Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Солнце на ранчо Джексона палило так, будто пыталось выжечь последние капли приличия из любого, кто осмеливался выйти на улицу. Джебом, стоя у забора, лениво пожёвывал сухую травинку, пытаясь убедить себя, что он вообще-то работает. Но мысли — чертовски коварная штука.

Перед ним окно. Внутри Джексон. И, господи прости, лучше бы он всего этого не видел.

Джексон стоял в центре комнаты, освещённый солнечным пятном, словно сцена была выстроена специально для него. На голове — ковбойская шляпа, гордая и слегка сдвинутая набок, будто самонадеянно подмигивала: «Я знаю, ты смотришь».

На Джексоне не было рубашки. И не было, собственно, ничего выше талии, кроме загара и сияющей самоуверенности. Зато на бёдрах — юбка. Пышная, воздушная, даже издалека видно, что шуршащая. И ещё одна с оборками. Джексон их чередовал, вертелся перед старым зеркалом, поднимая руки, как будто дирижировал балом, где он — единственный гость.

Джебом сглотнул. Не потому что в горле пересохло от жары (хотя и это тоже), а потому что от одного этого зрелища хотелось... Много чего, в основном неприличного. Работа, лошади, починка забора — всё вылетело из головы, как только юбка Джексона взметнулась в очередном вихре, открыв бедро, которое, по мнению Джебома, вообще не имело права быть настолько идеальным.

Он провёл ладонью по щеке — не помогло. Шляпа запекалась на макушке, пот стекал по виску, а джинсовая куртка, небрежно накинутая на голое тело, уже казалась самым глупым решением за день.

— Да чтоб тебя, Ван, — пробормотал он себе под нос.

Джексон, как по команде, в этот момент заглянул в окно и улыбнулся. Медленно, лениво, будто знал, что натворил. Потом поправил шляпу и приподнял край юбки. Просто. Чтобы проветрить.

Джебом закрыл глаза. Он не хотел больше думать об этом. Хотел... Нет, он хотел именно этого.

Трава во рту горчила, но он не мог отпустить, не мог оторвать взгляд. И уж точно не мог думать о работе.

Chapter Text

Бэмбэм ненавидел пыль чужих сапог на пороге своего заведения. Его бордель «Последний парад» был не просто пристанищем для усталых и разгорячённых ковбоев. Это был оазис. Своеобразный, если смотреть, среди чего он находился. С кружевными занавесками, с добрыми девочками в шёлке и с красной помадой, и с договором — никто никого не принуждает.

— Здесь не место для грязи, — часто повторял Бэмбэм, распыляя духи, которые стоили дороже, чем месячная зарплата любого местного фермера.

И вот однажды так случилось, что в его маленький рай явились они.

Четверо на лошадях. С лицами, в которых не было ничего, кроме желания наживы. За ними был фургон. В фургоне — товар.

— Бери. Или будет плохо, — сказал самый главный. Гнида с голосом, как у трещащей двери.

Бэмбэм холодно смотрел на них, как почти никогда не смотрел ни на кого. Но в руках у него пусто, как и у клиентов. Оружие у входа сдаётся, это закон «Последнего парада», а его кольт остался в кабинете. Шериф в отъезде. Джексон — хрен знает где (наверняка примеряет юбки или соблазняет очередного ковбоя с проблемами).

Он купил. Скрипя зубами, глядя в глаза девушкам. Дал каждой отдельную комнату, тихо пообещав: «Это временно, я всё улажу».

И только с одной, с той, что сидела прямо, как новая свеча, с тонкими руками, напряжённо вытянутыми вдоль тела, с глазами, как ночь в пустыне, разговор затянулся.

— Ты не похожа на других, — сказал Бэмбэм, протягивая ей стакан воды.

— Потому что я не девчонка.

— … прости?

Тот опустил стакан, его голос был мягким, с китайским акцентом и лёгкой насмешкой.

— Моё имя Ху Етао. Мы с родителями путешествовали, остановились в Ванити Хилл, а прошлой ночью на гостиницу напали эти… мрази. Они похитили меня, а что стало с остальными, мне неведомо, — голос дрогнул на мгновение, он опустил глаза. — Я... не из «товара». Меня просто запихнули в повозку и сказали, что если буду говорить — прострелят колени.

Он не плакал, даже не дрожал. Просто сидел на краю кровати в слишком большой для его хрупкого тела ночной рубашке с оборками,и смотрел на Бэмбэма так, будто видел его насквозь. Это вызывало недоумение — одновременно наивный и такой проницательный, глубокий.

Бэмбэм молча сел рядом, легко коснулся пальцами подбородка Ху Етао, повернул лицо к свету.

— У тебя идеальные скулы. И очень, очень неправильная история.

— А у тебя бордель, — подметил Ху Етао. — Я всё жду, что ты сейчас спросишь: «а не хочешь ли поработать?»

— Если бы я набирал персонал вот так, —Бэмбэм тихо усмехнулся, — то Парад давно бы стал помойкой. У меня свои принципы.

— Значит, ты не будешь…

— Не буду.

Они смотрели друг на друга молча, не то с вызовом, не то с пониманием.

— Но если ты решишь остаться не как работник, а как человек, которому есть, где переночевать, и кто принесёт суп — то да. Я только рад.

Ху Етао глядел в упор, губы чуть дрогнули. Ни «да», ни «нет», показалось, он впервые за долгое время позволил себе просто расслабиться. А потом Бэмбэм встал, накинул расшитый чёрными цветами халат и прошёлся к двери.

— Кстати, — обернулся он, — тех уродов, что привезли тебя, я запомнил. Шерифу передам.

— Думаешь, он что-то сделает?

— Нет, — усмехнулся Бэмбэм, — но Джексон сделает. У него с такими мразями разговор короткий.

Chapter Text

От выстрела ружья звенело в ушах. Джексон сдул дымок с дула привычным, почти театральным жестом, но сам был напряжён, как струна. Шериф всё ещё отсутствовал, разбирался с индейским вождём или вроде того. Джексон не слишком вникал в его дела. Отсутствие шерифа значило лишь одно — разбираться с неожиданными проблемами в городе пришлось ему, почти в одиночку. Хорошо, что связей у него было больше, чем у любого самого значимого лорда Ванити Хилл, и удача давала великолепную возможность собрать по-быстрому крепких и трезвых в это время ребят. Джексон не любил пачкать руки, но если речь шла о «Последнем параде» и Бэмбэме, можно и напрячь жопу.

Жара к вечеру так и не спала. Закат медленно стекал по горам, окрашивая Делулу Таун в цвет пролитого персикового варенья. Джексон въехал на ранчо в мареве света и пыли, за ним волочился шлейф усталости и запаха пороха. Он не стал никого звать. Сам расседлал Кинга, своего самого капризного, но любимого коня. Погладил по шее и тихонько прошептал:

— Всё хорошо, мы дома.

Конь фыркнул в ответ, будто знал, что его хозяин на грани, и не от усталости. Ещё взбудораженный недавней погоней и перестрелкой, на остатках адреналина он хотел не отдыхать, а выпить и желательно не в одиночестве.

Когда Джексон выходил из конюшни, небо уже перелилось в густую оранжево-малиновую гамму. Свет цеплялся за всё — за траву, за забор, за деревья, за спину Джебома, который стоял у бочки с водой. Полуголый. Вся его спина влажно блестела, пыль прилипла к коже, грудь расширялась от тяжёлого дыхания. Он вылил ковш воды на себя — и время у Джексона в голове застыло. Только капли, только загорелая кожа, только жар.

Ну всё, пиздец, — пронеслось в голове так быстро, что он даже не успел как следует подумать о том, что за пиздец имеет в виду.

Он подошёл, постаравшись не звучать, как одержимый преследователь, хотя в груди сердце билось как целый табун лошадей. Джексон сделал вид, что просто отдыхает, что не следит за тем, как вода стекает по пояснице Джебома, задерживаясь у ремня джинсов (почему он вообще в джинсах?), что не чувствует, как в висках пульсирует опасное желание.

— Если бы я знал, что у нас тут бесплатное мокрое кабаре, я бы прихватил попкорн, — прохрипел Джексон, стараясь всем видом показать, что смотрит куда-то мимо, а не в самое грешное место на теле ковбоя.

Джебом замер. Потом повернулся, и, чёрт возьми, у него на лице отчётливо читалось смущение. Не раздражение, не злость, а растерянность, какая-то лёгкая уязвимость. И чертовски яркий румянец.

— Ты так быстро... Всё нормально? — спросил он, голос хриплый, будто пыль засела лёгких.

— Нормально, — коротко кивнул Джексон. — Они больше никогда не будут торговать людьми. Во всяком случае, не в этом штате.

Джебом молчал, глядя в глаза, потом опустил взгляд — и снова ковш воды на грудь, будто хотел сбить жар.

Без шансов.

У Джексона в голове осталась одна мысль: «Если он ещё раз так сделает, я реально завалю его в сено. Я не святой».

Он подошёл ближе. Ближе, чем было нужно.

— Слушай… если ты так будешь умываться каждый вечер, мне придётся поднять твою зарплату. Или наоборот штрафовать. За... ну, отвлечение персонала.

— Отвлечение кого? — прошептал Джебом, будто сам не верил, что это сказал.

— Меня, Джебом. Отвлечение меня. Я вообще-то сегодня чуть не словил пулю в глаз, а теперь вот, стою здесь, весь такой... напряжённый.

— Напряжённый? — тупо переспросил он, в голосе появилось что-то опасно мягкое.

Между ними жалкие сантиметры, в воздухе — запах заката, воды, пота. И напряжение, которое можно резать ножом. Где-то рядом заблеяла овца. Она не в курсе, что тут сейчас может случиться исторический прорыв в ковбойском взаимопонимании.

Джексон подался чуть ближе, голос стал ниже, тише, грубее.

— Если ты не уйдёшь прямо сейчас, я, клянусь, Джебом, наплюю на свои же правила и просто…

Он не договорил, Джебом не ушёл. Они просто смотрели друг на друга, затаив дыхание. Руки Джексона уже потянулась к влажному животу, дрогнувшему в ожидании, но коснуться он не успел.

— Джексон! Конь ушёл в сад! Он жрёт твои помидоры! — кричал кто-то в окно из дома. Джексон даже не понял, кто.

И всё рухнуло. Он отшатнулся и тяжело выдохнул.

— Чёртов Кинг…

И ушёл. Почти побежал, потому что остаться означало бы уступить.

Но Джебом всё ещё стоял у бочки, и вода капала с его подбородка. Где-то в глубине души он уверился: в следующий раз никто не уйдёт.

Chapter Text

Джексон остановился у окна. Раскалённый воздух заставлял оголяться, и если бы не пышный фатин, из которой складывались складки юбки, он бы ходил обнажённым. Но ему так нравилось, как тонкая, слегка колючая ткань касалась кожи, что не мог отказать себе в этом. Он отпил холодную воду из стакана, и струйка потекла по подбородку и шее вниз, давая намёк на свежесть, но почти сразу испаряясь. Хотелось окунуться с головой в бочку с водой, но всё равно не помогло бы. Он так старался крутиться, оставлял окна не зашторенными, а Джебом только смотрел и ни разу не решился подойти. Как бы Джексону не хотелось этого.

И сейчас, будто издеваясь, Джебом сидел в седле на норовистом, ещё не объезженном мустанге, держался за рожок на луке седла и смеялся в голос. Невозможно, просто возмутительно хороший. В незастегнутой рубашке с кружевными оборками, разлетающимися от каждого рывка и толчка, двигавшийся на лошади так пластично, так красиво, что у Джексона сознание мутнело. Когда мустанг под ним подуспокоился, Джебом подъехал к ограде и спрыгнул. Прямо так, в рубашке, вылил на себя ведро поданной другим ковбоем воды и встряхнулся, с широкой улыбкой отфыркиваясь и тряся головой. И Джексон не выдержал.

Он заливисто свистнул, привлекая внимание, и когда Джебом задрал голову на него, резко закинул ногу на подоконник, оголяя её и наслаждаясь эффектом. Джебом моментально замер и облизнулся.

— Воды принесешь? — Джексон самодовольно усмехнулся, снял шляпу и картинно обмахнулся. — Сегодня невозможно душно.

Джебом даже не ответил. Вспыхнул до кончиков ушей и кивнул. Джексон же развернулся и с самодовольной улыбкой крутанулся на месте, что юбки взметнулись вверх, после чего упал в кресло и закинул одну ногу на подлокотник, так дожидаясь. Несколько минут, за которые Джебом, всё ещё не переодевшийся и мокрый, потратил на то, чтобы набрать чистой колодезной воды и поднялся к нему. И так и замер в дверях. Джексон наблюдал за тем, как тот блуждал по нему взглядом, как оглаживал и облизывал не прикасаясь, по лицу, шее, груди и животу, как залип на колене, и это было финальной точкой. Джексон кивнул на графин рядом со столиком, показывая, что налить можно было туда. И когда Джебом подошёл ближе, хрипло выдохнул:

— Отлично держишься в седле, — и добавил, не давая сориентироваться и обдумать: — Хочется посмотреть, как ты держался бы на мне.

— Хочешь, чтобы я тебя объездил? — Джебом неловко сморгнул и завис. А Джексон ухмыльнулся шире.

— Сейчас слишком жарко. Но я уверен, что после заката ты сможешь продемонстрировать мне свои таланты, а?

И пусть это должны были стать самыми долгими часами ожидания, Джексон был готов потерпеть, чтобы увидеть, как Джебом мог двигаться и извиваться уже на нём.

Chapter Text

Джексона качало. Джебом был так близко, вжимался в его спину и сводил с ума. Пусть их «свидание» пошло не совсем так, как хотелось, но Джексона всё устраивало. Ему нравилось, как Джебом вдавливал его в оконное стекло. И если бы не позднее время, их кто угодно мог увидеть. Не то, чтобы Джексона это смущало, скорее, заводила эта мысль настолько, что он был готов скулить.

Руки Джебома на его талии и бёдрах, шелест фатина и приглушённое дыхание. Тот был таким торопливым, несдержанным, и одновременно с этим нежным, что Джексона пробирала дрожь удовольствия. Ароматная мазь из ближайшего городка разогревалась у Джебома в пальцах и так мягко и плавно скользила. Джексон с ума сходил от того, как тот сначала натирал пальцами между ягодиц, надавливая всё сильнее, а потом сам издал какой-то жалобный вздох-стон, стоило начать проникать. Для Джексона это было чем-то невероятным. Больше простого секса, больше, чем что-то схожее. Казалось, будто Джебом его так боготворил и возносил молитву.

Наверняка от таких сравнений пастор из городской церквушки побагровел бы. Разумеется, если бы снизошёл до того, чтобы хотя бы на день покинуть бордель Бэма. А сам Джексон не возражал. Он упирался пальцами в стекло, прижимался грудью и стонал от того, как его холод контрастировал с жаром Джебома. Многослойная юбка шелестела между ними, собираясь комом на спине, и Джексон заскулил, когда тот наконец заменил пальцы на свой член и вжался всем телом. Так глубоко внутри, так близко, что упирался подбородком в плечо Джексона.

— Давай, ковбой. Или тебе нужно, чтобы показывали норов и брыкались? — Джексон хрипло выдохнул и сам качнул бёдрами.

Его накрыло от ощущений. Жар, удовольствие и дрожь по всему телу от того, как Джебом был хорош. Он оставил мягкий поцелуй на плече, прежде чем сжал пальцы на бёдрах Джексона и начал двигаться. Уверенно, сильно, заставляя стонать и умолять до сорванного голоса. Плевать, что их слышали все на ранчо, плевать, что утром будут шептаться, но ему хотелось, чтобы все завидовали и знали, что этот ковбой был клеймлён именно им.

Chapter Text

— Расслабься. От твоей мины во всей деревне молоко киснет. Стоит тебе появиться, как женщины начинают жаловаться. Да и рыбу мне пугаешь…

Юнги со вздохом опустил голову и испытующе посмотрел из-под полей шляпы. По его мнению, рыбу пугала именно эта болтовня, но кто он был такой, чтобы влезать со своими комментариями? Он должен был обеспечивать безопасность Делулу Тауна, а не создавать новые проблемы.

— Ты не хуже меня знаешь, что это предрассудки и суеверия.

