Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Если подумать, выбор недвижимости в качестве жилья на возвышенности, у воды, возможно, покажется нелепым. В итоге же, никакое другое место и не подошло бы. Уилл счел это каким-то новым видом извращенной сентиментальности, рожденной от их спасения: желание и нужда жить в сомнительных уголках мира.

Но вот они: в белом двухэтажном доме, построенном на обрыве, с захватывающими дух видами на океан — другой, более теплый, чем тот, который почти поглотил их навечно годом ранее. И пусть это было не единственное здание на мили вокруг, его все равно можно было считать уединенным, ведь добраться до него — та еще боль в заднице. Едва покрытая, узкая дорожка — но достаточно широкая, чтобы один автомобиль мог проехать, — откалывается от внутренней части прибережной проездной дороги и извивается, как лента, прямо до их ворот. Обветренные камни по обеим сторонам угрожают целостности покрышек и бамперов. Уровень постоянной грязи опасно достигает лодыжек. Как-то Уилл попытался проехаться на велосипеде по крутому склону дороги и почти потерял сознание на полпути вверх.

Случайные туристы, путешествующие между курортными городками, иногда останавливаются у дороги и фотографируют колоритный дом на обрыве вдали. Уилл не против. Застенчивые или ленивые, они никогда не удосужатся проделать весь путь наверх. А вот любопытные могут, но обнаружат, что ворота заперты, обмотки скреплены, а взгляд двух недавно принятых в семью полумастифов Уилла явно недружелюбный. Если какой-то бедолага и сможет пробраться сквозь эти препятствия и встретится с хозяевами дома, — Уилл даже и думать об этом не хочет. Океан не особо придирчив к тому, что в него кидают.

А вот со стороны океанского берега все по-другому. Там дом раскрыт широкому, дикому миру — их миру. Высокие окна вдоль накрытого крыльца выходят на многоярусный каменистый сад с выносливыми травами и суккулентами*, испещренный дорожками, соединяющимися прямо у лестницы. Лестница со своей сотней опасных ступеней падает и падает вдоль обрыва до пляжа с черным песком внизу.

Именно на крыльце по вечерам Уилла охватывало полнейшее неверие. После долгого легкого дня он оказывался там, тихо сидящий со стаканом чего-то мягкого и хорошо выдержанного. Увенчанный миллионами звезд похоронный саван ночи опустился над скалами и волнами. Сзади него, внутри дома, сквозь высокие распахнутые окна виден яркий свет, доносится запах открытого огня и звуки фортепиано, на котором Ганнибал играет… ой, да что угодно, что придется ему по вкусу. В последнее время это была «Серенада» Шуберта**. Ноты плавно выплывали сквозь переплетения тюли, мимо крыльца и к темному океану, пока Уилл сидел и раздумывал, насколько это все невозможно и сказочно. Иногда он сотрясался от тихого смеха, пока слезы не начинали стекать по лицу. Он надеялся, что Ганнибал никогда не застанет его в таком виде.

По утрам Уилл отправляется на пробежку по обрыву. Иногда он останавливается, чтобы вобрать в себя подвижные облака и постоянно меняющийся цвет волн, или чтобы поглядеть на какую-нибудь нагретую солнышком ящерицу, бредущую по своим делам. По возвращении домой он приветствует собак и, — что случается чаще, чем наоборот, — идет на край ступеней и рассматривает Ганнибала внизу на пляже.

Как только Ганнибал оправился, то начал плавать почти каждый день, несмотря на погоду. Зимой в гидрокостюме, сейчас, когда позднее лето смягчило воду, — в черных плавках. Уилл обычно застает его во время последнего заплыва сквозь волны: крохотная удаленная фигурка плывущего человека под просторным безоблачным небом. Этот вид становится для Уилла причиной каждодневных трудностей: Ганнибал, кажущийся в каком бы то ни было виде таким незначительным, вызывает у него сильный приступ когнитивного диссонанса.

