грязь на нашей коже, которая затем смывалась водой бассейна или реки.

Здесь не было Мафальды, которая бы стирала и выглаживала его одежду, не было Аннеллы, чтобы обеспечить дорогими средствами личной гигиены,
и не было денег, чтобы заплатить тем, кто занимался этим профессионально.

Его локоны спутались и были слегка жирными, рубашка и брюки измялись, а от кожи отчетливо ощущался многодневный сигаретный душок и сильный
запах тела, которое некоторое время обходилось без душа.

Меня сложно назвать придирчивым, однако я все же предпочитал опрятность беспорядку и гигиену – неряшливости. Естественной реакцией
должно было быть если не отвращение, то как минимум – разумная дистанция. Но вот он я – ученый с определенным статусом и
опубликованной диссертацией – стою перед скелетообразным, плохо пахнущим мальчишкой, едва достигшим половой зрелости. Мне бы сделать
шаг назад и с безопасного расстояния своего заслуженного возраста найти достойный путь отступления.

Однако чувствовал я вовсе не это, даже приблизительно.

Я умирал от желания лизнуть изгиб его шеи между копной волос и воротником рубашки, чтобы почувствовать вкус соли и влажного тепла.
Все мое тело молило поддаться этому импульсу, но я остался стоять.

Я слушал его интерпретацию молодого Баха и мечтал лишь о том, чтобы снять эту рубашку и почувствовать, какова на вкус ложбинка его
позвоночника, твердые вершины сосков и каждый дюйм оставшейся кожи.

Нечеловеческими усилиями мне удалось заставить себя остаться неподвижным и просто дышать. Вдох-выдох – как человек, только что
переживший сердечный приступ, которому заново приходится учиться элементарным вещам.

Когда он закончил играть, сил почти не осталось, как будто я пробежал марафон и взобрался на вершину одинокой горы: вокруг были лишь пустота
и одиночество.

- Способный ученик, - сказал он.

- Ты не остался до конца лекции, - ответил я.

Банальней некуда. Это все, на что я способен?

- Были дела.

Дела или люди, хотелось спросить, но риск был слишком велик.

- Мы ходили обедать.

- И ты ел консервированный лук.

- Откуда ты знаешь?

- Догадался, - улыбнулся я.

Он сложил ладони лодочкой у рта и втянул воздух.

- От меня несет луком, да?

- Слегка.

Он понюхал один из манжет рубашки.

- Не так ужасно, - вынес вердикт спустя мгновение.

Я пожал плечами, слегка закусывая губу, чтобы сдержать улыбку.

- Что? Не все такие - как же это слово? – безупречные, как ты.

- Имеешь в виду - заплесневелые старики?

- Я этого не говорил.

Он даже на мгновение не поднял на меня взгляда.

- Ты, наверное, думаешь, что у меня везде разложены нафталиновые шарики, включая шкафчик для обуви.

- У тебя есть шкафчик для обуви?

- А где ты хранишь свою?

- Забрасываю под кровать, как делал ты.

«Когда был со мной» отчетливо звенело между строк.

Он моргнул, и взгляд стал жестче.

- Наверное, это случается, когда женишься.

- Шкафчики для обуви? - слабо попытался пошутить я.

- Появляется тот, кто следит, чтобы твои рубашки не воняли консервированным луком, - ответил он.

Я никогда не буду для тебя таким человеком - мелькнула мысль, и в этот момент захотелось, чтобы меня действительно хватил удар, и с этим было
бы покончено.

- На Персиковой улице есть прачечная, разве нет?

Я действительно это сказал. Он совсем не удивился моей осведомленности о районе.

- Да, но там всегда что-то происходит, - скривился он. – Есть алкаши, есть наркоманы, есть скинхеды. Выбирай - не хочу. Они все нас
ненавидят. Не тебя, конечно. Они ненавидят геев. Придумывают нам всякие забавные прозвища.

Я почувствовал, как по спине сбежала капля холодного пота.

- Они тебя как-то обзывали?

Он хмыкнул.

- Много раз. Помимо банального «пидор» и «гомик» было еще «говномес», «матрасолиз», «жополюб» и любимый вариант Пьера - «спермосос». Есть и
другие, но суть ты уловил.

Я колебался между тем, чтобы пойти и изметелить этих уродов или собрать вещи Элио и перевезти его в более безопасный район. Мне не
нужно было платить аренду, поскольку квартира принадлежала галерее Barbican, так что я легко мог оплачивать его жилье и уже готов был
предложить этот вариант, когда Элио продолжил.

- Не проблема. По крайней мере, это реально. Они реальны. С ними я понимаю, кто такой.

- Они могут запросто причинить тебе боль.

Господи, да замолчишь ты наконец?

Он вспыхнул и прикусил губу.

- Они хотя бы меня не знают. Они могут выбить из меня все дерьмо, но, по крайней мере, не будут пытаться поиметь.

И тут я совершил глупейшую ошибку. Вернее, две.

Во-первых, я сжал плечо Элио и почувствовал, как все его тело передернуло от моего прикосновения. Понял намек и опустил руку.

А затем произошла еще одна идиотская вещь.

- Слушай, - начал я. – В прошлый раз ты не дал мне объяснить.

- А что тут объяснять? Ты сделал то, что сделал, и все уже случилось. Да и какая разница? У тебя есть жена, а у меня… - он встал и
направился к двери.

Я вспомнил блондина, с которым они держались за руки.

- Твои парни, - закончил я фразу.

Он обернулся так резко, что застиг меня врасплох. Подошел и вцепился в мою левую руку.

- Что написано на твоем кольце? – спросил он. Его ладонь была ледяной, а пальцы – сухими и загрубевшими.

- На кольце? – промямлил я, как полный идиот.

- На каждом обручальном кольце есть надпись. Что на твоем?

Мгновение я ничего не мог из себя выдавить. В мозгу было абсолютно пусто.

- Дата, - наконец выдал я.

- Какая?

Я ответил: еще одна ошибка.

Он стоял какое-то время, размышляя. Затем, очевидно, приняв решение, улыбнулся улыбкой киллера, готового всадить нож в плоть жертвы.

- Я должен был догадаться, - в его голосе прохладный шелк оплетал куски рваного льда. – В те выходные отец возил нас в Чинкве-Терре. Эта
поездка будет особой, сказал он, ведь погода была невероятно теплой для мая. Он хотел подарить мне счастливые воспоминания, за которые я
мог бы держаться после, узнав, что это был день твоей свадьбы. Оливер связал себя узами брака, а ты, figlio mio (сын мой – прим.переводчика), купался в Монтероссо и ходил по Sentiero Azurro (голубая тропа – прим.переводчика). Отличная сделка!

- Вряд ли он так думал.

- Ты уверен? Как прекрасно, наверное, быть тобой – всегда имеющим правильные аргументы. Никаких фальшивых нот и неуместных сожалений.
Это всегда было твоей фишкой – все принимать, позволяя соскальзывать с себя. Спокоен как удав, непробиваемый Оливер.

Болело так, как будто меня избили.

- Ты даже не понимаешь, насколько неправ.

- Главный вопрос: понимаешь ли ты?

Он не дождался ответа. Не хлопнул дверью, но ее резкий щелчок, оповестивший о его уходе, прозвучал до отвратительного категорично,
как закрывшаяся крышка гроба.



- Пошли в Subway, - предложил я Пьеру, как только он вошел.

Я слушал Лигети, читая «Оглянись во гневе» и балансируя между раздражением и депрессией. Счет за газ был оплачен, но у бойлера
сегодня тоже был не самый удачный день – он заунывно гудел и кашлял каждый раз, как я включал горячий кран. У меня не хватало сил бороться
с судьбой, не после стычки с Оливером. Я был как натянутая струна – вибрирующая, на грани обрыва.

Подойти к нему было неудачной идеей, позволить ему вернуться в мою жизнь стало бы непростительной ошибкой. Мы не могли быть друзьями, не
сейчас, когда я все еще хотел его. А я хотел его, о да, еще как, хоть и презирал себя за это. Я желал не только его тело, я жаждал того
ощущения принадлежности, как когда наконец возвращаешься домой. Мой дом был расколот надвое, и, как те бедные души в Помпеях, я спал,
когда случилась катастрофа. Наверняка, были знаки, но я их не заметил.

