Chapter Text
Ацуши не знал, сколько прошло времени. Минуты. Часы. Возможно, дни.
Он пытался считать удары сердца — сначала это хоть как-то помогало. Но ритм сбивался. Сердце то глуше, то громче, словно у чужого тела. Словно у кого-то другого.
Остался только звук воды. Монотонный. Неумолимый.
Иногда казалось — он вот-вот двинется. Вот подастся вперёд, шагнёт, сорвётся с места. К выходу. К свету. К двери. К спасению. К смерти. Но тело не слушалось. Он был словно на полпути — между омертвевшей оболочкой и истончившейся душой. И не мог избавиться ни от одной из них.
Металл вгрызался в плечи, в спину, в руки. Клетка, обвившаяся вокруг его тела, не позволяла даже лечь. Не позволяла забыться. Каждый вдох отдавался в ребра болью. Мучительная, медленная пытка, выжигающая из него остатки сил и здравого смысла.
Сон не приходил. Мысли — тоже. Осталось только пустое, медленно истончающееся «я», которое больше не злилось, не надеялось, не ждалó.
Поэтому, когда что-то изменилось — он не сразу понял. Может, это было сном. Мучительным миражом.
Сначала — свет. Едва ощутимый, мягкий. Он лег на его ресницы легким, полупрозрачным лоскутком реальности.
Потом — прикосновение.
Тёплые пальцы коснулись его щеки. Осторожно. Словно касались чего-то хрупкого, потерянного. Ничего общего с холодом воды. С металлом. С тишиной. Эти пальцы были… живые.
И голос.
— Ацуши…
Он вздрогнул. Не понял сразу, настоящее это или нет. Может, галлюцинация. Может, остаток сознания, цепляющийся за голос из прошлого. Может — кто-то действительно пришёл.
Голос был спокойный. До странного детский. Так не говорят те, кто приходит убивать. Так не говорят те, кто держит тебя в клетке.
«Кью…?» — пронеслось в голове.
Но прежде чем Ацуши успел хоть что-то спросить, рядом прозвучал другой голос. Глубже. Усталый до предела.
— …как видишь.
Чуя.
Он здесь. Не исчез. Не забыл.
— Мы на этом останавливаемся, Накахара-сан? — вновь раздался первый голос. Всё такой же детский, но вовсе не наивный. Чёткий, уверенный. — Можно попробовать дальше. Результат может быть ещё…
— Хватит, — отрезал Чуя. Жёстко. Без колебаний. — Оставь. Как есть. Этого хватит для работы. Этого более чем достаточно… для меня.
Следом — короткий, раздражённый вдох.
— Как скажете.
Пальцы снова коснулись лица. Мягко. Осторожно. Почти… трепетно.
Ацуши вздрогнул. Не от боли — от неожиданности.
После часов в темноте, запертом теле и вязком одиночестве это прикосновение казалось нереальным. Слишком живым. Слишком настоящим.
Он ждал — удара. Резкой боли. Наказания. Как в приюте. Как тогда, когда он осмелился ответить не тем тоном, посмотреть не тем взглядом. После всего — этого прикосновения не могло быть. Оно было чем угодно: обманом, ловушкой, предвестием боли.
Всё его тело было готово сжаться от удара. Ожидало, что его разорвут. Швырнут о землю, вырывая стон. Скажут, что он ничтожество, не имеющее права на жизнь.
Секунды тянулись, но ничего такого не происходило. Тишина не нарушалась ни словом, ни жестом.
В чём подвох?
Он поднял взгляд. Осторожно, недоуменно.
Перед ним стоял мальчик — лет тринадцати, может, четырнадцати. Черты лица — изящные, утонченные — напоминали Рюноске своей мрачноватой, традиционной красотой. Белоснежная кожа, тонкие резные губы, безукоризненно правильный подбородок. Волосы — угольно-чёрные, гладкие, собранные в короткий, аккуратный хвост. Несколько длинных прядей падали на лицо, подчёркивая глаза…
Рубиновые. Глубокие, как колодец. Спокойные до такой степени, что это пугало.
— Ну что, Ацуши-кун, — произнёс мальчик спокойно, без улыбки, — приятно, наконец, познакомиться. Вильгельм Гримм, палач Портовой Мафии. Для тебя — Гримм-сан.
Ацуши не ответил. Перевёл взгляд в сторону — на Чую, стоящего у стены.
— Для чего Вы здесь, Чуя-сан?..
Гримм моргнул. На лице отразилось лёгкое, почти театральное удивление.