— Ещё скажи, что чёрные коты не приносят проблем, — его собеседник хохотнул, и Юнги засмотрелся. На то, как тот запрокинул голову, как сверкнули белоснежные зубы и покачнулись заплетённые во множество кос волосы. Плетёная повязка в волосах, украшенная перьями орла, показывала статус. Вождь индейцев, Закатная Дымка, или как он сам, поморщившись, назвал себя просто «Сокджин», не оставил Юнги ни шанса. Он шутил, что Юнги был не в состоянии выучить, как имя должно было правильно звучать на его родном языке. И при этом сам говорил почти без акцента, но иногда так странно выстраивал предложения, что у Юнги ломались мозги.

— Мы пришли на рыбалку, а не обсуждать котов. Разве нет? — Юнги снял шляпу и утёр лоб платком.

Даже несмотря на раннее время, солнце уже грело так, что в рубашке с бахромой и джинсах было некомфортно. Как Сокджин, одетый в рубаху, замшевую безрукавку и замшевые штаны, совершенно не потел и беззаботно улыбался, он не понимал.

— Осторожнее, шериф. Поцелуи солнца могут быть вредны для твоей кожи. Не то что мои, да?

И снова хохотнул. Невозможный. Юнги сглотнул, вспоминая о том, как в сумерках, под яблонями у его дома Сокджин заезжал к нему и после прижимал к стволу одного из деревьев, целуя так, что кружилась голова. Их переговоры зашли куда-то не туда, но Юнги не собирался от этого отказываться. Они обеспечивали безопасность и Делулу Тауна, и деревни индейцев. И теперь почти прекратились стычки, нападения на фургоны или поезда.

— Прекрати болтать, — Юнги устало выдохнул и почувствовал, как лицо вспыхнуло румянцем, когда Сокджин насмешливо фыркнул, но было уже поздно. Юнги зацепился взглядом за его пухлые губы и уже не мог думать ни о чём другом. Сознание плавилось на солнце, и он перестал соображать.

— Хочешь, чтобы я перешёл к делу? — тот засмеялся, подавшись ближе, и Юнги сглотнул.

— А как же рыбалка? — он затравленно выдохнул, низко и сипло, и Сокджин хищно улыбнулся.

— Я рыбачил ночью. А сейчас это была охота на тебя.

Chapter Text

В салуне было шумно, громко и пьяно. Хосок со своей бандой устроился недалеко от барной стойки, чтобы их было легко заметить. После третьей стопки текилы в голове приятно шумело и хотелось веселиться ещё. Он огляделся по сторонам, и взгляд упал на устроившегося у фортепиано тапёра. Собранные в высокий короткий хвост волосы, шёлковая рубашка, бархатный жилет и тонкие длинные пальцы, летающие над клавишами. Загляденье.

Хосок даже приподнялся, рассматривая его. Было видно, как он наслаждался, играя с закрытыми глазами и отдаваясь музыке целиком и полностью. И когда очередная мелодия оборвалась, он замер, ласково и нежно прошёлся по клавишам пальцами и обернулся. Из-за барной стойки вышла певичка. В расшитом корсете и многоярусных юбках с оборками, с кудрями и в крошечной шляпке с вуалью. Красивая, что на неё почти все его ребята засмотрелись и перестали смеяться. Он слышал восторженные шепотки, свист и улюлюканье, но сам смотрел лишь на тапёра. Тот лучезарно улыбнулся и заиграл весёлую фривольную мелодию, которая с голосом девицы создавала идеальную композицию.

Хосок заказал ещё две стопки, пошатнувшись, поднялся и пошёл к нему. Он сел рядом, на что тапёр вздрогнул, но тряхнул головой и улыбнулся, наклонился к пюпитру, куда Хосок поставил стопку. Обхватив её губами, он, не переставая играть, запрокинул голову, давая текиле проскользнуть в горло, и зажмурился. Хосок сам забрал стопку, успел пальцами провести по губам и почувствовал прикосновение языка к подушечкам.

Если это не было предложением, он не знал, как ещё это расценивать. Он сам позволил себе больше, ладонью скользнув по талии, чтобы приобнять.

— Так сразу? — тапёр усмехнулся, стрельнув по нему глазами, а потом цокнул языком. — Опасно.

— Я люблю опасности, — Хосок хмыкнул, сжав его бок сильнее, и не сразу понял, что у него на запястье щёлкнул наручник. Тапёр резко повернулся к нему. Взгляд был шальной, обжигающий и очень многообещающий.

— Как насчёт того, что ты арестован, «Надежда» всего Дикого Запада? — он презрительно засмеялся, показывая своё отношение к прозвищу, которое Хосок сам себе дал. На что тот оскалился, потянув его к себе ближе и замерев в сантиметре от лица.

— После того, как мы потанцуем, помощник шерифа Ким. Сначала потанцуем. После этого ты не захочешь, чтобы я гнил в тюрьме.

Chapter Text

— Намджун, у тебя опять штаны наизнанку, — сообщил кто-то с улицы, мимоходом плюнув в сторону офиса шерифа.

Намджун с тоской посмотрел на своё отражение в грязном стекле и действительно — швы наружу. Снова.

— Да чтоб тебя, — пробормотал он, натягивая куртку пониже, словно это могло его спасти.

Намджун был человеком простой души, искренне считавшим, что носить звезду помощника помощника шерифа — уже подвиг. Пусть никто не воспринимал его всерьёз, пусть местные подростки кидали в него яблочные огрызки, а старуха Чон велела «идти пасти кур», но всё же… Он чувствовал себя нужным.

Сегодня его нужность заключалась в том, чтобы охранять заключённого. И заключённый был не тем, кого он ожидал.

— А ты всегда так смотришь на людей, когда работаешь? — сладко промурлыкал Чимин, склонив голову к прутьям.

Намджун вздрогнул. Этот парень выглядел так, будто его посадили за убийство, но убийство котёнка… в объятиях. И то случайно.

— Я не смотрю, — пробормотал Намджун, — я наблюдаю. Это профессиональное.

— Профессиональное. Понятно, — Чимин мягко улыбнулся, с таким выражением, будто видел Намджуна насквозь. — И что ты видишь? Что я опасный преступник?

— Ну-у-у, — Намджун замялся. — Говорят, ты застрелил какого-то важного лорда, а ещё стащил кольцо с рубином у банкира. И его штаны.

— Штаны были не его. Я просто… Решил немного раскачать ваше захолустье, застрявшее в пыльной немодной рутине.

Намджун отчего-то покраснел до ушей и отвернулся, бормоча себе под нос оправдания. Наверно, потому что подумал, что речь идёт о нём, таком немодном и деревенском.

— Я всё слышу, знаешь. Даже как у тебя живот урчит, — добавил Чимин и хитро прищурился. — Ты сегодня не завтракал?

— Я не обязан разговаривать с заключёнными. Это против правил.

— Но ты всё равно дал мне половину своего бисквита. С корицей, — мечтательно протянул Чимин. — Вкус как у тех булочек, что пекла моя бабушка.

— Это был мой завтрак, — буркнул Намджун. — Ты выглядел голодным.

— Я всегда так выгляжу. Это часть образа.

Прежде чем Намджун смог ответить, с грохотом распахнулась дверь.

— Где этот никчёмный слуга закона?! — прогремел звонкий голос.

В помещение влетела Чанмина — рыжая, огненная, громкая. Её юбка была короче приличного, губы ярче, чем рассвет, а голос мог поджечь сено.

— Меня ограбили! О-гра-би-ли! — она с праведным возмущением поставила руки в боки. — И где мой шериф? Где его свита? Где хоть кто-то с мозгами, а не просто с формой?!

— Я тут, — пискнул Намджун, — при исполнении.

— А ты при уме? — скривилась она. — Я пришла с проблемой, а тут только ты. Это всё равно, что звать на пожар рыбу!

Чимин хихикнул в углу, и Намджун бросил на него страдальческий взгляд.

— Расскажите, что случилось, — проговорил он, садясь за стол и пытаясь выглядеть солидно.

— Случилось?! Я обслужила троих вчера, а сегодня проснулась без кошелька. Один из клиентов увёл его. А мне надо на что-то есть и оплачивать проживание в Параде, эти новые договоры с Бэмом сведут меня с ума. А у него ещё юмор такой… финансовый, — она покрутила руками в воздухе, стараясь придумать ещё сравнения, но сдалась и тяжко вздохнула, подбирая шлейф юбки и прикрывая одну ногу. — Найди кошелёк, герой. Или хотя бы сделай вид.

Пока Чанмина размахивала руками и Намджун отчаянно пытался что-то записывать (пером без чернил), Чимин стоял вполоборота к ним, наклонившись к прутьям. Он, казалось, лениво наблюдал, но пальцы уже касались ключей на поясе Намджуна. Тихо, аккуратно, будто ласково. Одно незаметное движение — и ключ оказался у него в ладони.

— Ну, я пошла! — Чанмина резко развернулась. — И если завтра мой кошелёк не найдут, я вернусь сюда, и тогда мне уже будет всё равно, на ком отыграться. Даже на тебе, Моня.

Она гордо удалилась, оставив после себя аромат духов и ощущение урагана.

— У-уф, — только и выдохнул Намджун.

— Ты справился, — похвалил Чимин. — Почти. Ты был… мужественен. В какой-то очень странной форме этого слова.

Чимин лениво потянулся и просто так, словно между делом, начал:

— Слушай, Намджун…

— А?

— Если я вдруг случайно окажусь не в камере ночью, ты сильно расстроишься?

Намджун замер и включил всё возможное внимание.

— Ну я, я ведь охранник, — замямлил он. — Это моя работа.

— Понятно, — Чимин кивнул, и улыбка у него стала мягче. — А если я вернусь? Просто… чтобы выпить с тобой кофе. Без решётки.

— Я думаю, — Намджун сглотнул, — это будет… очень против правил.

— Но вкусно, да?

— Вкусно?

— Ну, кофе. И ты.

Утро было такое, каким бывают только утра после тяжёлой и бессонной ночи. Намджун проснулся оттого, что солнечный луч светил ему в лицо, а всё тело затекло и болело так, будто не спал вовсе, а участвовал в уличной драке… на стороне проигравших. Он медленно разогнул спину, а стул, на котором он провёл всю ночь, издевательски скрипнул. Протерев глаза, он посмотрел в сторону камеры.

Камера была пуста. Совсем. А дверь распахнута. Сквозняк играл с кусочком бумаги на столе, словно издевался. Намджун глупо уставился на бумагу, взял её в дрожащие руки, не в силах поверить. Это была записка.

«Вернусь, если перестанешь прятать сахар в ящике с патронами».

Почерк красивый, заковыристый, с маленькими сердечками вместо точек. Боже, святой лосось!

— Нет-нет-нет-нет, — зашептал Намджун, мечась по комнате. Он заглянул под стол, в шкаф, даже под пыльный коврик, будто надеялся, что Чимин просто уменьшился и спрятался, надеялся, что тот владеет знаниями индейского шамана.

Но никаких следов и улик, лишь сладкий, едва уловимый запах корицы дразняще и глумливо сказал ему: Чимин сбежал.

— Меня уволят, — простонал он, вцепившись в голову. — Меня расстреляют. Или отправят пасти индюков. Или нет… хуже. Отдадут Чанмине на перевоспитание.

Почти весь день он провёл, придумывая хоть какую-то приемлемую ложь. Я подвергся гипнозу. Он был оборотнем. Это была ловушка, и теперь я тоже заключённый… своих чувств… Последнее он даже не решился озвучить. Просто сел обратно на скрипучий стул, уткнулся лбом в стол и вздохнул всем телом, как делают люди, которые вот-вот поймут, что им конец. На его счастье, шериф всё ещё был в отъезде, разбирался с вождём индейского племени, который снова разбил лагерь у реки и стал брать пошлину с рыбаков. А Тэхён… Где вообще Тэхён?! Последний раз Намджун его видел три дня назад, когда тот мрачно жевал яблоко и при этом подозрительно часто улыбался. Даже ему. Это наводило на очень странные мысли. Возможно, он знал, что Чимин сбежит, и, возможно, позволил. Предатель… Или романтик — подумал Намджун, глядя в потолок.

Наступил вечер, работы больше не было, как и смысла дальше сидеть в офисе. Он вышел на улицу, опустился на крыльцо и закурил тонкую, криво свёрнутую папиросу. В воздухе витал запах вечернего хлеба и разочарования. Он вдыхал медленно, с хрипотцой, как человек, который внезапно повзрослел лет на десять за один поганый день.

Намджун затушил папиросу о край сапога, встал и потянулся, чувствуя, как хрустят суставы. И вот тогда он заметил тень, скользнувшую между офисом шерифа и банком, лёгкую и быструю, как призрак или очень наглый кот.

Банк. Ну конечно. Только этого не хватало!

— Эй! — крикнул он, уже хватаясь за кобуру. — Стоять!

Тень метнулась за угол и Намджун рванул за ней, сердце тут же ушло в пятки. Страх боролся с долгом и проигрывал. Он свернул за угол и тут же врезался во что-то мягкое, но упругое. Или в кого-то…

— Ой, — сказал этот кто-то с ленивой, наглой улыбкой, — я знал, что ты меня найдёшь.

Намджун отшатнулся, выругался и чуть не поскользнулся на собственной растерянности.

— Чимин?! — он почти захлебнулся собственным удивлением и с трудом выкашлял остальные слова. — Ты что, грабишь банк???

— Во-первых, я ещё ничего не своровал, — Чимин насмешливо поднял руки, как будто сдавался, хотя при этом бедром прижал Намджуна к стене ближайшего здания. — Во-вторых… Разве ты не скучал?

— Я… ты… ты сбежал!

— Не сбежал. Просто, — он задумался на мгновение, — сделал перерыв. И проверил, как сильно ты по мне тоскуешь.

— Я НЕ ТОСКОВАЛ!

— Правда? — прошептал Чимин, невзначай пришатнувшись ближе. — До меня дошли слухи, что кое-кто, уткнувшись носом в стол, целый день шептал моё имя, как молитву.

— Это была не молитва. Это был нервный срыв.

— А ты мило выглядишь, когда нервничаешь, кстати, — Чимин продолжал улыбаться так, что у Намджуна внутри всё закрутилось, как вихрь на пыльной дороге. — Я вот правда скучал по тебе...

— Зачем ты говоришь такое?..

Но вместо ответа Чимин сделал нечто неожиданное — придвинулся ближе и опёрся руками в стену по обе стороны от Намджуна, приподнялся на цыпочках к его лицу. Горячее дыхание коснулось щеки, а тёплая ладонь — груди.

— Ты дрожишь, — прошептал Чимин, — это от страха или кто-то будоражит тебя?

— Это от холода, — прохрипел Намджун, хотя воздух был тёплый, вечерний, густой.

— Уверен?

Чимин почти касался его губами, а Намджун смотрел в его глаза — блестящие, полные чего-то опасного и невероятно притягательного. Он чувствовал, как внутри всё сжимается, и хочется либо убежать, либо…

— Ты вообще осознаёшь, что сейчас совершаешь преступление? — выдавил он, едва стоя на ногах.

— Если это преступление, то я готов отсидеть ещё одну ночь в твоей камере. Только без решётки.

Он медленно отступил, но не ушёл. Стоял перед ним, как искушение. Красивое, самодовольное и, что хуже всего, искреннее.

— Так… — Чимин вытянулся, руки в карманах, он перекатывался с пятки на носок и пристально смотрел почему-то в шею Намджуна. — Скажи честно, ты ведь скучал?

— Ты хотя бы вернул ключ? — ответил Намджун и сжал губы.

— Вернул, — он коснулся пальцем груди Намджуна. — Оставил в самом надёжном месте, проверь.

Как только Намджун опустил взгляд и хотел поймать ладонь Чимина, тот развернулся, быстрым шагом уходя прочь, тихо, почти бесшумно, даже кошки так не передвигаются. Это всё показалось дурным сном, кошмаром, от которого не хочется просыпаться. Намджун чувствовал себя очень глупым и очень виноватым. Надо было арестовать его, долг так велел. А он? Первый раз дал сбежать, второй даже не попытался остановить. Он стоял, прижавшись к стене, с лицом красным, как рассвет, и сердцем, стучащим как телеграфный аппарат в банке. Он провёл ладонью по тому месту, куда указал Чимин и почувствовал что-то, проверил карман. Ключ был там. Возле сердца.

— Боже… святой лосось, — только и смог выдохнуть он.

Chapter Text

Сокджин задумчиво смотрел в огонь и ждал, что ему скажет шаман, когда вернётся из своего путешествия по миру духов.

Дела шли не то, чтобы скверно, но стало хуже. Шериф обещал защиту — Сокджин соблазнял его не для этого, скорее, так получилось. Всё же договорились они куда раньше, и с тех пор над деревней развевался американский флаг. Только сейчас толку от этого было чуть. Банды всё чаще устраивали разборки, две сильные и крупные выбрали местом своих встреч окрестности Делулу Тауна, от которого до деревни Сокджина было рукой подать. И им от выяснений отношений белых доставалось.