Пришло время отпустить и сжечь то, что осталось на руинах.

Пьер бросил рюкзак на диван и пошел на кухню, чтобы поставить чайник. Он все больше обританивался – огрызался в ответ на мои наезды.

- Мы сегодня похотливая сучка? – пошутил он. – Ты никогда не хотел туда идти.

- Неправда.

- И когда ты был там в последний раз?

- Я не веду дневник.

- Это было еще зимой, - сказал он. – Я носил берет.

- Ты можешь надеть его и сегодня.

- Я не ношу зимних вещей в апреле. Fait chier, ce temps de merde. (Отвали, это время дерьма – прим. переводчика), - пожаловался он, и я
не мог не согласиться. Привыкнув к мягкой итальянской погоде, я находил эту постоянную серость удручающей.

Он приготовил две чашки кофе – с каплей молока и без сахара.

- Может после у меня что-то выгорит с Торстеном, - сказал он.

- Не выгорит. Он просто морочит тебе голову. Не пойму: что такого особенного в этом парне?

Пьер не принадлежал к романтическим натурам и редко тусил с кем-то больше недели.

- Ты члена его не видел.

- У него что, есть ручки и ножки?

- Я тебя прошу. – он закатил глаза. – Не делай вид, что размер для тебя ничего не значит. Просто скажу: шведский парень.

- Он был финном и его звали Джер.

- И у него был крохотный член, не достававший туда, где у тебя чесалось.

Туда доставал только один, но сейчас он был под запретом.

- Тебе повезло с твоим первым, - сказал он. – Мой был вонючим Парижанином, которого собственные волосы заботили больше, чем хороший трах.

- Как будто ты напрочь лишен самолюбования, - пошутил я.

- Только не в постели, - ответил он серьезно. И, вспоминая наш единственный раз, я не мог не признать, что он говорит правду. Как бы
он ни любил красоваться своей загорелой грудью, гелить и идеально укладывать волосы, когда дело доходило до секса, его не парило, что
они станут грязными и взъерошенными.  Он не был настолько раскрепощен, как мне хотелось бы, но, даже при моем бедном сексуальном опыте, я
понимал, что хороший секс – это не правило, а отличный секс – скорее, исключение. Я начал с восхождения на Эверест, так что все остальное
неизбежно было спуском. И не в хорошем смысле.

- У пророка Говарда Джонса есть ответ: все станет только лучше, - сказал я, немедленно пожалев об этом, потому что он тут же начал петь.

- Заткнись и собирайся, - крикнул я, прорываясь сквозь этот фальшивый вой.

- Слушай, я закинулся пиццей на обед, и это как будто было месяц назад. Есть хочешь?

- Я ел соленую говядину с маринованным луком несколько часов назад.

- Тебе что, заплатила твоя бабуля mémé?

Он имел в виду одну из моих учениц, пожилую старушку, жившую среди руин былой роскоши, как персонаж Диккенса или стареющая кинозвезда.
Muvi Star...

- У меня появился новый друг, - ответил я. – И нет, у нас ничего не было. Он вообще не гей.

Пьер открыл холодильник и начал рыскать по полкам, ища что-то съедобное.

- Все - геи. Просто еще об этом не знают. Расскажи мне о нем.

Он нашел лоток с яйцами и сморщенный кусочек чеддера. Пьер неплохо готовил, получше чем я, и мог замутить прекрасный омлет. Пока он
разбивал яйца в надщербленную суповую миску, я рассказал ему о Петри, благоразумно умолчав об Оливере.

- Слушай, от меня воняет? – спросил я, подходя к нему, пока он выливал яйца в сковороду.

- Не больше обычного, а что?

Я пнул его в лодыжку.

- Ненавижу ходить в прачечную.

Пьер стирал одежду у Торстена: он, может, и был повернут на инструменте этого лузера, но здравого смысла еще не потерял.

Наша стиральная машина сломалась несколько месяцев назад, и мастер сказал, что она слишком стара для ремонта.

- Попроси своего Профессора – пусть купит тебе стиралку, - сказал Пьер. – Он у тебя в долгу. Кстати, кто сказал, что ты воняешь?

- Никто, - ответил я, почесывая затылок.

- Кто-то точно сказал, - не поверил он. – Это был он? Могу поспорить, это был он.

Я не любил врать, но и говорить всю правду был не обязан.

- Мы встретили его случайно у кулера с водой, когда шли с Петри.

- Он приревновал?

- Нет, с чего бы ему? Он женат, я же говорил.

Я натер сыр, и он добавил его к яйцам.

- Так и что? Он сказал привет, ты сказал привет, а потом он сказал, что от тебя воняет, в присутствии того, кто потенциально мог быть твоим парнем? Вау, ну ладно.

- Все не так.

- Что не так?

Я вздохнул и высыпал бобы из банки в миску, пока он заливал густую смесь на сковороду.

- Он тебя не забыл.

- Петри тоже так сказал.

Пьер перевернул омлет, как заправский повар.

- Может, он просто соскучился по члену, - добавил он. -  Кто бы не соскучился?

Пьер вполне мог быть прав: насколько я мог судить, Оливер подавлял это в себе и, в таком случае, любой объект с членом и яйцами выглядел, как
решение проблемы. Эта мысль подняла внутри волну тошноты и злости.

- Я так точно соскучился. И до утра намереваюсь повидать как можно больше.

Он посмотрел на оставшиеся яйца и улыбнулся.

- Тогда нам понадобится еще один омлет, - сказал он, поигрывая бровями.

Chapter Text

Пятница – подумал я. Хвала небу за эти маленькие милости.

Стоя в ванной и изучая свое лицо в зеркале, я мог видеть лишь полное отвращения лицо Элио, когда он спросил меня о кольце. Я посмотрел на него – простой золотой ободок, связавший меня с другим человеком, не с Элио. И это никогда не будет Элио.

Я вдруг вспомнил его запах, и он каменной тяжестью опустился в пах. Что же я за человек такой, если у меня встает даже в состоянии абсолютного отчаяния, одиночества и потерянности?

Вытащив член из боксеров, я отдрочил себе, безучастно наблюдая, как кулак скользит по куску плоти, который в руках любовника мог стать источником высочайшего наслаждения, а в глухом одиночестве был лишь мышечной тканью, кровью и брызгами семени.

Зазвонил телефон, вытягивая меня из пучины жалости к себе.

Элис отвлекла разговором о своей сестре Саре и ее новом парне, которого она встретила в церкви. Он был бухгалтером и знал Аарона, так что мы поговорили и о нем, хотя я его никогда в глаза не видел.

Ощущение было такое, как будто обсуждаешь сюжет книги, которую лишь бегло пролистал, в то время как мысли продолжали возвращаться к разговору с Элио: сейчас мозг подбрасывал много вариантов вместо тех жалких реплик, что я сумел из себя выдавить. Но поздно – я профукал свой шанс и был обречен повторять эти остроумные ответы самому себе, в то время как Элио жил дальше.

- Что случилось? – спросила она, заметив мое затянувшееся молчание.

- Ничего, извини, - ответил я. – Просто устал.

- Как Уилл?

- Лучше: он уже дома. Его девушку зовут Фрида - очень милая, как мне показалось.

- Звучит без энтузиазма, - пошутила она. – Не в твоем вкусе?

Я рассмеялся.

- Я об этом не подумал.

- Ты никогда не думаешь, - сказала она без обвинения, но и не совсем расслабленно.

- Зачем мне смотреть на других женщин?

Она замолчала.

- Рано или поздно нам придется поговорить об этом.

- О чем? – стук сердца начал вдруг отдавать в уши.

- Об Италии, - ответила она. – О том, что произошло во время твоих каникул. Мне казалось, я догадалась, но сейчас я начинаю думать, что ошиблась в некоторых ключевых деталях.

- Тогда мы не были вместе.