Утренняя рутина заканчивается так: Уилл ждет, пока Ганнибал закончит плавать, высушится, оденется и преодолеет ступени. Наверху Ганнибал приветствует Уилла галантным поцелуем, сохраняя при этом спокойное дыхание. Подчас он приносит Уиллу подарок из подножья: перо, перламутровую ракушку, выгоревший на солнце череп какого-нибудь морского создания, а однажды — осколок того, что было или не было старинным глиняным сосудом. Уилл хранит эти дары в ящичке прикроватного комода и разглядывает их один за другим, будто это ключики к разгадке тайны.

Нынешний день начался с отличного солнечного утра. Небо чистое, а ровные волны двигаются в размеренном ритме, как глубокое дыхание. Отчего-то Уилл решил прервать свою пробежку. Может, это просто прихоть, а, может, — спонтанное желание «поиметь» любовь Ганнибала к ритуалам. Он разворачивается обратно милю спустя, загоняет собак домой, затем направляется вниз по ступеням, к пляжу.

Он появляется как раз вовремя и, что самое удачное, незамеченным. Ганнибал закончил свой заплыв и сидит спиной к Уиллу на груде камней, все еще скрытый от солнца в спадающей от обрыва тени. Уилл останавливается на последней ступеньке, облокачивается о склон обрыва сложенными руками и смотрит, размышляя.

В своей прошлой жизни Ганнибал занимал главное место, всегда являясь центральным элементом своих изощрений и представлений, которые он затевал. Даже в тюрьме и уж точно во снах и сознании Уилла. Когда же они обнажили друг друга от прикрас, Ганнибал сменил шарады на зрелищность. Здесь, маленький и одинокий, практически голый под ликом скалы, что могла бы раздавить его, и пред волнами, что способны подхватить его по своей прихоти, Ганнибал — всего лишь обычный смертный хищник. Океан кишит ими и привычным для них кровопролитием.

Когда Ганнибал выскальзывает из своих плавок, Уилл приходит в движение. Он стаскивает с себя кроссовки пальцами ног и быстро, осторожно подкрадывается по жесткому черному песку. Ближе и ближе, пока он не может протянуть руку и после небольшой паузы, чтобы насладиться моментом, кладет руку на влажную кожу на спине Ганнибала, как раз над шрамом от метки Мейсона.

В мгновение ока на горле Уилла появляется рука, другая — на его предплечье, и тяжесть присутствия Ганнибала набрасывается на него. Уилл отпрянул на шаг назад, а потом намеренно прижался и оскалился в улыбке.

«Вот так больше похоже», — думает он.

Chapter Text

Уилл не может перестать улыбаться. Он мелко и ломано дышит сквозь крепкую хватку на шее. Он сомкнул обе свои ладони вокруг кисти Ганнибала.

— Какое редкое угощение, — шепот Ганнибала доносится поверх шума волн. Он достаточно близок, чтобы Уилл мог ощутить запах солнца и соли на его коже. Тиски на горле Уилла существенно ослабляются.

— Обычно мне как-то не хочется взбираться обратно вверх по этим ступенькам после шести потных миль, — отвечает Уилл, когда дыхание ему позволяет. — Но я все еще жду моего поцелуя.
Ладони Ганнибала ложатся на плечи Уилла, потом идут выше до шеи, чтобы бережно удержать его лицо. Уилл получает поцелуй. Легкий и быстрый — скорее клевок — оставляет его желать большего.

— Не бегал ты свои шесть миль. Вместо этого ты пришел сюда.

— Ага, я пришел сюда. Чего ты такой нервный? Ты же знал, что это я.

Ганнибал берет Уилла за руку и завлекает за собой вниз, на песок, посидеть рядом друг с другом в остатках тени, поглядывая на воду. Ветер сегодня мягче, теплее. Он танцует краткими порывами над их головами. Волны вспыхивают в лучах утреннего солнца.

— Конечно же, я знал, что это ты. Я думаю, если бы я постарался, то смог бы учуять весь твой путь от вершины обрыва.
Уилл слегка нахмурился и поднял одну руку, чтобы быстро понюхать себя.

— Так плохо?