Ещё и Джексон. Говорили, он с чудачествами, но неплохой, только какая разница, если его бесчисленные стада объедали пастбища? Другие ранчо были и не в половину так богаты, как Мэджик Лэнд, и не мешали деревне. Возможно был способ с ним договориться, но для этого нужен был Юнги — Сокджин подозревал, что бравые ковбои Джексона подстрелят его ещё на подходе, решив не разбираться, зачем он прибыл. Или пригласить Джексона к себе? Чтобы решить, он должен был дождаться ответа шамана, который мог быть и через полчаса, и к утру.

Любимая кобыла всхрапнула и покосилась на Сокджина голубым глазом, выражая нетерпение или недовольство от сильного запаха дурманящих трав. Пожалуй, она была права. У него еще были дела, а узнать ответ он мог и утром, спешка никому лучше не сделает. Юнги прибудет через три дня, у Сокджина будет полно времени обдумать, как лучше поступить.

Запрыгнув на спину Пёрышка, он сжал её бока ногами и зацокал, подгоняя. Бродячие Псы недавно рыскали недалеко от деревни, и нужно было позаботиться о безопасности людей. Может, этим ублюдкам и не было ничего нужно от них, но Сокджин не верил, что белые не воспользуются моментом, чтобы поживиться, и Юнги не успеет помочь.

Хорошо, что вторая банда, Пулестойкие или как их там, сейчас была занята чем-то другим. Однажды Сокджин столкнулся с их главарём посреди ничто, в одиночестве, и это был самый настоящий бледнолиций демон. Они разошлись тогда, не сказав друг другу и десятка слов, и Сокджин тогда благодарил духи предков за то, что защитили его. Сокджин уверился, когда посмотрел в его глаза, что если бы Хосок захотел, то загрыз бы его и сожрал, даже не разводя огонь. И Сокджин надеялся, что больше никогда с ним не столкнется.

Chapter Text

Джексон любил комфорт во всём, но иногда позволял себе то, что выходило за эти рамки. Например, Джебома. Но невозможно было устоять, когда тот с вилами перекидывал сено в сарае. В одних джинсах и широкополой соломенной шляпе. Джексон смотрел, как тот двигался, как под кожей перекатывались мускулы, как струилась вода, когда Джебом обливался, и думал, что надо было запретить ему так тратить ценный ресурс. И что надо кормить Джебома больше. Слишком уж аппетитно тот закидывал еду в рот, и слишком сильно Джексону хотелось, чтобы он набрал побольше массы.

Разумеется, он не удержался. В сарае на пристройке второго этажа, куда они торопливо забрались по лестнице, Джебом повалил его на тонкий плед. Спину покалывало от сена, было жёстко, но Джексона это волновало меньше всего.

Джебом оставался в своей шляпе, но почти полностью разделся. За «почти» считались застрявшие на одной ноге джинсы. Сам же Джебом сидел верхом на нём, упирался ладонями в живот Джексона и медленно покачивался. Гибкий, такой страстный и отзывчивый. Джексон задыхался от восторга, возбуждения и желания. Хотелось стиснуть Джебома, перевернуть, подмяв под себя, и двигаться в нём резко и быстро. Но не сейчас. Джебом стонал, изгибался кошкой и так сильно опускался на него, что дыхание выбивало.

Джексон позволял себе только гладить по бёдрам и сжимать пальцы до синяков, от чего Джебом только громче стонал.

— Давай, ковбой, — Джексон выдохнул и шлёпнул его по бедру, — ты сам обещал меня объездить.

И стиснул пальцы сильнее, резко опустив его на себя. Джебом на это вскрикнул и запрокинул голову, зажмурившись. Джексон не удивился бы, вспыхни весь сарай вместе с сеном — так между ними было горячо. И очень захотелось посадить Джебома в этом же сарае под большой амбарный замок, чтобы он никуда не делся.

Chapter Text

— Ну, здравствуй, помощник шерифа Ким, — прямо за спиной раздался насмешливый голос, и Тэхён моментально развернулся. Только револьвер не успел выхватить.

Хосок, называвший себя Надеждой Дикого Запада, стоял совсем близко, и перехватил руку. Тэхён потянулся второй, когда тот взвёл курок и прижал дуло револьвера к его подбородку.

— Я помню, что ты хорош обеими руками, красавчик. И не только, когда дело доходит до перестрелок.

И усмехнулся так похабно, что у Тэхёна щёки вспыхнули жаром. Он с досады цокнул и прикусил губу. В прошлую встречу задержание не удалось. То ли из-за того, что шерифа не было рядом, чтобы помочь, то ли из-за самонадеянности самого Тэхёна, который посчитал, что справится даже без Намджуна. Потасовка в салуне напоминала танец, когда они кружились, сцепленные наручниками, и Тэхён делал все, чтобы только окружающие не поняли, что происходило. Он был уверен, что Югём из местной газетёнки, собиравший в салуне все сплетни, не стал бы вникать, и уже на следующий день все читали бы про драку, которую учинил помощник шерифа. Тэхён не пережил бы такого позора. Юнги точно об этом позаботился бы, и поэтому он был вынужден выкручиваться… пока они не оказались на втором этаже, где находились комнатушки под съём.

Он так и не понял, кто тогда поцеловал первым, но полностью потерялся, отдавшись желанию и страсти. И даже сейчас, через три недели, оказавшись с Хосоком лицом к лицу, он снова начал поддаваться. Тот смотрел на него с такой многообещающей улыбкой, ласкал взглядом, что выдержка трещала как пересохшая бочка.

— Зачем ты здесь? — Тэхён выдохнул сквозь зубы, когда тот дулом револьвера погладил по линии челюсти и следом подался ближе сам, повторив этот путь языком. Револьвер Хосок не опускал, дураком он не был.

— Предупредить тебя, красавчик, — Хосок почти мурлыкнул, когда очень медленно разжал пальцы, которыми удерживал руку Тэхёна, и тут же собственнически обнял его за талию. — Твой шеф с индейцами планируют вмешаться в перестрелку на поезде. Это их не касается. Уговори, чтобы не лезли.

— С чего бы это? — Тэхён оскалился, на что Хосок лишь усмехнулся и ласково протянул «норовистый», прежде чем снова поцеловал-укусил в подбородок.

— Это внутренние разборки. На нашу территорию посягают ублюдки с севера. Не хотелось бы их пускать.

— А как же ты? — Тэхён ляпнул раньше, чем подумал, и тот тихо засмеялся, прижимая его ближе к себе.

— А я буду в порядке. Я обещал, что ты забудешь о других. И я намерен сделать так, чтобы ты стонал только моё имя.

Хосок резко ударил по бокам, заставляя жеребца скакать быстрее. Грохот двигателя поезда оглушал, дым, валивший из трубы, уже можно было почувствовать. Хосок скривился и натянул на лицо платок, удерживая поводья в одном кулаке. Адреналин бурлил в крови и сердце билось как бешеное.

Было свежо воспоминание о том, как на рассвете он покинул через окно дом Тэхёна. Оставлять его таким разнеженным не хотелось, но нужно было сделать то, что он был должен. Хосок оскалился, предвкушая ночь, когда рядом с щекой просвистела пуля. Он цокнул языком и подогнал жеребца ещё, сам наклонился ближе к его шее и приготовился. Чонгук вёл почти всех людей с другой стороны поезда, отвлекал на себя внимание, и Хосок знал — он сделает всё как надо. От него самого требовалось остальное — проникнуть в поезд и добраться до одного из тех, кому подчинялись Бродяче Псы, чтобы договориться с ним.

Вагон был уже в метре от него, когда Хосок упёрся ногами в седло и приготовился прыгать. Он зацепился за поручни, едва не сорвался, но в этот момент из открытого загрузочного люка высунулась рука и его затянуло внутрь. Прийти в себя Хосок не успел, тут же получив по лицу. В глазах поплыло, и Хосок тряхнул головой, чтобы уйти от следующего удара. Он успел увидеть яростный взгляд, кривую ухмылку на пухлых губах, и ещё до этого прочувствовал хук слева, от которого до сих пор звенело в ушах.

Хосок начал звереть, и с тихим рыком кинулся вперёд, схватил за грудки и ударил лбом в переносицу со всей силой. И после повалил на пол, стараясь выбить револьвер из рук. Настолько поехавших он не видел уже давно, и когда бешеный остался дезориентирован, Хосок накинул ему на запястья петлю из верёвки и затянул её, после чего потащил того к следующему вагону.

— Чан! — он рыкнул в голос, привлекая к себе внимание. — Поговорим? Если, конечно, хочешь, чтобы твоя бешеная псина выжила!

Chapter Text

У Джексона бешено стучало сердце, и он чувствовал себя пьяным. Наверно, дело в том, что август уже был на исходе, все яблоки с деревьев собраны и теперь перегонялись в сидр. Их пьянящий запах окутал всё ранчо. Джексону нравилось это время, нравилось, что они обеспечивали своим сидром и салун, и Парад Бэма. Но он был уверен, что сейчас был пьян не этим.

Джебом стоял прямо перед ним, к нему спиной, и не мог отвести взгляда от зеркала. Джексон тоже. Любуясь Джебомом, он резко потянул на себя шнуры, регулируя затяжку корсета. Джебом шумно выдохнул и приоткрыл рот. У него заволокло взгляд, и у Джексона во рту собралась слюна. Это было что-то невозможное. Джебом с его широченными плечами, затянутым в корсет, смотрелся просто головокружительно. Такая узкая талия, воздушные кружева выбивающейся снизу юбки из тонких шёлковых воланов.

Джексон не удержался, сделал шаг ближе. Ночи были уже не такими жаркими, и можно было касаться друг друга, не обливаясь потом. Впрочем, Джексон был уверен, что они оба ещё вспотеют этой ночью, но уже от летнего зноя.

— Я же говорил, тебе пойдёт, — он сипло усмехнулся и положил ладони Джебому на бока, а потом носом уткнулся ему в основание шеи и повёл выше, наслаждаясь запахом кожи и теплом. Тут же захотелось поцеловать, облизать и укусить.

— Я выгляжу глупо, — Джебом вспыхнул и смущенно опустил голову. Он так очаровательно краснел, что Джексон не удержался, повёл ладонью ниже, сжимая ткань юбки в кулак, комкая и подбираясь под неё, чтобы сжать бедро.

— Это не тебе решать.

Джексон снова прижался и прихватил губами его плечо. Глаза у Джебома сияли, и невозможность вздохнуть полной грудью его заводила. Джексон прекрасно видел даже через воланы юбки, как у Джебома стоял. А он и не догадывался раньше, как много всего тёмного и горячего скрывалось в его ковбое. Тогда Джексон решился бы привлечь его внимание гораздо раньше.

— Туже? — он вкрадчиво шепнул, опаляя дыханием, и Джебом перед ним задрожал, прежде чем прикусил губу и кивнул.

Джексон только усмехнулся и отстранился, чтобы снова потянуть за шнуры. Джебом застонал, прогнувшись, и упёрся руками в раму зеркала по бокам. У него совсем поплыл взгляд, и Джексон не октазал себе в удовольствии провести ладонью пояснице и ниже. Задрать ткань хотелось невероятно, но Джебом снова упрямился и вёл себя как норовистый жеребец. Джексон не торопился. Он знал, что мог его объездить под себя — правила этого родео он изучил уже как следует, и был лучшим в этом.

Chapter Text

У Тэхёна дрожали руки. Он сам не верил, на что решился, но и сидеть на месте было уже нельзя. Шериф до сих пор был занят переговорами с вождём индейцев, и отправлять к нему гонца значило сорвать их. А советоваться с Намджуном — провалиться. Тэхёну не хотелось делиться с ним подобным. Если его терзаний не понял бы Юнги, то Намджун и подавно. Тэхён порой представлял их реакцию, узнай они, что по ночам в его дом заглядывал тот, за чью голову была назначена самая большая награда. Даже удивительно, что в банде никто не попытался сдать главаря сам. А может и пытались. Хосок не рассказывал.

Чаще всего их визиты были наполнены жаром и страстью, что даже знойные ночи за окном казались прохладными. И Тэхён иногда задумывался, слышали ли их соседи. Возможно, это было бы неловко. Возможно, про него даже могли пустить слухи. Порой он ловил на себе многозначительные взгляды девочек из Парада Бэма. Те прикрывались ажурными веерами и хихикали, и то ли кокетничали и зазывали так, то ли намекали, что им было известно. Тэхён не решился бы подойти и спросить. Это при Хосоке он набивал себе цену и изображал важность, а на деле тратил столько сил, чтобы перешагнуть свою робость. Потому что без этого он точно не смог бы стать в будущем шерифом, и потому что Хосок точно не заинтересовался бы, будь у Юнги двое таких помощников, как Намджун.

Тэхён прикусил щёку изнутри и подстегнул лошадь шпорами. Голова кружилась от собственного бесстрашия, и он поверить не мог, что решился на это. Поезд был всё ближе, слышались выстрелы и крики, и он прижался ближе к шее лошади, потихоньку готовясь.

Лошадка у Тэхёна была хорошая, послушная. Он знал, что, оставшись без всадника, она вернётся к конюшням, и это было правильно. Он не представлял, сколько сил потратил бы на её поиски в прериях. Вздохнув, он набрался решимости и прыгнул с седла, зацепился за штырь на вагоне и нашёл уступ. Сердце стучало как бешеное, и среди всей какофонии звуков он услышал два голоса — Хосок и кто-то ещё, кого Тэхён не знал.

— Я предлагаю вам свалить по-хорошему. Или я вышибу мозги этому ублюдку, а потом начнётся долгая и изматывающая война между нами. Это никому не нужно.

— Ты не думал, что я этого и хочу? Давай будем откровенными, Хосок, у тебя меньше людей, вы изнежились в границах Делулу Тауна. Перебить твою банду не составит труда. А он… — Тэхён услышал в голосе неуверенность, как тот запнулся и сглотнул. Очевидно, что, кто бы ни был у Хосока в заложниках, этот Чан им дорожил. — Отпусти, и я дам вам уйти сегодня. Считай, это шанс покинуть город.

Они оба замолчали, взвешивая слова соперника и прикидывая, что из этого могло вылиться. А потом Хосок устало вздохнул. Тэхён знал этот звук, что тот был готов пойти до конца. И он понимал, что жертв тогда будет только больше. Тэхён осторожно забрался на крышу и пополз через весь вагон, чтобы оказаться с другой стороны, позади этого северянина. Оставалось малое. Тэхён достал револьвер и ногой вышиб дверь.

— Оружие на пол! — он заулыбался, ощущая, как снова вскипела кровь. И теперь его уже повело так, что и самому не остановиться. Он цокнул языком, посмотрев из-под полей шляпы и успел заметить растерянность на лице Хосока, тут же сменившуюся ухмылкой, и шок на лице второго.

— А ты кто такой?

— Помощник шерифа Ким, — Тэхён с гордостью вскинул голову и бросил на Хосока ещё один взгляд. — Пока шеф разбирается с отрядом, я решил предупредить, что у вас только один шанс на то, чтобы свалить. Если не воспользуетесь им… в тюрьме мест мало. Для безопасности Делулу Тауна будет проще вас всех перестрелять.

— Эй, ковбой, потише! — Хосок усмехнулся и, подняв руку, дёрнул за верёвку, которой удерживал какого-то короткостриженного бандита с бешеными глазами и разбитыми губами.

— Помощник шерифа Ким, значит? — второй бандит, которого Хосок называл Чаном, был низким, коренастым, с проникновенным взглядом. — И как вы собираетесь останавливать две банды? Разве у шерифа хватит сил на это?

— Они нам и не нужны, — Тэхён поймал взгляд Хосока, его ухмылку и едва заметный кивок, и приободрился, — проще справиться с прикормленным лисом, чем с диким. Понимаете меня?

— Да ты издеваешься! — Чан резко выдохнул и насупленно свёл брови. Тэхён видел, как у того усиленно крутились в голове мысли, и наконец тот вздохнул. — Сейчас мы отступим. Отпусти его, Хосок, иначе я передумаю.

И когда он заговорил про связанного парня, в голосе появилось больше волнения и стали. Хосок лишь пожал плечами и перекинул верёвку ему, после чего поднял револьвер выше, направляя его уже на Чана:

— Помочь найти выход?