- Я тебя ни в чем не обвиняю. То была моя ошибка в той же степени, что и твоя. Я думала, что это было просто развлечение и с ним покончено. Но сейчас начинаю понимать, что для тебя это далеко не так.

- Не знаю, что сказать.

В мозгу было пусто, как тогда, когда Элио спросил меня о кольце.

- Ты можешь рассказать мне все, ты же знаешь, правда?

- Знаю.

Она вздохнула.

- Не обязательно сейчас.

- Нет.

- Если бы я только не боялась летать.

- Можешь приплыть по морю.

- С моей удачей это будет второй Титаник.

Я хмыкнул – мне всегда нравился ее сухой юмор и то, что она редко воспринимала себя серьезно. Сволочные коллеги и мать – единственные люди, которые могли заставить Элис потерять самообладание.

- Ты подумаешь о моих словах?

- Да.

- Я люблю тебя, Оливер, и это никогда не изменится.

- Я тоже тебя люблю.

- Теперь ступай и напейся, - сказала она. – Так же делают местные?

- Да, но…

- Да ладно тебе, не говори, что ты этого не любишь.

- Я притворюсь, что этого не слышал.

Мы попрощались и, уже кладя трубку, я понял, что она права.

«Hand and Shears» был классическим пабом неподалеку от Смитфилдовского рынка. Фасад бутылочно-зеленого цвета, такой же была и грязная бархатная обивка старомодных деревянных лавок. В пятницу вечером он был, как и большинство пабов, забит до отказа.  В отличие от нью-йоркских баров, чаевые здесь были не приняты, так что сервис не включал дружеской болтовни с официантом, и мы с моим виски и щемящим сердцем были предоставлены самим себе. Мне не нужно было курить – воздух можно было резать из-за наполнявшего его дыма. После третьего шота я почувствовал на плече чью-то руку.

- Я так и думал, что это ты, - сказал мужчина. Это был Дэниел Нолан. – Ты здесь самый высокий.

- Ага, мое проклятье, - ответил я с улыбкой. – Ты здесь с кем-то?

- Друзья ушли, да и я уже собирался отчаливать, когда увидел тебя.

- Не хочу тебя задерживать.

- Они собрались в тур по кабакам, а я уже слишком стар для этого, если понимаешь, о чем я.

Дэниел не выглядел старше меня, когда снял очки, чтобы протереть запотевшие стекла. В его серых глазах была какая-то детская открытость.

- Что пьешь? – спросил он. Затем заказал мне еще один шот, а себе – пинту Гиннеса.

- Уилл сказал, что ты знаешь Элио Перлмана, - Очевидно, ирландцы так же прямолинейны, как и эмоциональны. На самом деле, это можно было сказать обо всех европейцах, которых я встречал. Это обескураживало, но и освежало одновременно.

- Несколько лет назад я останавливался в доме его родителей в Италии.

- Его отец довольно знаменит.

- Он прекрасный человек и талантливый ученый, - сказал я. – Щедр в своем гостеприимстве и времени.

- Он отлично потрудился, вырастив такого сына. Ты слышал, как Элио играет?

Я кивнул.

- Он занимался транскрибированием музыки, пока другие дети гуляли на улице.

Интересно, заметил ли он, что я лгу или, как минимум, упускаю огромный кусок правды?

- Он еще первокурсник, но легко мог бы перепрыгнуть на второй или даже третий год, если бы был более дисциплинированным.

- Что ты имеешь в виду?

- Да ничего, просто он слишком свободолюбивый. Элио нравится делать что-то свое, но, если нужно работать в команде, он становится настоящей занозой в заднице. Ему нелегко принять вклад однокурсников.

- Он неправ?

- Я этого не сказал. Но он должен усвоить, что композитор никогда не работает в одиночестве.

- Он общительный мальчик.

- Определенно, - хмыкнул Нолан. – Очень артистичный, что неизменно сопровождается говорливостью.

- Думаешь он счастлив? – он посмотрел на меня вопросительно. – Я имею в виду, в Гилдхолле.

- Спорю, что он был бы счастливее, покончив с учебой.

- Я бы хотел снова стать студентом.

- Перлман не любит, когда ему говорят, что делать. Он бунтует против тупости.

- Но ты веришь, что у него есть талант.

Он допил свою пинту и сдержал рвущуюся отрыжку.

- О да, только идиот бы этого не заметил. Однажды он станет знаменитостью. И, кстати, все внешние данные для этого у него есть.

Я промолчал, глядя в свой стакан.

- Слишком тощий, как по мне, но харизму не скроешь.

Я ущипнул себя за бедро под столом. Он неверно истолковал мое молчание. Или верно.

- Я не то хотел сказать, - исправился он. – Ничего не имею против этого, просто играю за другую команду. Да и мне нравится любоваться пташками повзрослее.

Он подмигнул, а я рассмеялся.

- Любишь поопытнее? – спросил я.

- Они не тратят время впустую, - ответил он. – Жизнь слишком коротка. И я вижу, что ты согласен. – Он указал на мою левую руку. – Давно женат?

- В мае будет два года.

- Жизнь уже сложилась, - заметил он. – Знаешь, я почти тебе завидую.

- Не стоит. Угостить тебя еще пинтой?

Он посмотрел на меня и, казалось, хотел сказать что-то еще, но не осмелился.

- Спасибо, дружище, но мне вставать на рассвете, так что лучше пойду домой.

- Едешь куда-то в приятное место?

- Обратно в Корк, к семье, - ответил он, и его глаза потеплели. – Нет места лучше, чем то, где ты вырос, правда?

- Ты обратился не по адресу.

Он хлопнул меня по спине.

- Не думаю. Этот может быть лишь вопрос времени, а не места.

- Может быть, - согласился я, не слишком желая выяснять, что он имел в виду.

- Хороших выходных. Увидимся в понедельник.

- Взаимно.

Когда он ушел, я заказал еще виски. Потом еще, а потом перестал считать.

Когда я с тобой, я словно в раю,

Ни одно место на Земле не может быть лучше.

Сквозь хрустальный водопад я слышу твой зов.

Все это похоже на сказку -
Восхитительную и страшную сказку.
Такого я не мог бы и вообразить,
И сейчас не знаю – сплю ли и проснусь ли,
Чтобы обнаружить жестокую реальность.

Хотелось удушить его толстым членом Торстена, потому что я готов был поклясться – это Пьер попросил диджея поставить чертову Фиби Кейтс.

Вечер был таким приятным, но ему приспичило все испортить. Пелена кайфа начала рассеиваться, а тело двигалось неровно после потребления водки в объеме, где-то равном его весу. И я был до чертиков зол. Не то, чтобы песня напомнила мне о чем-то, но вся эта хрень про рай, водопады и сказки просто портила блаженную атмосферу беспамятного бухалова.

Я кое-как добрался до Трафальгарской площади, сел на правильный ночной автобус и даже, на удивление, смог не наблевать там и сойти на нужной остановке, а не уехать в Майл Энд.

Когда я выпал из автобуса на Олд Стрит, пошел дождь. Я был так накачан, что не заметил его приближения.

- Эй, педик, ты че это делаешь?

Это был Джин, друг Спайка, злобный, прыщавый героиновый торчок со ртом, полном золотых коронок.

Я перешел улицу, ища глазами открытую дверь, возможно, кебабную, где можно было бы скрыться. Но все уже закрылись на ночь, а редки прохожие торопились домой. Я бы побежал, если бы были силы, но смог лишь ускорить шаг. На повороте на Персиковую улицу, он нагнал меня.

- Спайк сказал, у тебя есть баблишко, - оскалился он. – Не представляю, кто мог заплатить, чтобы поскакать на твоей костлявой заднице.

Я засмеялся, немея от ужаса, что могу его разозлить.

- Спайк тебя надул, - сказал я.

- Показывай сумочку, сладкий стринголюб.

- У меня ничего с собой нет, - сказал я, оглядываясь в поисках хоть кого-то. Дождь уже хлестал вовсю, и я дрожал от холода, страха и истощения.