— Гипербола, — не переживай так. Отвечая на твой вопрос: я подумал, тебе понравилось бы небольшое напоминание о моей природе.
Уилл оглядывает Ганнибала. Он позволяет себе уставиться на его кожу. Мышцы, перекатывающиеся в его плечах, когда он наклоняется назад, опираясь на руки, изгибы длинных, стройных ног, вытянутых и согнутых перед ним. Знакомые очертания его члена. Складки мягкой плоти на его талии. Кажется, Ганнибал совсем не торопится одеваться.

— Я раздумывал о твоей природе, когда это произошло.

— Да? Расскажи-ка.

— Потом. Обещаю, — Уилл наклонился и положил ладонь на живот Ганнибала. Надавил на мягкий пресс.

— Ты снова набираешь вес. В последнее время ты выглядел излишне костлявым.

— Это неизбежно. Зрелость редко добра к мужской талии, — говорит Ганнибал без намека на задетое самомнение. Разумеется, прикосновения Уилла и их цель намного важнее тщеславия Ганнибала. Разумеется, он лишь придвигается ближе, когда Уилл ухватывает его плоть.

— С недавних пор ты стал пристально разглядывать мое тело. Я могу сказать точное число конкретных случаев.

— Я должен был пристально разглядывать его многие месяцы, чтобы убедиться, что оно не умерло. Это как бы вошло в привычку.

— Ты защищал его. Защита и желание обладать часто идут рука об руку.

— Это желание обладать? — Уилл слегка помассировал и ущипнул, не отводя взгляда от лица Ганнибала.

Уиллу не нужен ответ. С остатками тени от обрыва в их уединении, Ганнибал опирается на один локоть, нежась в палящих лучах солнца на постели из черного песка. Уилл ощущает первый слабый толчок возбуждения. Он не может заставить себя прервать контакт. Его рука на коже Ганнибала сворачивается в кулак и вжимается в живот Ганнибала, как в мягкую подушку. Волосы на его пупке все еще влажные и слипшиеся после плаванья. Уиллу хочется потереться о них носом.

— Я вспомнил, как впервые заметил, что у тебя есть животик.

Ганнибал накрыл руку Уилла своей. Его пальцы легко касаются кисти Уилла — ласково, одобрительно.

— Оу? Когда это ты впервые заметил?

— Твой тюремный прикид. Не знал, что на тебе есть хоть грамм жира. Думал, что ты весь сделан из… твердых углов. Это имело смысл. Твои костюмы хорошо тебя скрывали.

— А ты помнишь, о чем подумал тогда?

Уилл пытается собрать разрозненные воспоминания в отчетливое целое. Что поразило его тогда, поражает и теперь.

— Я подумал о том, каким образом сформировалась эта пухлая и обыкновенная часть тебя: хотя бы частично, из мяса твоих жертв.

Ганнибал затих ненадолго, устремив взгляд на океан. Его рука исчезла с руки Уилла, потянулась вверх, чтобы огладить шрам на его щеке.

— Эта мысль омрачила тебя?

— Меня омрачил факт, что это была, на клеточном уровне, работа Природы согласно ее замыслу. И не важно, откармливаешь ли ты себя человеческим мясом, или акула схватит тебя во время твоего заплыва и разорвет твой труп. Это одно и то же. Одна жизнь перетекает в другую. Как и задумано.

Ганнибал улыбается, теперь он вновь глядит на Уилла.

— В суровой правде Природы можно найти много прекрасного. И чем больше мы видим, тем слабее становится вуаль человеческой морали.

Уилл водит ногтями по животу Ганнибала. Он вспоминает о стихе, что Ганнибал прочитал ему пару недель назад.

— Да. А что тот поэт сказал о красоте? Не что иное, как начало ужаса***.

Ганнибал наклонил голову с самодовольным и польщенным выражением, и от этого Уилл ухватился ладонью за его щеку. Он подталкивает и отодвигает его до тех пор, пока Ганнибал не оказывается на спине, пришпиленный за запястья как раз над шрамами. Он не встречает сопротивления.