— Ты… серьёзно думаешь, что сейчас подходящее время, чтобы задавать вопросы? — он слегка склонил голову, как будто наблюдал за чем-то забавным. — В твоём положении?
— А что не так с моим вопросом? — тихо произнёс Ацуши. Голос был ровный.
На мгновение в комнате воцарилась тишина. Затем мальчик тихо рассмеялся. Смех был сдержанным, сухим, и звучал странно взросло — как у человека, который смеётся не от веселья, а от изумления.
— С ума сойти. И правда… почти живой. Неплохо получилось на этот раз.
Пальцы снова коснулись лица Ацуши. Мягко. Но теперь в этом не было нежности — просто дежурный жест. Как будто Гримм убеждался, что Ацуши действительно здесь.
— Ацуши.
Чуя подошел к Накаджиме вплотную. Темный, выцветший почти до черноты аметист встретился с пронзительной, предгрозовой синевой.
— К своим новым обязанностям приступишь через неделю. Сегодня я здесь просто чтоб убедиться, что ты еще на этом свете.
Железные прутья сдвинулись, отступая. Клетка отпустила его тело. Ацуши рухнул на пол — обессиленный, не в силах подняться, не в силах сделать ни шага.
— И еще кое-что… Я хочу, чтобы у тебя было другое имя. Нам не нужны намеки на прошлую жизнь. Не нужно, чтобы у кого-то возникли глупые идеи вернуть тебя на старое место. Если кто-то все же тебя узнает — сразу возвращайся ко мне и докладывай. Дальше — не твоя забота.
Ацуши через силу поднял взгляд.
— Теперь ты — Шигетсу. Мой подчиненный и моя личная собственность.
«Мертвая луна»? Ацуши опустил взгляд. Это имя… само по себе звучит как клеймо, как приказ запомнить свое новое место. Место телохранителя рядом с тем, кому он служит.
— Запомню, господин.
Услышав, как оборотень назвал его, Чуя на мгновение растерялся.
Из уст оборотня это сухое, официальное слово прозвучало… совсем не так, как Накахара ожидал. Не униженно. Не сломлено. С той ласковой, светлой грустью, которая всегда отличала его голос от всех остальных. Как будто оборотень уже принял и заранее прощал все грубые, колкие слова, которые Чуя бросал в него — злые, резкие, часто даже неосознанно. Словно уже знал, что они будут, и ничего другого не ждал.
Чуя с досадой поджал губы. Он злился. До сих пор злился. И всё ещё не мог отвыкнуть от той тихой нежности, с которой блондин всегда произносил даже самые страшные вещи.
За то, что Ацуши посмел говорить об Акутагаве, как о том, кто все еще заслуживает любви. За то, как смотрел тогда — честно, искренне. Так, как Накахару не смотрел, наверное, никто другой за всю его жизнь.
И ему совсем не хотелось, чтобы кто-то еще видел этот взгляд.
Не хотелось, чтобы его забрали снова.
«Если он будет носить маску, — подумал старший мафиози, — как, например, Гин… если перестанет болтать — его природная мягкость не будет так бросаться в глаза. Её услышат только те, кто знал его по-настоящему.»
А таких — Чуя собирался держать как можно дальше.
— Быстро схватываешь, Ши-тян, — не удержавшись, бросил Накахара. И едва сдержал довольную усмешку, увидев, как в аметистовых глазах мелькнуло что-то болезненное. Обида. Лёгкое, незащищённое «почему?» — но без слов. Ушки дрогнули, чуть прижались назад, будто отражая ту самую горечь, которую оборотень не стал произносить вслух.
Чуя на миг отвёл взгляд.
Это прозвище — как издевка. Как напоминание им обоим, а особенно себе самому, в каком они теперь положении.
Но видеть, как этот мёртвый зверёныш всё ещё смотрит на него с той же открытостью, что и прежде — почти прося о том, чтобы с ним говорили по-человечески — было куда тяжелее, чем Накахара ожидал.
«Правильно, мой милый неживой котенок. Не забывай, кем ты был для меня. И кем выбрал остаться. Я не позволю тебе забыть.»
Чуя не стал задерживаться. Бросил ещё один взгляд — короткий, обжигающе внимательный — и вышел из камеры вместе с Гриммом.
Шаги стихли. Дверь не хлопнула — просто закрылась. Плавно, тихо.
Ацуши остался один.
Но железных прутьев больше не было. Он мог встать, если захочет. Мог дотянуться до стены. Мог лечь. Свобода, спустя столько времени без движения, была странной. Почти пугающей.
Блондин провёл ладонью по каменному полу, по влажным камням, словно проверяя: не наваждение ли.