Тот мотнул головой и помог подняться на ноги своему человеку, после чего вместе с ним прошёл мимо Тэхёна. Видимо, Хосок не зря назвал второго бешеным. У Тэхёна пробежали мурашки по коже, когда тот поравнялся и оскалился, после чего клацнул зубами, будто хотел укусить, и тут же засмеялся. Удержаться на месте, даже не шелохнувшись, оказалось очень сложно. Но стоило закрыться двери в вагон, как Хосок отмер.

— Отличная работа, красавчик. Ты бы смог играть в покер. Так блефовать… что даже я поверил. А теперь…

— С тобой я ещё не закончил, — Тэхён сам не верил, что поднял свой револьвер выше, направляя на Хосока, — руки вверх.

— О-о-о, как интересно, — Хосок тут же насмешливо оскалился и вскинул бровь, — хочешь меня арестовать?

— Не уверен. Но точно поговорить.

— Тогда позже. Я освобожусь и…

— Сейчас!

У него на поясе был кнут, и Тэхён не раздумывая снял его и хлестнул. Не с целью ударить, а чтобы кожаный конец обвился вокруг Хосока, не давая ему уйти. Тот резко развернулся и усмешка стала более широкой. У Тэхёна загорелось костром. Он натянул кнут, заставляя Хосока подойти ближе, и потом замер лицом к лицу с ним. Дыхание сбилось, а Хосок смотрел на него внимательно, облизнул губы и выдохнул ему в лицо. Больше всего хотелось податься ближе, вплестись пальцами ему в волосы и поцеловать.

— И куда мы пойдём с тобой разговаривать, помощник шерифа? — Хосок насмешливо цокнул.

— Отсюда подальше. Где будет тихо и спокойно, — Тэхён пытался держаться, но на щеках вспыхнул румянец, — достань нам лошадь. И сделай так, чтобы твои люди не лезли.

— Как скажешь. Мне нравится, когда ты командуешь.

***
Солнце уже клонилось к закату, и дневной зной спадал. Тэхён вёл лошадь не торопясь. Он всё пытался переварить то, что случилось. Как они вышли к банде Хосока, как Чонгук порывался помочь своему шефу, но тот, стоя со связанными руками и на верёвке у Тэхёна рявкнул так, что больше никто не решился вмешиваться. Им нашли двух лошадей, и ту, на которой ехал Хосок, Тэхён вёл за длинные поводья рядом со своей.

Хосок лишь пару раз отвлёк его от мыслей, говоря, куда ехать, но сам тоже почти всю дорогу молчал. И это было непривычно и странно. Лошадь неожиданно заржала и сбилась с шага, и Тэхён отвлекся от самобичеваний. По ощущениям, он влез в такую заваруху, что самостоятельно уже было не выбраться. И это угнетало. Сморгнув, он только понял, что лошадь остановилась перед огороженным домом. Колодец, несколько плодовых деревьев и одноэтажный бревенчатый домик на отшибе мира.

— Мы приехали. Поможешь спешиться? — Хосок проговорил абсолютно спокойно и ровно, и Тэхён сначала спрыгнул сам и подошёл к нему, чтобы помочь, а потом, придерживая за талию, чтобы тот не упал, помог спуститься. Вопросы появились только после этого.

— Что это за место? — он нахмурился, осматриваясь, на что Хосок как-то очень нервно хмыкнул.

— У тебя закончилась способность думать? Это мой дом, Тэхён. Не то, чтобы многие о нём знают. Но мне показалось, что тебя стоит привести сюда.

— Ты сейчас серьёзно? — у Тэхёна сбилось дыхание, и он с отчаянием сжал рубашку у него на груди в кулак.

— А почему нет? Мы же здесь. И живые благодаря тебе. Признаться честно, я не ожидал. И в покер с тобой играть не сел бы.

— Я повёл себя как идиот. Не напоминай об этом.

— Это было горячо. И если ты развяжешь мне руки, я покажу тебе, насколько.

Хосок был близко, смотрел внимательно и при этом ласково, будто гладил по коже, от чего Тэхён смущался и плавился. Тяжело вздохнув, он неловко подался ближе, столкнулся шляпой со шляпой Хосока и едва не выбил себе глаз. И тут же неловко засмеялся. Хосок так просто говорил о том, что Тэхёна волновало, что он терялся. И именно поэтому, скинув шляпу Хосока на ближайший столб, наконец вжался в него, удерживая за воротник рубашки и целуя жадно и напористо. Тот позволял, не перехватывал инициативу, и Тэхёна вело от того, что он мог один контролировать ситуацию. Такого раньше не было.

— Где ключ от дома? — он порывисто шепнул в губы Хосока, и тот тихо засмеялся, кое-как выкрутил руки, чтобы вытащить из кармана связку.

— Давай, помощник шерифа, рад пригласить тебя к себе.

Тэхёну хотелось смеяться, как это было глупо и нелепо. Он всё также за верёвку потащил его к дому, дрожащими пальцами открыл замок, и после они оказались внутри. Минималистично, очень чисто и по отдельным вещам можно было сказать ,что дом и правда принадлежал Хосоку. У Тэхёна перехватило дыхание, когда в спальне у кровати он обнаружил свои карманные часы. Хосок забрал их после первой встречи ещё в салуне у Джинёна, сказав, что это будет его трофеем.

— Каждый раз, когда я ночую здесь, они напоминают о тебе, — Хосок был рядом, и протянул низко, вкрадчиво. И Тэхёна пробрало.

Он повалил Хосока на кровать, а потом заставил задрать руки над головой и зафиксировал верёвку у изголовья. Хосок дёрнулся, недовольно цокнул языком и смирился.

— Мне нравится, когда ты показываешь характер. И что ты будешь делать дальше, помощник шерифа Ким?

— Тэхён. Наедине называй меня только по имени.

Он очень торопился. Ластился, пока стаскивал с себя обувь и джинсы с бельём, расстегивал рубашку и хотел было снять и шляпу, но Хосок остановил. Он смотрел так, что Тэхёна жарило.

— Не снимай, Тэхён. Ты ведь сегодня отчаянный ковбой, — и от его вкрадчивого тона внутри всё затрепетало.

Тэхён путался и весь дрожал. И когда искал мазь, и когда устроился верхом на бёдрах у Хосока, ласкал того, обтираясь и растягивая себя. И потом медленно и дразняще опускался на него, кусая губы и жмурясь.

Хосок тяжело дышал, стонал так, что пробирало до самого нутра, и смотрел на него так, будто готов был вцепиться зубами. Тэхёна подкинуло от его сдавленного «это невыносимо» и попытки высвободиться. И он тогда качнулся более резко, а потом наклонился ближе, требовательно целуя. Он весь взмок и дрожал, сгорал от взглядов и чувствовал себя желанным и нужным в этот момент. И впервые они разделили оргазм на двоих. Тэхён после такого ещё долго отходил. А потом срезал верёвку и долго растирал руки Хосока.

— Запереть бы тебя здесь, но тогда Делулу Таун откажется в моих руках. Шериф Мин расстроится по возвращению.

— Ты говоришь таким тоном, будто не хочешь этого.

— Не хочу. Для меня это как флирт с тобой. Приятнее получать заслуженно, наслаждаясь малым. Ты же не позволишь себя здесь держать? — Хосок прошёлся пальцами по его скуле выше, убрал прядь волос со лба, и Тэхён с довольным видом зажмурился.

— Я раньше тебя арестую, чем позволю это.

— Норов у тебя совсем не как у блюстителя закона, — Хосок засмеялся, — мне нравится.

Chapter Text

Праздник задался. Джексон держался с достоинством. На балконе второго этажа, отгороженный от людей лишь парапетом из досок. Джебом час наблюдал за ним. Пышные воланы тёмно-синей юбки, напоминавшей неспокойное море, которое Джебом видел только на картинах, казалось, держались только за счёт широкой баски. Она создавала видимость невероятно тонкой талии и одновременно придерживала на Джексоне и слишком объёмную юбку, и свободную рубашку, готовую сползти с плеча. Он выглядел настолько великолепно, что на него смотрели все. И Джебом не мог их винить. Он сам постоянно глядел на него и не мог собраться. Впереди было шоу, где он соревновался с другими, и у Джебома начинался мандраж. И когда он в очередной раз проходил мимо дома, Джексон перегнулся через парапет и окликнул его.

— Что, скучаешь, ковбой? — он насмешливо протянул, окинув его хитрым взглядом.

Джебом неопределённо пожал плечами и не смог найти слов. Тот был так красив и невероятен, что у него сбивалось дыхание. Джексон же лишь засмеялся снова, а потом махнул рукой:

— Принеси мне сидра. Я бы не отказался выпить с тобой.

— У меня через час родео, — Джебом как-то беспомощно выдохнул, на что Джексон заулыбался шире.

— Да. И у нас есть час.

Это звучало многообещающе. Джебом не смог устоять, как и обычно, и поэтому подхватил две глиняные кружки и пошёл в дом. По ступенькам наверх и до личной спальни Джексона, куда и выходил балкон. Он замер в дверях, любуясь издалека. Силуэт с тонкой талией, широкой линией плеч и с пышной юбкой манил. Джексон обернулся к нему и облокотился на перила. С шальной улыбкой и очень многообещающим блеском в глазах.

— Иди сюда.

Нельзя было допустить, чтобы их увидели, и Джебом оставался в тени комнаты, когда они стукнулись кружками и он отпил. У Джексона сидр стёк тонкой струйкой по подбородку и дальше в вырез рубашки, и сразу стало невыносимо жарко.

— Не терпится, да? — Джексон хмыкнул, а потом склонил голову на бок и пристально посмотрел ему в глаза. — А ведь впереди у тебя выступление.

— Не напоминай. Я волнуюсь, — Джебом поморщился, сделав ещё глоток. Сидр приятно кислил и освежал, но покоя не приносил.

— Тебе нужно расслабиться. Как и мне, — Джексон ухмыльнулся шире. — Мне предстоит смотреть на тебя в седле. И после дожидаться окончания награждения.

— Я мог бы… — Джебом сглотнул и облизнул губы.

— Ты не мог бы, ты должен, — Джексон отпил ещё, откинулся назад и одной рукой потянул юбку вверх.

Джебом намёк понял. Он опустился на колени и подполз ближе. С улицы не было видно, что там происходило, а пышная юбка закрывала Джебома целиком от всего мира. Это было так волнительно. Джебом подался ближе, оглаживая бёдра. Загорелый, сильный, невозможный. Джебому нравилось касаться, нравилось ощущать, как тот напрягался и как пробегали мурашки. Он прижался, языком выводя по бедру вверх, и услышал, как Джексон выдохнул, и потом через ткань надавил ему на голову, заставляя приблизиться. Джебому показалось, что тот тихо застонал, когда он прикусил кожу рядом с пахом, и скомкал в кулаке ткань юбки, захватывая волосы Джебома.

Под юбкой было жарко, душно. Джебом весь взмок за минуты, и от жара тела Джексона его вело сильнее. Он провёл ладонями по бёдрам и мысленно взвыл, стиснув задницу. Кто же под такие тряпки не носил бельё? Будто Джексон так и задумал сразу и ждал его. От этого возбуждение стало ярче, давило сильнее, и Джебом сразу же взял в рот. Глубоко, сжимая губы и сразу же двигая головой. Джексон снова застонал, теперь уже сомнений не осталось, и у Джебома по спине жаром прокатилось удовольствие. Ему нравилось знать, как он действовал на Джексона. Нравилось делать ему приятно всеми возможными способами, и нравилось, как Джексон лишал его покоя.

— Добрый вечер, пастор Пак, — Джексон хрипло выдохнул, потянувшись, и Джебом обомлел.

Его дед был рядом, прямо под ними, и если бы не пышные юбки Джексона, увидел бы и его тоже. От стыда вспыхнуло лицо, и Джебом с ужасом осознал, что это возбуждало его. Тем более, отклонившись назад через перила, Джексон ещё и надавил ступнёй ему на пах. Джебом невольно подался ближе, обтираясь о ногу. Даже через одежду, с давлением джинсов, его ломало и доводило. Воздуха не хватало, дыхание обжигало и кружилась голова.

Джебома перекрывало, он сам едва слышно всхлипывал от близости и сходил с ума, пока Джексон общался с его дедом и заставлял тереться об его ногу. Джебом накрыло удовольствием, и Джексон сильнее сжал его волосы и вдавил в свой пах. Его оргазм стал наградой, и Джебом позволил кончить себе в рот и проглотил, наслаждаясь тем, как Джексон поглаживал его по затылку. Джебом в этот момент полностью расслабился и забылся, вздрогнув, когда Джексон внезапно хохотнул.

— Не переживайте, пастор. Джебом отлично справляется. На моём ранчо ему всегда найдётся много работы.

Chapter Text

Джексон смотрел в окно и тоскливо вздыхал. Его ковбои собирались на перегонку стада на продажу, в опасный, пусть и не самый долгий путь. Кто-то останется на ранчо, но уже будет тише и не так весело. Конечно, дел и так хватало, чтобы не грустить, да и надо было наведаться в город, посетить церковь, поговорить с пастором и узнать, не нужен ли ремонт. Он и так жертвовал большие суммы, но понимал, что божий дом всегда нуждался в щедрых дарах, потому что «Последний Парад» славился высокой ценой услуг.

Впрочем, тоска Джексона не была связана со скорым отъездом. Он и сам не мог сказать, что именно его гложило. Он смотрел на своих ковбоев в отдалении, как они переговаривались и смеялись во время сборов. Мингю снял шляпу и взъерошил короткие волосы, а потом похлопал коня по шее. Джексон закусил губу. Мингю был великолепен и в работе, и в постели, но чего-то в нём не хватало. Великолепен был и Вонхо, и Сан, и Минхо, и Джошуа, и Шивон… Впрочем, Джексон всегда строго относился к выбору работников, потому что лентяи и пьяницы ему были не нужны. А если уж у ковбоя были красивые, мускулистые руки… Но, к сожалению, никаких красивых рук, даже если они крепко обнимали, не могло хватить, если душа просила чего-то большего. А чего — он и сам не знал.

Это был один из тех редких дней, когда Джексон чувствовал себя чертовски одиноким, глупым и никому не нужным во всём белом свете, даже своему любимому коню Кингу. Ведь если Джексона не станет, всегда найдётся кто-то, кто будет хорошо и бережно за Кингом ухаживать, и тот быстро позабудет прошлого хозяина.

Нужно было срочно съездить в город и развеяться, не дело хандрить на пустом месте, но пока ковбои оставались на ранчо, Джексон не мог уехать. Он должен был самолично проследить за количеством голов в стаде, чтобы всем хватило провизии, воды и патронов, и все лошади были свежеподкованы.

Вдруг он приметил вдалеке клубы пыли и выпрямился. Это не было похоже на делегацию — слишком маленькое облако, но кто-то определённо ехал к ранчо и похоже торопился. Что-то случилось в городе? Ковбои заметили тоже, и Мингю первым влетел в седло, чтобы выдвинуться навстречу. К тому времени, как он вернулся вместе с незнакомцем, Джексон как раз успел выйти из дома и дойти до ворот, попутно поприветствовать всех собравшихся и узнать, как идут приготовления.

Мингю привёл за собой новичка, который придержал лошадь у ворот, вежливо не въезжая дальше, пока не разрешат, а Мингю подъехал к Джексону и сделал игривый круг, пока Джексон не поймал его жеребца за узду и не остановил, с усмешкой глядя в глаза.

— Ну?

— Это Джебом, он ищет работу. Говорит, недавно в городе. Пустишь?

Джексон обернулся и окинул взглядом новоприбывшего. Тот выглядел очень серьёзно, будто уже был готов приступить к работе. Джексон свистнул, привлекая внимание.

— Эй, Джебом! Подъезжай, поболтаем. Если не разочаруешь, оставлю у себя.

Возможно, теперь Джексону будет не так тоскливо.

Chapter Text

Вечер в Делулу Тауне начинался как обычно: пыль налипала на сапоги, луна лениво ползла над крышами, а салун Джинёна сиял огнями, будто кто-то нечаянно рассыпал звёзды прямо по вывеске.

Джексон вошёл туда в приподнятом настроении — на ранчо всё шло по плану, деньги в банке тихо лежали, налоги уплачены (почти), и можно было позволить себе вечер лишнего виски и лишних глупостей.

Шоу кабаре уже вовсю шло, на сцене девчонки Бэмбэма в блёстках и перьях выделывали такие па, что местные ковбои забывали дышать. Джексон, разумеется, тоже не остался в стороне, прислонился к барной стойке, подмигнул одной из танцовщиц, швырнул на сцену пару монет, за что получил ответные подмигивания и лёгкий укол каблуком по плечу, когда та спустилась к нему на стол.