- Ты, мать твою, мне врешь, - выплюнул он и внезапно поймал меня в захват за шею, прижав так сильно, что через пару секунд я почти потерял сознание. Я пытался кричать, но смог издать лишь тонкое хныканье. Брыкание тоже не помогало, так что оставалось только сдаться. Прежде, чем закрыть глаза и попрощаться с миром, я услышал звук чьих-то стремительно приближающихся шагов и голос, выкрикивающий оскорбления и угрозы. Джин отпустил меня так же быстро, как и схватил, и мои ноги подкосились.

- Элио, - прошептал голос Оливера. О да, конечно же, из-за этой песни у меня начались глюки. Какой-то мужчина обнимал меня, помогая встать. Его духи пахли знакомо, но я не стал углубляться. – Ты в порядке, он сделал тебе больно?

Это был не сон. Я посмотрел на него – он промок до нитки, а в глазах застыло совершенно безумное выражение, как тогда, когда он был слишком пьян или слишком мало спал.

В мгновение ока благодарность сменилась яростью.

- Что, блядь, ты тут делаешь?

- Я переживал за тебя и, как видишь, оказался прав!

- И что, ты типа случайно проходил мимо, когда этот нарик собирался выбить из меня все дерьмо?

- Давай спрячемся от дождя, - предложил он, а я слишком замерз, чтобы возражать.

Он попытался обхватить меня рукой за плечи, но я вырвался.

После трех безуспешных попыток мне удалось вставить ключ в замочную скважину. Лифт все еще не работал, но лампочку заменили на более яркую, так что облезлые стены, паутина, грязь и мусор, разбросанный по всему коридору, выглядели еще более убого. Во мне кипела ярость, смешанная со стыдом, и часть меня хотела причинить Оливеру боль за то, что он стал причиной всего этого убожества.

- Дай я осмотрю твою шею, - сказал он, приближаясь. Я сделал шаг назад и уставился на него.

- Что. Блядь. Ты. Тут. Делаешь? – повторил я.

- Не знаю, я был в пабе.

- Ты напился и у тебя случился стояк?

Мне хотелось ударить его.

- Просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Я зашел в прачечную, о которой ты говорил, и да, ты прав – ходить туда не стоит. Потом подумал, что ты можешь туда зайти, и решил подождать. Не знаю, как долго я там пробыл, но затем начался дождь, и я…

- Ты «что»? – почти заорал я.

- Я не знаю! – выплюнул он в ответ. – Я, черт возьми, понятия не имею, почему не пошел домой, но не мог, пока не увижу тебя и не буду уверен, что ты в порядке.

- Ты мне, блядь, не нянька!

- Тебя чуть не убили.

- Это не твое дело.

- Может, в следующий раз, ты попросишь одного из твоих дружков провести тебя домой?

Ублюдок, подумал я, я покажу тебе, кто здесь главный.

- То, что я сосу чей-то член, еще не делает его моим дружком. Сегодня у меня был целый букет, еще вкус на языке остался.

Даже выпив всю кровь, я не мог бы заставить его побледнеть больше.

- Не приближайся ко мне, - сказал я, отворачиваясь. – Если попробуешь, я сделаю так, что ты меня возненавидишь.

- Мне все равно, - шепнул он.

- Что, прости?

- Мне уже на все насрать, - прошипел он с яростью и отчаянием. – У меня больше нет сил это делать, каждый чертов день и ночь.

- Делать что?

- Думать о тебе, - выплюнул он. – О миллионе неприятностей, в которые ты можешь вляпаться. О том, что может с тобой случиться, о людях, которые могут причинить тебе вред, об этой чертовой дыре, которую может поджечь любой сумасшедший говнюк.

- Я в состоянии о себе позаботиться, я это делаю…

- О, да, я только что видел, как ты о себе заботишься. И не проси меня держаться подальше, потому что я, блядь, не могу!

- И почему же это?

- Потому что люблю тебя, если тебе нужна причина, - теперь он плакал, не скрываясь. Слезы смешивались с каплями дождя, еще не высохшими на его коже. – Можешь меня ненавидеть, но я тебя - нет. И никогда не смогу.

Chapter Text

- Прости, но я тебя больше не люблю. Между нами все кончено, finitо.

Эти слова я так часто репетировал в голове в те дни, когда мечтал встретить Оливера снова. Он бы признался мне в вечной любви, а я бы его отверг. Отличная получилась бы месть.

Но сейчас, когда он стоял прямо передо мной, я не смог. Конечно, это была бы ложь, но меня остановило не это. Я бы соврал ему, не моргнув и глазом, с большим удовольствием, если бы не его боль. Этого я не предвидел ни в одном из своих сценариев. В моей голове он был злым, похотливым, требовательным и раскаивающимся, но никогда таким разбитым, со слезами, струящимися по лицу.

Это был мой Оливер, и я стал причиной его боли. Ослепленный яростью, я забыл, что, если уколоть, пойдет кровь. И вот он передо мной, истекает кровью.

У нас всегда плохо получалось говорить, так что я просто взял его за руку и повел наверх. В квартире был бардак, однако Оливер вряд ли это заметил. Он следовал за мной безропотно, не говоря ни слова. Слезы продолжали струиться по лицу, как будто он совершенно утратил контроль над эмоциями. Он прикусывал губы, но даже не пытался вытереть лицо, будто не осознавая, что плачет.

Я усадил его на диван и достал пару полотенец. Пришлось стащить одно у Пьера, потому что у меня чистых не осталось. Когда я вернулся, он не шелохнулся, сидя в той же позе и глядя прямо перед собой. Лишь дрожь, периодически проходящая по телу, отличала его от каменной статуи. 

Я положил рядом с ним полотенце Пьера и начал вытирать голову своим бесцветным куском ткани.

- Если будешь так сидеть и дальше, замерзнешь насмерть, - сказал я. Он уставился на меня, на мокрые завитки волос. Смотрел долго, пока, казалось, не очнулся от долгого сна.

- У тебя хриплый голос, - пробормотал он. – С горлом все в порядке?

Я потрогал шею и прощупал кожу вокруг кадыка: она болела и саднила, но вполне терпимо.

- Нормально, - ответил я. – Не в первый и не в последний раз.

Как я уже заметил, говорить у нас получалось плохо.

- Что ты хочешь сказать? – он, наконец, взял полотенце и начал тереть лицо и голову. Когда закончил, волосы были взъерошены, а лицо порозовело, и выглядело странно пустым.

- Ты же видел район, - ответил я. – Ночью, особенно в выходные, они вылезают из всех нор, как тараканы.

- Ты не можешь здесь оставаться.

Он снова начинал злиться.

- Отсюда до Гилдхолла – рукой подать, и это все, что я могу себе позволить. Можно было бы переехать подальше, но тогда придется платить за транспорт. Это Лондон, а не Крема.

Он поморщился.

- Почему ты не возьмешь деньги отца? Он копил их для тебя, потому что любит. Хотел бы я сказать то же о своем.

- Ты все еще пьян, - сказал я. – Когда протрезвеешь, будешь жалеть, что рассказал об этом.

- Что? Конечно же, нет! – воскликнул Оливер. Он все еще дрожал и стучал зубами от холода. Я никогда раньше не видел его замерзшим или больным: в моей памяти он всегда был воплощением силы, греческой статуей без малейшего изъяна. Оливер, олицетворение незапятнанного совершенства. Возможно, я многого от него требовал и слишком многое воспринимал, как должное.

- Снимай все это, - сказал я. – Найду тебе что-то переодеться. Ванная там.

Я нашел старый спортивный костюм, который Пьер никогда не надевал. Он был маловат, потому что мой друг был ниже, но в целом подошел. Красный – того же оттенка, что и любимые плавки Оливера, на которые я так упоенно дрочил. Интересно, что бы он сказал, если бы я протянул ему его старую рубашку-парус. Она была у меня с собой, в дальнем углу шкафа – выбросить так и не поднялась рука, как и расстаться. Я натянул свою клетчатую пижаму и обернул вокруг шеи шарф. Не хотелось ощущать себя уязвимым в его присутствии, не сейчас, когда он разваливался на части.

Вернувшись на кухню, он снова стал похож на бывшего себя.

- Чай или кофе? – спросил я. В ответ он бросил насмешливо-недоверчивый взгляд.