«Странно… я ведь должен был почувствовать облегчение. А ничего не изменилось.»
Он медленно опустил голову. Глухая боль, ломота в теле. Пустота — внутри.
«Шигетсу…»
Голос Чуи всё ещё звенел в ушах. Жесткий, но знакомый. Слишком знакомый. Тот, кто звал его Ши-тян, в каком-то изломанном, горьком ласковом жесте. Тот, кто не забыл. Кто не простил. Кто не смог отпустить, смириться с тем, что оборотень пошел на поводу у своего безумного любимого человека.
«Акутагава… ты ведь хотел, чтобы я умер, правда? Чтобы исчез. Чтобы стал чем-то, что не будет напоминать тебе о слабости. Я исполнил это желание. А теперь… должен молчать, пока другой человек говорит, что я его собственность. Боже… а смысл мне… вообще жить снова… если все вот так...»
Ацуши снова вспомнил тот раз — последний, когда они виделись. Для него это было буквально прошлой ночью. Тогда Рюноске смотрел на него так странно. Не с ненавистью, как в первые их встречи. Не с любовью, как во время того мимолетного, чарующего поцелуя. А безразлично, отрешенно — и этого пустого, потухшего взгляда у Ацуши опускались руки, даже когда этот момент стал просто воспоминанием.
«Я всё ещё люблю тебя, но уже ненавижу за то, что ты убил меня. Даже если я сам это допустил. Даже если хотел умереть рядом с тобой, а не от твоих рук.»
Медленно, без сил, Ацуши опустился на колени. Склонился, будто собирался лечь — но не смог. Не имел права. Теперь уже нет.
«Я жив. Почти. Насколько это возможно. И я не знаю, что хуже — остаться на том свете или дожить до того, как снова тебя увижу.»
Он закрыл глаза. И остался. Один. С именем, которое теперь значило: больше никогда не быть собой.
***
— Шигетсу, на выход. «Черный код».
Холодный, грубоватый голос разбил тишину. Ацуши поднял глаза. Вильгельм стоял в дверях, бросив нетерпеливый, почти раздраженный, взгляд на оборотня.
Как странно. Блондин даже не заметил, что эспер уже возле его клетки. Не услышал шагов. Не заметил света, отраженного от каменных стен его темницы, пока Гримм шел по коридору в его сторону. Время как будто остановилось, зависло где-то в пустоте между “здесь” и “нигде”, и только сейчас, когда мальчик подошел ближе, раздраженно рявкнул на оборотня — мир снова пришел в движение.
— Разрезай клетку сейчас же, едешь со мной.
— Что случилось? — осторожно спросил блондин.
Слабое, призрачно-бледное свечение некогда лазурной Способности озарило комнату. Черные когти блеснули в полумраке темницы. Прутья клетки с громким звоном опали вниз, тяжело ударившись о мокрые, скользкие от влаги камни и рыхлую землю.
Ацуши вышел из заточения, неуверенно пошатываясь. Мышцы тянулись, словно чужие, тело с трудом вспоминало, как двигаться. Голова кружилось, слабый свет нещадно резал глаза, но взволнованный голос эспера заставлял Ацуши неосознанно рваться вперед. Появление Вильгельма здесь было слишком резким, слишком внезапным — и сам он выглядел не просто раздраженным, а выбитым из колеи.
— Было покушение на всю верхушку Мафии, авария на Северном мосту. Детали по дороге.
Вильгельм бросил Ацуши черный кардиган из плотной ткани, развернулся, махнул рукой — мол, следуй за мной, — и быстрым шагом повел того к выходу.
— Надевай. Считай, мой тебе подарок. Одна из традиций в Мафии.
Оборотень поспешил следом, ускоряя шаг, и неосознанно сжал пальцы на черной ткани. Кардиган пах холодом, едва уловимым, сладковатым ароматом юзу и чистотой. Это было до странного… человеческое ощущение, цепляющие за живое. Даже в такой ситуации.
— Где Чуя-сан? Он тоже там?... и что мне делать?.. — запоздало, ошарашенно спросил оборотень, набрасывая одежду и пряча ушки под капюшон.
— То же, что любой телохранитель в Портовой Мафии. — Отмахнулся Вильгельм.
— Но я…
— Ши-тян, — перебил Гримм, раздраженно обернувшись — твоя задача, единственная, первая и последняя — защищать своего господина. И вывести в безопасное место, как только его подлатают в больнице и минует прямая угроза для жизни. Дошло?