— Я бы обошелся без упоминаний о некоторой правде. Здравомыслия ради, — говорит он и протаскивает прижатые запястья Ганнибала по шершавому песку.

Губы Ганнибала медленно растягиваются в улыбке. Он весь такой уступчивый и податливый под Уиллом: крепкие мускулы, влажные волосы на груди, свежезагорелая кожа, его мягкие части. Бери — не хочу. Солнце разглаживает его острые черты и углубляет радостные морщинки вокруг его глаз. Уилл наклоняется и целует эти линии, а затем — веки Ганнибала. Он скользит языком по контуру его губ, дразняще открывает их, чтобы облизать острые края его зубов.

Единожды он вжимается бедрами и ощущает твердеющий жар от члена Ганнибала напротив своего. Солнце хлещет его по спине, подгоняет его.

— Мне нравится иметь тебя так, — говорит он.

Выдох Ганнибала, медленный и дрожащий, омывает лицо Уилла. Его руки напрягаются в хватке, — совсем немного, чтобы испытать ее силу.

— Иметь меня как?

— Лишенным притворства. Нет даже постели для декораций. Никаких свечей, никакого вина, — отвечает Уилл против рта Ганнибала, затем всасывает и тянет его нижнюю губу, пока та не выскальзывает. Он ослабляет свой захват и ведет ногтями по его ладоням. — Никакого чертова Шуберта.

Он садится, чтобы оседлать бедра Ганнибала, и вбирает его вновь, — вжатого и распластавшегося на песке. Его глаза полуприкрыты и окрашены янтарным цветом в солнечном освещении. Его руки закинуты над головой, где Уилл их и оставил, а его твердый член лежит на его мягком животе. Уилл стряхивает с себя футболку и касается себя один раз сквозь шорты. Должно быть, ему понравилось это больше, чем он говорит: смазка уже просочилась сквозь ткань. Он видит, как ноздри Ганнибала на мгновение расширились.

— Я подумываю отсосать тебе. Или попросить тебя подрочить себе, пока я смотрю. Не могу решить.

Ганнибал тянется к Уиллу, будто хочет коснуться, потом колеблется. Его рука исчезает, и он касается себя взамен, неплотно свернутые в кольцо пальцы двигаются вверх и вниз по его члену. Он не сводит с Уилла взгляд, а его выражение лица… Уилл не может сказать точно. Уязвимое. Ожидающее.

— Что угодно, Уилл. Делай, как пожелаешь.

— Просто продолжай, — бубнит Уилл, потом сползает вниз по телу Ганнибала, царапаясь коленями об песок, пока не оказывается достаточно близко, чтобы Ганнибал направил свой член ему в рот. Уилл наклоняется и со вздохом водит губами по щели туда-сюда, окрашивая их первыми каплями смазки. Он смотрит вверх, убеждаясь, что Ганнибал смотрит. В прикосновении Ганнибала нет ни малейшей дрожи, когда его палец касается губ Уилла, чтобы размазать по ним скользкую блестящую жидкость. Уилл вылизывает его дочиста.

— Видел бы ты сейчас свои глаза в этом свете, — тихо говорит Ганнибал. А потом он откидывает голову назад, ведь Уилл убирает его руку, крепко ухватывая его член за основание, и с нажимом проводит языком по головке. Ганнибал на вкус как океан: горячий и соленый, и горьковатый, и Уилл не может этим насытиться. Он глубоко вдыхает и со стоном насаживается ртом на всю длину члена Ганнибала. Головка утыкается в горло и остается там, пока Уилл не начинает задыхаться. Выпускает его, чтобы вдохнуть, а потом снова и снова повторяет, пока глаза не пощипывает от слез. Ганнибал под ним не может лежать смирно. Он извивается, выгибается, пальцы впиваются в песок. Уилл хотел бы видеть его лицо, но ему достаточно вздувшихся жил и глубоких заглотов в горло.

Уилл отстраняется, дыша с трудом и хватая ртом воздух. Его бедра трутся о песок, а кожа липкая от пота. Он тянется вниз свободной рукой, стаскивает шорты и отпихивает их.