Я сделал ему эспрессо. Единственной роскошью, которую я мог себе позволить, была хорошая итальянская кофеварка.

- Как в старые добрые времена, - вздохнул он.

- Что ж так? В Нью-Йорке не делают эспрессо?

- Не знаю, почему, но у них совершенно другой вкус.

- Возможно, из-за воды.

- Наверное, - согласился он, напряженно разглядывая шарф на моей шее.

Мы сидели рядом на диване на расстоянии в ширину ладони.

- Знаю, ты бросил, но мне сильно надо покурить, - сказал я, когда мы закончили с кофе.

- Дай и мне одну.

Я вытащил его пачку Silk Cuts, которую заныкал под стопкой книг.

- Это…?

Я кивнул, возясь с зажигалкой, чтобы скрыть смущение.

- Жаль, травки не осталось.

- У меня в квартире есть немного.

- Не могу поверить, что Джек приходил к тебе.

Он улыбнулся, и следы прошедших лет исчезли с его лица, как по волшебству.

- Мне он понравился.

Мы с кузеном были похожи: Оливер, определённо, западал на один тип.

- Он не свободен, как, впрочем, и ты. Хотя он не из тех, кто парится по поводу верности.

Рука зависла над моим бедром, но затем опустилась на его колено.

- Я говорил не в этом смысле. И он – не тот, кого я хочу, - пробормотал он.

- Еще можешь передумать. Такое уже случалось.

Он резко мотнул головой.

- Ты слышал, что я сказал раньше.

Я иронично хмыкнул, но сердце рвануло в район горла.

- Ты любишь своих друзей и до сих пор считаешь меня одним из них.

Он встал и подошел к окну. Смотреть было не на что: жилая застройка, редеющие темные сады с разбросанными повсюду пивными банками и грязными пакетами.

- Ты мне не друг, - сказал он. Голос был таким низким, что я едва смог различить слова.

- Уже нет, не после того, как ты со мной поступил.

Теперь уже на куски разваливался я.

- Я спросил, - продолжил он шепотом, - ок ли это для тебя. Ты сказал, что все в порядке.

Мне снова захотелось его убить.

- Да ты, блядь, шутишь, - подошел к нему, заставляя отступить и упереться спиной в подоконник. – Я ждал, что ты вернешься четыре чертовых месяца. Считал дни, часы, хреновы секунды, - выплюнул я, оказавшись вдруг в нескольких дюймах от его лица, на котором не дрогнул ни один мускул. – Я думал о тебе каждый чертов день, каждую ночь перед сном, желая тебя в своей кровати – подо мной, на мне, рядом со мной, вокруг, везде. А ты просто уехал, едва ли удостоив меня и парой слов, пока вдруг не объявил о своей свадьбе. Охеренные новости!

Оливер молчал, но в глазах застыло что-то похожее на ужас.

- Клянусь всем, что мне дорого, если ты сейчас не скажешь что-нибудь, я вышвырну тебя отсюда и похороню навсегда.

Молчание длилось еще несколько секунд, после чего я взорвался.

- Пошел, блядь, на хер!

Он вдруг потянулся, чтобы обнять, но я оттолкнул его. Он попытался снова, пока наконец не притянул меня к груди. Мое лицо оказалось прижатым к его шее.

- Тебе было всего семнадцать, - сказал он. – Такой огромный потенциал, и вся жизнь впереди. Я подумал, что ты заслуживаешь всего, что может предложить тебе мир.

- А как насчет моих мыслей и желаний?

Я держался изо всех сил, чтобы не расплыться в его руках. Это был рай, чертовы небеса наяву.

Он коснулся моих волос и выдохнул прямо в ухо, почти неразличимо.

- Ты сказал мне о них в Риме.

- Что я сказал? Той ночью я был так выжат, что не помню и половины.

- Ты сказал – не словами, но сказал. Ты был такой открытый и чувственный – я никогда не видел никого более живого и готового пить жизнь большими глотками, - он сдавленно засмеялся. – Ты даже предложил той голландке пойти с нами в отель. Если бы она согласилась, ты бы с ней переспал.

Я попытался припомнить события той ночи после того, как мы ушли с тусовки писателя и его окружения, но видел только Оливера, прижимающего меня к стене и готового съесть заживо.

- Нет, ты ошибаешься.

- Ты спал с Марсией.

- Только вначале, пока я не…, - я отступил назад. – Стоп, ты пытаешься сказать, что виноват я?

Он положил ладони мне на плечи и слегка их сжал.

- Я никогда этого не говорил. Ты свободен экспериментировать, и такое желание вполне естественно.

Я подумал, что именно так чувствуют себя мухи, попав в паутину. В мозгу было мутно, и на месте ясных мыслей растекся туман. И все же я не собирался уступать так легко. Сейчас или никогда, сомнений не было.

- Той ночью я чувствовал себя так только из-за тебя. Ты что, не понял?

Он выглядел ошарашенным, как будто застигнутым вспышкой фотоаппарата.

- Это ты сделал меня таким счастливым, я же говорил тебе это!

Его рот приоткрылся, но оттуда не вылетело ни звука.

- Ты не поверил мне, так ведь? Теперь припоминаю: ты сказал, что я возбужден, потому что мы завелись и не закончили. Ты, ПРАВДА, думал, что дело только в этом?

В горле скапливался комок слез гнева и раздражения, грозя перекочевать в глаза.

- Мать твою, Оливер! Ты считал меня настолько поверхностным?

- Это не так, я так не думал, - пробормотал он, глубоко вдохнув.

- Нет, блядь, именно так ты и думал! – я отбросил его руки и прикурил еще одну сигарету. Пальцы дрожали, но мне было плевать. – Ты переживал – теперь я помню. Не хотел, чтобы я шел с тобой, потому что боялся, что я брошу тебя и уйду с первым проходящим мимо незнакомцем.

Я посмотрел на него и увидел, что попал в точку.

- Ты никогда мне не доверял.

- Ты был совсем юн. 

- Достаточно взрослый, чтобы трахнуть тебя, но недостаточно – чтобы любить и хранить верность, - я ткнул его пальцем в грудь – туда, где должно было быть сердце, если оно имелось.

- И все же ты – самый зрелый и мудрый человек на земле, - продолжил я насмешливо, – переспал с семнадцатилетним подростком и бросил его, чтобы жениться. И недолго с этим тянул. Скажи, Оливер, сколько времени ты ждал, чтобы сменить мою постель на ее? Месяц, неделю, день или и того меньше?

- Нет, нет, нет, - пробормотал он.

- Что, ты вставил ей, едва сойдя с самолета? Она тебя в аэропорту встречала? Ты заставил ее кончить, все еще чувствуя во рту мой вкус?

- Да я спать не мог, я, мать твою, дышать не мог без тебя! – прокричал он.

- Но все устаканилось, жизнь пошла своим чередом, правда?

Он истерически рассмеялся.

- Ты называешь это жизнью? В ней нет ничего настоящего, сплошной фейк, притворство, подделка, чертова карикатура!

- Ты сам ее выбрал.

- Тогда я думал, что это – единственный выход.

Я затянулся тем, что осталось от сигареты, потом выбросил бычок в кофейную чашку.

- Выход?

- Из одиночества, из уверенности, что я никогда не получу того, что хочу.

Он упал на диван, обхватив голову руками. В этот момент он был похож на ребенка-переростка и, несмотря на все, что было, мне хотелось лишь защитить его.

- Чего же ты хотел?

- Тебя, Элио, - сказал он, подняв глаза и глядя прямо на меня. – Я хотел тебя.

Chapter Text

Я чувствовал себя, как жертва землетрясения за тем исключением, что сам стал его причиной. Мой мир обратился в прах и, пробираясь сквозь его руины, я смотрел на Элио в бессмысленной надежде, что он не отвернется от меня. После того, что я сделал, он имел на это полное право.

- Ты не хотел меня, не по-настоящему, - ответил он, и глаза его были влажными. – Я был всего лишь маленьким девственником, на котором ты хотел испробовать свои чары и проверить, как сильно можешь надавить – и прогнусь ли я или сломаюсь. Если бы поблизости был Джек, ты бы трахнул его.