— Защищать… Чую-сана…
— Он бы не доверил это тебе, если бы не был уверен, что ты справишься, — сухо ответил палач. — Я с тобой только потому, что тебя никто из наших не знает. Еще пристрелят ненароком… Накахара-сан мне этого с рук не спустит… — мрачновато прокомментировал эспер, начиная подниматься вверх по лестнице.
Ацуши шагал за ним, уже полностью переключившись на происходящее. В голове больше не было ни мыслей о том, зачем он вернулся. Ни одиночества. Ни обиды, ни холода, ни бессчетных дней взаперти.
Только он . Чуя.
“Наверняка будет злится. Снова кричать. Пусть. Пусть… лишь бы не лежал где-то под плитой, один, истекая кровью, как я лежал в январе”.
— Мы очень спешим? — спросил Ацуши, стараясь не сбиться с шага.
— Вроде того, — фыркнул Вильгельм.
Он не успел осмыслить ответ — только ощутил, как чьи-то руки вдруг мягко, почти с нежностью, подхватили его. Резкий толчок, смена равновесия, и все внутри сжалось: тело инстинктивно напряглось, нож привычной тяжестью лег в ладонь. Гримм не думал — среагировал моментально, загоняя нож меж ребер оборотня. Прямо в сердце.
Он был уверен, что тот попытался сбежать, убрав с дороги своего вынужденного надзирателя.
Но боли в ответ не последовало. Вместо судорожного удара когтями — тепло. Вместо рывка на свободу — движение вперед, всё ещё с ним на руках. И в следующее мгновение весь мир распался на смазанные пятна света и цвета.
Вильгельм замер, стиснув зубы, но спустя несколько секунд понял, что все в порядке.
Ацуши нес его вперед — нереально быстро, ловко, не касаясь земли, как будто отталкиваясь от самого воздуха. Он держал Вильгельма крепко, но бережно, инстинктивно заслоняя его от ветра плечом и поворачивая лицом к себе. Лапы скользили по крыше домов, по стенам и бордюрам, будто город был водой, а он — частью её течения.
Холод подвальной сырости растворился в воздухе раннего утра. Лёгкий, тонкий аромат прибрежного бриза пробился сквозь пыль. Слева — слабый проблеск солнца сквозь пелену дыма. Впереди — сирены, гудки, командные выкрики. И жар.
Они были на месте.
Но найти в этом адском месиве одного человека — задача почти невыполнимая.
Резко остановившись, Ацуши опустил спутника на землю, легонько придерживая - мальчик не сразу смог стать ровно, после настолько быстрого движения. Как будто прокатился на центрифуге.
Вильгельм бросил на блондина быстрый взгляд, задержался на едва кровоточащий ране от ножа. Оборотень не замечал, что что-то не так. Будто и не почувствовал смертельной раны вовсе.
Асфальт под ногами был потрескавшимся и горячим. Повсюду валялись обломки — острые, с зазубренными краями, оплавленные. Среди них — потёки крови, моторное масло и искорёженные останки автомобилей. Смятые капоты, разбитые лобовые стёкла, разорванные обшивки. Кто-то кричал. Кто-то уже не мог.
Воздух был плотным от дыма, пахло гарью, палёной резиной, сожжённым мясом и чем-то, что можно было спутать с волосами. Несколько тел — рядом с остатками ограждений. Раненые звали на помощь. Кто-то ползал, хватаясь за раскалённый асфальт. Водители, пассажиры — обычные люди. Не мафия. Не их бой.
Просто не в том месте, не в то время.
Ацуши застыл на месте, машинально расправляя плечи, будто пытаясь встать между этим адом и тем, кого должен защищать.
— Это… — начал он, но слов не нашлось.
Вильгельм уже шагал вперёд, не отвечая. Лицо его было отрешённым, почти равнодушным. В алых глазах — не холод, а расчёт. Как будто он уже знал, что делать. Как и то, что, кроме него самого и слегка потерянного новичка-оборотня, рассчитывать было не на кого.
«Будни телохранителя в Мафии», — пронеслось в голове блондина. Он не знал, что именно это значит. Но теперь знал, как это чувствуется.
Учиться приходилось на ходу. И живыми оставались только те, кто успевал понимать сейчас.
— На самом мосту уже вовсю развернута спасательная операция, — Вильгельм чуть прищурился, всматриваясь сквозь дым и мигающие проблесковые маячки. — Туда не пойдем.
Ацуши поднял взгляд — и действительно: весь проезд перекрыт. Пожарные, медики, полиция. Несколько машин скорой стояли прямо на полотне, открытые двери хлопали на ветру, кто-то выкрикивал команды, перекрывая гул вертолета. Но все же кое-что оставалось вне поля их досягаемости.