— Джексон, не заводи девчонок так рано, — буркнул Джинён из-за стойки, протирая стакан, — ночь длинная.

— Я вообще их не завожу, — ухмыльнулся Джексон. — Они сами на меня заводятся.

Он поднял очередную рюмку, собираясь пригубить, и тут взгляд упёрся в нечто совершенно нетипичное для Делулу Тауна. В углу, у отдельного столика под красным абажуром, сидел человек, который выглядел так, будто ему вообще не место в этих пыльных стенах. Розовая шляпа с широкими полями и розовым цветком на ней, светлый костюм, сияющий даже при тусклом свете ламп, и фиолетовое боа, небрежно сползающее с плеча, будто этот человек и есть главный павлин на весь Дикий Запад.

Незнакомец лениво покрутил бокал с чем-то явно дорогим, не местным, и чуть склонил голову, поймав взгляд Джексона. А потом подмигнул, легко и игриво. Джексон даже не заметил, как у него сам собой криво растянулся рот в улыбке. Что ж, если кто-то в Делулу Тауне смеет играть в подмигивания с Джексоном Ваном, значит, вечер обещает быть особенно томным. Он оставил рюмку нетронутой, подмигнул в ответ девчонке на сцене — мол, подвинься, милая, у меня тут новый танец намечается — и уверенно направился к странному незнакомцу.

— Ты тут новенький, — начал Джексон, не церемонясь, и плюхнулся на стул напротив. — Обычно у нас такие шляпы только у гробовщика, да и то чёрные.

Мужчина рассмеялся мягко, низко, и голос у него был такой же обволакивающий, как и весь его вид.

— Мияви, — протянул он руку в белой полупрозрачной перчатке. — Я путешественник. Засиделся в своём скучном городе, решил устроить себе маленькое приключение. Ну и вот… — он обвёл рукой зал, девчонок на сцене, Джинёна, который с интересом наблюдал за ними из-за стойки. — Кажется, я попал куда надо.

Джексон пожал его руку. Кожа под перчаткой была тёплая, хватка — почти беззаботная, но глаза у Мияви блестели так, что в них можно было утонуть.

— Ну что, путешественник, — ухмыльнулся Джексон, подзывая жестом Джинёна к их столику. — Добро пожаловать в Делулу Таун. Только предупреждаю сразу, приключения тут обычно заканчиваются тем, что кто-то теряет шляпу. Или штаны. Или голову.

Мияви усмехнулся, чуть наклонился ближе, так, что фиолетовое боа коснулось руки Джексона.

— Посмотрим, что потеряю я.

Chapter Text

Намджун сидел на маленькой табуретке, краснел, белел и потел, пока Чанмина с боевым настроем вышагивала перед ним, стуча каблуками.

— Ну и что с тобой таким делать? Не можешь ты быть совсем безнадёжен.

Чанмина стала к нему чуть более благосклонна, когда он нашёл её кошелёк. Расшитая бисером маленькая сумочка оказалась в ящике с бельём, зацепилась за кружева и была погребена под ворохом чулок, панталон и лифов. Намджун много извинялся, пока перебирал все эти богатства, несмотря на то, что Чимина фыркала и говорила, что уж там она потерять ничего не могла. Но Намджун был упорен и дотошен, чем привёл её в восторг, когда пропажа была найдена. Не пришлось никого арестовывать, и он даже получил благодарственный поцелуй в щёку (и целый день не мог оттереть помаду).

А теперь он добровольно пришёл в Парад, заплатил, стойко выдержал насмешливые колкости Бэмбэма, но, оказавшись в её комнате, как язык проглотил, не в силах озвучить свои желания.

Он мял на коленях парадные брюки, не мог поднять голову, и думал, что надо бы извиниться и уйти. Глупая была затея, да и чем Чанмина ему поможет? И только он собирался встать, как она плюхнулась к нему на колени и обняла за шею. Табуретка опасно скрипнула, и Намджуну пришлось придержать Чанмину, чтобы они вместе не свалились.

— Ну ладно. Разберёмся с этим по-быстрому? Или предпочитаешь медленно?

С хитрой улыбкой она потянулась к его рубашке, и до Намджуна начало доходить, что он так и не озвучил цель визита, поэтому подумать Чанмина могла только одно. Какой стыд! Осторожно, но решительно он снял её с себя и поднялся.

— Я пришёл за помощью.

Чанмина фыркнула.

— Так за ней все приходят. Мы здесь по-твоему для чего?

Намджун весь покраснел.

— Не за такой. Есть одна… леди…

— И ты хочешь научиться доставлять ей неземное удовольствие. С этим помогаем тоже, — Чанмина подмигнула.

— Нет! В смысле, да, но… — в груди лизнуло жаром от мысли о поцелуях и том самом удовольствии, но Намджуну нужно было справиться с тем, что шло до этого. — Я хочу привлечь её внимание. Научите меня, как впечатлить… Леди.

В этот самый момент Намджун понял, где просчитался, но отступать было поздно. Чанмина внимательно посмотрела на него, а потом расхохоталась и упала на кровать, сверкая краем чулок и подтяжками.

– Ну, Моня, ты и джентльмен! Каких леди ты собрался тут впечатлять, у нас в городе таких не водится!

Намджун насупился, в корне не согласный с этим утверждением. Любая женщина была достойна этого, и если бы ему нравилась Чанмина, он бы постарался впечатлить и её. Отсмеявшись, она села и даже прикрыла ноги.

— Ладно, это даже мило. Тогда расскажи мне про свою леди, что она любит, какой у неё типаж, её пристрастия! А то знаешь, все разные и уловки для всех свои.

А что он, собственно, мог рассказать о Чимине, чтобы не раскрыть свой интерес, но при этом получить совет? Что Чимин очень любит золото и драгоценности, а ещё, похоже, кофе и бисквиты с корицей, которые напоминают ему булочки его бабушки. Что он изящен как кот и хитёр как лис. Он кажется очень хрупким, но на самом деле в нём много силы, и он не отступается от намеченных целей (даже если это добавляет работы Намджуну). У него горделивая стать арабского жеребца и скорость пули, выпущенной хладнокровным стрелком. Он неуловим словно ветер, и его касания нежны как шёлковая сорочка. Такую Намджун себе позволить не мог, но однажды он коснулся плеча Джексона, привлекая его внимание, и чуть не умер от восторга. А типаж… Намджун смеял надеяться, что высокие, большие мужчины типа него, но мог сказать наверняка, только что Чимин любит богатства. И модную одежду. Да, определённо, тот костюм, в котором Намджун видел его в последний раз, мог любому вскружить голову. Как и улыбка Чимина, вроде бы ласковая, но с хитринкой, будто бы он знал какой-то очень важный секрет.

Это Намджун и рассказал, старательно меняя те факты, которые могли выдать и преступную деятельность, и личность Чимина в принципе. Чанмина не смеялась, внимательно слушала, и блестела своими огромными чёрными глазами, а когда Намджун закончил, тяжело вздохнула.

— Только не говори, что твоя леди — это Джексон. Не хочу, чтобы твоё сердце оказалось разбито, потому что…

— Нет, господи помилуй! То есть… Мистер Ван — безусловно прекрасный человек, но я же сказал, что это… Леди.

— Ну и славненько. А то он всех больших мужиков себе забрал.

Чанмина поднялась и подошла к Намджуну, настойчиво потянула за собой и усадила на постель. Он опять залился краской и хотел напомнить, что здесь не за этим, но она придирчиво поправила ему воротник и постучала длинным ногтём себе по губам.

— Мне надо подумать. Для начала следует привести тебя в порядок, а потом обсудим, как привлечь эту твою кралю….

Жаль, у Чанмины совсем нечем было записать её советы, потому что дала она их столько, что у Намджуна голова пошла кругом, и ему казалось, что он уже всё забыл. И как подбирать букеты, и что на углу Розовой улицы лучший ювелирный магазин, где продаются самые модные украшения, а в параллель к нему, на Яблочной, кафе с вкуснейшими пирожными и тортами, и иногда Бэм балует их и покупает всё, что они захотят. Намджуну определённо стоит сводить туда свою красотку, угостить кофе с пирожным под названием «Маленькая леди», и ещё взять пряник в виде лошадки.

Но помимо этого Чанмина рассказала, как себя вести, как смотреть, показала пару танцев и даже заставила во время них положить руки к себе на талию, от чего Намджун старался смотреть куда угодно, но только не ей в глаза. Он хотел бы вот так вот стиснуть Чимина, прижать к себе и даже не оттоптать ноги, но переживал, что тот даже в кафе с ним не согласится пойти, а какие танцы до свиданий?.. В любом случае ему следовало попробовать.

Когда он вывалился из комнаты, уставший и вспотевший от серьёзного умственного напряжения, Чанмина его окликнула:

— Эх, Моня, завидую я твоей леди. И удачи! Помни, что тебе стоит улыбаться почаще, ты такой очаровашка! — она хихикнула и захлопнула дверь.

Намджун чувствовал себя абсолютно вымотанным, а ему ещё надо было вернуться в офис шерифа — пришлось оставить там револьвер, потому что в Парад с ним не пускали, но как помощник помощника шерифа он должен был всегда носить оружие с собой. Но когда он оказался внутри, то плюхнулся за стол и растёкся по своему чертовски неудобному стулу, а потом с тоской покосился на решётку, которая сейчас пустовала. Но не успел он даже оформить мысль, как почувствовал горячее дыхание у уха, по плечам к груди скользнули маленькие ладони в чёрных перчатках и раздался проникновенный шёпот:

— Покажешь, чему тебя научили? А то в Параде такие плотные шторы…

Chapter Text

Джексон наблюдал издалека. В последние пару недель Джебом стал тише и как будто из-за того, что приближалась зима, не только меньше оголялся и обливался водой, но и сам светился всё меньше, будто замораживался изнутри. А ещё всё чаще Джебом удалялся с ранчо и, как болтали злые языки, засиживался в салуне. Джексон понял бы, если тот выпивал или танцевал, но те же языки говорили, что он сидел у барной стойки и до закрытия о чём-то шушукался с владельцем салуна, даже улыбался ему и… Это бесило. Больше, чем должно было. Джексон не привык, чтобы ему было дело до кого-то настолько долго, но Джебом умудрился очаровать. Втёрся в его жизнь котом, приластился и неожиданно поселился в сердце.

Джексон ещё летом, когда между ними только забурлила страсть, подумал, что Джебома он не отпустит и запрёт в амбаре, если потребуется. А теперь, когда он думал про него и Джинёна, то был готов стреляться с тем, кого считал своим самым близким другом. Это пугало. Джексон с отчаянием вздохнул и покосился на то, как внизу у загона Джебом заканчивал ухаживать за своей лошадью. Почему-то в стойле та волновалась даже больше и давалась только на просторе. Джексон выглянул на балкон.

— Эй, ковбой, заглянешь? — он поиграл бровями и заметил, как Джебом снова вспыхнул щеками, на что не мог не умилиться. Столько времени прошло, а тот всё также очаровательно реагировал на него.

— Завтра. У меня дела в городе.

— Понятно, — Джексон помрачнел.

И пусть Джебом оставался в его спальне прошлой ночью. Какого хрена тот уезжал? И снова к Джинёну, да? Джексон выждал время, после чего переоделся в замшевые штаны, накинул поверх рубашки кожаную куртку и зашёл в конюшню. Он специально не старался красоваться с вещами, ведь сейчас он ехал не для этого. Внутри кипела злость, и Джексон перед тем, как взлететь в седло Кинга, проверил револьвер. Он уже давно не был настроен так серьёзно. Даже если это Джинён, у Джексона были свои принципы и правила, и своим он не делился.

К ночи ветер был уже холодным, Джексон кутался в свою кожанку с бахромой и хмурился всё больше. К Делулу Тауну он подъехал уже в темноте, когда в большинстве домов окна были тёмными и люди легли спать. И порадовался, что так удачно успел. Джебом выходил из салуна вместе с Джинёном, и они вдвоём, слишком близко, почти касаясь руками друг друга, пошли за угол здания. Джексон, до этого замерший на Кинге на другой стороне улицы и оставшийся незамеченным, спешился и пошёл за ними.

Обнаружились они метрах в пятидесяти, где среди редких кустов и кактусов лежало бревно. Эти двое сидели спиной к Джексону, и на фоне полной луны выглядели очень романтично. У Джексона сердце заныло, когда он увидел, как Джебом доверчиво привалился к плечу Джинёна. И он не знал, на кого из них злился больше и почему. Он уже готов был достать оружие и заявить о своём присутствии, когда услышал очень тоскливый вздох Джебома. В нём было столько отчаяния, что Джексон сбился с шага и прислушался.

— Я такой идиот. Что я буду делать весной? Ведь появятся новые люди, более интересные… — Джебом с каждым словом бубнил тише и печальнее, и Джексон стиснул зубы. Что за дурь! Он хотел подбежать, дёрнуть Джебома на себя и прижать его голову к груди, чтобы утешить.

— Ты себя накручиваешь, — Джинён вздохнул, а Джебом с досадой шмыгнул носом.

— Ты сам говорил, что не видел, чтобы он увлекался кем-то надолго. А я ведь… Очень серьёзно. Я даже готов деду признаться в том, что влюбился, ты понимаешь? — Джебом говорил и говорил, а Джексон очень медленно пошёл прочь. Обратно и дальше на Кинга, чтобы гнать на ранчо так, чтобы в ушах только воздух свистел.

Сердце билось набатом от осознания. Джебом страдал и накручивал себя из-за него? Он влюбился? Это было чем-то… Неожиданным, одновременно с этим желанным и пугающим. Джексон не знал, как вести себя, что с этим делать, но был уверен, что пускать на самотёк было нельзя. И нельзя было допустить, чтобы Джебом и дальше думал, что у него всё это просто интрижка. Джексон собирался добиваться желаемого.

Chapter Text

Он подгонял жеребца, не жалея, несмотря на пену, срывающуюся с губ животного. Делулу Таун был совсем рядом, а от него до ранчо Джексона было совсем близко.

Пыль взметалась под копытами, ветер свистел в ушах, пот катился градом, но он не мог остановиться — столько лет прошло, уже невозможно было ждать. Хотелось кричать от радости и нетерпения, но воздуха не хватало, поэтому он позволил себе довольную улыбку.

Пять лет, как ему срочно пришлось покинуть ранчо, никому ничего не сказав, пять лет на поиски себя, своих корней, общения с духами предков и примирения со своей природой полукровки. Пять лет без Джексона.

Его называли ублюдком и выродком, будто он был виноват в грехах своего отца, что обманул индианку, поклявшись ей в любви и бросив. Но Джексон никогда не смотрел на его происхождение, ему было плевать на эти условности так же, как было плевать, что будут болтать о нём из-за женской одежды.

Разве у него был хоть шанс не влюбиться в этого чудака? И ему было всё равно, что про него болтали, когда он шёл устраиваться на ранчо Джексона. Что он как блудливая девка и предпочитает, чтобы его ковбои загоняли не скот, а его. Шептались про безумные оргии и богохульства. Но Дипиэр ничего такого не увидел. Джексон был эксцентричным, но справедливым хозяином, любил своих животных и сады, был внимателен к каждому, ну а ковбои... Дипиэр и сам не отказался быть одним из них, а потом завладел сердцем Джексона и стал единственным.

Интересно, Джексон похоронил его? Ведь он не знал, куда тот пропал. Носил ли вдовий наряд или может быть приделал чёрную вуаль на ковбойскую шляпу? Он мог. Но всё же Дипиэр надеялся, что Джексон его ждал и простит за исчезновение. Не может не простить, ведь они так сильно любили друг друга.

Осталось немного. Он отдохнёт позже, как и конь, бока которого тяжело вздымались. Они оба отдохнут у Джексона, потому что наконец-то вернутся домой.

Chapter Text

Священник Пак сидел в исповедальне, развалившись, как человек, который давно понял, что Бог всё видит, но не всё осуждает. Из-за ширмы уже несло сеном, лошадиным потом и, кажется, чуть-чуть навозом. Он узнал запах раньше, чем голос.

— Джебом? Ты опять? — фыркнул дед Пак и незаметно вздохнул. Внука он очень любил, но такие вот неожиданные визиты ничего приятного не предвещали. — Мы были здесь… позавчера. И неделю назад. И до того ещё трижды. Ты собираешься и дальше грешить по графику?

— У меня серьёзное дело, — пробурчал Джебом.

— Даже не сомневаюсь... Так что там? — вздохнул дед. — Убил? Украл? Обидел кого-то?