Мне хотелось его обнять, но я знал, что лишился этого права. Как мне удалось прожить два года, не касаясь его? Хотя жить и выживать – не одно и то же.

- Ты же знаешь, что это неправда. Ты был единственным.

- А твоя жена что – не в счет? Она была в твоей жизни еще до моего появления.

- А Марсия была в твоей.

Элио сжал зубы и на мгновение показалось, что он меня ударит.

- Не смей втягивать в это мою лучшую подругу. Я рассказал тебе, что мы почти переспали. А ты посоветовал «попробовать еще раз позже», помнишь? Еще одна твоя ложь?

Разговор ускользал и мне отчаянно необходимо хоть немного вернуть контроль. Странно, но сейчас я чувствовал себя более живым, чем за все время после того лета в Италии. И не только потому, что находился рядом с ним. Я хотел, чтобы он узнал меня – полностью и до мозга костей. И не важно, если после этого он решит, что я не стою усилий. Так, по крайней мере, удастся покончить с той полужизнью, которая едва ли лучше смерти.

- Ты был моим первым мужчиной. И остаешься единственным.

- Снова вранье! Той ночью ты знал, что делаешь.

Он вылетел из комнаты и вернулся с бутылкой водки.

- Пожалуйста, не нужно, - начал я.

- Не тебе указывать, что мне нужно, а что нет.

Я выхватил бутылку из его рук. Он попытался ее вернуть, яростно сопротивляясь, но я не отступал. Он мог причинять мне любую боль, я заслужил это. Элио толкнул меня на диван и, взобравшись сверху, начал бить кулаками в грудь и плечи. Бутылка упала на пол и откатилось в сторону, не разбившись.

Когда он, наконец, сдался, обессилев и пытаясь выровнять дыхание, я убрал влажные локоны с его лица.

- Хочешь знать правду? Правда в том, что я бывал в паре мест на Кристофер Стрит. Парни использовали рот и руки, но не я. Я не мог, никогда. Потом понял, что это не для меня.

- Не говори только, что тебе не нравились мужчины.

- Я не получал удовольствия от случайного секса.

Он фыркнул.

- А как же Кьяра?

- Я еще тогда говорил тебе, что между нами ничего не было.

- Ты врал, чтобы меня не расстраивать.

- Я никогда тебе не врал.

Он посмотрел прямо на меня.

- Я мог чего-то не договаривать, но всегда говорил тебе правду.

Он сидел на моих бедрах, а вес и тепло его тела возвращали меня в ад греховных желаний.

- Нет, это невозможно, - сказал он. – Ты должен был, должен… - голос снизился до бормотания. – Это было так хорошо, ты был… Я всегда сравнивал и никогда не мог найти, никогда.

Проблеск надежды и волна похоти накрыли меня одновременно. Я отчаянно хотел его, но должен был выждать подходящего момента.

- А во вторую ночь ты взял меня, и это было умопомрачительно, - сказал я, удерживая зрительный контакт, чтобы он почувствовал, что я не вру. – Я был у тебя первым, и ты был идеален.

Он мгновенно слез с меня и сел подальше – насколько позволял двухместный диван.

- Мне снилось это, - сказал он, отводя взгляд. – Пару ночей назад.

- Расскажи мне.

Он начал покусывать ноготь на указательном пальце. Мой член был совершенно заворожен этим зрелищем.

- Я трахал тебя языком, лизал и сосал твою дырку, - прошептал он, а палец исчез во рту.

- Элио, пожалуйста, - я уже почти умолял.

- Потом проснулся в одиночестве, а у тебя на пальце по-прежнему было кольцо.

Его губы были влажными и ярко-красными, и желание почувствовать их вкус становилось почти непреодолимым.

- Я всегда надеялся, что ты будешь счастлив, - это прозвучало совершенно по-идиотски.

Он засмеялся.

- Ты счастлив, что я отсосал незнакомцу в клубе?

Лучше бы ты меня убил, подумал я. Встал и снова отошел к окну.

- Этого не было, - признался он. – Мы просто целовались. Я даже лица его не помню. Просто Пьер сделал одну глупость, за которую скоро заплатит, так что я ушел и сел на автобус до Трафальгарской площади. Остальное ты знаешь.

- И что же он сделал?

- Фиби Кейтс, - ответил он.

- «Рай», - усмехнулся я. – Представляю твое лицо.

- Не смешно.

- Может, немного.

Я вернулся на диван и сел рядом с ним. Он не отодвинулся.

- Я хотел тебя, Элио. Не твоего кузена, не Кьяру, не кого-то из твоих друзей. Возможно, я все испортил, но ничего не изменилось. И не думаю, что когда-либо изменится.

- Что ты хочешь сказать? – зло спросил Элио. Он смотрел вниз, на свои босые ноги, но я видел, как напряжены были его плечи.

- Я не перестану тебя хотеть, любить тебя. Я лишь надеялся, что ты сможешь.

- Почему ты не подождал? – спросил он, и его красивое лицо исказила гримаса боли. – Ты мог бы приехать к нам на Рождество и поговорить со мной. Если бы ты только сказал мне… ты даже не позволял до себя дотронуться.

- Если бы я позволил, то не смог бы остановиться.

- Никто тебя об этом и не просил.

- Ты казался таким… как же это назвать? Безмятежным. Почти отстраненным.

- Я чего ты от меня ожидал? Ты вел себя так, как будто мы были едва знакомы, как будто в груди у тебя был кусок льда вместо чертова сердца.

- Я идиот.

Он улыбнулся, и впервые улыбка коснулась глаз.

- Ну хоть в чем-то мы сходимся во мнении.

- Что, если я сделаю то, что должен был сделать тогда, - спросил я медленно, боясь его спугнуть. – Мы ляжем, и ты позволишь мне обнять тебя. Больше ничего, я обещаю.

- И что потом? Придет утро, и ты уйдешь, снова. Не хочу быть интрижкой на стороне.

Я взял в руки его ладонь, и он позволил.

- Ты и не будешь. Я поговорю с Элис, - ответил я. – Уверен, она уже что-то подозревает.

- Ты рассказал ей обо мне?

- Нет, но она не дура. У нас с ней не было, ну… уже много месяцев.

- Тебе необязательно мне об этом рассказывать.

- Я хочу.

Он высвободил руку из моих пальцев – не хотел касаться меня, пока я говорю, и это было вполне понятно. Я рассказал, что мы с Элис всегда были больше друзьями, чем любовниками. Что ее родители – столь же бесчувственны и деспотичны, как и мои. И мы решили, что надежное партнерство – не хуже страсти.

Его глаза округлились от удивления.

- Но у нее наверняка были подозрения, - возразил он. – Ты же невероятно чувственный.

Я почувствовал жар крови, приливающей к щекам.

- С тобой все было по-другому.

Как я мог объяснить ему то, чего сам не до конца понимал?

- Но тебе же нравятся женщины, - сказал он, не отводя от меня взгляда, чтобы не упустить малейшей реакции. Я позволил ему смотреть и делать собственные выводы. Я доверял его уму. Доверял ему.

Спустя некоторое время он взял мою руку и зажал ее в своих ладонях. В глазах светился вызов, как и в упрямой линии подбородка и плотно сжатых губах.

С сердца как будто упало несколько тонн, и это было так неожиданно, что закружилась голова, а перед глазами заплясали черные точки.

- Давай, - сказал он. – Пошли в кровать.

POV Элио

Удивительно, но когда я вспоминал наше лето, то понимал, как мало было шансов, что это случится. Я тоже был идиотом, но винил во всем свою наивность и юность.

Постепенно кусочки мозаики становились на свои места. Я вспомнил, как отец говорил о застенчивости Оливера. Он молчал, ожидая, что я заговорю первым. Выжидал после нашего первого поцелуя. Поднял мой пустой стакан, упавший со стола на траву, заявив, что ему это в радость. Почему эти слова не показались мне тогда странными? Среди множества вежливых выражений он выбирал довольно необычные и откровенные.