— Уилл. Если ты… — Ганнибал смотрит вверх, и его слова пробиваются между запинающимся дыханием. — Если ты хочешь коснуться себя. Масло. Там.

Уилл рыскает в поисках бутылочки с маслом для загара около сумки Ганнибала и открывает со щелчком крышечку. Он садится и разливает пахнущую слизкую жидкость прямо на стоящий член Ганнибала, а потом и на свой. Он снова двигается вверх и обвивает ладонь вокруг них обоих, все резче и резче дразня и потирая большим пальцем головки.

— Хотел бы я знать, что ты принес эту штуку, — выдыхает он, прижимаясь лбом ко лбу Ганнибала. — Я бы трахнул тебя здесь.

Ганнибал завлекает его в поцелуй, скользя пальцами в волосах Уилла, глубоко проникая языком в его рот.

— Вечером. Возвращайся сюда со мной. Возьми меня в воде, если захочешь.

Уилл кивает с коротким, вибрирующим смешком, а потом погружается обратно в поцелуй. Он крепко зажмуривается и жестко дрочит им обоим — слишком жестко — сквозь жаркую скользкую смесь пота, масла и смазки. Наслаждение набирает обороты до тех пор, пока не остается ни одной мысли, — только трение песка и теплой липкой кожи, только вкус Ганнибала и тяжелые вздохи на его губах, рука Ганнибала на его заднице, впивающаяся ногтями и ускоряющая его. На его горле снова появляется рука, душит его стоны, тянет его вниз. У Уилла кружится голова, и он кончает тяжело и обильно против члена Ганнибала, сражаясь за воздух. Он не может остановить свой кулак, даже когда морщится от излишней чувствительности, пока не ощущает горячую сперму Ганнибала на своих пальцах.

А потом остаются только их два расслабленных дыхания и два их уставших тела, переплетенные друг с другом под просторным пустым небом.

Когда океан омывает их тела дочиста, они дремлют на песке.

Солнце быстро приближается к зениту. Пройдет немного времени, прежде чем им придется встать и исчезнуть от его взгляда. Кроме того, никто из них не завтракал, и жалобное урчание в животе Уилла перекрывает шум волн.

Уилл неохотно садится и вытряхивает песок из шорт.

— Забыл спросить. Ты достал мне что-нибудь сегодня?

— Твой подарок. Естественно. Достал, на самом деле. — Ганнибал потянулся к своей сумке с полотенцем и сменной одеждой внутри. — Дай руку, пожалуйста.

Уилл закрыл глаза и протянул ладонь. Там оказалось что-то круглое шершавое и прохладное. Он смотрит и видит кусочек камня, размером чуть больше его большого пальца. Скошенный, покрытый отметинами, будто его сбил мимо пролетающий астероид, он окрашен таким количеством оттенков голубого, сколько Уилл видел в переменчивом небе над ним. Он тихо охает и касается камешка.

— Голубой сланец****, полагаю, — говорит Ганнибал. — Нашел его в останках нашего общего обрыва. Этот обломок — исключительный в своем цвете.

Уилл скептически смеется:

— Голубой сланец. А это, случайно, не метаморфит*****? Его истинная сущность формируется от сильной жары и давления?
Ганнибал уставился на Уилла, как будто удивленный.

— Формируется в нечто вполне прекрасное, ты так не думаешь?

Уилл погладил большим пальцем жесткий камушек, перевернул его в своей ладони. Он действительно прекрасен.

— Только ты бы дал мне метафорический метаморфит, Ганнибал.

Ганнибал замер на мгновение, потом подался вперед, чтобы коснуться брови Уилла поцелуем. Он поднимается и начинает одеваться.

— Временами ты открываешь пласты значений в моих действиях, прежде чем у моего собственного подсознания появляется возможность наверстать.

Уилл моргнул.

— Правда? Так… почему ты мне подарил это в первую очередь?

Ганнибал не смотрит на Уилла, когда отвечает.

— Цвета напомнили мне о твоих глазах.