— Нет. Я... — Джебом замялся, и это было буквально ощутимо даже через перегородку. — Я влюбился.

— …ну наконец-то, — театрально простонал дед. — А то сколько можно в одиночку, часики-то тикают! И в кого, если не секрет? Только не говори, что в ту учительницу географии. Она к нам с проповедью приходила без нижней юбки. Я молился за всех, кто сидел в первом ряду.

— Нет, дед, — устало сказал Джебом. — В Джексона.

Наступила звенящая тишина. Мгновение, два. Дед тяжело сглотнул.

— В Вана?

— В Вана, — глухо подтвердил Джебом.

— В этого Вана, который выстроил лошадей в ряд, зачитывал им свои стихи и плакал, потому что одна зевнула не в том месте? В Вана, который пришёл на городской суд в мехах и шляпе, сшитой из штор борделя Бэмбэма, и сказал, что это «стиль отчаяния и страха»? В Вана, который пытался продавать воздух из своего загона в банках под видом «аромата мужественности»? В Джексона Вана, который ночью вывел коров петь серенаду под твоё окно, потому что «серенада от одного мужчины банальна, а вот от пяти бурёнок — это искусство»?

— Похоже, что тогда он был в настроении, — неловко промямлил Джебом.

— Он всегда в настроении! У него настроение и шлейф на заднице — это вообще одна и та же сущность! — дед замолчал. Потом, почти искренне: — Джебом, внук мой. Я видел, как ты рос. Тихий, трудолюбивый, брови домиком, стойкий, как кактус. Ты правда уверен, что хочешь отдать сердце человеку, у которого текучка ковбоев на ранчо выше, чем у девок Бэмбэма клиентов за день?

— Я… не знаю, дед, — честно сказал Джебом. — Но если не попробую, то пожалею. А если потеряю, то будет больно, но… ну, это будет моя боль. А он… он не такой, каким кажется.

— Они все не такие, пока не помашут штанами на прощание, — буркнул дед. Потом вздохнул и встал. Розги в этот раз не взял — может, потому что по-настоящему задумался. Подошёл к Джебому, глянул на него сверху вниз.

— Я, знаешь ли, тоже когда-то влюбился в проходимца. Мы с твоей бабкой после этого год не разговаривали. А потом всё-таки поженились.

— Правда?

— Нет. Я так и не признался. Она вышла за кузнеца. Зато я теперь священник, а ты — влюблённый идиот.

— Спасибо, дед.

— Не за что. Но слушай сюда, — на лице деда расцвело какое-то очень опасное выражение. — Если он тебе сердце разобьёт, я не просто его отлучу от церкви. Лично запру его в амбаре и заставлю слушать, как я читаю псалмы под баян.

— А баян у нас есть?

— Нет. Но ради этого куплю. И научусь.

Дед развернулся и пошёл прочь, бормоча себе под нос:

— Чёрт, ещё и свадьбу, небось, играть придётся. Ван в фате… Господи, дай мне сил.

Chapter Text

Киан ступал босиком по земле, шепча себе под нос на родном языке, с добавлением слов, которые сам придумал (духи, по его словам, ценили изобретательность). В его волосах, рассыпанных по плечам, застряли два листа лопуха, перо совы и маленький мешочек с сушёными змеиными хвостами, хотя никто в деревне до сих пор не был уверен, бывают ли вообще у змей хвосты отдельно от остального змея. Киан утверждал, что да. В одной руке он держал узел с грибами, все яркие, подозрительно упругие, некоторые выглядели как диковинные корнеплоды. В другой — длинную ветку, на которую он, судя по запаху, накручивал свежий отвар из «тех самых корешков», что он варил только в полнолуние и только в мятой посуде. Потому что ровная миска нарушает энергопотоки. И вообще, кто вы такие, чтобы судить шамана?

Он медленно брёл вдоль холма, бормоча себе под нос:

— Пауки не врут, пауки не врут. Особенно те, что разговаривают по ночам. Надо будет вернуть им табак.

Так, по дороге разговаривая с невидимыми пауками и грибами в мешочке, Киан случайно добрел до реки. Река — священное место, духи воды там, духи предков, и… Сокджин, страстно целующий шерифа, прижав его к дереву так, что само дерево, казалось, покраснело от смущения. Киан замер. Сощурился и решил подождать объяснений от духов. Но духи, видимо, тоже смущённо отвели глаза.

— ...О, — сказал Киан вслух. — Ну, это определённо не жабий ритуал.

Он кашлянул, а один гриб в мешке вздрогнул. Сокджин ничего не заметил, совершенно ясно был слишком занят тем, чтобы держать шерифа за волосы, шептать ему что-то в ухо и прижимать к дереву так, как прижимают только что пойманную добычу или человека, который точно знает, где у него слабости. Мин Юнги явно знал и слишком хорошо. Киан сделал два шага назад, наступил на сухую ветку, отчего раздался хруст похлеще кашля. Вздрогнув, Сокджин оторвался от губ шерифа и резко обернулся, его глаза расширились.

— Киан?!

— Я… э-э-э… ищу мох. И… траву. И… вдохновение.

Юнги сделал попытку спрятаться за дерево, но было поздно. Сокджин выпрямился, поправляя повязку на волосах, как будто его только что не застали в позе вождя, поглощающего шерифа со всем рвением.

— Это... не то, что ты думаешь, — сказал он, прекрасно зная, что именно это Киан и думает. Собственно, имеет на это полное право.
— А я не думаю, — торжественно сказал Киан, делая широкий жест мешком грибов. Один из них вывалился и покатился прямо к ногам Юнги. — Я знаю. Всё видели духи. Они теперь требуют… обсуждения.

— Обсуждения чего?

— Цвета вашей ауры. Она сейчас как чай с перцем. Горячая, резкая и с намёком на... — он задумался, склонив голову, — ...на клыки.

Юнги закрыл лицо руками, простонав отчаянно и глухо, а Сокджин закатил глаза.

— Киан, ты можешь не распространяться об этом?

— Конечно, вождь, — тот торжественно поклонился. — Я буду молчать, как гриб в луже. Но вы понимаете, теперь мне придётся провести ритуал очищения. Для дерева. Оно слишком много видело.

— Это клён, Киан.

— Он теперь — священный клён.

Тяжело вздохнув, Юнги пробормотал что-то в кулак, но Сокджин не позволил ему сбежать, он хмыкнул и потянулся к нему, на что Киан в панике вскрикнул:

— НЕ ПОВТОРЯЙТЕ ЭТО ПРИ МНЕ! Я ЕЩЁ НЕ ДОКУРИЛ МЫСЛЬ!

Он выбросил ветку с отваром в реку, та зашипела, а рыба, кажется, отплыла на пару миль вверх по течению.

— Я пойду. Нужно побеседовать с бобрами. Они обычно знают, когда что-то идёт не так, — покивал Киан и исчез в зарослях с грибами, веткой нового клена и шёпотом: — Пауки не одобрят… Пауки точно не одобрят.

— Я убью его, — Сокджин прижал пальцы к вискам. — Сначала высушу, потом подожгу. Он превратится в чай, и никто не узнает.

— У тебя... чудесный народ, — мрачно сказал Юнги.

— О, не все такие, только Киан. Остальные... Они просто молятся, чтобы Киан никогда не стал вождём. Даже случайно.

— Я знал, что ты придёшь, — сказал Киан, не оборачиваясь. — Даже если ты не знал, духи знали. А ещё гуси, но с ними сложнее, они капризны и часто лгут.

Юнги замер, так и не успев опустить бурдюк с водой на землю.

— Я просто… хотел отдохнуть. Солнце жарит.

— Да, да, солнце… Оно обжигает кожу, как поцелуи Сокджина, — Киан мечтательно закатил глаза, глядя в костёр. — Твои губы всё ещё светятся. Это опасно, могут притянуть мотыльков.

Юнги шумно выдохнул и сел на поваленное бревно.

— Ты снова куришь… его?

— Не его, — Киан шлёпнул ладонью по мешочку, — это она. Трава Мудрой Лягушки. Даёт ответы, когда не задаёшь вопросов. А если вопросы всё-таки задашь… начнётся.

— Господи, — Юнги закинул голову к небу.

— Нет, Киан. Хотя Господь тоже как-то приходил, но ему не понравилась приправа.

Молчание затянулось. Костёр уютно потрескивал, а где-то недалеко, будто уже наступила глубокая ночь, заухала сова. Или кто-то просто хорошо её изображал.

— Ты давно не был в Делулу Тауне, — наконец сказал Киан, щёлкнув пальцами и бросив в пламя нечто, что зашипело и вспыхнуло зелёным. — Духи волнуются. Говорят: шериф ушёл, порядок исчез, сердце города стало… тёплым и влажным.

— Что? — Юнги поморщился.

— Это цитата от паука, он жил у вас под лестницей. Умный был.

Юнги ничего не ответил. Он уже не был уверен, смеяться ему или плакать или спросить, куда делся этот шпионский паук.

— Люди изменились, — без просьб продолжил Киан. — Намджун… стал грустнее, но пахнет корицей. Я не знаю, почему.

— Он охранял заключённого. Воришку.

— Он охранял не только его тело, — загадочно сказал Киан, щурясь в огонь. — Иногда охрана касается души или сердца, а иногда и вовсе сокровенных частей тела. Всё зависит от контекста.

Юнги подавился воздухом.

— Тэхён… он странно улыбается. Ходит ночью по салунам и пишет стихи о глазах цвета чёрного кофе. Я прочёл одно — муравьи плакали, а духи смеялись. Очень сложная поэзия.

— …чёрт. — Юнги уставился в костёр. — Ты хочешь сказать?..

— Я ничего не говорю, я просто смотрю и слушаю. И нюхаю, — Киан глубоко вдохнул и зажмурился. — А ещё Надежда всего Дикого Запада спит на чердаке церкви, но ты не от меня это слышал. Это сказал ворон. Тот, что любит хлеб.

— Надежда… — Юнги вскочил на ноги, — Хосок?! В Делулу Тауне??!

— Тише. Не пугай языки огня. Они нежные, как уши у тебя после поцелуев.

Юнги послушно затих и снова сел, голова закружилась, но он не знал, от информации или от дыма.

— Почему ты мне это рассказываешь?

Киан посмотрел на него с мягкой, почти родительской грустью.

— Потому что ты думаешь, что всё под контролем. Что пока ты обнимаешь Сокджина в сумерках, твой город спит. Но город не спит, он шепчет, потеет, стонет. И целуется под луной.

Он снова вдохнул дым, выдохнул через нос, и тот медленно поднялся в форме чего-то похожего на сердечко.

— Ты нужен там, шериф. Или… не нужен. Всё зависит от северного ветра.

— Дай воды — Юнги устало уткнулся в ладони.

— Это был не просто разговор, а откровение, — Киан подал бурдюк. — И ещё, если увидишь Сокджина, скажи ему, что лось, которого я видел во сне, одобряет его выбор. Но сомневается в причёске.

— Он тебе снится? — спросил Киан, медленно помешивая отвар в котелке, и пояснил на всякий случай: — Шериф. Бледнолицый. Губы, как зимняя ягода. Глаза, как вода после грозы. И запах, как мокрая земля, в которую ударила молния.

Сокджин, присевший на корточки рядом с костром, вздохнул и покачал головой.

— Ты сейчас это сам придумал или с воробьём посоветовался?

— Воробей был занят. У него роман с галкой. Запрещённый союз.

— Ты серьёзно считаешь, что влюбиться в шерифа опаснее, чем межвидовой брак среди птиц? — хмыкнул Сокджин.

Киан уставился на него, не мигая.

— Ты серьёзно спрашиваешь шамана, который разговаривает с камнями, что он считает опасным?

Сокджин рассмеялся, его плечи чуть опустились, а в глазах промелькнула усталость, которую видели только те, кто знал его очень давно.

— Я не знаю, что с ним делать. Он молчит в основном. Смотрит, как будто разгадывает загадку. Иногда я думаю, что он меня не понимает вовсе.

— Ты же сам иногда себя не понимаешь, — рассудительно сказал Киан. — Вчера ты три часа разговаривал с бочкой.

— Потому что ты сказал, что духи поселились в ней!

— Я хотел, чтобы ты перестал пинать её. Им было больно.

— Господи, — Сокджин потёр переносицу.

— Нет, снова Киан. Тебе стоит уже запомнить.

Вечер медленно опускался на деревню, костёр потрескивал, а где-то далеко залаяла собака или койот, или просто Киан издавал странные звуки, чтобы не терять связь с лесом.

— Ты правда волнуешься? — неожиданно мягко спросил Сокджин.

— Конечно. Если он разобьёт тебе сердце, я превращу его во что-то крайне неудобное. Например, в обувь на два размера меньше. Или в козу, которую никто не будет любить.

— Ты знаешь, — Сокджин криво улыбнулся, — а я ведь и правда влюбляюсь в него. По-настоящему.

Киан поднял глаза к звёздам и вздохнул.

— Тогда нам всем конец. Вождь с разбитым сердцем — это как костёр без дров. Только дым, только сажа. И однажды он уйдёт в лес и станет оленьей легендой.

— Ты мог бы сказать просто «будь осторожен», — недовольно буркнул Сокджин.

— Это и было «будь осторожен». Просто в моём стиле.

Они снова ненадолго замолчали, а потом Киан протянул ему кружку с отваром.

— Выпей, это укрепляет дух и нервы. И вызывает галлюцинации, но я об этом обычно говорю не сразу.

Сокджин взял кружку, но пить не стал, смотрел на пламя, и где-то там, в отражении, ему чудились не языки огня, а глаза Юнги. Серьёзные, внимательные. Такие, в которые влюбляешься только один раз, но навсегда.

— Он стоит того? — спросил Киан почти шёпотом.

— Если и есть что-то, ради чего стоит стать легендой… то это точно не твоя лосиная мазь, — усмехнулся Сокджин,— а он.

— Хорошо. — Киан удовлетворённо кивнул. — Тогда я научусь готовить суп из легенд. На случай, если тебя всё-таки сожрут чувства.

Chapter Text

Солнце злилось на весь город, палило прямо в глаза, уничтожало кожу и мысли. Пыль под сапогами не двигалась, будто сама затаила дыхание. Джебом стоял на главной улице Делулу Тауна с кольтом в руке. Тем самым, что был куплен на три жалования, за немое «ты чё, с ума сошёл?» в глазах всех, кто знал его.

Но он копил, он хотел, он верил, что кольт может спасти жизнь, если и не его, то кого-то очень ему важного. Даже просто ощущение его тяжести заставляло чувствовать себя не просто тенью на городских улицах, а полноценным крутым парнем на районе.

Стрелял Джебом из него... раз пять от силы. По волкам, по банке, один раз по крыше, где застряла змея, один раз выстрелил в небо, чтобы пьяный пастух перестал ругаться на корову. Но сейчас — настоящая дуэль. И драгоценный кольт в руке будто чужой.

Напротив стоял человек. Мужчина, выглядевший так, будто сошёл с плаката «разыскивается за самое большое вознаграждение» — Дипиэр, если он, чёрт побери, правильно запомнил. Имя звучало так, будто его придумали по дороге на закате в пыли и боли. Глаза мрачные, лицо, как у человека, который слишком много чувствовал и в какой-то момент просто сжёг внутри всё, что болело. Даже намёка на ухмылку нет. Только пустота и что-то зловеще личное, когда он смотрел на Джебома.

— Ты присвоил себе моего Джексона, — сказал он часом ранее в салуне, без приветствий, без вступлений. Просто встал, просто сказал, просто вызвал на дуэль.

А Джебом? Стоял как идиот, хлопал глазами и думал: «Кто ты, блять, такой?»

— Я тебя не знаю, — ответил он. — И Джексон про тебя ничего не говорил.

— Конечно, не говорил, — сухо усмехнулся Дипиэр. — Потому что он живёт, как будто я мёртв.

И вот теперь адски жаркая улица, толпа зевак вокруг, и невероятное напряжение.

Куда ты влез, Им Джебом? Это не волк, не койот. Это человек, который выглядит так, будто его предали шесть раз подряд, и он решил, что седьмой будет финальным.

И ладонь уже не просто жгло, она предательски тряслась. Кольт тяжелел, а пульс прыгал в горле. Издалека доносился скрип флюгера и грохот вывалившейся двери из салуна — кто-то особенно впечатлительный выкатился на улицу с криком:

— Они сейчас стреляться будут! Внук священника и какой-то хмырь!