И до того, как мы стали любовниками, первый тактильный контакт случился, когда он будто бы решил сделать мне массаж плеча. А затем и ступни после носового кровотечения. Уже тогда он показывал мне то, чего никогда не озвучивал вслух. Его нога касалась моей за завтраком. Он боялся, что я не приду к нему в нашу первую ночь, а во вторую – был уверен, что не вернусь. Мне пришлось идти на поиски туда, на его любимое место - он решил, что я ушел спать.

Тогда я подумал, что его беспокоит разница в возрасте и запретность наших отношений. Мне были неведомы эти скрытые оттенки его поведения, разгадку которых могла бы дать его теплая дружба с Анчизе.

И все же он почувствовал во мне что-то скрытое, неочевидное на первый взгляд, ведь в его ситуации разумнее было бы поискать кого-то более опытного и взрослого.

Не, я определенно был идиотом: он захотел меня потому, я был собой, а он – собой. Parce que c`etait lui; parce que c`etait moi (Потому что это был он, потому что это был я – прим.переводчика).

Мы расстелили постель, и он был приятно удивлен наличию у меня двуспальной кровати.

- Только из-за нее я выбрал эту квартиру, - пошутил я.

- Не из-за потрясающих видов из окна и окрестностей?

- Это тоже.

Мне всегда нравилась наша беззаботная легкость в общении, когда он заканчивал мои фразы и смеялся над моей чрезмерной мелодраматичностью. В нашу недолгую бытность любовниками, мы также были друзьями, почти братьями. Поэтому его предательство ранило так глубоко.

- Сними это, - сказал я, указывая на спортивный костюм. – Не хочу обнимать одежду Пьера.

Он вспыхнул.

- Мы ничего не будем делать, обещаю.

- Дело не в этом, - произнес он, совершенно очаровательно запинаясь. – Я просто не был так счастлив с тех пор, как… - и замолчал, когда моя рука легла ему на щеку. – С Рима.

- Тогда ты тоже не был абсолютно счастливым.

Он прильнул к моей ладони, углубляя прикосновение.

- Мне было грустно и тревожно, но и счастье тоже было, - пробормотал он. – Эти летние дни были самыми счастливыми в моей жизни.

Так хотелось поцеловать его, но мы оба дали обещание, так что я просто проследил большим пальцем линию совершенно идеальных губ. Он прикрыл глаза, не сдержав глухого стона.

- Я так по тебе соскучился, - сказал я, и Оливер кивнул.

- Ты даже не представляешь, - ответил он почти неслышно.

- Дай мне увидеть тебя.

Он расстегнул мастерку, обнажив грудь. Она казалась бледнее и волос стало больше, чем мне помнилось. Было сложно оторвать взгляд: все так же прекрасно очерченные мышцы, хотя он ощутимо похудел. Я был уже тверд, возбудившись еще тогда, как он появился в переулке, заделавшись моим спасителем. Я орал и ненавидел его, но члену было наплевать.

Когда мне наконец удалось перевести взгляд на его лицо, Оливер усмехался.

- Не зазнавайся, - проговорил я, сдерживая улыбку.

- Просто приятно знать, что тебе все еще нравится товар.

Я слегка щелкнул по соску, который тут же затвердел, требуя внимания.

- Товару я тоже все еще нравлюсь.

Он засмеялся, и показалось, что лето снова вернулось – жаркое, безумное и беззаботное.

Chapter Text

Глава 11. Искушение

POV Оливера

- Что за странное совпадение – ты оказался рядом с моим домом именно сегодня, - сказал он, сжимая мой бицепс. 

Элио обнимал меня, пока я с небольшим успехом пытался сосредоточиться на его словах, выцеловывая россыпь веснушек на бледной шее. Он все еще был в пижаме, но я надеялся убедить его расстегнуть рубашку. Казалось, я вернулся назад во времени, когда был моложе, чем Элио в момент нашей встречи. Возможно, это было последствие эмоциональных качелей сегодняшнего вечера или же затянувшийся эффект алкоголя, но я чувствовал себя совершенно безрассудно.

- Не совсем совпадение, - сказал я. – Мы с Ноланом пили вместе в пабе неподалеку от Барбикана.

- О, - отозвался он. – Пьер на него запал.

Он покусывал внутреннюю часть щеки, и я помнил, что это значило.

- Передай, что он впустую тратит время, - сказал я, оставляя след из поцелуев вдоль его челюсти. – Нолана привлекают женщины постарше. Он сегодня признался.

Его губы растянулись в широкой улыбке.

- И зачем, интересно?

- Мы говорили о тебе, и он был полон энтузиазма.

- И ты подумал, что он пускает на меня слюни? Не все профессора такие, как ты.

- Какой же я профессор? – я поднял голову, чтобы посмотреть на него.

-  Желающий быть соблазненным, - ответил он, облизывая губы. Дразня.

- Это и есть твое взвешенное мнение обо мне после пяти минут лекции?

- Ага, и что в очках ты был бы еще сексуальнее.

- Что еще?

Он тряхнул головой.

- Если не скажешь, я заставлю.

Я принялся щекотать его живот, и Элио разразился хохотом.

- Ладно, стой, - выдохнул он. – Я фантазировал, что сижу у тебя на коленях, пока ты проверяешь работы.

- О да, я именно такой профессор, - сказал я, слегка прикусывая нежную кожу его шеи.

Элио запустил пальцы в мои волосы, взъерошив их.

- Если бы не несчастный случай с Кери, тебя бы здесь не было. Как давно ты его знаешь?

Я обещал ему, что не буду врать, и намеревался сдержать слово.

- Мы познакомились в Колумбии в 1983. Бегали вместе.

- Тогда он, наверняка, знает Элис. Но не знает обо мне.

- Теперь знает, - сказал я, пересказав ему наш последний разговор. В конце Элио выглядел ошарашенным.

- Ты посоветовал ему согласиться на эту должность, потому что знал, что я собираюсь здесь учиться? Иначе говоря, он шпионил за мной для тебя?

- Нет, нет, я не собирался ему о тебе рассказывать. Ты бы и так выделился благодаря своему таланту.

- Ты ничего не собирался делать, просто выжидал, пока что-то произойдет. Зная при этом, что я был разбит.

- Вимини упоминала об этом, - признался я.

- Не отец?

- С ним мы о тебе никогда не говорили. Он бы не предал твоего доверия.

Он нахмурился, как будто загоняя слезы обратно.

- Неужели?

Я погладил его по щеке, но Элио не отреагировал.

- Если только ты не считаешь предательством его дружбу со мной.

Он не ответил, переключившись на другую тему.

- Что рассказала Вимини?

- Немного. Думаю, она просто не хотела меня расстраивать. Но они все переживают, что ты здесь один, без денег.

Он рассмеялся без намека на веселье в глазах.

- Это все, что их волнует? Что у меня недостаточно чистой одежды и хороших витаминов?

- Ты же знаешь, что это не так.

- Но ты бы не приехал, если бы я взял деньги отца и жил в роскоши.

Он отстранился от меня, что немедленно вызвало болезненное ощущение утраты. Удивительно, как быстро я успел привыкнуть к его близости.

- Для меня все это непросто, - сказал я, пытаясь притянуть его обратно. Пару мгновений он сопротивлялся, затем вздохнул и положил руку мне на плечо.

- Рано или поздно я нашел бы способ, - продолжил я. – Возможно, это случилось бы слишком поздно. Я уже говорил, что идиот.

- С этим трудно не согласиться, - хмыкнул он. – Но поздно не было бы еще очень долго.

Я поцеловал его горло, слегка коснувшись начинающего появляться синяка. Затем начал расстегивать рубашку.

- Что ты делаешь? – спросил он, но не остановил меня.

- Хочу посмотреть.

- Да смотреть-то особо не на что, - сказал он, слегка вздрагивая.

- И кто теперь идиот?

Я быстро занялся пуговицами, опасаясь, что он передумает. Закончив, завис на открывшейся взгляду картине. Выступающие ребра и бледная кожа – почти прозрачная. Одна кожа да кости.  И хоть это зрелище удручало, оно ни на йоту не уменьшило мой голод. Не задумываясь о том, что делаю, я скользнул ладонью по его груди – медленно, почти благоговейно, задержавшись на сосках, которые тут же затвердели от прикосновения моего большого пальца.