— Вон там, — тихо сказал Гримм, указывая вниз. — Похоже, пара машин сорвалась под мост. Я вижу мотоцикл Накахары-сана. Вон там, левее. Видишь?..
Ацуши склонился над перилами. Сквозь перемежающийся свет сигнальных огней и пепельную завесу он различил тени искорёженного металла, что лежал ниже, на грязной насыпи у основания опоры. Слишком далеко, слишком нестабильно — ни пожарные, ни техника туда пока не добирались.
— К ним до сих пор никто не сунулся, — задумчиво проговорил блондин. — Но я бы смог. Безопасно спуститься и поднять кого-то… По одному. Без проблем. Я могу прыгать на такую высоту, с кем угодно на руках.
Он перевел взгляд на палача.
— Гримм-сан, мы можем сказать медикам?..
Мальчик отрицательно покачал головой, но все же подошёл к самому краю, вглядываясь вниз с напряжённым выражением.
— Не вариант, Ши-тян. Слишком много лишних глаз. И камеры. Но… думаю, среди врачей есть кто-то из наших. Я схожу, проверю, можно ли кого-то выцепить для Накахары-сана. Побудь здесь. И, наклонись-ка…
Палач вытащил из кармана черную тканевую маску и натянул её на лицо Ацуши быстрым, уверенным жестом.
— Лицом не свети. И так проблем хватает.
Ацуши молча кивнул. Маска пахла так же, как кардиган — легким, сладковатым ароматом обычной, по-человечески обыденной чистой вещи. Это успокаивало.
Гримм исчез в толпе, и Ацуши остался один. Ветер с моста тянул в лицо запах гари и крови. Мост под ногами слегка вибрировал — от грузовиков, от чужого отчаяния, от воя сирен.
Оборотень снова глянул вниз — вглубь завала под мостом — и в этот раз взгляд зацепился за деталь, от которой у него перехватило дыхание.
Развороченный красный мотоцикл. Рядом — две чёрные машины. И во второй — распахнутая боковая дверь, искорёженная крыша.
Он едва успел заметить, как изнутри выбралась Хигучи. Её движения были неровными, её шатало от шока и истощения. Но она, пошатываясь, не побрела прочь. Она обернулась — и попыталась вытащить кого-то из салона.
Ацуши замер.
Только один человек мог быть в этой машине.
Только один, кого Хигучи попытается спасти раньше всех.
Мир на секунду будто остановился.
Ацуши ощутил, как его ноги дрожат. Он вцепился в перила, почти пригибаясь к ним, чтобы удержать равновесие. Иначе бы его просто увело — вниз, туда, к дыму и огню, к той машине, откуда она пыталась вытянуть бесчувственное тело.
Почему сейчас?
Он не был готов. Не к этому. Не к нему.
Он не должен туда идти. Не должен даже думать о том, чтобы рвануть к ним — помочь, вытащить, просто дотронуться. Он теперь телохранитель руководителя Исполнительного отдела. Он — Шигетсу, тень Накахары, его щит. Он здесь только ради него.
И всё же стоял. Смотрел. И не мог ничего сделать. Не как человек, который любил. Не как сотрудник Мафии. Даже не как просто живое существо, видящее умирающего.
Он — никто для Акутагавы сейчас. Не имеет права ставить его жизнь выше жизни своего господина. Он сам согласился на это. Принял.
Но не здесь. Не в ту секунду, когда открыл глаза в подвале особняка.
Не тогда, когда он видит Хигучи, отчаянно оттаскивающую обмякшее тело, чья белая кожа в отблеске огня кажется уже пепельной.
Не сейчас, когда сердце выламывается из груди, как будто от этого что-то изменится.
А намного раньше. С первым снегом. С первым холодом. С тем безумным, смиренным доверием к словам Рюноске — “если тебя не станет, я выдержу”. Как будто это всё, чего брюнету не хватало. Как будто Ацуши — это единственное, что мешает, и если его не станет — Акутагава преодолеет свое “испытание”.
Со всем справится.
Все выдержит, всего достигнет.
Сам.
Как и планировал, впервые склонив голову перед Дазаем, все эти мучительно долгие годы, пропитанные ядом одиночества.
И вот они оба здесь…
Один — тот, кто жаждал жизни даже ценой чужой — стал закономерной жертвой борьбы за власть. Неизвестно, дышит ли ещё.
Второй — тот, кто сам выбрал смерть, чтобы жил другой — теперь жив, в безопасности. И больше не вправе выбирать. Ни себя. Ни его.
Только стоять. Слушать, как гудит ветер под мостом. И ждать Гримма.