Толпа сбегалась, как мухи на сахар (а сахар ли), девчонки Бэмбэма выглядывали с балкона его заведения, смахивая с плечиков кружевные накидки, прикрывая рты веерами и обсуждая, кто симпатичнее.

— Я ставлю на мрачного, у него глаз психованный.

— А я на Джебома, он… ну не знаю… у него руки и задница красивые.

Бэмбэм вышел на улицу сам, то ли в плаще, то ли в халате до земли, и с таким выражением лица, будто сейчас не дуэль, а публичное вскрытие его деловых бумаг.

— Джебом, милый, тебе солнце в голову ударило? — попытался он, остановившись почти между ними. — Мы ещё в городе разве что заведение с мужскими трагедиями не открыли... Я ведь просто хочу, чтобы все были в безопасности и платили вовремя!

— Уйди, Бэм, — буркнул Джебом, — не вовремя.

— Да я чувствую, что не вовремя! — Бэмбэм всплеснул руками. — Но можно хотя бы понять, что за пыльный принц тут на тебя зуб точит? Кто он вообще?

— Он... говорит, он парень Джексона.

— Что? — Бэмбэм искренне приподнял бровь. — Первый раз слышу, а я с Джексоном… хм, мы достаточно близки. Знаешь, бизнес, общие интересы. Он бы что-то сказал…

Но Дипиэр — или как бы он там себя ни называл — не шевелился. Он стоял, будто врос в раскалённую улицу, с лицом каменным, и глазами, в которых копилось что-то пострашнее ярости. Тихая, хроническая усталость того, кто пережил себя.

— Я не его прошлое, — замогильно проговорил Дипиэр. — Я тот, кого он хочет забыть, а ты пытаешься стать его настоящим, но даже не представляешь, насколько сильно ошибаешься в нём.

— Я?.. — Джебом едва не закатил глаза, потому что откровенно не понимал, что тот несёт. — Да мы вообще с ним... ну… это всё сложно, ладно?

— О, это видно, — тихо, без насмешки, но с констатацией боли.

И вдруг, как по сигналу, за спиной Джебома раздался голос:

— Прекратите эту дурь, пока я не всыпал обоим пинков, как в пятьдесят первом!

Дед Пак в шляпе, с тяжёлым крестом на груди, шёл к ним уверенно с винтовкой в руках и суровым выражением на лице, в котором читалось только одно: «Хватит мне тут позорище устраивать».

— Дед, не лезь, — прошипел Джебом, не оборачиваясь. — Это не твоё дело.

— Всё, что связано с твоей задницей и дурацкими решениями — моё дело, — рыкнул старик. — Ты хотя бы знаешь, кто это?

— Нет.

— Вот и я нет. А стреляться с тем, чьё имя звучит как диагноз — идиотизм.

Толпа хихикнула, но быстро стихла, когда Дипиэр медленно вынул из кобуры пистолет. Не поднял, просто молча держал.

— Он не шутит, — тихо сказал кто-то из зевак, — глаза у него такие страшные.

Джебом не отвёл взгляда. Плечи болели от напряжённых мышц, кольт дрожал, будто у него тоже началась лихорадка. И вдруг ему показалось, что всё вокруг не по-настоящему. Слишком жарко, люди слишком близко. Слишком громко стучит сердце в груди. И всё же он не мог уйти, не когда на него с непомерным любопытством пялится почти весь Делулу Таун. Потому что отступить — значит признать, что всё это про Джексона. Что в этом действительно есть что-то личное. Что у Джексона правда был кто-то настолько ценный до него, о ком он молчал.

— Я всё равно не буду стрелять первым, — сказал Джебом. — Так что либо ты уйдёшь, либо…

— Либо ты меня убьёшь, как сделал он, — договорил за него Дипиэр. И впервые в голосе прозвучало что-то настоящее.

Джебом вдруг ясно понял, что должен ответить: «Хватит, довольно. Мы же оба не психи, мы же взрослые люди, мы можем это обсудить».

Он уже разжал губы и заговорил:

— Слушай, может, хватит этой ерун…

— РАЗ.

Кто-то выкрикнул из толпы, резко, отчаянно, будто боялся, что момент ускользнёт. И тут же, будто у города начался коллективный нервный срыв, посыпались голоса:

— ДВА!

— ЭЙ, КТО СЧИТАЕТ?

— НУЖНО СЧИТАТЬ! НА ДУЭЛЯХ ВСЕГДА СЧИТАЮТ!

— ТРИ!!!

Звук выстрела был не громким, скорее, резким и коротким, как пощёчина. Воздух дёрнулся, дрогнула пыль, где-то ахнули и заржала лошадь, а кольт в руке Джебома остался тяжёлым, как груз вины, хотя он даже не нажимал на курок.

Он не сразу понял, кто выстрелил, но Дипиэр стоял с вытянутой рукой, убивая сомнения. Его лицо, всё ещё бесстрастное и мёртвое, впервые будто ожило ужасом или облегчением — не поймёшь. А потом Джебом почувствовал, что что-то не так, в ушах только звон, ладонь бессильно разжалась, роняя кольт. А солнце — злое, беспощадное солнце — вдруг стало совсем невыносимым.

Джинён стоял в дверях своего салуна, как стоял тысячу раз — чашка кофе в руке, усталость в спине и ощущение, что сегодня ничего особенно не случится. Он уже приготовился скучать, пока город живёт своей ленивой, слегка пыльной жизнью. Но потом этот чужак — мрачный, будто сшитый из злости и теней, вызвал Джебома на дуэль.

Джинёна так сильно это потрясло, что он не смог вымолвить и слова протеста, он не остановил, не вмешался, хоть и казалось должен был. Ведь и сердце ёкнуло сразу, кричало что это неправильно, что так не делают. В их городе дуэли не просто запрещены, но и строго караются законом, от бешеного штрафа до отсидки под надзором Намджуна, а то и виселицы. Чужак, разумеется, этого всего не знал и все вокруг него настолько оторопели, что не спешили посвящать в такие детали уклада их жизни.

Джинён просто понял — нужно найти Джексона, и срочно.

Седлать коня он стал на ходу, чуть ли не впрыгивая в седло, едва забросив на себя куртку. Он даже не закрыл за собой двери салуна — пусть ветер сам решает, закрывать их или нет. Плевать. Главное успеть.

Джинён скакал, не разбирая дороги, подгоняя лошадь так, как не делал уже лет десять. Сердце билось где-то в горле, и полное непонимание, почему Джексон никогда не был замечен в компании такого мрачного запоминающегося типа. Но даже если тот и врал, то серьёзности дела это не меняло.

Он почти доехал до поворота на Мэджик Лэнд, как вдруг заметил знакомую фигуру в седле. Спокойную, даже расслабленную.

— Джексон! — закричал Джинён, притормаживая так резко, что конь почти встал на дыбы. — Джексон, мать твою, стой!

Тот поднял взгляд, чуть приподняв шляпу:

— Ты чего, Джинён? Горит где?

— Горит? — выдохнул Джинён, подлетая ближе. — У тебя в жизни горит, вот что! В городе дуэль! Джебом и какой-то псих с именем, как у лошадиной болезни, Дипиэр или Дипиурь, чёрт его дери!

Джексон выпрямился в седле, как будто кто-то ударил его под рёбра.

— Кто?

— Он сказал, что ты его парень. Ну, был. Или что-то в этом духе. Джексон, он вызвал Джебома стреляться, потому что считает, что ты его предал, или бросил, или забыл, или… я не понял. Он мрачный до чёртиков и вообще не шутит. И они уже на улице.

Джексон на удивление в ответ молчал. Обычно у него всё было быстро — ругательство, приказ, резкое движение в сторону решения проблемы. А сейчас просто застыл, брови сошлись, лицо побледнело.

— Какой, нахер, Дипиэр?.. — прошептал он. — Я не знаю никого с таким именем.

И тут словно вся прерия решила напомнить, что её тишина всегда была иллюзией. До них донёсся звук выстрела. Всего один, чёткий, резкий, издалека.

Джексон не стал больше ничего спрашивать. Развернул Кинга, резким движением загоняя шпоры в бока и сорвался с места так, что под копытами взметнулась буря. Джинён развернулся следом, пыль летела в лицо, и сердце уже сжималось от плохого предчувствия. Потому что, когда призраки прошлого возвращаются, они не стучат. Они стреляют.

Chapter Text

Сынхён в этот день чувствовал себя особенно живым. Такое происходило нечасто, но всегда по особым поводам. Например, сегодня в обед он зашёл к госпоже Чон за бобами с острыми перцами и сидел у окна банка, уплетая их с тем благоговением, с каким другие, более слабые духом, ели десерты.

Когда раздался выстрел, Сынхён не вздрогнул, просто аккуратно положил ложку на блюдце, промокнул уголок рта салфеткой завернутой за воротник, и подумал: «Ну наконец-то».

Он выскочил на главную улицу как есть — с развевающейся салфеткой и рулеткой в руке, глаза его горели, как у человека, который увидел божий знак в виде свежей бизнес перспективы. На земле с перекошенным лицом и рукавом, пропитанным кровью, лежал Джебом.

Джебом! Свеженький, полный жизни и... возможно, ненадолго. Сынхён уже начал прикидывать, подойдёт ли тому кленовая лакировка или тот самый гроб с мозаикой, что он припрятал на случай кого-то особенно симпатичного. Подумал, не стоит ли выкатить его на тележке, чтобы сразу и показать, и попрощаться. Пока тело ещё тёплое. Но не тут-то было.

С топотом копыт на улицу влетел Джексон, как вихрь из пыли, власти и тревожных чувств. За ним Джинён — тот всегда выглядел так, будто хочет тушить город, накрыть одеялом и дать всем чаю. Толпа расступилась, будто почувствовала нечто большее, чем просто последствия ужасной дуэли.

Ах, вот оно… любовный треугольник. Или квадрат? — сладко подумал Сынхён. Осмотревшись, он заметил фигуру стрелявшего, того, кто выглядел как заправский бандит, как беда или траурная рамка на листовке. Холодный, мрачный, с глазами, в которых смерть сидела, как дома. Из толпы донеслось имя «Дипиэр». Что ж… звучит по вкусу гробовщику, достаточно смертоносно. Сынхёну очень понравилось.

Тем временем Джексон опустился на колени рядом с Джебомом и прижал к его ране что-то похожее на красивый шёлковый платок (Сынхён отметил, что тоже хотел бы себе такой), к ним в беспокойстве подбежал Бэмбэм, а рядом с ним худющая девица с голосом слишком низким, чтобы на деле девицей являться.

— Успокойся, Джексон, — раздражённо махнул Бэмбэм. — Это всего лишь рука. Не ты первый, не ты последний, кто за него волнуется. У нас есть бинты и кое-какое непроверенное пойло, справимся. А ты, раз уж он в порядке, иди, разбирайся со своими… м-м-м… душевными воспоминаниями.

Он кивнул на Дипиэра, который стоял немного в стороне, будто ждал, пока эмоции улягутся, и кто-нибудь крикнет: «А теперь давайте все поговорим!»

Сынхён, воспользовавшись минутной неразберихой, присел рядом с Джебомом, достал рулетку и уже потянулся к его ноге, чтобы снять начальные мерки. Ну а вдруг! Рука — это только начало. Бывали случаи. Заражение. Столбняк. Криворукий лекарь. Да всё что угодно.

— Эй! — шикнул на него Бэмбэм. — Он жив, ты чего творишь?!

— Я ничего, — ответил Сынхён почти невинно. — Просто прикидываю. Размеры лучше снимать при жизни. Да и тела живые теплее и податливее, знаете ли.

Худющая девица взвизгнула и отбросила его, как муху.

Сынхён отлетел, но обиду не затаил, он вообще не таил ничего, кроме коллекции крышек от гробов за прошлое десятилетие. Встал, отряхнулся и пошёл обратно к банку. Там остался его обед, и он ещё не доел перец. Но, уходя, он бросил последний взгляд на Джексон и Дипиэра.

Те стояли как два памятника на могиле одной большой, безвозвратно ушедшей любви.

Вот бы и их потом рядом положить… «Эх, мечты!» — подумал Сынхён, улыбнулся своей профессиональной жуткой улыбкой и ушёл, как всегда, незамеченным.

Chapter Text

Он пришёл в себя под шелест ветра и тихий, мерный скрип, словно где-то качались ворота или колыбель. Запах был знакомый — сухая солома, вечернее солнце, выветрившийся табак. И что-то пряное, как заварка от головной боли, которую часто готовил дед Пак.

Джебом медленно открыл глаза. Свет был мягкий, вечерний, словно весь день прошёл, пока он плавал в чёрной воде забытья. Потолок над ним был деревянный, с тёмными балками и паутиной в углу. Он знал этот потолок. Он видел его уже много раз, просыпаясь в постели Джексона.

Он попытался пошевелиться и правая рука сразу отозвалась тупой, горячей болью. Тугая повязка шла от плеча до локтя. Перевязано плотно, аккуратно. Не сам Джексон, значит — кто-то из его людей. В горле першило и он шумно сглотнул и дёрнулся, хрипло пробормотав:

— Воды…

— Сейчас, — раздалось рядом.

Джексон сидел на низкой скамеечке у кровати. Сгорбленный, с тенями под глазами, пальцы сцеплены так, будто он всё это время только и делал, что молился, хотя, зная Джексона, молился он вряд ли. Но выглядел именно так. Джексон налил воду из кувшина в кружку и поднёс к его губам. Джебом пил медленно, с жадной осторожностью. Горько — точно травы или какой-то отвар. Он чувствовал, как жидкость прокатывается по горлу, возвращая реальность.

— Что… — начал Джебом, но голос подвёл. Он не знал, с какого вопроса вообще стоит начать.

— Не надо, — тихо сказал Джексон. — Пока не надо.

Он не смотрел в глаза. Казалось, он боялся прочитать в них то, что сам ещё не готов озвучить. Или боялся, что Джебом прочтёт что-то в ответном взгляде.

— Ты потерял много крови, — продолжил Джексон. — Но ты жив. Слава... всем богам. Или кому угодно.

Он отставил кружку, медленно, будто не хотел делать резких движений. Потом поднял руку и мягко провёл пальцами по волосам Джебома, ласково, будто проверяя, точно ли он не привиделся.

— Я расскажу тебе всё, Джебом, — сказал он глухо. — Обещаю. Только не сейчас. Отдохни, тебе нужно время.

Джебом хотел сказать, что ему не нужно никакого времени. Что он хочет знать, кто это был, почему он сказал, что Джексон — его. Почему в его голосе была такая боль, и почему Джексон теперь смотрит, будто вся эта боль отзывается внутри него тоже. Но он промолчал, оставляя все разрывающие голову и сердце вопросы при себе. Джебом прикрыл глаза, чувствуя, как Джексон положил руку ему на лоб, а другой осторожно накрыл его перебинтованное плечо.

— Всё будет хорошо, — почти шёпотом.

И Джебом снова погрузился в темноту, уже без страха. Где-то глубоко внутри шевелилось подозрение, что на самом деле всё не будет хорошо. Но если Джексон рядом — можно хотя бы попытаться представить всё в других красках.

Chapter Text

Джинён сидел в темноте салуна в одиночестве и методично напивался. Второй день он не принимал посетителей и не открывал ставни, и ему было плевать на упущенную выгоду. Он чуть не потерял двух друзей разом и не был уверен, что теперь хоть что-то наладится. Пусть Джебома он знал не так долго, но уже прикипел к нему сердцем, ну а Джексон… Они столько вместе прошли за эти года, что он стал не просто другом, а братом. И за них обоих было неспокойно.

Когда они примчали на место дуэли, и Джексон упал к Джебому, пытаясь понять, жив ли он, Джинён присмотрелся к стрелку. Он не узнал его, когда торопился к Джексону, было не до того, чтобы разглядывать, но он и не показался знакомым. Но сейчас лицо странника изменилось, стало мягче, в нём появилась надежда напополам с отчаянием, и Джинён не сдержал ошарашенного выдоха.

— Кристиан?..

Джексон услышал, резко обернулся и мертвенно побледнел. Одному Богу известно, что пронеслось у него в голове, но о Джебоме он будто бы забыл и медленно поднялся, сделал два шага в сторону Дипиэра-Кристиана и застыл, только губы беззвучно шевелились, словно он читал молитву. Вот только Джинён знал, что Джексон никогда ничего не просил у Бога.

Они так и стояли друг напротив друга, не говоря, смотря друг другу в глаза, Кристиан — с тоской, Джексон — в ужасе. Они не слышали возбужденного шёпота толпы, не замечали, что Джебома оттащили к лекарю, а Бэм бросил попытки до Джексона докричаться. И Джинён, как дурак, стоял тоже, суеверно боясь, если он пошевелится, произойдёт что-то страшное. И он оказался близок к истине.