Он выгнул спину и застонал, в голове мелькнуло «к чертям ожидание», и я наклонился, чтобы лизнуть твердую розовую плоть. В то же мгновение он запустил ладони мне в волосы, захватил их и резко потянул голову к себе, буквально ворвавшись губами в мои. Язык, дразня и надавливая, пробрался мне в рот. Все остатки контроля полетели к чертям, и я позволил ему покусывать, сосать и кружить везде, где ему было угодно. Это было сродни возвращению к жизни после смерти, длившейся, казалось, столетиями.

Когда мы оторвались друг от друга, Элио не отпустил мои волосы, и этот захват почти причинял боль, но член был совсем не против. Уже в полной боевой готовности, он высвободился из боксеров и касался живота Элио. Его инструмент был так же тверд, все еще зажатый в ловушке спортивок.

- Хочу быть внутри тебя, - низкий стон коснулся моих влажных губ – так близко, на расстоянии вдоха. – Засадить по самые яйца. Вставить и вытрахать до потери сознания.

Мой член дернулся, и яйца красноречиво заныли. Хотелось накрыть его своим телом, но я знал, что нельзя. Он старался не двигаться, хотя совершенно очевидно жаждал трения. Я терял голову от невозможности взять его член в рот – это я любил делать больше всего, стоя перед ним на коленях.

Теперь была моя очередь быть откровенным и возможность усилить сексуальное напряжение.

- Хочу взять твой член – глубоко, до самого горла, - прошептал я.

Он скользнул языком туда, где должен был быть его член, жестко потянув меня за волосы. Начал посасывать мои губы, посылая волны огня в обделенный вниманием пах. Внезапно я кончил, забрызгав сильной струей его торс.  

- Блядь, блядь, блядь, - всхлипнул он, размазывая мою сперму по ладони, прежде чем удовлетворить собственную нужду. Его оргазм был столь же скорым, и я не мог оторваться от его искаженного удовольствием лица, желая лишь одного – быть обнаженным и полностью в его власти.

Когда мы оба успокоились, вытерлись и вернулись в постель с одной сигаретой на двоих, разговор продолжился.

- Нам надо бы разобраться с этим побыстрее, - сказал он, поглаживая мою шею. – Мы не можем находиться рядом и не хотеть сделать то, что только что сделали.

- У меня это длилось довольно долго, - ответил я. – Но, да, я скоро все решу.

- Как скоро? – уточнил он. Терпение никогда не было сильной стороной Элио.

 - Я поговорю с ней завтра, но хочу сделать это правильно, вживую.

Сигарета чуть не выпала у него изо рта.

- Что? Ты уедешь? Когда? – выдохнул он.

- На длинных выходных, - ответил я. – У меня билеты домой на конец месяца, но дату можно поменять.

Он отлично понимал, почему я планировал эту поездку.

- Годовщина свадьбы, - пробормотал он с застывшим взглядом. – Ты передумаешь, когда вернешься на работу в понедельник. Женатый мужчина и студент – зачем тебе тратить на меня свое время?

Я взял его руку и приложил к своей груди.

- Ты знаешь, зачем

Его пальцы вцепились в волосы на моей груди, слегка задев сосок. Я позволил ему увидеть, что со мной творило это невинное прикосновение.

- Скажи еще раз, - потребовал он.

- Потому что я влюблен в тебя, - меня бросало то в жар, то в холод. – И ты мне нужен.

Он кивнул и молча затянулся сигаретой. Его рука вернулась к моей шее, и я накрыл ее своей, переплетя наши пальцы.

- Я к тебе не перееду, - сказал он, передавая мне окурок. – Хочу остаться здесь.

- Я мог бы помочь тебе найти другое жилье.

- Мне здесь нравится.

- Ты просто упрямый.

- Это первая вещь, которую я сделал самостоятельно, - ответил он. – Ты должен помнить, как это.

- Да, это было приятно, но и довольно одиноко.

Мысль о том, что Элио не желает делить со мной постель вызвала тошноту. Но, может быть, это было из-за усталости или эмоционального истощения.

Он обхватил меня руками и крепко прижался.

- Я имел в виду: пока ты не уйдешь от жены, - прошептал он мне на ухо. – Потом можешь переехать ко мне.

- Хорошо, что тут есть хоть кто-то, чтобы тебя защитить.

- Пьер почти такой же большой, как ты, - поддразнил он. – Ну я, конечно, говорю о мышцах.

- Конечно, - ответил я, снова напрягаясь. Теперь, когда плотину прорвало, мне было сложнее контролировать свои реакции.

- Слушай, мы сделали это один раз, ничего особенного. Нам просто нужно было покончить с этим.

- Хорошо.

Он принялся осыпать поцелуями мое лицо и горло, лаская также плечи и спину.

- Я никого и ничего не сравнивал, - сказал он, ткнувшись носом мне в щеку. – Думаю, я просто ждал, что ты вернешься, и злился на себя, потому что реальность кричала мне, что этого не случится.

- Прости, - пробормотал я, чувствуя, как глаза снова увлажняются.

Он прошептал «Шшшшш…», его прикосновения успокаивали, пока я не начал проваливаться в сон. Последнее, что помню, - как он обвился вокруг меня, прижавшись грудью к моей спине. И прошептал мне в волосы свое имя. А может оно было моим.

Я проснулся в серой рассветной мгле. В комнате пахло старым дымом и влажным деревом, замызганными коврами и грязными носками. Я посмотрел на безмятежное лицо спящего Элио и подумал, что рай может принимать самые невообразимые формы.

Разбудил меня зов природы, так что, натянув спортивки, я поплелся в ванную. Закончив, я возвращался к Элио, как вдруг дверь в соседнюю комнату открылась, оттуда выглянул мускулистый парень в одних лишь белых, обтягивающих плавках и, ухмыляясь, уставился на меня.

- Он не врал, - сказал он с сильным французским акцентом. – Глянь-ка на эти ступни.

- Ты, наверное, Пьер, - улыбнулся я, протягивая руку. Он крепко ее пожал, задержав в своей чуть дольше, чем следовало.

- Оливер, наконец-то, - вздохнул он. – Мои pantalon de jogging (спортивные штаны – прим.переводчика) на тебе смотрятся лучше.

- Спасибо, что одолжил.

- Ты можешь одалживать все, что мое, в любое время.

Я засмеялся, потому что не знал, что ответить на столь бессовестный флирт.

- Не волнуйся, я здесь только чтобы забрать кое-что, - сказал он серьезно. – Остаток выходных проведу у своего парня.

- Надеюсь, это не из-за меня.

Он окинул меня оценивающим взглядом и склонил голову.

- Pas du tout (ни в коем случае – прим.переводчика), - ответил он. – Если бы я знал, остался бы.

- Оливер? – послышался голос Элио.

- Мне пора, - сказал я. – Приятно было познакомиться.

Он послал мне воздушный поцелуй и вернулся в комнату.

- Я думал, ты ушел, - пожаловался Элио, притягивая меня обратно к себе. Он пахнул сном и потом, и у меня снова на половину встал. Я лизнул впадинку на его горле, и он удовлетворенно вздохнул.

- Я встретил Пьера.

Он не пошевелился, но обнимающие меня руки напряглись.   

- Он флиртовал с тобой?

- Да, но, думаю, сам того не осознавая.

- Ты в его вкусе.

- Высокий американец?

- Спортивное тело и огромный член.

- Я польщен, но он – не мой тип.

Элио обхватил мои ягодицы и сжал их.

- А какой твой тип?

Я заглянул ему в глаза.

- Худой и злой, - ответил я. – Ангел и дьявол.

Он прикусил губу, тяжело дыша через нос. Его пальцы скользнули в щель ягодиц, и я почувствовал себя открытым, жаждущим его вторжения.

- Если мы сейчас же не выберемся из постели, - сказал он хрипло, - я сдеру с тебя эти дурацкие треники и проглочу живьем.