Кристиан не выдержал напряжения первым, вся суровость сошла, когда он попытался улыбнуться, будто бы робко и заискивающе.

— Джексон, я вернулся к тебе. Я так…

Договорить он не успел. Джексон молниеносно достал револьвер, но направил его, на удивление, не в сторону Кристиана, а на пастора. Тот аж икнул и прижал к себе ружьё.

— Пастор, будьте добры, позаботьтесь о своём внуке, раз вы не смогли предотвратить трагедию, — Джексон говорил голосом, который Джинён предпочел больше никогда не слышать. Тихий, ледяной, убийственно спокойный. Таким голосом зачитывают смертельные приговоры.

Спорить старик Пак не стал и припустил в ту сторону, куда Джебома унесли. Следом раздался выстрел — Джексон пальнул в небо, а потом обвёл взглядом толпу.

— Разошлись. Здесь не на что смотреть. Думаю, никто не хочет, чтобы шериф узнал, что вы подстрекали их стреляться. А ты, — теперь он перевёл револьвер на Кристиана, — вперёд, и чтобы я видел твои руки. Вспоминай, где салун Джинёна, вести тебя никто не будет.

Джинён был ошарашен не меньше, чем горожане, не меньше, чем Кристиан, у которого с лица сошла вся надежда. Джинён даже не успел задать вопрос, как Джексон вцепился в его руку чуть пониже локтя. Он весь дрожал.

— Пожалуйста, не дай мне сотворить непоправимое, — он шепнул это едва слышно, с отчаянием, и Джинён не мог оставить его одного в таком состоянии, даже если он не хотел быть свидетелем их разговора.

Все эти года они не говорили о Кристиане. С того самого дня, как он исчез, Джексон ни с кем не делился своей болью, а на любые попытки обсудить случившееся вставал и уходил. Он вообще почти перестал разговаривать, начал каждое воскресенье приезжать в церковь, а в остальное время запирался на ранчо, делая лишь самое необходимое. Это было тяжёлое время и для Мэджик Лэнда, и для Делулу Тауна — Джексон не устраивал своих праздников и не оплачивал городские, его ковбои теперь больше проводили время в салуне, чем на ранчо, и приносили с собой его же мрачное настроение, отравляя этим весь город. Казалось бы, один человек, а как он повлиял на всех тем, что перестал появляться на публике. Джинён слышал, что пастор сам ездил к нему с попытками обсудить и образумить, но и у него ничего не вышло. Как и не вышло у нескольких следопытов (об этом Джинён узнал от девочек Бэма) найти хоть какие-то следы Кристиана, хотя бы подтверждение — жив он или мёртв.

Спустя ровно год с дня пропажи, ночью в Мэджик Лэнде полыхал огромный костёр, видимый на много миль вокруг. Джинён не знал, был ли он погребальным, сжигал ли Джексон свою прошлую жизнь и чувства, или вещи Кристиана, но на следующий день он влетел на Кинге в город при полном параде — ковбойская шляпа была украшена цветами, как и грива Кинга, на ремне держался то ли шлейф, то ли полуюбка из тяжёлой переливающейся пурпурной парчи, которая красиво закрывала круп коня. Джексон был в настроении, Джексон смеялся как раньше, обнимался с горожанами, и казалось, что этого ужасного года и не было. Как не было и Кристиана.

Именно поэтому о нём забыл и Бэм, и Джинён, и он же ничего не рассказал о нём Джебому, когда тот спрашивал. Джексон сделал всё, чтобы выкорчевать его из своего сердца, попутно стерев о нём память у целого города.

И вот он вернулся. И сделал то, что Джексон вряд ли будет готов простить.

В салуне, растеряв всю свою уверенность, Кристиан сел за столик, пока Джексон торопливо схватил первую попавшуюся бутылку виски, зубами вытащил пробку и присосался к горлышку. Джинён отошёл в тень, чтобы не мешать им быть откровенными, но при этом следить. Джексон же его просил. Правда, Джинён не был уверен, от чего именно он должен Джексона уберечь. Неужели он готов… Вернуться?

Виски в бутылке стремительно исчезал, но всё же Джексон оторвался от горлышка, вытер рот тыльной стороной руки и перевёл взгляд на Кристиана.

— Теперь объяснись. И тебе же лучше, если это будет звучать вроде «меня похитили и увезли за океан, поэтому я так долго искал дорогу домой» или «меня держали в рабстве, только сейчас удалось сбежать».

— Нет.

— Нет? Тогда что же? Советую тебе быть честным со мной.

Все знали Джексона как весельчака, щедрого любимчика города, который никогда не скупился ни на золото, ни на доброе слово для всех живущих в Делулу Тауне. Ему прощали чудачества не столько за деньги, сколько за искреннюю любовь к окружающим, за стремление помочь и проявление чуткости ко всем и каждому. И если кто-то и считал его сумасшедшим или грязным, то какое Джексону было до этого дело. Но горе тому, кто забывал или не знал, что за юбками, кружевами и дурацкими выходками оставался скорый на расправу человек. Он не терпел ложь и бессмысленную жестокость, у него были свои принципы и правила, и если покушались на то, что принадлежало ему, будь то корова, работник на ранчо или город, он не колебался.

Кристиан явно этого не забыл, поэтому не спорил и не повышал голоса. Он был бледным, но всё равно смотрел с болезненной решимостью и звериной тоской.

— Меня призвали духи.

Это был миг абсолютной тишины, даже Джинён затаил дыхание, сдерживая желание крикнуть «ты, чёрт тебя дери, серьёзно?!» Джексон в недоумении посмотрел на Джинёна, словно пытался спросить, не ослышался ли он.

— Духи?..

В следующую секунду Джексон взревел разъярённым гризли, бутылка полетела в дальнюю стену, и никого не задело ни осколком, ни каплей. Джинён мог бы вмешаться, но понимал, что ещё не время. И что стоит разбитая бутылка виски против разбитого сердца друга?

— А твои духи сказали тебе, что буду чувствовать я?! Сказали, что каждый день я буду постепенно терять надежду хоть раз увидеть тебя? Что я буду сходить с ума?..

Джексон бушевал. Перепрыгнув через стойку, он перевернул ближайший к себе столик и раскидал стулья, вымещая ярость на мебели. Джинён понимал, что если не это, он просто пристрелит Кристиана, поэтому терпеливо стоял на месте. Ему подумалось, что, может, Джексон ничего и не забыл за эти пять лет, не отпустил свою боль, поэтому был в таком бешенстве. Но неужели его чувства к Джебому не были настоящими? Или это просто злость и обида на потерянные годы… Джинён не знал, он просто хотел, чтобы всё это закончилось.

Кристиан смиренно сидел, не отводя взгляда и тоже не пытаясь успокоить, хоть мимо него и летали стулья и трещало дерево. Только когда Джексон остановился, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя, Кристиан снял шляпу и встал.

— Джек, пожалуйста, выслушай меня.

Это было его ошибкой. Джексон ещё не был готов воспринимать хоть что-то, и Кристиану следовало бы заткнуться и встать на колени. Джексон вскинул руку с револьвером, и Джинён подался вперёд, готовый его остановить, если что.

— Не хочу ничего знать. Убирайся и никогда больше не возвращайся в мой город. Если увижу тебя ещё хоть раз, клянусь, я пристрелю тебя как бешеную псину.

— Ты больше не любишь меня?

— Я не умею любить мертвецов, — если до этого Джексон просто угрожал, то теперь взвёл курок. — Не испытывай моё терпение, если не хочешь стать мёртвым не только для меня.

— Джексон! — теперь Джинён понял, о чём Джексон просил. На его окрик тот вздрогнул и опустил руку.

Кто знает, может, они бы нормально поговорили с Кристианом и тот получил прощение, если бы он по возвращению не решил пристрелить нового возлюбленного Джексона. И ему стоило молиться, чтобы Джебом выжил, потому что Джинён знал — ради мести Джексон найдёт его и в аду.

Возможно, Джинёну было бы жаль Кристиана — ему не дали объясниться, не исключено, что причина его исчезновения действительно была серьёзной. Он ведь стремился обратно в Делулу Таун, к Джексону, мечтал его увидеть, и сейчас на его лице отчётливо читалось отчаяние из-за такого поворота и рухнувших надежд. Но неужели за все эти года он не мог отправить хоть какую-то весть о себе? Всё же Джексона Джинёну было куда больше жаль, он даже не мог представить, что тот пережил тогда и переживал сейчас.

Кристиан сделал шаг. Не в сторону выхода, а к Джексону, и чёрт знает, как бы всё обернулось, если бы с улицы не донесся топот копыт и нервное ржание. Звон шпор, удар по дверям салуна — и перед ними оказался шериф Мин.

— Ни с места, ты арестован!

Шериф сориентировался моментально и направил револьвер на Кристиана, и тот даже поднял руки, но вдруг Джексон сделал шаг, закрывая его собой.

— Юнги, не надо.

Джинён перестал что-либо понимать, Кристиан, судя по его лицу, тоже. Но на Мина это не подействовало, и оружие он не опустил.

— Джексон, отойди, иначе пойдёшь с ним как соучастник.

— Если надо, я возьму его вину на себя.

— Весь город видел, как он стрелял, доказательство — кровь на дороге. За нападение он должен быть осуждён и повешен.

Снова миг абсолютной тишины, после которой Джексон глубоко вздохнул и подошёл, ткнувшись грудью в дуло.

— Я заплачу любую цену, но, прошу тебя, Юнги, не убивай его. Он больше никогда не вернётся в город. Если вдруг попытается, я сам его пристрелю.

Шериф задумался, раздражённо цыкнул и резко убрал револьвер в кобуру.

— Джексон, чёрт тебя дери, ты не можешь везде разбрасывать деньги и думать, что тебе позволено преступать закон. Я не хочу ссориться с тобой, но он должен быть наказан. Люди должны видеть, что правосудие существует.

— Накажи его. Но не смертью. Если надо, я помогу, возьму на себя роль палача и высеку его на площади перед всеми. Что угодно, Юнги, но…

— Я согласен на любое наказание, — Кристиан тихо подал голос, на что Джексон резко обернулся и рыкнул.

— Закрой рот. Я делаю это не ради тебя.

— Господь… — Мин простонал и потёр глаза пальцами. — Мне нужно выпить. Джинён, плесни мне текилы. Джексон, свяжи своего сраного стрелка. Я буду принимать решение только после пары стопок. Но, Джексон, если тот ковбой умрёт из-за ранения, никакая твоя протекция не поможет, ты понял?

— Что угодно, Юнги. Спасибо, я у тебя в долгу.

Chapter Text

— Да бред же!

Раздался тихий смех, на что Джексон задумчиво пожал плечами и, не чокаясь, опрокинул в себя стопку. Текила обожгла глотку, и он поморщился. Обычный вечер на ранчо перестал доставлять удовольствие, и он на какую-то долю секунды пожалел, что вообще их позвал.

— Скажешь, я херню несу? — Джинён заговорил неожиданно серьёзно, что даже Бэм замолчал.

— Нет, но и деталей не знаешь.

— Я тебя умоляю, кому ещё их знать, кроме него? — Бэм засмеялся в голос и щедро разлил снова и по стопкам, и на импровизированный стол из ящика. Джексон не возмущался. Его гораздо больше волновало то, что эти двое несли.

После такого неожиданного и тяжёлого возвращения Кристиана прошло больше месяца, и почти всё устаканилось. Но в том-то и было дело, что почти. Джексон видел, что Джебом грыз себя изнутри, чаще находил отмазки, чтобы не заглядывать к нему. Снова. И снова начал бегать в город. Джексон так и не понял, когда тот успел с Джинёном так спеться, но после выяснения отношений в прошлый раз, просто принял их дружбу как должное.

— Спроси у своих девиц. Кажется, у них он бывает даже чаще, чем у меня, — Джинён поморщился. — Ты хоть говорил с ним?

— А толку? Он сказал, что его это не касается и всё. И хер заставишь же выслушать, — Джексон снова выпил.

Впору было беспокоиться, что кто-то из ковбоев так засел у него в мыслях и сердце, но проникновенные признания, которые он услышал в разговоре Джебома с Джинёном, скреблись под рёбрами. И он сам был готов выть от тоски койотом, лишь бы только всё вернулось на круги своя. Он не хотел цепляться за слова, но пьяный мозг споткнулся о то, что звучало не так, как ему хотелось бы.

— Что он вообще забыл в борделе?!

Прозвучало с наездом, но Бэм лишь закатил глаза и пожал плечами.

— Они точно не работают. Иначе бы я точно узнал и поимел прибыль. А остальное не моё дело.

— Нечестно! — Джексон обиженно протянул и вместо текилы потянулся к лимонаду. Пить расхотелось, а вот избавиться от горечи во рту очень переслащённым и одновременно кислым напитком было самое то.

— Хочешь, чтобы я шпионил за твоим ковбоем? Так влюбился? — Бэм хохотнул, а потом подмигнул и самодовольно протянул: — Я в любовные дела не лезу. Это убыточное предприятие.

— Я бы заплатил, — Джексон со вздохом откинулся на кресле-качалке и насупился.

Кинга было проще понять, чем Джебома, а все говорили, что у жеребца Джексона норовистый характер. Абы кого он к себе не подпускал. Как и Джебом. Пьяное сознание подкинуло это сравнение, и Джексон тихо и пьяненько засмеялся себе под нос. Нужно было взять себя в руки.

— Репутация дороже. И не ляпни такое при Мине. Если разозлишь её, даже я тебя не смогу защитить, — Бэм посмеялся и добавил более миролюбиво: — Уверен, будь что-то тревожное или плохое, она бы рассказала. Ты же знаешь, Мина более боевая, чем все твои ковбои и штат шерифа.

Джексон кивнул и попытался отогнать непрошеные мысли. Лучше уж он просто поест, освежится лимонадом, а вечером поговорит. Не нужно было тянуть. Раз уж он смог объездить Кинга, то и с характером Джебома справится.

Ещё бы эта уверенность продержалась до темноты. Чем ближе было то время, когда Джебом приходил к нему, тем больше Джексон ощущал волнение и дрожь. И когда дверь приоткрылась, он затаил дыхание. Джебом зашёл какой-то очень сконфуженный. И выглядел он так, будто пылал до кончиков ушей. Джексон настороженно замер. Тот двигался неловко, укутался в длинный джексонов халат после купаний, и прижимал что-то к груди.

— Мне нужно начать волноваться? — он попытался разрядить обстановку шуткой, но Джебом замер, растерянный и испуганный, будто дикий зверь, и беспомощно моргнул, прежде чем неопределённо пожал плечами.

— А есть причины? — он вздохнул, и Джексон не выдержал.

— Ты мне скажи. Мне казалось, мы всё обсудили, а ты стал только дальше. Я же извинился, и то, что касалось Кристиана, было в прошлом, а не сейчас. Я…

— Я не хочу стать таким же прошлым, — Джебом перебил.

Он запахнул ворот халата поплотнее, и Джексон только заметил у него какую-то очень длинную и сияющую в свете лампы серьгу. Он невольно засмотрелся, заметил блеск на шее, но гораздо больше захватывало другое. Джебом прижимал к себе картонный квадрат, чисто под граммофонную пластинку.

— Хочешь послушать? — Джексон попытался собраться, чтобы объяснить, что он и не думал хоть конгда-нибудь делать Джебома прошлым. Ему было хорошо и комфортно с ним.

— Ага.

Джебом ответил коротко и лаконично, после чего отошёл запустить граммофон. И прежде чем установил иголку на пластинку, отчаянно выдохнул.

— Только прошу, не смейся. Я и сам чувствую себя глупо.

Джексон не успел спросить, о чём он, когда за скрипом и шипением пластинки заиграла музыка. Томная, тягучая и горячая, как их ночи. Джебом со вздохом скинул халат, оставаясь в чем-то очень странном. Тонкие ткани, кружева и газ. Джексон засмотрелся на то, как в просветах ткани мелькало загорелое тело, и когда Джебом начал двигаться в танце, забыл обо всём.

Джексон не знал, кто его учил, но грации, пластики и эротики в движениях у Джебома было больше, чем у любой из девочек Бэма. И когда тот оказался около кровати и упёрся в неё коленом, Джексон притянул его к себе. Джебом и без этого был невозможным, а этот вечер Джексон вообще не знал, как сможет забыть. Может это ему стоило бояться, что однажды он станет для Джебома прошлым?..